Ребекка улыбнулась в ответ, я же заметила (наверное, чересчур педантично):
— Но, солнышко, если он не идет, значит, это и не дождь.
— А что же это? — спросила Tea.
— Просто влага. Влага в облаках.
Tea посмотрела себе под ноги и опять занялась перебиранием камушков на пляже. Взяв в руки два камушка, они принялась стучать ими друг о друга: похоже, ей нравился извлекаемый ею звук.
— Видишь ли, — продолжала я, — не бывает дождя, который не льется. Он должен пролиться, тогда это настоящий дождь.
Глупо было с моей стороны объяснять такие вещи маленькой девочке, и я уже пожалела, что влезла с поучениями. Но Tea без труда поняла мою мысль, а если у кого возникли трудности с пониманием, то, скорее, у ее собеседницы, — глядя на меня, Tea с укоризной качала головой, словно ей едва хватало терпения разговаривать с такой тупицей, как я.
— Ну конечно, не настоящий, — сказала она. — Вот за это я его и люблю. Разве нельзя радоваться тому, чего на самом деле нет?
И она, смеясь, побежала к воде, довольная тем, что разгромила меня в пух и прах в этом философском споре.
Гроза до нас так и не добралась. Мы наблюдали, как она бушует над горами, а потом уходит на восток, щадя озеро. Приготовив ужин, мы уложили Tea спать. Небо вскоре очистилось, над нами засияли звезды. Луна проложила серебристую дорожку по неподвижной водной глади.
* * *
Tea спала. А мы с Ребеккой сидели в высокой траве, на краю луга, там, где он круто обрывался к пляжу. Сидели рядом, прижавшись друг к другу, и попивали вино. Моя голова лежала на плече Ребекки. Тишина вокруг была абсолютной и немного пугающей. Наверное, поэтому мы переговаривались шепотом.
Первой заговорила Ребекка.
— Я все думаю о том, что тебе сказала Tea, — медленно начала она. — Мол, почему бы не радоваться тому, чего нет?
Я рассмеялась:
— Да, ловко она меня отбрила.
— А может, она права? — с какой-то непонятной настойчивостью в голосе спросила Ребекка. — Ведь… — Ребекка замялась, будто боялась высказаться, будто облечь в слова свой страх означало придать ему форму и вещественность. — Ведь все это не настоящее, правда? Наша жизнь втроем. Она не настоящая.
Я ущипнула ее за бедро.
— Вы обе кажетесь мне вполне реальными, — улыбнулась я. — Или я пребываю в плену иллюзий?
Ребекка промолчала, сочтя мою реплику глупой.
— К чему ты клонишь? — спросила я уже серьезно.
Ребекка снова не ответила. Минуты через две она нежно обняла меня, а затем порывисто встала и спустилась на пляж. Она стояла у кромки воды, сложив руки на груди, и чувствовалось, как она напряжена, — черная статуя в лунном свете. Я подошла к ней, обняла за талию, но ее тело не отозвалось на ласку.
— У нас все по-настоящему, — попыталась я разубедить ее. — А как иначе? Нам замечательно живется втроем, разве нет?
Когда она ответила, я не узнала ее голоса. Запинаясь, хрипя, с какой-то животной тоской она произнесла:
— Недолго нам так жить.
Запинаясь, хрипя, с какой-то животной тоской она произнесла:
— Недолго нам так жить. Ее скоро заберут. И все будет кончено.
Для меня до сих пор загадка, откуда Ребекка взяла, что мы скоро расстанемся с Tea. Но как бы то ни было, не прошло и двух недель, как ее предвидение сбылось. В первых числах сентября я получила письмо от Беатрикс. Она возвращалась в Англию, наконец-то, и не просто так, но с победой — с Чарльзом в качестве трофея. Чарльз сдался со всеми потрохами: он примирился с существованием Tea и даже поддался на уговоры Беатрикс поискать работу в Лондоне. А вдобавок у них полгода назад родился общий ребенок, сын по имени Джозеф. И какое облегчение испытаем мы с Ребеккой, какой груз свалится с наших плеч, когда нас освободят от опеки над Tea! Беатрикс была только счастлива уведомить нас о предстоящих переменах.
Ровно через пять дней она явилась к нам собственной персоной. А уже спустя два часа покинула нашу квартиру. Вместе с Tea — ошеломленной и донельзя расстроенной. Ребенка схватили и запихнули в новую семью. К чужим, по сути, людям.
Ребекка ушла несколько дней спустя. Ушла классически: в мое отсутствие собрала свои пожитки и написала записку, которую положила на видное место — на обеденный стол. В записке было одно предложение: «Я не могу здесь жить без нее». И коротенькая фраза, многое подразумевающая, но мало что объясняющая: «И с тобой не могу».
Так я осталась совершенно одна.
Зимой я получила от Ребекки покаянное письмо. Мы встретились в кафе, но ничего хорошего из этого не вышло: нам было уже очень тяжело видеть друг друга. Последний раз я встретила ее… когда же это было? Лет сорок назад или больше?.. В ресторане, в Лондоне, но она меня не заметила, так что… не о чем и говорить…
Что ж, бывает.
Знаешь, Имоджин, я вдруг почувствовала страшную усталость. Прости, но мне сейчас не до песни, что я обещала тебе поставить. Уже поздно, и мне правда пора в постель. Но я не забуду о своем обещании. Ты еще услышишь, как внезапно врывается голос певицы, как он обрушивается на тебя… В этот миг мне всегда почему-то видится занавес, который резко отдергивают, а за ним обнаруживается картина: пронзительная голубизна озера, Ребекка, Tea и я — я бегу по лугу, догоняя тех двоих.