— Хотелось бы взглянуть, — буркнул Конан, не отводя глаз от стройных бедер Сиявуш. Под тонкой шелковой тканью они вырисовывались весьма отчетливо, напоминая очертаниями изящную офирскую вазу.
— Можно и взглянуть, коль хватит храбрости, но вот пощупать… — хан прикрыл глаза, сделав тонко рассчитанную паузу.
— Кром! Никто не упрекал меня в отсутствии храбрости! О чем ты, приятель?
— О новой наложнице Бро Иутина, владыки черных хиршей, да лягнет его Нергал пониже пупка, повыше колена! Рассказывают, огонь, а не женщина! — Сибарра в восхищении причмокнул и принялся наматывать на палец левый ус, заплетенный в тугую косичку. Палец хана украшал огромный перстень с вендийским алмазом, слепивший Конану глаза; он недовольно поморщился и отвел взгляд.
— Так вот, об этой девушке… — снова начал Сибарра Клам.
— То ли она из Стигии, то ли из Аргоса, то ли из Зингары… а может, из Шема или Коринфа… Словом, из далеких мест! Говорят, Бро, сын шакала, отдал за нее тридцать лучших ослов… Отдал, а теперь страдает! Терпит муки, как песчаный удав, не способный проглотить упитанную козу! — Сибарра внезапно захохотал, откинулся на подушки и принялся шлепать себя ладонями по коленям. Отсмеявшись, он пояснил: — Этой стигийке или аргосске восемнадцать, а Бро, старому пню, под шестьдесят! Верблюжьи потроха! Способна ли этакая кляча сладить с красоткой в расцвете лет? Говорят, он ходит враскорячку и вот-вот протянет ноги!
— Кто говорит? — спросил Конан, разглядывая приятеля.
Сказать по правде, Сибарра Клам, хан гизов, был ненамного моложе Бро Иутина, хана черных хиршей, но никто бы не взялся утверждать, что он вот-вот протянет ноги. Разве лишь для того, чтоб прекрасная Сиявуш стащила с них сапоги да почесала своему повелителю пятки.
— Слухи в степи бегут быстро, — с неопределенной улыбкой произнес Сибарра. — Молвишь слово утром, а к вечеру все шакалы на пять дневных переходов окрест провоют его с холмов.
Конан сдвинул брови над омутами синих глаз.
— Разговорчивые у вас шакалы, как я погляжу! Отшибить бы им хвосты, приятель, да и языки заодно!
— Э! — Сибарра пренебрежительно махнул рукой. — Длинный язык, что плеть: вьется, да не ломается! Опять же не про языки речь… — он глотнул вина и прижмурил веки от наслаждения. — А речь у нас про эту зингарку или шемитку… Вот женщина! Красива, как луноликая Иштар, и крепка, словно чистопородная ослица-трехлетка! Не в пример некоторым… — Тут хан бросил пренебрежительный взгляд на прелестную Сиявуш и добавил: — Старый Бро, облезлая крыса, уже который еле ползает. Ночью так наездится, что днем на коня залезть не может… А ей все мало!
— Поглядел бы я на эту стигийку или коринфянку, — задумчиво сказал Конан. — И не только бы поглядел.
Черноокая Сиявуш с неудовольствием поджала губки, но Сибарра грозно глянул на нее и хмыкнул: в чаше гостя перекатывались последние капли. Когда было вновь налито и вновь выпито, хан промолвил:
— Поглядеть, и то тяжело, а о чем другом и не мечтай! Прячет Бро ее, прячет! Хорошо прячет и стережет, клянусь всеми милостями митры! Да и то сказать, — губы Сибарры завистливо скривились, — старый Бро хоть и козел, однако из самых могущественных в наших краях! И другим козлам с ним не сладить. Сам посуди: у меня две сотни всадников, катта могут выставить сотню, секайды и харра и дро-па наскребут по полторы, а у Бро полтысячи конных наберется! И все на черных жеребцах да в черных бурнусах… и стрелки отменные! С пятидесяти шагов в кольцо попадают!
Конан презрительно повел могучими плечами. По молодости лет (ему пока что не исполнилось двадцати) лук и стрелы он презирал, полагаясь в бою либо на длинный аквилонский меч, либо на тяжелую асгардскую секиру. Впрочем, при его силе и росте клинок да боевой топор выглядели самым подходящим оружием.
— Может, Бро и прячет девушку, да я, клянусь Кромом, до нее добрался бы! А добравшись, уговорил! — сказал киммериец, стараясь не глядеть на соблазнительный стан прелестницы Сиявуш. — Если б захотел, и добрался бы, и договорился! — повторил он, глядя изукрашенную самоцветами рукоять меча.
— Не сочти за обиду, отважный лев, но слово что ветер; подул да исчез. — Сибарра с усмешкой уставился на киммерийца. — Не всякий храбрец в степи рискнет подпалить задницу старому Бро Иутину и его хиршам! Я ж говорил, воины они знатные! С полусотни шагов в кольцо попадают!
— Хоть с сотни, — буркнул Конан.
— Конь мой быстрей стрелы, и пока хирш натягивает лук, я успею трижды ударить мечом. Захочу, и женщина Бро будет моей!
— Конь у тебя хорош и меч быстр, но до нее тебе не добраться. Клянусь, не добраться! — властитель гизов возложил длань на груду священных ослиных шкур. — Молодость опрометчива, но человек зрелый, — он ударил себя в грудь, — знает, где ему прищемят нос. И не сует его в капкан, пытаясь понюхать сладкую приманку.
— Вот и береги свой нос, а о моем не заботься! — Разгоряченный вином, киммериец опустил кулак на старые кожи, выбив из них облако едкой пыли. — Сказал, пересплю с этой женщиной, значит, пересплю!
Тут он бросил взгляд на Сиявуш столь красноречивый, что Сибарра поспешил уточнить: