— Куда следуем, старче? — спросил деда Ушаков.
— К себе в деревню. Видно, не суждено нам от немцев уйти, — словно отмахиваясь от мух, недовольно ответил старик.
— В какую деревню? Как твоя фамилия, имя и отчество? — наступал Ушаков.
Дед насторожился и испуганно заморгал глазами. Он назвал свою деревню, имя, отчество и фамилию. А затем испуганно и вопросительно стал смотреть на Ушакова. Тот, опустив девочку с рук на землю, порылся в кармане брюк, вытащил из него комок намокшей бумаги и карандаш и сделал вид, что записывает.
— Ну, что ж, проверим, — сказал Ушаков.
— Ей-богу, не соврал, товарищ боец. Она, деревня-то, тут, рядом. Версты три, не более, — убеждал старик.
— Так вот, дед, возьми эту девочку на воспитание. У нее мать немцы убили. Вернемся, проверим. У меня твой адрес и фамилия здесь. — Ушаков похлопал по карману, куда положил бумажку.
Старуха, молчавшая до этого, запричитала, что самим есть нечего. Куда они денутся с девочкой? Но дед сказал, косясь на Ушакова, что ничего, как-нибудь сумеют перезимовать втроем, дескать, война-то не вечность протянется.
Передав девочку старикам, мы тронулись в путь. Солнце клонилось к закату, и духота стала спадать. Дорога, по которой мы шли, вывела на шоссе. Там приостановилась на короткий привал большая смешанная: колонна наших войск. Поскольку мы солидно утомились, решили тоже отдохнуть. Чтобы не затеряться в чужих подразделениях, расположились на небольшом пригорке. Только присели, как вдруг вскочил Елкин и рукой показал на приближающееся облако пыли. Мы повскакивали и увидели, что на белоснежном, словно лебедь, коне вдоль колонны гарцует старый генерал. Он был без фуражки и одной рукой периодически приглаживал седой бобрик на голове. Такого красивого коня, на котором сидел генерал, я видел только в кино и на картинках, а генерал сидел в седле так, как будто принимал парад. Подскакав к лужайке, около которой стояли четыре танка, генерал резво спрыгнул с коня, поцеловал его в лоб, снял дорогую уздечку и нежно хлопнул ладонью по бедру.
Это театрализованное зрелище никак не соответствовало обстановке. Оно больше смахивало на дешевый фарс. Генерал быстро натянул на себя поданный лейтенантом комбинезон и скрылся в люке головного танка. Взревели моторы, оставляя за собой облако пыли. Танки по обочине дороги рванули вперед, обгоняя колонну. Конь хладнокровно отнесся к прощанию с хозяином. Он, не обращая ни на кого внимания, спокойно пощипывал на лужайке сочную травку. Мы затаив дыхание молча наблюдали эту сценку. Вывел нас из состояния покоя Елкин. Он, встав на пенек, сделав артистический жест, начал декламировать:
Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам…
— Заткнись, паря, а то кто-нибудь стукнет в особый отдел, что ты генерала высмеиваешь. Тогда, ой, не оберешься хлопот, — остановил Елкина худой и такой же высокий, как он, боец. Елкин торопливо спрыгнул с пня.
Пройдя с колонной пару часов, мы решили переночевать. Усталость валила с ног, а впереди ничего, кроме неизвестности. Устроились в чащобе в стороне от дороги. Дежурство устанавливать не стали, так как были уверены, что ночью туда никто не сунется. Тут я подумал, а какие бы мы неудобства испытали, если бы за переправой бойцы не снабдили нас шинелями погибших товарищей? Не стали мы и ужинать, настолько велика была усталость. Проснулся я на рассвете, услышав птичьи голоса. Солнце в нашу чащобу еще не заглянуло. Только по вершинам деревьев можно было понять, что оно уже взошло и, может, наполовину высунулось из-за горизонта. Елкин и Ушаков уже не спали и ждали, когда я сам проснусь.
Наскоро закусив, мы направились к дороге. По пути умыли лица в большой чистой луже. Колонны, с которой шли вчера, не было. Дорога стала хуже. После отдыха идти было тяжелее, поскольку ноги сильно отекли. Кругом стояла непривычная для нас тишина. Навстречу никто не попадался. А поскольку мы двигались не слишком ходко, то нас догоняли и обходили отдельные группы бойцов, называвшие себя взводами, ротами, батальонами. Мы пытались узнать у них, как идут дела на нашей переправе и далеко ли немцы, на ничего определенного услышать не могли. Эти люди, переправлялись через Вилию в других местах.
Где-то около полудня нас догнали два бойца. Одного из них я узнал. Видел его в роте лейтенанта Весенина. На вопрос, оттуда ли он, боец ответил утвердительно.
— Там, сзади, метрах в трехстах-четырехстах, Весенин идет с ротой, а мы — головной дозор, — сообщил боец.
Мы решили дождаться командира и идти с ротой. От подразделения, в котором на переправе было около сотни человек, осталось всего двенадцать. Сам Весенин осунулся и солидно поседел.
— Принимай, лейтенант, пополнение, — пошутил я. В ответ Весенин отмахнулся, дескать, не время шутить. Дорогой от бойцов я узнал, что две роты из батальона полковник взял для восстановления переправы. Рота Весенина почти ополовинилась после налета фашистской авиации. Тогда он решил немедля преодолеть реку вплавь.
Когда люди были уже в воде, начался следующий налет. Те, кто плохо плавал и попал под пули штурмовиков, утонули. С нашим пополнением в роте стало 15 человек. Рассказали, что с лейтенантом творится что-то неладное. Он постоянно обвиняет, себя в гибели людей! А ночью почти не спал.