Яма откинулся назад, словно стартовал в заплыве на спине, чтобы выбраться на более мелкое место. Не отставая, ринулся за ним и противник — и тут же наткнулся неуязвимым своим животом на красный сапог Ямы; одновременно схватил его бог смерти спереди за одежду и изо всех сил рванул на себя. Перелетев по инерции через голову Ямы, он с размаху упал спиной на выступающий из воды пласт твердой как камень ископаемой глины.
Яма привстал на колени и обернулся — как раз вовремя, ибо соперник его уже поднялся на ноги и выхватил из?за пояса кинжал. Лицо его по?прежнему оставалось невозмутимым, когда замер он в низкой стойке.
На миг глаза их встретились, но на сей раз человек в черном не дрогнул.
— Теперь, Яма, могу я встретить смертоносный твой взгляд, — сказал он, — и не отшатнуться. Ты слишком многому научил меня!
Но когда ринулся он вперед, руки Ямы соскользнули с пояса, захлестнув влажный кушак, как хлыст, вокруг бедер соперника.
Пошатнувшись, тот выронил кинжал, и Яма, дотянувшись, обхватил и изо всех сил прижал его, пока оба они падали, к себе, отталкиваясь при этом ногами, чтобы выбраться на глубокое место.
— Никто не слагает гимнов дыханию, — пробормотал Яма, — но увы тому, кому его не хватает!
И он нырнул вглубь, и точно стальные петли, сжимали соперника его руки.
Позже, много позже, когда поднялась у самого потока промокшая насквозь фигура, говорил он ласково, но с трудом переводя дыхание:
— Ты был — величайшим — кто восстал против меня — за все века, что я могу припомнить… До чего же жаль…
Затем, перейдя поток, продолжил он свой путь через скалистые холмы — неспешным шагом.
В Алундиле путник остановился в первой попавшейся таверне. Он снял комнату и заказал ванну. Пока он мылся, слуга вычистил его одежду.
Перед тем, как пообедать, он подошел к окну и выглянул на улицу. Воздух был пропитан запахом ящеров, снизу доносился нестройный гам множества голосов.
Люди покидали город. Во дворе у него за спиной готовился поутру отправиться в путь один из караванов. Сегодня кончался весенний фестиваль. Внизу, на улице распродавали остатки своих товаров коммерсанты, матери успокаивали уставших детишек, а местный князек возвращался со своими людьми с охоты, к резвому ящеру были приторочены трофеи: два огнекочета. Он смотрел, как усталая проститутка торгуется о чем?то с еще более усталым жрецом, как тот трясет головой и в конце концов, не сговорившись, уходит прочь. Одна из лун стояла уже высоко в небе — и казалась сквозь Мост Богов золотой, — а вторая, меньшая, только появилась над горизонтом. В вечернем воздухе потянуло прохладой, и к нему сквозь все городские запахи донесся сложный аромат весеннего произрастания: робких побегов и нежной травы, зелено?голубой озими, влажной почвы, мутных паводковых ручьев. Высунувшись из окна, ему удалось разглядеть на вершине холма Храм.
Он приказал слуге подать обед в комнату и сходить за местным торговцем.
Из принесенных им образцов он в конце концов выбрал длинный изогнутый клинок и короткий прямой кинжал; и то, и другое засунул он за пояс.
Потом он вышел из харчевни и отправился вдоль по немощеной главной улице, наслаждаясь вечерней прохладой.
В подворотнях и дверях обнимались влюбленные. Он миновал дом, где над умершим причитали плакальщики. Какой?то нищий увязался за ним и не отставал с полквартала, пока, наконец, он не оглянулся и не посмотрел ему в глаза со словами: «Ты не калека», и тот бросился прочь и затерялся в толпе прохожих. В небе вспыхнули первые огни фейерверка, спадая до самой земли длинными, вишневого цвета лентами призрачного света. Из Храма доносились пронзительные звуки нагасварамов и комбу. Какой?то человек, споткнувшись о порог дома, чуть задел его, и он одним движением сломал ему запястье, почувствовав его руку на своем кошельке. Человек грязно выругался и позвал на помощь, но он отшвырнул его в сточную канаву и пошел дальше, одним мрачным взглядом отогнав еще двух сообщников.
Наконец пришел он ко Храму, мгновение поколебался и вошел внутрь.
Во внутренний двор он вступил следом за жрецом, переносившим внутрь из наружной ниши маленькую статую, почти статуэтку.
Оглядев двор, он стремительно направился прямо к статуе богини Кали. Долго изучал он ее, вынув свой клинок и положив его у ног богини. Когда же наконец поднял его и повернулся, чтобы уйти, то увидел, что за ним наблюдает жрец. Он кивнул ему, и тот немедленно подошел и пожелал ему доброго вечера.
— Добрый вечер, жрец, — ответил Яма.
— Да освятит Кали твой клинок, воин.
— Спасибо. Уже сделано.
Жрец улыбнулся.
— Ты говоришь, будто знаешь это наверняка.
— А это с моей стороны самонадеянно, да?
— Ну, это производит не самое, скажем, лучшее впечатление.
— И тем не менее, я чувствую, как сила богини снисходит на меня, когда я созерцаю ее святилище.
Жрец пожал плечами.
— Несмотря на мою службу, — заявил он, — я могу обойтись без подобного чувства силы.
— Ты боишься силы?
— Признаем, — сказал жрец, — что несмотря на все его величие, святилище Кали посещается много реже, чем святилища Лакшми, Шакти, Шиталы, Ратри и других не столь ужасных богинь.