— Тетушка, который час?
— Не знаю, ребятишки. Из больницы я. Долго там просидела. Час, поди, пятый, а то и больше.
Ясно, она не знала. Откуда пятый, коли вовсе недавно утро было! Не может быть.
— Опоздаем, ребята! Слышали — пятый час! — попытался отговорить Колюшка.
— Не знает она. Насиделась в больнице — вот ей и показалось. Пошли!
В лесу под выстрелами
В маленьком Вершинском поселке все дома вытянулись одинаркой вдоль тракта. Ближе и удобнее было идти трактом, но мы побоялись вершинских ребятишек: поколотят да еще удочки поломают. Не любят наших — горянских.
Решили обойти поселок по заогородам, но это оказалось не очень удобно. Одни огороды были покороче, а другие глубоко уходили в лес. Петька шутил:
— Самые окуневые места! Закидывай, ребята! Вон под сосной щука метнулась! Жерлицу бы тут, а? В самый раз!
Наконец попался какой-то особо длинный участок. Обходили-обходили его и вышли на зимник, по которому летом ходили на перевоз, а зимой ездили.
Широкая полоса зимней дороги между ровными стенами соснового бора оказалась чудесной. Вся она заросла белой ромашкой, сиреневой блошникой, желтой мыльнянкой, голубыми колокольчиками, малиновым иван-чаем. Над хрупкими, осыпающимися цветами мыльнянки вились какие-то редкие пестро-синие бабочки. Около длинных цветов иван-чая жужжали медуницы, гудел шмель, летали мелкие пичужки. По пестрой полянке чернели плотно утоптанные тропинки — “рабочий ход”.
— Ребята, обратно этой дорогой пойдем, по рабочему ходу, а?.. Я тут цветков нарву нашей Таютке, — сказал Петька.
— А Лесины не боишься? — спросил Колька.
— Не узнает в потемках-то. Вершинскими скажемся. Перевезет?
Решив так, мы вперегонку побежали по тропинкам. Уж очень они хорошо утоптаны, и так их много. Долгоногий Петька, как всегда, опередил всех нас. Колюшка отстал. Там, где красивая полянка зимника перешла в каменистый пустырь, Петька остановился и закричал:
— Гляди-ка, Егорша, масляник ровно бежит. Низенький Колюшка и верно походил на молодой, крепкий масляк. Бежал он ровно, подавшись всем телом вперед. Круглая голова и густые, плотно лежащие волосы медного цвета еще больше делали его похожим на грибок, когда он только что вылезает из земли.
— Отстал, маленький?
— Ну-к что! Зато я этак-то хоть версту пробегу, а ты язык высунешь.
— Ну…
— Вот те и “ну”… А ты задерешь башку, руками замашешь… Кто так бегает?
— У тебя поучиться?
—Хоть бы и у меня. Не думай, что ноги долгие, так в этом сила. Дых-от у меня лучше. Вишь, ровно и не бежал, а ты все еще продыхаться не можешь.
Это был старый спор. Петька в нашей тройке был выше всех. Худощавый, длиннорукий, с угловатой головой на длинной шее, он легко обгонял нас. Но бегал он неправильно — закидывал голову и сильно размахивал руками. Оба мы старались уговорить Петьку, чтобы он “бегал по правилу”, а Петька щурил свои черные косые глаза, взмахивал головой и говорил:
— Эх вы, учители! А ну, побежим еще.
Под этот спор мы прощли половину пустыря. Тут справа от него выходила торная дорожка с прииска Скварец. Прииск совсем близко. Не только гудки слышно, но шум машины и поскрипывание камня под дробильными бегунами.
По этой дороге со Скварца “гнал на мах” какой-то крутолобый старичина в синей полинялой рубахе, в длинном холщовом фартуке, в подшитых валенках, но без шапки. Фартук сбился на сторону и трепыхался, как флаг. Старик был в таком возрасте, в каком обычно уже не гоняют верхом.
Глядя, как он, сгорбившись, высоко подкидывал локти, мы расхохотались, а Петька крикнул:
— Ездок — зелена муха! Пимы спадут! Старику, видно, было не до нас. Он даже не посмотрел в нашу сторону, направляя лошаденку к заводской конторе.
— На телефон пригнал. Случилось, видно, что-нибудь на Скварце, — сделал я предположение.
— Случилось и есть! — подтвердил Петька. — Не без причины караульный пригнал. Это уж так точно.
— Почему думаешь, караульный?
— На вот! Не видишь — старик, в пимах, в запоне. Кому быть?
— Пожар, поди…
— А гудок где? Завывало бы, а видишь — молчит. Нет, тут другое.
— Золото украли?
— Украдешь, как же! Тятя сказывал — большая строгость у них. Стража там, начальство… Подступу нету. Всякого обыскивают. Догола раздевают. Украдешь! Так точно.
— А много на Скварце рабочих?
— С тысячу, а то и больше.
— И все в земле? — спросил Колюшка.
— Ты думал — на облаке? — захохотал Петька.
— Ну-к, мало ли. У машин там либо еще где.
А где они живут?
— Казармы там. Помногу в одном доме живут. Больше пришлый народ. Отовсюду. И наши, заводские, есть. Только они домой бегают через перевоз.
По приисковой дороге опять показались две лошаденки, запряженные в песковозки. На той и другой таратайке стояли женщины, размахивавшие концами вожжей. Из лесу наперерез им вылетел на высокой, гнедой лошади стражник с зелеными жгутами на плечах и заорал:
— Куда вы? Поворачивай сейчас же! Женщины что-то кричали в ответ, но нам не было слышно. Потом они поворотили лошадей и трусцой поехали обратно, а стражник направился к конторе. Старик уже вышел из конторы, и около него толпилось человек десять — пятнадцать. Стражник что-то сказал старику. Тот закивал плешивой головой, взобрался с чурбана на лошадь и поехал обратно. На этот раз шагом. Стражник еще что-то говорил около конторы. Часть людей торопливо побежала к поселку, а часть пошла к зимнику. За ними поехал и стражник.