— Шарлотта? — позвал он.
— Да, Уилбур?
— Можно, я схожу к лоханке и посмотрю, не осталось ли там чего от ужина? Мне кажется, там есть немного картофельного пюре.
— Ладно, — позволила Шарлотта. — Только потом сразу же иди спать.
Уилбур выбежал во двор.
— Не спеши, — напомнила Шарлотта. — От спешки да маеты недалеко до беды.
Уилбур сдержал свою прыть и степенно прошествовал к лоханке. Там он нашел немного картошки, тщательно прожевал, проглотил и пошёл обратно спать. Он закрыл глаза и затих на минуту.
— Шарлотта, — позвал он шёпотом.
— Да?
— Можно мне попить молока? Мне кажется, в лоханке осталось немного молока.
— Нет, лоханка сухая, и я хочу, чтобы ты спал. Хватит разговаривать! Закрой глаза и спи!
Уилбур закрыл глаза. Ферн встала со стульчика и пошла домой. Её ум был полон всем, что она видела и слышала.
— Спокойной ночи, Шарлотта, — сказал Уилбур.
— Спокойной ночи, Шарлотта, — сказал Уилбур.
— Спокойной ночи, Уилбур!
Наступила пауза.
— Спокойной ночи, Шарлотта.
— Спокойной ночи, Уилбур!
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Глава X
ВЗРЫВ
День за днем паучиха висела вниз головой и ждала, когда к ней придёт хорошая мысль. Часами сидела она неподвижно, погружённая в думы.
Пообещав Уилбуру спасти его жизнь, она была полна решимости выполнить это обещание.
Шарлотта была по природе спокойна. Она знала, что если ждать очень долго, то раньше или позже муха сама залетит в паутину, и была уверена, что если думать и думать о делах Уилбура, то нужная мысль сама придёт в голову.
И вот однажды утром в середине июля мысль пришла. «Ну как же всё просто, — сказала она себе. — Чтобы спасти Уилбура, нужно сыграть над Закерманом одну шутку, и если мне под силу перехитрить жучка, то я уж точно смогу обвести вокруг пальца человека. Люди ведь куда глупее жучков».
Как раз в эту минуту Уилбур вышёл во двор.
— О чём ты думаешь, Шарлотта? — спросил он.
— Я думаю, — ответила Шарлотта, — что люди такие простофили.
— А что значит «простофиля»?
— Их легко провести, — объяснила Шарлотта.
— Какое счастье, — подумал Уилбур, лёг в тени забора и быстро заснул.
Паучиха же и не думала спать: она нежно глядела на поросенка и строила планы относительно его будущего. Наступила вторая половина лета, и Шарлотта знала, что времени у неё в обрез.
В то утро, как раз, когда Уилбур заснул, во двор Закермана зашёл Эвери, а за ним Ферн. Эвери держал в руке живую лягушку, а у Ферн на голове был венок из маргариток. Дети побежали на кухню.
— Вот и поспели к черничному пирогу! — обрадовалась миссис Закерман.
— Посмотрите на мою лягушку! — протянул руку Эвери, посадил лягушку на стол и схватил пирог.
— Забери сейчас же эту гадость! — закричала миссис Закерман.
— Ей жарко, — сказала Ферн. — Она сейчас подохнет.
— Нет, — ответил Эвери. — Я могу почесать её между глаз.
Лягушка подпрыгнула и плюхнулась в посудный тазик с мыльной водой.
— Ты сейчас весь в пироге будешь, — сказала Ферн. — Тётя Эдит, можно я посмотрю в курятнике, нет ли там яичек?
— А ну, убирайтесь отсюда оба! Всех кур мне распугаете!
— Смотрите, как он измазался, — закричала Ферн. — Даже лоб у него в пироге!
— Пошли, лягушка! — позвал Эвери и подхватил её на ладонь.
Лягушка брыкалась и забрызгала мыльной водой весь пирог.
— Опять беда! — простонала Ферн.
— Пошли на качели! — закричал Эвери, и дети убежали в хлев.
У Закермана были самые лучшие качели в мире: он прикрепил толстый канат к балке над дверями, а нижний его конец завязал толстенным узлом, на котором можно было сидеть. Раскачивался каждый сам: надо было только забраться по лесенке на сеновал, а там, стоя на краю и держась за канат, посмотреть вниз. От этого пробирал страх и кружилась голова. Потом надо было обхватить канат ногами, усесться верхом на узел и, затаив дыхание, прыгнуть. Секунду казалось, что падаешь глубоко вниз прямо на пол хлева, но тут канат тебя подхватывал, и ты вылетал, как снаряд, из двери, а ветер бил в глаза и уши и размётывал волосы.
Потом ты взлетал вверх к небу, а канат закручивался, и ты кружился вместе с ним.
И тут же падал вниз, вниз, вниз с высокого неба и опять влетал в хлев чуть не до сеновала, и снова выплывал, но уже поближе, и снова взлетал, но уже пониже, и опять — туда и обратно, туда и обратно — а потом спрыгивал и валился на землю, а кто-то другой уже влезал на твоё место.
Закермановские качели нагоняли страх на мамаш во всей округе: они боялись, что ребёнок может сорваться. Но никто ни разу не сорвался: дети ведь цепляются за предметы крепче, чем думают родители.
Эвери сунул лягушку в карман и забрался на сеновал.
— В прошлый раз я чуть не налетел на ласточку! — крикнул он.
— Вытащи лягушку! — крикнула Ферн.
Эвери сел верхом на узел и прыгнул. Он вылетел в дверь вместе с лягушкой и взлетел в небо вместе с лягушкой. А потом залетел обратно в хлев.
— У тебя красный язык, — закричала Ферн.
— И у тебя тоже, — ответил Эвери, снова вылетая из хлева вместе с лягушкой.
— Мне сено попало под платье! Так щекотно!
— Почешись! — крикнул Эвери, возвращаясь в хлев.
— Моя очередь, прыгай вниз.
— Ферн нельзя, она — ребёнок, чешется, как поросёнок! — пропел Эвери.
Он соскочил и бросил качели сестре, а она зажмурила глаза и прыгнула.