А значит, остается Россия. Не потому, что нам так хочется, а исходя из объективной «карты исторических температур». Да, красный огонь, которым Россия воспламенилась в 1917 году и который спас историю, удалось погасить в ходе так называемой перестройки. Кстати, в этом смысле перестройка — это тоже отнюдь не только идеологическая, но и концептуальная военная операция.

Но удалось ли этот огонь погасить навсегда? Не является ли то, что мы наблюдаем в России вообще и, в частности, в молодежной среде, сформировавшей «Суть времени», — свидетельством исторической неисчерпанности именно русского континента? Не придет ли с этого континента в очередной раз историческое спасение?

Этот вопрос не имеет однозначного ответа. Да и нужен ли он сейчас?

Но мир без истории не просто мрачен. Он тосклив и уродлив одновременно. Именно это осознал герой Гессе, заявив, что он уходит из мира игры, ибо хочет служить жизни. Правда, он тут же утонул. Но это отвечает представлению Гессе о потенциале истории. Есть ведь и другие точки зрения…

В завершение этой статьи даю слово Андрею Платонову, герой которого из «Сокровенного человека» слишком похож на Кожева и Фукуяму одновременно:

…

«…с бронепоезда сошел белый офицер, Леонид Маевский. Он был молод и умен, до войны писал стихи и изучал историю религии.

Он остановился у тела Афонина. Тот лежал огромным, грязным и сильным человеком.

Маевскому надоела война, он не верил в человеческое общество, и его тянуло к библиотекам.

«Неужели они правы? — спросил он себя и мертвых. — Нет, никто не прав: человечеству осталось одно одиночество. Века мы мучаем друг друга, — значит, надо разойтись и кончить историю».

До конца своего последнего дня Маевский не понял, что гораздо легче кончить себя, чем историю.

Поздно вечером бронепоезд матросов вскочил на полустанок и начал громить белых в упор. Беспамятная, неистовая сила матросов почти вся полегла трупами — поперек мертвого отряда железнодорожников, но из белых совсем никто не ушел. Маевский застрелился в поезде, и отчаяние его было так велико, что он умер раньше своего выстрела».

Война идей

Холодная война вчера и сегодня

Все разговоры о том, что идеологическая война завершена, — от лукавого

Мария Мамиконян

Война идей, а точнее, идеологическая война ведется ради уничтожения такого нематериального объекта, как системообразующая идея.

Начиная обсуждать именно идеологические войны и отделяя их от войн, в которых уничтожению подлежат другие — столь же нематериальные — объекты, давайте сразу договоримся по поводу базовых определений. Иначе мы неминуемо запутаемся, причем достаточно быстро.

Если противник атакует не идею, а, например, среду, в которой эти идеи возникают, то речь идет уже о другой войне — например, концептуальной или культурной. Нас же сейчас интересует судьба системообразующих идей — именно идей, и именно системообразующих — и то, как именно их уничтожает противник. Нельзя изучать подобный вопрос абстрактно, продуктивно только исследование актуальной конкретики.

Война идей, а точнее, идеологическая война всем хорошо памятна по советским временам. Как тогда писали: «Два мира — две системы». Каждая из систем боролась за то, чтобы победила ее системообразующая идея, а чужая была разгромлена: посрамлена, дискредитирована, развенчана.

Какова была системообразующая идея в Советском Союзе, все, конечно, помнят. Она называлась коммунизм. Возникла идея задолго до образования СССР, но реализовывать ее начали именно в СССР. И именно это беспокоило противника. То есть, конечно, противника беспокоила мощь нашего государства как таковая. Но он понимал, что источник силы — это идея, завоевывающая умы.

Конечно же, идея становится материальной силой, лишь завоевав массы. Конечно же, массы, воодушевленные идеей, должны взять власть. Конечно же, взяв власть, они должны построить мощное государство. Но поскольку все происходит именно в этом порядке: сначала идея, потом массы, потом государство — то разгром идеи, подавив массы морально, разрушит государство. Поэтому поговорим об идее.

Французский поэт XIX века Пьер-Жан Беранже написал о ней нижеследующие строки:

От зол земных душой скудея,
Искал я выхода в мечтах,
И вот гляжу: летит Идея,
Всем буржуа внушая страх.

Очевидно, что речь шла именно о коммунистической идее — в ее утопическом варианте. Другой идеи, внушающей страх всем буржуа, просто не было. В пользу этого говорят и остальные стихотворения Беранже, написанные на ту же тему.

Зафиксировав факт явления Идеи миру, Беранже продолжает:

О, как была она прекрасна,
Хотя слаба и молода!
Но с божьей помощью, — мне ясно, —
Она окрепнет, господа!

Далее идет диалог поэта с Идеей, в котором он предупреждает, что буржуа будут жесточайше подавлять ее сторонников, а Идея подробно объясняет поэту, что насилие по отношению к людям, исповедующим такую идею, контрпродуктивно. Не будем спорить. В какой-то степени это действительно так. Хотя… прекраснодушие, с которым Беранже рассуждает на тему о скрепляющей силе крови мучеников за идею, вызывает сложное чувство. Восстание, захлебнувшееся в крови… этот образ, согласитесь, тоже имеет право на существование.