Гриша объяснил.
Я ответил, что любой народ, и казахский, и русский, и даже тувинский, должен был бы носить нас на руках за такой вклад в свою культуру. И вообще этим рассказом навсегда закреплен приоритет казахов в путешествии во времени.
Гриша согласился, сказал, что пойдет умыться, и вышел на балкон. Я немножко подремал, потом пошел искать соавтора, но в кухне его не было. (Утром я обнаружил его спящим на стуле в коридоре. Поступок с его стороны глупый, ибо вокруг было еще две пустые комнаты и три кровати.)
Да, молоды и энергичны мы были в ту пору… Неоперившиеся ф-фэны из азиатской глубинки.
Через пару дней, задумчиво перелистывая нашу «сказочку», я почувствовал творческий зуд в указательном пальце правой руки (дело в том, что печатал я одним пальцем, этим самым указательным). Результатом зуда стал документ «Из бесед с местными жителями» за подписью некоего Сержана Егимбаева.
Так была запущена машина грандиозной мистификации. Решающим было еще и то, что ведение переписки взял в свои руки Григорий Неверов (не мой алма-атинский друг, а московский, известный фэндому). Он явно был более увлекающимся и доверчивым человеком, чем скептическая Т. Березина, писавшая первоначальное письмо.
Получив письмо от Неверова, я слегка приуныл.
«…Свежая информация о Барса-Кельмесе, полученная от наших алма-атинских коллег, представляется крайне интересной. С ее учетом мы пришли к выводу о целесообразности „рекогносцировочной“ поездки…»
Похоже, близилась пора извиняться. Я стал как мог оттягивать сей момент. Для этого я периодически успокаивал москвичей обещанием новых материалов, добыл «оригинал» письма некоего побывавшего на острове Тимура Джолдасбекова на казахском языке. (Если бы москвичи знали, как трудно было в то время найти казаха, свободно владеющего родным языком и умеющего писать на нем! А потом еще уговорить его перевести с русского на казахский глупый текст… А потом трое суток носить письмо в заднем кармане джинсов (Азия! Лето! Жара!), чтобы оно приобрело рыбацкий вид. Заключительным этапом было обертывание письмом вкуснющей ставриды холодного копчения. Если у Григория Неверова был в то время кот, то оригинал письма, наверное, не сохранился – так сильно он благоухал.)
Итак, выполнив обещанную работу, я стал готовиться к приезду экспедиции московских фэнов. Жалко, честно говоря, что они не приехали. Был уже готов проводник – Тимка Рымжанов из клуба, способный с каменным лицом плести самые дикие байки и сбить ориентировку группе туристов даже в казахских степях. Были произведены опыты по старению бумаги и изготовлению артефактов. Один из них, носящий гордое имя «кусок антитемпоральной оболочки», до сих пор валяется у меня на балконе. Не знаю, как бы он служил в качестве обшивки Машины Времени, а гвозди на нем выправляются хорошо.
И вот в этот безмятежный период москвичи продемонстрировали алма-атинцам столичную оперативность. Поздно вечером ко мне ворвался бледный Гриша Савич и вручил журнал «Техника – молодежи» № 3/91. На странице 48-й я увидел…
«Остров „Пойдешь-не-вернешься“.
«Считаем полученный материал заявкой на проведение Всесоюзной научно-фантастической экспедиции…»
«Г. Новожилов описывает беседу со старым рыбаком Нурпеисом Байжановым… Его дед и отец… увидели, как из „белого камня“… вылупился шайтан… Зуб опознали как принадлежащий птеранодону…»
«Пропала целая экспедиция… был сразу отправлен в псих-лечебницу, ибо уверял всех, что пробыл на острове три дня…»
Я утер холодный пот. Слава Аллаху, пока еще речи о нас не было… Вот оно!
«Мы завязали контакты с КЛФ Алма-Аты. От наших казахских братьев…»
Почему-то фамилии казахских братьев – Лукьяненко и Савича – указаны не были. Я обиделся.
«…давно и скрупулезно изучающих местный фольклор…»
Н-да.
«…приаральский вариант распространенной сказки о Кобланды-батыре и семи богатырях…»
– И семи братьях! – заорал я. – Не о семи богатырях, это вам не Пушкин!
«Заколдованный остров описан… для местного фольклора нетипично…»
– Нормально описан, – обиженно сказал Савич.
Далее шло письмо рыбака – на этот раз не в пересказе.
Как мы ржали над этим текстом… «Мы проходили мимо острова, когда у нас полетел подшипник…» (В примечаниях для внутреннего пользования указывалось – «полетел на северо-восток».) «Работы там на час, так что до вечера справились…» «Дома… вроде наших кошар, только железом обиты». «Цистерны… на летающие тарелки похожие». «Антенна стальная… штопором скрученная… в нее зачем-то вставлена прозрачная труба». «Площадка светилась ярко, хоть ламп не было видно. Они там, наверное, спрятаны где-то были».
Я схватился за голову. В печатном виде анекдотичность, неправдоподобность текста, «подстава» были видны ярко-ярко. Хоть ламп и видно не было.
– «На Барса-Кельмес всякая глупость бывает, но военных там еще никто не видел», – процитировал вдруг Гриша. И зашелся в полуистерическом хохоте. И я был близок к раскаянию.
Ночью мне снились кошмары. «Аэлита», где москвичи гневно рассказывают о розыгрыше. Укоризненное лицо Виталия Бугрова. Бессрочное исключение нас с Гришей из числа любителей фантастики и переход на нелегальное положение. Гнев казахского народа, чей герой стал объектом мистификаций.