Откуда я знаю? Я у них фамилии не спрашивал.
Мама. Ой, божечки, сыночка, ты меня в гроб сведешь! Ты что же, привел в дом чужих людей, оставляешь их без пригляда в комнатах и даже не знаешь их фамилий?
Сергей. Если ты такая осторожная, так что ж ты у них фамилии не спросила? Могла бы и документы заодно посмотреть.
Мама. Так я думала, раз ты их привел, то ты их знаешь… Ой, божечки, своими руками в дом воров притащил, ой, что же теперь будет! Надо немедленно все вещи проверить, все шкафы… Они завтра придут с утра, так ты их на порог не пускай, сразу от ворот поворот, и барахло ихнее прямо сейчас на лестницу вынеси, чтоб в дом завтра не входили.
Сергей. Мама, не паникуй раньше времени! Мы еще ничего не выяснили. Анна, а как звали тех мастеров, которые у вас работали?
Анна. Я не помню… Один, кажется, действительно был Петя, но я не уверена. А имени второго я вообще не знаю. С ними еще третий кто-то был.
Мама. Третий? Да их целая банда! А вы тоже хороши, Анечка, впустили в дом людей и имя не спросили. Как так можно, не понимаю!
Анна. Но я же не с улицы их привела. Мне их порекомендовали, сказали, что это очень квалифицированные мастера, и очень порядочные, их можно спокойно оставлять одних в квартире, ни одна пылинка с места не сдвинется. Я им доверяла.
Мама. Доверяй, но проверяй, вот так-то! Пылинка, само собой, не сдвинется, зачем им пылинка-то? Ее не пропить, ни продать. А альбом пропал. А ты, сыночка, откуда этих мастеров привел? Тебе тоже кто-то их присоветовал?
Сергей. Ну да. Мой приятель, они у него ремонт делали в прошлом месяце.
Мама. Так звони ему, что ты стоишь, как истукан! Спроси, откуда он их знает, как их фамилии, не пропало ли чего у него в доме после ихнего ремонта.
Сергей. Это неудобно.
Мама. Почему неудобно? Очень даже удобно.
Сергей. Нет, мама. Получается, что я людям не доверяю. Нет, не могу.
Мама. А я тебе говорю — звони! Вот прямо сейчас бери трубку и звони. Подумаешь, неудобно ему! А обворованным ходить тебе удобно?
Сергей. Не передергивай, нас пока еще никто не обокрал.
Мама. А это неизвестно. Это я еще пойду и проверю, все шкафы перетрясу, все чемоданы. Анечку вон уже обокрали, тебе мало? Ждешь, когда у тебя из дому все вынесут?
Сергей. Ладно, позвоню. Попозже.
Мама. Нет, сейчас.
Хватает трубку и насильно всовывает Сергею.
Мама. Набирай номер.
Сергей. Я не помню наизусть, у меня где-то записано…
Мама быстро находит на письменном столе органайзер и подает сыну.
Мама. Не отнекивайся, не морочь мне голову. Ищи номер и звони.
Сергей нехотя листает органайзер, находит нужный номер, нажимает кнопки на трубке.
Сергей. Здорово! Как жив?… Я тоже в порядке.
Мама. Еще неизвестно, в каком ты порядке.
Сергей. Слушай, у меня вопрос на полсекунды. Те мастера, которые у тебя ремонт делали… Да нет, что ты, все нормально…
Мама. И неизвестно еще, нормально или нет.
Сергей. Я просто хотел спросить, как их зовут, а то неудобно как-то… Да ты понимаешь, они представились, когда в первый раз пришли, имя сказали и фамилию, а я занят был, все прослушал, теперь вот неудобно, не знаю, как к ним обращаться… Да неловко мне переспрашивать… Ага, понял, Петр Хомяков и Андрей Силантьев. Спасибо, дружище! Обнимаю!
Сергей кладет трубку.
Сергей. Ну вот, Петр Хомяков и Андрей Силантьев. Дальше что?
Мама. Почему ты ему не сказал, чтоб вещи свои проверил?
Сергей.
Почему ты ему не сказал, чтоб вещи свои проверил?
Сергей. Но мы же еще не выяснили, что эти ребята — воры. Вот когда будем знать точно, тогда я ему еще раз позвоню.
Мама. Анечка, теперь вы.
Анна. Что я должна сделать?
Мама. Позвоните своим знакомым, которые вам мастеров прислали, и спросите, как их зовут. Если окажется, что это те же самые люди, значит, точно — воры. У вас альбом украли, а у нас карточку выронили.
Анна. Я… я не могу позвонить.
Мама. Это почему же? Тоже стесняетесь?
Анна. Нет, тут другое… Пожалуйста, не заставляйте меня… Я не могу, честное слово.
Мама. Почему?
Сергей. Погоди, мама. Анна, почему? У вас какой-то конфликт? Вы поссорились и не хотите больше общаться с этими людьми?
Анна. Это… знаете, это было последней каплей… До этого я как-то еще терпела свою никчемность, ненужность, а это переполнило чашу. Сегодня ровно месяц… Я дала себе срок — месяц. Сегодня этот месяц истек, и поэтому я пришла к вам… (плачет)
Сергей. Подождите, Анна, я ничего не понимаю. Какая капля? Почему месяц?
Анна. У меня была подруга, очень известная актриса. Имя называть не хочу, да это и не имеет значения. К ней рано пришла слава, она много снималась в кино, играла в театре, была такая знаменитая… И вдруг… Она попала в страшную аварию…
Мама. Ой, божечки! Поуродовалась? Или… это… насовсем…?
Анна. Нет, осталась жива, но ее сильно искалечило. Всё пострадало, и тело, и лицо. Вопрос стоял о том, сможет ли она ходить самостоятельно, а о возвращении на сцену речь вообще даже не шла.
Мама. Ой, кошмар какой! Вот бедняжечка!
Сергей. Так все-таки, Анна, кто это? Похоже на Соромову из музыкального театра. Она, да?
Анна. Не спрашивайте меня, Сергей Петрович, я все равно не скажу. Тогда врачи боролись за ее жизнь, а не за артистическую карьеру. Муж сразу же ее бросил, даже не стал ждать, пока она поправится, ему не нужна была калека.
Мама. Ой, негодяй какой! Да как же так можно? Как он после такого людям в глаза смотреть не стыдится? У нас бы на него все пальцем показывали.
Сергей. Мама, Москва — большой город, тут никто никого не знает и никому не перед кем не стыдно. Не перебивай Анну. И что было потом, Анечка?
Анна. Потом? Пять лет я не отходила от нее. И мой муж тоже очень помогал. Самые лучшие врачи, самые лучшие клиники, когда надо — возили за границу, оперировали, лечили. Любые лекарства доставали… Потом она восстанавливалась, училась заново ходить, двигаться, танцевать. Лицо ей сделали, даже на большом экране не заметно, что на голове сплошные швы.
Сергей. На большом экране? Выходит, она в кино снимается?
Анна. Сергей Петрович, я же просила вас… Не надо гадать, я все равно не скажу.
Сергей. Значит, это не Сормова из музыкального… Кто же, интересно? А, догадался! Это Липицкая из театра Моссовета, она много снимается в кино. Правильно?
Анна. Ну какая вам разница? Короче, мы с мужем ее выходили, вытащили. Но главное даже не это. Она жить не хотела, понимаете? Она и представить себе не могла, что не сможет больше выйти на сцену, не будет сниматься в кино. Если это у нее отнять, то ей незачем жить. И пять лет я практически держала ее за руку, удерживала от попыток покончить с собой…
Мама. Ой, божечки, ужас какой! Сколько ж она, бедненькая, натерпелась! Даже жить не хотела.
Анна. Да, она жить не хотела. А я ее заставляла. День и ночь, без выходных и праздников, я тащила ее на себе, вытаскивала из бездны отчаяния, заставляла тренироваться, пить лекарства, терпеть боль.