Она замолчала, не сводя с Тойво пронзительного взгляда свирепых угольно-черных очень молодых глаз. Она ждала ответа, и Тойво пробормотал:
— Вы позволите мне вынести для вас кресло?
— Не позволю, — сказала она.
Она замолчала, не сводя с Тойво пронзительного взгляда свирепых угольно-черных очень молодых глаз. Она ждала ответа, и Тойво пробормотал:
— Вы позволите мне вынести для вас кресло?
— Не позволю, — сказала она. — Я не собираюсь здесь с вами рассиживаться. Я желала бы услышать ваше мнение о том, что произошло с людьми в этом поселке. Ваше профессиональное мнение. Вы кто? Социолог? Педагог? Психолог? Так вот, извольте объяснить! Поймите, речь идет не о каких-то там санкциях. Но мы должны понять, как могло случиться, что люди, еще вчера цивилизованные, воспитанные… Я бы даже сказала, прекрасные люди!.. Сегодня вдруг теряют человеческий облик! Вы знаете, чем отличается человек от всех других существ в мире?
— Э… Разумностью? — Предположил Тойво.
— Нет, мой дорогой! Милосердием! Ми-ло-сер-ди-ем!
— Ну безусловно, — сказал Тойво. — Но откуда же следует, что давешние эти существа нуждались именно в милосердии?
Она посмотрела на него с отвращением.
— Вы сами-то видели их? — Спросила она.
— Нет.
— Так как же вы беретесь об этом судить?
— Я не берусь судить, — сказал Тойво. — Я как раз хочу установить, чего они хотели…
— По-моему, я вам довольно ясно сказала, что эти животные существа, эти бедняги искали у нас помощи! Они находились на краю гибели! Они должны были вот-вот погибнуть! Они же ведь погибали, вы что же, не знаете этого? На моих глазах они умирали и превращались в ничто, в прах, и я ничего не могла поделать — я балерина, а не биолог, не врач. Я звала, но разве кто-нибудь мог меня услышать в этом шабаше, в этом разгуле дикости и жестокости? А потом, когда помощь наконец прибыла, было уже поздно, никого уже не осталосьв живых. Никого! А эти дикари… Я не знаю, как объяснить их поведение… Может быть, это был массовый психоз… Отравление… Я всегда была против употребления в пищу грибов… Наверное, придя в себя, они устыдились и разбежались кто куда! Вы нашли их?
— Да, — сказал Тойво.
— Вы говорили с ними?
— Да. С некоторыми. Не со всеми.
— Так скажите же мне, что с ними произошло? Каковы ваши выводы, хотя бы предварительные?..
— Видите ли… Сударыня…
— Вы можете называть меня Альбиной.
— Благодарю вас. Видите ли, в чем дело… Дело в том, что, насколько мы можем судить, большинство ваших соседей восприняли это нашест… Это событие несколько иначе, чем вы.
— Естественно! — Высокомерно произнесла Альбина. — Я это видела своими глазами!
— Нет-нет. Я хочу сказать: они испугались, до смерти испугались. Они себя не помнили от ужаса. Они даже боятся сюда вернуться. Некоторые вообще хотят бежать с Земли после пережитого. И насколько я понимаю, вы
— единственный человек, услышавший мольбы о помощи…
Она слушала величественно, но внимательно.
— Что же, — проговорила она. — По-видимому, им так стыдно, что приходится ссылаться на страх… Не верьте им, мой дорогой, не верьте! Это самая примитивная, самая постыдная ксенофобия… Наподобие расовых предрассудков. Я помню, в детстве я истерически боялась пауков и змей… Здесь — то же самое.
— Очень может быть. Но вот что мне хотелось бы все-таки уточнить.
Но вот что мне хотелось бы все-таки уточнить. Они просили о помощи, эти существа. Они нуждались в милосердии. Но в чем это выражалось? Ведь, насколько я понимаю, они не говорили, не стонали даже…
— Дорогой мой! Они были больны, они умирали! Ну и что же, что они умирали молча? Выброшенный на сушу дельфинчик тоже ведь не издает ни звука… Во всяком случае, мы его не слышим… Но ведь нам понятно, что он нуждается в помощи, и мы спешим на помощь… Вот идет мальчик, вы отсюда не слышите, что он говорит, но вам понятно, что он бодр, весел, счастлив…
От коттеджа №6 к ним приближался Кир, и он действительно был явно бодр, весел и счастлив. Базиль, шагавший рядом с ним, почтительно нес в руках большую черную модель античной галеры и, кажется, задавал соответствующие вопросы, а Кир отвечал ему, показывая руками какие-то размеры, какие-то формы, какие-то сложные взаимодействия. Похоже, Базиль и сам был большим любителем-моделистом античных галер.
— Позвольте, — произнесла Альбина, приглядевшись. — Но это же Кир!
— Да, — сказал Тойво. — Он вернулся за своей моделью.
— Кир добрый мальчик, — заявила Альбина. — Но отец его вел себя омерзительно… Здравствуй Кир!
Увлеченный Кир только теперь заметил ее, остановился и робко сказал: «Доброе утро…» Оживление исчезло с его лица. Как, впрочем, и с лица Базиля.
— Как себя чувствует твоя мама? — Осведомилась Альбина.
— Спасибо. Она спит.
— А папа? Где твой отец, Кир? Он где-нибудь здесь?
Кир молча покрутил головой и насупился.
— А ты все время оставался здесь? — С восхищением воскликнула Альбина и победоносно посмотрела на Тойво.
— Он вернулся за своей моделью, — напомнил тот.
— Это все равно. Ты ведь не побоялся сюда вернуться, Кир?
— Да чего их бояться-то, бабушка Альбина? — Сердито проворчал Кир, бочком-бочком целясь обойти ее стороной.