— Гоэмон! — зашептал я, покрываясь липким потом. — Гоэмон, сколько раз я просил тебя выбирать выражения! Ты, конечно, здорово говоришь по?японски, но… понимаешь, в нашем языке есть некоторые тонкости… В общем ты все перепутал… то есть я… то есть ты… Император — это не кит, то есть кит не император… Тьфу, черт!.
— Гоэмон, сколько раз я просил тебя выбирать выражения! Ты, конечно, здорово говоришь по?японски, но… понимаешь, в нашем языке есть некоторые тонкости… В общем ты все перепутал… то есть я… то есть ты… Император — это не кит, то есть кит не император… Тьфу, черт!.. Я хочу сказать, что китов, то бишь больших людей, много, а император — один. Император… это… это символ Японии, это… монарх… Нельзя так запросто трепать его имя… А если уж говоришь о нем, добавляй «светлый», «великий» или еще какое?нибудь такое слово…
— Чего пристал, прилип, присох? — недовольно заворчал Гоэмон. — Добавляй, добавляй… Великий, великий… А не подойдет «огромный», «жирный», «здоровенный»? Мои… мон… монарх… монополия… А?а, понял! У вас много этих… здоровенных жирных империй, монополий — Мицуй, Мицубиси…
У меня началась икота. Кто?то из инженеров прыснул. Директор по плановой части посинел, как астматик, страдающий удушьем. Он уже не говорил, а шипел:
— То?д?д?а?к?к?у?н?н! Ш?ш?ш?шо вы ему поз?з?зволяете?! Вон! Проч?ч?чь!
Похищение
Не так?то просто было успокоить директора и образумить Гоэмона. За эти несколько минут я похудел килограммов на десять — вся влага, содержавшаяся в организме, вытекла из меня в виде холодного пота.
Оно и понятно: я кланялся упрямому как осел и твердолобому как кокосовый орех директору, подмигивал инженерам, улыбался этому чудовищу, этой коробочке с сюрпризами — Гоэмону, а сам лихорадочно подсчитывал в уме сумму страховки по случаю увольнения со службы.
Когда все утихомирилось, то вытекшая влага, очевидно, каким?то непонятным образом снова вернулась в мое тело, потому что я раскис, как переваренная лапша.
— Итак, — произнес неуверенным голосом технический директор и окинул взглядом присутствующих, — мы готовы выслушать господина Гоэмона. Возражений нет?
У инженеров засверкали глаза. Директор но планированию распустил узел галстука. Лицо у него было кислым, словно он хлебнул уксуса.
«…Да, вылечу я из планового отдела, и, уж конечно, с понижением. А может, и вообще из фирмы выгонят…»
— Господин заведующий техническим отделом, — продолжал технический директор, — прошу вас вести совещание и задавать вопросы господину Гоэмону.
Тот судорожно проглотил слюну. Я прекрасно понимал, что творится у него в душе. Этот талантливый ученый приложил немало сил, стараясь организовать встречу с Гоэмоном. И вот Гоэмон был здесь, в конференц?зале фирмы, огромном, подавляющем своей торжественной строгостью «священном зале», как именовал его наш президент. И до чего же нелепо выглядел здесь Гоэмон! Потрепанная визитка, национальные шаровары, гэта… А на стене — величественный портрет основателя фирмы, выполненный маслом в золотисто?коричневых тонах… Зонтик, прикрепленный к спине поясом для ношения младенцев, котелок, так и не снятый с головы, авоська с черной штуковиной внутри… А кругом — мраморные бюсты президентов, от самого первого до нынешнего…
Естественно, эта нелепая фигура ужасно шокировала заведующего техотделом и всех прочих. Присутствие Гоэмона в конференц?зале, очевидно, казалось нашим китам оскорбительным. Но как ни выходил из себя директор по планированию, Гоэмон оставался совершенно равнодушным. Он развалился в кресле и, устремив один глаз в потолок, другой в пол, начал выдергивать из носа толстые черные волосы.
Завтехотделом господин Кокура вконец растерялся.
— А?а… э?э?э… кхэ?кхэ… — он словно прочищал горло. Потом вдруг рванул галстук?бабочку, зачем?то покрутил магнитофон и рыкнул: — Э?э?э… На западном фронте без перемен!.
Потом вдруг рванул галстук?бабочку, зачем?то покрутил магнитофон и рыкнул: — Э?э?э… На западном фронте без перемен!..
— Кокура?кун, — так и взвился директор по планированию, — мы, кажется, не просили вас опробовать микрофон!
— Простите… — Кокура поперхнулся и после короткой паузы неуверенным голосом произнес, обращаясь к Гоэмону: — Ваша милость, разрешите задать вам несколько вопросов…
— Чего? — глаза Гоэмона покрутились как колесики и скосились на Кокуру. — Милость, доброта, нежность… Это я что ли — милость?
От этого странного взгляда и не менее странного изречения завтехотделом мучительно покраснел. Крупные капли пота упали с его лба и потекли по щекам.
— Мы хотели задать вам вопрос, — не выдержав, сказал один из инженеров, — просим вас, ответьте, пожалуйста.
— За какие такие грехи? — Гоэмон снова вырвал волос из носа.
— Гоэмон, — вмешался я, с трудом сдерживая дрожь, — прошу тебя, не валяй дурака, ответь им!
— Мистер Гоэмон, кажется, вы сказали, что явление звукового вакуума, имевшее место несколько дней назад, вызвано вами. Это правда?
— Никогда ничего подобного не говорил, не произносил, не утверждал!
Воздух в зале мгновенно сгустился до вязкости смолы, потом превратился в твердое тело. Глаза обоих директоров метнули молнии. Я был испепелен.