— Да с чего ты взял, что кто-то придет?
— Я пообещал указать на убийцу, — напомнил он.
— Да с чего ты взял, что кто-то придет?
— Я пообещал указать на убийцу, — напомнил он.
— А если он понадеялся, что ты ошибешься?
— Он придет, — убежденно сказал ведьмарь. — И прихватит с собой того, кто помогал прятать тело на дне озера.
— Может, ты еще утром его имя знал?
— Может, и знал.
— Что ж промолчал?
«А кто бы мне поверил? — подумал он. — Хорош обвинитель — чужаком в деревню заявился, не прошло и часу — на своих поклеп возводит. Чем докажешь? Там, где бабе горло резали, уже и пятна не видать, только зверю почуять… Убийца его листьями присыпал, валежником забросал, а намитку [21] слетевшую не поленился — закопал под кустом, яму выше колена вырыл. И теперь терзается сомнениями — на него ведьмарь укажет? Иного виновником выставит, лишь бы самому брехлом не прослыть? Он придет. Это первого убивать тяжело — страшно, ночами снится, голос чудится, кровь руки жжет. Со вторым проще. А там и в привычку войдет».
Не успел додумать — треснул невдалеке сучок под неловкой ногой. Шишка хрупнула. Услышала Жалена — рука словно невзначай черен меча приласкала, примерилась.
«Спящими порешить хотят» — догадался Ивор. Иначе не крались бы, как коты лесные. Не разделялись, обходя костер с двух сторон. Так сподручней резать глотки — обоим сразу, чтобы даже пикнуть не успели.
Встали, пригнувшись, у самой черты, как упыри. С духом собираются.
«Ошибся чуток ведьмарь: не двое их — четверо. Вчетвером-то на двоих спящих все смелые. — зло подумала Жалена. — Пусть только руку который протянет. Валяться ей на земле, как сохлой ветке. Оно и к лучшему, что не ожидают никакого подвоха. Пусть только руку протянет…».
Сдала их… кошка. Не объяснил ей никто, что не хозяина врасплох застать пытаются, а сами лиходеи в силок лезут. Зашипела на смыкающиеся тени, заурчала противно, шерсть вздыбила. В темноте и на кошку не похожа — бестия косматая у ведьмаря под боком желтыми глазами светит.
Тут уж притворяйся не притворяйся, что спишь, — не поверят.
— И тебе не спится, староста? — сочувственно спросил ведьмарь.
***
Жалена подняла голову. Тучи чуть разошлись, явив растущий серп месяца, узенькую щелочку в небосводе. Шуточный навет балагура-мельника по немыслимой прихоти судьбы обернулась страшной правдой — из мрака выступили старостины сыновья, угрюмо сжимавшие черены мечей.
— Предупреждал ведь тебя, девка, — досадливо сказал староста. — Дважды предупреждал. Зря ты к ведьмарю ходила. И вернулась зря. Стрелы не послушалась, так мечом вразумлять придется…
— Воеводе-то что скажешь, когда на тризну по мне с дружиной заявится, ответчика требовать? — ухмыльнулась-ощерилась кметка, как обложенная в логове волчица, выжидающая — сунется в лаз самый брехливый пес из гончей своры, или поскребет землю для вида и отступит?
— Тебе нашел, что сказать, и его уважу, — безмятежно пообещал староста. — Мол, не поделили что-то с ведьмарем.
Ивор не выдержал — рассмеялся. Если бы самого воеводу спросили, что он думает об Иворе, Мечислав Кречет помолчал бы, словно вопрос ему неприятен, а потом нехотя ответил, что иметь ведьмаря во врагах слишком накладно, а в друзьях — невозможно.
А если бы ему предложили раз и навсегда покончить с докучливой остью в глазу, молчание воеводы затянулось бы вдвое против прежнего, а затем последовал бы мрачный и веский совет не лезть не в свои дела.
Мало кто знал, где и как Мечислав обзавелся длинным застарелым шрамом поперек всей груди. И воевода никогда бы не поверил, что Жалена сумеет одолеть ведьмаря, пусть даже падет вместе с ним.
— Да как у вас руки поднялись, на беременную-то?! — не удержалась Жалена.
Младший старостин сын залился мертвенной бледностью, заметной даже в темноте, старшие дрогнули, переглянулись растерянно. Староста досадливо передернул плечами. Выходит, не знали…
— Сам к водяницам пойдешь ответ держать, — спросил Ивор, и ясно было, что не ждет он от старосты повинного согласия, — или отвести тебя?
— Я прежде тебя к ним выкину, — посулился тот, качнув острием меча, — и девку твою следом. Думает — со всей дружиной переспала, так кметом заделалась?
Ивор хотел упредить Жалену, чтобы не вела обидных разговоров, нарочно затеянных бывалым бойцом, не распалялась понапрасну, но та и не собиралась оправдываться, отругиваться, да и вообще говорить с ненавистным ей человеком. Вот только подумала, что ей уже вовсе не хочется везти убийцу к воеводе, а правильней будет положить его на месте. Окинула наметанным глазом жилистое, чуть подавшееся вперед тело, готовое сей же час нанести или отразить удар, спокойную и вместе с тем железную хватку на черене, и поняла — туго придется.
Только спросила:
— За что ты их?
Ответа они с Ивором не дождались. Ни к чему им уносить в могилы чужую тайну, не из тех она, что стоит хвастаться.
Да ведьмарь и так все знал.
…приглянулась младшему заезжая молодуха. Весь вечер около нее увивался, байки травил, орехами калеными угощал, пока скупщик со старостой дела торговые вели. Помстилось — и она не прочь. Намекнул — отшутилась, а тут и муж подоспел, увел.