На север Англии меня занесло по издательским делам. Я отправилась в Гулль, где жила одна писательница, автор исторических любовных романов. Ее последнее произведение требовало кое-какого редакторского вмешательства: парочка вопиющих анахронизмов, персонажи, меняющие имена от главы к главе, и прочее в том же роде. Два дня мы работали над рукописью, а на обратном пути я заехала к Tea. О визите я договорилась с ней заранее, воспользовавшись довольно расплывчатым адресом, который дала мне ее мать, — «где-то на восточном побережье». К тому времени я не видела Tea по крайней мере два года.
К тому времени я не видела Tea по крайней мере два года.
Я не сообразила сразу, что она живет в передвижном поселке, добраться до которого дьявольски трудно. Сначала я ехала в поезде до станции под названием Маркет-Рейзен, потом целый час тряслась в такси. У Tea я появилась намного позже, чем обещала, но ни она, ни ее бойфренд не обеспокоились моим опозданием. И в целом было непохоже, чтобы они ждали меня с нетерпением.
* * *
О том, где искать их прицеп, я выяснила в местной администрации. С собой я везла букет цветов для Tea и голубого плюшевого мишку для тебя. Любопытно, куда делся этот медвежонок. Подозреваю, сгинул в том хаосе, в котором жили твоя мать и Мартин. Молодые пары с маленьким ребенком часто обитают в тесноте и беспорядке — горы немытой посуды, вечно сохнущее на веревке белье, но тут только этим дело не ограничивалось. Их дом был забит музыкальным оборудованием: электрогитары, футляры для перевозки инструментов и даже звукозаписывающая аппаратура. Ума не приложу, как они все это запихнули в такое крошечное помещение. Мартин величал себя музыкантом и в доказательство затянул какую-то песню под собственный гитарный аккомпанемент, доведя меня до изнеможения. Я понимала, что таланта у него кот наплакал. Брат Рут работал в музыкальном бизнесе, и благодаря ему со временем я научилась распознавать уровень музицирования, необходимый для сколько-нибудь убедительного исполнения пусть даже самого простенького шлягера. Мартин требуемыми навыками не обладал. Во всяком случае, он не мог серьезно зарабатывать игрой на гитаре. Он играл в поп-группе, которая разъезжала по провинции с концертами, и в ту пору они как раз добились умеренного успеха с каким-то синглом. После одного такого концерта Tea с ним и познакомилась. Вроде бы сперва ей приглянулся другой музыкант из группы, но тот оказался занят, и Tea решила, что на время сойдет и Мартин. Прости, Имоджин, если эти подробности ранят тебя. Группа Мартина базировалась в Шеффилде, где он в основном и обретался, вдали от Tea и дочери, даже когда не гастролировал, а гастроли обычно длились по полгода. Tea видела его все реже и реже. А потом он ее бросил.
До чего же трудно соблюдать строгую последовательность в повествовании. Вот и опять, вместо того чтобы описывать фотографию, я беспорядочно тасую воспоминания. Но возможно, строгой последовательности и не существует. Возможно, хаос и произвольность и есть естественный порядок вещей. Иногда я склоняюсь к такой мысли.
Но давай снова взглянем на фотографию. Правда, я понятия не имею, что еще о ней сказать. Продуваемое ветрами скопище прицепов в Северо-Восточной Англии, младенец и молодые родители, которым, и это совершенно очевидно, не суждено быть вместе. Говорить, по-моему, больше не о чем.
Две вещи поразили меня тогда в Tea. Первая: ее абсолютная и безоговорочная преданность Мартину, преданность, на которую ни в коей мере не отвечали взаимностью. Помню, как она льнула к нему при каждой возможности, как баловала его, наливала ему пива, заваривала чай — не отрываясь от этих занятий даже тогда, когда ты, Имоджин, лежа на спине в детской кроватке, кричала, требуя внимания. Оживление и подлинное чувство звучали в ее голосе, только когда она заговаривала о Мартине. Вечером он ушел в паб, оставив нас одних, и Tea рассказывала мне, какой он замечательный музыкант, что он наверняка прославится и тогда они будут купаться в деньгах. Ее вера была трогательной, но абсолютно слепой, и это удручало. Второе, что меня покоробило, — ее вспыльчивость. (Опять же, в отсутствие Мартина она была более спокойной и уравновешенной, чем когда он был рядом.) К примеру, вот такой случай. Tea, стоя у плиты, кипятила воду в кастрюльке, ручка у этой посудины нагрелась, и Tea забыла обернуть ее тряпкой, прежде чем снять с огня, и, хотя она не слишком сильно обожглась, ее реакция была неоправданно бурной.
Tea завопила и выронила кастрюльку, детская еда растеклась по полу, a Tea пинала кастрюлю что есть мочи, не переставая громко ругаться. Но и этого ей показалось мало. Схватив чайную чашку (в которой оставался недопитый чай), она швырнула ее об стену — чашка разлетелась вдребезги. И только затем Tea успокоилась — настолько, чтобы сунуть руку под кран с холодной водой и помочь мне устранить последствия ее выходки. А когда ты заплакала, испуганная звуками материнского гнева, на руки тебя взяла и утешила я — потому что было ясно: Tea и не собирается к тебе подходить.
Кончилось тем, что я осталась у вас ночевать, хотя это не входило в мои планы. Мартин обещал, что отвезет меня в Маркет-Рейзен к последнему, десятичасовому, поезду до Лондона, но к назначенному сроку не явился. Около полуночи, так и не дождавшись Мартина из паба, мы с Tea легли спать. Я кое-как устроилась в самой маленькой из спаленок; спала я плохо. Услыхав, как вернулся Мартин, я посмотрела на часы: три утра. Впрочем, не услышать возвращения Мартина было бы затруднительно: он с шумом ввалился в прицеп, сварганил себе какой-то еды и принялся играть на гитаре, врубив усилитель. Побренчав минут десять, он распахнул дверь в спальню, где находились вы с Tea, и начал что-то говорить. Сперва Tea отвечала сонным голосом, но постепенно взбодрилась. Вскоре я услыхала, как она перетаскивает твою кроватку в общую комнату. Там тебя и оставили. Tea же вернулась в спальню, и твои отец с матерью занялись любовью. Потом наступила тишина. А потом раздался твой плач. Я лежала в темноте, ожидая, когда же кто-нибудь из родителей подойдет к тебе, но никто не пошевелился. В конце концов встала я. Взяла в холодильнике бутылочку с молочной смесью, покормила тебя, и ты успокоилась. Я просидела часа три или четыре, наблюдая в окно прицепа, как занимается рассвет над далеким Северным морем, а ты спала у меня на руках.