Однако за исключением преданного помощника да послания к туранскому властелину, спасенного из паучьих лап предателя Фенга, похвастать Конану было нечем: третий день он уводил свой отряд от преследовавших их ягов, и только благодаря счастливой судьбе ему удавалось пока что избегать открытого сражения. Яги, о коих рассказывал ему Фенг, были страшным народом, племенем дикарей и охотников за головами, и горы свои они знали как пять пальцев.
К сожалению, привыкшие к степным просторам туранские скакуны не могли быстро двигаться по извилистым и крутым горным тропам, в то время как яги, и в глаза не видевшие зверя крупней горных коз, они одним им неизвестными проходами да ущельями, ухитряясь не только не отставать от всадников, но даже нагонять их. Быть может, уставшие и вконец измотанные солдаты Конана не ощущали тревожного напряжения, но сам он с каждым утром чувствовал, что враг подходит все ближе и ближе. И становится все нетерпеливей и опасней.
Вот и сейчас, глотнув вина из фляги и опоясавшись мечом, Конан подозрительно зыркнул вдоль нависавших с обоих сторон угрюмых зубцов скал, как будто там, за каждым из камней, затаилось по дюжине кровожадных разбойников. Убедившись, что его самые худшие опасения пока не оправдались, он потянулся и подставил грудь налетевшему в долину холодному горному ветру. Свежий, пахнущий снегом воздух моментально взбодрил его; киммериец с наслаждением почувствовал, как последние остатки ночного кошмара выветриваются из головы, а мышцы, онемевшие от бесконечной скачки, наливаются силой. Однако нечто неуловимое, повеявшее над ущельем, опять заставило его наморщить лоб. Конан вновь принялся втягивать в себя утренний морозный воздух, но на этот раз уже совсем по-другому — не смакуя, а принюхиваясь, словно огромный охотничий пес. Постепенно лицо его становилось мрачнее грозовой тучи.
Да! Определенно так! Сегодня воздух пах не только снегом и жухлой травой; вместе с этими безобидными ароматами горный воздух принес еще три явственно различимых запаха — вонь овечьих шкур, смрад давно немытого человеческого тела и запах стали.
— Пошевеливайтесь, ублюдки! — взревел Конан, взмахом фляги подгоняя своих солдат. — Яги у нас на хвосте! Трубить сбор, сворачивать лагерь, и в седла!
— А пожрать, капитан? — проорали в ответ десять сиплых глоток.
— На Серых равнинах пожрете, — хмуро пообещал Конан и вскочил на подведенного ему угольно-черного жеребца.
Над лагерем туранцев повисла тревожная трель боевого рожка.
* * *
Яги атаковали отряд на закате. Когда вереницы шатавшихся от усталости людей и лошадей втянулась в узкое, словно игольное ушко, ущелье, воздух над ними вдруг огласился оглушительным и леденящим кровь воем, который тут же подхватило гулкое горное эхо. Ошеломленным туранским всадникам, еле справлявшимся с испуганными лошадьми, показалось, что это вопит само ущелье — каждая скала, каждый камень, каждый чахлый куст. Однако тут же, перекрывая этот страшный вой, в уши туранцев ворвался яростный рык их командира.
— Спешиться и стать в две шеренги! — орал черноволосый великан, потрясая огромным мечом. — Спешиться, дерьмоеды, или они передавят нас здесь как тараканов!
Мускулы превосходно вымуштрованных туранских лучников повиновались приказу раньше, чем головы. Слетевшие с седел солдаты еще не осознали, что делают, а руки их уже тянулись к набитым в колчаны стрелам, глаза обшаривали стены ущелья в поисках возможных мишеней.
И мишени не заставили себя долго ждать. Облепившие верхушки скал яги лавиной устремились навстречу туранцам, перепрыгивая с камня на камень, будто горные бараны. Грязные одеяния из скверно выделанных овечьих шкур, надетых мехом наружу, еще больше увеличивали это сходство.
— Приготовиться! — вновь раздался над ущельем рев Конана. Оттягивая до уха тетивы тяжелых гирканских луков, наемники проворно разобрали цели. Только Джалай-Арт пантерой метался с фланга на фланг выстроившегося в две линии отряда, выкрикивая нерасторопным свои указания — не столь громкие, но подкрепленные ударами плети. Бегал он шустро; перед боем всю усталость у десятника как рукой сняло.
— Стрелять по моей команде! — проорал Конан и ненадолго смолк, поджидая, пока спускающиеся по скалам горцы не приблизятся на самой убойное расстояние — шагов на сто, когда стрелы туранцев будут разить насмерть. Наконец он рыкнул: — Ну, покажем этим грязным ублюдкам! Бей!
Вздох от десятков одновременно спущенных тетив пронесся над ущельем и канул в вечернее небо. Затем пошел дождь — а, точнее, град из завернутых в бараньи шкуры трупов. Изуродованные после ударов об острые камни тела ягов сыпались вниз, наваливая перед лучниками что-то вроде бруствера; а те, опьянев от запаха крови, продолжали стрелять, будто очарованные магическим заклятьем. Они были отличными бойцами, эти туранцы, особенно когда дело доходило до стрельбы. Любой мальчишка из долины Ильбарса умел выпускать из лука вторую стрелу, когда первая еще находится в полете, а в свой отряд Конан набирал не мальчишек, только самых опытных воинов. За те короткие мгновения, пока яги спускались вниз со своих каменных насестов, каждый лучник умудрился расстрелять половину колчана, уложив, как минимум, троих-четверых дикарей. Раненных в этой бойне почти не было; карабкаться по скалам, получив стрелу длинной в три локтя в руку или ноги, не сумели бы даже привычные к горам яги, и потому они достигали дна ущелья в самом плачевном виде. Эти, помеченные туранскими стрелами, если с кем и могл сражаться, так только с тенями на Серых Равнинах, в царстве Нергала.