Генри шагнул в сторону двери, и мы двинулись вслед за ним. Не видел,
чем в тот момент занимался Берти, я же тщательно вытирал подошвы ботинок
об чистые участки ковра. Генри вел себя очень решительно. Он поднял
пистолет и громко постучал его рукояткой в дверь.
— Ричи! — крикнул и по его голосу никак нельзя было сказать, что он
чего-нибудь боится, хотя лицо его было смертельно бледным.
— Ричи! — крикнул и по его голосу никак нельзя было сказать, что он
чего-нибудь боится, хотя лицо его было смертельно бледным. — Это я, Генри
Памэли из НОЧНОЙ СОВЫ. Принес тебе пиво.
Никакой реакции из-за двери не было, наверное, целую минуту. И вдруг
раздался голос:
— Где Тимми? Где мой мальчишка?
Услышав этот голос, я чуть не убежал от страха. Это был совершенно
нечеловеческий голос. Это был какой-то странный низкий булькающий звук,
похожий на то, как если бы кто-то с трудом произносил слова, забив себе
рот полу-жидким жиром.
— Он в моем магазине, — ответил Генри. — Я оставил его там, чтобы
жена хоть покормила его по-нормальному. Ведь он отощал у тебя как
бездомная кошка.
За дверью опять воцарилась тишина и через минуту-другую послышались
ужасные хлюпающие звуки, как будто бы кто-то шел в резиновых сапогах по
вязкой слякоти. И вдруг этот страшный голос послышался прямо по другую
сторону двери.
— Приоткрой немного дверь и поставь пиво у порога, — пробулькал
голос. — Потяни за ручку сам — я не могу этого сделать.
— Одну минутку, Ричи, ты можешь сказать, что с тобой случилось? —
спросил Генри.
— Не будем об этом, — резко ответил голос и в нем послышалась злобная
угроза. — Просто приоткрой дверь, втолкни мне сюда пиво и уходи!
— Слушай, Ричи, а может, тебе еще дохлых кошек принести? — спросил,
нервно улыбаясь Генри, но голос его был не особенно веселым. Дуло
пистолета смотрело теперь не вверх, а прямо на дверь.
Неожиданно в моей памяти всплыли три события, взволновавшие недавно
всю округу. О том же самом, наверное, подумали в тот момент и оба мои
спутника. Недавно, как раз в течение трех последних недель, в нашем
городке бесследно пропали три молоденькие девушки и какой-то пожилой
служащий Армии спасения. Их исчезновение было покрыто мраком тайны —
никто, включая их ближайших родственников и друзей, ничего не слышал о
том, что они собирались куда-нибудь уезжать, и никто не имел ни малейшего
представления о том, где они могут находиться. Все поиски их были
безрезультатны… От этих мрачных мыслей смрад разложения сразу как бы
удвоился.
— Поставь пиво у двери и проваливай отсюда или я сейчас сам выйду за
ним! — угрожающе пробулькало из-за двери.
Генри сделал нам знак, чтобы мы отошли назад, что мы и не замедлили
сделать.
— И правда, Ричи, выходи-ка лучше сам, — с вызовом произнес Генри и
напряженно вытянул обе руки с крепко зажатым в них пистолетом прямо на
дверь, приготовившись выстрелить в любой момент.
На некоторое время все стихло опять, и я уже было подумал, что на
этом все и закончится. Вдруг дверь с треском распахнулась.
Вдруг дверь с треском распахнулась. Удар,
нанесенный по ней с той стороны, едва не сорвал ее с петель и не расколол
пополам. Дверь выгнулась, с силой ударилась в стену и… на пороге
появился Ричи.
Уже через секунду, буквально через секунду мы с Верти, ополоумевшие
от страха, кубарем скатились с лестницы, как перепуганные школьники, и
стремглав вылетели на улицу, спотыкаясь и поскальзываясь в сугробах.
Не оборачиваясь, мы услышали, что Генри быстро выстрелил три раза
подряд. Выстрелы отдались глухим эхом в стенах пустого дома и затихли.
То, что я увидел за мгновение до того, как рвануть наутек, я не
забуду никогда в жизни… Это была какая-то огромная колышущаяся
желеобразная волна серого цвета, имеющая смутные очертания человеческого
тела и оставляющая за собой такой же отвратительный скользкий след.
За эти считанные доли секунды, которые, казалось, растянулись на
несколько минут, я успел разглядеть и кое-что другое, не менее ужасное.
Это были глаза этого чудовища — ярко-желтые, горящие дикой злобой. В них
не было ничего человеческого! И было их… четыре, а не два. Четыре
бесформенные глазницы в омерзительных нависающих на них разлагающихся
складках. Начиная от шеи вдоль груди и живота до самой промежности шла
страшная глубокая щель с проглядывавшими из нее ярко-красными и розовыми
пульсирующими тканями, еще почти нетронутыми разложением.
Вы понимаете?.. Это чудовище, подобно простейшим одноклеточным
организмам, делилось на две части… Их должно было стать двое… Не знаю,
помешал Генри этому дьявольскому процессу или нет.
Всю дорогу до бара мы пробежали сломя голову и не сказав друг другу
ни слова. От только что увиденного и пережитого в голове у меня стоял один
сплошной туман. Не знаю, о чем думал тогда Берти, зато знаю, о чем думал я
— о таблице умножения: дважды два — четыре, дважды четыре — восемь, дважды
восемь — шестнадцать, дважды шестнадцать — …
Как мы добежали до бара — не помню. Помню только, что добежали на
одном дыхании. Навстречу нам выскочили Карл и Билл Пелхэм и тут же
засыпали нас вопросами. Ни один из нас не промолвил ни слова.
Остановившись, наконец, мы обернулись назад, надеясь увидеть догоняющего
нас Генри. Но Генри не было. Обоих нас била крупная дрожь. Мы вошли внутрь
и тяжело опустились за столик. Перед нами сразу же поставили пиво. За этим
столиком мы сидим и до сих пор. Я досчитал уже до 2х32768 и жду, что
вот-вот наступит конец света… если не вернется, все-таки Генри.
Надеюсь, он вернется. Конечно, он вернется…
Ночной прибой
После того, как парень был уже мертв и в воздухе повис густой запах горелого мяса, мы все снова пошли на пляж. Кори нес свой старый радиоприемник — из тех, что размером с чемодан и которым батареек нужно, наверное, штук сорок. Но на нем, все таки, можно было слушать и кассеты. Качество звучания и громкость были, конечно, не ахти какими, но работал он вполне сносно.