Я захлопнул дверь.
В гостиной налетел на Джабжу.
— Ты знаешь, я ведь только на минуту… — пробормотал я, находя дверь почти ощупью.
В мобиле я плюхнулся на сиденье и схватился за голову. Кретин, ох, какой кретин! Рвался к ней, — да, черт побери, к ней! — и как врал себе, что она — хороший парень, и что все они хорошие парни, а сам крутил головой, как гусь, — с кем она? И этого, оказывается мало — и она, как школьница, подглядывала за каждым моим шагом, и стеклянные стены и крыша нашего дома доверчиво открывали ей все, что было между мной и Са?ной… Все, с первого дня. Все, до последнего цветка.
А я?то, я — маскарады, лыжные прогулки… И на все это я тратил часы, принадлежащие Моей Сане.
От опушки до дома я несся со скоростью планетолета. Перед домом бросил все на снег и, оттолкнув вездесущего Педеля, ворвался к Сане.
— Так скоро? — спокойно спросила она.
— Хватит! — я схватил ее за плечи, повернул к себе. — Плевать мне на все твои доводы, ты должна быть со мной, понимаешь? Каждый час, каждый миг! И вовсе не потому, что это — последний год. Чушь! При миллиардных количествах данных должна быть хоть одна ошибка.
Она покачала головой.
— Замолчи! — крикнул я, хотя она ничего не сказала. — Эта ошибка — ты. Ты проживешь еще сто пятьдесят лет, и все это время я буду с тобой. Потому что я тоже собираюсь жить еще сто пятьдесят лет. А теперь — иди сюда. Будем праздновать ошибку этого идиотского «Овератора».
Она подняла руки и сделала неуверенный шаг вперед. Казалось, все, что я сказал ей, страшно напугало ее, и она вдруг беспомощно остановилась перед той новой жизнью, о которой я говорил ей. Она давно примирилась с тем, что должно было произойти в этом году, и теперь ей было бесконечно трудно перестроить свои планы на будущее, которое вдруг делалось таким далеким. Но самое главное — она поверила мне, потому что то, что было в ее глазах, руках, протянутых ко мне, беспомощно подрагивающих уголках губ, — все это не могло быть ни игрой, ни благодарностью за мое утешение.
Это могло быть только вера. И поверить так можно было только в чудо. И поверить так мог только вконец измученный, исстрадавшийся человек.
И я сам протянул к ней руки, пальцы наши коснулись, но я остановил ее на расстоянии наших рук.
— Педель! — негромко позвал я, и он явился тотчас же. — — Потолок и стены закрыть дымкой. И пока мы здесь, чтобы они не становились прозрачными.
— Слушаюсь.
Я видел, что где?то под кожей у Саны пробежала дрожь при словах «пока мы здесь». Лицо оставалось неподвижным, но что?то исказилось.
— И вообще я не намерен больше мерзнуть, — решительно заявил я. — Ты говорила, что южная база Элефантуса находится где?то на Рио?Негро.
— Да, но ни он, ни Патери Пат не покинут Егерхауэна. Дело в том, что…
— Да провались он к дьяволу! — Меня бесила зависимость от какой?то сиреневой туши.
— Родной мой, не надо все сразу. Раз у нас появилось так много времени
— позволим себе роскошь закончить работу, а потом и переберемся. Тем более, что на Рио сейчас будут работать только машины.
— Хоть в Мирный — лишь бы отсюда.
— Там будет видно, милый.
Кажется, кончался май. Кончался и никак не мог окончиться. И снова я понял, что все, решительно все напрасно. Она превратила мои слова в игрушку для меня самого. Она теперь казалась веселой, но ее оживленная хлопотливость была лишь импровизацией на тему, которую я ей задал и которую она развивала в угоду мне. Стоило мне сказать: произошла ошибка — и она поверила, безоговорочно подхватила эту игру, в покорной слепоте своей даже не задумываясь, верю ли я в ее искренность. А я было поверил. Просто мне в голову не пришло, что можно до такой степени подчинить весь свой внутренний мир желаниям и прихотям другого человека. Если бы я ей сказал: ты умрешь завтра — назавтра она действительно умерла бы, и не бросилась бы со скалы, не подключилась бы к полю высокого напряжения. Нет, у нее просто остановилось бы и сердце и дыхание. Само собой. Когда я это понял, я дал себе слово: сойду с ума, но не сделаю больше ни одной попытки хотя бы на йоту изменить существующее положение.
У меня что?то оказалось много свободною времени — вероятно, раньше я тратил его на полеты в Хижину, — и я готовил впрок различные блики — диктовал Педелю, и он с молниеносной быстротой собирал микросхемы. Когда?нибудь пригодится. У меня было ощущение, что рано или поздно я запущу в своего кида чем?нибудь тяжелым, и тогда мне придется все собирать заново. Когда шло программирование, у меня появились кое?какие мысли относительно конструкции, но менять что?либо было уже поздно. Я решил накидать побольше схем, чтобы потом Педель по образцу нашего кида собрал аналогичный, но более совершенный аппарат. Я не знал, насколько это было нужно, но у меня было хоть какое?то занятие. Я все ждал, когда же кончится эта весна, и единственной радостной мыслью была та, что в таком состоянии меня уже никто не видит. Естественно, под словом «никто» я подразумевал одного человека.
А Патери Пат стал смотреть на меня как?то дружелюбнее. Во всяком случае, в его взгляде проскальзывало что?то от быка, которого ведут на убой в паре с другим обреченным, и он благодарен соседу за компанию. Я давно махнул на него рукой, потеряв надежду хоть сколько?нибудь разумно объяснить его поведение.