Случилось так, что в то время абсолютно «бесхозным» остался Алексей Романов, довольно раскрученная группа которого «Воскресенье» распалась, так и не сумев выйти на профессиональную сцену. Вот Ованес Нерсессович и решил «реанимировать» коллектив. В эту группу вошли: главный «воскресник» Алексей Романов, блестящий гитарист Вадим Голутвин, бывший звукорежиссер «Машины времени» и по совместительству отличный бас-гитарист Игорь Кленов, барабанщик Владимир Воронин и, собственно говоря, ваш покорный слуга Петр Подгородецкий. Звукорежиссером был Игорь Новиков, а администрировали все это дело Ованес Мелик-Пашаев и Борис Зосимов.
Началась наша работа с того, что мы устроились в полуразваливавшемся клубе имени Павлика Морозова на Пресне. Правда, акустика там даже в репетиционной комнате была классная — все-таки бывшая церковь. Там в начале лета 1982 года был записан альбом Лешкиных песен под рабочим названием «Радуюсь». Альбом получился необычным, непохожим на то, что раньше выпускалось «Воскресеньем», поэтому поначалу нравился немногим. Потом наши фаны к такой музыке привыкли и даже переписывали ее друг у друга. Кстати, в процессе записи Романов сочинил, а мы записали песню под символическим названием «Ованес, ты самый крутой!». Помнится, Мелик-Пашаев, даривший знакомым кассеты с записью группы, обязательно «дописывал» эту песню, как в конце первой стороны, так и в конце второй. Немного поиграв по московским и подмосковным клубам, мы окрепли, и Ваник решил сделать грандиозный дебют. Поскольку в Москве его было организовать относительно сложно, был выбран Питер. Случилось так, что до этого «Воскресенье» никогда не играло на приличной аппаратуре и в большом зале. А тут уж Мелик-Пашаев расстарался. К своему аппарату он взял в аренду дополнительные киловатты звука, да и зал был просто огромный. Билеты продавались здорово, а первый концерт был назначен на 10 ноября 1982 года. Но дебюту так и не пришлось состояться. С десяти утра 10 ноября по радио передавали только классическую музыку. То же самое было на ТВ. А в два часа дня объявили, что умер Брежнев. Естественно, все увеселительные мероприятия были отменены, и мы отправились обратно в Москву, так и не успев поиграть на классном аппарате и в хорошем зале. Зато на Новый год мы отправились в Ташкент, где работали во дворце спорта во время новогодних каникул местной хоккейной команды «Бинокор», состоявшей наполовину из москвичей. «Бинокор» по-узбекски значит «строитель». А раньше эта команда называлась «Спартак». В 1972 году ее создали с тем, чтобы приобщить узбеков к хоккею. Приобщили лишь одного, Шукура Каримова, который, правда, был на три четверти татарином. С «бинокорцами» же мы крепко выпивали после концертов. Правда, план они не курили — говорили, что плохо влияет на двигательные реакции.
Я, кстати, выступал на сцене в хоккейных перчатках и свитере «Бинокора». Играть на синтезаторе было неудобно, но выход нашли: вырезали кожаные ладошки. Со стороны создавалась полная иллюзия того, что я играю неуклюжими хоккейными «пальцами», в действительности же играл своими собственными. Кстати, примерно такую же штуку проделывал и мой преемник в «Машине» Саша Зайцев. В определенный момент он наклонялся и делал вид, что «играет» носом. Но из зала не было видно его правой руки, которая, собственно, и давила на клавиши… В первом отделении выступал Игорь Иванов, прославившийся песней с альбома Тухманова «По волне моей памяти», которая в оригинале называлась «Из вагантов», а потом почему-то стала именоваться «Песенкой студента». Видимо, слово «ваганты» как-то претило отечественному слуху.
Коллектив наш, круто замешанный на травке, был спокойным и дружным. Марихуана, вообще, как-то успокаивает. Репетиции у нас проходили без эксцессов, хотя Вадик Голутвин — музыкант с диктаторскими замашками. Но там и нужен был человек, который тащил бы на себе всех остальных. Я, к примеру, в начальники не гожусь, а у него получалось, причем шло все достаточно гладко. Концерты шли с аншлагами, в том числе и в Москве, где «Машине» работать запрещали. Денег мы получали не меньше, чем «Машина времени», склочничать при их разделе было некому, так что и споров не было.
Путь к распаду группы начался с ареста Лешки Романова и Александра Арутюнова, нашего администратора. Об истории с их осуждением очень много писали, но напомню, что суда могло и не быть. Просто они были единственными членами группы, кто признал, что получал деньги за якобы бесплатные концерты. Тогда, во времена закручивания гаек, которые начались с приходом Андропова, такое судилище было вполне в порядке вещей. Если кто не помнит, борьба с нашими гражданами вообще доходила до идиотизма: устраивались облавы в магазинах, кинотеатрах, поездах, чтобы вывести на свет Божий антиобщественные элементы, которые позволяли себе в рабочее время шляться где ни попадя. К нарушителям применялись строгие меры вплоть до ареста на 15 суток и обязательного сообщения по месту работы для принятия мер общественного воздействия. Правда, через пару месяцев, когда выручка магазинов резко упала, а поезда из южных республик стали приходить в Москву пустыми, дурацкую затею спустили на тормозах. Но Лешка все-таки пострадал и отсидел год в серпуховской тюрьме. Наверняка он слышал там самый популярный анекдот 1983 года: «Середина рабочего дня. В огромном „Гастрономе» ни души. И вот к кассе подходит какой-то человек, выбивает чек и идет в винный отдел. Откуда ни возьмись, появляются двое товарищей в штатском с серенькими глазками и красными книжицами: „Так, уважаемый товарищ, а что это мы тут делаем в рабочее-то время?» — „Да вот, зашел бутылочку водочки взять». — „А почему мы, уважаемый товарищ, не на работе?» — „Да вы знаете, я ведь писатель». — „И что же, у вас документик какой-то имеется?» — „Да. Вот удостоверение члена Союза писателей». — „Ну хорошо. И что же вы, товарищ писатель, не могли до восемнадцати часов пописать?»» Но радости Романову этот анекдот явно не принес. Все-таки зона — это не самое веселое место.