Она сжалась так, как будто он ударил ее.
— Прости меня, — Флэндри попытался выкрутиться, — я не хотел тебя обидеть, но работа для меня — все, в ней хоть есть цель. Если я не соглашусь на нее, в чем смысл моей жизни?
— Я могла бы и на это ответить, — сказала она тихо, — но боюсь, что ты не поймешь меня.
Он не знал, черт возьми, что ему сказать.
Ее губы коснулись его щеки.
— Тогда вперед! — сказала она. — Лети!
— Э?э?э… у тебя нет неприятностей, Персис?
— Нет?нет, Марк очень воспитанный человек. На Земле мы даже могли бы какое?то время быть вместе. Я не хочу сказать, что у нас осталось бы все, как прежде. Как бы ни замалчивали, но кое?что из моих приключений станет известно. Какое?то время я буду интересна, как и все новое, на меня будет спрос. Не беспокойся обо мне. Танцовщицы знают, как приземляться на ноги.
Легкая радость шевельнулась в нем из?за того, что он освободился от обязанностей беспокоиться о Персис. Он поцеловал ее на прощание, хорошо сымитировав чувство… Было здорово, что его одиночество вернулось к нему, а как только он вышел на улицу — и усилилось. Он полетел к Максу Абрамсу.
Командующий сидел в своем офисе, выясняя кое?какие детали, прежде чем отбыть на том же транспорте, что повезет домой и Флэндри.
Он поцеловал ее на прощание, хорошо сымитировав чувство… Было здорово, что его одиночество вернулось к нему, а как только он вышел на улицу — и усилилось. Он полетел к Максу Абрамсу.
Командующий сидел в своем офисе, выясняя кое?какие детали, прежде чем отбыть на том же транспорте, что повезет домой и Флэндри. С Земли, правда, он хоте поехать в отпуск на Даяну… Когда ворвался Флэндри, Абрамс сидел, навалившись своим грузным телом на пинку кресла.
— Ну, привет, герой, — сказал он. — Что тебя мучит?
Энсин сел на стул.
— Зачем продолжать наши попытки, — воскликнул он, — какой смысл?
— Ну?ну, тебе надо выпить. — Абрамс достал бутылку из буфета и налил два стакана. — Я и сам не против пропустить глоток. Едва ступил на Старкад, как мне говорят, что я опять улетаю. — Он поднял стакан: — Привет!
Рука у Флэндри дрожала. Он выпил виски одним глотком. Проваливаясь, оно жгло внутренности.
Абрамс закурил сигару.
— Ну, ладно, сынок, — сказал он, — рассказывай.
— Я видел Хоксберга, — вырвалось у Флэндри.
— Ну, он так ужасен?
— Он… он… этот ублюдок спокойно поедет домой. Без единого пятна на своей поганой репутации. Он еще и медаль может отхватить! Все еще трещит о мире!
— Тпр?р?у. Он ведь не злодей какой?нибудь, а просто страдает от сильного желания верить. Конечно, его политическая карьера ограничена позицией, которую он занял. Он не может позволить себе признаться в том, что не прав… думаю, даже себе самому. Разве не справедливо было бы погубить его карьеру? Предположим, что мы можем это сделать. Но это нецелесообразно. Он нужен нам.
— Сэр?
— Подумай. То, что услышит публика, не имеет особого значения. Важно только то, что услышат в министерстве, как там его будут расценивать. Как тонко можно оказывать на него давление, если он получит место в нем, что, по?моему, ему удастся! Не надо будет никакого шантажа, никаких грубостей. Особенно если нельзя сказать правду. Достаточно в нужный момент удивленно поднять бровь, напомнить каждый раз, как он откроет свой рот, о том, во что он нас чуть не втянул в прошлом. Конечно, он будет популярен среди масс — у него появится влияние. Ну и прекрасно! Лучше он, чем кто?то другой с такими же взглядами, но еще не опороченный. Если бы у вас было сострадание, молодой человек, которого ни у кого нет в вашем возрасте, вы бы пожалели лорда Хоксберга.
— Но… я… Ладно.
Абрамс, нахмурившись, взглянул на него сквозь облако дыма.
— Кроме того, — продолжал он, — если быть дальновидным, то нам нужны пацифисты в качестве противовеса креслу ракетчиков. Пусть мы не сможем добиться мира, но и не развяжем войны. Мы сможем выдерживать свою линию. А человек — не особенно терпеливое животное по своей природе.
— Так что, все предприятие свелось к нулю? — Флэндри чуть не закричал. — Только к тому, чтобы удерживать то малое, что у нас есть?
Седая голова склонилась:
— Если Господь Всемогущий позволяет нам так много, то он более милосерден, чем справедлив.
— А что Старкаду — смерть, боль, разорение и, наконец, дрянное статус кво? Что мы здесь делаем?
Абрамс поймал взгляд Флэндри и не отпускал его.
— Я скажу тебе, — вымолвил он. — Мы должны были прийти. Сам этот факт, каким бы бесполезным он ни выглядел, каким был далеким и чужим ни казался нам этот бедный народ, дает надежду моим внукам. Мы противостояли врагу, не позволяли никакому агрессору уйти безнаказанно, пользуясь случаем, который он нам дал, чтобы разгромить его. И мы еще раз доказали ему, и себе, и Вселенной, что, по меньше мере, так просто не сдадимся.
И мы еще раз доказали ему, и себе, и Вселенной, что, по меньше мере, так просто не сдадимся. Ведь мы были частью этой планеты.
У Флэндри не было слов.
— В данном конкретном случае, — продолжал Абрамс, — в результате того, что мы пришли, мы можем спасти две думающие расы и все то, что может иметь значение для будущего. Мы никак не могли знать об этом заранее, но настало время, и мы появились. Предположим, что нас бы не было здесь. Предположим, что нам было бы безразлично, что делает враг в этих границах. Стал бы он спасать коренных жителей? Я сомневаюсь в этом. Во всяком случае до тех пор, пока в этом не оказалось бы политической выгоды. Такого уж сорта этот народ.