Приказчиковы подошвы

— Что-то мы давненько в горе не были. Надо там за порядком доглядеть.

Спустились  в  гору.  И такая на приказчика злость накатила, как еще не бывало.  Походя всех лупит. Все ему показать-то охота, что никого не боится. И вот опять тот же голос:

—  Другой  раз,  Северьянко,  тебя  упреждаю. Пожалей своих малолетков. Подошвы им только оставишь!

Приказчик на голос повернулся и повалился, как и тот раз. Ноги от земли оторвать  не может. Глядит, а они чуть не на вершок в породу вдавились, хоть каелкой отбивай.

Вырвал  все ж таки, только сапоги спереду оскалились — подошвы отстали. Притих  приказчик,  а как наверх поднялись, опять осмелел. Спрашивает своих- то:

— Слыхали что? в шахте?

Те говорят:

— Слыхали.

— Видели — как ноги у меня прилипли?

— Видели, — отвечают.

— Как думаете — что это?

Ну, те мнутся, понятно, потом один выискался и говорит:

— Не иначе, это Медной горы Хозяйка тебе знак подает. Грозится вроде, а чем — непонятно.

—  Так  вот,  —  говорит Северьян, — слушайте, что я скажу. Завтра, как свет,  в  гору приготовьтесь. Я им покажу, как меня пужать да бабенку в горе прятать. Все штольни-забои облазаю, а бабенку ту поймаю и вот этой плеткой с пяти раз дух из нее вышибу. Слышали?

И дома перед женой этак же похваляется. Та, женским делом, в слезы.

— Ох да ах, поберегся бы ты, Северьянушко! Хоть бы попа позвал, чтоб он тебя оградил.

И  верно,  попа  позвали.  Тот попел, почитал, образок Северьяну на шею повесил, пистолет водичкой покропил, да и говорит:

—  Не  беспокойся,  Северьян  Кондратьич,  а  в случае чего — читай Да воскреснет бог.

На  другой  день  на  свету  вся  приказчикова  шайка к спуску явилась. Помучнели  все,  один  приказчик  гоголем  похаживает. Грудь выставил, плечи поднял, и глядят -сапоги на нем новешенькие, как зеркало блестят. А Северьян плеткой по сапожкам похлопывает и говорит:

—  Еще  раз оборву подошвы, так покажу руднишному смотрителю, как грязь разводить.  Не  погляжу,  что  он  двадцать  лет  в горе служит, спущу и ему шкуру.  А  вы  первым делом старайтесь бабенку эту углядеть. Кто ее поймает, тому пятьдесят рублей награда.

Спустились,  значит,  в  гору  и  давай  везде  шнырять. Приказчик, как обыкновенно,  впереди,  а орава за ним. Ну, в штольнях-то узко, они цепочкой и растянулись, один за другим.

Вдруг  приказчик видит — впереди кто-то маячит. Так себе легонько идет, блендочкой  помахивает.  На  повороте  видно  стало,  что женщина. Приказчик заорал  —  стой!  —  а она будто и не слыхала. Приказчик за ней бегом, а его верные  слуги  не шибко торопятся. Дрожь на их нашла. Потому видят — неладно дело:  сама это. А назад податься тоже не смеют — Северьян до смерти забьет. Приказчик  все  вперед  бежит,  а  догнать не может. Лается, конечно, всяко, грозится, а она и не оглянется. Народу в той штольне ни души.

Вдруг  женщина  повернулась,  и  сразу  светло стало. Видит приказчик — перед  ним  девица  красоты  неописанной, а брови у ней сошлись и глаза, как уголья.

—  Ну,  —  говорит,  —  давай  разочтемся,  убойца!  Я  тебя упреждала: перестань, — а ты что? Похвалялся меня плеткой с пяти раз забить? Теперь что скажешь?

А Северьян вгорячах кричит:

— Хуже сделаю. Эй, Ванька, Ефимка, хватай девку, волоки отсюда, стерву!

Это  он  своим-то  слугам. Думает, тут они, близко, а сам чует — ноги у него опять к земле прилипли. Уж не своим голосом закричал:

— Эй, сюда! — А девица ему и говорит:

—  Ты  глотку-то  не  надрывай. Твоим слугам тут ходу нет. Их и в живых сейчас многих не будет.

И  легонько этак рукой помахала. Как обвал сзади послышался, и воздухом рвануло.  Оглянулся  приказчик,  а за ним стена — ровно никакой штольни и не было.

—  Теперь  что  скажешь?  — спрашивает опять Хозяйка. А приказчик, — он шибко ожесточенный был, да и попом обнадеженный, — выхватил свой пистолет:

— Вот что скажу! — И хлоп из одного ствола… в Хозяйку-то!

Та  пульку  рукой  поймала,  в  коленко  приказчику  бросила и тихонько молвила:

— До этого места нет его. — Как приказ отдала. И сейчас же приказчик по самое коленко зеленью оброс. Ну, тут он, понятно, завыл:

—  Матушка-голубушка,  прости, сделай милость. Внукам-правнукам закажу. От места откажусь. Отпусти душу на покаянье!

А сам ревет, слезами уливается. Хозяйка даже плюнула.

—  Эх  ты,  —  говорит,  —  погань, пустая порода! И умереть не умеешь. Смотреть на тебя — с души воротит.

Повела  рукой,  и  приказчик  по самую маковку зеленью зарос. Как глыба большая  на  его  месте  стала.  Хозяйка подошла, чуть задела рукой, глыба и свалилась, а Хозяйка как растаяла.

А  в  горе переполох. Ну, как же — штольня обвалилась, а туда приказчик со всей свитой ушел. Не шутка дело. Народ согнали. Откапывать стали. Наверху суматоха   тоже  поднялась.  Барину  в  Сысерть  нарочного  послали.  Горное начальство  из  города  на  другой  день  прикатило.  Дня  через  два отрыли приказчиковых-то  слуг.  И  вот  диво!  Которые  хуже-то  всех  были, те все мертвые, а кои хоть маленько стыд имели, те только изувечены.

Всех  нашли,  только  приказчика нету. Потом уж докопались до какого-то неведомого  забоя.  Глядят,  а  на середине глыба малахиту отворочена лежит. Стали оглядывать ее и видят — с одного-то конца она шлифована.

Страницы: 1 2 3