Пианист

Я снова лег на топчан. Какой смысл позволить спалить себя живьем, если можно этого избежать, проглотив снотворное. Все равно моя смерть будет намного легче, чем смерть родителей, братьев и сестер в Треблинке. В эти последние минуты я думал только о них.

Достав флакончик с таблетками, я высыпал их все в рот и проглотил.

Достав флакончик с таблетками, я высыпал их все в рот и проглотил. Хотел выпить и опиум — как наркотик, для верности, — но не успел. Таблетки, принятые на пустой желудок, подействовали мгновенно.

Я уснул.

16 СМЕРТЬ ГОРОДА

Я не умер. Наверное, таблетки были слишком старые. Очнулся утром. Меня тошнило. В голове шумело, в висках стучало, глаза вылезали из орбит, а руки и ноги были как парализованные. Говоря по правде, меня разбудило какое-то щекотание по шее. По мне ползала муха, наверное, тоже полуживая и одуревшая от пережитого за эту ночь. Мне пришлось напрячь все силы, чтобы отогнать ее.

Первым моим чувством было не разочарование, что не умер, а радость, что остался жив. Я ощущал неудержимое, просто животное желание жить любой ценой. Лишь бы теперь как-нибудь спастись, раз уж удалось пережить эту ночь в горящем доме

Я полежал еще какое-то время, приходя в себя и копя силы, чтобы суметь сползти с тахты и добраться до двери. В комнате попрежнему было полно дыма, а дверная ручка, когда я за нее схватился, оказалась такой горячей, что сразу обожгла руку, но потом все же смог повернуть ее, превозмогая боль. На лестнице было меньше дыма, чем в комнате. Он выходил на улицу через высокие оконные проемы на лестничной клетке, оставшиеся без стекол. Ступени были целы, и можно было рискнуть.

Я собрал все свои силы, чтобы встать, вцепился в перила и начал спускаться вниз.

Этаж ниже полностью выгорел — здесь пожар остановился. Косяки входных дверей еще тлели, а внутри ощущалось дрожание пышущего жаром воздуха. На полу догорали остатки мебели и еще каких-то вещей, которые почти уже превратились в белый пепел.

На лестнице второго этажа лежал труп сгоревшего мужчины в обуглившейся одежде, жутко вспухший, коричневого цвета. Он загораживал дорогу. Нужно было как-то обойти это препятствие, чтобы двигаться дальше. Я едва волочил ноги, но все же казалось, что смогу их приподнять, чтобы переступить через труп. Но, пытаясь это сделать, я зацепился ногой за живот мертвеца, потерял равновесие, упал на него, и мы вместе кубарем покатились вниз, пролетев половину лестничного марша, да так удачно, что я оказался ближе к выходу, и смог уже без препятствий продолжить свой путь. Я выбрался во двор, окруженный низкой, поросшей диким виноградом оградой. Дотащившись до нее, я спрятался в углу, накрывшись листьями винограда — там образовалось что-то вроде ниши, — и стал ждать. Меня скрывали и кусты помидоров, которые росли на грядке возле дома.

Стрельба не утихала. Надо мной пролетали снаряды, я слышал голоса немцев, проходящих по тротуару с другой стороны ограды. К вечеру я заметил трещину на стене горящего дома, от которого отделяло всего несколько метров. Если стена рухнет, меня наверняка завалит. Но я все же решил высидеть здесь до сумерек, пока ко мне не вернутся силы после вчерашнего отравления снотворным.

Когда стемнело, я вернулся в подъезд, но подняться наверх — не отважился. Квартиры по-прежнему горели, и этаж, где я жил, мог в любую минуту заняться огнем. Я решил предпринять кое-что другое.

На противоположной стороне проспекта Независимости стояло огромное недостроенное здание госпиталя, где размещались немецкие военные склады. Я попытался проникнуть туда. Через черный ход вышел на проспект Независимости. Хотя уже наступил вечер, было светло. Широкая проезжая часть была усеяна трупами, среди которых я заметил останки женщины, которую застрелили на второй день восстания. Она так и осталась лежать здесь. Все освещалось красным заревом пожара. Я лег на живот и пополз в сторону госпиталя.

Время от времени мимо проходили немцы — поодиночке и группами. Тогда я замирал, прикидываясь мертвым. Воздух был пропитан запахом гари, который смешивался со смрадом разлагавшихся тел. Я старался двигаться как можно быстрее, но широкой мостовой не было конца и переправа казалась вечностью.

Все же я добрался до темного здания госпиталя, проник в ближайший подъезд и тут же провалился в глубокий сон.

На следующее утро решил осмотреть здание. К своему ужасу, обнаружил, что здесь было полно кроватей, матрацев, металлической и фарфоровой посуды и других ходовых вещей, за которыми немцы наверняка будут часто приходить. Зато ничего съестного найти не удалось. В отдаленном углу я наткнулся на свалку рухляди, старья, каких-то труб и печек. Я спрятался там и пролежал два дня подряд.

15 августа, как я подсчитал при помощи карманного календарика, который всегда был при мне (в нем я педантично вычеркивал день за днем), я почувствовал такой страшный голод, что решил отыскать здесь еду, во что бы то ни стало. Тщетно. Я забрался на подоконник забитого досками окна и сквозь щель стал наблюдать за улицей. Над трупами, лежавшими на проезжей части, носились тучи мух. Недалеко, на углу Фильтровой, стояла вилла, обитатели которой вели до странности мирный образ жизни. Они сидели на террасе и пили чай. Со стороны улицы Шестого Августа двигался украинский отряд СС. Солдаты собирали трупы, складывали штабелями и, облив бензином, поджигали.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56