Огрызина не заметила утраты одного из своих отпрысков. Да если бы и заметила, что ей! Ей все — до фига! На день она повторяла любимое присловье раз по сто, наверное, чтоб ни у кого сомнений по этой части не возникало. Но никто и не сомневался. Тем более, Хитрый Пак с Гурыней.
— Вы чего, тута, что ль, жить?то будете? — спросила их Эда, одновременно обмакивая пальцы в желтую слизь на стене и поднося их к носу.
— Поглядим еще, — повторил Пак на иной лад.
Эда попробовала слизь на вкус.
— Тьфу! Дрянь?то какая! Вы, что ль, нагадили?!
— Заткнись! — ответил Гурыня.
Эда погрозила ему кулаком, но не расстроилась.
— Ладно, вы как хотите, а я в подпол полезла!
И ушла.
Пак нацелился ей в спину железякой, сказал вяло:
— Не промахнешься.
— Это точно, — поддакнул Гурыня.
Как бы ни хотелось Паку сохранить репутацию умного малого и хитреца, ему ничто не шло на ум, ничего?то он не мог придумать. Больно непривычная раскладка получалась — куда ни плюнь, в себя попадешь! И от Гурыни этого, придурошного, толку не будет, какой от него, пустоголового, толк! И бежать некуда, и посоветоваться не с кем, и поплакаться некому! Прямо, хоть иди и сдавайся!
— Ты сбегал бы пока за своей железякой! Да не позабудь эти хреновинки, ладно? Без них…
— Да понял, падла! Я мигом обернусь, гадом буду! Туда — сюда, падла!
Гурыня сорвался с места как ошпаренный. Он и вообще?то был заводной, а в последние двое суток совсем очумел.
Пак достал из кармана комбинезона осколок зеркала. Долго рассматривал себя. Лицо его при этом кривилось, глаза слезились, но не все — лишь два верхних, те, что были под вмятиной на лбу, оставшейся на память от туристов. Сама дыра почти заросла уже. Пак ощупал затылок — выходного отверстия не было, значит, этот комочек железа застрял где?то в башке. Ну и черт с ним! Не очень?то Пак расстроился от такого приобретения. Если что и задело за живое, так это краса его и гордость — широкий морщинистый хоботок, свивавший чуть ниже подбородка и невероятно изуродованный теперь багровым водянистым рубцом. Вот сволочи! Он был готов тут же сразиться с десятком этих наглых охотничков. Он бы их собственными клешнями на клочки бы порвал, в капусту искрошил!
Но долго предаваться отчаянию не стоило. Пак спрятал осколок обратно. Присел, встал, потом еще раз, еще… помахал руками, согнулся. Поднатужившись, перевернул тяжеленный сырой матрас. Хоть и не жрал ничего весь день, изранен, избит, искалечен, а все ж таки молодой организм брал свое, восстанавливал силы. А силенка ныне ох как нужна была Паку!
— Поглядим еще! — процедил он в третий раз, совсем зловеще.
Вышел из комнатки. Осторожно, стараясь не шуметь. Заглянул в хлев. Там, за прогнившей и почерневшей от старости бревенчатой перегородкой в метр высотой копошились Эдины детеныши. Они были омерзительны.
Пак собрал в пересохшем рте остатки слюны и плюнул за перегородку. Один из Эдиных сопляков на лету поймал плевок длинным жабьим языком и тут же заквохтал, заерзал. Остальные, сгрудившись вокруг счастливчика, плаксиво подвывали. Все как один дрожали в каком?то непонятном ознобе.
Среди выродков были и довольно?таки здоровые особи. Парочка крайних, тех, что лежали у самого заборчика, были вдвое больше Пака, во всяком случае вдвое жирнее и толще.
Вот гаденыши! Паку смотреть на них не хотелось. Но он понимал, что когда прижмет, придется лезть в этот гадюшник и самому притворяться выродком. И еще неизвестно, как дело обернется, может, туристы всех недоносков и переносков разом?то и ухайдакают?! А чего им стоит? Нет, нигде не было спасения!
На прощанье Пак треснул железякой по загривку самого жирного выродка и вышел из хлева.
Снизу, из подпола доносилась какая?то возня. Там что?то падало, гремело, звенело… Пак заглянул в дыру, полуприкрытую фанерой. Но почти сразу же ему в лицо плеснуло чем?то горячим, помойным, аж дыхание сперло.
— Уйдитя?я! Я тут не при чем буду! Не виноватая я! — истошно завопила снизу Эда Огрызина. — Там ищитя, наверху?у!
Пак захотел спуститься и разобраться с толстухой. Но передумал.
— Осатанела, что ль? — поинтересовался он, вытирая лицо.
Эда тут же успокоилась.
— Хитрец, ты? Чего пужаешь?то?! Я уж думала, конец, туристы по мою душу пришли! Ну ты совсем блажной, разве ж так шутят?!
Пак не стал пререкаться.
— Ты про меня молчи, дура! — сказал он коротко. — А то я тебя без туристов прикончу!
— Все ходют, пугают, понимаешь, стращают все! — заворчала Огрызина. — Нужны вы мне больно, да катись хоть сейчас, плакать не стану. Я б тебя еще на матрасе придушить могла б, а я пожалела на свою голову. Вот и жалей вас теперича…
Паку надоела пустая бабья болтовня. И он вернулся в комнатушку. Постоял немного, прислушиваясь, потом отодрал доску с заколоченного окна, присмотрелся. Снаружи все было вроде бы спокойно. И он вылез.
Папашу Пуго нарядили в самые лучшие одежды. Еле сыскали в поселке дореформенные штаны — черные, широкие, на пуговках, и телогрейку, синенькую, расшитую голубями мира. Наряд пришелся впору. Лишь длинные грабли папаши торчали из рукавов на полметра, свисали до самой земли. Но они и отовсюду торчали, не научились, видно, шить на таких, как папаша Пуго, да и когда теперь научатся.