— Смотри, приятель! — пообещал Конан, оглаживая рукоять меча. — Обманешь — усы под коленями завяжу!
Хан ничего не ответил, лишь сверкнул глазами, то ли насмешкой, то ли с возмущением.
Где-то неподалеку от шатра заржал Змей, и по губам Сибарры скользнула улыбка собственника. Затем он кивнул прекрасной Сиявуш, и та поспешила наполнить опустевшие чаши.
* * *
Следующим утром, едва над степью занялась заря, Конан выехал на восток. Там, среди холмов, у самой туранской границы, кочевал старый Бро Иутин с детьми своими, черными хиршами. Земли его и пастбища считались из лучших; трава там была сочнее, у подножий курганов часто попадались ручьи и небольшие озерца, кое-где кустарник годившийся для костров, и повсюду в изобилии паслись дикие козы. Ни один из кочевых кланов не мог отнять эти угодья у хана Бро, так как владел он ими по праву сильного, что в любой момент подтвердили бы пятьсот всадников на вороных конях, с тугими луками и колчанами, полными стрел.
Но Конан подбираясь к землям хиршей, думал не столько об этих воителях и предстоящем деле, сколько о стенах Шадизара и башнях Аренджуна. Уже целую луну он провел в дикой степи, прибившись к людям Сибарры Клама, и начинал тосковать по шуму и блеску больших городов. Он очутился здесь не по своей воле, но, скорее, по необходимости и принуждению. За пару лет, проведенных в заморанских пределах, слава его выросла многократно; не было разбойника, грабителя и вора, который мог бы соперничать с молодым киммерийцем в открытом ли бою, в тайном ли хищении, в налетах на караваны, на дома и усадьбы богатых купцов и знатных нобилей. Числились за Конаном и другие дела, куда опасней грабежа или разбоя: доводилось ему меряться силой с темными магами и могущественными жрецами, способными взглядом обратить человека в прах. Но меч киммерийца был быстрее колдовских взглядов и заклятий так что прахом он не стал к великому сожалению заморанского властелина, пытавшегося навести порядок в своих владениях.
Впрочем, сей владыка делал, что мог, и в последние месяцы, после нескольких дерзких налетов, Конана выслеживали по всей Заморе, от Карпашских гор до границ с Тураном. Поразмыслив, киммериец счел за благо удалиться, по крайней мере, на время, пока не утихнут страсти и ока пыл ищеек, стражей и солдат не подернется пеплом привычной лени. Ему, однако, не хотелось перебираться в Коринфию, Офир или Коф, а потому он решил поискать убежища в тех местах, где люди не подчинялись никому, кроме своих ханов и зову собственной выгоды. Так он и очутился на засушливой равнине к югу от Аренджуна, среди разбойных степных племен и ослиных стад. И то, и другое, и третье ему уже порядком надоело.
Он подумывал о том, чтобы отправиться в Туран. Там, у реки Ильбарс, и на побережье моря Вилайет, стояли великие города Акит, Самарра, Аграпур, Шангара, Хоарезм; там, по слухам, правил щедрый король, нуждавшийся в мечах и воинском искусстве наемников; там рекой лилось вино, звенело золото, плясали на площадях полунагие танцовщицы, караваны верблюдов, раскачивая драгоценный груз, входили в городские ворота, тянулись к огромным шумным базарам; там, в морских просторах, плыли пузатые торговые барки, пиратские галеры под черными парусами и юркие суденышки контрабандистов. Все это и многое другое соблазняло Конана; вдобавок он чувствовал, что взрослеет, вырастая из прежней шкуры грабителя и вора подобно дитю, которому сделались тесны прежние одежды. В Туране он мог бы заняться воинским ремеслом и — то знает! — стать гвардейцем туранского владыки или даже капитаном наемников. Великий Митра и грозный Кром! Война могла принести не меньше денег, чем грабеж торговых караванов; война могла осчастливить удачей и почестями, настоящими почестями, а не сомнительной славой лучшего из шадизарских воров.
Единственным, что удерживало Конана кочевых шатрах Сибарры, была темноокая Сиявуш. Пожалуй, он не стал бы утверждать, что пленился ею с первой встречи раз и навсегда, до самых Серых Равнин; дело скорей заключалось в принципе, в упрямом желании добиться своего. Но, быть может, размышлял Конан, наложница старого Бро, эта шемитка или зингарка, окажется еще лучше Сиявуш? И, овладев ею, он забудет о гибком стане и полных грудях шангарки? А, забыв, уедет все-таки в Туран? В конце концов, велика ли разница, переспать ли с женщиной хана гизов или хана хиршей?
Так он раздумывал, строя планы на будущее и нимало не сомневаясь, что под покровом темноты проберется в шатер наложницы Бро Иутина, охраняй ее хоть тысяча всадников. Конь его, широкогрудый серый Змей, тем временем одолевал за три вздоха расстояние броска копья, неутомимо перебирая крепкими ногами, и мало-помалу вид степи начал меняться. Травы сделались зеленей, холмы выше, в воздухе ощущался запах воды, а свежий ветерок доносил козлиное блеянье. Оглядевшись, Конан понял, что находится уже на территории хиршей, а значит, не следует пренебрегать осторожностью.
Оглядевшись, Конан понял, что находится уже на территории хиршей, а значит, не следует пренебрегать осторожностью. Солнце, глаз светлого Митры, давно прошло зенит, но сумерки еще не наступили; лучше всего пересидеть остаток светлого времени под каким-нибудь курганом, пряча коня в зарослях кустарника. Избрав такое решение, Конан высмотрел подходящий холмик и направился к нему, прикидывая, как бы незаметнее проскользнуть мимо стад, пастухов и лучников Бро. Ослов у хиршей много, думал он, и если вдруг появится еще один, киммерийский, то наверняка пройдет незамеченным. Если оставить Змея в надежном месте, подкрасться к длинноухим, залезть в середину табуна и, прикрываясь за их спинами, попробовать…
Протяжно свистнула стрела, вонзившись у самых конских копыт. Змей захрапел, а Конан поднял голову, мгновенно уяснив, что все его планы и расчеты нарушен: с вершины холма, к которому он направлялся, спускалась цепочка всадников на вороных лошадях и в черных бурнусах. Было их не меньше трех десятков, и каждый держал в руках лук.