f Сравните эти строки с записью, сделанной Кэрроллом в дневнике 9 февраля 1856 г.:
«Вопрос: когда мы видим сон и, как это часто бывает, смутно подозреваем, что это сон, и пытаемся проснуться, не говорим ли мы и не поступаем ли мы так, что в реальной жизни нас сочли бы за безумцев? Нередко мы видим сны и не подозреваем при этом, что все это не происходит в реальности. «У сна свой мир», часто он так же похож на жизнь, как реальность».
В диалоге Платона «Теэтет» Сократ и Теэтет так обсуждают эту тему:
«Сократ. Не подразумеваешь ли ты здесь известного спора о сне и яви?
Теэтет. Какого такого спора?
Сократ. Я думаю, что слышал упоминания о нем, когда задавался вопрос, можно ли доказать, что мы вот в это мгновение спим и все, что воображаем, видим во сне или же мы бодрствуем и разговариваем друг с другом наяву.
Теэтет. В самом деле, Сократ, трудно найти здесь какие-либо доказательства: ведь одно повторяет другое, как антистрофа строфу. Ничто не мешает нам принять наш теперешний разговор за сон, и, даже когда во сне нам кажется, что мы видим сны, получается нелепое сходство этого с происходящим наяву.
Сократ. Ты видишь, что спорить не так уж трудно, тем более, что спорно уже то, сон это или явь, а поскольку мы спим и бодрствуем равное время, в нашей душе всегда происходит борьба: мнения каждого из двух состояний одинаково притязают на искренность, так что в течение равного времени мы то называем существующим одно, то — другое и упорствуем в обоих случаях одинаково.
Теэтет. Именно так и происходит» {2}.
g Выражение: «улыбка без кота» представляет собой неплохое описание чистой математики. Хотя математические теоремы часто могут быть успешно приложены к описанию внешнего мира, сами теоремы суть абстракции гения, принадлежащие другому царству, «далекому от человеческих страстей», как заметил однажды Бертран Рассел, «далекому даже от жалких фактов, заимствуемых у Природы… упорядоченному космосу, где чистая мысль может существовать естественно, словно в своем родном доме, и где человек, по крайней мере человек, наделенный благородными порывами, может укрыться от унылого изгнания реальности».
Глава VII
БЕЗУМНОЕ ЧАЕПИТИЕ
Около дома под деревом стоял накрытый стол, а за столом пили чай Мартовский Заяц и Болванщик {a}; между ними крепко спала Мышь-Соня {b}. Болванщик и Заяц облокотились на нее, словно на подушку, и разговаривали через ее голову:
— Бедная Соня, — подумала Алиса. — Как ей, наверно, неудобно! Впрочем, она спит — значит, ей все равно.
Стол был большой, но чаевники сидели с одного края, на уголке. Завидев Алису, они закричали:
— Занято! Занято! Мест нет!
— Места сколько угодно ! — возмутилась Алиса и уселась в большое кресло во главе стола.
— Выпей вина, — бодро предложил Мартовский Заяц.
Алиса посмотрела на стол, но не увидела ни бутылки, ни рюмок.
— Я что-то его не вижу, — сказала она.
— Еще бы! Его здесь и нет! — отвечал Мартовский Заяц.
— Зачем же вы мне его предлагаете? — рассердилась Алиса. — Это не очень-то вежливо.
— А зачем ты уселась без приглашения? — ответил Мартовский Заяц. — Это тоже невежливо!
— Я не знала, что это стол только для вас , — сказала Алиса. — Приборов здесь гораздо больше.
— Что-то ты слишком обросла! — заговорил вдруг Болванщик. До сих пор он молчал и только с любопытством разглядывал Алису.
— Не мешало бы постричься.
— Научитесь не переходить на личности, — отвечала Алиса не без строгости. — Это очень грубо.
Болванщик широко открыл глаза, но не нашелся, что ответить.
— Чем ворон похож на конторку? {c} — спросил он, наконец.
— Так-то лучше, — подумала Алиса. — Загадки — это гораздо веселее…
— По-моему, это я могу отгадать, — сказала она вслух.
— Ты хочешь сказать, что думаешь, будто знаешь ответ на эту загадку? — спросил Мартовский Заяц.
— Совершенно верно, — согласилась Алиса.
— Так бы и сказала, — заметил Мартовский Заяц. — Нужно всегда говорить то, что думаешь.
— Я так и делаю, — поспешила объяснить Алиса. — По крайней мере… По крайней мере я всегда думаю то, что говорю… а это одно и то же…
— Совсем не одно и то же, — возразил Болванщик. — Так ты еще чего доброго скажешь, будто «Я вижу то, что ем» и «Я ем то, что вижу», — одно и то же!
— Так ты еще скажешь, будто «Что имею, то люблю» и «Что люблю, то имею», — одно и то же! — подхватил Мартовский Заяц.
— Так ты еще скажешь, — проговорила, не открывая глаз, Соня, — будто «Я дышу, пока сплю» и «Я сплю, пока дышу», — одно и то же!
— Для тебя-то это, во всяком случае, одно и то же! — сказал Болванщик, и на этом разговор оборвался.
С минуту все сидели молча. Алиса пыталась вспомнить то немногое, что она знала про воронов и конторки. Первым заговорил Болванщик.
— Какое сегодня число? — спросил он, поворачиваясь к Алисе и вынимая из кармана часы. Он с тревогой поглядел на них, потряс и приложил к уху.
Алиса подумала и ответила:
— Четвертое. {d}
— Отстают на два дня, — вздохнул Болванщик.
— Я же говорил: нельзя их смазывать сливочным маслом! — прибавил он сердито, поворачиваясь к Мартовскому Зайцу.
— Масло было самое свежее , — робко возразил Заяц.
— Да, но туда, верно, попали крошки, — проворчал Болванщик. — Не надо было мазать хлебным ножом.