— Я дышала вот так, — продолжает Грейс, сладострастно постанывая. — Вилась да изгибалась всем телом. После такого он говорил, что готов на что угодно. — Она прыскает со смеху. — Зачем? Ах, доктор, вы всегда спрашиваете зачем. Везде суете свой нос, да и не только нос. Ишь какой любопытный! Но вы же знаете, доктор, любопытному на днях прищемили нос в дверях. Остерегайтесь этой мышки рядом с вами и ее пушистой мышиной норки!
К удивлению Саймона, преподобный Верринджер хмыкает. Или, возможно, он кашляет.
— Это возмутительно! — восклицает жена коменданта. — Я не буду здесь сидеть и слушать подобные непристойности! Лидия, пошли отсюда!
Она приподнимается, шурша юбками.
— Прошу вас, не обессудьте, — призывает Дюпон. — Перед интересами науки скромность должна отступить на второй план.
Саймону кажется, что все это уже чересчур. Он должен взять или хотя бы попытаться взять инициативу на себя: нужно помешать Грейс читать его мысли. Ему рассказывали о ясновидческих способностях людей, находящихся под гипнозом, но он никогда в это не верил.
— Спросите ее, — решительно требует он, — спускалась ли она в погреб мистера Киннира в субботу 23 июля 1843 года.
— Погреб, — говорит Дюпон. — Вы должны представить себе погреб, Грейс. Вернитесь обратно во времени, спуститесь в пространстве…
— Да, — отвечает Грейс своим новым, тонким голоском.
— Иду через вестибюль, подымаю люк, спускаюсь по ступенькам в погреб. Бочонки с виски, овощи в ящиках с песком. Там, на полу. Да, я была в погребе.
— Спросите, видела ли она там Нэнси?
— Ну да, я ее видела. — Пауза. — Как вижу сейчас вас, доктор. Сквозь покрывало. Не только вижу, но и слышу.
Дюпон удивлен.
— Странно, — бормочет он, — впрочем, такие случаи известны.
— Она была жива? — спрашивает Саймон. — Она была еще жива, когда вы ее увидели?
Хихикает:
— Полужива, полумертва. Ее нужно было, — пронзительно хохочет, — избавить от страданий.
Преподобный Верринджер громко вздыхает. Сердце Саймона бешено колотится.
— Вы помогли ее задушить? — спрашивает он.
— Ее задушили моей косынкой. — Снова щебет и хихиканье. — На ней был такой миленький узорчик!
— Какой позор, — бормочет Верринджер. Наверное, думает обо всех потраченных на нее молитвах, а также — чернилах и бумаге. О письмах, прошениях, о своей слепой вере.
— Жаль, что пришлось оставить эту косынку: я так долго ее носила. Она матушкина. Нужно было снять ее с Нэнсиной шеи. Но Джеймс не разрешил мне ее забрать, и золотые сережки тоже. На них была кровь, но ведь ее можно отмыть.
— Вы убили ее, — шепчет Лидия. — Я так и думала. — В ее голосе, как ни странно, звучит восторг.
— Ее убила косынка. А косынку держали руки, — говорит голос. — Она должна была умереть. Плата за грех — смерть. Однако на сей раз умер еще и джентльмен. Все получили по заслугам!
— О, Грейс, — охает жена коменданта. — Я была о тебе лучшего мнения! Значит, все эти годы ты нас обманывала!
Голос радостно отвечает:
— Что за чушь! Да вы сами себя обманывали! Я не Грейс! Грейс ничего об этом не знала!
В комнате воцаряется мертвая тишина. Теперь голос мурлычет веселую песенку, словно жужжащая пчела:
— «О, расщелина в скале, спрячь меня скорей в себе! И пускай кровь и вода…»
Вы не Грейс, — произносит Саймон. Несмотря на то что в комнате жарко, его бьет озноб. — Если вы не Грейс, то кто же вы?
— «В скале… Спрячь меня скорей в себе…»
— Вы должны ответить, — говорит Дюпон. — Я приказываю!
Опять тяжелая, ритмичная дробь, словно бы кто-то пляшет на столе в деревянных башмаках. А затем шепот:
— Вы не вправе приказывать. Вы должны сами догадаться!
— Я знаю, что ты — дух, — говорит миссис Квеннелл. — Духи могут говорить через людей, погруженных в транс, и пользуются нашими материальными органами. Этот дух говорит через Грейс. Но знаете, духи иногда лгут.
— Я не лгу! — восклицает голос. — Я выше этого! Мне больше не нужно лгать!
— Им не всегда можно доверять, — продолжает миссис Квеннелл, словно бы речь идет о ребенке или служанке. — Возможно, это Джеймс Макдермотт пришел сюда, чтобы запятнать репутацию Грейс. Обвинить ее во всем. Он умер с этим желанием в душе, а люди, стремящиеся отомстить, часто остаются на земном плане.
— Извините, миссис Квеннелл, — возражает доктор Дюпон, — но это не дух. Должно быть, мы наблюдаем естественное явление.
В его словах сквозит отчаяние.
— Я не Джеймс, старая мошенница! — кричит голос.
— Ну тогда Нэнси, — отвечает миссис Квеннелл, видимо не обращая никакого внимания на оскорбление.
— Они часто грубят, — поясняет она, — и обзываются. Некоторые очень злобные — это приземленные духи, которые не могут смириться со своей смертью.
— Я не Нэнси, дура ты набитая! У Нэнси ведь шея свернута, как же она может говорить? А какая славная была когда-то шейка! Однако Нэнси больше на меня не сердится, теперь она моя подружка. Теперь она понимает, что нужно делиться. Ну-ка, доктор, — говорит теперь вкрадчиво голос. — Вы ведь любите загадки. И уже знаете ответ. Я сказала, что это была моя косынка, которую я оставила Грейс, когда… когда… — Она снова начинает петь: «Так преданно очи ее просияли, что в Мэри…»
— Только не Мэри, — произносит Саймон. — Только не Мэри Уитни.