В противоположность всеобщему мнению, тецуманцы все-таки изобрели колесо. Но их представления о том, как его следует использовать, радикально отличались от наших.
Это была первая из виденных Ринсвиндом колесниц, которую тащили ламы. Но вовсе не это было в ней самым странным. Самым странным было то, что несли ее люди. Они держались за ось, по двое с каждой стороны, и бежали следом за животными, шлепая сандалиями по булыжной мостовой.
— Как думаешь, у них там дань? — спросил Эрик.
В первой колеснице ехал приземистый, довольно-таки кубический человек в наряде из шкуры пумы и головном уборе из перьев.
Бегуны, тяжело дыша, остановились, и Ринсвинд увидел, что у каждого из них имеется нечто похожее на примитивный меч, изготовленный путем закрепления осколков обсидиана на деревянной дубинке. Впрочем, мечи эти выглядели не менее смертоносными, чем их культурные, высокоцивилизованные собратья. На самом деле они выглядели даже страшнее.
— Ну? — сказал Эрик.
— Что ну? — переспросил Ринсвинд.
— Прикажи ему отдать мне дань.
Толстяк с трудом сполз с колесницы, подошел к Эрику и, к величайшему удивлению Ринсвинда, распростерся перед мальчишкой в пыли.
Волшебник почувствовал, как что-то с острыми коготками карабкается по его спине.
Волшебник почувствовал, как что-то с острыми коготками карабкается по его спине. Потом оно уселось ему на плечо, и голос, похожий на треск разрываемого надвое металлического листа, произнес:
— Так-то лучше. Очень, какеготам, удобно. А если попытаешься сбросить меня, демон, то можешь какеготам со своим ухом. Какой неожиданный поворот, правда? Такое впечатление, будто мальчишку тут ждали.
— Почему ты постоянно твердишь «какеготам»? — поинтересовался Ринсвинд.
— Ограниченный какеготам. Ну, этот. Такая штука. Ты знаешь. В ней есть слова, — объяснил попугай.
— Словарь? — догадался Ринсвинд.
Пассажиры остальных колесниц также сошли на землю и распростерлись перед Эриком, который лыбился как идиот. Попугай тщательно обдумал предположение.
— Да, наверное, — наконец согласился он. — Кстати, должен пожать тебе крыло. Сначала ты показался мне полным какеготам, но, вижу, ты отлично справляешься со своими какихтам.
— Эй, демон! — небрежно окликнул его Эрик.
-Да?
— Что они там бормочут? Ты умеешь говорить на их языке?
— Э-э, нет, — сказал Ринсвинд. — Однако я могу его читать, — добавил он в спину отвернувшемуся Эрику. — Может, ты дашь им какой-нибудь знак, чтобы они представили свои требования в письменном виде?..
Было уже около полудня, В джунглях позади Ринсвинда ухали и щебетали какие-то существа. Вокруг его головы жужжали комары размером с колибри.
— Разумеется, — в десятый раз повторил он, — до изобретения бумаги у них дело так и не дошло.
Каменщик отступил назад, отдал последний обсидиановый резец своему помощнику и выжидающе взглянул на Ринсвинда.
Волшебник тоже сделал шаг назад и критически осмотрел каменную плиту.
— Очень хорошо, — одобрил он. — В смысле, отличное сходство. Лучше всего получилась прическа. Конечно, в обычных условиях он не такой, э-э, квадратный, но да, очень похоже. А тут у нас колесница, а здесь ступенчатые пирамиды. Да. Что ж, по-моему, они хотят, чтобы ты отправился с ними в город, — сообщил он Эрику.
— Передай им, что я согласен, — твердо ответил Эрик.
Ринсвинд повернулся к главе делегации.
— Да, — сказал волшебник.
— Сгорбленная-фигурка-в-тройном-голов-ном-уборе-из-перьев-над-тремя-точками?
Ринсвинд вздохнул. Каменщик, не говоря ни слова, вложил в его вялые пальцы очередной каменный резец и установил в нужное положение новую гранитную плиту.
Одной из проблем жизни в Тецуманской империи — не считая такого бога, как Кусалькоатль, — было то, что, если бы вашей семье неожиданно понадобилось заказать на завтра лишнюю бутылку молока, вам пришлось бы начать писать записку молочнику еще в прошлом месяце. Тецуманцы — единственные люди на Плоском мире, которые совершают самоубийство, забивая себя до смерти собственными посмертными записками.
К тому времени, как колесница въехала а каменный город, окружающий самую высокую пирамиду, и покатилась между рядами восторженно вопящих тецуманцев, день начал клониться к вечеру.
— Вот это уже ближе к делу, — заметил Эрик, любезно отвечая на приветствия, — Они очень рады нас видеть.
— Угу, — мрачно отозвался Ринсвинд.-Интересно почему.
— Конечно же потому, что я — новый правитель.
— Хм-м.
Ринсвинд искоса взглянул на попугая. Уже довольно долго птица хранила неестественное молчание, а теперь вообще пугливо жалась к его уху, точно старая дева в стриптиз-клубе. Очевидно, у попугая возникли некоторые серьезные сомнения по поводу изысканных головных уборов из перьев.
Очевидно, у попугая возникли некоторые серьезные сомнения по поводу изысканных головных уборов из перьев.
— Гадские какихтам, — прохрипел он. — Помяни мое слово, пусть какой-нибудь как его там только попробует до меня дотронуться — мигом останется без пальца!
— Во всем этом есть что-то неправильное.,, — сказал Ринсвинд.
— Абсолютно согласен, — откликнулся попугай.
— Очень неправильное…
— Говорю тебе, хоть одно перышко упадет и…
Ринсвинд не привык к тому, чтобы люди радовались его появлению. Это было неестественно и добра не сулило. Причем местные жители не только выкрикивали приветствия, они еще бросали в воздух цветы и шляпы. Шляпы были вырублены из камня, но традиции — прежде всего.