Издали что-то вопят о ведьмах и ведьмаках. Протирающий глаза Сир сидит рядом и сонно смотрит на визжащих свиней, сбившихся в кучку у дерева и с ужасом оглядывающих друг друга.
Анрелу я пожелал доброго утра. Хмуро расколдовал хрюн-делей. Мужики срочно смылись в родную деревню. Так же вопили что-то о ведьмаке поганом. К чему бы это?
09:21
Бредем вдоль какого-то ручья, что ли. В упор не узнаю местность, а у Сира, как назло, перед телепортом крылья отвалились. Впрочем, он и с ними-то не особо летал.
Блондин идет хмурый, на меня не смотрит, все еще дуется.
10:18
Сделал радугу прямо перед его носом. Анрел застыл, робко улыбнулся и коснулся ее рукой. В радуге что-то закоротило, и посверкивающий парень мелко затрясся, начиная дымиться.
Я его тут же освободил. Напоил. Подлечил. Даже понес дальше на руках, убрав, конечно, его вес.
11:56
Несу Сира, как воздушный шарик — придерживая за ногу.
Изредка он стукается о ветки, но не приходит в сознание, что радует.
Из кустов выбежала свора собак. Вдали что-то кричали, явно ободряя псов. На меня набросились без всякого предупреждения. Пришлось отбиваться, стараясь не упустить анрела.
12:31
Сир улетел… парит где-то высоко, его, кажется, сносит ветер. Как хорошо, что он без сознания.
Псов превратил в кошек. Ну… половину псов. Оставшимся резко стало не до меня. Сверху крикнули: «Мама». Очнулся?
О, а вот и охотники. И некоторые рожи подозрительно знакомы. Хм, так и есть — утренние крестьяне. Пытаюсь завязать милую беседу, уточняя — че им надо.
Пытаюсь завязать милую беседу, уточняя — че им надо.
Меня на костер?! А кто сказал, что я туда полезу?
12:40
Между мной и народом мягко опустился белокурый юноша, сияя светлой улыбкой и золотым светом прекрасных глаз.
Его пронзили вилами, обматерили, дали по морде и зашвырнули в кусты, спеша добраться до меня любимого.
Я озверел. За друга — могу и в морду лица дать.
13:07
Лечу анрела, сунув ему в руки пятнадцать навозных жуков. Сир морщится, рассматривает насекомых, объясняет им, что бить людей — грех.
Жуки трогательно жмутся друг к другу, смотрят на блондина и дрожат. То, что он прав, понятно и так.
13:41
Меня попросили вернуть несчастным их истинный облик, ибо они раскаялись.
Тяжело вздыхаю, кручу пальцем у виска, иду копаться в вещах местных.
Хм… негусто, негусто. Набралось три серебряных монетки медяками и еще мелочь. И монеты какие-то странные. Я таких не помню. Треугольные, еще и с дыркой, нанизанные на веревки. Показываю их подошедшему Сиру, все еше уговаривающему жуков раскаяться и верить в лучшее.
Мне он сказал, что это просто не тот мир.
Мое состояние — близко к отметке плинтус. Закрываю глаза, сажусь, слышу скрип собственных зубов. Анрел просит не унывать. Превращаю жуков в людей.
Ему временно не до меня: его раздавили, раздели, плюнули в душу и смылись в кусты, пока я рефлексировал о вечном.
Грязный, побитый и голый Сир угрюмо на меня смотрел, подбирая слова о моем сволочизме.
17:28
Идем по деревне. Из изб смотрят злые волосатые морды местных жителей, меня страшно поносят, призывают сгнить заживо, воткнуть в зад кол и повеситься на воротах. Я рассеянно показываю всем средний палец, что страшно пугает, ибо что конкретно означает этот магический знак — никто не в курсе. Идущий рядом Сир громко просит всех не паниковать, покаяться и срочно нас накормить.
Последнее мне нравится. Заходим в ближайший вкусно пахнущий щами дом.
Трое детей с визгом прячутся за материнской юбкой. Двое мужиков — отец и сын — стоят перед нами стопорами, рыча и напрягая мышцы. Нам не рады, но мне плевать.
Хмурюсь, сплевываю на пол и иду к ребятам. Волосы эффектно встают дыбом, мышцы рвут рубашку, а глаза превратились в лазеры, прожигающие дыры во всем подряд. От меня пятятся, просят уйти по-хорошему, уже не угрожая, а просто показывая топорики.
Анрел бежит к накрытому столу, садится и придвигает к себе котел с картошкой. Лицо — счастливое. А я тоже хочу.
Бли- ин! Забыл, что временно уничтожаю взглядом. Стонущий анрел прижимает к себе половинку котелка, пытаясь вытащить ногу из-под рухнувшего и разрезанного напополам стола. Убираю лазеры, помогаю Сиру, сажусь рядом и отбираю часть картошки.
Сидим, жуем. Вся семья смотрит на гостей, как на редких уродов, поражаясь нашему хамству. Снаружи окна облеплены рожами населения, все стремятся узнать, что мы тут делаем, но не решаются войти. Сын и отец угрюмо переводят взгляд с моей шеи на топоры и обратно. Картошка застревает в горле, но я мужественно глотаю, мечтая о молоке.
Анрел наелся первым, отдал мне картошку, встал и поклонился хозяевам в пояс. Красиво их благодарит, уверяя, что мы — бедные голодные путники, не несущие зла. Все почему-то уныло смотрят на руины — остатки стола. Сир извиняется. Я — ем.
18:12
Поел. Встаю, рыгаю, бреду к двери. Сир снова всем сказал «спасибо», идет за мной, опустив голову и бормоча молитвы.
Зажигаю над его макушкой мощный пульсар, что вырывает ошарашенный вздох у народа. Довольно улыбаюсь. Макушка анрела вспыхивает, не выдерживая жара пламени.
Тушу пульсар.
Тушу макушку. Какой-то тряпочкой, накрывая ею орущего анрела.