Когда вчера она поняла, что это всего-навсего мастерская одного из тех людей, что изготавливают ненужные предметы для украшения улиц и зданий, ею овладело глухое разочарование. Все время, пока она шла за этим человеком, ее не оставляла надежда, что наконец ей раскроется чудесная тайна отличия геанитов от логитан. Она всем своим существом понимала, что такая тайна есть и главное ее очарование заключается в том, что геаниты для чего-то нужны друг другу. Но до сих пор она сама не была нужна никому, и точно так же и ей не был необходим ни один человек. Все они принадлежали Великой Логитании, их взаимоотношения складывались только из того, что более опытный обязан указать менее опытному, как продуктивнее и результативнее затрачивать свой труд в процессе своего служения.
А здесь все было не так. С первых же своих шагов по этой странной земле она поняла, что ее обитатели для чего-то остро нуждаются друг в друге, они ищут кого-то, и выбор их свободен.
Мало того, она поняла, что она сама нужна им, нужна буквально каждому, и это стремление превратить ее в свою собственность ошеломило ее и наполнило инстинктивным желанием убежать.
И вот вчера поутру она встретила человека, бежать от которого ей совсем не хотелось. Он был равнодушен и невнимателен. С удивлением отыскивая в себе испуг и не находя его, она переносила на этого человека все то, что она привыкла встречать во взглядах остальных геанитов, и с недоумением понимала, что выражение плотоядной жадности просто несовместимо с его лицом. Это был человек, созданный для того, чтобы владеть целым миром, добрым и сказочным, а, главное — подчинившимся ему добровольно.
Она стояла за его спиной со всей своей сказочностью существа с чужой звезды, со всей своей добротой ребенка, не знавшего самого слова «зло», со всей доверчивой готовностью узнать наконец: для чего же один геанит нужен другому?
Но она не чувствовала себя частицей мира этой Геи, она была чужой, инородной, ненужной.
Вот он сейчас уйдет, а она так и не посмеет окликнуть его.
Но он не уходил. Спрятавшись в виноградных кустах, она смотрела на него, стоявшего на пороге своей мастерской. Осколки камня усеивали пол, вдоль задней стены виднелись вазы и фигуры зверей, вылепленные из теплой лиловато-коричневой глины. В центре стояла статуя, прикрытая светлой льняной тканью.
Казалось, человек силится разглядеть ее черты сквозь грубую ткань и боится этого, словно вот эта самая закутанная в покрывало фигура и была источником его глубоко спрятанного горя. Так вот что заставляло его страдать — каменный идол, неведомое божество, грубая подделка человеческой фигуры…
Человек сделал шаг вперед, опустил голову, словно запрещая себе смотреть на свое творение, и вот так, не глядя, снял покрывало.
Это не было божество. Это была она, Двадцать седьмая.
Человек опустился на колени перед статуей, прижался виском к ее подножию, и девушка увидела его лицо.
Человек плакал.
Потрясенная, не верящая своим глазам, девушка сделала шаг назад. И еще. И еще. Это мир, недосягаемый для нее, мир, где плачут перед каменными изваяниями, казалось, этот мир отталкивал ее, чуткую и непричастную к его тайне.
И тогда она побежала. Задыхаясь от болезненно острого ощущения своей собственной чужеродности, от горя всей этой неприкаянности, невыполнимости только что родившейся мечты, а главное, от ненужности этому единственному во всей Вселенной человеку она мчалась через весь город, чтобы забиться в угол своей каюты на корабле и остаться наконец одной.
Но и там, в одиночестве, успокоиться она не могла. Слишком невероятно было то, что она увидела. Каким образом ее статуя очутилась в мастерской неизвестного скульптора? Девушка знала: на ее изготовление нужно гораздо больше времени, чем те три дня, которые она провела в городе геанитов. Значит, художник изображал не ее. Откуда же сходство? Может быть, кибер-коллектор, собиравший все сведения о геанитах до выхода членов экспедиции из корабля, видел эту статую и предложил Двадцать седьмой принять этот образ?
Нет, такого не могло быть. Киберы не ошибаются. Программа была сформулирована четко: на основе известных данных о внешнем виде женщин данной планеты создать собирательный образ молодой девушки этого города, отвечающий всем основным требованиям геанитов. Кибер не лепил просто среднего. Если он встречал какое-либо отклонение, недостаток с точки зрения аборигенов, — в своем синтезе он избегал этой черты. Поэтому Двадцать седьмая получилась идеальной девушкой, какую мог только представить себе геанит, точно так же, как Сто сороковой был самым великолепным псом в этом городе, а Девяносто третий — самым жалким нищим.
Но, значит, и тот, неизвестный, тоже задался целью создать образ совершенной молодой женщины?
Но для чего?
И тогда девушка заметила, что «улитки», которую она все утро держала в руке, нет.
Но, значит, и тот, неизвестный, тоже задался целью создать образ совершенной молодой женщины?
Но для чего?
И тогда девушка заметила, что «улитки», которую она все утро держала в руке, нет. «Улитка» с номером отдаленной, никогда не используемой камеры. Девушка хотела взять что-нибудь на память из сада этого человека и, сама того не заметив, в минуты смятения выронила крошечный аппарат возле самой статуи.