Сказал он это просто в сердцах, и все же на следующее утро вдруг подумал, что, наверное, и в самом деле поступит по-своему. Глубокие раны, которые Нэн наносила его самолюбию, болели непрестанно. Задыхаясь от гнева, он вспоминал, сколько раз она его унижала. Пора бы ей понять, что покушение на достоинство другого человека — это преступление, взывающее к немедленному воздаянию. Как только встречусь с Тимом, скажу, что начинаю кампанию, решил Мор. А после того, как это станет достоянием общественности, Нэн не решится возражать, для этого она слишком уважает условности, к тому же самолюбие не позволит. Волей-неволей придется делать вид, что все в порядке. Он сознавал, что некрасиво этому радоваться, и все же не мог победить язвительную радость, воображая, как раскипятится Нэн, когда узнает, что он все же поступил, как хотел. Потому что, возможно, больше всего Мора раздражала в жене именно эта спокойная уверенность в собственной правоте, в собственном мнении, с которым ему остается лишь безропотно соглашаться.
Но все эти мысли он схоронил с ловкостью, обретенной за годы семейной жизни, глубоко в себе, и по его бодрому виду никто бы не догадался, что он о чем-то таком задумывался. Нэн тоже как будто начисто забыла вчерашнюю ссору, все сегодняшние ее разговоры касались исключительно радостей предстоящего отдыха.
Нэн тоже как будто начисто забыла вчерашнюю ссору, все сегодняшние ее разговоры касались исключительно радостей предстоящего отдыха. В 10.30 прибудут на вокзал Ватерлоо, потом позавтракают, после чего скорым дневным поездом отправятся в Дорсет. Уже заказали такси, которое отвезет их на станцию к лондонскому поезду. Такси — это, конечно, очень дорого, но багаж настолько объемист, что иначе не доберешься. Такси вот-вот должно было подъехать, а Фелисити еще не собралась. Все утро хмурилась, была не в настроении, несмотря на обещание, что в Лондоне ленч состоится в ее любимом Роял Фестивал Холл.
Нэн и Мор вышли в палисадник. Чемоданы были вынесены и стояли перед дверью. Мор глядел на чахлые цветочки, георгины и астры, росшие по обеим сторонам бетонной дорожки.
— Посмотри, любимое место Лиффи совсем заросло в этом году, — сказал он. — Она любила лежать вон там, среди цветов, помнишь?
— О, вспомнила одну забавную вещь. Встретила на улице эту художницу, мисс Картер, и она сказала, что дети принесли ей цветы.
— Что ты говоришь!
— Что слышишь. Явились в дом Демойта, вручили букет и тут же ушли!
— Странно. Хотя, впрочем, почему бы и нет… И Фелисити тебе не рассказала?
— Разумеется, нет. Она такая скрытная, ты же знаешь. Очень милый жест, и мисс Картер, насколько я успела понять, очень растрогана… но ты не хуже меня знаешь наших очаровательных отпрысков. Неужели они просто так зашли, чтобы подарить, цветочки? Нет, за этим прячется какой-то подвох.
Мор склонен был согласиться с Нэн и, вообще, это происшествие его очень расстроило. Он не понимал, что бы это могло значить; он робел перед собственными детьми, особенно когда они начинали преподносить сюрпризы.
— Не о чем беспокоиться, Нэн, — все же сказал он. — Просто им захотелось сделать кому-то приятное. Наверняка это Фелисити предложила.
— Ты наивен. Почти так же, как мисс Картер, и это кое о чем говорит.
Упоминание о мисс Картер взволновало Мора. За последние три дня ему два раза случилось видеть художницу: один раз она шла вдали по полю, а второй раз — по улице городка в сторону торгового центра. И, не перемолвившись с ней ни словом, он при этом дважды испытал непонятное глубокое волнение.
Подъехало такси. Мор поднял чемоданы. Фелисити вышла из дверей и, не сказав ни слова, села в автомобиль. Мор и Нэн погрузили багаж и в молчании поехали на станцию. Там Мор заплатил водителю и перенес чемоданы на платформу. Стали ждать поезда.
С безоблачного голубого неба солнце светило на маленькую станцию с двумя платформами, каждая находилась под своей особой островерхой крышей, похожей на те, какими обычно снабжают перроны в игрушечных железных дорогах. Слева и справа от полотна железной дороги зеленели сосны, между которыми виднелись красные крыши высоких викторианских домов. Целая толпа пассажиров ждала прихода поезда на Лондон, и среди них многие знали Мора в лицо. В таких местах он, обычно, чувствовал себя ужасно. А оставалось ждать еще целых пять минут.
И вдруг на Мора будто свежим ветерком повеяло — Нэн уезжает. Нэн уезжает. Она уезжает. А на следующий год в это время, даст бог, все будет по-другому. К тому идет, что все будет по-другому. Он поднял голову. Как хорошо, что решение, наконец-то, принято. Будущее зовет и много чего обещает. И тут же он почувствовал громаднейшую нежность к Нэн. Обернулся и взглянул на нее. Она глядела на часы, постукивая носком туфельки по платформе. «Сейчас появится!» — с улыбкой сообщила она. Чувствовалось, что она волнуется. Фелисити стояла чуть в стороне, глядя на дощатый забор станции, за которым возвышались сосны.
— Нэн, ты ничего не забыла? — спросил Мор. — У тебя есть, что почитать в дороге?
— Есть. Вот сегодняшняя утренняя газета и журнал.
Вот сегодняшняя утренняя газета и журнал.
— Давай-ка я еще чего-нибудь куплю… какую-нибудь книжечку, ну и, может быть, плитку шоколада? — И с этими словами он побежал к киоску, где продавали вперемешку газеты и кондитерские изделия. Купил какой-то тоненький пингвиновский сборничек поэзии, коробку молочного шоколада и два банана. Вернулся и рассовал жене по карманам.