— Илль! — крикнул я. — У меня отнялись руки и ноги!
Тишина.
Черт побери, кому это было надо — обучать ребенка всяким диким приемам, да еще на мою голову?
Я полез осматривать все камни и трещины. Минут через пятнадцать вспомнил о «микки», вызвал Хижину.
— Чем могу быть полезен? — раздался металлический голос, но в ту же минуту его заглушил смех, в котором явно не слышалось ни доброты, ни сострадания:
— Ну, что, неблагородный рыцарь со страхом и упреком, попались? Не думайте, что разрешу кому?нибудь вылететь к вам раньше, чем доем ваш двойной ужин.
— Подумаешь, не очень?то и хотелось.
— Вот и славно. Бегу за стол.
Тем не менее, мобиль появился чересчур быстро — вероятно, она послала его сразу же, как только прибыла на станцию. Я погрузил все имущество и вдруг подумал, что один раз следовало бы вернуться домой вовремя. Для разнообразия.
— Вот, — злорадно повторил я, словно Илль только и делала, что дожидалась меня, — не очень?то и хотелось.
И нехотя полетел домой.
Это я здорово придумал. И хорошо, что я придумал это именно сегодня. Во всяком случае. Сана стояла у большого окна нашей комнаты, положив пальцы на стекло, и долго?долго смотрела, как я, весь в снегу, едва передвигая ноги, приближаюсь к дому. Я махнул ей рукой, но она не ответила мне и даже не улыбнулась. Она смотрела на меня так, как можно смотреть на человека, которого сейчас вот потеряешь. И надо насмотреться на всю жизнь. Только ей надо было насмотреться не на жизнь. а на ту бесконечность, которая приходит после жизни. Я подошел и прижался лбом с другой стороны стекла. Она не шевельнулась. Мне вдруг захотелось взмахнуть руками, ударить поэтому роскошному стеклу и, перешагнув через осколки, схватить ее и сделать что?нибудь, встряхнуть, сломать внутри нее что?то неподатливое, что всегда заставляло ее по?чужому выпрямляться мне навстречу. Но я знал, что она лишь отступит назад и приподнимет брови, и опять я пойму, что делаю не то, что с ней так нельзя…
Я оттолкнулся от стекла и пошел в дом, не глядя больше на Сану. Старательно переоделся. Когда я вошел в нашу комнату, она уже сидела в кресле.
— Рамон, — сказала она, — я прошу тебя об одном…
Я посмотрел на потолок. Ленивая тоска поднялась откуда?то снизу и наполнила меня всего чем?то клейким, вязким, цепенящим. Смертная тоска.
— Я прошу тебя брать в такие походы оружие,
— Хорошо, — глядя вбок, отвечал я, хотя это был заповедник, где не могло быть и речи о каком бы то ни было оружии.
Наконец?то мы получили сведения из Мамбгра, что на одном из транснептуновых буев удалось зафиксировать слабый конус сигма?лучей.
Наконец?то мы получили сведения из Мамбгра, что на одном из транснептуновых буев удалось зафиксировать слабый конус сигма?лучей. Дело было в том, что спустя несколько лет после возвращения «Овератора» Высший Совет открытий и изобретений никак не давал разрешения на проведение эксперимента Эрбера даже в самых ничтожных масштабах. Когда же было получено, наконец, разрешение — целый гроссбух различных оговорок, поправок, ограничений, указаний и т. д. и т.п. — то оказалось, что прямой переход Эрбера не влечет за собой выброса сигма?лучей. Перепробовали все элементы таблицы Менделеева, в стартовой камере целыми граммами исчезали драгоценные «редкие земли» — эффект был нулевой. Повторять же эксперимент в том масштабе, в котором он уже был поставлен, означало бы снова подвергнуть Солнечную угрозе сигма?удара,
И вот сейчас поступило сообщение: загадочные лучи возникли, когда переходу подвергли маленькую биоквантовую схемку в состоянии активной деятельности. Специальная ракета доставит на Землю пораженных излучением мышей и кроликов. Принять контейнер с животными должна была лаборатория на Рио?Негро, сейчас туда спешно направляли автоматику и убирали людей — исследования, разумеется, должны были быть дистанционными.
Я спешил, налаживая аппаратуру для приема микропередач.
Дела мои шли хорошо. Мешал только Педель, который совался всюду, куда его не просили, и скороговоркой сыпал мудрые советы. Я выпроваживал его, и если Сана была со мной, он оставлял меня в покое. Но если ее не было — через минуту он невозмутимо являлся и занимался чем угодно, лишь бы торчать возле меня. Я начал гонять его в Центральный поселок за каждой мелочью, но он сразу догадался препоручать это другим боям, а cам возвращался на свой пост. Однажды я с раннего утра выгнал его и велел не показываться мне на глаза. Он исчез. Я славно проработал часа три — Сана плохо выспалась и осталась в спальне. Вдруг я поднял голову — у меня появилось ощущение, что за мной кто?то следит. Стены были непроницаемы — я это знал. Но вот дверь… Я подскочил и резко распахнул ее — этот негодяй стоял, прильнув к щели.
— Ну? — спросил я.
— Я принес вам кофе. По?турецки.
— Поставь на стол.
Он скользнул к столу и сразу же ткнулся в разобранный блок:
— Ретектор не выдержал напряжения. Какое несчастье? Хорошо еще, что осталась запасная…
— Ты свободен, Педель.
— Как вам угодно.
Рабочего настроения — как не бывало. Я с ожесточением пнул «гномика»?паялыцика так, что он отлетел к противоположной стене и приклеился к ней своими присосками. Из ниши выскочил «бой»?уборщик, смел паяльщика со стены в свою корзинку и потащил к мусоропроводу. Я подошел к стеклянной стене, стал смотреть на тающий снег. Завтра истекала неделя с моей памятной экскурсии по Хижине — значит, я имею право на очередное посещение. Я остановил «боя», вытащил у него из корзинки паяльщика и снова принялся за свои экраны. А потом был вечер, и ночь, и утро, и весь день, и они пронеслись, чем?то переполненные и удивительно незаметные. Когда?то в детстве мне пришлось бежать через тлеющий торфяной луг. Я закрыл голову курткой, намоченной в канаве, и побежал, низко пригнувшись, а потом полоса дыма кончилась, и я пошел дальше, пошел очень медленно, дыша всей грудью и остро ощущая каждый оттенок луговой травы и вообще все, чего раньше не замечал в своих прогулках. А потом снова была полоса дыма, и снова я бежал, не зная, долго ли я бегу, и что вокруг меня и кто со мной. Я сейчас так и не мог вспомнить, кто тогда был со мной.