Рыбак, лежавший на самых корнях смоковницы и судорожно прижимавший обеими руками колени к груди, еще несколько раз вздрогнул и затих.
— Мы его держим, — сказал Инебел, — скорее.
Только тогда Сиар с братьями сорвались с мест и выскочили за калитку. Вдоль ограды мелькнули их тени, и было слышно, как они поднимаются вверх по дороге, туда, где упал подслушивавший. Тихая возня донеслась до стен едальни, потом кто?то всхлипнул или пискнул — не разобрать. И тогда тишина стала жуткой.
Лилар возвратился первым. Он подошел не к отцу, а к Инебелу, застывшему в напряженной позе.
— Собственно, все, — сказал он несколько недоуменно. — И как это ты его…
Юноша медленно выпрямлялся. А ведь он и сам чувствовал, что все. Давно чувствовал, еще раньше, чем эти выбежали за калитку. Все.
И рыбак уже разжал свои сведенные судорогой руки и, цепляясь за кору, бесконечно долго поднимался и Так и остался стоять, прижимаясь лицом к стволу смоковницы.
Шумно дыша и осторожно ступая, протиснулись в калитку остальные. Подошли, зашептались с отцом. Арун только одобрительно крякал. Потом поднял голову, поискал глазами просвет в листве.
Небо было прозрачно?синим, как всегда перед самым заходом вечернего солнца. Еще немного, и наступит ночь, время тишины и спасительной темноты.
Арун опустил голову, и взгляд его невольно встретился с широко раскрытыми глазами молодого художника. Он шагнул вперед, отыскивая слова, которые можно было бы сказать сейчас своему ученику, но тот шатнулся в сторону и боком, как?то скособочившись, словно кривой худородок, заторопился к калитке. Гончар просеменил за ним до ограды, выглянул — юноша стремительно мчался вниз, забыв свернуть в боковой проход к своей улице. Ну да, этого и следовало ожидать. Не домой ведь. К призрачному обиталищу.
Арун, неодобрительно покряхтывая, вернулся на свое место. Повел носом. Черная лужица ягодного сока, до которой доходило тепло открытой печи, источала щемящий, едва уловимый дух.
— Кликните женщин, пусть замоют, — велел он брезгливо. — Да сажайте чаши на обжиг, а то печь стынет. И рыбину приберите.
И сел на свое место в проломе, ожидая, пока затихнет привычная суета последних дневных дел.
Рыбак, отвернувшийся к стволу, пошевелил плечами, словно сбрасывая оцепенение.
— Вечернее солнце больше не светит, — проговорил он совершенно спокойно. — Дай нам еще одного из твоих сыновей.
— Сиар, — позвал гончар старшего, — пойдешь с ними до озера.
Четверо двинулись к выходу. Арун проводил их, у калитки кто?то — в темноте было не разобрать, кто именно, — вдруг запнулся, повозился немного, и в руке гончара очутилось что?то небольшое и круглое.
— Тебе, учитель, — послышался почтительный шепот.
Арун медленно сжал руку. Даже у него все внутри бьется, словно «нечестивец» во время пожара. А эти спокойны. На этих положиться можно. Вот как сейчас.
Поодаль слышался тягучий, продолжительный шорох и плеск: тащили тяжелое из?под мостков.
Арун медленно сжал руку. Даже у него все внутри бьется, словно «нечестивец» во время пожара. А эти спокойны. На этих положиться можно. Вот как сейчас.
Поодаль слышался тягучий, продолжительный шорох и плеск: тащили тяжелое из?под мостков. Пригнувшись и ступая в ногу, промелькнули в темноте — вниз, мимо Обиталища Нездешних, в обход его, чтобы не попасть в полосу свечения, и к озеру. Только бы догадались возвращаться разными улицами.
Шаркая ногами, он уже в который раз за сегодняшний вечер вернулся от калитки на середину двора. Тяжко. Посмотрел подношение — ай?яй?яй, а ведь луковичный каштан! Выпуклые полосочки спирально обвивают плод, бегут к светлой верхушечке. Ах ты, красавчик, ах ты, радость моя пучеглазенькая. Не переставая любоваться подарком, он подождал, пока отрастет и окрепнет ноготь, потому бережно вскрыл каштан и выколупал сердцевину.
Подумал — не оставить ли на утро, когда будет светло? Нет, все равно ждать Сиара.
Он скрутил лыковый жгут, поджег в печи и побрел в дальний угол, где стройным полукругом высились темные часовни?хоронушки. Безошибочно угадал свою, осветил.
Внутренность глиняного корыта была сплошь усеяна половинками самых разнообразных каштанов — круглых и продолговатых, волнистых и витых, дырчатых и пупырчатых. Он постоял, разминая комочек глины. Дошли они до озера или нет?
Свободных мест, куда можно было бы вставить эти половинки, оставалось совсем немного. Арун еще раз оглядел редкостные скорлупки: хороши. Ни у кого таких нет. Ну и быть им в самом верху.
Он еще раз прислушался, уже совершенно машинально, словно отсюда можно было уловить жадный всплеск озерной воды. Да, теперь уж, конечно, дошли.
Он вздохнул и принялся вмазывать в хоронушку свой каштан, любовно смахивая каждую лишнюю частичку глины.
9
— …будто где?то в Эдеме он встречал серафима с ереванскою розой в руке… — закончил Самвел обиженным голосом, потому что его никто не слушал.
Наступила пауза, заполняемая только повизгиванием металла.
— Вах?вах?вах! — прокудахтал Алексаша, который свирепо, хотя и не на вполне законных основаниях ревновал Самвела к Кшисе. Первые дни был парень как парень, а теперь распустил хвост, фазан араратский, бормочет стихи — только и слышишь с утра до ночи: Рипсиме! Сароян! Три звездочки!..