Он невольно рассмеялся. Юки воскликнула:
— Я думала, что они симпатичные!
Та, как ее восприняли, очень ее разочаровало.
Филли Хелгасон Спэт, которую я когда-нибудь убью, метнула в меня
холодный, спокойный, ядовитый взгляд, словно хотела сказать:
— Следи за тем, что говоришь. Ты знаешь, что я могу сделать.
Это верно, что у меня нет официального статуса, но у Госпожи
Президентши будут серьезные неприятности со мной, если она по-прежнему
будет считать занятие промышленным шпионажем пустой безделицей.
Войны и подготовки к войнам, как говорится в одной из книг наших
предков.
Я перевела слова Юки на собачий русский, который считался нашим
универсальным языком, для того человека, и тот опять засмеялся.
— Где все ваши люди? — спросил он, пытаясь продолжить разговор.
Я снова перевела и досмотрела на лица вокруг. Лидия, как обычно,
чувствовала себя неловко, Спэт прищурилась, обдумывая какую-то
дьявольщину, Кэти сильно побледнела.
— Это Вайлэвэй, — ответила я.
Он продолжал непонимающе смотреть.
— Вайлэвэй, — сказала я. — Вы помните? У вас есть сведения? На
Вайлэвэй была чума. — Он, кажется, немного заинтересовался. Головы в
глубине комнаты повернулись в нашу сторону, и я узнала депутата местном
профессионального парламента. К утру будут заседать все городские советы,
все районные партийные собрания.
— Чума? — спросил он. — Самое большое несчастье.
— Да, — ответила я. — Самое большое несчастье. Мы потеряли половину
населения в одном поколении.
Казалось, это произвело на него сильное впечатление.
— Вайлэвэю повезло, — сказала я. — У нас оказался большой резерв
первоначальных генов, нас избрали в качестве высшей интеллигенции. У нас
осталась высокоразвитая техника. Среди выживших большая часть взрослых
владела двумя-тремя специальностями. Плодородная почва, благоприятный
климат. Теперь нас тридцать миллионов человек. Промышленность растет, как
снежный ком, — вы понимаете? Дайте нам семьдесят лет, и у нас будут
настоящие города, индустриальные центры, профессии, рассчитанные на полный
рабочий день, радиооператоры, машинисты. Дайте нам семьдесят лет, и никому
из нас не придется проводить три четверти жизни на ферме.
Я объяснила, как трудно, когда творческие люди только под старость
получает возможность работать с полной отдачей. До мот мало кто из них
располагает такой свободой, как я и Ким. В общих чертах я попыталась
описать нашу систему правления. Две палаты — одна построена по
профессиональному принципу, другая — по территориальному. Я объяснила, что
районные партийные собрания рассматривают и решают вопросы, слишком
серьезные для отдельных городов. И что власть не имеет пока еще
политического характера, хотя, дайте время, и это будет. Вопрос времени
всегда был довольно деликатным моментом нашей истории. Дайте нам время. Не
было особой необходимости жертвовать уровнем жизни в угоду стремительным
темпам индустриализации. Пусть все идет своим чередом. Дайте только время.
— А где все люди? — спросил этот маньяк.
И тогда мне стало понятно, что он имел в виду не людей вообще, он
имел в виду мужчин, а в слово «люди» вкладывал тот смысл, какого это слово
не имело на Вайлэвэй уже шестьсот лет.
— Они умерли, — сказала я, — тридцать поколений назад.
Казалось, его ударили ножом. Он захлебнулся воздухом. Он было
попытался встать со стула, но только приложил руку к груди и обвел нас
взглядом, в котором странно смешались ужас и сентиментальная нежность.
Потом он с откровенной горечью и очень серьезно произнес:
— Непоправимая трагедия.
Я промолчала, не совсем понимая, что он имеет в виду.
— Да, — сказал он на выдохе и улыбнулся той странной,
полувзрослой-полудетской улыбкой, которая что-то скрывает и вот-вот
прорвется возгласами одобрения или радости. — Большая трагедия, но это
прошлое.
И опять он оглядел нас всех с каким-то странным сочувствием, как
будто мы были инвалидами.
— Вы поразительно приспособились, — сказал он.
— К чему? — спросила я.
Он казался озадаченным. На лице его была растерянность. Он выглядел
глупо. Наконец он произнес:
— Там, откуда я пришел, женщины не одеваются так просто.
— Они одеваются, как вы? — спросила я. — Как невеста?
Мужчины были одеты в серебро с ног до головы. Я никогда не видела
подобной безвкусицы. Казалось, он хотел что-то ответить, но потом
передумал и промолчал, только засмеялся, как будто мы были детьми или
чем-то его позабавили. Он словно оказывал нам огромное одолжение. Потом
судорожно вздохнул:
— Ну, вот мы и здесь.
Я посмотрела на Спэт, Спэт посмотрела на Лидию, Лидия — на Амалию,
главу местного городском совета, Амалия посмотрела в пространство. В горле
у меня першило. Никогда терпеть не могла домашнего пива, которое фермеры
лакали, как будто их желудки имели иридиевое покрытие, но все же взяла у
Амалии (это она приехала на велосипеде) кружку и выпила до дна.
Похоже, что все это слишком затягивалось.
Я сказала:
— Да, вот вы и здесь, — и, чувствуя себя совершеннейшей дурой,