Я счастливо улыбалась. Все будет замечательно.
Беатрикс потребовалось много больше времени, чтобы добиться своей цели. Вернулась она только через два с лишним года.
— Черт, — Джилл глянула на часы: половина седьмого. — Придется нам прерваться.
На улице уже два часа как стемнело. Дорожное движение, достигнув предела насыщения в час пик, начало потихоньку редеть, но три женщины на самой верхотуре дома, где жила Кэтрин, словно выпали из жизни города. Джилл и Кэтрин все так же сидели на старом иссохшем диване; Элизабет, давно покинув вращающееся кресло, устроилась на полу между ними, привалившись спиной к дивану и положив голову сестре на колени. Кэтрин щелкнула кнопкой на пульте, и кассета остановилась. В оцепенении они продолжали сидеть как сидели, пока звуки внешнего мира вновь не проникли в их сознание, степенно занимая прежние места и оттирая в сторонку зыбкие образы, навеянные повествованием Розамонд.
— Мам, ты ведь слышала раньше обо всем этом? — нарушила молчание Кэтрин. — От тети Розамонд?
— Нет, — покачала головой Джилл. — Сегодня впервые.
— Но ты же видела фотографии, о которых она говорит?
— Не все. — Джилл уже решила про себя, что, как только вернется домой, вытащит фотоальбомы Розамонд с чердака, куда их успел упрятать Стивен, и рассмотрит снимки повнимательнее.
— Как бы я хотела поехать в «Мызу», — мечтательно произнесла Элизабет. — Какой он, этот дом?
— Розамонд его в точности описала. — Джилл встала и потянулась. — Когда я была маленькой, мы каждый год ездили туда на Рождество. По-моему, однажды там была Розамонд… вместе с Tea. — Нахмурившись, она силилась восстановить полузабытое воспоминание. — Точно не могу сказать, но как-то Розамонд приехала с молодой девушкой, и мы толком не знали, кто она такая. Лет ей было семнадцать или восемнадцать. Наверное, это была Tea.
— А мы можем поехать туда? — спросила Элизабет. — Давай в следующие выходные отправимся все вместе на машине?
Джилл рылась в сумочке в поисках помады.
— Не вижу смысла. Айви и Оуэн передали имение одному из сыновей — Реймонду, кажется. После чего дела на ферме пошли вкривь и вкось. Реймонд ее продал, и последний раз, когда я там была, дом стоял заколоченный и пустой. Потом «Мызу» кто-то купил, соорудил бассейн, как водится, и тому подобное. Теперь дом выглядит совсем по-другому.
Они взяли такси. Сестры уселись на откидных сиденьях, спиной к водителю, а Джилл сзади, лицом к девочкам. На ее сиденье свалили футляр с инструментом, небольшой усилитель, холщовую сумку, набитую спутанными проводами и кабелями, и плоский чемоданчик с электронным устройством, которое Джилл не смогла опознать.
На ее сиденье свалили футляр с инструментом, небольшой усилитель, холщовую сумку, набитую спутанными проводами и кабелями, и плоский чемоданчик с электронным устройством, которое Джилл не смогла опознать. Янтарные отблески уличных фонарей мелькали на ее лице, пока она ерзала, пытаясь устроиться поудобнее.
— Зачем тебе все эти штуковины? — спросила она Кэтрин. — Я-то думала, ты будешь играть на флейте.
— О, ты еще не слышала, что она вытворяет со своими волшебными примочками. — Элизабет распирало от сестринской гордости. — Тебе померещится, что играющих Кэтрин стало в десять раз больше.
Джилл не поняла, что имела в виду Элизабет, но расспрашивать не стала. Она откинулась на спинку сиденья и отвернулась к окну, кутаясь в плащ: ее пробирала дрожь — то ли от холода, то ли от волнения. Она переживала за Кэтрин, хотя не раз присутствовала на ее выступлениях. Но в то же время этот концерт, всего несколько часов назад представлявшийся очень важным событием, после прослушивания пленок внезапно потерял в своей значительности. Джилл не сомневалась, что Элизабет и даже Кэтрин чувствуют то же самое. Выступление — ради которого она, собственно, и приехала в Лондон — теперь казалось чем-то вроде интерлюдии, досадной вставкой в рассказ тети Розамонд, вынужденным возвращением в настоящее из прошлого, в которое они были погружены и где перед ними медленно разворачивалась печальная семейная история.
Когда они подъезжали к Кавендиш-сквер, на улице начал сгущаться холодный туман. И Лондон — по крайней мере, этот тихий, процветающий уголок столицы — сразу превратился в призрачный, неведомый город. От старых добротных особняков остались только тени, лиловые и непроницаемые. Туман растекался по городу, клубясь под уличными фонарями, расставленными сияющими вехами по Уимпол-стрит. Вылезая из такси, они увидели, что к церкви уже потихоньку подтягивается публика; однако припаркованных машин было мало, большинство предпочло добираться пешком. Люди шли группами по три, по четыре человека, вцепившись в поднятые воротники пальто, стараясь не пустить холод внутрь. Кэтрин встретила знакомых, и, пока она здоровалась с ними и обнималась, мать с сестрой выгружали оборудование и расплачивались с таксистом.
Перед церковью они расстались. Кэтрин отправилась через служебную дверь в помещения за сцену, Джилл с Элизабет — искать свободные места в зале. Когда они, прихватив отксерокопированные программки, плелись по проходу к пустой скамье, ощущение раздвоенности у Джилл только нарастало, словно она не до конца понимала, где находится. Она не могла отделаться от впечатления, что прошлое продолжает настойчиво проникать в настоящее, что оно сейчас здесь, в этом зале. Зима, церковь в лондонском Вест-Энде, предстоящий концерт… Вряд ли это та же самая церковь, где Розамонд и Ребекка впервые вместе слушали музыку (вроде бы это случилось в другом районе), но от такого совпадения — если, конечно, это можно так назвать — у Джилл мурашки побежали по коже. Она растерянно озиралась вокруг: теплые приглушенные тона, свечи, горевшие в алтаре. От их неровного блеска фигуры на оконных витражах обманчиво трепетали, словно оживая, и Джилл казалось, что воздух здесь заряжен тем же изумлением и колдовством, что и в тот вечер более полувека назад, когда две девушки впервые осмелились довериться своим чувствам.