— А мы, пока ждали вас, думали, что вы застряли в очереди к Эйфелевой башне, — сострил толстячок.
— Хотите, я стану вашим гидом на завтра? — неожиданно предложил «мафиози», чинно расправляя на коленях белоснежную салфетку.
Не хочу! Я испугалась. Но и отказать такому страшно. Сразу видно — к отказам он не привык.
— Прекрати, Пьер! — выручила меня Вероник. — Я сама покажу Жанне город.
— О нет, — с насмешкой возразил он. — Ты покажешь Жанне магазины, а это совсем другое.
— Вот поэтому моя экскурсия будет более полной, — не осталась в долгу Вероник. — А ты ограничишься одним Лувром и не выпустишь оттуда Жанну, пока вы не обойдете все этажи.
— В музее хорошо, а в бутике лучше, — вставила свое слово я.
Вероник звонко расхохоталась, а Пьер шутливо воздел ладони:
— Ладно-ладно, я умываю руки!
— Наша прелестная гостья уже взяла тебя в плен? — Ипполит со светской улыбкой опустился на стул напротив. — Будешь вторым в очереди после меня.
— Ну вот, вся верхушка в сборе, — провозгласила Вероник. — Жанна, знакомься, это другие наши старейшины. Эмиль, — кивнула она на толстячка. — Пьер. А Ипполита ты уже знаешь.
Вот черт! Под его заплесневелым взглядом у меня весь аппетит пропадет. Надеюсь, он не вздумает расспрашивать меня о своем славном родственнике. Ведь я так и не улучила момент, чтобы уточнить у Вероник, кто же такой этот Сартр. Однако Ипполит был безупречно вежлив, не позволил себе ни единой колкости, галантно подкладывал мне угощение, если его не опережали официант или Пьер. И только его взгляд, который я то и дело ловила на себе, отравлял застолье.
А уж на столе чего только не было! Стоило мне с любопытством посмотреть на ближайшее блюдо, как Пьер, Эмиль и Ипполит бросались за мной ухаживать.
— Не желаете ли салат по-ницциански, Жанна? — чинно спрашивал Ипполит.
— Я смотрю, вас заинтересовало эскарго по-бургундски? — живо откликался Эмиль. — Осторожно, его готовят на чесночном масле! Шучу, шучу! Если только вы не собираетесь ни с кем целоваться, оно вам ничем не навредит… Впрочем, если вы соберетесь поцеловаться со мной, я готов все мужественно стерпеть!
— Жанна, вы непременно должны отведать лягушачьи лапки по-провансальски, — наклонившись ко мне, убеждал Пьер. — Наш повар готовит их лучше всех в Париже! Пришлось сделать его вампиром, чтобы он услаждал наш вкус своими шедеврами долгие годы…
— Пьер, отстань ты со своими лягушками! — перебивал его Эмиль. — Вот утиная грудка в персиках — это шарман. А к ней изумительно подойдет розовое анжуйское… Позвольте ваш бокал, мадемуазель!
— А это любимое блюдо Вероник — устрицы, — искушал Пьер.
.. Позвольте ваш бокал, мадемуазель!
— А это любимое блюдо Вероник — устрицы, — искушал Пьер.
— Даже не соблазняй ее моими устрицами! — весело восклицала Вероник. — Я съем все блюдо! Где мое белое «Шабли»? Благодарю, месье Эмиль.
Вопреки моим опасениям, к застолью не прилагался неутомимый ведущий, без конца вовлекающий гостей в игры и конкурсы. Все было чинно и благородно, как при королевском дворе. Услужливые официанты, светские разговоры, изысканные блюда, взгляды из-под ресниц. Здесь никто открыто не разглядывал меня, как на моей дебютной вечеринке в Москве. И хотя я постоянно, каждым сантиметром кожи ощущала цепкие, изучающие взгляды, стоило мне скользнуть глазами по сидящим, как те мгновенно делали вид, что увлечены созерцанием соседа или содержимым тарелки, а до меня им нет никакого дела.
— Вероник, — прошептала я, когда наши соседи отвлеклись на бурное обсуждение премьеры в «Гранд-Опера», — как ты тут живешь?
В ее бирюзовых глазах промелькнула печаль.
— Ко всему привыкаешь, Жанна.
— Мне кажется, это не люди, а тени, — поделилась я.
— Мы тут все нелюди, если говорить начистоту, — усмехнулась Вероник.
— Ты же понимаешь, о чем я, — смутилась я.
Для меня вампиры — тоже люди. Никак не привыкну к тому, что в Клубе принято считать по-другому и подчеркивать разницу между обычными людьми и посвященными в тайное общество бессмертных.
— Прекрасно понимаю, — кивнула Вероник. — Это все западная сдержанность, — пояснила она. — Мы с тобой похожи, наши народы близки по духу. А французы предпочитают маску вежливости открытому проявлению чувств. Даже те, кто приехал сюда из других стран, со временем перенимают такое поведение.
— Должно быть, тебе здесь тяжело, — посочувствовала я.
— Знаешь, если бы меня не выбрали в старейшины, я бы сбежала к вам, в Москву, — призналась она. — Александр звал меня после того, как переехал сам. Я уже наполовину собрала чемодан, как вдруг это назначение! Сама понимаешь, такое выпадает раз в жизни, и то не всем. — Она грустно улыбнулась, словно сожалея о своем решении.
— Никогда не поздно переехать, — утешила я ее.
— Да. Но к тому времени там уже не будет Александра…
Совсем рядом зазвенела знакомая надрывная мелодия из какой-то телевизионной рекламы. Бросив короткий взгляд на экран мобильного, Ипполит с грохотом отодвинул стул и, опираясь на трость, вышел из зала, на ходу отвечая на звонок.
— Секретные переговоры, — хмыкнула я, глядя ему вслед. — Кстати, Вероник… — Услышав, что наши соседи перешли к обсуждению арманьяка, я тихо спросила: — Этот Сартр — он кто? Художник или актер?