— Семнадцатый, семнадцатый, прекратить передачу изображения; семнадцатый, ответь…
— Передачу прекращаю.
— Ура! Прорезался, милый! — не выдержала Варвара. — Отключи там всю аппаратуру и ни под каким видом больше не включай. Понял? Кто бы тебе ни приказал!
— Слушаюсь. — Точно консервная банка брякнула. На экранчике просматривался весьма загаженный, но не обремененный никакими изображениями пляж. Наваждение сгинуло.
— Пронесло, ?устало проговорил Гюрг, и щека его задергалась сильнее обычного. — Да будет свет!
Дымчатую пленку слизнуло с окон, и пронизывающий ветер рванулся в помещение, точно выветривая из него накопившийся ужас. Варвара с Гюргом, не сговариваясь, бросились к окну — триединый купол над биолабораторией осел, уплотняясь, и разом сник, молниеносно тая. Из круглой надстройки на крышу вываливались взмокшие в тесноте стратеги — воздевали руки, разминаясь, и по?чаечному галдели, восторженно и победоносно. Командор тоже не удержался: поднял над головой сцепленные руки и испустил боевой клич. Воодушевление было общее: наша, мол, взяла.
«И что это они разорались, — подумала вдруг Варвара, — ну, победили бы они кого?то, преодолели, отразили, отстояли. А то ведь просто отсиделись…» Она с тревогой посмотрела в сторону моря.
Оно притихло как?то на удивление скоро и теперь рябило двумя унылыми оттенками серого, как чешуя давно уснувшей рыбы; зоркий глаз мог усмотреть над его поверхностью тоненькую пелену тумана, и эта пленочка вздымалась — не волнами, а вся разом, часто и легко, как дышит загнанное и уже ничего не ощущающее животное.
Оно притихло как?то на удивление скоро и теперь рябило двумя унылыми оттенками серого, как чешуя давно уснувшей рыбы; зоркий глаз мог усмотреть над его поверхностью тоненькую пелену тумана, и эта пленочка вздымалась — не волнами, а вся разом, часто и легко, как дышит загнанное и уже ничего не ощущающее животное. Что?то неестественное, тревожное было в этой несогласованности движения морских волн и туманной пелены — так в горячечном бреду руки больного движутся каждая сама по себе…
— Я побежала, — сказала Варвара, спрыгивая с подоконника, — надо отобрать у Полупегаса все снимки, а то как бы чего снова…
Гюрг успел поймать ее за хлястик:
— Ты куда? Чтоб я тебя еще хоть раз одну отпустил!
— И аппаратуру эту уникальную надо отключить и запрятать…
— Я бы кувалдой ее, уникальную! С хозяйкой в придачу. И полуроботу твоему манипуляторов надо бы поубавить… Но мы с ним поступим по?другому. Мы с ним знаешь что сделаем?
— Что? — послушно отозвалась Варвара.
— Мы его… выставим за дверь. Чтобы не подглядывал.
— А зачем?
Он резко наклонился над ней, и ресницы, неправдоподобные его ресницы так и брызнули в разные стороны — казалось, они сейчас полетят, словно иглы у дикобраза, и веселые голубые черти беззвучно заплясали у него в глазах.
— Кофе варить!!! — простонал он, хватаясь за голову.
И вот тут?то ей и стало страшно, потому что больше не было между ними никакой беды.
Она поспешно отступила, краснея и, конечно, нелепо натыкаясь на ящик, которым была задвинута дверь. Ей вдруг показалось, что вместе с защитным полем растаяли и стенки метеобудки, и теперь все одиннадцать человек, галдевших на крыше биокорпуса, притихли и снисходительно, насмешливо наблюдают за ними.
Она отчаянно пихала ногой тяжеленный ящик, но он не поддавался, и она, чувствуя, что от этих усилий и окаянного смущения становится уже не красной, а коричневой, бормотала первое, что пришло — и, естественно, совсем некстати — в голову:
— Какой там кофе… На чем его варить — на генераторе защитного поля, что ли? Все ж демонтировано, голые стены…
— Да ты что, Барб?.. — с безмерным и все еще веселым удивлением проговорил он, — что ты, Барбик, Барабулька, Барбарелла, Барбиненок мой?..
— Да выпустите же меня! — в совершенном отчаянье крикнула она, и голос ее сорвался на писк, и все окончательно смешалось — и страх, сопутствующий исполнению самого невероятного желания, и стыд от того, что одиннадцать весьма скептических умов догадываются о происходящем, и шальная радость догадки — не сейчас он придумал эти смешные, нежные словечки?бормотушки и, значит, давно уже про себя называл ее так, и досада на себя, что не посмела назвать его на «ты»…
— Ну пожалуйста… — совсем тихо добавила она.
Он смотрел на нее во все глаза, и лицо его становилось каком?то мягким — пропал жесткий очерк губ, скулы округлились, и даже стрельчатые ресницы, кажется, легонько загнулись кверху.
— Господи, да ты, оказывается, еще и трусиха! — проговорил он так восторженно, словно во всей Вселенной смелых было пять миллиардов, а трусиха — она одна.
Он отступил на шаг и почтительно подал ей руку, одновременно точным пинком отшвыривая ящик. Дверь кракнула, сорвалась с петель и вывалилась наружу, громыхая по ступеням. Варвара вылетела вслед за нею и подставила горящее лицо влажному хлесткому ветру. Дали небесные, какая же она дура! Другая выплыла бы по?царски, вся в командорской нежности, как в горностаевой мантии, а потом, уже при всех — «Гюрик, поменяй мне батарейку в десинторе…»
Не умеет она так.
Не уродилась. Да, не повезло бедной Степухе с обитателями: с одной стороны, зверюги клетчатые, с другой — растяпы усатые… Она вздохнула и, как приличествует вздыхающему, подняла глаза к небу.
На блекло?желтом фоне, как белые хризантемы, распускались ложные солнца. Они окружали настоящее светило, сегодня особенно тусклое, словно намеревающееся погаснуть, не дожидаясь заката; их призрачные лучи поочередно вспыхивали отраженным светом и тут же гасли, едва угадываемые. И в этом несоответствии желтизны тамерланского светила и ледяной мертвенности его надоблачных отражений Варваре снова почудилось что?то жуткое и неопределимое.