Он еще на бегу усмотрел выбокнки расчищенные им в прошлый раз на мохнатом боку насыпи, с разбегу взлетел наверх.
Как бы не так. Липкий зеленый кулак деловито сшиб его прямо в пожелтелый стожок припасенный давно и так кстати.
Когда он пришел в себя, не хотелось ни отмываться, ни вообще шевелиться. Кажется, эти царственные нетеплокровные добились своего выколотили из него всю волю всю способность к сопротивлению. У него не было к ним предвзятой атавистической неприязни — отголоска тех незапамятных времен, когда босоногий человек на лесной тропе шарахался от ядовитой твари. В детстве он даже любил возиться с ужами, и они нагуливали себе подкожный жирок на дармовых лягушатах в его великолепном самодельном террариуме. А однажды отец даже взял его (потихоньку от мамы, разумеется) в настоящий серпентарий. В загон их, естественно, не пустили, но через толстые стекла, вмазанные в кладку стен, он досыта насмотрелся на сытых и с виду почти таких же ручных, как и его ужи, щитомордников. А потом ему дали погладить великолепного золотоглазого полоза — кроткое и беспокойное создание, постоянно мятущееся по загону в поисках лазейки. Уникальное свободолюбие этого существа стало для него роковым: он попал в неволю именно благодаря ему и обречен был служить своеобразным индикатором целостности и непроницаемости вольера. Как только эта огромная, почти трехметровая черная змея исчезала из поля зрения серпентологов, надо было немедленно искать и заделывать лазейку. При любой, самой минимальной возможности бежать этот полоз удирал первым. И попадался — следили практически за ним одним, бедолагой…
За ним одним.
За ним.
Створки детского воспоминания медленно закрылись, чтобы дать место горестному осознанию настоящего. Мир мудрых, прекрасных ужей… Шелуха внешних, поверхностных ассоциаций.
Это он был ужом, золотоглазым змеем-полозом, бессильно бьющимся головой о стены гигантского террариума.
Это за ним неусыпно следило мертвое око озерного стража — за ним, человеком, самым свободолюбивым существом Вселенной, за уникальным индикатором возможности побега…
И тогда одновременно с осознанием собственной роли в этом мире перед Тарумовым просто и естественно возник единственный возможный выход.
— …Старт будет тяжелым, уходить придется на пределе, — он не хотел их пугать и поэтому объяснял вполсилы — старт должен был быть чудовищным, неизвестно еще, все ли выдержат. — Нужно только оторваться от поверхности, а там каких-нибудь тридцать пять — сорок тысяч метров — и в подпространство, вам ведь не требуется искать точное место выхода из него. Где ни вынырнете — все равно ваш сигнал бедствия экстренно ретранслируют на Землю. Висите себе, отдыхайте, помощь сама вас найдет…
— Нет, — скачали пинфины.
— Нет, — повторили за ними полюгалы, и «рыбьи пузыри», дышащие всем телом, и инфраки с напряженно-неподвижными зрячими лицами, и зеркальные сосредоточенные близнецы, о самоуглубленном существовании которых Сергей недавно и не подозревал.
Он кричал на них, он издевался над ними, он готов был побить и связать травяными веревками и таким вот безвольным, покорным косяком гнать их до самого звездолета… Он-то на все был готов, одна беда дойти до звездолета они должны были без него.
Он кричал на них, он издевался над ними, он готов был побить и связать травяными веревками и таким вот безвольным, покорным косяком гнать их до самого звездолета… Он-то на все был готов, одна беда дойти до звездолета они должны были без него.
Он продолжал убеждать, он рисовал им на стенах пещеры сказочные картины Земли — горы, облака… Теперь он уже не старался убедить их, он просто ждал.
И вот не услышал — почувствовал, как снизу, из лабиринта тинных холмов, появился его пинфин.
«Ты дошел?» — «Да». — «И вошел внутрь?» — «Да». — «Ее нет и там?» — «Нет». Об этом можно было бы и не спрашивать.
«Ты пробовал запустить двигатели?» — «Да. Но это никому не нужно». — «Это тебе нужно, потому что у тебя один-единственный шанс привести помощь с Земли!» — «Бесполезно…»
Бесполезно!
Он сейчас ненавидел их — беззащитных, кротких, слабых.
Бесполезно!
Ну, нет, это вам так не сойдет, я научу вас свободу любить, младшие братья по разуму, так вас и так…
«Переводи. Переводи им всем и поточнее, огонь спустится с гор, и смрад затопит долину. Спасение — там, за насыпью. Перевел? Все поняли? А теперь пошли вниз, к озеру. Под ворота по одному, а дальше, к кораблям, ты поведешь всех один»
Он двинулся вниз, уже привычно задирая ноги по-журавлиному, чтобы не путаться в осточертевшей тине. Оглянулся — никто так и не пошел за ним Сергей недобро усмехнулся, вытащил из-за пояса перчатки и принялся на ходу драть длинные влажные пучки.
Он шел медленно, медленнее обычного — плел что-то вроде каната. Пока добрел до башни-туры, сплел изрядно, метра три. Не стало бы сохнуть раньше времени. Торопиться надо.
Он ускорил шаг, вдоль ворот уже мчался крупными легкими скачками — за бурую замшелую решетку только глянул искоса, но даже не задержал шаг. Влетел в регуляторный зал, все знакомо, опробовано — и слава богу. Это — до отказа, теперь там темнота. Хорошо, стены внутри башни попыхивают колдовским сиреневатым светом. А теперь — канатик. Перекинуть через крестовину этого штурвала и тянуть до крестовины вон того. Дотянулся. И — мертвым узлом.