От своей судьбы никто не ушел. Наш почтальон Волчков, человек, никогда не принимавший участия в бою, шел в колонне. Положил свой автомат на повозку роты ПТР под брезент. И когда доставал его, видно, рукояткой затвора за что-то зацепился. Выстрел, получил пулю в живот из своего автомата, и нет Волчкова.
У нас был Забродин, бывший сварщик на танковом заводе. Его забрали в армию в 1942 году. Жена Забродина узнала, что есть приказ об отзыве с фронта специалистов для оборонной промышленности, и долго бегала в тылу по начальникам, добралась до генерального конструктора и добилась, выхлопотала для мужа вызов на завод в Челябинск. Завод нуждался в квалифицированных специалистах. У Забродина уже лежали в кармане все документы на демобилизацию. Нужно было «рвать когти», а ему еще захотелось получить новые сапоги. Побежал Забродин на склад, а по дороге его тяжело ранило. До санбата не довезли — умер… Судьба такая…
— Сколько времени занимало подготовить хорошего наводчика орудия?
— Теоретически на подготовку наводчика требовалось три-четыре дня.
Наводчик следит за шкалой барабана, выставляет прицел с учетом упреждения. Вроде все просто, но… Наводчиком может быть не каждый. От него многое требуется — быстрота, аккуратность, даже скрупулезность в действиях, и, главное, хладнокровие. Быстро и точно навести орудие на движущуюся цель, когда вокруг с визгом рвутся снаряды и мины, стучат о щит орудия пули и танки нагло прут на огневую позицию, стреляя на ходу. Неаккуратность или медлительность наводчика дорого обходится расчету.
Хороший наводчик на тренировках попадал в ствол дерева первым же выстрелом, на расстоянии 700 метров.
— Какими качествами должен был обладать командир орудия в ПТА?
— Вся наша война — это прямая наводка. И роль командира орудия в ПТА более ответственна, чем в крупной артиллерии, где стрельба ведется с закрытых позиций или из укрытий и где командиры орудий противника не видят, получая все данные для стрельбы с НП комбата или от КВУ по связи. Другое дело у нас. Командир орудия должен сам определять данные для стрельбы, управлять огнем, корректируя стрельбу, и при этом поддерживать в своих людях спокойствие и уверенность, даже когда вражеские танки и автоматчики находятся в ста метрах от огневой позиции.
Поэтому командир орудия в ПТА должен быть смелым и думающим человеком, со стальными нервами.
— Как происходило перевооружение дивизиона осенью 1944 года?
— Получили пушки ЗИС-3, «трехдюймовки». Эти орудия были вдвое тяжелее, чем «сорокапятки», и управляться с ними на прямой наводке стало гораздо труднее. Громоздкие орудия с большим прямоугольным щитом.
Видно за три километра невооруженным взглядом. Так или иначе, из-за этого мы особенно навлекали на себя огонь противника — пулеметный, минометный, артиллерийский. Нам не требовалось особой переподготовки, чтобы воевать на этих орудиях. Провели одну учебную стрельбу, и все.
А дальше, как всегда, выскакиваем на позиции, ставим пушку и начинаем стрелять. Сошники после третьего выстрела уходили в рыхлый грунт, но мы даже не подкапывали землю под них. Просто подкладываем бревна под сошники.
— Первый немецкий танк, подбитый из «трехдюймовки», помните хорошо?
— Да. В Польше. Пехотная рота, человек сорок, окопалась впереди нас метрах в 300-х. Из-за холма выскочил немецкий средний танк и начал давить пехоту. Мы попали в него первым снарядом. Танк задымился и ушел догорать за бугор.
— Как пехота относилась к артиллеристам ПТА?
— С уважением, для них мы были защитой и большим подспорьем, дополнительным шансом выжить в «мясорубке» войны.
На марше проезжаем мимо пехоты, так сразу начинается обмен традиционными приветствиями: «Не пыли, пехота!». В ответ раздавалось — «Эй, прощай Родина! Ствол длинный, жизнь короткая!» В бою на передовой пехота радовалась, когда нас ставили рядом, но при этом все пехотинцы предпочитали занять позиции подальше от наших орудий, прекрасно понимая, что первый огонь примут на себя и пойдут на тот свет — «сорокапятчики». Находиться рядом с нами было большим риском.
А бывало, что из-за близости к немцам нас своя артиллерия принимала за противника, и мы получали «подарки» от своих.
— Один из артиллеристов, служивший в ИПТАПе, вспоминал, что перед каждым боем на огневые приходили офицеры штаба полка и политработники, которые заменяли в бою выбывших из строя бойцов расчетов. В вашем дивизионе тоже существовала такая традиция?
— Мне трудно поверить, что такое где-то было. Никто и никогда к нам во время боя не приходил. Ни штабные офицеры, ни всякие там замполиты и парторги. Никто не хотел в бою находиться рядом с нами.
И если в каком-то ИПТАПе такое происходило, то скорее всего это был приказ командира полка. Я начальника штаба дивизиона по 4-5 месяцев не видел даже вблизи со своей огневой позицией. Что тогда говорить об остальных.
Замполит у нас был из бывших газетчиков районного звена. Был еще парторг, грузин. Они умели красиво говорить пламенные речи, но в боях не участвовали.
— Какой эпизод войны для вас самый тяжелый?
— В марте 1945 года, под Балатоном. Мы отходили, отбиваясь от немцев. Человек пятьдесят, пехота и артиллеристы. Немцы окружили наших раненых в какой-то ложбинке, метрах в ста от нас. Пробиться к ним на выручку мы не смогли. Раненые долго кричали нам: «Добейте, братцы!»… Этот крик преследует меня всю мою жизнь…