Она подошла, стала в трех шагах. Было бы кого бояться, не таких лбов с одного удара укладывала! Грубовато поинтересовалась:
— Ты, что ль, ведьмарь?
Колун глубоко ушел в колоду. Гостья вздрогнула, рука дернулась к мечу.
— Люди и так говорят, — уклончиво ответил мужчина. — А тебя что за Кадук [5] принес?
Серые глаза. Темно-русые волосы заплетены в короткую толстую косицу, перекинутую вперед и мало не достающую до груди. Лицо худое, обветренное. Тонкий нос с едва приметной горбинкой. И снова глаза — тоскливые, колючие глаза разочарованной в жизни и любви женщины. Такая убьет, не раздумывая. И, не раздумывая, закроет собой от удара вражьего меча.
— Ты говори-то да не заговаривайся, — запальчиво пригрозила кметка. — А не то…
— Что? — с ленивым интересом уточнил он.
Она попыталась прожечь его гневным взглядом, но опалилась сама. Глаза у ведьмаря были обычные, серо-голубые, но смотреть в них почему-то не хотелось. Начинало затягивать, как в омут, подкашивались колени, отнимался язык. Все бы отдала, лишь бы отвернулся.
Он оглядел ее с головы до пят, вернулся к поясу. Долго не мог понять, что смущает, потом догадался. Тул у левого бедра. Меч у правого.
«Левша. Все, не как у людей, — с легким недовольством подумал он. — Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать семь? У иных уже сопляков полная хата, а эта все в кметей играет…».
— Я княжий кмет. Старший кмет, — свысока, руки в боки, бросила она. — Можешь звать меня Жалена.
— Пока что я тебя не звал. — Он отвернулся, выдернул колун и потянулся за второй половинкой чурбана. Раскроивший ее удар помстился пощечиной.
От такой неслыханной наглости у Жалены побелели скулы. Старшего кмета — да поравнять с пустым местом?! Эх, кабы не воеводин наказ…
— Ты уж позови, сделай милость, — сухо сказала она, и, оглядевшись, присела на пенек. Любо смотреть, как колет дрова привычный к работе человек. Словно играючи колуном помахивает, а чурбаны сами перед ним раскрываются, сверху донизу трескаются. Видно, как змеятся по расколу омертвевшие жилы дерева, чернеют ходы суков.
— Помоги дрова донести. — Как ни в чем не бывало кивнул он на дровяную горку. Подобрал с земли серую льняную рубаху, встряхнул и натянул. Заткнул колун за пояс.
Кметка молча нагнулась, загребла, сколько влезло в охапку. Ведьмарь подобрал остатки — вышло чуть меньше, — ловко обогнул девушку и пошел вперед, показывая дорогу.
Кабы давеча взяла Жалена чуть правее — вышла бы прямехонько к избушке, маленькой, обветшалой, со следами пожара на подставленном лесу боку. Недавно перекрытая крыша золотилась свежей соломкой даже под хмурым осенним небом. Грозно и остро веяло горелым, валялась поблизости обугленная, изъеденная огнем балка.
Ведьмарь, не утруждаясь, пнул дверь ногой, и та распахнулась внутрь. Стало видно, как сильно она перекошена в косяке. Одна петля вырвана, в ушке болтается здоровенная щепа, покривленная щеколда только делает вид, что исправно службу служит — выбивали ее, что ли?
Жалена на всякий случай прижала локтем болтавшийся у пояса оберег-уточку, переступила порог, любопытно покрутила головой. Пустоватые у ведьмаря сени, пара кринок да кадушек, тряпье какое-то, несколько заячьих шкурок на распорках подсыхают, к чердаку приставлена лестница, выглаженная руками до червонной желтизны.
Ведьмарь ловко поддел коленом крюк на внутренней двери, привычно поклонился низкой притолоке и вошел, оставив дверь нараспашку. В избе тоже не было ничего интересного — печь с полатями, плетеный ларь для хлеба, стол, стул да лавка. Откуда-то сбоку выскочила угольно-черная кошка, покрутилась под ногами, обнюхала сброшенные в угол дрова, потом вскинула глаза на ведьмаря и вопросительно мяукнула. Глаза были желтые, пронзительные. Звериные, а смотрят по-человечески, аж дрожь берет. Мужчина подхватил кошку на руки, и та, примостившись на его груди, вытянула шею и потерлась усатой мордочкой о колючую хозяйскую щеку.
— Ну садись, коль по своей воле пришла. — Ведьмарь показал рукой на лавку и Жалена, помедлив, осторожно опустилась на краешек. Не удержалась от улыбки — кошка прискучило сидеть на руках и она стала сползать по ведьмарю, как по столбу — задом, опасливо оглядываясь. Рубаха потрескивала под когтистыми лапками. Спустилась до колен и лишь тогда, извернувшись, спрыгнула. Встряхнулась и пошла, как ни в чем ни бывало, за печь.
Ведьмарь подтянул к себе стул и сел лицом к гостье, упершись руками в разведенные колени. В серо-голубых глазах — словно мелко растрескался скальный гранит сапфирными жилами — проскакивали насмешливые искорки.
— Ну, чего тебе от меня надобно, красна девица?
— Воевода Мечислав велел к тебе обратиться, если потреба в том будет… добрый молодец. — угрюмо добавила она, не умея заискивающе вилять хвостом перед нужными, но хамоватыми людьми.
Он подался вперед.
— И что же за потреба твою шею перед моей гнет?
— Водяницы [6] в Лебяжьем Крыле селянам прохода не дают. — Жалена вызывающе выпрямила спину. — К берегу ближе чем на полет стрелы не подпускают, заманивают да топят.
Ни днем, ни ночью не унимаются.
— Давно? — Он удивился, но не показал виду. Время русалочьих шалостей давно миновало, предзимье уже сгустило воду и опалило камыши, затворив в непромерзающих омутах рыбу и прочую озерную живность, а с ними и водяных-водяниц.