Так то всё, баловство одно — баронская конница или магики с их файрболами. Удаль свою проявлять пред очами коронованных особ, или же уничтожать застигнутого врасплох неприятеля. Опять же, на парадах или смотрах оне куда авантажнее смотрятся, нежели серая пехотная скотинка. А вот попробуй поштурмуй плотно сбитую стену в десять-двадцать рядов, ощетинившуюся пиками куда там ежу или бабьему гребешку и закованную в доброе железо! Даже оркам зубы обламывали эти седоусые ветераны, равнодушные с виду крепкие середнячки, и всего лишь в пару седмиц из мальчишек ставшие солдатами новобранцы с каким-то новым взглядом неулыбчивых глаз…
Лейтенант Доже хмуро ругнулся, с чавканьем переставляя ноги по сплошной раскисшей глине, в которую обратилась просёлочная дорога. Как ни торопились, а в Данборо — вотчину и столицу барона Данборо — не поспели. Обложили орки город, плотно обложили. И теперь, посланному на подмогу отряду тяжёлой королевской пехоты пришлось выполнять дурацкий приказ: скрытно отойти, видите ли, под прикрытие вон тех поросших мелколесьем холмов. Низинками, то бишь уже самыми раскисшими местами — и ждать.
А какого рожна ждать? Офицер всё же не выдержал, загнул сквозь зубы в бога-рога-носорога, когда с потревоженного деревца на голову обрушился почти ледяной душ. Чего ждать-то? Три сотни опытных вояк не мелочь, вестимо. Но в чистом поле, без поддержки соседей или хотя бы сотни стрелков то всё так, на один укус Орде…
— Отставить песню, перестроиться в каре, — хмуро распорядился лейтенант, оглядевшись и признав точку назначенной дислокации.
Место — лучше не придумаешь. Сверху от зачарованных птиц-дознатчиц, которыми, по слухам, располагали орочьи шаманы, отряд королевских войск неплохо прикрывали ещё необлетевшие берёзы и осины. А с двух сторон пологие расплывшиеся холмы с кустарником. Укрытие что надо, короче говоря — но если зажмут в клещи, то лучше повеситься сразу… а ведь, драка сегодня предстоит, и серьёзная — вдруг осознал офицер с какой-то дрожью во всём теле.
Выхода отсюда было только два — либо назад, в кажущиеся сейчас хоть и ненадёжными, но более спокойными тылы… либо вперёд, в спины осадившим город и с прилежностью муравьёв готовившимся к штурму оркам. И что было бы лучше, с честью сложить головы или без особого почёта сберечь шкуры, вопрос ещё тот.
Чавкая и оскальзываясь по грязи, к осматривающемуся офицеру рысцой подбежал вестовой.
— Ваш-бродие, платунг выстроен, караулы и секреты расставлены, — рябой солдатик, которого сам лейтенант сразу приметил за сметливость и исполнительность, смотрел в глаза доверчиво и преданно, как большой пёс.
Чавкая и оскальзываясь по грязи, к осматривающемуся офицеру рысцой подбежал вестовой.
— Ваш-бродие, платунг выстроен, караулы и секреты расставлены, — рябой солдатик, которого сам лейтенант сразу приметил за сметливость и исполнительность, смотрел в глаза доверчиво и преданно, как большой пёс.
Эх, парень, уж чутьё-то старого служаки не обмануть — прольётся сегодня кровушка, и немало! Но, не говорить же о том вслух?
— Разрешаю снять щиты и опереть оземь пики. Справить по-быстрому нужду, строй не ломать, — распорядился офицер, щадя не столько своих солдат, сколько их силы.
Ещё пригодятся. А подкрасться быстро и незаметно сюда никто не сможет. Будет, в случае чего, время и оружиться полностью, и на сшибку настроиться… Да и день постепенно серел, скатываясь к вечеру. с неудовольствием чувствуя сползшую по носу холодную каплю, лейтенант с какой-то пустотой в душе смотрел, как посыльный кивнул и, совершенно по-мальчишечьи поддёрнув чуть длинноватую кольчугу, помчался передавать распоряжение. Зато сам Доже замер и с какой-то тщательно скрываемой солдатской суеверностью загадал: добежит капля до кончика носа, сорвётся — знать, тогда сегодня оборвётся жизнь и самого человека.
В голову как назло лезла совершенно идиотская хрень; сменить позу или хотя бы пошевелиться хотелось просто до неимоверности; в довершение всех нелепостей под правым наплечем вдруг начало зудеть с такой силой, что так и тянуло подпрыгнуть подобно укушенной блохой псине и с остервенением чесаться, чесаться, чесаться… и всё же, летенант Доже с постепенно всё сильнее холодеющей душой всею горделиво замершей позой представлял собою образчик невозмутимого командира, которого не запугаешь даже десятком озверевших орочьих головорезов.
Капля сползала всё ниже. Вот она уже пощекотала правую ноздрю, отчего на глаза сами собою навернулась слеза. Кто ж там сказал из борзописцев прошлого — дождь, это когда плачешь, а слёз не видно? Хорошо сказал, надо отдать ему должное…
Бравый офицер стиснул в недвижности зубы — капля на носу замерла, потяжелела и заколебалась в неустойчивом равновесии. Верный признак… и всё же, сорваться она не успела.
В неяркой вспышке чуть слева вспух пологий пригорок. Офицер ещё успел заметить нелепо разинутые в неслышном крике рты солдат, взметнувшиеся комья грязи — а из беззвучно взорвавшейся дыры объявился взмыленный жеребец с совершенно безумным взглядом. И всё же, не это настолько изумило лейтенанта Доже, что он не отдавая себе отчёта утёр лицо. В седле обнаружилась девка, да какая!