Как же она не подумала об этом — ведь они уже перешли на непосредственную видимость!
Значит, они увидят Инебела, они неминуемо узнают его — еще бы, герой двух последних ритуальных эпопей, дважды не сгоревший в огне! Они помогут ему, если что?нибудь случится и в третий раз. Как они его называли? А, «кемитский Пиросмани». Они помогут, помогут, помогут ему, ведь у Абоянцева есть такое право — право на единоличное решение в экстремальной ситуации.
Как они его называли? А, «кемитский Пиросмани». Они помогут, помогут, помогут ему, ведь у Абоянцева есть такое право — право на единоличное решение в экстремальной ситуации.
Если они увидят, что с Инебелом беда, они не допустят, чтобы Абоянцев отсиделся в сторонке.
И первым вмешается Самвел.
Кшися даже удивилась тому, как быстро она успокоилась. Накормила своих человечков?кузнечиков, загнала в пещерку, укрыла, объявила отбой без вечерних сказок. Закуталась в меховое одеяло и села у входа в детскую, положив подбородок на коленки. Темнота наступила мгновенно, как это всегда бывает после захода луны, и бродить по траве уже как?то не тянуло. Сверху, с откоса, сорвался камень, потом, выразительно чмокая присосками, пополз кто?то крупногабаритный, но не удержался на крутизне, сорвался и сырым комом шмякнулся оземь.
— Но не убился, а рассмеялся… — негромко проговорила Кшися.
При звуке ее голоса гад пугливо шарахнулся, издал странный звук, отнюдь не напоминающий смех, и скатился в ручей, оставив после себя густой запах парного молока. Белого?белого молока…
Кшися стиснула зубы. «Завтра перебираемся на дальнюю стоянку. Приходит Инебел, и начинаем собираться, а как только появляется эта бредущая к нам пара — снимаемся с места. И больше никаких оттяжек. Пора начинать жить по?человечески. Пусть первое время — в таких же пещерах, но с посудой. Строим печь. Обжигаем горшки. Прикармливаем гадов, организуем молочную ферму. Человечкам?кузнечикам нужно много молока и фруктов. Впрочем, фруктовые рощи здесь повсюду…» Она невольно прислушалась: внизу, у подножия белых скал, шумели широколиственные стручковые деревья. Издалека это напоминает шум моря. А может, уйти к морю? Отсюда километров четыреста. Это непросто. И потом, на побережье не наблюдалось ни одного кемитского селения.
Какие?нибудь естественные причины, или опять воля проклятых богов? Кто?то сказал в Колизее: «Отжившие свое боги и пассивная, неопасная религия…» Ага, в самую точку. Мертвецы тоже неопасны, они ничего не могут сделать. Только убить — трупным ядом.
Ее затрясло — наверное, от ночного холода; она закуталась поплотнее и прилегла у стеночки. Но стоило ей лечь, как неведомо откуда взялась томительная, нудная боль, которая наполнила собой каждую клеточку, и все тело заныло, застонало, не находя себе места, и, словно оглушенная тупым ударом, Кшися даже не сразу поняла, что это — не физический недуг, а просто впервые испытанная ею смертная мука того одиночества, когда не хватает не всех остальных людей, а одного?единственного человека. «Не?ет, — сказала она себе, — так ведь я и до утра не доживу…» — и вдруг совершенно неожиданно и непостижимо уснула, закутавшись с головой в красно?бурый непахучий мех.
Проснулась она оттого, что где?то далеко внизу, за каменной грядой, запрыгал сорвавшийся камешек. И еще один. И шорох. По тропинке подымались.
Кшися вскочила, путаясь в меховой накидке, почувствовала — не может бежать навстречу, ноги не держат. Прислонилась лопатками к остывшему за ночь камню и как?то до странности безучастно смотрела, как раздвигается плющ, и чтобы не позволить себе ничего подумать, она начала повторять — может быть, даже и вслух: «Сейчас выйдет Инек… сейчас выйдет Инек… сейчас…»
Мелькнул край одежды, и из черного проема неестественно медленно показалась смутная, расплывающаяся фигура — Инебел, и за руку он вывел еще одного Инебела, и следом вынырнул третий, и все они, держась за руки, неуверенно двинулись к ней, и походка у каждого из трех Инебелов была разная, и они остановились, и тоненький голосок Апль произнес:
— Это Тарек, у него тяжелый горб, и поэтому он очень сильный, а это Тамь, ее глаза различают только день и ночь, и поэтому она слышит все звуки и запахи.
Кшися зажмурилась до зеленых кругов в глазах, потом подняла ресницы — в утреннем золотом сиянии перед нею стояли три съежившиеся уродливые фигурки, полиловевшие от холода и усталости.
— Да, — сказала она каким?то чужим, неузнаваемым голосом, — да, конечно. Отогрейтесь немного, и мы начнем собираться. Как только придет Инебел, мы двинемся на другую стоянку.
Она смотрела на Апль и ждала, что та скажет — да, пора собираться, Инебел идет следом, сейчас будет здесь…
Но вместо этого услышала:
— Не нужно больше ждать. Инебел не придет. Никогда.
И она вдруг поняла, что знает об этом уже давно.
Привычная уже дурнота ринулась из?под сердца во все уголки тела, заполнила тошнотворной чернотой мозг, начала пригибать к земле… Господи, помереть бы сейчас! Так ведь нельзя.
— Что же теперь, старшенькая?одиноконькая? Что же теперь — обратно в город?
И так спокойно, словно в город — это вовсе и не на смерть!