Феерия для другого раза I

Автор: Луи-Фердинанд Селин

Жанр: Классика

Год: 2003 год

,

Луи-Фердинанд Селин. Феерия для другого раза I

ЖИВОТНЫМ

БОЛЬНЫМ

ЗАКЛЮЧЕННЫМ

* * *

Ужас реальности!
Все названия и имена, персонажи и ситуации в романе вымышлены!
Целиком и полностью вымышлены! Ничего общего с реальностью!
Это только «Феерия»…
и к тому же!..
для другого раза!

Вот и Клеманс Арлон!. Мы с ней почти однолетки… Какой странный визит! В такой мо-мент… А впрочем, ничего странного… Она приехала, несмотря

на воздушные тревоги, поломки и остановки в метро, перегороженные улицы… и так издалека!.. из Ванва… Клеманс почти никогда не приезжает

просто так, навестить меня… ее муж, Марсель, тоже… она явилась не одна, а в сопровождении сына, Пьера… Она сидит там, за моим столом, ее

сын стоит, подпирая стену. Он предпочитает смотреть в сторону, только изредка косит глазом. Это вынужденный визит… Она тоже смотрит на меня

искоса, сидя в пол-оборота… и она, и сын явно нервничают, они размышляют и прикидывают… им, как и всем нынче, приходится усиленно

размышлять, встречаться, знакомиться с нужными людьми, такие времена… Уже месяца три или четыре, как они уверовали, что мне и в самом деле

порядочный человек руки не подаст, не глянет, разве что в лицо плюнет… отпечаток происходящих событий, вот и все. Люди всегда ведут себя

практически одинаково при одних и тех же обстоятельствах… привычки-то одинаковые… Как утята маршируют за матерью, в Домесниле, в Булонском

лесу, все сразу равнение направо!.. равнение налево! сколько бы их ни было, десять!.. пятнадцать!.. одинаково! все поворачивают голову

направо! все, как один! Клеманс Арлон, которая смотрит на меня искоса… это целая эпоха. Будь у нее десять… двенадцать… пятнадцать сыновей…

они бы все совершенно одинаково врали! Я, понятное дело, вероломный, продажный, предатель, которого собираются убить… завтра… послезавтра…

через неделю… Предатель — это их невольно зачаровывает… у всех какие-то мысли, встречи, знакомства… Этот Пьер похож на мать, внешне и

внутренне, это точно… но она в молодости была красивее, чем он, более тонкие черты лица, более правильные… Я афинянин, я придирчив к

внешности… своей духовной ипостасью, Господи Боже, я доволен… Что касается этих, их мораль — это их забота, у них довод один: они все хотят

меня убить… не именно Клеманс! или ее сын! все!.. под любым предлогом, под тем или иным предлогом, сейчас война, боши, г-н де Бринон…

жертвы черного рынка! оборона форта Монруж! у них всегда найдется предлог…
Я говорил, что Клеманс когда-то была действительно красива… в свое время… ах, наша молодость!.. Парень, я смотрю на него… от него разит

ложью… те же наклонности, что и у ма-тери. Он отказался сесть, он подпирает спиной стену, ему неудобно… Он переминается… одна рука в

кармане… Они говорят обо мне у себя дома, за обеденным столом, с друзьями, с соседя-ми… Здесь то же самое, те же неприятности, те же

сальности вместе с глупостью… Уже не-сколько месяцев, как повсюду сплетни… а кстати, было бы неплохо, чтоб меня убили, очень за-бавно!

ужасно патриотично!.. только они не могут договориться, выколоть ли мне глаза, четвертовать или закопать в землю живьем… Это тема для

обсуждения в кругу семьи, в театре и переходах метро (во время тревоги)… Конечно же, у семейства Арлон, которое меня знает уже больше

тридцати лет, есть что порассказать о моих слабостях, привычках, пристрастиях! Они обсуждают это постоянно! там, в Ванве, открыт

Университет по изучению моих грехов! мои из-вращения, мои неправдоподобные заявления… уже одно единственное мое извращение стоит тысячи!

десяти тысяч веревок! Да уж, друзья — это живая «полицейская книга»… все тепленькое — с пылу, с жару, животное тепло…
Этот парень, скрытный, замкнутый, он изучает юриспруденцию… Он однажды станет судьей, все может быть.

Сегодня он в первый раз видит так

близко приговоренного к смерти… приговоренного к завтрашнему повешенью… наконец-то повешенного?… я не очень-то разби-раюсь… Радиостанции

вещают противоречиво… повешенный! обвисший! бесформенный!.. чет-вертованный?… в любом случае, наказание близится… Вопрос времени… Так

вещают «Бразза-виль», Берн или Тобольск, изо всех окон квартала вырывается, завывает, ревет, фальшивит… В динамике бодрый голос из Лондона

сипит о «посаженном на кол»!.. Из Нью-Йорка вопят «ату его!», «Монмартрское чудовище изрублено на куски!»
Поэтому они и явились вдвоем… Клеманс и ее сынок… Так легче… Я не часто слушаю ра-дио, но больные мне рассказывают… Они в Ванве весь день

слушают «Убийственные волны»! Приемники включены на всю мощность! Окна открыты настежь! Ну, давай же! «Боши разбиты! Составляйте

собственные списки!» О, в Ванве люди с крутым характером… и в Безоне тоже! мои пациенты!.. и здесь, на Холме! даже в моем собственном

доме!.. я вам об этом еще расска-жу… они приехали, чтобы присутствовать при неизбежном… Клеманс и ее сын… Парень не осмелится меня пришить,

вот так прямо, без обиняков! без разговоров… пух! Может, небольшой револьверчик?… Он щупает карман… Не думаю… Он скрытен, высокомерен, но

не дурак… Нужно быть полным идиотом, чтобы убить человека в упор… Тут требуется некоторое исступ-ление, фанатизм… у него же нет мании… Я бы

почувствовал… Если б они пришли втроем или вчетвером, они бы довели друг друга до исступления… но в одиночку он беспомощен, вот и все…

придурок!
— Прыщик, малыш?
У меня вскочил на подбородка прыщ, размером с ноготь, я его трогаю… У него тоже полно прыщей…
— Ты их расчесываешь?
— Как?… Как?… Как?… — он испугался… все понятно…
— Дерьмо! — раскрякался, что утка, — как, как, как…
Я знаю, что говорю, этот малый может с легкостью убить, но только в компании четырех или пяти таких же, как он. Черт! Зачем же они приехали

из такой дали? Чтобы вступить в права наследования? Может, убедиться, что я уже убит?… они подумали… И поэтому они здесь, про-стофили?…

удивлены?… Клеманс подвигла на это, наверное, страсть? старая влюбленность? хотела меня предупредить? У нее умиленное лицо… но это долго не

продлится! Двадцать радиостанций каждый день выносят мне приговор…
Ах, дорогая Клеманс! Ах, дорогой Марсель! Ах, дорогой Малыш!.. Ничего, кроме воспо-минаний!.. Придут ли они уронить слезу на мою могилу?…

меня четвертовали, бросили соба-кам… Собаки сейчас голодные… не то, что хозяева! Это звучит в каждом сообщении, на всех радиоволнах! Под

прямым прицелом в час «X» гнусное чудовище! вздыхать не время!
В результате Клеманс и ее парнишка явились несколько преждевременно… Они хотят всех опередить, опередить толпу… и что за беда, что знакомы

со мной всю жизнь, что мы были членами одной семьи после 14-го! Парень, затаившись в углу, в полумраке, рассматривает книжки, в конце

концов, это мои полки… Уж Клеманс наведет тут порядок! Никаких разбросанных повсюду книг! Нет! Я сам их никогда не убираю! Они же пришли ко

мне как «будущие наследники»… Ох, как у Клеманс мрачно! ее int rieur … О черт, я начинаю выходить из себя! И вообще, я слишком добродушен!

Парень! Веревка! Браззавиль! Гильотина! Наследство! Да пошли они все с их любопытством! Я смотрю на Клеманс, я прекрасно вижу… не осталось

ни капли былой красоты… опухшая, в морщинах, мертвенно-бледная… Мне хочется сказать ей: уличная девка, ты всего лишь толстая грязная шлюха!

Мне плевать! На тебя, на твоего мальчугана! черт вас всех побери!
Они жаждут грязи! Они пришли поглазеть на смертника, которого завтра повесят, она сама почти труп, она… сочащаяся гнилью дряхлая развалина,

старая климактеричка! Желчь! Плоть женщины оплывает, как воск, прогорклое сало тает, течет, обтекает, сочится под нее! преисполненные яда

мерзавки, кровотечения, фибромы, жировые отложения, вздувшаяся печень, мольбы… Конец восковых свечей ужасен, конец дам тоже… Месса

окончена… Выходите! Выходите! Нечего ухмыляться!.

.
И вот они тут, оба… Ну и?… Ну и?… Они говорят? не говорят? Чего они хотят, в конце-то концов? Прочь! У них не надолго хватило смелости!
— Убирайтесь! Вон!
Я их подталкиваю…
Никакого ответа!
Мы не вчера познакомились, я хочу сказать, Клеманс и я… уже тридцать два года, я счи-тал… тридцать два года заслуживают уважения… Здание,

которому тридцать два года, — впе-чатляет! Собаки подохли, лифт не работает, консьержка превратилась в старуху… Я ищу для вас сравнение…

потрепанность…
День нашей первой встречи так далеко… У меня хорошая память, я выцарапываю события из тьмы времени, я не могу ничего забыть… Это не

доказательство ума… И не для того чтобы похвастаться своей памятью… в конечном итоге, это так… Я называю месяц и число, 15 мая, Валь…

больница, Валь-де-Грас … Валь был так давно! Я не хочу потерять вас в своих воспо-минаниях… Я поворачиваюсь к молодому человеку, стоящему

там, у стены, неблагодарный уб-людок… Не буду описывать его в деталях, он того не стоит… Ом iiw риг по карманам… не страшно… все молодые

люди шарж и карманах… револьвер? эрекция? Лучше бы я снова заго-ворил с ним о его прыщах… Какой-нибудь лосьончик?… Ба! Тем хуже! Они не

уйдут… Они голлисты… вся их семья… Конечно, так оно и есть! Это модно… Ненависть в моде!.. Ненависть есть всегда, она никуда не девается,

но теперь стала модной!.. Таких в Париже четыре миллиона, кипящих ненавистью, ненависть в моде… четыре миллиона — уже нечто!.. Последний

фриц на Вилетт, сабли наголо! Заклятый враг! Удавленники, воры, принципы, Честь, Родина! Я часть великого подъема, мои почки, череп, аорта…

кусок сырого MHCii, толщиной в метр, вам обеспечена площадь Конкорд! Разделка туши предателя! Расписано по минутам, точный удар, не то что

прыг-скок на Марне! возня «а ля Верден»! Добыча для одного из тысячи! совершенно откровенно все рискуют! Воплощенные мечты женщин, девушек

и кожевенных заводов! Кожа — отрасль государственной промышленности! Игра в охоту! Охота на загнанного, затравленного зверя — что не охота,

а добыча, на блюдечке с голубой каемочкой!
У него, наверное, «браунинг», у парня этого, ну что за притворщик? чем он рискует? ничем абсолютно! Слава? Модель! Наставил дуло, пух! Пуля

в сердце! Это не бред! Если бы их было шесть или семь! Один — не толпа… А ему бы хотелось… Клеманс — понятное дело, она зарится на мое

жилье, вид на весь Париж, лифт, совсем рядом метро… Они же живут в четырех комнатах в Ванве… удобных, конечно, но маленьких! Она мечтает

посидеть у моего открытого окна… потом она оглядывает мебель, потолок, цепкий взгляд, как будто она собирается снести перегородку, как

будто она уже переезжает…
Все радиостанции со смаком сообщают, что моя квартира сдается, улица Гавено, дом 18, Монмартр, они даже указывают этаж, восьмой!.. даже

лестничную площадку…
Возможно и даже вероятно, что они от меня избавятся, распяв меня… разорвут в клочья на тротуаре…
Всегда приветливая мадам Эсмеральд, из 15-й, меня предупредила об одной даме, имя ее не могу еще назвать… Мадам Эсмеральд — маникюрша, ее

клиентки, они знают все… Так же, как и о высадке, они знают час, точное место… Все радиостанции говорят об этом, не оставляют никаких

сомнений. Они об этом болтают! кафе, толпы, тротуары! Этот общий гомон… Боши разбиты! Осталось истребить всех остальных! (12) Волны

захлебываются собственным хрипом от Томска до австралийского Сиднея, от Абердина до Чада, мол, это будет отбивная, фрикасе из кролика под

белым вином, такого не видали уже три века! прольется кровь как из ведра, кишки будут гнить повсюду! липкие трупы, груды трупов нацистов!

вся шайка! «Составьте ваши собственные списки!» Союзный десант уже взлетает!
Я тоже создан для полета! Я себя представляю в полете! Я уже лечу! Не только г-жа Эсме-ральд! Другие хорошие люди мне тоже намекали… что я

рассеянный, невнимательный… к тому же радиостанции! На тридцати двух языках! Сразу же после D barquement, полное обращение нации к Западу!

всех сволочей на крюки в мясной лавке! По крайней мере, пятнадцать трупов в каждом квартале! Может, и больше! в каждом подъезде! Это

приказ! Это наше светлое буду-щее! Всеобщее ликование! У меня не так много осталось времени! Франция задыхается… уже три или четыре месяца,

как за мной следят… Очередь любопытствующих у дверей.

. даже

лестничную площадку…
Возможно и даже вероятно, что они от меня избавятся, распяв меня… разорвут в клочья на тротуаре…
Всегда приветливая мадам Эсмеральд, из 15-й, меня предупредила об одной даме, имя ее не могу еще назвать… Мадам Эсмеральд — маникюрша, ее

клиентки, они знают все… Так же, как и о высадке, они знают час, точное место… Все радиостанции говорят об этом, не оставляют никаких

сомнений. Они об этом болтают! кафе, толпы, тротуары! Этот общий гомон… Боши разбиты! Осталось истребить всех остальных! (12) Волны

захлебываются собственным хрипом от Томска до австралийского Сиднея, от Абердина до Чада, мол, это будет отбивная, фрикасе из кролика под

белым вином, такого не видали уже три века! прольется кровь как из ведра, кишки будут гнить повсюду! липкие трупы, груды трупов нацистов!

вся шайка! «Составьте ваши собственные списки!» Союзный десант уже взлетает!
Я тоже создан для полета! Я себя представляю в полете! Я уже лечу! Не только г-жа Эсме-ральд! Другие хорошие люди мне тоже намекали… что я

рассеянный, невнимательный… к тому же радиостанции! На тридцати двух языках! Сразу же после D barquement, полное обращение нации к Западу!

всех сволочей на крюки в мясной лавке! По крайней мере, пятнадцать трупов в каждом квартале! Может, и больше! в каждом подъезде! Это

приказ! Это наше светлое буду-щее! Всеобщее ликование! У меня не так много осталось времени! Франция задыхается… уже три или четыре месяца,

как за мной следят… Очередь любопытствующих у дверей. Тук! Тук! Тук!
Они стучат.
— Здравствуйте, доктор!
Они смотрят на меня исподлобья… даже самые решительные из них стесняются, здесь, сейчас… у них тоже рыльце в пушку. У них души мясников… Я

их гипнотизирую взглядом из-за угла. Мужчины нерешительно блеют, дрожат от страха, движения их беспорядочны, женщины возбуждены!

откровенно!.. молодые — совсем явно! Они уже видят меня на крюке, четвертованного, кастрированного. Быстрей! быстрей! говорят они себе! Его

язык! Его глаза! Вожделение их переполняет, они садятся мне на колени, они меня нежно целуют!.. на улице меня окликают… о, тоже тайком…

знакомые, люди, которые со мной почти никогда не заговаривали… им нужно сказать мне словечко. Я знаю эти взгляды, эти самоуверенные

взгляды…
Уже давно боши поддаются, но вот уже точно три-четыре месяца, как можно считать их действительно разгромленными… И все эти три-четыре

месяца я пожираю глазами сиськи обе-зумевших баб…
Так странно, непривычно, они приходят, чтобы на меня поглазеть!.. Эти тук-тук не закан-чиваются… Моя дверь! Моя дверь! Я не отличаюсь

особой приветливостью, даже вежливостью, я обрываю! я обрываю их речи…
— Главное! быстро! До свидания! Пока!
Тук! Тук! Следующий! Следующая!
— Доктор, пожалуйста!
Это трагедия, скажу я вам, мне бы надо было быть уже далеко… в Лапландии… в Португа-лии… начиная с первых же визитов-«смотрин»… с первых же

косых взглядов… ослепших… Вот главный признак!.. В этом интересе окружающих — жестокость, они приходят посмотреть на ваши трупные пятна…

побыть рядом со смертью, которая их не коснется, не причинит вреда их дорогому «эго», пришло время… их время… примириться со смертью!..

Улыбнись же смерти, своей смерти, воспользуйся тем, что она совсем рядом, заведи с ней дружеские отношения… Они бросают ей в пасть вас

вместе со всеми потрохами… советуют ей ухватить покрепче и больше не отпускать… чтоб она им показала, этим шакалам… что она, смерть, вас

взяла, проглотила! Чтоб это стало для вас настоящей Голгофой! Только для вас! Они ведь пришли поаплодировать смерти, такие воодушевленные…

Они же так ратовали за вашу казнь!.

. Эти тук-тук не закан-чиваются… Моя дверь! Моя дверь! Я не отличаюсь

особой приветливостью, даже вежливостью, я обрываю! я обрываю их речи…
— Главное! быстро! До свидания! Пока!
Тук! Тук! Следующий! Следующая!
— Доктор, пожалуйста!
Это трагедия, скажу я вам, мне бы надо было быть уже далеко… в Лапландии… в Португа-лии… начиная с первых же визитов-«смотрин»… с первых же

косых взглядов… ослепших… Вот главный признак!.. В этом интересе окружающих — жестокость, они приходят посмотреть на ваши трупные пятна…

побыть рядом со смертью, которая их не коснется, не причинит вреда их дорогому «эго», пришло время… их время… примириться со смертью!..

Улыбнись же смерти, своей смерти, воспользуйся тем, что она совсем рядом, заведи с ней дружеские отношения… Они бросают ей в пасть вас

вместе со всеми потрохами… советуют ей ухватить покрепче и больше не отпускать… чтоб она им показала, этим шакалам… что она, смерть, вас

взяла, проглотила! Чтоб это стало для вас настоящей Голгофой! Только для вас! Они ведь пришли поаплодировать смерти, такие воодушевленные…

Они же так ратовали за вашу казнь!.. Ах, ну еще часочек жизни! сделайте одолжение!.. Это сговор Инстинктов!
Дурак тот, кому слишком рано становится на все наплевать! Вот и вся мораль!
А в целом, я хорошо себя чувствовал, в полном сознании был, но ужасно измотан… И по-том, во мне почему-то жила старомодная учтивость… Все

это скопище возле дверей!.. пинком под зад! Это было бы уважением к себе! Господи, мне не в диковинку! Я не должен был никого принимать… я

измотан, я измочален еще начиная с 14-го, у меня тысячи причин быть неблаго-дарным, невыносимым. И все-таки я иду им открывать! Тук! Тук!

Бедная моя дверь! Дьявол! Под зад!..
Это было бы единственно умным поступком! А что если они приходят сюда, чтобы снова меня преследовать? Не только домой, и в Диспансер тоже,

в Безон! Десять, двенадцать, пятна-дцать человек ждут встречи со мной… Мне бы им сказать по-хорошему: «Я не принимаю!» Оп! все-таки! но

они обижаются! Как-никак, люди находятся рядом с висельником. Их эмоции грозят вас поглотить!.. если вы с ними болтаете, они бормочут…

нужно быть осторожным… тактичным! или же не показывать виду, что вы заметили, как они вас обнюхивают… пожиратели падали… Клеманс, она тоже…

еще старая дружба, о которой она хочет со мной поговорить… не осталось больше старой дружбы… разинув рот… переминаюсь с ноги на ногу,

пересаживаюсь на краешек стула… бормочу какие-то слова… замолкаю… Я смеюсь… Я заливаюсь…
— Давай, Клеманс! Давай!
Я ей помогаю! Я покашливаю. А если ей показать моего птенчика? если бы спустить шта-ны прямо здесь? Хлоп! Исчезли бы ее комплексы? Я думаю

об этом… думаю об этом… Ах, я слишком надрываюсь! увы!.. встряхнись… «Ах! Ах!» — промолвила бы она. Вот и все. Красивая история. Ей

хочется, чтоб я ее выставил пинком под зад! Я избегаю насилия. Я, который еще совсем недавно был так жесток… Черт побери, мой характер и

все, что я растерял тут и там… Сейчас я сомневаюсь во всем… наверное, из-за постоянного недосыпания…
Забавно, что ее муж, Марсель, не приехал… Он нашел предлог… В некоторых семьях суп-руги соревнуются в подлости…
— Ну так я поеду одна! — так она сказала…
Но чего же они от меня хотят, чего? Марсель, сын, семья, они все заодно… она самая сме-лая!.

. Они все голлисты! конечно!.. голлисты

сопротивляются мощно!.. Марсель обзавелся бист-ро, таким себе еврейским кафе-ресторанчиком и даже складом… Он мне объяснил… что у него

тогда стояли боши, теперь он вернул бистро назад, еще до Сталинграда… да, с тех пор он не приезжал ко мне… со Сталинграда… Сейчас все

становится малость забавным, после Сталин-града… Он не держит на меня зла… Слова худого никогда не сказал… Но так как обо мне суда-чит весь

его квартал, он тут же поворачивает на 180 градусов… он только и говорит, что обо мне… «Он болтун, он пьянчужка, он хвастун…» Он треплет по

всему Ванву, продажная свинья, что вот я какой! Что мы были когда-то товарищами… Но со времен моего «нацизма»… все, кранты! finish!

finibus!
До войны он лизал мне задницу… «Селин, мой друг!..» Сейчас обнаглел! Да, это правда, мы дружили… Мы были вместе в Валь. Операции, города,

награды, за настоящие ранения, полученные в настоящей войне, об этом можно говорить с гордостью, не для того чтобы на грош что-то выгадать…

но… сейчас другие времена. Он даже не может себе позволить со мной увидеться… Я могу сказать, о чем я думаю!.. Что лежит на сердце!.. Еще

одно откровение мне не повредит… Франция — это всеобщее признание, что началось со св. Женевьевы на горе ее у Вердена в 17-м, сейчас это

только любопытствующая толпа, люди в массе своей вовсе не религиозны. Я их вижу здесь… они смотрят искоса, парень, его мать, они

отвратительны!.. пример неблагодарности… с ними, и с тысячами таких же, как они, я всегда был благороден, приветлив, даже сентиментален… а

они пришли ко мне как могильщики! Они и все остальные! У меня нет реестра собственных слабостей, я плюю на них, хотя, черт возьми, это

невозможно! Все из меня ушло! Вытекло, утекло, и живая сила, и мягкость… как доказательство: обобранный до нитки, собственная шкура —

единственное достояние! да и та дырявая! Тюрьма под конец жизни! Нормалек!
— Вы кончили!
— Вполне возможно!
— Молодцом!
— А в чем моя заслуга?
Было бы у меня состояние, я бы оставил им все. Я обдумываю, что сказать, вот ведь выдал-ся случай, я на них смотрю внимательно. Ладно,

короче. Люди ко мне всегда относились не очень хорошо. Их во все времена интересовали добыча, погоня, кровь! Это началось в 14-м! Все в

строку! Сперва они кричали о законе, потом судили-рядили в полиции! Я хотел им, своим со-ратникам, спасти голосовые связки! их смрадные

глотки, их сердца, полные дерьма, помочь им избежать Бойни… мои книги предназначены для этого.
— Гордецы! — как они возмущаются. — Лучше смерть! Братья по крови, я вас обожаю! Лю-бовь моих бессонных ночей, ура! Я загоняю Каина в угол!

Берегись! Победа! Я тебя вижу! Pro Deo! Раскрои мне череп! Сделай рану пошире, братец, пошире! Чтобы небо вошло! Звезда только для тебя?

ты ее очень хочешь? в подарок — моя жизнь! А могу ли я тебе помочь? Ты хо-чешь меня поцеловать? Если я ему, этому пацану, дам сейчас

огромный молоток и предложу раскроить мне башку? мне, здесь, сейчас же, у меня дома? Он не осмелится!.. Он струсит… При-дут другие,

взломают двери, разгромят библиотеку… Я размышляю… Я предчувствую… Чтобы я не жаловался, мне отрежут язык, выколют глаза, а чтоб было

смешнее, выкинут в окно на тро-туар… А там за меня возьмутся другие… Привяжут к хвосту лошади, и гоп, лошадка! пустят во весь опор!

проспект Опера, площадь Конкорд, как королеву Брюно.

Я читал об этом в учебнике истории, в школе, что возле сквера Лувуа, в начальной

школе, чтоб вы уверовали, я как есть местный, аттестат зрелости и все такое!
Все произойдет в присутствии огромной толпы, перед всем городом, вывалившим смотреть на казнь, как на праздничное зрелище! Ах, я возбужден,

такова моя природа… но я не забываю ни о своих обещаниях, ни о посетителях, ни о вас.
— Вот человек, сбившийся с пути!
— Я? Я не сплю?
Я вижу Клеманс и ее сына, они сопят!.. они обнюхивают мою библиотеку, мои пожитки, мои коллекции, кстати, очень хорошо продаваемые… Они уже

воспользовались… (о, это важное замечание!) другими моими неприятностями!.. моим провалом в Рюэй! Опять катастрофа! Ах, моя клиника! моя

дорогая клиника!.. Они говорят себе: это непременно нужно сделать!.. Нужно туда смотаться до официальной продажи!.. такой шанс, другого

случая не представится! Они пришли в числе десяти тысяч других грабить меня! Это вопрос времени!
— Поторопись, Клеманс…
Я снова думаю о Рюэй, пришло время снова вспомнить о нем… красивые деревья… парус-ные лодки… мой санаторий! какое невезение! Он только

заканчивает учебу, этот парень… Он унаследует все мои книги… Это проклятие всей моей жизни, никогда ничего не могу сберечь, никогда и

нигде, ни единой книги… Судьба у меня отняла все! Хозяин предлагал мне все про-дать… я их подначиваю: друзья мои, угощайтесь! Они

упаковывают мою библиотеку… парень выбирает чтиво! мамаша — исключительно кухонные принадлежности! Марсель же — погреб!
Ничто менятак не опьяняет, как тяжелейшие крушения, я просто хмелею от несчастий, я не ищу их специально на свою голову, но они настигают

меня, как гости, имеющие привилегию входить в мой дом… Я же рассказывал вам про Рюэй, я начал с того момента, когда все пошло наперекосяк!

Какое было предприятие! Двух секретарей из Шату под зад! Я зову вас на помощь, мои смелые друзья… Я хочу сказать Арлон Клеманс, парню…

Замки уже опечатаны! Распрода-жа уже завтра! Пусть они нажрутся! Все ради дружбы! Они мчатся на всех парах… эти ловкачи! они привезли даже

тетушку из Нанта, ту, которую приютили на пару дней! они увозят все мои инструменты! спешат успеть за одну ночь! колокол! из Рюэй к себе

скорей! что за прелесть! на плечах, потом в машину на руках, туда, обратно, можно было бы заполнить три грузовика! в придачу библиотека и,

по крайней мере, двенадцать ящиков с бутылками, пять шкафов меди-каментов, мой «Пупинель», Два термостата, двадцать четыре кровати,

кухонное оборудование в комплекте…
Обалдеть… К рассвету у меня не остается ничего, кроме полусотни журналов «Обзор двух миров»… я хочу сказать, переплетенных, в приличном

состоянии, да мотоцикла с коляской, ну, еще «Пашон» и пять спринцовок… Чтобы не говорили потом, будто я ничего им не оставил… стоило бы,

по крайней мере, взять с них пару расписок. Ах, расписки для наголову разбитого! но вот что меня немного утешает, Марсель, его жена и их

выблядок, да еще тетка спасли все это! не для меня! для себя! Я, лично, не люблю реликвии… я считаю, что они приносят беду… мне бы

хотелось оказаться на дне и заново начать жизнь… с большим энтузиазмом!.. Со всем усердием! Нет! И к черту все эти их сложности, все эти

романтические иллюзии! я не занимаюсь больше прожектерством!.. Столовая, гостиная, двадцать комнат, обиталище буржуа, банковский счет!..

черт! Только стетоскоп, ручка, некрашеный деревянный стол… без гроша!.

. Со всем усердием! Нет! И к черту все эти их сложности, все эти

романтические иллюзии! я не занимаюсь больше прожектерством!.. Столовая, гостиная, двадцать комнат, обиталище буржуа, банковский счет!..

черт! Только стетоскоп, ручка, некрашеный деревянный стол… без гроша!.. и без прикрас!
Идите подавитесь и обожритесь! Вздор! Ваш скарб вас и придавит! жизнь вас скрутит! Вы катите свою тележку, бредете, спотыкаетесь,

шатаетесь! опускаетесь еще ниже! обрывки, лохмо-тья, ненужный мусор! Судьба — самый строгий судья, она вам ужо задаст головомойку…
Трудно пасть еще ниже, чем в одиночное заключение! Тем более в ссылке!.. Забрали иг-рушки у балованного ребенка! Сколько рукописей они

уничтожили: пятьдесят лет писания, сверхчеловеческих усилий… Неплохо разыграно! Абсолютное разрушение, разгул ненависти вокруг,

парализованный придурок — это чудо, а я еще жалуюсь… моя бедная жена тут же, на убогом ложе, моя танцовщица, только что прооперирована… В

средневековье были и свои плюсы… иногда одно коротенькое прошение могло спасти от приговора… сейчас вы пишете толстенные тома, жалобы,

заявления…знаете ли вы «Двор Чудес», что на улице Реомюр? Сейчас там кинотеатр! Никакой милостыни! До наступления эпохи Освобождения по

одному слову короля темницы открывались! Рождество! Неужели! Пойдите да посмотрите! Ах, ситуация ди-кая! Король Олаф ничего не может,

оттуда, где я страдаю безмерно, меня не могут выпустить лишь по его приказу! Его бы высекла толпа, заикнись он об этом. «Освободите

подателя сего!» — досаждаю просьбами.
Действительно, я пишу отовсюду! с Монмартра, из дома! из глубины моей темницы! и в то же время с берега моря, из нашей хижины! Пересечение

мест, времен! Черт! Это же феерия, вы понимаете… это феерия… это будущее! Прошлое! Мнимое! Реальное! Усталость! Все-таки я до-думался до

одной шутки, что, мол, последний пес, отбившийся от своих и теперь бредущий вдоль сточной канавы, допустим, его зовут Пирам, меньше

терзается сомнениями, чем я!.. быть настолько затравленным псом, как ни одна собака на свете! Стесняться своего имени Пирам! можно вынести

ужас этого имени, Пирам! Пирам — еще не катастрофа!
Но это еще не все, мое непроизносимое имя! Есть еще и болезнь! есть еще и желания! Есть еще и шпионы повсюду… Вы увидите по мере развития

сюжета… если бы я сорвал их планы! если бы я много путешествовал! Они-то попутешествовали!.. Лили и Улисс… Безо всяких пи-кантных

подробностей я всегда готов предоставить вам свой прах… вам не интересно, вы меня никогда бы не прочли! Да, но меня считают подпольщиком!

Однажды все прояснится! (арест 23 февраля) и сто тысяч предъявленных к оплате счетов, долгов! другие суды, вызовы в Верхов-ный суд и т.

д.! самое страшное — тюрьма! Унижение! Лишение прав! Все!.. Стремглав с горы — это сила, однажды выдохнутая бездной и защищающая вас

каждый раз от ударов, от этих наше-ствий разинутых пастей… и опускающая вас все ниже и ниже, в пучину горя и слез.
Поразмыслите! круговерть ненависти!
Беспомощность, последний вздох… Точно! конечно! Вы испускаете дух — и привет! Лег-ким ветерком!
Но боль остается, язвящая, пробуждающая злоязычие! каждое движение отдается болью в сердце! Вы сердитесь! Вы спасены! Ненависть! не самый

блестящий выход… аморально… Черт! Это слова! плевать на мои мысли, мои жалкие потуги! Вернемся к фактам! Итак, я вам рассказы-вал, Рюэй —

это полный разгром, колокол, мебель и т.

п., я лавировал между тут и там, попробо-вал всего понемножку и тут и там, пытался применить свои

знания, но все на ветер, пустота!.. Перемены мест, самопожертвование… в городе, в провинции, в поле, проковыляв по дорожке, заползши по

лестнице на верхний этаж, ярый приверженец искусства исцелять, мастер перевя-зок, профессионал утешения, родов, предписаний и любитель

потискать сестричек… Вне стра-дания! вне микробов! усталости! смерти! и, по крайней мере, двадцати пяти других видов муче-ния!.. Ну а в

заключение злоключений… Дудки! как бы не так! Господи! При всех моих перевоплощениях — такая мизерная прибыль! Повсюду разбросаны мои

ощипанные перья!..
Единственное мое неоспоримое достижение — это диспансер мое создание, он бы затмил славу Бурбуля, Котерэ, санатория доктора Нери и даже

Энгьен с его термальным озером, стек-лянными куполами, парком. Отсюда хорошо видно: Саннуа, этот аэрарий для астматиков! в Мон-Дор — на

омнибусе! место пребывания королей Пти-Бурс! Ворота Парижа, туда и обратно! На меня напали изматывающие катары, осложненные моей

«финансовой несостоятельностью», которые меня одолевают с начала весны! я сказал, весна? да круглый год! Ах, место, о котором я так

мечтал! Вы видите карьеры над Аржантей, эти трещины в почве, естественная сухость! серебристая белизна южных склонов! покидая свой завод,

свой прилавок, они приезжали погостить пару часов у меня… и не теряли ни минуты! Сразу же приступали к лечению, развалиться в гамаке… жар

песков, сухость, вот и весь секрет! Пойдите поищите астматика в Сахаре! Вдохните воздух раскаленных песков! Черт побери Мон-Дор! Для людей

с деньгами у меня были дом и кровати, «ночной туберкулезный санаторий»! все окна открыты, все выходят на юг! Всегда на юг!
Один раз дело выгорело. Лечение шло прекрасно. Удача улыбнулась мне… Но вот насту-пил период дождей! Дожди лили как из ведра! мокрый песок

сползал под откос! Потоки с вер-шины Саннуа! Ливень, который бывает раз в году! Даже раз в столетие! Смыло берега Сены! Наводнение в июле!

Трое с хроническим катаром, которые все-таки пожелали остаться, хотели излечиться полностью, скользят на подъеме к Аржантей, увязнув в

грязи и неприятностях! В га-маках пусто — никого! Жуткая погода! Редчайшая! Я потратил год, я привел все в порядок… Не каждый же год

обрушивается на нас Потоп! Если бы у меня было даже сто тысяч франков, Мон-Дор был обречен! Аржантей-Саннуа, королева бронхов!.. Она —

решение «городского кольца»… Нужно было!выждать! ожидание стоит денег! «Санаторий для элиты и простых смертных». Лю-ди, умеющие ждать,

принадлежат Богу. На весах времени… У вас нет времени, вы пританцовы-ваете! Сколько времени понадобилось бы мне? Если начистоту — нужно

было три года… Два лета подряд выдались холодными… я вам расскажу про другие мои медико-социальные проекты… Они были забавны… но не так,

как Саннуа…
Нет, я не ухожу от темы! не думайте, что я несу, что бог на душу положит!.. Клеманс за-ставила меня задуматься… та самая, присутствующая

сейчас… я хочу, чтобы вы поняли эту личность… наши отношения.
Точнее сказать, тут прослеживается предметная связь, я прихожу в себя… становлюсь, так сказать, почти прежним… Простите меня! я, наверное,

задену вас, но я не знаю ни вашей про-фессии, ни ваших вкусов, ни даже милых увлечений, ни вашего положения… это другие миры — уровни,

характеры, состояние здоровья и ваше состояние! и возраст! А там, внизу, космические катаклизмы! взрывается народная ярость!.

. Я не знаю,

были ли вы занесены в списки… Простите, не знаю вашего происхождения. Какого вы рода?… Жопа на этой плахе? или на другой? Голова под ножом

гильотины? Они улюлюкают, как если бы вас уже заклеймили, схватили, распяли, исчадие ада, чертов урод, людоед, Магог, схваченный за горло

предатель, Гестапо, Ландрю , выпускающий кишки, мешающий спать добропорядочным гражданам? Родина, Армия, Вилетт, самые богатые кварталы

Парижа, вплоть до Блошиного рынка, Медрано на севере, Барбес (и улицы Трюдэн), от южных провинций до Антиб, Сиота? вы наверное меня

поймете… вот видите!
Короче говоря, самое худшее бедствие, которое могло бы только постигнуть Петьо на земле, а еще продать Дом Инвалидов на вес, Почетный

легион — Абецу , отдать площадь Конкорд под гаражи, Неизвестного Солдата — за двадцать марок, линию Мажино — за поцелуй! Тогда вам бы не

удалось валять дурака! освобождение! Как же! если бы вы были загнаны в угол, как я… толпы женщин, девицы на выданье, старые друзья грязной

пеной по углам, некроманы, утопленники, нажравшиеся падали, вы бы меня поняли! вы желали получить все и сразу! олухи, дураки, ваши потроха

трясутся, вы кряхтите в ожидании расчленения, стараетесь сохранить по-добающий вид… Задыхаются от вожделения, в стремлении вас скрутить и

сожрать вашу пе-чень!.. полные извращений, порождающих эти вожделения… расчет на внезапность!.. ваша слизь, ваши внутренности раскиданы по

всему тротуару… Вы слышите? Вы меня понимаете? это просто волшебно! кипуче! божественно! но я пока говорю только о мужчинах! а дамы, а мо-

лодежь!
Я их знавал, по крайней мере, дюжину — прекрасных девственниц и мускулистых аполло-нов-лицеистов, которые в экстазе вожделели меня, молили,

чтобы я разрешил им все вольности, пока меня не прикончили! Я бы нашел еще тысячу таких желающих меня — стоило только дать объявление… куда

катится мир под крики «ура»? Устроить из дома свой собственный Колизей, стать мучеником, скромно предупреждать: у меня такая маленькая

квартирка… Десять миллио-нов оголодавших, которые учуют вас сквозь стены! А, загнанный зверь, вот что предполагается!
— Да! Да! Да! Да! они существуют! Вы чокнутый! извращенец! свинья!
— В настоящий момент — нет! В любом другом случае — да! Похотливые и сопливые, трепа-чи и нюхачи, неистовые рамолики и истовые католики!

Этого дерьма никогда не переешь! Точ-но! скажите! Лучше двадцать консультаций, чем один визит сентиментальной идиотки… нена-висть, которую

я испытываю к пустой болтовне! Особенно то вожделение к моему скарбу, которое сочится из них!
Я забыл о вас! Я убрал для вас все сценические шумы?! Пушки вдалеке! Барабанный бой! Он грохочет непрерывно на протяжении двух недель… Я

увидел себя путешественником по Африке, лакомым блюдом людоедов под звуки тамтамов! Да! Я вам позабыл рассказать про пушки в пригородах на

юго-западе! О, я пиит, это ясно! Яркие воспоминания и следом возбуждение, усталость и путаница в мыслях… но все же, они не все продумали!..

Я узнал от Памелы, моей Домработницы, про приготовления в квартале… не только про музыку по всему Монмартру… способ, которым меня

уконтрапупили бы… а потом «маленькие гробики», «похоронки»? Я об этом и не мечтал! А были ли «смертные приговоры» торжественно объявлены и

скреплены подписью? Они потом хвастались, что нашли меня в погребе!.. Это брехня! Может, кого другого! Все подлецы — романтики и мечтатели,

они походя придумывают свои жизни, полные взрывов, шпана из подворотни! Преступление им к лицу, любой риск оправдан, кинжалы продаются на

Блошином рынке! Я не шибко боюсь за себя, не подумайте! я осознаю ужас происходящего, озлобление хуже, чем в 14-м… тогда? ну и? свет? чтобы

горизонты нереальны, небо тоже, и люди, и коридоры… и эти двери, которые только что закрылись… все стало бы западней… О, несомненно, с 14-

го, нужно признать, я старался соответствовать людям моего класса, это в дополнение ко всему!.

. Это брехня! Может, кого другого! Все подлецы — романтики и мечтатели,

они походя придумывают свои жизни, полные взрывов, шпана из подворотни! Преступление им к лицу, любой риск оправдан, кинжалы продаются на

Блошином рынке! Я не шибко боюсь за себя, не подумайте! я осознаю ужас происходящего, озлобление хуже, чем в 14-м… тогда? ну и? свет? чтобы

горизонты нереальны, небо тоже, и люди, и коридоры… и эти двери, которые только что закрылись… все стало бы западней… О, несомненно, с 14-

го, нужно признать, я старался соответствовать людям моего класса, это в дополнение ко всему!.. мое высокомерие от страха не оказаться

среди мертвых… конечно, в переносном смысле!..
— Эй, ты там? эй! эй! склеротик! обманщик!
Чувствуешь себя отброшенным… Понятно! Привет!
Но…
Но Арлетт не пережила 14-го! У нее не было причин умирать! У нее не было задних мыс-лей! я безоружен перед ней… абсолютно невинна, они

выпотрошили ее, раздавили на бойне. Она была прелестна, вот и все… Это уже преступление, быть такой хорошенькой… Мою мать, почти совсем

слепую, они замучили ради развлечения. В Тулузе был такой лагерь — «пытки для стариков»… они меня обвиняли уж не знаю в чем?… они были

безжалостны в отношении матерей. А потом Бебер, другой невинный, мой кот… Вы скажете, что кот — это шкурка! Вовсе нет! кот — это

очарование, грация в движениях… весь «мурр-мурр»… в этих словах истина… Бебер рассказывал своими «мурр» обо всем, честно. Он отвечал на

ваши вопросы… Теперь он мурчит только сам с собой… он не отвечает на вопросы… он разговаривает только сам с собой… как и я… он свихнулся, я

тоже… Был еще один кот на Монмартре, почти такой же изысканный, как Бебер, принадлежащий Эмпьему, Марк Эмпьем назвал его Альфонс.

Альфонс, он дурачился, взвивался в прыжке на открытии охоты!.. Плюх!.. утки! он выскакивал! не столь замечательный, как Бебер… какой уж тут

настоящий язык «мурр-мурр»… ни красотой, ни усами!.. Я был горд… у Бебера была удивительная походка, вразвалочку, его манера идти рядом с

вами, выгибая спинку, при условии, что с ним болтают… «Как дела, Бебер?»… «Мурр»… Ах, он этого хотел!.. Площадь Бланш, собор Трините,

Бульвары когда-то… но вот уже на протяжении, по крайней мере, трех… четырех месяцев он больше не выходит вечерами… после начала налетов… он

не выходит позже шести часов… Как все это не нравилось Беберу! Он громко мяукал!.. на весь дом… Он плевал на все наши увещевания… Он был

ночным гулякой… но всегда один… одиночка!.. с нами… только с нами… и «мурр» каждые десять метров… двадцать метров… «мурр-мурр»… однажды он

дошел почти до площади Этуаль… Он боялся только мотоциклов… если появлялся на улице хоть один, даже где-то далеко, он запрыгивал мне на

спину, выпустив когти, он запрыгивал на меня, как на дерево… часто мы с ним совершали настоящие экскурсии по Набережным до заведения Маэ,

кот на Набережной большая редкость… они с Лили не любили Сену… Эмпьем, я должен к нему вернуться, вы меня поняли, это Марк Эмпьем,

писатель, хозяин Альфонса… Он жил за две улицы от нас… Я хочу вам рассказать о Марке Эмпьеме… еще одно маленькое отступление, вираж в

сторону! Я не собираюсь сбивать вас с толку! Ах, такой друг! замечательный!.

. просто необходимо, чтобы я рассказал вам о его пристрастиях…

Чтобы вы не заблудились!.. Я не знаю писателя, равного Марку, в литературе того времени! Ни одного, кто бы стоил его промокашки, среди всей

бумагомарательной французской братии! Ни одного соперника! Проза, драматургия, поэзия, юмор!.. Ни-ад-на-во! из тех, кого я знал! на

протяжении последних пятидесяти лет! сказать вам по правде, его лира меня вдохновляла! Он, как волшебница-фея, преобразует слово… есть

Мопассан, а потом только он. Вокруг него? до него? напротив? среди? Лаццарони!.. И только справедливо, что у него есть возможность жить

барином, что он дурачится, балуется, ни в чем себе не отказывает, замки, яхты, поместья… Я его немного ревную… не к замкам, а к его

болезни!.. Он был тяжко болен, тяжелее, чем я, и работал так же продуктивно, как Гомер! Мои постоянные головные боли, изнуряющая

бессонница не оставляют меня в покое, парализуют, его же болячки задевают меньше, он спит по ночам, более того, он уникум! Все мы Сизифы!

это понятно! проклятые дурни, снова и снова толкающие в гору скалу! Мне так моя скала перебила нос! Неразбериха и Суд! Он же, вечно

голодный, двигал горы! Он запуливал свою скалу в небеса так высоко! как хотел! Овации и ликование до небес! Олимпиец Сизифова Камня! Он

проводил тысячу вечеров в «Амбигю»! Точно! бесконечные поправки! золотые россыпи, Клондайк для кино, для библиотек… он разрушал все! Он бы

пятнадцать раз заплатил все налоги одной четвертушкой своего полуромана, пресса хавала все! сотня! двести тысяч статей… четыреста тысяч!

это просто! его «находки», его «Японцы», толпа разбирала его романы по косточкам в Зале! Всеобщее помешательство! Они тянутся за добавкой?

Ага, хотел бы так, но не могу! О, я развлекаюсь! Vanitatas! Invidivia! Ревность! Как Жюль? О, полная бездарность! я не притязаю на

Искусство! мое призвание — медицина!.. но я не очень там преуспел… и ныне моя медицина без клиентов!.. Роман вышел… Я продолжил, «увы!

увы!» Бедный Йорик… сначала кричали «бис», потом наручники! камера! ненависть! никогда не пишите романов! Никогда не признавайтесь.
Еще в начале, в самом начале, я трясся от страха… я говорил себе, в этом есть что-то опе-реточное!.. У меня было бы меньше хлопот!.. но,

несомненно, только из-за моей скромности, но мне не хватает связей, в этой оперетке для меня не осталось роли… чужие козни, и вот некто,

дергающий за ниточки, убивает поэзию и превращает вашу жизнь в прозу!.. из прозы в прозу, что еще печальнее! черная тоска! мой роман! Вы

видите мое падение! Увы, вы знаете продолже-ние! Сначала масса лишений, потом все хуже и хуже, от проклятий до громов Господних, и вот

последнее Бесчестье, мучение, унижение, преисподняя… Даже вопрос так не ставится, будто я равен Марку! Скандальный, смешной, скулящий? А

затем? повешенный? Ну и?
Совершенно естественно, что Марк Аэд де Марк разбрасывался! успех сопутствовал ему во всем! Я мог бы в своем доме открыть музей, но под

позолотой я бы не скрыл свою истинную суть! Я ведь понимаю!
Мне часто случалось слышать:
— Вы только романом и занимаетесь! Вы не в состоянии сотворить настоящее произведе-ние, пьесу там или сонет!
— Черт! Дерьмо! Это правда!
— Посмотрите на Марка!
Слова, доводившие меня до исступления! Во мне клокочет злоба! Убийственные слова! Я принимал участие! Но все-таки… о! там! Скала рухнула

мне на нос!.. я не задираю его к звездам, как Марк… все у меня валится из рук, разбивается! Это лавина! мое призвание — медицина! я

талантлив наперекосяк! даже моя слабость мешает мне… себя уничтожить… Марк, его цело-вали Музы, больного или здорового… у него были бы

Голконды сокровищ, часовня в его честь, где бы собравшиеся почитатели, разинув рот от восхищения, падали на колени, воздев молит-венно

руки, ладно, достаточно, и покончим с этим! В мире довольно хамелеонов, которые всегда одерживают победу, всех устраивают, им Слава,

портреты, они в Словаре, в министерских унитазах и даже в Тюрьмах! что бы хоть один, по крайней мере, остался доволен! Ушел в зените славы!
Болезнь заставила его действовать… моя же меня обезоружила… я остаюсь здесь, весь обуглившийся… вечно повторяющийся… Посмотрите на эту

страницу!.

. я не задираю его к звездам, как Марк… все у меня валится из рук, разбивается! Это лавина! мое призвание — медицина! я

талантлив наперекосяк! даже моя слабость мешает мне… себя уничтожить… Марк, его цело-вали Музы, больного или здорового… у него были бы

Голконды сокровищ, часовня в его честь, где бы собравшиеся почитатели, разинув рот от восхищения, падали на колени, воздев молит-венно

руки, ладно, достаточно, и покончим с этим! В мире довольно хамелеонов, которые всегда одерживают победу, всех устраивают, им Слава,

портреты, они в Словаре, в министерских унитазах и даже в Тюрьмах! что бы хоть один, по крайней мере, остался доволен! Ушел в зените славы!
Болезнь заставила его действовать… моя же меня обезоружила… я остаюсь здесь, весь обуглившийся… вечно повторяющийся… Посмотрите на эту

страницу!.. Он — это нестерпимое страдание, я же — тупая боль… Я вижу себя на кресте, я был бы скучен, даже на финише, мне приходит на ум

только площадная ругань, и ни одной возвышенной эпитафии!
Я был бы мучеником, которого толпа освистала бы! Возьмите, к примеру, эту книгу, уди-вительно, что она еще не потеряла шансов!.. просто

кошмар! Никогда мне не расплатиться за корректуру, набор, издание, марки…хорошо, если внезапно не разразится война, хорошо, если они не

скрывают все от прессы! (Ах, скажете вы, это мания! пятнадцатый раз об одном и том же!) И все зло, о котором только можно помыслить!

Ужасно, что у меня есть и враги, и оскорб-ленные мною, и все они могущественнее меня! Они чувствуют себя оплеванными! вы же знаете! но я

хочу предупредить удар! Все-таки! злоба в агонии! Волк околевает молча, но не я!
Ваши псы — дворняги! Вы загнали не то чудовище! Селин — «деревенщина»! ему напле-вать! Да были б вы в тысячу раз настырнее и разевали

жадные пасти, как всякие там африканцы, азиаты, шакалы, соединенные Америки, кондоры, Драконы, — он на это положил! Доктор Детуш — вы не

чувствуете? Да уж, доктор Детуш, это чувствуется! Вы бы сорвали лавры. Если бы вы затронули тут тему Диплома, это был бы конец и смерть! Но

тут оскорбился бы я из-за этой бес-покойной тени, улюлюкающего стона привидения, вскрытия Луны? чтоб я еще заставлял все это вертеться для

вас! чтоб это взлетело еще выше! Тяжелое дыхание монстра! писающий кровью, воющий! с печенью, вырванной по чьему-то приказу! На Луну! как

гиена! чтоб еще больше разозлить его и раздразнить!
Беситесь! Монстр! Чу… Рог! На звук рога! я вас им призываю! и трубой! и рыцарским ро-гом Олифантом!
Красиво иметь свой призрак, вы увидите, это изысканное лакомство, собственный порок, я вас догоню в морге, я с вас сдеру прокопченную

шкуру! Вот вам спектакль в Одеон! Гран-Гиньоль! Казино? Нет! Шайо! Еще я люблю Оперетту! Обычно я весел и воодушевлен, в при-поднятом

настроении, «Вермо», шаловлив! слаб до танцовщиц! О, во мне не так много от ви-сельника! твердо держащий равновесие! Девочки-танцовщицы, на

которых я люблю смотреть, такие розовенькие, быстрые, проворные, музыкальные! эта уравновешенность! о, зверюшки! Икры, бедра, улыбки,

пронзающие плоть! как вас кромсает вдохновенье! «Joye et joye». Черт бы побрал этот рог! Звук, доносящийся из глубины леса! коломбины!

сальные бумажки! совы!
— Но закончите вы в тюряге!
— Ладно, ладно, хорошо! спасибо, свинья ты этакая! нет слов! А! О! читатель, мое почте-ние! извините настоящее состояние высокого

искусства! простите этих повешенных, эти непри-ятности!.. и эту маленькую вольность тоже… я вас вовсе не запутываю!.

. и эту маленькую вольность тоже… я вас вовсе не запутываю!.. вы здесь, со мной,

на-верху, на седьмом этаже, вид на сады… мой стол… Клеманс… моя история… ее сын… грабеж моего добра, который только что… Я раздумывал о

часе «X», о, это очень трудно представить воочию! все радиостанции об этом уши прожужжали… «час X, час X»!.. с одной стороны, мир, с

другой… эта самоуверенность! никаких сомнений! эти расчленения преданных! многообещающе! горы трупов на площади Трон, площадях Револьт и

Бастилии! это был бы самый шикарный, самый веселый и яркий праздник, когда-либо виденный парижанами! и парад, и карманьола, веселье от

площади Конкорд до собора Нотр-Дам после коронации Людовика XVI! Какими все стали скромными, говорит народ, и Мстители, и «Родина»!

Народное гуляние на две недели, заполнены не только улицы, но и крыши! Костер, пылавший десять дней! Дымится мясо «проданных», куча трупов,

высотой с Триумфальную Арку! Они, должно быть, тряслись от нетерпения! Стены дрожали на всех этажах, переходы метро ходили ходуном, в

привратницких осыпалась штукатурка.
Поэтому они явились вдвоем, Клеманс и ее сын! Они явились, трясясь в общем ознобе.
— А где ваш «сифон»?
Я преодолеваю стеснение, я не чешусь.
— У него есть аусвайс, у Марселя?
— Да! — вздыхает она.
— А почему же он не приехал?
Мне нравится ковыряться в ранах, это характерно для медиков… о, но это, наверное, не так уж и просто! Нужно, наверное, чтобы меня сначала

обследовали? Этот парень? или кто-то другой?… конь с яйцами! Парень — подосланный убийца?… Почему он так побледнел! Абсолютно белый!..

Наконец-то, черт возьми… они не удерут! Убийцы они или нет! может, мне только кажется? и я могу спокойно пописывать романы?… Марсель

остался дома… ну и что? А его дела? его поставки? его «чертовы цистерны»? нынче такая редкость… и немало других дел! сделки на фондовой

бирже? блевотина! полный трындец! Обосрать немцев, евреев, французов с севера, парижан, Виши, побережье, порты, а еще «Мажестик»! и

Монетный двор в Брюсселе! есть из-за чего возненавидеть Европу! Ах, как я измучен! Он вопил об этом! еще до Сталинграда… еще во времена

наших откровений… а я пребываю в бедламе! где мои былые притязания!
Тем не менее его жена здесь…
— Давай! сходи к нему! ты спросишь у него!
— Что?
Ах, ути-пути! би-би-би-би-си! the question!* Чего желаете? поцелуй? маленькая услуга?
Как они вероломны, жестоки, обидчивы, жены друзей! Вы ничего не испытали в своей жизни, если ни разу ни в чем не отказывали жене друга!

Потому что в этом случае вы не добье-тесь ничего, кроме репутации, тысячекратной с хвостиком репутации Синей Бороды! Жулика без авто!

побежденного маршала! с вонючими ногами, гнилыми зубами и зловонным дыханием! Это я вам говорю!
Отказать в услуге жене друга! в маленькой услуге!.. вы мне рассказываете! Орест, фурии, детская потеха! Дамочка, как «три меня», это что-

то!.. Вы не подозревали о красоте античных тел, пока вас внимательно и высокомерно не ощупали, не вываляли в дерьме, отвратительно мерзкие

трусы! Проклятие! Вы будете жалеть до конца дней ваших!
Не окажете ли вы мне небольшую услугу?
Эриний на вас нет, сволочи! чтоб они вас разорвали на части! Врач? А на фига? Ах! Ах! Ах! обиженная дама в трансе! шарлатан! глупец!

предатель! и как она вас нашла! отыскала! женщины, по сути своей, если вдуматься, я хочу сказать, с молодости, их два вида — те, которые

ужас как хотят иметь детей, и те, которым перехотелось… иначе вам не отвертеться… Хотя с Клеманс дело странное… у них были и другие

друзья-врачи… и все равно она пришла одна… и потом, что с ее месячными?… почти прекратились?… я не принимаю во внимание возраст… наш

возраст! беременность? беременность? у бабули! уродины! вроде меня! годы! месяцы корм-ления!.

. не аборт?… тогда что? просто визит?… идите в

жопу! катитесь отсюда! Ах, а вдруг ка-кая-то болезнь? Я больше не практикую! конец дружбе?… да чтоб я здесь остался? что я, свято-ша,

остолоп, опасность грозит мне со всех сторон, по-вашему, я ни шиша не вижу? сомнамбула!.. она что, собирается предложить мне бежать?

бегство в Португалию?… «спасайся, кто может» в Парагвай?… Нидерланды?… Гваделупу?… что, опять сидеть в тюрьме, я вас спрашиваю?…
Все прошло, закончилось… я снова размышляю… Чем она руководствовалась в глубине души? Присматривалась к моей мебели?… Надо было бы, чтобы

Марсель прикатил с ней!.. гру-зовичком бы все и вывезли!.. Повторение Рюэй!.. жизнь — это сплошные повторения, до самой смерти… она нас

сталкивает с теми же людьми, с «двойниками», если их самих больше нет на свете, те же жесты, тот же припевчик… прозеваешь их приход, их

уход, и пошла непруха! про-вал! свист!.. Нам дано сыграть только одну роль и только в одной пьесе! Только в одной!
Ну вот, если б Марсель приехал на грузовике, он бы многое спас из моих вещей… А теперь все, я больше ничего никогда не найду… И поскольку я

— «вечный должник», то на мое имущество жизнь наложила арест, мое будущее более чем определено!.. они, друзья, оказались ворами!.. быстро!

быстро! Марсель! к грузовику!.. может, мне все-таки оставят кровать… слишком поздно отдаешь себе отчет в происходящем… А! Выбирайте своих

убийц!.. Боги к вам благосклонны, вы разве не понимаете? чтоб тебе провалиться! Придурок!.. Она же пришла в самый удобный момент, Клеманс…

она могла бы сохранить портрет моей матери… а теперь у меня его больше нет.
Послушайте, так как я от вас ничего не скрываю, на улице Га вено дом семь, пятнадцать шаек грабили меня одна за другой скажем… шестнадцать

месяцев!.. вы себе представляете! Эту полную, вакуумную вычистку! Разве что паркет не тронули!.. мои спрятанные сокровища! Они вспороли

сиденья кресел, разобрали по винтикам мебель, все перерыто, вскрыто! разорвано! за-навески! бешенство! и еще раз бешенство! разнузданные

псы!.. Я убит, я раздавлен… не прохо-дит и недели без унижений!.. Я больше не подсчитываю подлости Правосудия… у меня было пять или шесть

дел, закрытых «за отсутствием состава преступления», лопнувших как мыль-ный пузырь… «Ваше дело на рассмотрении», «Дело еще не

рассматривалось!»… я знаю, по крайней мере, с полсотни таких же идиотов, на долю которых тоже достались лишь обещания, оскорбления,

откладывания, отказы, плевки… они сажают меня под стражу, я гнию, заванива-юсь, с меня слезает кожа… Они извлекают меня оттуда, снова суют

в пекло!.. в яму! мертвечина! Я слушаю вести из Дворца… «Королевский двор торжественно собрал…» Это Би-би-си, сволочи! «Они знают все!..»,

вот уж свиньи! Припечатали… навечно! неограниченное присвоение чужих ценностей, железный ошейник, позорный столб, отброс нации! Его медаль

— на Блошиный рынок! Пусть все его раны снова вскроются! Ах, калека? ах, 75! ах, процентов! Бейте, барабаны!.. Чтоб его разорвало, раздуло

водянкой! Жирдяй! красный нос! Ой-ей-ей! Yes! десять тысяч процентов!
Это вам кажется надуманным? Я вам перечислю… они мне не оставили даже газовой пли-ты! как я прокипячу шприцы? я думаю о врачебной практике…
— А ваш Диплом?
Они мне его не оставили, негодяи! Они его тоже отняли, я вам больше скажу… я сейчас под следствием! великое Восстание!.

. Чтоб его разорвало, раздуло

водянкой! Жирдяй! красный нос! Ой-ей-ей! Yes! десять тысяч процентов!
Это вам кажется надуманным? Я вам перечислю… они мне не оставили даже газовой пли-ты! как я прокипячу шприцы? я думаю о врачебной практике…
— А ваш Диплом?
Они мне его не оставили, негодяи! Они его тоже отняли, я вам больше скажу… я сейчас под следствием! великое Восстание!.. вы видите перед

собой Тени Суда Чести? Французская армия, великая, ало-мундирная, 14-го!.. Они нанесли мне оскорбление в последний раз, в отме-стку им я

возвращаюсь в Европу! Я проиграл сражение! Все мои слова впустую! Степи! Москва на ладони! и все в сохранности! колокольни! Кремль!

остальное! не поджигать! только в шом-пола! тактика! сердце! униформа! Вы бы это все увидели, если бы они не разорвали мой Ди-плом! Пусть

они теперь возблагодарят Небеса! они бы меня с удовольствием вышвырнули в ла-герь экстремистов!
Каждый рискует по-своему… Есть судьба, есть погонщики, есть бездельники, есть сума-сшедшие, есть «прекращение дела за отсутствием состава

преступления»!.. Смотрите, например, Деноэль, они с ним разделались, вот! А со мной так не вышло, у меня нет «прекращения за от-

сутствием»!.. Рам! Стам! Грам!* О, у меня, конечно же, есть одна идея, глубоко тайная и вы-страданная… это совсем маленькая идейка,

которую убили бы, если б узнали!.. но вы не убьете ни меня, ни идею, мадам!
Да, жить! Это вам, господа, не шутки шутить! Я вас слышу! Существовать? Процветать? Держаться? Ну, ладно, вы покупаете у меня три Лизон,

четыре «Феерии»… это намного забав-нее, чем то, что я выживу, или то, что вы мне заплатите! Ну да! велосипед! мой старый приятель! моя

вилла! всё! повсюду чудачества! я болен, истощен физически, но я перестану шутить только после своей смерти! последний вздох!

доказательство здесь, в восьмом проблеске надежды, сочащемся по крестцу, из подмышек, из локтей, из кровоточащих глаз, из мокрого зада… а я

насвистываю! Вы бы меня слышали! Белая ворона!.. Стоический комедиант? или! тогда? Я никогда не был одержим манией «побольше заграбастать»!

Мои бесконечно меняющие маски!
Но осталась только пеллагра в прямой кишке! Статья 75 и Прокуратура! четыре аннули-рованных и выброшенных «ордера»! и этот Гаэтан Серж

Гортензиа, черный Заседатель в По-сольстве, председатель союза Ненормальных, дипломатов, политиков, колонизаторов и мелких людишек,

которые оскорбляют меня с самого утра! И это наваждение, которого нет даже в ко-дексе высокой морали, могло бы довести безумное горе до

непристойно продрогшей обезумев-шей седины? Этот Гортензиа приходит на рассвете! он влетает в форточку, издевается надо мной… вы бы видели

его рожу! черное на белоснежном! и если вам не до шуток, хочется за-орать: лучше смерть! он является ко мне именно с рассветом… в то время,

когда другой, тот, что рядом, вопит не так громко… когда завтракает новая смена тюремщиков… тогда, когда я недол-го могу побыть наедине с

собой… у меня видения?… у меня фантастически обостренный слух? это манера смеяться! не более! у меня натуральный смех… ах, от временного

улучшения снова к гнусности… Это не все!.. Так вы покупаете мою «Феерию» за три франка? Положим, за три франка? три довоенных франка, что

ходили перед Великой Войной! так сказать, в подарок! и я сам в подарок! вот! От одной уступки к другой! я не люблю вас! Вы мне причинили

слишком много зла! от измены к измене, откровенная подлость! вы можете издохнуть! а я крикну «Корей-цы здесь!» Я так старался! ну

наконец-то подсчитали? Вы покупаете «Феерию»? Вас раздража-ет текст? Это ваше дело! Смеюсь здесь только я, я, обглоданный, покрытый

струпьями скелет! Забавный жребий выпал на мою долю! пятьдесят лет вкалывал… открытия, честь и совесть, ге-роизм… медаль мне дали даже

раньше, чем маршалу Петэну, я, обобранный мародерами до нитки! опозоренный хулиганьем, на эшафоте Брюж Байон! «полные штаны»! Ах!
Слабости в сторону!
Мои глаза, вот что важно…
Я не могу писать, я пялюсь в темноту…
— В шахтах еще темнее!
Ваша злобность как раз к месту! по стенам течет, я вытираю потеки губкой… на четве-реньках, мне действительно больно стоять…
— Ах, заключение!.

. он жалуется! его бы на виллу Сайд!
— Вы сами-то там были?… где это? если не секрет?
— А Люпенталь, короче, дайте взглянуть?
Я вам досаждаю. Мы еще не закончили нашу свару! железо за железо! Вперед! Руку на эфес! Саблю наголо! и сверкающее лезвие, я вонзаю по

рукоять… раскалывайся, широкая грудь! где вы были в августе 14-го?… я еще раз вас спрашиваю! Не во Фландрии?… не в Шарлеруа?… мне надо

знать, на кого вы в обиде! куда послали вас эти псы! Вы комментатор-мститель? закон-ный? запатентованный? раздобревший? шесть разных карт

Парижа? к микрофону, мститель! к микрофону! все мстители в эфире! «с проборчиками!», с тщательно уложенными волосами! прилизанные! с

кудряшками! с ямочками! нет никого, чтобы остановить танки, эту стремитель-ную атаку! этих воющих в воздухе фурий! гром в миллиард

килогерц! булькающий потоп!
Безумие, сутолока, все те же толпы на Гревской площади и все та же национальная раздел-ка человеческих туш! вы вырываете глаза побежденным!

всеобщая истерия Благонамеренных! Армия садистов на пикнике истории! Церковь, которая будет выстроена, скажем, через десять, пятнадцать…

двадцать лет! мелкий авторитет! Зажравшаяся Европа!
А святой Мартин больше не в счет? покровитель галлов?… а Бульвар! а квартал прости-туток! нет! святой! вы ничего не сделаете?

возвращайтесь к язычеству без идолов! как это горько заставлять смеяться сидящих на колу! Запомните все это! Но как же «Феерия»? мой

вело-сипед?… А, здесь вы, наверное, будете смеяться как сумасшедший! они бы с радостью поволок-ли меня на площадь Бланш, вы видите решетку,

натянутую из моих кишок, кружева из внут-ренних органов… мелких… крупных… насаженные на иглы перед рестораном Дюкеке*! я представляю, как

мои крики доносятся с горы Ангьен в Порт-Рояль!.. по меньшей мере, пять миллионов человек, занимающихся любовью, отказавшихся от

психоанализа, равнодушных к коке, к коле, Майолю, жертвам, писсуарам, куску хлеба! ко всему на свете! последние вздрог-нут!

разочарование!.. недаром я пятьсот тысяч раз убирал дерьмо! о, как я разочарован! Не толь-ко всем, что вокруг, Монмартром, его холмами,

Колэнкур… Кюстэн… Дюфэйль!.. ближние предместья! я все еще затылком ощущаю дыхание людей, в ярости пишущих мне! Ты смылся! подонок! трус!
Их не удовлетворили ни кол, ни скальп! Они не простят!
Мученики Голгофы, кол, на который я насажен, это райское блаженство! Никогда благополучие семейное не сотрясет так сильно вашу душу,

задницу, сиськи, я сейчас вас покусаю! разгрызите еще пальцы ног, кровищи-то, как на бойне! тело еще сильнее кровоточит! Черт подери! кровь

уже струится! а вы сверху кнутом! и клац! и блямс! чем ближе к ангелам, тем больше статики!
— Программа, дорогуша?
Неоновое сияние! всеобщее безумие! цыпочка! Люби меня! люби! возьми меня всего! влю-бись в меня! влюбись! в! в! в! у тебя их четыре!

десять! двадцать! сто! жирные! Ах! Ох! Уй! ммм! всё! Подумаем об Ангьене в Маркаде! бастионы! Пантэн! Сен-Мишель!.. и еще другие! братья

по повозке! бредущие… ползущие катафалки с жертвами!.. теплые внутренности!.. чем они невиннее, тем глубже их засасывает трясина счастья!

Нужно четвертовать Иисуса! воздух дрожит от криков, грустно всхлипывает Джульетта, раскачивается, выгибается… все отчаяннее, все быстрее

движется Ромео! Эти сумасшедшие ласки, ладони, охватывающие бедра! глубже! Ах! нежность! любовь! влюбленность! твое сердце! огонь! приступ

веселья! блеск! Рай! Ах! Ах! остальное! тает! тает! Черт! вот вам!
— О, но этот пройдоха нас обошел!
— Не будем об этом! но все-таки, факт остается фактом, в обязательном порядке подписан-ным, засвидетельствованным и переданным по радио на

230 постов! мои головорезы прошли в час «X» мимо самого дюжего стража ворот в Альфоре на мосту Фландрии!.

. и еще другие! братья

по повозке! бредущие… ползущие катафалки с жертвами!.. теплые внутренности!.. чем они невиннее, тем глубже их засасывает трясина счастья!

Нужно четвертовать Иисуса! воздух дрожит от криков, грустно всхлипывает Джульетта, раскачивается, выгибается… все отчаяннее, все быстрее

движется Ромео! Эти сумасшедшие ласки, ладони, охватывающие бедра! глубже! Ах! нежность! любовь! влюбленность! твое сердце! огонь! приступ

веселья! блеск! Рай! Ах! Ах! остальное! тает! тает! Черт! вот вам!
— О, но этот пройдоха нас обошел!
— Не будем об этом! но все-таки, факт остается фактом, в обязательном порядке подписан-ным, засвидетельствованным и переданным по радио на

230 постов! мои головорезы прошли в час «X» мимо самого дюжего стража ворот в Альфоре на мосту Фландрии!.. Сектор: Карьер — Гутт д'Ор!

Представьте протяженность! эти посты! но времена-то не те! это пиршество трупов в дерьме! я философствую! Эти варфоломеевцы на скорую руку,

без перезвона колоколов, свя-щенников, трубного гласа!
Сейчас смеются над другими вещами… чтобы развеселить читателей, нужно заставить за-прыгать гиппопотамов! За вас, Гюгюс! вокруг столько

убитых, только бы не видеть их остекле-невших глаз!.. они увидят озеро Домесниль, заполненное телами убитых, сотни гильотин на Парти, они

скривятся: какая вонь! хватит! все туда!.. решитесь купить мои книги!.. я и мои жал-кие перевоплощения… сказки, конечно… Пусть берегут свое

брюхо от потрясений, от неукро-тимых спазмов, веселые, гадящие повсюду, ссущие где попало, они не мечутся больше по сало-нам, вокзалам, под

надзором Мытаря! Заключим пари! вы задергаетесь в конвульсиях, завопите, как ослы, от моих острот на весь Тюильри!.. я сражу наповал вас и

всю публику! Вас остановят и спросят: почему вы корчитесь от хохота?
— Да это же чудо! волшебство! феерия! Вы умрете со смеху, читая мою книгу!
Передает агентство «Рейтер»… толпы катятся потоком! книжные магазины заколачивают немыслимую деньгу!
— Дайте мне одну! еще! еще! все за «Феерию»! «Феерию»! девушка! скоты! золотые реки! Ах, в кредит! Меня уже печатают на дорогой бумаге: на

«шиот»! на «лафума»! на «японской»! Изобилие захлестнуло меня! моя гордость возрождается, чистая любовь… министр приходит ко мне, и я

луплю кулаком по его жирной морде, бэмц! Золотое время! А что если я выкуплю мой велосипед! Подумайте! и две виллы в Сен-Мало! гляньте-ка!

две служанки, чтобы отворять во-рота! Огромный тонометр! Пятнадцать термометров — и каждый в золотом футляре! двадцать пять месс служится

для меня одного! только для меня! на помин моей души, это на всякий слу-чай! в Церкви зияют Небеса, дождь из дыр, бледное солнце, Бога нет

вовсе, входят, не входят! Гнусные пираты! Одну-единственную мессу за моих убийц! и ни единой для пацана Нарта! Сто, за потерявшихся

животных, столько же — за тех, кто в тюрьмах, тридцать шесть — за тетю Амели и господина Вердо, моего друга, и за других, серьезных и не

очень… Сплетники, вам нужны имена? вы бы очень хотели знать? фиг!
Я хвастаюсь! я упиваюсь своими собственными грезами! Я рассеиваю тучи! Я, пьющий из источника, забыл о себе! Я забыл о вас! а мой рассказ!

и эпизод! и парень, прыщеватый, под-ленький, сидящий у меня в гостиной, и его мать! Марсель! Нет! Марселя нет!.. их манера ко-ситься

исподтишка… я же еще не закончил… вернемся, читатель! Читатель! Ко мне! улица Га-вено! Номер 7! я собирался вам рассказать о нашем исходе…

наконец-то о нашем бегстве… Нужно было… тремя месяцами раньше, чем остальные!.

. их манера ко-ситься

исподтишка… я же еще не закончил… вернемся, читатель! Читатель! Ко мне! улица Га-вено! Номер 7! я собирался вам рассказать о нашем исходе…

наконец-то о нашем бегстве… Нужно было… тремя месяцами раньше, чем остальные!.. эти метания! Винфлинг-Одер… Бла-рингем… Нойрупин… Росток…
— У него хватает наглости жаловаться! бесстыжий мерзавец! Обдурил всю Европу!.. (Что вы будете делать, когда придут танки… Иваны ступят в

Тюильри?) Я ждал на площади Паль, я хочу сказать, на площади Бланш… а также Пигаль… и Монсо!.. ряды знатоков! задыхающееся!.. животное,

убегающее с арены, чего я заслуживаю? склоненных пик, трезубцев, сотен глаз, кучи Кармен, Хозе, Алькальдов, собранных вместе? Это не стоит

даже опилок, круг по Колизею, по-всюду требуха! И вот вам реальность: помойная яма, где я кривляюсь, голый, истекающий потом в кромешной

тьме… оставьте меня в покое…
— Если б не Гортензиа, Заседатель Посольства, который вползает ко мне в окно, весь чер-ный, худой, всегда на рассвете, чтобы побольнее меня

оскорбить… его гримасы! его угрозы! Я бы сказал! я забываюсь! Да здравствует Пучина! О, а вдруг Гортензиа появится снова! вам его не видно?
— Я — Людовик XV! Я — Людовик XV, негодяй!
Вот так запросто он заговорил со мной, внезапно возникнув из воздуха!
— Иди обними меня! Иди обними меня!
Какой низкий и рокочущий у него голос! обычный, я бы сказал! Для Людовика XV, да?… Для Людовика XV!..
— Я — Франция! Я — Колонии!
Если бы не Гортензиа, я бы сказал, что весь мир меня покинул… Здесь есть еще страж-ник… он мне дает понять, что меня расстреляют, он

твердит мне это по десять раз на дню!.. ду-рак набитый…
Но я соблюдаю дистанцию! У вас больше прав, читатель-мститель! Вы говорите: «Этот хвастун нас подстрекает»! Я покажу вам свою задницу! Я

уже вам заявил о своих проблемах: я кровоточу!.. У вас глаза получше, чем у меня! Даже в темноте вы должны рассмотреть!.. Ярко-красное —

это пеллагра… рядом нечто расплывчатое, желтовато-серое: лишай! Это похожие за-болевания!.. болезненная, вяло заживающая сыпь! Я ее

подхватил в Бларингеме. Там у меня бы-ло, по меньшей мере, пятнадцать… шестнадцать случаев! чесоточных… не меньше тысячи! Вот, на заду

появилась! и надо же, на локтях! и на затылке!
— Ну хорошо, вспомните еще Аугсбург! То были не просто пятна, покрытые гнойничка-ми! какие-то сплошные рубцы! Кожа для абажуров! Абажуры

и переплеты фолиантов — дудки, Валькирии, шабаш Одина, оргазм и газовые печи!
— Я заявляю, я здесь ни при чем! и мой зад тоже, и Аугсбург! Я не объявлял войны, я вооб-ще ничего не объявлял, кроме «Да здравствует

Франция и Курбвуа! Долой Бойню!»
Дважды доброволец, калека на семьдесят пять процентов, я не присягал ни Петэну, ни Хольтницу, ни Папе! Ни кому-либо другому, ни Гортензиа,

который повадился ко мне лазить в окно, ни дураку напротив, ни «Йоп-йоп» из 73-й! Черт, чтоб ему глотку перерезали!.. Вы в секции К или?…

Там же написано «Приговоренные к смерти»!
Они убивают не всех, говорю вам, вы на дне ямы, вы, который так любит посмеяться… а здесь тело покрывается плесенью, я хочу сказать,

конечности, туловище, кожа и, увы, глаза! да, но сердце стучит, простите! жестокое сердце! сердце 14-го!
— Где вы были в 14-м? Я, наверное, слишком усердствую?… не были ли вы… или под дру-гими Небесами! другие чувства, другие Легенды! Злобный

потный старикашка, я не собираюсь воссоздавать вас! мои воспаленные веки, я их оставлю вам! они тоже кровоточат, они слипают-ся… я их

раздираю… дарить в подарок свои глаза — нынче модно…
— Ну ладно, а Кассель что же? слабак!
— Вас там не было! Говорите о пытках кому другому! Ждите вашего любимчика! Не оста-лось времени на благородные порывы, хватит только на

мясные лавки, винокуренные заводы да дубильни для кож, редкость, если вы чего-нибудь не найдете… Подождите хотя бы с наручни-ками!

Поспешность все портит! не нужно забегать вперед, там у вас будут совсем другие мысли! Точно! Йо-хо-хо, Гертруда!
— Да он просто пускает пыль в глаза, этот доходяга! Черт подери, да он нас еще и стегает! вот язвительный мерзавец! его скелет! его зад!

его сны! Да пусть его разорвут на части! изреше-тят! сдерут живьем кожу! два столба с перекладиной! Живо! двенадцать столбов, шестнадцать!
— Программку, дорогая? Я вас слышу.

— А лагерь для перемещенных лиц в Сатори? А Кадудаль? и тюрьма Рокетт? А Гамбетта в своей корзине? А одноногая Сара Бернар? Разве это были

не возвышенные порывы? сильней-шие душевные переживания, увеличенные во сто крат признанием Родины? У вас впереди ядер-ный взрыв, спасется

лишь миллиардная частичка! от Кимпер-на-Одере до Берингова пролива! погибнет даже последняя вошь Алеутских островов, этого клочка тверди в

океанских хлябях! Три континента, это так просто! сердце — это все! Я вам говорил!
Вы этому не верите?… сомневаетесь?
— Он нас дурачит…
Я вспоминаю Гамбетту, Рокетт, вспоминаю Ландрю, вспоминаю Петэна, триумфатора Вердена, Петьо, Грандёр-Фонтеной, Марну, роскошь Рамбуйе,

президента Галубэ, сопровож-дающего Гитлера на обед с Гайени в такси, а еще Лартрона! его жену на Иль-д'Йо! Сплошные оды!
— Вот она, анархия мысли!
— У меня нет положения в обществе, которое нужно поддерживать! у меня нет сферы дей-ствия, нет атмосферы и облаков! Никто мне не устроит

оваций! Я проливал кровь за свое знамя! самое величественное! 7-я DI! они все вернулись к Инвалидам, всех в клочья, так же, как и я, они

вырвали у меня мою медаль, мне оставили только пулю в голове да палку!.. Никто не уст-роит мне оваций… и на земле в пустой траншее у меня

нет даже плитки, чтобы поджаривать игуан, саламандр, клеветавших на меня тысячью языков! Гильотины у меня тоже нет!.. А жаль!.. только

жопа, липкая как жаба… я рассказывал вам о своих навязчивых мыслишках… несколько дней еще можно потерпеть… это дно человеческого общества,

каторжники, карцеры, наручни-ки… это надо видеть!.. больницы, больные… я в курсе дела… война тоже… перед тем, как уме-реть, нужно все

узнать!.. чтобы уйти без сожалений!.. Ах, эта чистая любовь, о которой с восхи-щением пишут! Верцингеторигс! Петэн! Вольтер! Бланки! Оскар

Уайльд! Лекуэн! Жорес! Торез! Г-н Браге! Франциск I! Сакко! Это предшественники! и другие! и Латюд! Кто не сидел в камере, тот дурак и

задавала… крохотный человечек, так, головка булавки… Ворчун! что он делает… он не знает… и ничего не хочет знать, дурак! Болтать, брехать —

это да!.. вот почему мир до сих пор такой дурацкий…
Я говорил вам, что днем и так сойдет… но ночью! ночные вопли, гипертрофированные до бесстыдства! морские львы в клетке! А если звук

раскатится по тюрьме! подумайте! тюрьма-то пустая! вы услышите эхо! А еще эти сторожевые псы на вышках! ой! Шенье, его «Узница»! если бы

он слышал вой моего напарника! из 92-й! он сократил бы слегка свои монологи! «Йоп! Йоп!»… чтоб он удавился… бедные мои Музы!.. и бульдожье

«гав-гав»! я боюсь ночи! к 16 ча-сам завывания прекращаются… четыре удара колокола… баланда… окошко… входит стражник, он приносит мне мои

листки бумаги, таблетки, карандаш, все! снова запирает… кр! кр! крак! кажется, что он запирает Винсенн!.. три холма Сен-Мишель! замок

Крезо!.. они меня считает Иудой… он желает «спокойной ночи»… как же он отвратителен! а как от меня воняет! в иностранных языках главное —

интонация!.. когда человек в таком плачевном состоянии, ему плевать на то, что он не воспринимает нюансы… все ударяет прямо по сердцу!

такова натура!.. оскорбления, ложь, притворные любезности… животная сущность… дурацкий поток слов…
Я вам говорю, что в 4 часа кончается все… наступает ночь… я еще вижу немного красного, потом оно сереет, а затем чернеет… я падаю с

табурета… если он прилипает к моей заднице, я падаю вместе с ним… надо хорошо упасть… соломенная подстилка! одеяло! Нормально! Жду… чернота

снов… складывается в рифмы! кружение мыслей! Серость боли? Я не получаю удовольствия? Дерьмо! А способен ли я? я буду все-таки жаловаться!

Меня уже достали эти «ордера»! один отвратительнее другого, я-то знаю и других!.

. вот почему мир до сих пор такой дурацкий…
Я говорил вам, что днем и так сойдет… но ночью! ночные вопли, гипертрофированные до бесстыдства! морские львы в клетке! А если звук

раскатится по тюрьме! подумайте! тюрьма-то пустая! вы услышите эхо! А еще эти сторожевые псы на вышках! ой! Шенье, его «Узница»! если бы

он слышал вой моего напарника! из 92-й! он сократил бы слегка свои монологи! «Йоп! Йоп!»… чтоб он удавился… бедные мои Музы!.. и бульдожье

«гав-гав»! я боюсь ночи! к 16 ча-сам завывания прекращаются… четыре удара колокола… баланда… окошко… входит стражник, он приносит мне мои

листки бумаги, таблетки, карандаш, все! снова запирает… кр! кр! крак! кажется, что он запирает Винсенн!.. три холма Сен-Мишель! замок

Крезо!.. они меня считает Иудой… он желает «спокойной ночи»… как же он отвратителен! а как от меня воняет! в иностранных языках главное —

интонация!.. когда человек в таком плачевном состоянии, ему плевать на то, что он не воспринимает нюансы… все ударяет прямо по сердцу!

такова натура!.. оскорбления, ложь, притворные любезности… животная сущность… дурацкий поток слов…
Я вам говорю, что в 4 часа кончается все… наступает ночь… я еще вижу немного красного, потом оно сереет, а затем чернеет… я падаю с

табурета… если он прилипает к моей заднице, я падаю вместе с ним… надо хорошо упасть… соломенная подстилка! одеяло! Нормально! Жду… чернота

снов… складывается в рифмы! кружение мыслей! Серость боли? Я не получаю удовольствия? Дерьмо! А способен ли я? я буду все-таки жаловаться!

Меня уже достали эти «ордера»! один отвратительнее другого, я-то знаю и других!.. полчища опустившихся предателей, гангрена, позорные

бедствия, двойные, тройные и более игры! Сутенеры! Они меня раздражают, потому что только мне выдали «ордер на мою душу»!.. я никогда не

считал себя ничтожеством, здесь я снова вспоминаю, на гнилой соломе… ни посла, ни министра, ни следователя, ни знаменитостей, ни вишистов,

ни Легу, ни маленьких швейцарцев, ни тех, кто придет завтра! Черт подери! ни даже дезертировавших к врагу!
— Это именно то, чего вам так не хватает! бестолочь!
Я никогда не продавал ни линию Мажино, клянусь честью, ни Пирамиду, ни гроб Наполе-она, ни деревянный мост из Аржантей, ни антенну мадам

Табуа, ни рейд в Тулоне, ни флот Дарлана! Nix! возвращаюсь к подробностям… нашествие варваров, опьяненных Добродете-лью, Правдой, как и

то чудовище, у меня наверху, в седьмом номере, дерьмо тифозное!.. Ах, пламя! нефть! сера! или ничего!
Они украли все, что могли, разбили вдребезги то, что не смогли унести!.. они сожгли мои рукописи… а что осталось — в мусор: «Гиньолей»,

«Крогольда», «Бойню»! мои жертвоприноше-ния!
Прямо энтузиазм столетий! Костры, бойни, мусор! Еще больше, чем кража! Ислам, Порт-Рояль, площадь Конкорд, Чингисхан, атом, фосфор, это

вам не что-нибудь! Молитвенни-ки сжечь, «Илиаду» — свиньям на растерзание, изнасиловать Непорочную Деву, обосрать Пет-рарку, никто и не

почешется! Сказано — сделано! Крестовый поход! всех на крест! Негодяи! По-весить всех! Дрейфишь, слабак! Держитесь, я здесь, в своей дыре,

налоговая администрация увеличила мне налоги! XXII округ! Десятина, оброк! миллионы! на все мои погибшие произве-дения! «В случае

невыполнения» меня приговорят к трем пожизненным заключениям и в конце концов мне отрубят голову! Вот гады!
И лучшее доказательство того, что они не шутят, — они уже продают с молотка кровать мо-ей матери! Они продают ветер, призраков… Я к ним

отправлю Гортензиа, они его продадут, как Людовика XV!.

. Ах, обезьянья ловкость! Держать в тюрьме и жечь на костре одновременно! но они

всегда расшаркиваются друг перед другом, могут сослаться на ситуацию! Они обожают Ситуа-а-а-цию! Это их верховная богиня! Они используют ее

от всей души! И она убивает их души! Я не могу ни о чем попросить тебя, Родина!
Налоговый инспектор, душа моя! (он требует, чтобы я заплатил долги Петэну!) Мне крыш-ка! Шкура Бебера не стоит и ста су! Сто су? я

прозреваю великое! я вижу 14-й!
Это преступление людей нашего времени! Сейчас бы они не разрушили Бастилию… они засадили бы туда всех «нечистых»! Всех тупоголовых

писателей — на работы! кнута им! два-дцать шедевров в день! один за другим, анонимно!
За этим дело не станет! Запереть в башне, в доме, щелк — в 89-й! Пусть они там думают!.. сказано — сделано… Армия садистов на пикнике

Истории… А здесь — охранник, который за мной следит, самая настоящая деревенщина! Нечего читать мою рукопись! ты, недоумок! по ут-рам он

приносит мне кипу бумаги и швыряет в лицо… все разлетается! его забавляет мой вид на карачках… он говорит, что скоро собственноручно

расстреляет меня… они все так говорят… эти газеты, мои фотографии, мои преступления во всех подробностях… Я тот, кто продал План «Дьявол»,

крепость д'Ук, Па-де-Кале, Эйфелеву башню… и тайные мысли Гамелена…
Теперь они достают меня здесь!.. и что же?… Имеются доказательства!.. Истина по сути такова: тюрьма!.. «Он в тюрьме!»
Мне плевать на их личные чувства! но этот засранец из 73-й! это же настоящий рев! ревет, как сто ослов! из-за него боль становится

нестерпимой! я бы его прикончил! и эти дикие вопли из 48-й! я слышу глухие удары, драки по два раза надень… смена караула… шаги… один, два,

спокойные, все громче и громче!.. пронзительные вопли женщин! мужчины всхлипывают… я знаю «звонарей», их трое, трое волосатых Геркулесов в

белых рубахах, однажды ночью… они заставили меня встать… они пинали ногами мое убогое ложе! подбрасывали! солому! тряпки! я чувствовал себя

оскорбленным! трясут «ветеранов»! 12-я! Пацаны! Они не викинги!.. Они не обучены искусству войны… они взялись не за свое дело! сосунки! Все

пропало!.. я тоже умею пинать ногами матрасы!.. умел!.. даже жалко их, в какой-то степени!..
Они оскорбили меня! Пусть только они вернутся! Они искали у меня сигареты!.. я слышу, как они это делают!.. здесь… там… этаж… другой…

раздаются звуки пощечин, вой! а потом тишина… спокойствие, которого добились силой! они проходят один этаж за другим… само-убийство? вот

это номер… несутся, словно смерч! все тюремщики!.. крах! все пять этажей!.. вся банда!.. от их топота дрожит вся тюрьма! десять корпусов,

разделенных на клетки!
«Самоубийца!» Тарарам! За это в камеру буйнопомешанных! У висельника визитеры! му-зыка! сирены! свист! псы! Опера!
— А вы, милый Аэд, на что вы рассчитываете? Вы достаточно настрадались? Нет? Герцог де Вандом желает прогуляться с вами по улице Репо …

вернетесь ли вы?… сумасшедший! рогоносец! хороший переход! Але-ап! Вам оставили ваш ремень!.. решетка в потолке! петлю на шею! и привет!..

И нет гарантии, что вас похоронят на улице Репо, как Деноэля в Доме Инвали-дов!.. даже это будет уже одолжением! Может быть, это произойдет

на площади Конкорд в при-сутствии пятьсот тысяч помощников!.. Ах, ностальгия по прошлым преступлениям! зло для страны! оставайтесь в

изумлении! в следующем году в Париже! жрите поэта, Парижем правит глупость, и это нечто! вы прибудете туда мертвым! самое лучшее и

полезное, что вы можете для них сделать!.

. решетка в потолке! петлю на шею! и привет!..

И нет гарантии, что вас похоронят на улице Репо, как Деноэля в Доме Инвали-дов!.. даже это будет уже одолжением! Может быть, это произойдет

на площади Конкорд в при-сутствии пятьсот тысяч помощников!.. Ах, ностальгия по прошлым преступлениям! зло для страны! оставайтесь в

изумлении! в следующем году в Париже! жрите поэта, Парижем правит глупость, и это нечто! вы прибудете туда мертвым! самое лучшее и

полезное, что вы можете для них сделать!.. Ваша родина, французы, — кладбище Пер-Лашез… там лежат те единственные, кто никогда уже не

причинит вам вреда…
— О, ваш гроб вскрывают, освидетельствуют ваши бренные останки, да, это вы! точно вы! и тогда придет долгожданный покой, настоящий…
В общем и целом, возвращаясь к сказанному, как вы думаете, я закончу свои дни здесь? Мои дни? полдня! четверть дня! Я все еще

сопротивляюсь! Я вам надоедаю! Вас удивляет мой открытый бунт? мое чувство ответственности? мои цели? У меня есть Бебер, Арлетт! У меня

пя-теро малых детей в Буа! У меня старенькая мама, которую я уже не увижу, мой отец Ферди-нанд рядом с ней, я никого не брошу по дороге,

мсье! ни одного солдата, ни единого больного, ни любовницы, ни моих забот и хлопот, ни самой смерти! Никогда! ни тридцать шесть тысяч ног,

которым так и хочется затоптать вас!
— Бездельники! Трусы! Мрази! Свиньи! — несется по этажам.
— Тихонечко, цыпленочек! Идите сюда вместе со своими слухами! вас продырявят с два-дцати пяти шагов! Вы уверены, двадцать пять шагов? я

должен буду настроиться! Двадцать пять шагов ведут куда? В ящик? хватит четырех!
Ну ладно! увидимся на том свете! До свидания! Проклятые хамы! хотят уничтожить всех! Я многое пережил! Но споря! я спорю с Гортензиа, когда

он оскорбляет меня через глазок! Я разговариваю с идиотом, у которого «обжалованию не подлежит» из 262-й! с сумасшедшей шпионкой из 32-й! и

с 64-й! мой сосед, хладнокровный, как тюлень! через стенку! положитель-ный!
— Мразь! — я ору!
Он мне мешает творить. Он не затыкается? я его заткну! он вопит! наконец я сдаюсь!.. Я сочиняю песню… они и не подозревали… у меня есть

песни… (все записаны!), послушайте ку-плетик, итак — «Меж двух».

Я найду тебя, падаль! И в мерзкую ночь
Я прицелюсь в глазенки — и вышибу прочь!
Две большие дыры! Упоительный тир!
Твою подлую душу отправлю в сортир!
Ты увидишь красиво одетых людей,
Увлеченно кружащихся в вальсе костей
Над погостом приюта «Послушных Детей»!

Нагловато?… допускаю… ну а припев? просто очарование! почти сладострастный!.. вы слышите… а музыка!.. (в этот миг артист удивлен!.. игра!..

он видит публику!)

Вот тетушка Эстрем, ее малыш Лео!..
Вот Клементин и вот Тото-храбрец!
Сказать ли им, что празднику конец?

(Хор: Эх, пусть катятся к чертям!)

И к черту весь твой род!
Пусть ветром разнесет!
Прощай, засохший лист,
И пустота забот!

Не правда ли, концовка очаровательная, веселая! как вихрь!
Я обещал это Револю… классная песня, как бы это сказать… ритм!.. тонкость!.. песенка не для всех! Он должен был спеть мне ее в Бекон … на

«Бенефисе»! «Посылки примерным за-ключенным»… ну и событие, не так ли?!. было еще шесть куплетов… весьма пикантных, уверяю вас! Они были

исполнены в «Европейце», я действительно прославился!..
Так могло бы быть!
Я проорал ее, мою песню, там, из своей могилы, соседу за стенкой!.

.
Так могло бы быть!
Я проорал ее, мою песню, там, из своей могилы, соседу за стенкой!.. Он меня не преры-вал… четверть часа… час… а потом он снова начал выть!

с еще большей силой! Но, извините, я могу его переорать! Я знаю как! Моя грудная клетка расширяется в тот момент, когда я уже дей-

ствительно больше не могу, когда я слишком страдаю, когда я не могу, к примеру, нормально посрать в течение десяти… двенадцати… тринадцати

дней… удар под дых! они не хотят ставить мне клизму, и я вою!
Они меня держат в немыслимой жаре, почти пятьдесят градусов! нарочно! нарочно! мне все равно! клизму! уверен, если я буду выть, они

придут!.. я заглушаю воплями всех остальных! я лаю, как здоровенный сторожевой пес!.. собаки мне вторят… три, четыре своры… вот, пожа-

луйста, слышите, какой шум? Гав! Гав! Гав! Стража вмешивается, четыре автомата, я подаю им знак: я прилип! больше не могу… вставать!..

двигаться!.. финиш! они выходят, идут искать да-мочек!.. Носилки!.. вот!.. это напоминает Африку и Фландрию… Ипр в 14-м году… Нас нико-гда

не минуют всевозможные осложнения! И Безон тоже, английские бомбы… там уж я развер-нулся! пришивая ноги, руки, половые органы, головы!..

«Верный присяге» — и это не все! Кантон Аржантей! свидетельства о смерти… это я! безупречный! совесть! характер!
Развернутая панорама жизни! Вы видите на сцене самих себя… какие пышные декорации!.. Там, в тюремном лазарете, мой случай известен,

естественно… ко мне особое отношение… только вода слишком горячая!.. доктора не такие идиоты, как другие, это немного мешает, проблемы,

горькая правда… они мне ни разу не сказали ни слова, но они видят… у меня право на три дня лазарета, на пятнадцать ампул, еще на две

клизмы, на семь бутылок «питательного» пива и на промывание моих струпьев «фиолетовыми кристаллами»… Если в тюрьме завелся идиот, его

обязательно подселят ко мне, кровать рядом, нас двое… надо его заставлять жрать, надо развлекать… вот оно, уважение, доверие, медики видят

главное… Смотрите, огромный, отчаявшийся, по кличке Баррабас, русский, сапожник по профессии, можно сказать, я спас ему жизнь… он штрыкал в

лучевую кость вилкой… а потом принялся за бедро, под одеялом… он убивал себя… Вы говорите — человек! решение! он нашел на бедре артерию,

это верная смерть!.. за два дня он оправился!.. только благодаря мне!.. убеждения, пантомима! я буквально излучал душевный оптимизм! он ест

суп! правда, я слышал, потом он покончил с собой… через две недели бросился под поезд… в туннеле… сломал наручники, а они собирались его

выпустить…
Погодите, я еще вернусь к горе-сапожнику! этот задор! надежда! основательно напичкан-ный витаминами! с мягким брюхом! клизма! молодость! я

верю в чудеса! Я даже не слышу больше рыка морских львов!
Появляется Гортензиа…
— Пошел вон! Лазутчик!.. — кричу я… — Эпилептик! Псих! Сраный Заседатель!
— Вот как я тебя!
— Вишист! Нигер! Сигара! Угольщик! Пошли вы все на… Караиб! Содомит!.. хамло! Джаз-банд!
Вот вам действие витаминов! Я сбиваю его с толку… Да он экто и ничто другое! Плазма! Ах, Людовик XIV и всякое такое! Ах, явления! Имел я их

всех!
— Статья 75-я! — я его оскорбляю.
И все!
Он исчезает…
Видите, решительность, бодрость! я сохраняю форму пять, шесть дней! ах, эта шатающаяся! трескающаяся! форма! листики, на которых я пишу!

чудесный карандаш! потом дела пошли несколько хуже… совсем плохо… опять в глазах туман… я вижу неясно… расплывчато… я больше вообще не

вижу… я вою, они снова тащат меня в лазарет!.

. Носилки! а во Френе будет хуже?… Во сто крат!
— А в Вуппертале, комедиант?
— А ваша дохлая пиписька? Послушайте, вот история, в которой суть дела, раз уж вы так дотошны, некий человек из Лондона, он провел тридцать

лет «там»! Двенадцать отсидок! Каж-дый раз он выходил худым, бледным, таким прозрачным, что сквозь него все было видно!.. «стрекоза»… сам

над собой подшучивал он! сам над собой! вы говорите, характер, оптимизм! четырнадцать арестов! двенадцать отсидок! он повторял это нарочно!
— Просто ангел! — восхищались все…
В конце концов он вознесся… В самом деле!.. Они нашли его однажды утром, остывше-го… почти бестелесный… одна кожа… это уже нельзя было

назвать телом… из-за худобы… его похоронили одетым, плащ, шапка, ботинки, костюм, все!.. из особой милости… священник не позволил его

раздевать… я тоже худой, а священника и не видел!.. я похудел на сорок восемь килограмм! он ни разу не пришел ко мне, скотина! дежурный

лютеранин! даже не папист! Ни-кто…
Давайте серьезно, признаем факты, двадцать месяцев в камере, тридцать месяцев, тридцать лет, вам-то это без разницы!.. Вы снаружи!.. Быть

снаружи, как это опьяняет! Там все помешаны на чистой любви! ни слова о том, что «за стенами»! У них у всех есть «талисман», поэтому они

думают, что никогда не попадутся! Нажритесь вдрызг! Молитвы и всё такое! Как тягостно все это! Именно звезды поддерживают небесную твердь,

без них она бы рухнула!.. понадобилась бы уйма гвоздей! поторопитесь! Малышка Тереза из Лизьё еще творит чудеса! и Вельзевул, с другой

стороны! Эй, вы оба, смелее! все пускайтесь в пляс! двойная игра! у меня нет таких ам-биций, как у вас, я был бы рад видеть чуть лучше,

чуть меньше бояться высоты… и подлечить пеллагру… она почти не заметна… у Филиппа Огюста она тоже была… красивым юношей от-правлялся он в

Крестовый поход, а вернулся отвратительным, сморщенным, горбатым уро-дом… Я стану таким же! Жюль будет доволен!.. Жюль — мой личный

завистник, он даже заба-вен… если я буду красивым, он взбесится, а мне будет противно… «Фердинанд, ты красив! нет слов!» Готово! зубы

выпадают, я не держусь на ногах, а он меня убивает, ножом! боль жуткая, это приступ! фиолетовый туман в глазах, все вертится! Завистливый…

он будет счастлив уви-деть меня без зубов… каждое утро три., четыре… вытаскиваю с корнем!.. я занят! занят… они шатаются… ох, бывает и

похуже, это точно!.. кокетство! но личное уважение… Вы, вы не при-творяетесь! Без зубов можно прожить, если к этому подготовиться!..

никакой твердой пищи, все протертое! вываренное! и т. п… мягкое! мягкое! и только мягкое!..
— О чем вы говорите, мил человек, где это вы незаконно скрываетесь? и это после всего-то?
Слышу ваш вопрос… нет уж, я не трепач!.. все газеты, депеши и так называемые детективы хором утверждали, что я нахожусь на такой-то

параллели, в такой-то стране, в такой-то укрепленной крепости!.. Вздор!.. азимута, не укажу самой узенькой деревенской тропки, ни веточки

на кустике! вот так-то! Мое последнее слово! Мокрица на дороге! Он прыгает! Репортажи, распродажи, разносчик, доносчик! Чтоб тебе сгореть.
Он меня находит в самом плачевном состоянии!.. Он не колеблется ни минуты, снова его болтовня! это жестоко по отношению ко мне!
— Дорогой мой учитель, Франция сошла с ума… Атолл Бикини Романа! жуткое недора-зумение!.. лучезарный гений Европы! Испытательный плацдарм

для жанра Романа! Ах если бы знали про берберов, как их бомбили в этом году!.

Он меня находит в самом плачевном состоянии!.. Он не колеблется ни минуты, снова его болтовня! это жестоко по отношению ко мне!
— Дорогой мой учитель, Франция сошла с ума… Атолл Бикини Романа! жуткое недора-зумение!.. лучезарный гений Европы! Испытательный плацдарм

для жанра Романа! Ах если бы знали про берберов, как их бомбили в этом году!.. Ах ну, ну, ну, ну ладно! Дорогой учитель! Ах, это ужасно!

заметьте, что у меня пе! пере! сох! ло во рту! Ни! Ни! чтож! Ни-ни! что-ж! ные… Дыра! Дыра! там! вы по! тира! теря! ли! вы! вы! А если

пере… стре! ля! лять! пере! сажать! на кол! ваших врагов! Скажите мне, учитель! Ба! Ба! Бастилия! Я знаю больше, чем говорю! эмо-ции!

Скажите, что вы мне доверяете! Тюрьма — это ничего! Ничего! Надежда! Свобода! Вы же не отказываетесь от своих убеждений, Учитель? Я знал,

что доставлю вам удовольствие! Блеск! Слава! Честь! Победа! Ракка! You! You! Желание! Шваль! все! Вы! Вы! Эта дыра! Вы! Вы! на-хожу вас

снова! ни жарко! ни холодно! ваше бледное лицо! сто… сто… сто!.. А если мы их пе-ре… са… тре… жаем… ляем… на… на кол!.. Учитель, скажите же

что-нибудь! Ах, надо было взять мой аппарат! вы знаете? ваш голос! пластинка… говорите! говорите со мной! доверие! ни один француз вас так

не оплакивает!.. до чего вас довели!.. Учитель! учитель! э! э… эмоции!.. ваши несчастные глаза! всех в печь! всех! тысячу печей!..

моклявые! Мок! безобразные!.. Скажите мне! Скажите мне сейчас!.. вопите! Вы же сильнее их всех! клянусь вам, Учитель! Кон-чено! Сожалеют

не о Касселе! Десять тысяч! сто тысяч! двести тысяч жаровен! Вы увидите сегодняшнюю Францию! Вы приедете в Бурж! сорок тысяч букетов!

принесут девчонки! наруч-ники и всё такое! Вы не можете себе представить, как о вас хорошо везде отзываются! Писатель Века! не один из

многих! Единственный! много страниц и фотографий! ваш кот! ваша дама! ва-ше бледное лицо! ваши длинные волосы! и во Дворце! и во Френе!

если о вас думают! Как бы вы ни были оскорблены, Франция уже не дремлет! Оскорбленный! Униженный! оплеванный! на Бразильяка всем

наплевать, он мертв! Народ хочет видеть ваши фотографии! пластинки! слышать ваши слова! он хочет мяса и фотографий! Покажите мне, где

кровоточит ваша задница! Станьте там, учитель! Учитель! стащите трусы! Станьте на колени!.. На колени! На колени! Там, при дневном свете я

поймаю кадр!.. я поймаю все! ваше лицо тоже, Учитель! Плачьте! и табурет тоже! хорошо! ваша дощечка! ваш глаз!.. трите!.. пусть сочится

кровь!.. клещ!.. ваша фотогра-фия! они вас скоро выпустят: вы не думаете?… Да! да! да! да!.. скажите, как я: «Я их ненави-жу!..» с

выражением, дорогой Учитель! с выражением!.. а потом заплачьте! рыдайте!.. пусть они подождут, дорогой Учитель! У вас не встает?… я могу об

этом написать? это болезнь? темень? Ваша жена умерла? и дочка тоже? и внучата? ваша супруга? рыдайте! кусайте губы! Вот! Вот! Есть! полное

удовлетворение! если бы вы почувствовали! Пантеон для вас одного. Вас освобо-дят! Не хотите? ваша голова в небесах! ноги — в аду! лоб — на

святой колокольне! как вы пре-красны! как вы прекрасны!.. ваш зад в Сорбонне!.. Это то, что восхищает в вас даже врагов!.. Вы дождетесь

амнистии!.. Как же? Ну да? Как же?… вы сомневаетесь? но мадам Абец заодно! и граф д'Аладуль д'Айер! и господин Тондон с Аббатисс! и

наипочтеннейший старец из Арсу! но это же кошмар! я всем пришлю витаминов! по три пилюли в день! и капли! вы не против? вы не врете? вы их

будете принимать? капли Пэн-пэн? вы знаете? Пэнпэн? Вы же врач! тогда как же ваш роман? «Феерия»? «Феерия», каково! Вот увидите! Возьмите

себя в руки! Вы молоды, Учитель! Как вы молоды! Да здравствует всё! Пластинка! Ну что вы! вот увидите! Вы воссияете, вот увидите! я сам все

прочитал! осталось только записать на пластинку! звук! голос! я обнимаю вас! я восхищаюсь вами, Учитель! Учитель! я плачу! Я восхищаюсь

вами! Оскорбляйте нас! Оскорбляйте по всем правилам! Радуйтесь, Учитель! Радуйтесь!
Охранник гогочет… он врывается, выгоняет его.

Вот я снова один.
Я доверяю вам! Поверьте мне, у меня тоже есть маленькие тайны!.. Дьявол не родился сам по себе, он родился из любопытства!.. Все несчастья

от лишних слов!.. Я вам скажу, какая тем-пература, даже влажность в моей дыре! готово! десять… двенадцать… двадцать мокриц ползут по

камере… мне конец! даже для мокриц отсюда нет выхода!.. как у них!
Я мочусь под себя, уфф! остановился… Возьмите себя в руки! Как он сказал… Радуйтесь! вы молодой!.. Молодой, а уссыкается!
И вот я опять один.
Этот тип напротив, семнадцатый, такую сволочь убить мало!.. «Йоп! Йоп!» не прекратится никогда!.. будет правильно, если я его придушу?… а

силы?… нужно сначала отлипнуть!.. ото-рвать три, четыре тряпки от раны… и нужно, чтобы стражник меня выпустил… он меня никогда не выпустит!

дикарь!.. жалкий репортеришка, и тот меня так любил! мое лицо! мой сочащийся зад! мои глаза! мои слезы! он полюбил все!
Здесь все как бы медитируют, ни слова, вы ничего не узнаете! ни названия города… ни примерное место расположения… ничего!.. нет даже

атмосферных шумов… столкновения вет-ров… зубоскальства чаек на ветру… шороха падающих снежинок… а как они шуршат, эти сне-жинки!.. ничего

вы не знаете!.. ни дзынь! дзынь! похорон… кладбищенских колоколов… коло-кольчиков… я случайно заговорил о кладбище… совиное уханье… про это

я тоже не нарочно!.. это лес вокруг… и очень далеко, совсем далеко, корабли!.. про корабли я тоже вспомнил случай-но… сирены днем и ночью…

но романтик я не случайно… Вы придете и скажете: «Да! он не врет!..» наконец-то он не врет! Он говорит правду! Глупости! Мученик! Они же

распинают его! Он мученик! и музыка! Он осмеливается! Он осмеливается!.. я вам дам в зубы!
— На кол его!
Только это вы и умеете!..
— Пусть! пусть! но сначала на словечко, господин Президент! одно слово! Я разговариваю с Президентом, а не с вами! Я разговаривал с

Лавалем! Я лечил его! Я знаю, как надо разговаривать с Президентом! Со всеми Президентами! С просьбами так высоко никогда не обращаются!

Моя мать умерла от горя совсем одна на скамейке, на улице Клиши, в то время как вы все убивали… ну? ну? мне больше некуда возвращаться… в

моей квартире на улице Гавено шестнадцать раз сменились жильцы… я вам говорил, страница Y! H! Z! восьмой этаж, налево… они все погрузили на

свои тачки, пойдите посмотрите! ограбили! таким вот манером! Награбили сколько смогли! Ограбление! не считается, считается только мой

позор! История, мадам, подождите! Еще не конец! У меня зарезервировано место в Истории! Я скрижаль ужасов! Мне наплевать на квартиру на

Гавено и всегда было наплевать! Это просто, чтобы вас поподкалывать! Чертовы ворюги! Все вместе и каждый в отдельности! Доказательство: я

«вернулся к жизни»! я люблю вас до смерти! как говорил тот, другой, который, наверное, не пришел, наш «индикатор», так сказать, жутко

гордый своим автоматом, опьяневший от «никакого риска», чемпион игры в «Желтый карлик», который схлопотал бы от меня пинок под зад, если

бы я его встретил: это его наказание!
Моя мама сорок лет жила на улице Терезы, дом 14, я попытался хоть что-то разузнать… О-ля-ля! что же мне ответили, очень хорошие люди…

«осторожней! осторожней!», а затем, две недели спустя: «Ваша мама умерла на скамейке… вот и все! и заткнитесь!»… это только секре-тики…

главные тайны еще впереди… ждут вас… нужно подождать лет сто, Ленотр, чтобы все, кто меня знает, умерли…
Хрена вам, я не буду ждать сто лет!
Я раскрываю все тайны сейчас, оп-ля! Я родом с улицы Шуазель, там же учился в школе и получил образование! Из Пюто по мадам Жуо, моей

кормилице (переулок Бержер) и из Курбвуа, где я родился.

Моя мама была чиста телом и душой, без сомнения, как и я! Ну как вам это нра-

вится! Я спасся бегством, так было нужно, мстители уже приготовились, они столпились, то-пая ногами, под моими окнами, они приходили

сотнями! тысячами! поджигали дом, терзали со-седей! надо было быть там! видеть это! бешеные, иначе не скажешь! гнилье предусмотрительности!

все этажи, все здания прошли! Они взорвали четверть Монмартра! Гото-вы были все сравнять с землей! пронырливые мстители! пороховые бочки!

взрыватели! бикфор-довы шнуры! и ап! Они убили Арлетт, они убили Бебера, они убили Жюля Ларпента, который был ни в чем не виноват… они

убили консьержку…
Кровавая оргия, признайтесь! Кровь! килолитрами! Оставаясь там, я разжигал разруши-тельное безумие! так что я сберег жизни неповинных

людей, когда смылся оттуда!.. Когда бе-шенство кипит прямо в небесах (вы бы слышали эту авиацию!) — это неизбежно, сумасшествие и на земле

и под землей! на всей глубине, до самого ядра! и в сознании! это уже не воздушные корабли! поезда метро, набитые бомбами! С оглушительным

грохотом, визгом, лязгом железа! уничтожающие тебя! и других! и других! «Летающие крепости», как их называли… это ли не знамения конца

света? «Летающие крепости»?… гордые тем, что они «крепости»! Воздух на-полняли стуком и грюком сотни и сотни тысяч дьявольских кастаньет!
— Он был трусом, — они осмеливались тогда обзывать меня трусом!
— Я спас 220 человек, когда сбежал! (Они сейчас не визжат!) К тому же статуи из скве-ров, которые грозятся разбить… у меня есть право на

одну, скромненькую, без позолоты, но такую серьезную и трогательную.

Фердинанд Тактичный спекся!
Но пожил!..

Площадь Дерёр.
Он не хотел крови! Это большой грех… Он был один, их — тысячи! (да еще и мститель от «Желтого карлика»). Его схватили в сквере Вовенар,

распяли на улице Феваль!
Ох, немного полегче!.. За и против!.. люди, полные жестокости, единственно правоверные коммунисты! «верящие во все»! в утопии, чепуху,

обглоданные, они верили всему! Причастие без хлеба, вина и мяса! Вот! Да здравствует Иисус! две тысячи лет!
— Он не хотел! не хотел!
Я ушел из чистой любезности, рыцарской гордости, добрососедского альтруизма! правда! правда! доказательства вам нужны? чтобы никого из-за

меня не распяли! не изрубили! ничего не знаю! Это от большого уважения, не по ошибке! Я бы задержался еще на недельку, но было больше

тысячи убийц: триста тысяч! какой риск для истории! Они ринулись на мой этаж… вы-били входную дверь… схватили меня, связали… они отправили

меня на казнь… на кол? для вас это ничто? четвертование — тоже!.. а колесование!.. Эшафот! Часы с кукушкой! Виселица? Пры-жок с высоты!

Качели! Я вижу вас, качаясь под взрывы вашего хохота… Я тоже корчусь от сме-ха, там, наверху!
Ох, состязаться с вами! у вас есть сердце? Я никогда не стану таким, как вы! Испытания меня добили, признаю… слышите, я возвращаюсь к маме…

ничего не могу поделать со своей печалью… она похоронена на кладбище Пер-Ла-шез, аллея 14, сектор 20… я хотел бы получить «железный лист»…

только бы посмотреть на могильную плиту…
Все началось еще тогда… она никогда не узнала, кем я стал… я приносил ей горшочки с маргаритками… это ее цветы… Маргарита-Луиза Селин Гийу…

Она умерла от тоски по мне, от изнурительно тяжких переживаний… от сильного сердцебиения, от пугающих разговоров во-круг… высказываний

людей с проспекта Клиши!.

. а колесование!.. Эшафот! Часы с кукушкой! Виселица? Пры-жок с высоты!

Качели! Я вижу вас, качаясь под взрывы вашего хохота… Я тоже корчусь от сме-ха, там, наверху!
Ох, состязаться с вами! у вас есть сердце? Я никогда не стану таким, как вы! Испытания меня добили, признаю… слышите, я возвращаюсь к маме…

ничего не могу поделать со своей печалью… она похоронена на кладбище Пер-Ла-шез, аллея 14, сектор 20… я хотел бы получить «железный лист»…

только бы посмотреть на могильную плиту…
Все началось еще тогда… она никогда не узнала, кем я стал… я приносил ей горшочки с маргаритками… это ее цветы… Маргарита-Луиза Селин Гийу…

Она умерла от тоски по мне, от изнурительно тяжких переживаний… от сильного сердцебиения, от пугающих разговоров во-круг… высказываний

людей с проспекта Клиши!.. на скамейках… общественное мнение!
Она никогда не узнает, кем я стал… мы видели, как однажды вечером она ушла, побрела по улице Дюрантэн, затем спустилась к Ламарк… а затем

это с ней случилось… уже навсегда… она не спала месяцами… Она никогда много не спала… теперь она спит… Она была, как и я, заботливой,

слишком совестливой… Она смеялась приятным дробным смехом, у меня же громо-вой раскат… Доказательство: рядом две могилы, слышите, а я могу

смеяться, когда хочу, я ду-маю о вас, волшебно, как вы будете юлить, дергать ногами, когда заиграет флейта, вид сверху, который вам еще не

знаком… Смех либо живет в тебе, либо нет… Я видел ее смеющейся, над кружевами, над «Малин», над «Брюгге», тонкая паутина, крохотные узелки,

соединения, моя мать, петли, она плела узоры… напрягала глаза… это превращалось в огромное покрывало, в кокетливый рай, своим грациозным

рисунком… филигранным изяществом, которого никто нынче не понимает!.. это ушло вместе с эпохой… оно было слишком легким… Красота!.. это

музыка без нот, без звука… для работы нужны были зоркие глаза… у моей матери были такие глаза… под конец она совсем ослепла… шестьдесят лет

над кружевами!.. Я унаследовал ее слабые глаза, все вызывает у меня слезы, эта серость, краснота, холод… Я с трудом пишу… о, я тоже скоро

засну! я найду отдохновение!.. Я заслужил… «Презрение» более чем возмутительно! предатель! бездарь! никто не помешает мне умереть! Хватит!

все! Баиньки! Я заслужил!
Мне бы хотелось получить «железный лист» на кладбище Пер-Лашез, своими глазами уви-деть плиту, имя… О! Какая наглость! чтоб они сдохли!

Дерьмо! Они выкрикивают: «Вон из Франции!..» Мне? Родившемуся в Курбвуа! они, родившиеся в кучах дерьма, которые не отме-чены ни на одной

карте! вылезшие из печальных голых степей, в которых нет ни одного столба! из писсуаров! из вонючих луж! из грамматических правил!

высокомерие меня погубит! вы сами увидите! увидите беспардонность этих подонков! потрясение, которое я пережил! когда все доз-волено!..

недавние подхалимы!..
У них для меня только хула.
Достаточно и Гортензиа для этого! чего стоят его непристойные предложения, за оконной решеткой, там! на рассвете!
— Я — Людовик XV! Я — Людовик XV! старый хрен! иди полюби меня!
Это необычные слова.
— Иди, обними меня, бандит! Лилия! Франция и Колонии! Кардинал Дюбуа отдает при-казы!
Точные слова.
Вот навязчивая мысль, которую он мне внушает! Они специально его отправили с набе-режной Нерве в Париже…
— Потом тебя обезглавят!
По крайней мере, он не золотит пилюлю, он хочет мою жопу, потом голову!.

— Иди, обними меня, бандит! Лилия! Франция и Колонии! Кардинал Дюбуа отдает при-казы!
Точные слова.
Вот навязчивая мысль, которую он мне внушает! Они специально его отправили с набе-режной Нерве в Париже…
— Потом тебя обезглавят!
По крайней мере, он не золотит пилюлю, он хочет мою жопу, потом голову!..
Вот люди, которых ко мне подсылают, Заседатели, с набережной Нерве в Париже!.. снова бросить в тюрьму святых! и в форме эктоплазмы! должно

быть, пришли самые распоследние времена!
— Я молюсь! — кричу… — Я молюсь!
Я осеняю себя крестом… Vade!* Изыди, Сатана!
Он хохочет!
Я снова крещусь.
Во имя великого Хинного дерева! — вою я… — которое сильнее Господа Бога!
Тут он молчит… он исчезает на три… четыре минуты…
— Бразильяк заставит вас замолчать! Разве он не больше пострадал?
— Можете усраться со своим Бразильяком! У него не было времени и насморка подхватить, они его расстреливали в тепле! а я гнию годами, в

дыре, с тюленями справа, слева, напротив, я их не выношу! жандармов со свистками тоже! Нет больше Гортензиа, и его шутовских выходок, и его

воплей, эхом отражающихся от стен! сирены, кладбищенские колокола! Даже для такого обездоленного, как я, это невыносимо, непередаваемо!

страшно! Выдержать можно лишь смеясь, конечно!
А Андрэ Жируэтт, остроумец, все-таки это другая храбрость! я — жертва! замурован! ос-толоп! просто оперетта! а г-н Айер из Виньетт? О,

они чертовски довольны собой! Честь и Правосудие в отеле «Риц» и на Вандомской площади! Выпьем по стаканчику! Повторим! Вы-соченная

бронзовая колонна, они никогда не выбросятся из окна!
— Никогда мне не быть министром!
А кардинал Ла Балю? А Бланки на холме Сен-Мишель?
О, обратитесь к истории! всегда найдутся заключенные! черт! черт вас всех побери! пол-нейший дьявольский вздор! А Барбэ? И тогда как же

Латюд? И Рип Ван Винкль со своей бородой? и мсье Капет! всегда найдутся палачи в Париже! всегда головы с плеч, пытки, висе-лицы! костры!

просто чтобы знать, к какой секте вы принадлежите? каким убеждениям следуе-те? Целиком? на три четверти? и нашим и вашим? серединка на

половинку? педераст? колеблю-щийся? косоглазый? воздержавшийся? Хитрец? Перебежчик?
Послушайтесь моего дружеского совета… уместное замечание в данной ситуации… по-смотрите на камеры!.. тысячи, правда же! миллионы людей

сидят в клетках все это время!.. мил-лионы еще побывают там!.. Можно было бы согласиться с тем, что общепринято, установлено, понятно…

Вовсе нет! крик рвется изнутри! вопль! наивысшее зло! Эти трагедии!
— Нелепость! вы, стоящие на четвереньках! Вот и все! Четвероногие! Стоны? Настала зве-риная эра! И что же? Зоология человечества!

пресмыкайся или умри!
История — память событий! 14-й — это дата! Век могильных плит, Век костей, Век сутене-ров, Век коленопреклоненных, Век соборов — и Век

пороха, Век танков, Век воронок, Век пре-смыкания, Век клеток!
Вот и конец Века 14-го года!
Весь род людской в зверинце! Потоп без ковчега, Смена замученным животным, живодер-ня для знающих…
Великая революция нравов?… Голубь мира! посмотрим!..
Послушайте, я говорю не просто так, это современный режим в полной мере… десять ми-нут на чистом воздухе, двадцать три часа пятьдесят

минут, не такая уж мелочь… в черной ды-ре… вам необходим глоток воздуха! какая высокопарность!.. сумасшедший! да вы пьяны! Через решетки

видно небо, чайки скользят в вышине! в голубом небе! вы кричите: «Слава Создателю!» Часовой с автоматом ринулся к клеткам.

. сумасшедший! да вы пьяны! Через решетки

видно небо, чайки скользят в вышине! в голубом небе! вы кричите: «Слава Создателю!» Часовой с автоматом ринулся к клеткам. «Пошел ты!

Катись!» — кричит он (это не совсем верно!) Maul!Maul!.. («заткнись» по-немецки)… разозленный, он заражает вас своей злостью!.. человек

непостижим… тем не менее, лето, небо, чайки… и, к сожалению, снова оскорбления!.. Клетка — это удовольствие, можете себе представить? Но

зима — это отвратительно… что-то вроде смерча, который вас настигает, кружит, бросает из угла в угол, да это уж слишком мусорово… другое

дело — лягавые! Крепыш почти ничего не почувствует, а вот для худощавого, тощего, костлявого, эти удары, бац! буц! музыка! ваше тело!

палками! это гнусно! Падайте! хватайтесь! вставайте! мразь, он насмехается над нами, сидя в своей будке! Их двенадцать, смеющихся сверху! в

клетках! двенадцать, шатающихся по'сторонам, двенадцать за решеткой, сталкиваются, их затягивает водоворотом! падают на четвереньки,

сжимаются, ползут, кричат… Действительно, вы лучше чувствуете великое после пятнадцати, двадцати сильнейших тумаков… Вас засыпает снег,

озноб, обморожение! Ветер, мороз… как было бы забавно и даже великолепно увидеть снеговика в саду Тюильри! Но там, между решетками, там,

где всего по три метра на троих, — это свинство! Всю долгую балтийскую зиму, это свинство! с самого начала! и до! одна! всепоглощающая!

трагедия! Уничтожающая все! цветы, птенцов, лето, осень, все! весна!.. Мерзкий негодяй, кривляка, горлопан! провинция! я говорю! хуже, чем

он есть! я говорю! я дорожу ею! провинция! Он меня заставил испить чашу страдания! Profundis!
Кто уймет ревущего монстра? горлопана! жестокого губителя душ, балтийскую зиму! Поймал и катает, как шары от стенки к стенке! (я вам

рассказываю о клетке для прогулок) зануда лягавый… десять минут! он свистит! хватит смеяться! Охранники проталкиваются, собирая всех, и

присевших на корточки, и упавших, вцепившихся в прутья клетки, уцепившихся за них! и ап! на стене! прогулка ненормальных! вдоль, по всей

длине! и крак!.. как тяжело! кракк! у вас! все плывет перед глазами, меркнет… Ох, вы не видели жестокости, нечеловеческого обращения! одна

болтовня! зимой дует сильный ветер! по-настоящему варварский климат! я осуждаю тюрьмы! Я жалуюсь на пеллагру, шумы, головокружения и на

неврому правой руки… Главным образом, на последствия войны 14-го! Чего это я возмущаюсь! я должен успокоиться! Во имя всего святого! Только

бы снова не началось! Я хотел помешать бойне! Черт, что со мной стало! Он мне показал Скотобойню, где забитый скот поджаривают на кострах!

Евангелисты перевернутся в гробу! мое подрывное стило! О-ля-ля! волшебство! моя сера! веревка! полено! смола! Это не конец! Я не буду

жаловаться на режим, суровый, однако же! отдушина, решетки, Гортензиа, эти похотливые речи… но светлые моменты? Я их не принимал бы в

расчет! Я вою! я вою! и они сбегаются! они поднимают меня! носилки… и ап! Это не из милосердия?… тюрьма меня доконает… эхэ-хэ! это

естественно! пятьдесят семь лет личного героизма? возвышенных чувств войны и Мира… я же не развалился?
— Никто тебя не просил, мерзкая развалина!
— Точно! Точно! абсолютно!
Я не могу пожаловаться на условия!.. я бы не смог дышать без клетки для прогулок!.. Я бы тотчас умер!.. Благодаря десятиминутному

пребыванию в прогулочной клетке я не заплесневел! Я свалился, как тряпка!..

. небольшой ветерок! и у меня закружилась голова! охрана спасла

меня!.. Они помогли мне подняться… вернуться… Да здравствует десять минут в клетке!
О, восторг распирает! У вас призвание? Я вижу! Я вас вижу в Сибири! врач! миссионер! медведь! труп!
Ах, вы мне открыли страну Идеалов! Ах, там все будут счастливы, все вместе! тысячи и тысячи! и все говорят по-французски! Радость! Какая

радость! Радость! как все будут обнимать-ся! у меня недостаток, признаю, один-единственный: говорю по-французски!
Палачу, заговорившему со мной по-французски, я бы все простил… как я ненавижу ино-странные языки! Какой только тарабарщины не существует на

свете! полная бредятина!
— О, но вы же восторгались Сибирью! Не только Гортензиа ваше пристрастие! Сибирь — то! Сибирь — это, все!
— Да, там, в Сибири, вокруг вас огромный мир! Кто знает, что там, в Сибири, на самом де-ле? изначально? и теперь! Монтандон, который там

побывал, рассказывал мне о снежных бу-рях, срывающих сани, поднимающих их в воздух! упряжки! люди! все! когда рассекая воздух! плывут на

пятьдесят… двести верст! грациозно опускаются в колею… У меня хорошее настрое-ние, снежинки, двор для прогулок, мои преувеличенные

унижения!.. чтоб меня вернули, из-за какого-нибудь «да» или «нет»! носилки! больница! скорее! скорее! он в тяжелом состоянии!.. мне не

следовало бы об этом рассказывать… О неблагодарности, но это больно, это как сколь-жение… мне не выскользнуть!.. Внимание, промывание,

ампулы, я знаю!.. но скажите мне, как душа все это переносит? Я закладываю свою душу!.. Меня знают в больнице!.. веселье! опти-мизм!

отказывающиеся от еды: ко мне!.. те, кто задумал удавиться, вскрыть себе вены, все, кто находится в шоковом состоянии, все, кто без

сознания: ко мне!.. я — исцелитель по натуре!.. пси-хотерапия — мой конек!.. два-три немецких слова и пантомима!.. с уверенностью могу

сказать: я спас дошедших до крайности несчастных, готовых на все, на смерть, небытие!.. на соседних койках… камера полностью изолирована,

действительно тяжелые случаи!.. для вас все это шу-точки!.. а я из Партии жизни, вот так! моя песня… жизнеутверждающая мелодия!.. Я доволен

собой… я играю на губах, как на гармошке, беззубым ртом своим… Восторг! характер опреде-ляет ваши способности! Медицина: гуманность! Так

сказал Декарт! Крюшен подтвердил!
Меня научили всему, что нужно знать заключенному, такому, как я… почти двести дина-ров в день! В Сибири это не стоило бы двухсот динаров…

там не было бы и клеток!.. я говорил, что их там будет в избытке? Я поспешил с выводами?… может, дюжина… чуть боль-ше! или десяток?… пять…

может, вообще всего две?… Может, только для Ремира и меня… кто такой Ремир?… преданный своему делу!.. доктор Ре-мир… верный, как пальцы

собственной руки… пальцы рабочего, не так ли?… в сорок лет у рабочих руки искалечены… по два-три пальца отсутствуют на каждой руке…

потеряны… отрезаны пилой… раздроблены фрезерным станком…
Те, кто себя не посвящает делу, плюют на всех, берегут свои руки, свои пальцы, себя…
Но и на каторгу есть любители!.. я говорю вам… я хочу туда!.. Возможно, вы будете счаст-ливы в Сибири?… особый вкус, невероятные цвета!..

Достоевский восхищался этим, когда писал письма царю! Дедуля! как он был признателен царю, что тот не выпускал его оттуда, так ему было

хорошо! откровение! истерзанная душа! кнут! гнилая картошка! эпилепсия! отцеубийство! цинга! все! вши! кандалы… Вы, небось, будете таким

же?… «Дедуля! Папуля! еще! еще!» Послушайте, покойный дружище Монтандон исследовал всю Сибирь, вдоль и поперек, и не переставал ее

любить!.

. Тундра! как он мне рассказывал об этом, с придыханием… снеговые феерии!.. снежные бури, которые заметали все следы! растворение в

пространстве… сани, кибитки, путешественники… по сто пятьдесят… двести верст!.. возвращение… по собственным следам!.. Ничего вокруг, кроме

слепящего белого снега!.. Монтандон, антрополог… Есть еще свихнувшиеся на степи!.. Он бы дошел до Томска пешком, Монтандон-антрополог,

чтобы увидеть эти «запредельности»…
Если б он тосковал по своему «палисадничку»… Кламар!.. Можете себе представить!.. У него бы просто не было времени странствовать по

«убегающим вдаль горизонтам»… игры за-кончились!.. Я любил Монтандона!.. его великолепный научный дар!.. (кроме его конька, Тунд-ры!)… Он

умер в Фульде, Германия, ужасным образом… Он действительно был дважды убит, сначала в Кламаре, у него оторвало член, его потом вывозили в

тыл, какая боль!.. в пути его по-езд подорвали!.. а затем в Фульде у него обнаружили рак!.. Мешанина хирургических инстру-ментов,

скальпелей! неумелые убийцы! Красный Крест! «практиканты!» растяпы!.. да еще и по-жар в больнице!
Перипетии эпохи!..
— Но все же! вы сбежали!
Ах, совсем нет!.. Это козни времени!.. Время! вышивка времени!.. кровь, музыка и круже-ва!.. я разворачиваю, складываю, снова разворачиваю…

Кламар! Фульд! видите! смотрите!.. Время, это его проделки!.. вы еще узнаете крут времен, когда состояние дважды два дает три… вас бы

меньше удивило… четыре? или семь? вы бы сказали да… вы бы нарисовали мир, вышив-ку волн… возможно?… нет!.. скорее, подхваченный мотив!..

измененный… никогда, с начала времен ничто не остается неизмененным!.. вышивка времени — это музыка… Мелодия скорее приглушенная… быстрая,

дальнейшее — молчание… тихое ку-ку из настенных часов, ваше боль-ное сердце, конец неопределенности, плач ребенка, арфа… полночь! часы бьют

двенадцать!.. как просто все! приключение закончилось!.. а потом?… цокот копыт, которых уже не услышишь? удача! грохот железа и топот

лошадей, все ушли!.. весла галеры!.. нет больше «гу-гу!»… водяные мельницы слышите!.. плюх! плюх!.. все эти меровинги!.. Эти звуки

исчезли?… на что вам наплевать?… вы ни мистическое создание, ни вещь!.. ни доктор Папюсик?… он же Анкоссик?… вы не знали Делятра?… его

мастерскую на улочке Клуа?… «Эзотерический Вестник Сара»?… того места больше не существует… строительный мусор… колючая проволока…

Монмартр… вы услышите там соловья, дрозда, мух, игроков в мяч, и все это не угнетает!..
«Негодяй!» — восклицаете вы!.. он нас надувает! плут, он обманывает нас!.. эти его уловки! выходки! его шея! просит веревки! ах, черт! его

балкон! он специально нас запутывает! эта квартира! на восьмом! он жил там!.. в изоляции! и они его не повесили? нет… птицам! воронам!

стервятникам! сдохнуть, сгнить, висеть, вонять! это ужасно! соловьи? соловьи? чтобы он сказал!.. Этот Вид! Он смеется над нами!
Вид на все это, на весь Париж, вы мне его никогда не простите!
— Законченный предатель! не стоит! на суде! последняя улика! сокрушительная! презри-тельный вид! Он от всего отказывался! О-ля-ля! они его

не повесили!
Такое чудовище! Предателя! Невероятно! невозможно представить!.. на горизонте холмы Манта… Дранси на юге… весь город перед ним!.. каменные

глыбы и волшебная дымка! крыши, крыши, тысячи, тысячи, красные, черные! светло-серые черепичные… Сена, сверкающая по-верхность, лиловые

пузыри… розовые… Нотр-Дам!.

. на горизонте холмы Манта… Дранси на юге… весь город перед ним!.. каменные

глыбы и волшебная дымка! крыши, крыши, тысячи, тысячи, красные, черные! светло-серые черепичные… Сена, сверкающая по-верхность, лиловые

пузыри… розовые… Нотр-Дам!.. вот свинья!.. Пантеон!.. язва!.. Дом Инва-лидов!.. Да, площадь Этуаль! Это ужасно!.. он жил там?…
Опускаются руки.
Я хотел поговорить о другом, например о лестнице, угрозах, о моем сопливце-убийце!.. Бахвал, игры в «Желтый карлик»… Вы ненавидите

сопливого убийцу?… Нет, вы боитесь сопливого убийцы… у него связи, Партия… я же одинок… скажите тогда, что вы можете предложить мне в

качестве утешительного приза… если я вас раздразнил!.. просто рухнуть под пулями — это же прямой бросок в вечность!.. принять!.. откуда же

эти крики возмущения… прекрасная мишень!..
Короче говоря, вы отвратительны, опасны, трусливы… Хорошо! Я больше не поднимусь туда! заметано! я не пойду, упрек я чувствую, я понимаю,

что мою репутацию замарали, обокра-ли, предали, оболгали!.. Сперва, когда все молчали, я почувствовал кожей их враждебность… вы думаете

«шоковая терапия»!.. двадцать… сто… двести! она гадили повсюду! только чиновники из Домэна являются каждый день… Прокуратура, лягавые… их

задача — стать моей тенью, их вздохи, их «Ситуа-а-а-ация»!.. они запихивают заключенных в пустые комнаты… они надеются на весну?… не знаю…

к чему это приведет?
Я уже не прежний. У меня другая, новая жизнь! Переделать! новые дом, мебель, клиенты, аппаратура!.. впрочем, не надо сетовать!.. а жизнь

Арлетт! Как же я испоганил ей жизнь! ее уче-ники! Курс Милосердия!
А Бебер, у которого нет больше ни зубов, ни усов!.. (как и у меня!)… вторая молодость, пора расцвета!.. Я вам рассказывал о выходках

Времени!.. хорошая мина!
— Ну же! Напечатайте это! Давайте!
— Вы ее купите? ну вот, а вопите!.. но хоть чуть-чуть оглянитесь по сторонам, если все это вам не слишком противно, не ненавистно… на

всякий случай, вы добавляете: «Он прорвется!»… «Он агонизирует, но забавно!»… «Это весельчак Века!»… целого… не половины!.. ничтожная

«половина века!»… это как «полубог»… то есть ничто!.. не говорите о гениях!.. улицы полны гениев!.. мне от этого больно!.. «Купите ее!»

вот и все… коротко! честно! мою признательность вам выразит толпа, ринувшаяся к прилавкам книжных магазинов… приступом берут продавцов! Я

снова в порядке!.. шрамы на заднице и на локтях!.. «Феерия»!.. «Феерия»!.. моя неврома?… Я признаю… вот в чем загвоздка!.. Но доктор

Тайефер меня прооперировал… я постепенно прихожу в «нормальное состояние»… вижу воочию, как меня поднимают из могилы, мне льстят… я

покупаю себе велик, коттедж, горничную, открывающую двери… Меня не ссылают в Сибирь!.. я поправляюсь, практикую на побережье в Эмерод! а вы

обо мне можете сказать только одно: «Он веселится!» тем хуже для Монтандона, его пулевое ранение, рак, Кламар Азиатский, черт побери!

Тундра! Фульда! дьявол! чтоб ему остаться там гнить!
Он не умел смеяться, этот Монтандон, серое лицо, серый непромокаемый плащ, поднятый воротник, темно-серые ботинки, сплошная серость… но

какая душа! однако все в серых тонах! слова шуршат, как серые мыши, едва различимы собеседником! но какие отточенные реплики! Он заходил к

нам, чтобы я послушал его, клал портфель, Бебер тотчас запрыгивал к нему на ко-лени, и «мурмур и мурмур», я тебя обожаю! неблагодарный

Бебер! и царапается, и обжора!.

. од-нако он чувствовал «шарм Монтандона»… каким бы он ни был там, в Великой Степи, призрак, все что угодно,

я не удивлюсь… А, наплевать! Пусть остается там! Я туда не побегу! Я устраи-ваюсь там, где я говорил вам! Извините! черт! я достаточно

пережил! мне хочется туда, камелии, мимозы, гвоздики круглый год!.. ах, идеальное место! как все просто! Между Тео Брианом и Дуаном!..

договорились?… вы видите это место, не так ли? Рокабей… рифы… Бе… ворота Сен-Винсент… Кенкангронь!.. трамвайное депо… причал для яхт…

теплый климат!.. пловцы!.. пе-сок!.. расплавленное золото до самого Канкаля… или почти до… золото на изумрудном фоне! кобальтовая синева!

красота невероятная!.. А Казино, скажите, блеск?… удивительный ар-хитектурный ансамбль!.. богато декорированный, как в метро, гранит не

шлифованные самоцветы, маленькие химеры, менгиры, изразцы, аспиды!.. и тысячи бойниц, стен с зубцами, узких переходов… Там, над океаном,

высится Пирамида, памятник Эпохи, мавзолей Королев-Черных-Чулок! И Клеопатр тоже, я их знавал, пассаж Шуазель, Королевы Распутницы!.. они

являлись на огонек к Шарвен… затем к Лемеру в его романах… потом к моей матери-кружевнице… Это Казино! Посмотрите! гранит, драгоценные

камни, маленькие химеры, позолота, и музыка вальсов!.. цыгане, трансильванские принцы!.. вы не знавали Риго?… а кругом кухонная вонь, и

времена тоже смрадные, где же те старые запахи, тонкие, пьянящие… Ах, милые друзья мои, дорогие и любимые, вы тоже будете вспоминать запах

влюбленности, страсти, запах разбитых иллюзий… не насмехайтесь!.. нам нужны азалии, гортензии и эти розы!.. на крохотных кладбищах!.. там

самые красивые розы! правда же!.. маленькие кладбища!.. не сомневайтесь, каждый день что-то приносит!.. розы там самые красивые! кругом!..

гербы! подумаем о бренности жизни! все вспомним! улыбающиеся незабудки!
Но мне не хочется, чтобы вы грустили! Я рассказывал вам о Казино, о фантастическом, чудном мире!.. и о 1900!.. вы еще увидите их

гардероб!.. повсюду зонтики!.. забытые!.. пенсне и бинокли!.. поразительно!.. скелеты «потерянных детей»! флажки «Русского альянса»!

полно!.. бесконечный серпантин воспоминаний… разные усы… галльские, «вильгельмовские», чапелинские! рассказать вам, что за маски там

бывали? два белых бурнуса, три накидки, четыре «нянечки»!..
Кончено! кончено волшебство… цыгане, житаны, и даже рулетки!.. над геранями и настурциями, выше, еще выше… увивая… колонны… и лампы в виде

тюльпанов… не стремясь походить на настоящее… вот еще несколько роз, превосходных роз, их называют чайные… Я повидал в мире многое, но

никогда не встречал таких красивых роз, как в этом казино… это ведь недалеко до Гольфстрима?… мягкий, нежный климат, залив… роза —

королевский цветок… клумбы, пять на семь, венки, вы их там не обрежете! из колыбели Profundis роза отвечает вам с Небес… Это не

обсуждается, милые мои, замерзшие, застывшие!.. туда, где растут самые красивые розы, спешат, приходят, любят, льют слезы, ложатся в землю…

Казино, пагода, менгир, дольмен, «домики первой необходимости»! — двадцать роз спасут их! Пирамида Королев Распутниц!.. В Бретани больше

нет цыган, вот уже лет пятьдесят… Казино «Карабос» совсем загнулось! Мамонт, Гипопо, вечная приветливость, которую я так люблю!.. и дуга

берега, позолоченный изумруд до самого Канкаля… взгляд теряется в дюнах, в песчаных бурях, поглощающих вас целиком!.

. туда, где растут самые красивые розы, спешат, приходят, любят, льют слезы, ложатся в землю…

Казино, пагода, менгир, дольмен, «домики первой необходимости»! — двадцать роз спасут их! Пирамида Королев Распутниц!.. В Бретани больше

нет цыган, вот уже лет пятьдесят… Казино «Карабос» совсем загнулось! Мамонт, Гипопо, вечная приветливость, которую я так люблю!.. и дуга

берега, позолоченный изумруд до самого Канкаля… взгляд теряется в дюнах, в песчаных бурях, поглощающих вас целиком!.. это морские глубины!

пляж Сийон, Шоссе, смелей! грохочет трамвай над головами!.. сердится, аж гранит трясется! трескается!.. когда сильная гроза, надвигается

от Сезамбр и еще западнее… северные ураганы! Менкьеры!.. рушатся заслоны!.. разбиваются о волнорезы… следы пенной волны на тротуарах,

троллейбусах, даже на крышах!.. ужасное Казино становится белым, все в пене, все драгоценные камни, фарфоровые украшения, гребешки а-ля

плезиозавр и стрельчатые арки напоминают ощеренные клыки, вы наблюдаете чудо страстей! морскую оргию!.. все эти гидры, менгиры, кальмары,

на гребне волны! купол — глаз! «Монументальная дверь», чудовищный сортир! вот он, открыт урагану, самодовольный под набегающей пенной

волной из времени, трепещущий… истекающий тысячами и тысячами жемчужных капель… блесток, светлячков, бриллиантов, изумрудов!.. вы застынете

в изумлении, увидев это! есть, понятно, и дураки… есть джаз-банд… Есть многое… но это все воспоминания, считают… это Божий промысел… как он

расположил Казино!.. азиатский храм, мраморный, варварский, уродливый, нет, не уродливый, но неровный, отвратительный, и розы! прошу вас,

взгляните! там, внутри!.. гирлянды роз… они везде! горы роз! плетеные корзинки! и цветные зонтики, полный вестибюль… бинокли и монокли…

панамы… и детские бутылочки с сосками… скелеты здесь неуместны… это место для вздохов, волнений, жалоб, тоски, сродни моей, приют поэтов,

поэтесс, и веков! и это так! и даже для «Альбатроса» с Брианом, его руководителем!.. и для актрис Арлетт Доржер и Лантельм (его жюри) и

призрака Ла Серизей, когдатошнего епископа!.. И шепот, и стоны скрипки, и государственные мужи, из Корнуэла, Лиона, Бокаж и даже из Нанта,

они приезжали сюда провести отпуск!.. они были лишены души?… пьяницы?…
Расходы-то небольшие.
— Вот глупец! здесь? люди! люди! и розы! розы!
Я жил, можно сказать, напротив, мой балкон нависал над куполом, вы видите старый склад? «Мерлин и сыновья»?… три комнаты под крышей, одна

сдается старой приятельнице, мадмуазель Мари… Я об этом немного наслышан, а как вы думаете! звуки мелодий и страст-ные стоны! и крики чаек

во время шторма…
Ужасное лето под мелодии романсов! какое равноденствие!..
Фонарь как раз под моим окном!..

Вернись! Прошу!

Небольшой порыв ветра и ап!

Ты ушел, поломав мою жизнь!

Я ушел в воспоминания, вы уж меня простите… В общем, это были счастливые дни…
Здесь всегда ночь, я с вами говорю из могилы, я слышу, я снова слышу… эти страстные стоны скриииииипок!..* мне кажется, что они мяукают!..

рожки пуинг, пуинг, это с Набереж-ной!.. тёф-тёф, астматичный кашель!.. по направлению Канкаль!.. уррра! рев толпы… это в ки-но! Старые

хроники!.. рокот моторов!.. в подражаниях!.. и пианино! и модные мелодии…
Времена, которые вы пережили, вас не покинут никогда… и эти розы… доказательство — они воют вокруг этих роз, я уверен… и сторожевые псы, и

мученики в тюремных карцерах… и трое приговоренных к смертной казни, 14-й… 16-й… и 32-й… Мне плевать!.

. скрипичные сто-ны, и звуки пианино

преследуют меня… О, у меня нет ностальгии!.. я не вспоминаю тундру! и каторгу!.. убегаю, уезжаю с Монмартра, который превратился в вампира…

и не отказывает себе в удовольствии пустить мне кровь… я подожду в Сен-Мало!.. Они не хотят меня больше видеть на проспекте Гавено? ни на

улице Контрэскарп? Я не собираюсь расстраиваться из-за таких мелочей!.. у меня своя миссия! мое искусство! мои искусства!.. я лечу

бронхиты, как никто другой!.. и воспаление седалищного нерва! неимоверно болезненное!.. Меня оценят на Изумрудном берегу! Особенно, если я

куплю там виллу!.. О, я не спущу глаз с Казино!.. все, кто войдет, выйдет… мои клиенты!.. костлявые призраки… и бестелесные фантомы… или

живые!.. в лохмотьях! с лютнями! в роскошных нарядах! все — мои!.. с виллой я что-то значу!.. призраки обожают пышные декорации! Пример:

опера! она воспевает все, кроме руин!.. я слышал «сту-ки», я, говорящий с вами… перистальтика в громадном брюхе! Накануне меня задержали…

чтобы Судьба моя заканчивалась адом… вам рассказать об их вкусах… Привидения… они не переносят смолистого запаха сосен!.. цветы, розы,

высокий стиль, вот!..
У меня тоже есть стиль! мое призвание! Казино среди моих приоритетов! мамонт и спрут, мешанина химер!.. Гранит, глина, кирпичи!.. вы

кричите: «Ужас!» извините! буря налетела, все разметала! унесла с собой! прошедшие годы, страсти, розы… крыши, балюстрады, все вибриру-ет!

поет!.. смычком по стеклам! водосточные трубы поют гобоями! пенистые волны врезаются в ураган!.. волынки… гитары… лорнеты!.. Ботрель!..

траурный креп… Пэмполез… Фрагсон… объявляют прибытие судна из Джерси… вырисовывается из мглы… едва касаясь горизонта… чуть задевая буек,

«гудок»… ныряет в волну… вырастает, отрывается от Сезембра… вскипает брызгами пены… тысяча рифов и Форт-Руаяль!.. величественное судно

причаливает… тысячи мисс спрыгивают на причал, разбегаются… рассеиваются!.. радостно… щебеча!.. из пансиона или уж не знаю откуда…

застрявшие во Времени!.. два негра грациозно танцуют, наигрывая на мандолине… «Менестрели»!.. это было не вчера!.. и пансионеры!..
Я не знаю, увидите ли вы его?… этот чарующий залив…
Старая «Терранова», гниющая там, у причала, ее мачты рухнули на палубу, разбиты в щеп-ки, больше того… не выдержали трюмы, бушприт разбит…

она идет ко дну, полно народа…
А вот то место, которое застряло в памяти… гляньте-ка, бакалея Виль д'Ив и ресторан сес-тер Ле Ко, волшебниц жаркого из мидий… это такая

вкуснятина, слегка поджаренные, с пер-цем!.. а Рене? его гроб? его возвышающаяся скала? его колыбель ста метрами ниже… настоя-щая!.. боль,

которую себе причинил Рене!.. сто метров!
Мне дорога здесь каждая бухта, и колокола, и развалины, и снесенная башня, и дворцы Корсаров… я так и думал… они так думали… великие люди

завистливы к чужой славе… я опять слышу «Ахтунг, воздушная тревога!..» что-то вроде громадного фонографа. У нас на крыше стоял такой… он

работал днем и ночью… Бебер сидел под ним часами… хотел понять… потом это, конечно, произошло! все было раздавлено, разрушено, уничтожено,

сожжено, костер пылал до небес!.. Меня так поразило, что Рене, его гроб, его колыбель, его дорогие воспомина-ния не разрушились! не пошли

прахом!
Нужно, чтоб все поросло быльем!
Ах я был доволен свои жильем… если говорить о месте моего пребывания… в полном смысле слова! Я видел все судна входящие в порты! Динан!

Сен-Винсент! представьте! и меблированная комната без блох!.

. Меня так поразило, что Рене, его гроб, его колыбель, его дорогие воспомина-ния не разрушились! не пошли

прахом!
Нужно, чтоб все поросло быльем!
Ах я был доволен свои жильем… если говорить о месте моего пребывания… в полном смысле слова! Я видел все судна входящие в порты! Динан!

Сен-Винсент! представьте! и меблированная комната без блох!.. без блох в Сен-Мало! Это чудо!.. никто не устоит перед очарованием изумрудной

бухты!.. полное упоение!.. разноцветье!.. необузданность моря!.. но блохи — истинная кара!.. после трех дней на пляже все тело покрывается

волдырями, вы уже не жилец! У меня был друг, послушайте, Ребелль его звали, князь Ребелль! Могу сказать, что ни-когда не видел такого

прекрасного местечка, как его летняя резиденция… четыре стильные ком-наты, чистый Ампир! морской Ампир! и как это вписывалось в крепостную

стену!.. окна на Форт-Насиональ!.. все на виду: Ране… горизонт… Сен-Каст… Фреель!..
Но и там та же мерзость! блохи!.. спина, икры, внутренняя сторона бедер, и все заканчива-ется нарывами! сплошные нарывы, он страдал, но не

желал покидать эту красоту!.. нарывы ста-новились все серьезней и серьезней… люди смеялись при встрече с ним… над тем, как он неис-тово

чешется! оригинал! И при этом монокль… достоинство! и гордая поступь!.. поднимаясь и спускаясь по улице, по единственной улице, Сен-Венсен,

он шагал, гордо откинув голову… в конце концов он умер… в сентябре, в день равноденствия… от сепсиса… гнойные раны… Я твердил:
— Избавьтесь от них, князь!
— Я больше не ощущаю их укусов!..
Его заели блохи! Князь, конечно же, просто кишел паразитами, но все божьи создания та-ковы! ну, например, птицы! Я наблюдал чайку, которая

остервенело чесалась на крыше длинно-го навеса, там, под окнами!.. благородная птица! а с другой стороны высилось Казино! она дела-ла сотню

шагов, как Ребелль, сотня отпечатков лап… она не улетала ловить рыбу… она бросалась на рыбьи внутренности, гнилье в ящиках, на отходы…

короче говоря, чайка на пен-сии… ночами, мне рассказывали, она с большим трудом вскарабкивалась по стене… пристраи-валась в нише фальшивого

окна, которое, будь оно настоящим, выходило бы на Казино!.. на са-мом верху… там она спала…
Я думаю о повсеместно расплодившейся халтуре! о последних днях, о зажигалках!.. мы похожи на загнанных животных… здесь с нами

действительно покончено… тут нужен был бы феникс!.. только подумайте, феникс!.. в наше время фениксов не бывает… Сен-Мало тоже нет!.. ни

Тодта, который все подготовил! Ах, это очень грустная история!.. Я вас огорчил… не на-до!.. Я вам расскажу другую!.. скажем, веселенькую…

Преподобный епископ де Ла Серизей как-то, возвращаясь с Собора… очень надолго задержался в Риме… Ах, как он был рад вернуть-ся! Он

подскакивал в коляске… он был в таком возбуждении: «О, хвала Господу! О, хвала Небе-сам! Вот счастье! Ах, Мало! Ах, я вновь тебя вижу, мой

возлюбленный город!»
И плюх! Он падает замертво! от волнения!
Вы скажете, что это противоестественно!.. с епископом де Ла Серизеем не случился бы ин-сульт, возвратись он сейчас!.. он бы ничего не

увидел!
— Нужно все восстановить! — как они повсюду кричат…
Предатель, который позволяет себя избить! Создатели здания, комитеты Общественного Кирпича, те, кто строят укрепления, те, что плюются

повсюду огнем! хорошо! хорошо! я с ними! Воссоздадим, создадим, во имя Господа! Я с теми, кто восстанавливает, заново отстраивает го-рода,

крепостные стены, жилища, курятники, кладет бутовый камень, кирпичи, жернова, строит куличики из песка… Произведения из любого дерьма!

Любое усилие отбивает во мне охоту! Я не спрашиваю имени тех, кому я жму руку! «Он нам помогает! и я тоже!» Да здравствует взаи-

мопонимание! керамика и черепица! камни! цемент! раствор! даже с теми, кто все это разрушил, я очень хочу быть в согласии! Вот какой я

реконструктор! Но мое прошлое — «ордер на арест»!.

. Это можно как-то уладить!.. все, что вы соорудили мне во славу!.. «Фердинанд —

Конвульсиант!» чтобы увеличить продажи моих книг, да еще в инфляцию! вальс миллионов читателей! Я стану богатым! книготорговцы не знают,

что делать… так как сорок миллионов французов во Франции (и более восьмидесяти в колониях) требуют по два! по три экземпляра «Феерии»

каждый!.. (раскупаются, как машины в Америке)… Тут мне внезапно является Исайя… у него четыре книги в портфеле… четыре «Феерии»!.. там, в

тюрьме… он меня умоляет, чтоб я подписал их!.. нельзя больше откладывать!..
— Мой самолет! ваш самолет! — кричит он.
Он приходит прямо ко мне.
— Ах, дорогой мэтр, я хочу вас обнять!.. вот ваш документ!.. подписан — заполняйте сами!
— Мой ордер?… мой ордер?…
Я придираюсь.
Но вам наплевать! наплевать!
Заставить бы его снять штаны! и оп! с! и поглубже!
— Да здравствует Фердинанд! Да здравствует Колонна! Да здравствуют все удостоверяю-щие Печати! Да здравствуют фонари!
Вот его точные слова!
Да здравствуют уличные фонари! теперь моя очередь! Любовь! Любовь! Свобода!
Ох, вот зануда, наконец-то он меня покидает!.. соблюдать предписания, больше мне нечего делать!.. явился без телефонного звонка, убийца!..

без всяких задних мыслей «приперся» в Бур-же!.. цветы!.. О, я не вернусь на Монмартр! Я бегу прямо в Ренн, в Сен-Мало… Я нахожу Эйнара в

слезах, так сказать, выплакавшего все глаза… сидящего на корточках на своих развалинах… он ворошит пепел… уже годы, как он роется там…

копает… он мало что находит… осколок флакона, ножку стола… Это был его «музей и бистро»… клавиша от пианино!.. «Сюркуф», не так ли,

навигация, абордаж, море пламени, которое он покинул!.. Эйнар, он снова заливается слезами!.. пнуть бы его, чтобы вырвать из мира

видений!..
— Усадьба, быстро! — командую я! — у кромки волн!.. это еще не конец, не дно бутылки, чтобы взбалтывать остатки! Возрождения жажду!

обновления!
Я хочу обрести пристанище любой ценой!
У него оно уже есть, на дне бутылки, бутылок! он их выгреб из мусора… у него такой вид, будто он хочет расставить их на воображаемой полке…

донца бутылок отваливаются… Ах! Ах! Ах! как он ахает, мой «душка» Эйнар! мое «Mum»! мой «Сен-Жорж»! последние «ночи»! последние «ночи»!..

Давай! наподдать бы ему, нерешительному! две газовые плиты! две фаянсо-вые ванны! две горничные, чтобы отворять мне двери!..
Я все больше расхожусь в своих аппетитах!
— Два гаража для четырех велосипедов! Ключи в руке на Пасху! Договорились! двенадцать миллионов за каждый день опоздания! и без блох!
Вот так, по-настоящему решительно!
— Все из гранита! — добавляю я. — Ты строитель или разрушитель?…
И мебель, конечно! украли! благосостояние!
У меня больше нет никакой мебели! они забрали стулья! комоды, балдахины!.. судебные исполнители, бунтовщики, к тому же сентиментальные

любители сувениров… кровати, простыни, это ужасно!.. три массивных стола эпохи Генриха I, которые были бы бесценны в Зале!.. То, что можно

унаследовать, не дожидаясь моей смерти… Да уж! смерть, после всего пережитого!.. мое наследство доступно всем… об этом пишется в

«объявлениях»… кровать моей матери, Маргариты, ее украли и пустили с молотка! у них все полномочия!
Один выход! вырваться на улицу!.

— Ты строитель или разрушитель?…
И мебель, конечно! украли! благосостояние!
У меня больше нет никакой мебели! они забрали стулья! комоды, балдахины!.. судебные исполнители, бунтовщики, к тому же сентиментальные

любители сувениров… кровати, простыни, это ужасно!.. три массивных стола эпохи Генриха I, которые были бы бесценны в Зале!.. То, что можно

унаследовать, не дожидаясь моей смерти… Да уж! смерть, после всего пережитого!.. мое наследство доступно всем… об этом пишется в

«объявлениях»… кровать моей матери, Маргариты, ее украли и пустили с молотка! у них все полномочия!
Один выход! вырваться на улицу!..
О, но я застрял в стойле! дорога продолжается! и музыка!.. я раскрываю карты, вытаскиваю три туза! кормушка, в которой я устроил кровать! в

яслях! вся стена в печатях! нечто среднее между бетономешалкой и гробом!.. из бетона или из кирпича? Я не знаю! Неискоренимый! Что они

вырвут у Домэнов? Я их и там достану!..
Что до моей военной медали, то поговорим о мужестве и жандармах, шишках и болтунах… один из них, мой дядя Артур (семьдесят два года),

пришел требовать, «чтоб я его больше не носил»!.. как он мне написал, мол, я не больше, чем вонючая свинья, «достоин» звания героя 14-го и

39-го, я позорю Канцлера, Знамя, я осквернил свои раны, и чтобы у меня отобрали пенсию и украли все до нитки!..
С ненавистью общественности не шутят! бдительность, даже стоя одной ногой в могиле, однако с расстояния в тысячу пятьсот километров они

видят мою желто-зеленую ленту!.. во-пят, как мяукающая от страха кошка! Они увидели тень! мою тень!
— Это он!.. на помощь, доги!.. полицейские! сумасшедшие! отщепенцы! отлученные от церкви! набрасывайтесь на призрака!
Им всем обещана гильотина, вешатели, послы, обвинители, лгуны, и бравада! наглость! Генрих IV! восемь! двенадцать! чемпионы микрофонов!

стальные голоса!.. Они боятся только астробомб! О, но как они предусмотрительны! как трусливы! в ужасе, что вы их растопчете, за-душите!..

Они уже в Нью-Мехико!.. Зебры стратосферы!..
— Этот дезертир, удар «Кометы»! он высаживает вас в Лабрадоре, спасатель Беконли-Брюйер, заводов «Грам и Бром», «Кодекса Чести»,

предприятий «Патри-Мин-де-Рен»… А списки, которые он хранит в патронташе! чертежи новой Триумфальной Арки!.. «нож гильоти-ны» подвешен под

сводом!.. две тысячи отрубленных голов за раз! Хлоп! да уж, вот это прогресс со времен площади Конкорд! Вы не современны! Тем хуже для вас!
Я развлекаюсь, я вам рассказываю, подбрасываю подробности… а тот, кто рядом… за моей стеной, он не шутит!.. мой сосед-каторжник!.. просто

он бьется головой об пол! Бууум! и снова! Он опять орет! грохот!.. Ах, голова! это навязчивая идея! он сотрясает стену, заметьте! Он меня

считает подозрительным типом? шпионом? подлецом?…
Это ужасно, обнаружить в ком-то такую ненависть… в придачу к Заседателю, негру, Гор-тензиа из Посольства, есть еще некто, кто меня

ненавидит…; приговоренный к смерти из 16-й… «он ненавидит всех французов!» так он орет… он служил в батальоне NSKK, армия Геринга… ему

оторвало уши где-то возле Буржа… он ненавидит меня лично!.. эти, отсюда, приговорили его к смерти, его скоро расстреляют… и больше он не

будет вопить… мне плевать на его ненависть!.. меня убивает ненависть Франции… Они бы во Франции меня сожгли, не только палестинцы, но и

коренные французы! Фаригу, Дондюран, Дюмэн! Меня и мои книги!.

. вроде приличные люди, с достатком, да что там, богачи!.. Они мгновенно

возбуждаются, эти коренные французы! Они бросают в костер своих братьев… на радость туристам, ох уж это превосходство иностранцев, они

наслаждаются, нажираются, радуются нашей боли! — не хотят уезжать! «Утка с кровью» — иллюстрирует их пристрастия, а уж «француз в кровавом

соусе»! даже способ убийства смакуют! пресса! огонь! Мадмуазель Жанна д'Арк прошла через это! Об этом говорят снова! облизываются! Руанское

сведение счетов!
— О, но есть же искренние! содрогающиеся от ваших несчастий!
— Замолчите! эти самые страшные! Они хотят вас увидеть распятым! искололи, кастриро-вали, вывернули кишки наружу!.. вот доказательство

того, как они ко мне относятся! письма! которые я получаю: «Трус! Каналья!» и так они меня называют… как бы мне их заставить стра-дать,

моих почитателей! компромисс и т. д.
Я так же утратил надежду, как и мои приятели! нечего и думать! и похоже… их столько же, сколько и убийц! однако упреки еще не закончились!
Министры, судебные исполнители, сборщики налогов, эротоманы, ослы, сестры милосер-дия, все собрались в этих стенах!.. последствия!..
Наблюдая здесь, в моем погребе… за преступлениями, слыша потоки упреков… Боже, ка-кая горечь!.. что я твержу… Друг мой, постой, вернись за

мной!.. Ты дул не в ту дудочку!.. не тех крыс увел… если б ты играл правильно, ты бы привлек к себе внимание настоящих людей, опьянил бы

своим творчеством элиту, настоящие сердца… направить все это на танки, на убой, на зажигалки, в прокатный стан для утилизации потрохов,

прав человека и братства! у тебя не слишком много было орденских ленточек, галстуков, контрактов и печенья!.. была б дыра в Же-лезном

занавесе! входил бы и выходил бы, как встарь… ты выбрал не то направление!
Пока я тут думаю… вспоминаю… они сперли мою медаль… три магических слова! «боль-ше нет медали!» пусть бы они меня огрели по раненой голове,

тогда я бы больше не нес чепуху, как в настоящий момент… я бы больше никого не видел в своих стенах… ни того, другого, вне-запно

появляющегося, Гортензиа, предлагающего мне жопу Людовика XV! Я бы был нормаль-ным, меня бы хватило надолго!.. Я бы писал оды, как Сибуар,

я бы тоже подписывал поэмы Штюльпнагелю, и сочинил бы кучу «атласных туфелек»… «раздулся бы» в тюрьме, как Caca (200)… я восхвалял бы

старую гвардию Филиппа, как Одюк… как папский зуав?… рантье, который знает толк в «Фигаро»? святой Франсуа Бестелесный?… на что бы я еще

мог претен-довать?… заменить Петэна на острове Ре, прожить до ста лет, как он?… Главное, правильно сыграть на дудочке!.. Я бы ходил на

коктейли к Леви… никто бы не украл мою кровать, чер-новики моих пяти романов, уважение генерала Бена, звание Магистра Почетного легиона…

красивые мечты!.. не унесли бы ключ от подвала с углем… да, на улице Гавено, я вам признаюсь во всем, у меня его было запасено больше

тонны… никакой особо нежной любви, которая бы связывала меня с… мадам Туазель… Ну поднимусь я туда? и что? Я бы всем помешал!.. Я бы

смутил умы… сознание моих друзей полностью заполнено «моими преступлениями»… они бы меня убили… Ах, какие удобства? я не нашел бы ничего из

домашней утвари!.. ни подстилки… ни единой грелки… ни кастрюли… Представьте!
— Ах, кастрюли! это какая-то мания!
— Да нет! Нет же! это мое ремесло! кипятить шприцы! в Бларингеме, от меня нельзя отре-зать Бларингем, все хотят лечиться! они сдыхают! они,

оказывается, не знали! им наплевать на «умные мозги», которые от подобных выдумок корчатся в эпилептических конвульсиях! Я кон-сультировал

больных в гостиничном номере в Бларингеме.

. ни подстилки… ни единой грелки… ни кастрюли… Представьте!
— Ах, кастрюли! это какая-то мания!
— Да нет! Нет же! это мое ремесло! кипятить шприцы! в Бларингеме, от меня нельзя отре-зать Бларингем, все хотят лечиться! они сдыхают! они,

оказывается, не знали! им наплевать на «умные мозги», которые от подобных выдумок корчатся в эпилептических конвульсиях! Я кон-сультировал

больных в гостиничном номере в Бларингеме. О гнилое здание, с переполненным сортиром, дерьмо, просачивающееся в коридор! Это уже была не

жилая комната… «Для бе-женцев»! так они говорили… повсюду «беженцы», эти свиньи. Не было более омерзительного хлева! смешались расы,

черные, желтые, голубые! врач не врач! нет ничего более гнусного… «Беженец»!.. дурной взгляд, зловонное дыханье! черт те что, живые

мертвецы… и двуличные! жалкие клоуны! «Беженец»!
Так вот, я консультировал в этой комнате всех больных, валяющихся на полу, изнуренных, обессиленных… ни единого стула!.. а тревоги?… (ночи

проводили в окрестных лесах…) самые тяжелые больные на кроватях… кровати, смешно сказать, только матрасы! разодранные! голые пружины!
Вот появляется тетка! Ах, великий и могучий Красный Крест! Ах, огромная накидка! Ах, седые волосы! Ах, торжественная поступь! тон! жест!

государыня!
— Доктор Селин! доктор? это вы? просите у меня все что хотите! в какой нищете я вижу вас! это ужасно! это невероятно! у меня все

полномочия! все полномочия! Давайте! Мадмуазель Геринг!.. Позвольте вам представить!.. сестра маршала!.. Давайте! Просите! все что хотите!
— Мне бы хотелось получить кастрюлю, мадмуазель!
— Уже, бегу! сейчас ее принесу!
Она убегает… Больше я ее никогда не видел… То же самое повторилось бы на Монмар-тре… в Сартрувиле… Пьерефитт или Уй… допустим, я

возвращаюсь…
— Кастрюлю!
Все будет кончено!.. (После атомного взрыва я имею в виду.)
— Я — г-н Цезарь, собственной персоной! Я — госпожа Королева под вуалеткой… Что вам угодно?
— Кастрюлю!
— Где ваша душа?… — сразу же драматические нотки!.. — и все же!
«Королевство за коня»!.. это звучало… но «Европу за кастрюлю»?
— А клистиры? Когда я две недели страдал от запора, я бы целый мир отдал за клистир! Ах, какой эгоизм!..
Вы отвлеклись несколько? Это так, маленькие анекдоты!
— А в Люнебурге как с вами обходилась шпана?
— Вы были в Люнебурге? В Люнебурге сплошь ходячие мертвецы! вы приехали их заме-нить?… мстители, замещающие, перемещающие, это одно и то

же!.. иллюзионисты Истории! Этот парень, освобожденный от воинской повинности (каким образом?), номер 2 перед войной, надрывающий кишки в

поспешном драпе в 39-м, умоляющий о помиловании, вот он, извергаю-щий молнии Страшного Суда, жалкий тип, самоутверждающийся в убийствах,

отправляющий вас к праотцам! на каторгу! и т. д.!.. чистейшая подлость! о справедливости суда можно судить по тому, как он важно

восседает!.. Нечего сказать!.. лотерея!..
Люнебург, скажу я вам!.. там были и проститутки, в Люнебурге, не только трупы!
Ужас из-за этого был полный!.. На протяжении всего этого чертового средневековья из-любленным местом для занятий любовью были кладбища!..

эти пугающие места обыватели из-бегают, и под тенью людского почитания совершается масса шалостей! И напрасно! напрасно! Людская память и

уважение ничего не стоят!.. для меня же реальны только клизмы и естествен-ные надобности! без клизмы через две недели я бы помер… и они мне

ее поставили, но такую горячую, что я орал как резаный…
— А в Клюни?
— Точно! точно! я стенаю, меня лелеют! Ну а вы-то, вы были в Клоно? А в Чаде?… вы там были в разгар боев? и в какой личине, мадам! Эти

прокаженные! амебы! мухи цеце! повсюду буйволы! крокодилы! вампиры!.

. для меня же реальны только клизмы и естествен-ные надобности! без клизмы через две недели я бы помер… и они мне

ее поставили, но такую горячую, что я орал как резаный…
— А в Клюни?
— Точно! точно! я стенаю, меня лелеют! Ну а вы-то, вы были в Клоно? А в Чаде?… вы там были в разгар боев? и в какой личине, мадам! Эти

прокаженные! амебы! мухи цеце! повсюду буйволы! крокодилы! вампиры!.. А я вот, раз мы уж об этом заговорили, вас в Камеруне не встречал!

Эти вундеркинды, любимчики! не со вчерашнего дня! с рождения! вы даже себе не представляете! в 17-м! вы еще не родились! хи! хи! хи!

Сколько фрицев мы укокошили! 60 градусов на солнце! О-ля-ля, все в белых шлемах! Ко мне, Бобийо! Саворнян! Шануан! На помощь! Честь имею!

Рио Криби, я совсем один! Бикобимбо! Если б я вам объявил все свои звания, все свои звания! которых больше нет! вы бы хлопнулись в обморок

со стыда! да еще засунули кляп в пасть! у вас больше нет башки! я вам ее оторву! ваш столик! вместе с мраморной столешницей! Я разнесу

«Кафе дю Коммерс»! вы прощаете мне мою злобу! какое лицемерие!.. Я из мистиков, которые не платят по счетам… «Неблагодарные» Дарио

повсюду!.. Без Дарио ничего бы не было! торговцы в табачных лавках Ножен-сюр-Лиса… гром Господень, они восстали!..
Они мечут в вас молнии с высоких кафедр Судилищ!.. те, что были рады подметать терра-сы… официанты… подметальщики… мечтающие продавать

пылесосы… стричь собак… нет больше кузенов Дожей, моя дорогая мадам! Они вас малость подозревают… они бунтуют! бара-баны бьют «общую

тревогу»! башня!.. тысячи палачей! повсюду неблагодарные Дарио!.. «Рыца-ри Гордой свечи»… О, таинственный и ужасный культ!.. Я знаю один

карьер по дороге в Мон-трей, где они «возжигают» свои свечи… молятся в полночь… произносят заклинания… они разоблачают Дарио… секундочку!..

его бюст, его усики… О тайный и ужасный культ! Тамплие-ры середины 20-го века!.. черт! я разболтался!.. я никогда не вернусь к своему

рассказу!.. тем хуже!..
Но все-таки, может, вернемся?…
— О, вас немедленно повесят! как если бы вы участвовали в возведении «Атлантического вала»… построили два-три аэродрома… вы могли бы

ссылаться на Лаваля… но вы никого не предали, не продали… даже не подписали ни единого прошения? немного печатались в Zeitung? Никто вас

не спасет!
Я знаю, я знаю, что такое травля, я бывал на охоте, когда служил «кавалеристом»… «ату его, ату»… никто не бросится защищать оленя… чем

яростнее его раздирают, тем изощреннее наслаждение, больше сотни собак его терзают, сердце колотится все неистовей, и это так волни-тельно!

Ах, какая великолепная агония!..
— Не соблаговолите ли принять оленью ногу, Герцогиня? Вся Европа для меня — дикий лес, свора собак и загонщики… смотрите, вот

доказательство — эти стены… эти всхлипы!.. а пастуший мотив! я хохочу! я лаю!.. если я не последую за ними галопом… звон колокольчи-ка!

да! коровы! коровы! плачьте, оркестры! Я бы их, герцогинь, поднял на рога! сжечь, разо-рвать, да! кастрюля! смола! пусть их кипят! котелки!

всё!
— Он нас оскорбляет, этот верзила! разрезать его! на куски! пусть висит на крюке, пока не протухнет!
Я вас слышу.
— Посмотреть, как эта тухлятина шевелится!
О, вы затыкаете нос, вам не нравится мой характер? Я не протухну так быстро… вы непра-вильно расценили мои прыжки!
Намедни в санчасти практиканты тоже очень смеялись… просто так… но… что с них возьмешь, молодежь!.

. Они исследуют мою жопу, задний проход…

я умоляю о клизме… кровь течет… они подмигивают друг другу…
— О, канцер! канцер!
Они хотели испытать мою выдержку!
Не раз, не два! палец в задницу! отковыриваю кусочек говна! и вымазываю им носы!
— Это рак? шутники! ослы! а запах? запах? специфический? это пеллагра! придурки! пеллагра!
Вот вам и образование!
И снова я им доказываю, подставляю задницу!.. они смываются!
Либо клиника есть, либо ее нет! «санитары-убийцы»! Я их оскорбляю… Они хотели меня унизить, меня, такого чувствительного! с печатью гения

на челе! коллегу господина Фолле*! Который сам был учеником Бруарделя, Шарко, Лаперсона…
Ах, адские отродья!
Они снова закрывают тяжелую дверь… краа! краак! краак!
Они насмотрелись в тюрьме всего! я остаюсь наедине со своими феноменальными соседя-ми, объявившими голодовку! они мочатся и срут в

собственные миски… они не хотят возвра-щаться в Россию!.. русские! Они предпочитают умереть! Что за фокусы! Разве я позволяю себе плохо

отзываться о Франции?… Давайте, пошевеливайтесь! Это не может долго продолжаться! Один! Два! Три! сначала лапша! нужно, чтобы они

проглотили! это мой Закон!.. а если нет, я им разъясню!.. Их свяжут, запрут на замок и заставят жрать силой! Но существует же Родина! Ми-

шель Строгов в Шатле, как он там говорил? «За Бога, царя и лапшу!» Это было так ясно, так возвышенно! Эти же, гниющие тут дикари, я им

верну вкус к жизни! и лапшу в глотки!.. моя мать там, в переходе Шуазель, разве она мне не угрожала лапшой!..
— Ты не хочешь есть?… ты не вырастешь!.. — и затрещину!.. Разве я могу задать трепку этим полутрупам? ну и?… несчастные люди!.. я не могу

их бить!..
А вот недавних студентов-медиков я бы убил!.. это высокомерие! пацаны!.. даже не стре-мятся постигнуть свою профессию!.. если меня

оскорбляют, я свирепею!.. Сопляки!.. учить меня диагностировать пеллагру? Я в роли ученика, боже мой! Боже мой!.. такого клинициста, такого

титана духа! Они ранят меня в самое чувствительное место! Как просто! Бездари! А что касается меня, мои учителя!.. Мои учителя!.. Я не

прощаю непочтительности!.. в жуткой нищете, рабо-тать на разрыв аорты, с этим не сравнятся сто тысяч брильянтов!.. играй, арфа… полутона…

де-ликатность… светочи знаний… и смысл всего… сокровенность… премудростей, которые от-крыл вам почти мертвец… а его даже не отблагодарили

должным образом… живых всегда попирают… плохо разбираются в смысле жизни… ах, сколько раз я терзался угрызениями со-вести!.. Курсиаль…

Фолле… Элизабет… Эдит… Жанин… это совсем не то, что сто лет одиночества в тюрьме!.. Такая дрянь как я!.. Даже Жюль, который был богом,

умеет, гад, пре-вращаться в хамелеона, полного яда… я ему что-то должен!.. признательность!.. Я заслуживаю, чтобы меня посчитали гнусным…

сколько я награбил! убийца!.. как только меня увидит Ха-рон, «Подойди!..» — скажет он мне… и плюх!.. моя морда… его жезл!.. плюх! еще!.. и

моя гру-бость прощена!.. О, надо поспешить во имя Стикса!.. Я не хочу умереть со смердящей душой!.. тухлятина — это ничего, а вот

неблагодарность — это все! я хочу вновь завоевать уважение!.. ува-жение к самому себе!.. А сверх того и признание равных себе!.. место в

Академии!.. в худшем случае!.. не важно какое!.. признание!.. блеск!.. слава!.. чтобы мои мертвые утешились хоть не-много моими выходками!

чуток знаков внимания… сперва от матери!.

. ува-жение к самому себе!.. А сверх того и признание равных себе!.. место в

Академии!.. в худшем случае!.. не важно какое!.. признание!.. блеск!.. слава!.. чтобы мои мертвые утешились хоть не-много моими выходками!

чуток знаков внимания… сперва от матери!.. Мне хочется, чтобы мои мертвые пересмотрели свое отношение ко мне!..
«Не такой уж и злой!» — скажут они… те, другие, были настоящими сволочами!.. страдания наполнили их жизнь горечью… иррациональной, глупой,

самоуверенной… ужасы обесцветили их существование…
Пантеон? Ладно! Согласен!.. снова официальное признание!.. обесчещенный при жизни! моя улица! мой проспект!.. моего имени! О, постойте! я

же не один!.. я альтруист, это мое право! Я хочу, чтобы выделили еще два миллиона улиц Для двух миллионов героев 14-го!.. и чтобы было

весело!.. В веселье — моя сила!.. Они отдают себе в том отчет даже в тюрьме? Веселье — вот моя гордость!.. в камере, на скорой помощи, они

меня изучают, они меня используют. Веселье! в бездне отчаяния… я излучаю веселье! обездоленные, самоубийцы, все ко мне!.. на подпитку!

агонизирующие!.. похлебка, маргарин, копченая селедка… это вас насыщает? метод психологи-ческого убеждения! «Веселье прежде всего!» Я

выходил большое количество собак, кошек, раз-ных тварей!.. их нельзя сломать, они перестают есть… так же и люди… здесь, откуда я вам пи-шу,

все — «приговоренные к смерти». Правило непоколебимо: нужно, чтоб они жрали!.. Директор рвет на себе волосы… охрана не спускает с них глаз…

«Нельзя посылать скелеты на казнь»!.. Пресса, судьи, священники… о-ля-ля!.. «Необходимо, чтоб они жрали!»… Обществен-ное мнение желает

видеть жирненьких висельников!.. Мне это удается, удается…
Все дело в терпении и моих рассказах… Три мушкетера!.. волшебные три мушкетера!.. Я их пересказывал сотни раз!.. сначала на немецком… затем

на пальцах… Есть слова, которые по-нимают повсюду… Кардинал… Букингем… д'Артаньян… Портос… ах, Портос!..
Из всей этой привилегированной публики самые норовистые и мерзопакостные те, кому колют морфий, кокаин, дают нюхать эфир!.. вот они-то

действительно замкнутые, дикие, гнус-ные… эпилептики преступления!.. они ненавидят вас за смех… они доводят вас до смертоубий-ства… Они вас

толкают, несчастные! с неистовой силой! их фаянсовые кувшины — в морду! и пляфф! тысячи осколков! Они промахиваются… а затем режут себе

вены осколками, под одея-лом… вы спрашиваете, зачем они это проделывают?… они режут себе вены!.. эгоисты… навер-ное, от счастья!.. Их

подстилки пропитаны кровью!.. но, в конце концов, это же моя профессия! врач есть врач! У меня нет исключительных заслуг, удрученные,

разочарованные, раздавленные — мое призвание! Впрочем, я талантлив и в другом! исключительно талантлив!.. устойчивая нервная система… мне

холодно, я дрожу, как все, но я смеюсь!.. независимо от своей воли… персональная способность… без хвастовства… я никого не обманываю, я

здесь один… только «приговоренные к смерти»… каждый в своей камере… они нас выводят на воздух… минут на десять, маленькие клетки… мы

возвращаемся, я вам рассказывал, в снегу, как снеговики… ну-жен час, чтобы оттаять… полтора часа… Вы мне скажете: не всегда же идет снег!..

как и дождь в Руане, почти всегда!.. разморозиться — это еще что! бьет дрожь! я хохочу… мне вспоминается история… я дрожу от холода и этим

пользуюсь! Я придумываю небылицу!.

. разморозиться — это еще что! бьет дрожь! я хохочу… мне вспоминается история… я дрожу от холода и этим

пользуюсь! Я придумываю небылицу!.. бурлескную исто-рию… если я заливаюсь слишком громко, врывается надзиратель, он не терпит, когда я

сме-юсь… он делает вид, что целится в меня… дерьмо! я обсираю его… он снова запирает дверь… он не понимает слово «дерьмо»… это еще одно

преимущество! хотя я всегда могу посмеяться в одиночку… даже без озноба… мне мешают горлопаны… крикуны справа и слева!.. Как только меня

оставляют в покое, я сразу же вспоминаю какой-нибудь анекдот… и я смакую его и поми-раю со смеху… Если б только они так вокруг не вопили!..

я хватаю планшет… и за дело!.. Моя «Феерия» вас подстегнет!.. потому как все продумано, не так ли!.. издатели, книготорговцы, оп-товики,

киоскеры!.. и прежде всего, мои авторские права! о неумолимый! Ахилл! пфук, бол-товня!.. доллары или рубли, какая разница! Мне хочется

большего, чем гонорар в валюте побе-дителей! Ах, вы еще меня увидите в высшем свете! шикарно одетым! изысканность моих пиджаков! роскошный,

как шах! ногти наманикюрены! Пираты меня обчистили, я вам рассказы-вал, вещи, инструменты, мебель! неистовство эпохи! Пусть «Феерия»

продается! Я снова в порядке! простите! это обновление! моя усталость? пустяки! Вы остолбенеете! куда! сидеть! кухонная утварь! мои

гостиные, мои горничные, открывающие дверь! и велосипед, такой легкий, что катится вперед почти без усилий, лишь мыслью и желанием, чтобы я

его оседлал!.. фирма: «Неуловимый»… быстрее, чем Арлетт в спринте! вы еще увидите!.. Арлетт, она гениально жмет на педали!.. Троица

Монмартра: лишь в воспоминаниях! словно ветер! ах, это она… дуновение! прошлое! восхождение!
Вы говорите: у вас будет авто! Нет! брюхатый, воняющий катафалк! Я бы никогда не ездил на катафалке! «Неуловимый»! мой велосипед! вот и

все! Звонит больной? Лечу! рефлексы! икры! больные легкие! Леча других, исцеляюсь сам! За один визит убиваю двух зайцев! круговорот

универсального средства! костенею от ревматизма! никаких имен! я вам не открою! локти, лодыжки, как в тисках! будто специально для того,

чтобы вытащить из меня признание… палач, более чем фанатичный, может обломать свои клещи о мои колени!.. О, но вот со спортом беда! щелчок!

на свежем воздухе я возвращаюсь к своим тридцати годам! и к сладости сострадания!
Я самый выдающийся из уродов, посмотрите на меня, практикующие врачи! Омоложение усердием! кожа! гарант! азарт! мысль! сердце! новое

существо!
Эти старички, которых возят на колясочках, обследованные на водах в Эксе, в Баньоле, во-няющая мочой дрянь, артритики на костылях,

подагрики, чудовищно искореженные, обмотан-ные платками, страдальцы в полном смысле этого слова, задыхающиеся акробаты ада, лица изу-

родованные страданиями, ужасные физиономии, глаза на выкате… Святой Винсент де Поль, восстань из мертвых, взгляни на это… «Убирайтесь,

мерзостные типы! пусть он их встряхнет… Милосердие! во имя Господа! вперед! и пусть дымится человеческое мясо!»
Таковы мирские чудеса! Чудо, которое вы во мне усматриваете, — в башке! Жаль! что нельзя никому дать пинка под зад! мой скелет уродлив, он

скрипит, если я его передвигаю! А ну-ка, снимите с меня эти прутья!
— На велогонку! скрипучий, ржавый, презренный!
Вот как я передвигаюсь.
Энтузиазм, Бог в нас! Я только осколок энтузиазма!
— О! да право же, он хвастает!
Это ваше суждение.

— Леча других, исцеляюсь сам!
— Он симулирует, он бредит! Его видели в Ля Ноэ!
— Хвастун! Давайте! карты на стол! ничего не перепутайте! может, я вспомню, кто я та-кой?…
— Скажи же, Святой Винсент! из Клиши! это не то, что ваши гримаски! человек, работая в поте лица на галерах, погребен в Пре! друг! каторга

— моя расплата! дружище! да! друг! чертова головешка! вот ваша деликатность! можете болтать! Святой Винсент! Мы любим друг друга! вы

расколошматите все без остатка! чувствительность, подумайте!.. тридцать шесть тысяч свинар-ников — в этом ваша сила! плюс бойни!
Архангелы смотрят на вас… они шатаются… у них опускаются крылья… В молитве «дол-ги» отпускают все… нужно, чтобы и я вам отпустил еще раз…

Сколько я уже поменял губок! Оплатите сначала! и дорого!.. посмотрим!.. Представляю, тут я забегаю вперед, допустим, я не умираю в тюрьме…

это было бы чрезвычайным счастьем, прогнивший до мозга костей, каким я себя вижу… выхожу я из тюряги… вваливаюсь к вам… первый визит!..

ваша улыбка!.. каким я вас себе представляю? под диваном, ржущим до колик над «Феерией»!.. вырывающим листы!.. сходящим с ума от

наслаждения… вы корчитесь от смеха, задыхаетесь…
— На помощь! На помощь!
Оставляю вас в припадке… хрипящим… ползающим! Тем хуже!.. Я выскакиваю к друго-му… Другой — очаровательное существо, например пацан от

«Желтого карлика», мой лестнич-ный-убийца-автоматчик…
Единственный вопрос.
— Ты нашел сквер Жюно, малыш? обманщик!
Затрещина!
Это все.
Я строю планы, это мое кредо, но если я полностью ослепну, тогда извините великодушно! удавлюсь в петле! Договорились! Я открою глаза в

другом мире, я найду вас неизбежно, полностью удовлетворенного сбывшимися мечтами, торгующего на разнос лютнями и нимбами! невинностью

Серафимов! малышкой Терезой из Лизьё и милашкой Одиль!.. все на продажу!.. нет для вас ничего святого!.. все с молотка! Млечный путь! мост

Вендетт!.. монастырь Сесиль!.. бал и торжественный прием белоснежных облачков! лотерея нежного ангельского хора… большая распродажа

идеально закругленных Вселенных!.. Канут в Лету события, и скорее воды выйдут из берегов, рыбы, обросшие водорослями! Мулино по Бульвару

Рапе!.. придут долговязые остолопы!.. я дам вам книгу в долг!.. вы расплатитесь наличными и молча усмехнетесь!.. Я вам рассказывал о моих

глазах… о сумерках… о вони, плесени, сырости… о тесноте… полуголодном существовании… куда смотрит Красный Крест?… такой старик, как я?… А?

я спрашиваю! Он разливает чай, этот Красный Крест!.. Garden-Partys на острове Лонг-Айленд!.. Беззаконие! Ему наплевать на истинных

мучеников! Как я страдаю от плохого ухода! подумаешь, офтальмология! а я продолжаю работать! у меня воспаление сетчатки!.. пеллагра сжирает

мои глаза… не только локти и задницу!.. это тюремная болезнь, я согласен, но еще и последствия Африки! Я там так настрадался!.. три гнойных

конъюнктивита в Камеруне!.. Бикобимбо, Рио Криби, можете справиться, это такая миленькая деревушка! Здесь я слепну от того, что освещение

слабое, там же от того, что вокруг было слишком много солнца!
— О! зануда! Прикончите его! Пусть больше не возникает! На кладбище этого типа! Препа-рировать его!
— Я понимаю вас! Ладно! Препарировать! Возраст! злость! Личность! вы найдете все! Вскрытие? Браво! а моя аневризма! Да здравствует

Дюпюйтрен! Ах да, и войны! И ваша под-лость!
Доказательство: мое наследство доступно всем! Вам надо только пойти во Дворец право-судия и попросить «письма»… «находящийся вне закона

считается мертвым»… «Великая Книга Регистрации»… «Приговоренный ко всему!» больше, чем ко всему! Фемиде не жарко и не хо-лодно от

беззакония!
— Разрежьте его! Сосуды! формалин!
Я вас не переношу? вам наплевать на меня! Я ору! Я лаю!
— А амебная дизентерия? Я и ею страдаю! Ксс! Ксс! Вам сказать, сколько стран я видел! Сколько я ходил под флагом Франции! К черту! А! этот

триколор, французская шлюха! ко мне! ко мне! Эпопея? Наоборот! Что мне до этого! Синий! Белый! Красный! всё! я их высоко нес по-всюду! и в

Славе! и в бесславии! Я заворачивался в них при поражениях! Между тремя цветами есть зазоры, но не в моем сознании! Похоже на шеренгу,

которая колышется?… куда только ме-ня не заносило? вместе с лошадью? моими дипломами? Откровенность, любезность! выше голо-ву!.

. Бардак!..

А теперь осталось только хохотать до упаду!.. Я — калека, награжденный орденом раньше Петэна, понимаю, я вам осточертел!
— Проткнуть его немедленно вилами! четвертовать!
— А моя пенсия? Посылаю вам мэтра Катлакомба, судебного исполнителя из Сежура!.. по-смотрите на его рожу! Когда будете иметь с ним дело,

кричите, как десять камер! Именем Вель-зевула… заглушите крики 30-го!.. 48-го!.. 73-го!.. которые не дают мне покоя! вы тоже будете биться

головой о стенку! и снова биться! и бумммм! до тех пор, пока здание рухнет! все перехо-ды развалятся!.. и не один или два дня! века! Это —

за все плохое, что вы мне сделали! может быть, если вы купите «Феерию», я пойду ко всем чертям! и пусть Дьявол приговорит вас два-дцать…

нет, пятьдесят лет биться и биться головой о стену! Подумайте!
— О! верзила нас смешит! Хвастун! рогоносец! Идиот! Ему не стоило туда ходить! О чем он думал в 14-м? Придурок! Никто не заставлял его

становиться героем! ему надо было только взглянуть вперед! враг и ты! он зачеркнул все! дело за фрицами! Преступник! рыцарские доспе-хи!

плюмаж! седло! и что? вы думаете, он ничего не выдумал?… он дезертировал? вот здорово! одно хорошее дело влечет за собой другое… вернувшись

к нормальной жизни, он трахнул двух-трех шлюх одновременно!.. у него были способности, да, глаза, твердые кулаки, песенки… во-дились

бабки!.. Настоящий рыцарь нашего времени!.. замок с башнями в Солонь! Охота, дамы, какие меховые манто!.. два личных вертолета!..
— Вот голос совести… О, тюряга заставляет задуматься!.. Если бы только тот, рядом, не го-лосил так отчаянно… тот, которого пытают, уже не

знаю чем… «Йоп! Йеоп!»… они его все еще не прикончили… Ночью еще хуже!.. Они все звереют после пересменки… 18 часов… звон колоколов, лай

сторожевых собак, кладбище закрывается, надзиратели, шесть этажей стальных ступенек, там обмениваются связками ключей, это бряцанье,

словно цепи! дважды по два раза — это три тысячи дверей, на три оборота! во всеуслышание! крак! крак! шестнадцать переходов! Я делаю это не

нарочно, чтобы только произвести впечатление! кладбище запирается, мы тоже! герметически закрытый каземат всплывает в ночь…
Тюрьма напоминает чем-то корабль, она путешествует… ночь, это не вульгарная дама… она разговаривает с вами только в третьем лице…
— Я был тогда рыбой!..
Вы слушаете, вы говорите: это я! особенно к полуночи… Постойте, каждую ночь я вижу свою свояченицу… обстоятельства… это самое трудное в

жизни — разгадывать случайности… я не видел ее, мою свояченицу, несколько лет… и за несколько дней до отступления, то есть в начале июня,

союзники уже в Руане… 44-й… уяснили обстановочку!.. убийцы рыскали повсю-ду!.. хочу сказать, мои убийцы!.. на всех прилегающих улицах…

притаились, стерегут… они перемещались, менялись местами… два-три здесь… два-три там!.. а эти их повадки! Я вижу, на углу улицы Эрмет

четыре туарега в сюртуках… Представьте… в бурнусах поверх сюртуков! и шпоры, и тюрбаны! Когда я проходил мимо, они копались в своей одежде!

в их бурнусах мно-жество складок! Мне даже не надо смотреть… это было моей собственной фантазией… я спус-тился до Аббатисс… каждодневный

обход… я инспектировал улицы, как на передовых по-стах… только теперь «наблюдали» за мной, враги… признаюсь, вас это огорчает… Еще один,

очень странный, поджидал меня на площади Винтимиль часами… часами… мой путь… площадь Винтимиль… круг на мотоцикле… маршрут автобуса AJ… он

следил за мной из глубины писсуара… я замедлял шаг… он удирал!.

. убийцы рыскали повсю-ду!.. хочу сказать, мои убийцы!.. на всех прилегающих улицах…

притаились, стерегут… они перемещались, менялись местами… два-три здесь… два-три там!.. а эти их повадки! Я вижу, на углу улицы Эрмет

четыре туарега в сюртуках… Представьте… в бурнусах поверх сюртуков! и шпоры, и тюрбаны! Когда я проходил мимо, они копались в своей одежде!

в их бурнусах мно-жество складок! Мне даже не надо смотреть… это было моей собственной фантазией… я спус-тился до Аббатисс… каждодневный

обход… я инспектировал улицы, как на передовых по-стах… только теперь «наблюдали» за мной, враги… признаюсь, вас это огорчает… Еще один,

очень странный, поджидал меня на площади Винтимиль часами… часами… мой путь… площадь Винтимиль… круг на мотоцикле… маршрут автобуса AJ… он

следил за мной из глубины писсуара… я замедлял шаг… он удирал!.. Однако же одного я поймал… на нем была полумаска из желтого атласа… он

забился под порог… Я его потерял!.. странно ощущать себя врагом… в собственном доме! это ужасно… это невероятно… Я шел, чтобы убедиться,

что это правда… что меня повсюду подстерегают… завидев меня, они перебегали… от одной группы к другой… по большей части иностранцы, морды с

Дуная, крикливые, шумливые… и женщины, и сумасшедшие… глаза безумцев… вот что является божественной триадой Эпохи, той, что вас судит,

расстреливает, калечит: женщина, сумасшедший, иностранец… в конечном итоге, все наоборот, Черт… подумайте над этим!
О! но я снова отвлекся! Я брежу! Я рассказывал вам о своей свояченице!.. Я поднимался по улице Равиньян, мне было не до смеха… скорее, я

хмурился… поднимаюсь по улице Равиньян и слышу, как меня окликают, кричат мне вслед, вот этого я не люблю… оборачиваюсь.
— Мари-Луиза!
Ах! что я делаю: ты! обнимаемся! я целую ее… я хотел бы, чтобы вы услышали! это было от всего сердца… и сразу за дело! как будто она

спешила только за этим… сказать мне… она немного в курсе… наконец главное.
— А! если бы ты остался с нами!..
Она вспомнила Лондон конца 17-го…
— Видишь, Луи… видишь!..
Упреки… и слезы… мое домашнее имя — Луи.
— Жанин была бы жива!
Жанин, ее сестра… мы распрощались не вчера… Я оставил их на Лейчестер-сквер… поки-нул их с сестрой… Я так и вижу: дерево, скамейка, цветы,

воробьи, незабудки, герань… это в центре Лондона, узнаете? в скорби, покинутые мужчиной… Я не художник, но у меня хорошая память на цветы…

Жанин… Мари-Луиза… мои дамы… я их вижу… лужайка… объезд, движе-ние… чудовищные ярко-красные омнибусы и такие же красные «вербовщики»!

сержанты!.. все вертится! кружится!.. и музыка!.. это филигранные линии жизни, что четко выписано, то не так важно, главное — прозрачность…

кружева Времени, как говорится… «блонды», в общем, пау-тинка, знаете? такие тончайшие кружева! на коклюшках, чудно нежные… одним словом —

моло-дость! незабудки, герань, скамейка, все кончено… улетели воробушки!.. ах, какие кружева… паутинка…
Я отклонился в сторону не без причины, даже, я бы сказал, сознательно, из-за честности и порядочности, я прозревал другое будущее!..

настоящее будущее!..
О! пустомеля! выгребная яма! сдохни, болтун! Мы понимали друг друга, этого достаточно! Жанин, Мари-Луиза и я! Понимать друг друга — это

все! Это важнее, чем Земля и ангелы, и ми-риады звезд, падающих и мерцающих во Вселенной, но делать нечего! бедное сердце, наше пла-чущее

сердце! Вселенная не для нас! в то время, как Мари-Луиза и Жанин… я совершил единст-венное преступление в жизни, единственное, вот… я

бросил на произвол судьбы своих маленьких своячениц, бедняжек-девчонок в ноябре 17-го… не каких-то там шлюшек-блядушек… А! совсем нет!

девочки-цветочки! куколки-милашки!.

. ах, какие кружева… паутинка…
Я отклонился в сторону не без причины, даже, я бы сказал, сознательно, из-за честности и порядочности, я прозревал другое будущее!..

настоящее будущее!..
О! пустомеля! выгребная яма! сдохни, болтун! Мы понимали друг друга, этого достаточно! Жанин, Мари-Луиза и я! Понимать друг друга — это

все! Это важнее, чем Земля и ангелы, и ми-риады звезд, падающих и мерцающих во Вселенной, но делать нечего! бедное сердце, наше пла-чущее

сердце! Вселенная не для нас! в то время, как Мари-Луиза и Жанин… я совершил единст-венное преступление в жизни, единственное, вот… я

бросил на произвол судьбы своих маленьких своячениц, бедняжек-девчонок в ноябре 17-го… не каких-то там шлюшек-блядушек… А! совсем нет!

девочки-цветочки! куколки-милашки!.. блеск юности! свежесть! за-дор!.. одна брюнетка, а губы!.. Мари-Луиза! чуткая и нервная, плечи, руки,

все! почти цыганка… потрясающие бедра, осмелюсь сказать… Жанин, русая… когда они танцевали в «Сиросе», они вальсировали вдвоем, казалось,

что столики плавали просто вокруг… эмоции клубменов! стаканы вдребезги! и бутылки! потом это назвали сексапильностью, эта дрожь, что

пробегала по телу… щебечущие крошки! Они ничего не видели! женщины сейчас, должно быть, страдают… столы больше не двигаются, головы не

поворачиваются… заботы всех поглощают, убивают любые чувства!.. улыбки, нежность объятий!
Ах, эти угрызения совести! Ах, эти воспоминания!
— Эй, скучающие! присоединяйтесь! вам оставили ремешок! Распоясывайтесь! Висите! пе-рекладина! там! высоко!
Признаться, у меня еще есть время…
Охранники не дергают больше смотровое окошечко в дверях… Они следили за мной неде-лями… неделями… Их от меня тошнит… не на чем меня

поймать… я не курю… не двигаюсь… сижу неподвижно с гниющим задом… зиму, лето… Я скоро буду считаться «примерным заклю-ченным», хотя я

иногда пою, ругаюсь, браню застенного «врага»… он никак не расквасит себе башку… только за клизмы я их облаиваю! и в ответ — лай своры

собак, сразу же! «Гав! Гав!», и вся шваль тут как тут! и автоматы! и носилки! Я победил!.. но так как я гавкаю, то есть занят де-лом, я не

смогу повеситься!.. Никто не следит… Вечность — увольте! Ах, я размышляю… я при-знаю… привык к повешеньям… я вам уже немножко рассказывал…

у вас есть представление о времени, о методах, которые используют люди, снимающие повешенного!.. Эти кривляния!.. Мои функции я опишу

позднее… я состоял в службе «Гражданской обороны», насмотрелся я на повешенных! на тех, которых могли бы спасти окружающие, не будь они

такими гнусными и ленивыми… соседи снизу… сверху… это ясно! Я уже рассказывал… Не буду повторяться!.. Врач, принесший клятву из Уий, Ла

Гарен, Каррьер… кантон Аржантей… ведомство Версаль… Я, дипломированный доктор X, констатировал сегодня смерть через удушье господина Y…

чаще всего повесившегося накануне! даже двухдневного дохляка!..
Вы знаете песню?

Только что паренек молодой
С непорочной и нежной душой…

Таратата! вовсе нет: не только что!

Удавился в лесу Сен-Жермен!

Уже несколько часов! а то и дней повешенный!
Люди никогда не приходят вовремя. Отрыжка смерти, огромная куча экскрементов пове-шенного… находясь рядом с трупом, вы пускаете пыль в

глаза… вы якобы обеспокоены… вы говорите: это умывальник! сточная вода течет вспять… Сильнейший шум, мощный, преувели-ченный… это нужно

слышать! А я слышал его… Не скажу где… Впрочем, таким образом объ-яснялись… соседи думают: «Это его манера поведения»… они не признаются в

своих низмен-ных чувствах… позже! позже! какая подлость… им нужно время, чтобы решиться… сначала они стучат… потом колотят… и наконец

разбивают!.

Отрыжка смерти, огромная куча экскрементов пове-шенного… находясь рядом с трупом, вы пускаете пыль в

глаза… вы якобы обеспокоены… вы говорите: это умывальник! сточная вода течет вспять… Сильнейший шум, мощный, преувели-ченный… это нужно

слышать! А я слышал его… Не скажу где… Впрочем, таким образом объ-яснялись… соседи думают: «Это его манера поведения»… они не признаются в

своих низмен-ных чувствах… позже! позже! какая подлость… им нужно время, чтобы решиться… сначала они стучат… потом колотят… и наконец

разбивают!.. они вваливаются, все кончено!.. Вы приезжае-те, запыхавшись, констатировать смерть повешенного… вы видите его распухшую

голову, ог-ромную, черную, черно-фиолетовую… а во рту… будто затолкали ладонь… багровый! зеленый! вывалившийся язык его! невероятно

толстый!.. Он мертв уже несколько часов!.. Вот и подумай-те, я, в этой яме, с нескончаемым воем 16-го! 74-го!.. и 24-го!.. Было бы у меня

больше време-ни!.. рядом только сосед, проклятый вышибала, уж он отплатит мне за все мои икания!.. Он не бьется головой о стену! не

подыхает! но он, как громкоговоритель! хорек! осел вонючий! баран! извините! А карцер! 12-я! там они пытают, зверствуют! может насилуют, и

когда это происхо-дит, я вас уверяю, это поистине дьявольски страшно! Воплей четверых или пятерых висельни-ков маловато, чтобы заглушить!

рев из мордобойни! я и сам бы визжал недорезанной свиньей, которой накинули на шею удавку… надзиратели не кинулись бы ко мне… пока они

разбудят тюремщиков! позовут санитаров!.. Ах, если бы у меня было время! вернуться назад!
— Но Арлетт?… Бебер?… Жанин?… моральные обязательства?
— Он виляет! он смывается! жопа! Марионетка!
— О! брань! у меня иммунитет!.. подумайте о перенесенных мной испытаниях!.. я больше ничего не слышу! я оглох, вы меня не деморализуете, я

люблю вас!.. Я хочу снова вас увидеть… хочу поговорить с вами наедине… я расскажу вам деликатную подробность… один секрет… на ушко! пару

слов… пожалуйста!.. я сдох бы таким же, как… ах, бедные, бедные люди! веками вас оставляют в дураках… он нас обдурил? нет, не дурил? но был

странным? взвинченным, что-то не так? шалости? грубые шутки? встретившись с вами, там, на воле, я прошепчу вам на ушко одну шуточку… Ах,

как вы вытаращитесь на меня во все четыре глаза!.. Мне тоже хочется посмеяться, малыш… настал мой черед!.. мой выход!.. как на манеже!.. не

все же вам!

Вот тетушка Эстрем, ее малыш Лео!
Вот Клементин и вот Тото-храбрец!

Право же! Я разыщу вас! слово чести! вас много, больше даже, чем гнилой рвани! сучий потрох, голубые внутренности, мишень для насмешек, я

найду вас! танки вас расплющат, вас разрубят, спалят напалмом, я найду вас! Никто более не следует своим чувствам! даже если вас разбросало

по свету, а разрушенные вами дома погребли вас под обломками, я разгребу ваши погребальные костры, как Эйнар свое бывшее бистро!..

Ожесточенный, не думая, кто я! у меня будет палка, специально ad hoc: палка мусорщика… с крючком на конце!.. мне будет страшно, но я найду

вас… я сотру вас в порошок… если понадобится! Ни минуты не буду колебаться! предположим даже, что вы выживете, смешной калека, еле

передвигающий ноги… пьяный… в кутерьме ионов… я узнаю вас безоговорочно!.. я найду вас по запаху: это вы?… ваша шерсть! пахнет паленым!

ваша кривая ухмылка!.

. насмешник! остряк!.. похожих нет! десять лет он меня раздражал своей ухмылкой! Я сотру ее!.. О, одного из миллионов

я обнимаю вас!.. ваша грима-са!.. я вас узнаю везде!.. эта радость новой встречи! представляете! сколько же всего произойдет! А! Трибулэ!..

Я не обольщаюсь!.. найти такую безмерную радость узнавания!.. чудо! эту обо-юдную эмоцию!..

Сказать ли им,
Что празднику — конец?

Я шучу!.. вы думаете, я шут?… О, но сейчас я как никогда серьезен!.. моя вилла — это серь-езно!.. из-под палки, вынужденно, я доверяю вам

немного своего будущего… моих двух служа-нок… мои вожделенные велики…
Критика разнесет в пух и прах мое произведение? Неважно!.. Будут хранить молчание? Плевать!.. Они столько времени изрыгали яд ненависти,

поливали меня, как только могли, гря-зью, каждый месяц, каждый день, каждую минуту, что от яда ссохлись их гланды… И я единст-венно чего

хочу, так это чтоб они повысдыхали все, и как! стократно!.. потоки ядовитой бра-ни!.. я буквально плаваю в ненависти! рокочут ли волны

ненависти или нет, плыви, мой кораблик! самое страшное, что яд сочится! сочится!.. Меня захлестывает злость! такая тупая, навязчивая,

уничтожающе жестокая, как никакая жестокость в мире! дружок сумасшедших, оду-ревший от ненависти: Мяу!.. озверевший от вида этих убийц со

стилетами! гранатами! ядами! и веселящимися, и болтающими, и скачущими под аккордеон!.. распродажи!.. мистические по-греба!..
— Его можно читать только в смирительной рубашке! Социальное бедствие! выдадим его! сдадим! шок! кардиозол! в одиночку его! Ах, восхитимся!

Ах, прикончим его! оплю-плюем! за-сосем! купим с потрохами!..
Так что, дурачки и дурехи! это то, что мне нужно! но Кино? Ах, это уже совсем другая ис-тория! Ах, я промахнулся, всего на дюйм! Минотавр

из Пещеры! кто засирает мозги нашим чи-тателям? кто их от нас отворачивает, переваривает, выкачивает из них денежки? Все — фильмы!

ежедневные газеты, монстры киосков уже почти сожрали тупо глазеющих ротозеев… Фильмы завершают процесс! опустошают мозги, кошельки!..
Пещерный гипноз… тепло, сыро, плюс онанизм, плюс оргии, мальчики-везунчики!..
Конкуренция!
Вы, ваше занудное превосходительство, вы появляетесь! с приторной миной! Посмотрите на клиентов и клиенток, взопревших, представьте себе

этих шатающихся, перезрелых, выпол-зающих из Пещер, благодарных более северу, чем югу! и западу! ошибающихся во всем!.. фона-ри!.. метро!..

брюки, юбки!.. тискающие друг друга! кварталы!.. секс!.. этажи!.. задница вместо головы! Они хотят большего, чем вернуться и сесть на

место, нет… Ах! они хотят созревать! стать еще страшнее! перезрелыми, еще, еще больше!.. забыться… дозреть! растаять… Они уже растеклись по

всем коврам…
Какое счастье, что компашка злобствующих «гениев» никогда меня не оставит в покое! Ах! надо же их побаловать! и нужно относиться к ним «со

смирением»! Ризетта! Ризетта!! Ес-ли их запрут в дурку, я пропал! Нужно их поймать до того! Чтобы им хватило времени купить у меня

«Феерию»!
А потом пусть их хватают! перехватывают! упрятывают! признайтесь, что я ее выстрадал!.. Кроме того, еще пеллагра и всяческие заботы! а еще

и Хорек, который разрушает мне стену! меня балуют! К тому же еще и налоговая, и Поместье, и еще и конфискации «ко всему проче-му»! и

объявление вне закона! И грабеж, и плагиат! и Арлетт, и мои моральные обязательства… А если я на все на это наплюю, развяжу себе руки? Я

занимаюсь другим делом! но тут, потому что я слеп, парализован, обманут, обосран всеми, меня подстерегают, чтоб порвать на куски…
О, но я залаю в десять раз громче!
Не только на надзирателей или на тюремные стены! Первым делом на Классиков, на Мыс-лителей! прекраснодушных пустозвонов, среди которых:

Петрарка, Данте! Гомер! Прут-Тпрусь! и хрусть-хрусь! они будоражат нас, из глубины веков! Они воображали себе ад, а ад вот он, здесь! и

демонов в их «адах» была самая малость! у нас здесь орды, толпы, мириады! вы-сасывающие кровь из страдальцев! пусть сдохнут, захлебнутся в

дерьме все крысы!.

. несчастные бедняжки!.. вот как это происходит в клоаках!.. а мы — в клоаке, я, Робиньоль и тысячи других несчастных, и

тысячи еще более несчастных, с которыми никто не осмеливается разговаривать, они подыхают в застенках, они тысячу раз искупили

преступления, которых не совершали! От этих мыслей у меня едет крыша! Бомба, зачем? Наплевать! До чего вы дойдете? Пустые люди! Жизнь

превратилась в карнавальное шествие, где ничего серьезного не происходит! Демоны разгулялись вовсю! Небеса больше не извергают молнии!
О, я забыл, я забыл об этом! А фальсификаторы, а вредители, «горе-переводчики»? Их тоже чертовы орды! Обдиралы читателей! Мерликанский

роман на стольких-то страницах! Бедствие, принесенное Хаосом! коварная вещь! вы не верите? сплавляющие хлам Золя просве-щенным янки!

скверная кухня! а поглядите на «Дайджест»! Это отравляющее умы надува-тельство!.. все наши забитые прогнившей трухой литературные waffle-

tomate!.. Европа-Простофиля! Пожирающая, глотающая, облизываясь, все дерьмо оттуда! перечитайте с наслаж-дением хотя бы Мопассана, идиоты!

Благородный гангстер и жевательная резинка! Святая Же-невьева, вамп за рулем, и ее овечки — у Аттилы, коктейли и гунны! Мы еще не то

увидим!.. даже ее исподнее!.. Насилие! Манон и Жанна д'Арк — домохозяйки, закомплексованные, психоанали-зованные, поджариваемые Кошоном на

медленном огне…
Вы еще разинете рты!.. готовьте брюхо для жратвы! великие уродцы! все в святом Иоан-не! Киргизские библиотекари исподволь готовят вам

всяческие коварства! всякие фокусы! Они их вывалят с гордостью перед вами! Вас повесят за ваш аттестат зрелости! будете знать, об-

разованные, ренегаты и перебежчики… горе-читатели русских романов, длинных, бессвязных, списанных с других, антивысших! вам станет

отвратительно собственное предательство!
Послужи Данденам!
Французский язык — королевский! ныне проклятый, искалеченный! заговорщицкий, хро-мой, горбатый, дерьмовый!.. вы хотите этого, вам это

нравится? Тогда, о черт! вы сдохнете! Я не хочу больше вас уговаривать! Каждому преступлению свое время! Завтра! Завтра! Каждой глу-пости

свой час! Сначала моя вилла! мои личные потребности! название известно, не так ли? «Бордель»! вызов небесам!.. Бог не терпит насмешки!.. Ни

единой минуты! Я здесь влачу жалкое существование, я мешкаю! Возраст меня догоняет! я все время что-то теряю… не только деньги, нет больше

моей виллы! все накрылось медным тазом, все! Идет погоня за людьми и не только!.. За временем, если его транжирят!.. Месяцы кормления!..

признаюсь, иногда меня гложет тоска… моя бедная Арлетт дрожит на улице, никто не хочет ее приютить!.. в городе, где более миллиона душ!.. Я

уже сказал!.. она проклята, я проклят!.. Она нашла только угол на чердаке, кладовку рамочника… ледяной закуток… я бы разбил голову о

притолоку! Бум! Господи, как он орет, этот, что никак не размозжит себе башку!.. я бы не промахнулся!.. Он не хочет подыхать! Хорек! Он

сотрясает стену! сдирает с себя шкуру, истекает кровью, но не вкладывает в это душу!.. если бы все по-настоящему, его сердце бы лопнуло!..

я врач, понимаете, и я не глуп… я бы пробил свою башку, а не разбивал бы по два раза на день кирпичи! Один удар и плюх! я знаю, что значит

размозжить себе черепушку! Привет, куманек! Да, есть герои! а есть и лжецы!

Эти двое так похожи, что не узнают друг друга!

Я реву!.. Прибалт, ему наплевать! Непонимание языка друг друга — разделяет сильнее, чем стены! Я найду его в «скорой помощи»… Я скажу ему

правду! Он жалуется? У меня все страшнее!.

. я бы не промахнулся!.. Он не хочет подыхать! Хорек! Он

сотрясает стену! сдирает с себя шкуру, истекает кровью, но не вкладывает в это душу!.. если бы все по-настоящему, его сердце бы лопнуло!..

я врач, понимаете, и я не глуп… я бы пробил свою башку, а не разбивал бы по два раза на день кирпичи! Один удар и плюх! я знаю, что значит

размозжить себе черепушку! Привет, куманек! Да, есть герои! а есть и лжецы!

Эти двое так похожи, что не узнают друг друга!

Я реву!.. Прибалт, ему наплевать! Непонимание языка друг друга — разделяет сильнее, чем стены! Я найду его в «скорой помощи»… Я скажу ему

правду! Он жалуется? У меня все страшнее!.. Статья 75-я, вот так приятель!.. Вот это борьба!.. Статья предателей!.. Они мне ее за-читали в

«Канцелярии Прево» и список моих преступлений, которые были подчеркнуты «крас-ным»… Сколько городов я сдал! а флотов! генералов!

батальонов!.. рейд Тулона!.. Па-де-Кале! часть Пюи-де-Дом!.. Они протащат меня в наручниках через всю столицу, через всю Бальтавию! как

много больших площадей!.. а сколько народа! в тюремном катафалке, запертый на пять… десять замков! чтобы услышать оскорбления… Все, что я

совершил, действительно ужасно… я продавал газеты врагам!.. сто пятьдесят!.. сто двадцать!.. уже не помню!.. и дом Деноэля!.. и убийство

Робера и госпожи Терезы Амираль, хозяйки гостиницы, злой фурии Бульвара Инва-лидов… Ах, при третьем, четвертом превращении я уже не

отличаю белое от черного, авто-матные очереди напоминают букет цветов! всех оттенков! тутти-фрутти!.. вас охватывает чувст-во неудобства…

«Что он сказал?… что я сказал?» Вы сплошной комок угрызений совести, который раздувается!.. разрастается! угрызений чьей совести? из-за

чего?… вы уже забыли… не знаете… «Что он сказал? что я сказал?…» сидя на поломанном табурете или притаившись в за-крытом шарабане,

терзаемый беспричинными угрызениями совести… «Что он сказал? что я ска-зал?…» это неизбежно вас сделает славянофилом, славянский процесс!

Подержите меня в тюрь-ме еще немного, растерянного, сконфуженного, с клеящимся задом, и япокончу с собой из-за беспричинных угрызений

совести!.. и из-за того, другого, что в окошке, Гортензиа! Который поносит меня от имени Людовика XV!.. это невыносимо!.. Когда они убивают

в 11 — 12-й, я чувствую себя почти утешенным… в «камерах смертников!», я говорил уже… это действительно страшно, последние крики

умирающих!.. и сирены, и уханье совы, и непроходящий гул в ушах… а мои ягодицы, которые постепенно превращаются в бифштексы, с

позеленевшей, гниющей кожей… на что это похоже?… а неврома моей левой руки? а глаза, залитые кровью… конец ли это?… Они посадили в тюрьму

Арлетт… «Давай! в тюрягу ее! шлюха предателя!»…
Как они посмели! Невероятно! Ангела!.. Ангела!.. вся их сволочная полиция! «Пусть при-знается!..»
В чем? В чем? В чем признается?
— Не знаете?… линия Мажино?… Пюи-де-Дом?… Тулонский рейд!..
Они насмехались над ней, а она в наручниках.
— Ваш муж сказал это! написал! ваш муж, случаем, не содержит подпольный аборта-рий?… он педераст?… сутенер?…
Пусть признается!
В чем? в чем? Не знаете?… он продал немцам чертежи!
— Чертежи чего?
Другой, более хитрый:
— Он сдал Францию! Подписывайте! Подписывайте! Он взорвал дамбу!
— Какую дамбу?
— Казино! Динар! Сен-Мало! Вы были в Динаре? Вы отрицаете? Вы все отрицаете?
До изнеможения, она уже больше не понимает ничего, не знает, что отвечать!
— Да нет же! Нет! Нет!
Никаких сомнений!
— А эти шприцы? вот эти? вы отрицаете? отрицаете?
Он раскладывает инструменты на паркете… мой медицинский саквояж!
Как в театре.

— Это морфий? это кокаин?
Он торжествует.
Ну естественно, у меня был морфий! и белладонна, и все остальное! и зонды! и скальпели! А как бы я иначе врачевал в Бларингеме, идиот?
К счастью, Арлетт — дама рассудительная! никакой нервозности, никакой истерики, нико-гда!.. Полностью гармоничная натура… танцовщица и

душой и телом, настоящее старинное достоинство! она лучше двадцать раз умрет, чем покажет им свои чувства… классика… когда она танцует, в

ней присутствует героизм, элегантность, мягкость… Выдержка на высшем уровне… Она не колеблется, она следует велению своего сердца…
Они ничего не добились от нее, недоумки!
Когда после двадцати допросов и десяти месяцев в камере они удостоверились, что я не продавал Альпы, Эйфелеву башню, горы Валерьен, не

убивал деток и не производил слезоточи-вый газ: «На улицу! — сказали они… пошел вон! иди и вешайся сам!»
Представляете себе мое затруднение!.. Ну и положеньице! ситуация!.. никто с тобой не разговаривает, никто не приглашает в дом… совсем один

в мире, вот… в целом мире!.. теперь я в яме!.. Будь она проклята!.. проклята, как и я! законный супруг!.. свидетели, вся 16-я Артилле-

рийская!.. я, так мечтавший об оперетте! Плохи мои дела!.. Она нашла уголок на чердаке… Бе-бер кашляет, она кашляет… они ждут вторника,

день посещений… она приходит навестить меня с Бебером… семь минут… Бебер в сумке… Ах, пусть он не двигается!.. полная неподвижность…

стражник следит за ней… и вообще, мы с Арлетт не должны говорить по-французски!.. только по-английски!.. французский запрещен!.. Мы, по-

английски?… Да она же коренная француженка, француженка, француженка с улицы Сен-Луи-ан-л'Иль!.. а я — с Рамп-дю Пон, 11, Курбвуа!..

Бебер-Самаритянин!.. заставлять нас говорить по-английски!.. терпеть не могу иностранные языки!.. искажающие смысл сказанного, невнятные,

немощные!.. это же полное унижение! Для нас, рожденных на берегах Сены!..
Монмартр в порядке!.. но английский!.. прежде всего, Арлетт не говорит по-английски!.. и трех слов не свяжет… а У меня эти свистящие,

булькающие и мяукающие звуки вызывают от-вращение!.. Такое у меня состояние!.. По-английски, по-немецки, по-китайски и на всякой тара-

барщине говорят только предатели!.. Язык Голливоев!.. почему уж тогда не бальтавский?… Зна-чит, не будем разговаривать, будем объясняться

на пальцах… К счастью, Арлетт это умеет… на-стоящие прирожденные танцовщицы сотканы из переливающихся волн, из вибраций, если мож-но так

выразиться!.. не только кожа, румянец, пируэты!.. их руки, вибрирующие пальцы… понимаете!.. это помогает в трудный час! без слов!.. слов

больше нет! только руки! пальцы… жест, грациозный поворот… это все… Цветок бытия… Ваше сердце бьется, вы переживаете!.. Глухой? Немой?

Скованный? Тогда… Танцовщица вас спасет! Доказательство! Тысячи доказа-тельств!.. и фактов! но, может быть, вы непробиваемый? и вас злят

нежные всплески волн… и вам больше нравятся завывания сумасшедшего из 14-й… и бумс! головой о стенку? вокруг толь-ко крикуны!.. и

крикуньи!.. Вы из той же компании, без сомнения?… Я-то не ору!.. я лаю!.. я открываю вам тайну! только вам! я никогда не допрошусь клизмы

без этого «гав»! В каком-то смысле я подражаю сторожевым псам! Я вам уже рассказывал про основной контингент! собачья свора, это стража! На

всех этажах башни! пять переходов!.. ураганный шквал свистков! скатываясь вниз, они толпятся, кучкуются… они толпятся у подножия лестницы!

стражники и псы! Да что же это такое? «Гав! Га-ав!» Тревога! сирены! Эхо разносится по всем окрестностям, перекатывается через насыпь!

докатывается до железной дороги!.

. и

крикуньи!.. Вы из той же компании, без сомнения?… Я-то не ору!.. я лаю!.. я открываю вам тайну! только вам! я никогда не допрошусь клизмы

без этого «гав»! В каком-то смысле я подражаю сторожевым псам! Я вам уже рассказывал про основной контингент! собачья свора, это стража! На

всех этажах башни! пять переходов!.. ураганный шквал свистков! скатываясь вниз, они толпятся, кучкуются… они толпятся у подножия лестницы!

стражники и псы! Да что же это такое? «Гав! Га-ав!» Тревога! сирены! Эхо разносится по всем окрестностям, перекатывается через насыпь!

докатывается до железной дороги!.. дежурные, пожарные… «скорая»… кладбищенские колокола…
Я тут развлекаю вас… а время поджимает! Несчастья старят людей… убивают их… я хочу умереть на своей вилле!.. мой разум, конечно, угасает,

но не чувство национального самосозна-ния! ни задание Реконструкции… «Бордель»!.. Сен-Мало-берег-волны!.. что, не так? Плевать на пустяки!

за работу! я хочу вас покорить! вы мне сделаете широкую рекламу!
Ах, пожарные! чертовы пожарные! Я сам был пожарным, и вот они тут! тут как тут! моя голова! рассказывая вам, оживляю свое прошлое, «гав!

гав!», во имя Господа! всеобщая тревога! А я лаю! не думая ни о чем, я в смятении… Вот!
На них нужно лаять, это уж точно! но не громко! не слишком громко! просто орать недос-таточно! никто не слушает! Здесь все кричат! на всех

этажах, во всех камерах! Всеобщая глухота стражи! Непривычно это — лаять… Стражники удивляются: там, в камере, сторожевой пес, что ли?… они

идут взглянуть… Только не надо перегибать палку! Раз в неделю! не чаще! я неосторожен! так хотелось вам рассказать!.. я им кричу: Nix!

Nix!.. если все испорчу, я пропал!.. мне больше никогда не поставят клизму!.. только раз в неделю!.. кладбище, «скорая», я выиграл!.. я их

оставляю в покое до конца своих дней… Я творю!.. представьте себе, как я, там, пялюсь на планшет, на карандаш… я не теряю ни дня, ни

минуты… уже пролетело четверть су-ток, отблеск солнца на грязной воде… летом… нет, лета не бывает… в этой вонючей яме лето никогда не

наступает! только по стенам струится больше или меньше воды! из своей камеры я не вижу неба, только решетку, дождь, снег… редко лучик

солнца… это произошло… одинокая чайка где-то очень-очень высоко… и два маленьких воробышка, точно, ищут чего-нибудь поклевать… это

запрещено… крошки хлеба!.. но все равно все кормят… надзиратель на вышке злится… это рефлекторно, они обучены в вас целиться!.. «нарушение

дисциплины!»… он мне снится, преследует меня, во сне вышкарь поганый!.. в своей смрадной дыре я думаю о нем, но потом больше ни о чем не

думаю… Я творю… творю! Сибуар сказал бы так: я творю! и бросился бы к иконам!.. я его таким и вижу, коленопреклоненным! Сибуар — это

сила!.. бьет себя в грудь! «Я им больше не сделаю! мяу! мяу!» А кстати, как у него со стулом? Вот что глав-ное: хорошо посрать… положим, я

его встречаю, спрашиваю об этом!.. О, ну хватит задрачивать себя! хватит чужих огорчений! У меня полно своих неприятностей? Я лаю!.. я

подохну здесь… с меня шкура слезает… мясо на заднице отваливается кусками… теряю зубы… у меня больше нет мускулов, тряпки… я уже не могу

самостоятельно опорожниться… но я еще жив, смотрите… вам нужны доказательства?

Как мне сказать, что празднику конец?
И к черту весь твой род! Пусть ветром разнесет!
Прощай, засохший лист и суета забот!

Вы запомнили?

Я найду тебя, падаль!
И в мерзкую ночь
Я прицелюсь в глазенки! И высажу прочь!
Две большие дыры! Упоительный тир!
Твою подлую душу отправлю
В сортир!
Ты увидишь красиво одетых людей,
Увлеченно кружащихся в вальсе костей!

И тут на дне ямы зазвучала музыка!.

. честное слово, я бы с удовольствием потанцевал!.. я не споткнусь… Я не такой герой, как Арлетт, но

тоже не лишен наглости:

Ты увидишь красиво одетых людей,
Увлеченно кружащихся в вальсе костей!

Ах, карандаш! Ах! царапаю карандашом! и так мелко… и я царапаю, черкаю!
— Ноты! ноты в придачу! Ключ ко всему!.. напеваю!

Над погостом приюта «Послушных Детей»!

Я пробую договориться с Хорьком! чертов лжец — стенковышибала! он никак не разнесет себе башку!
— Ты мухлюешь, кляча!.. ты мухлюешь!.. — кричу я ему…
Я его урезониваю в «скорой помощи»!.. Я не хочу, чтоб он размозжил себе голову! Да он и не собирался! Я сам это сделаю, сам! только такой

герой, как я!

Эти двое так похожи, что не узнают друг друга!

Он может реветь, трепло! blood! blood! пусть вопит: кровь! Я найду его в «скорой помо-щи»! Я ему скажу правду!.. у меня 75-я статья!..

впору чокнуться… статья предателей!.. роковая статья! список всех и вся, проданных мной! Посольства продадим оптом! флот стоит на якоре!

крепости неприступны! А вот города открыты — бери не хочу!.. Ну и дурак же я! капитуляция еще не завершена! полным-полно генералов с их

кухнями! и самолетами! и фортепьянами! надо бы мне разбить себе голову! груз преступлений, который я несу, непосилен! и хлоп и хлоп! но

только после него! после Хорька…
Хорек! Мне хочется, чтоб сначала он разбил себе голову! Мне надоело все время быть пер-вым! Везде! Во всем! Он бы позабавился, если б я

покончил с собой первым! Пятьдесят лет я — first! Сейчас схитрю! сначала он! Я подстрекаю его! оскорбляю!
— Давай, сволочь! Круши себя!
Но он себе только царапает лоб! Голова не разбита!.. он только орет и скандалит, вот и все, что он делает! Он мне мешает собраться, он

убивает мое вдохновение!.. У меня настоящая рево-люция в голове! А у него голова пуста, как расколотый орех! Так пусть и расколет ее! А он

этого не делает! Я же переполнен блестящими мыслями, смехом, остротами!
— Хам, пьянь! — вот, что я ему ору…
Бумс! он начинает все сначала! Мой кошмар — это он! я не заскучаю, со слипшейся задни-цей, я сочиняю музыку к своим книгам! Считайте, что я

медитирую! Хватит с меня прозы! по-всюду песни! я стану, как Роланд! как Аристид! победа поэзии и музыки!
Замечу, есть такая маленькая улочка Аристида!.. Аристид Бриан! a улицы Роланда нет!.. Это меня беспокоит!.. я обожаю улицы! проспекты,

скверы!.. несправедливость! причуды славы? Почему Аристид, а не Роланд? Может быть, дело в тюрьме?… но ни тот, ни другой не сидели в

тюрьме… Я этим займусь! я подумаю! обмозгую! Ах, если бы еще этот не вопил, этот Хорек! Клоун-Потрясатель-Стен! И как у него башка не

треснет! И барабанные перепонки не лопаются! Проклятый тупица! Он думает обо мне в последнюю очередь! Он хочет выйти! не умереть! Его крики

меня не впечатляют! Я — Врач! Я знаю все виды истерии! Он использует не «все»! Я бы все уладил с ним… двух раз мне бы не понадобилось! На

его месте я бы не оббивал стену! «прежде всего — главное!»… Я снова думаю о Роланде… его предали, они, эти предатели его убили!.. Он трубил

в рог, умирая… Если я сейчас не вы-срусь, я залаю! Я вам сказал! Вот мой способ! Здесь никто не трубит в рог, здесь только сирены воют! и

то не очень часто!.. вот свистки, это да! Вот это и днем, и ночью! Залпы! Шквалы! и колокола с колокольчиками! и ухающие совы… и кладбище

вокруг! Какое кладбище? Я не нарочно!.

. Он трубил

в рог, умирая… Если я сейчас не вы-срусь, я залаю! Я вам сказал! Вот мой способ! Здесь никто не трубит в рог, здесь только сирены воют! и

то не очень часто!.. вот свистки, это да! Вот это и днем, и ночью! Залпы! Шквалы! и колокола с колокольчиками! и ухающие совы… и кладбище

вокруг! Какое кладбище? Я не нарочно!.. Фантастическое звуковое сопровождение!.. А какое было у Роланда? Ущелье Ронсеваль!.. Неистовый

Роланд!.. Он ударил своим Дюрандалем! Удар был таким ужасным, что Пиренеи задрожали! и полетели головы предателей! Ганелон, Тюрпен, их

преданные слуги! Это везде описано! Вот Роланд! Рыцарь высокого звания! Арьергард Карла Великого в 768 году, растерзанный васконцами!
А этот рядом, морда, что ему сделается! Хорек!

Дух Великого Роланда так и не обрел покоя?

О, нет, так и не успокоился! Еще не конец!.. Ни улочки его имени, ни сквера!.. ничтожные, неблагодарные франки!.. героев наших дней тоже не

отблагодарили? Кого они восхваляют? Кого они низвергают? Что они воспевают?… Франсуа? Рауль? Андрэ? Каналь? великие личности! они

превозносят «Суэц»! Они восхваляют «Бирс»! «Сен-Гобен»! Они воспевают швейцарские банки! Они танцуют и поют! Великие личности! Франсуа,

Рудольф! Андрэ! Каналь! Хотелось бы мне увидеть их в этой дыре!.. Франсуа, Андрэ, Рудольф, Каналь! обменяться «Облигациями»!.. Я бы их

отхлестал по задницам, громко смеясь при этом!.. тоже мне, исторические личности! Бессмертные, Агенты обмена, важнейшие члены всего и вся!

Я б заставил их вспомнить свои компромиссы и заигрывания с властями, любыми! Я б тоже мог договориться, как они!.. треуголка с пером,

шпага! все, как у них! У них получилось, у меня тоже выйдет! Искусство преуспевать? Я преуспею! я им надаю по шее! они переплыли Всемирный

Потоп и выбрались на берег во всем своем величии! Тузы из колоды, буревестники, украшенные орденами, стригущие купоны… сутенеры, продающие

фей на Пигаль! Вас позабавит, если я их выдеру?… Нужно, чтобы вы зашлись от смеха!.. Вам не смешно? Я подыхаю! Праздник окончен!
— Он зануда!
Я проиграл! Пшик! вся эта тюремная каторга, мои страдания бесполезны!.. Сетчатка глаз отслоилась! Фурункулы! Пеллагра! Гримасы! Клоун!
О Клементина! но где Клементина! да вот же они! Андрэ! Франсуа! Каналь! Рудольф! и все остальные из старинной песенки! Доблестный Тото!

тетушка Эстрем! Малыш Лео! они яв-ляются мне из стены! они скачут вокруг меня! Они отрывают меня от табурета! Ай! Ай! они из-влекают меня

из меня… они больше не хотят, чтобы я пел!

Ты увидишь красиво одетых людей,
Увлеченно кружащихся в вальсе костей!

Я продолжаю! Продолжаю! Черт возьми! я устал от их бешенства!.. Они превратили мое тело в бесформенную массу!.. мою поэтическую натуру!..

они ее запихивают в свою тачку!.. У них с собой инструменты для работы, лопаты! кирки! веники! Они ужасны!.. они выскабливают, чистят под

койкой, под парашей, по всем углам… Они возвращают мне куски моего же мяса! Они склеивают меня, подклеивают все!.. Они снова засовывают

меня обратно! выравнивают! и оп! тачка!.. В путь!.. Они вывозят меня — невероятно!.. Ах, они выходят из тюрьмы!.. гигантские ворота

открываются!.. Волшебство!.. Стража и собаки смотрят на них!.. Ни единого «гав»! ни одного свистка!.. и мостовые, дорога тут же!.. ухабы!

что-то вроде бордюров на мостовых… бегут ли они сверху! подскакивают!.. Тачка скачет! подпрыгивает!.. галопом!.. И при каждом ударе они

хохочут! да так, что мои мощи стонут на дне! Они ржут! Я получаю еще удар! Лопатой! Киркой! Бумц! Бумц! Надсмотрщики! Канальи! Тетушка

Эстрем, Тото, все!
— Еще дальше, чем Ашер! ты отправишься еще дальше!
Они кричат мне, тачка трещит… ступица колеса дымится… Хотел бы я, чтоб она слома-лась, сгорела эта колымага! ступица скрипит… тюремщики

бросились в погоню! Все!.

. ухабы!

что-то вроде бордюров на мостовых… бегут ли они сверху! подскакивают!.. Тачка скачет! подпрыгивает!.. галопом!.. И при каждом ударе они

хохочут! да так, что мои мощи стонут на дне! Они ржут! Я получаю еще удар! Лопатой! Киркой! Бумц! Бумц! Надсмотрщики! Канальи! Тетушка

Эстрем, Тото, все!
— Еще дальше, чем Ашер! ты отправишься еще дальше!
Они кричат мне, тачка трещит… ступица колеса дымится… Хотел бы я, чтоб она слома-лась, сгорела эта колымага! ступица скрипит… тюремщики

бросились в погоню! Все!..
— Еще дальше, чем Ашер! ты отправишься еще дальше!
Меня еще и мучают! бьют лопатой! Пляф! Пмяф! пока они меня дразнят! трясут меня!
— Еще дальше, чем Ашер!..
Я и мое гниющее мясо!.. откуда они меня выволокли! из могилы! я, мое гниющее мясо, еще дальше, чем Ашер! Вы понимаете!.. это извлечение из!

не смешно! Они сменяют друг друга у тачки… Рудольф, Андрэ, Франсуа, Каналь… Они одержимые!.. лучше мне помалкивать!.. Вот это бег!.. я

слышу, как они грызутся между собой… Они хотят сожрать меня…
— С лучком!.. с репой!
Другие не согласны…
— С цветной капустой!
Они все еще хотят меня бросить где-нибудь! тачка дымится! ступица дымится! их жопы дымятся, нет, уже горят! Аллюр — быстрее! быстрее! К

счастью, меня только придавило, ничего больше!.. Я трепыхаюсь на дне тачки… о, узнаю лучок из Ашера!.. это еще дальше, чем равни-на!..
— С морковкой! с морковкой!
Рудольф хочет меня с морковкой!.. Он так визжит, что заглушает скрежет колеса! Морко-вочка, это там, на равнине! черт возьми! Настоящий

заговор! Безумие огородников! О, я чувст-вую! я узнаю! я транслирую! Я могу рассказать, я транслирую! У меня никакого обзора, все, что я

вижу в пределах моих стен, это стены! я прозреваю будущее! прошлое! злодеев! я вам пере-даю! ну и? мои собственные стены! все предрешено

заранее! все заранее! я не похож на этого жалкого Хорька!.. Я выбираю «частоту» агонии!.. Хорек не агонизирует! Он врет! лжец! он си-

мулирует! он никогда не пробьет эту стену! Он никогда не преодолеет барьер! Никогда не будет танцевать! никогда ничего не сумеет сделать!

Это всего лишь подозрительный тип из соседней ямы!.. Он никогда не сможет умереть! А я вижу все вокруг! Я вижу людей!.. Вижу машины,

груженные дерьмом! дерьмом!.. Я вижу Сибуара и Фарисейку!.. Я вижу Франсуа в атласных туфельках… Нарт и Ларангон!.. Я вижу тетушку

Эстрем!.. и малыша Лео!..
— Где они, провидец?
— В подвалах Института! Они составляют фальшивый словарь!
— Да ну? Ладно!
Никаких «да ну ладно»! Держите ваши шуточки при себе! Вам они скоро чертовски приго-дятся! Не тратьте зря ваш тонкий юмор!.. Я еще увижу

вас распятым на кресте, забавно!.. позже! я сам! я сам! Зритель! это написано! написано!.. в книге жизни! но позже!.. позже! а сейчас я

принужден оставаться здесь! мои замыслы священны! Рог Роланда, вы его слышите? и Хорек там, переполненный болью, галлюцинациями, кто

отругает его, если не я? никто! А шпионка сверху, из 36-й?… а повитуха из 72-й? самая крикливая, без сомнения, из всех секций К!.. W!..

Y!.. и U!.. Она орет, как целые ясли! У меня в голове этот ясельный ор мешается с грохотом ин-струментов! ревущий ветер и два локомотива!
— Горькое произведение! Фу! Вам не нравится?… Лалирэлэр! Я проталкиваюсь вперед! мое почтение!.. Я превращаюсь в «Призрак»… Они выносят

решение!.. Заключить в министерстве обороны на улице Сен-Доминик!.. Цепи заткнуть в глотку!.

. Цепи заткнуть в глотку!.. Цепь на шею! Вас предупредили! вы меня сбили

с мысли. Договорились! Идем дальше! мои велосипеды?… прощайте, вилла! корова! служанки! шторм на море! Гран Бе! Бывайте! Прощай, Тео!

Прощай, Мари! Я все распродаю! никто не хочет меня выругать просто так! Разве я не умолял — держи карман шире! а издевательства?

отвратительные, унизительные страдания? фигушки! татачка! Ах, к счастью, я прилип ко дну! Всем своим осклизлым мясом! И Андрэ! и Франсуа, и

Жюль! вы, ребята, — после меня! за мной! вокруг! все из Французской академии, из-за стенки я плохо расслышал! они меня все-таки везут в

Ашер! а вот и тетушка Эстрем! и Клеманс, и ее малыш Лео! Именем Господа! с трудом! Они ломают дверь! Они снова на меня набрасываются!.. Они

все начинают сначала!.. Отрывают меня от табурета! «Богохульник! на удобрения его!.. татачка, падаль! Они снова оскорбляют меня!.. Bis

repetita! Bis repetita!
Сибуар орет! Gloria motor! Gloria motor!..* Вперед и с песнями! а где же моя собст-венная песня! вперед! а куда?!

К чертям засохший лист! И твой поганый род!

Они уродуют мой текст! Они снова и снова чистят мою клетку!.. еще кусок мяса!.. Они все привешивают! приклеивают ко мне! Кости! мышцы! и в

тележку! и снова в путь! Снова по уха-бам! Какое неистовство! Мостовые стали шире, Бог свидетель! Они все время расширяются! ухабы еще

ужасней! столбы! столбы! С севера в Жанневилье! подумать только! Резкие толчки! ничего, кроме мостовых! Еще толчок! Больно! Ах, какая боль!

Андрэ! Франсуа! Каналь! Ру-дольф!.. и малыш Лео! и пацан Нарт!
— Вы уже рассказывали!
Страниц уже прилично! Страниц уже достаточно! и вообще, вам не кажется, что я несу полную чепуху, естественно… после всех пережитых

потрясений! Я не прячусь! Вот он я перед вами! Меня поливают грязью, я защищаюсь! гну свою линию! Business first! да и потом, про-читав

мой роман один раз, вы ничего не запомните! Уж я-то знаю! Больные! Предписания! сотни раз! один и тот же рецепт сотню раз по слогам, но они

не запоминают! неужели нужно его пропеть! заставить выучить его наизусть! хором! с вами точно так же! слишком конкретно, без их записей, вы

их избегаете! вы что-то скрываете!.. я вас больше не увижу! Нужно вам пропеть, напеть еще раз! я с вами осторожен, я с вами очень

фамильярен, да, так вот, тряска! тачка!.. Образно, не так ли! Образно! Андрэ! Франсуа! Каналь! Рудольф! все из Французской академии! и

стремглав, я вас уверяю, бегуны! вперед! цок-цок-цок! Они обмениваются нелепыми шуточками! Эти сливки французской культуры в галопе! По

головам! что я терплю! моя требуха, мои внутренние органы вместе со мной! я не чувствую больше своего тела!
Они смеются, каннибалы!
— Тебя перекрутят на фарш! пустят на удобрения для лука!
На удобрения?! какое свинство!
Ох и поездочка!

Ничтожна душонка твоя, как и ты!
Брюква! Репа! Редиска! Мечты!

Вот их дорожная песня!
О, конечно! конечно! я же всего лишь желеобразное дерьмо на дне тачки! и бумц! и бэмц! О, камни мостовой! я знал! маленькие! огромные!..

степи Лапландии в Аррасе! подумайте!.. тач-ка встает на дыбы! улица! внезапно наскочившая на нее! они врезаются на полном ходу в трам-вай!

Это не случайно! и бэмц!!! чудно! они меняются местами, берутся за ручки тачки! «разой-дись!» Марафон! совсем не случайно! это же

преступление! Если б я прикончил какую-нибудь бабульку, они со мной и то обращались бы лучше! она причислит меня к патриотам! Ну вот, это

нарочно! Я вижу парнишку Бартра и малышку Эльзу… со дна татачки! я их вижу! они бегут за нами!.

. где-то далеко сзади! Они зовут!.. Они

выдают меня деревьям!.. Они горланят… орут! По-казывают на меня! Это меня они выдают окружающим! тычут пальцами!
— Ему боши платят! Ему боши платят!..
Ох, мои погонщики не ждут!.. Без остановок… вздох!.. «Катись, тележка! Давай, падаль!» Я вам говорю, они меняются местами!.. и поют, орут,

несутся сломя голову!.. невероятно! Анд-рэ! Каналь! Эстрем! Рудольф! все из Французской академии!.. Смелее, ваши сиятельства! бегут еще

быстрее, точно! путь от Гонесса до Парижа!.. тачка дымится!.. Ретонд! Компьень!.. от ско-рости все трясется!.. Я это вижу!.. Эти толчки,

эти удары! мои потроха!.. пеллагра, гниль… ле-пешка! навозная жижа! что они там говорят!..
— А ты послушай, падаль! помет! репа! твоя Родина! Они поют! они поют!
Свою дорожную песенку.
Ах, Сена! Вот и Сена!.. Мост! А вот и мы!.. Район Дефанс!.. И поля!.. Нет, это Нейи!.. нет, еще нет!.. слева! слева! кромка воды… Смелей! А

ну-ка!
— Дерьмовая! Дерьмовая у тебя душа!
Ах, все-таки поля!.. Отстойник!.. дорожки… Чтобы они не сбились с дороги! Дощечка! еще одна дощечка… еще одна!.. О, относительное

равновесие! Они почти несут мою тачку!.. они ее осторожно приподнимают… как полицейские в Вашингтоне поднимали машину Ориоля… вы видели?

только бы чего не вышло!.. Все вцепились в мою тачку!.. я тоже вцепился, изнутри!.. семь! восемь!.. двенадцать!.. тридцать восемь рук! один

удар! плюх! они вываливают меня!.. в навозную жижу и плюх! Негодяи! Предатели! есть! готово! утонул! утонул! глотаю! дерьмо уже в горле!

Уааааа! жижа поднимается!.. я вижу их наверху! я в жиже! они надрываются от хохота! Сибуар и Фарисейка!.. У них больше нет сил смеяться!

Франсуа в атласных туфельках!.. парнишка Нарт!.. они одеты как для тирольского танца!.. короткие штанишки!.. и треуголки!.. Треуголки я

видел, но вот штанишки?… были не видны мне со дна тачки… мне не все видно! Они очень быстро двигали ногами! непонятный галоп! их галоп

непонятный какой-то! Все какое-то неясное!.. А вот отсюда мне их хорошо видно, на краю!.. Они нависали надо мной! Они обоссали меня

сверху!.. у меня до сих пор ужасное чувство!.. они мочились на меня сверху… все! парнишка Нарт и малышка Эльза… Нет, не она!.. не она! ее

трусы! она не могла их стянуть! Ей все помогали! рыдания Эльзы! какое горе! парнишка Нарт ей даже не помогал! Пацану Нарту они оторвали все

пуговицы на ширинке! Одержимые! Изогнувшись дугой, он упирался, вцепившись в Ларангона. Он ссал на меня сверху! я его хорошо видел,

нависающего надо мной и дрожащего!
— Ему платят! Ему платят боши! — кричал он.
Он показывал на меня пальцем! на меня, тонущего в навозной жиже! гнусная жизнь! И гнусны те, кто сейчас приходит! они хотят поссать! и

Эстрем, и малыш Лео!.. они стягивают трусы с Эльзы!.. Скандал в отстойнике!.. Они все помогают ей стянуть трусы!.. чтобы помочить-ся на

меня сверху!.. а я плаваю в жиже и глотаю все говно!.. Эльза! ее отчаяние!.. ее трусы не стянуть и десяти! двадцати! тридцати! отчаянный

визг Эльзы! Они специально заставляют ее страдать! Они сплетаются вшестером! ввосьмером! чтобы вырвать у нее промежность! Как же она вопит!

Я ору вместе с ней! Это не сон!.. Тот, другой, тоже орет! тот, что рядом! и акушерка из 16-й! Пипи! пиии! пипиииии! это на нашем

бальтавском! Я не бредил!.. Я не бредил!.. Я ви-дел!.. Я видел все!.. Я слышал все!.. ах! но только не тачка!.. Держись! Держись! Держись!

за свой табурет! Держись! Держись! Я не хочу! вам смешно?… смешно?… Мы вопили хором… вместе с 16-й!.

. с 18-й и со 130-й!.. Я перекрикиваю

Хорька… тоже мне, потрясатель… «Ай love you!»… — кричу я ему!.. как у Шекспира!.. «Я люблю тебя!» пусть приступает! начинает! этот тип

рядом! я их вижу насквозь! Ах! правда, я же их вижу! физиономию Франсуа в атласных ту-фельках, в треуголке, в костюме для тирольского

танца! И Штюльпнагель под лестницей теат-ра Комедии! «Сибуар»! он ее лапает, ничтожество! Пипи! Пипи! донельзя заумная мистика!.. все-

таки такая банда вредителей, как они, отнимают у меня Лапландцев! украденный Ретондо, Ашер! мое мясо, вонючая похлебка!.. разъеденные

тюремные стены! Я, уважаемый человек, бандит с большой дороги! самый настоящий предатель! Никогда не скандалил! я только лаял, чтобы мне

поставили клизму, я потасканный всеми дорогами!.. эта кавалькада!.. в каком я со-стоянии! Скандал на парижских мостовых и во Фландрии! я,

избежавший покровительства сильных мира сего! я никогда не стучал в парадные подъезды! они открывались как по волшебству!.. тачка и оп! и

давай! ступица в огне! этот вопящий… пылающий хаос! тайком! двенадцать тысяч километров крадучись! какой стыд! позор! понятно, что сирены

истошно воют!.. и лают собаки, и тревога в порту! и полицейские свистки заливаются вокруг! пожарные несутся по городу, по Бальтавии, с ее

большими и маленькими лестницами и переходами: «Догнать бешеных! в «скорую» их! в «скорую»!» и двенадцать собачьих свор несутся по

окрестностям! обрыскивают все кладбища! О! Да я вас развлекаю!.. бездельно валяюсь на дне!.. а Время?… Я убегаю от времени — но время меня

догоняет!.. я хочу умереть на вилле!.. мой рассудок, разумеется, слегка пошатнулся, но мое безумие вовсе не в порядке вещей…
И этот мерзавец Сибуар со своей Фарисейкой!.. Извините, что вдаюсь в детали… я все ви-жу!.. я вижу все сквозь эти стены…
Где они сейчас, провидец?…
— Я все сказал! да, я сказал! я всех выдал! описание, приметы! Все! Тачка! Лук-порей! В нечистоты его, еще дальше, чем Ашер! здесь

вывалить, оп!.. Сто раз перекрестился!.. и еще обоссал меня с бортика!.. Я видел их! слышал! Profundis! Profundis!.. костюм для тирольского

танца и треуголки! я больше не отрываю глаз от стен! Им больше не удастся пустить мне пыль в глаза! Я возмущен! Я вне себя! Они опять

издеваются надо мной, и я совсем потерял голову! А я всегда внимательно выслушивал чужие жалобы!.. Кто же выслушает меня?… Никто! не я ли

ле-чил вас?… Никто!.. Всем все равно!.. О-па! О-па! да они сейчас себе все глотки надорвут!.. все здешние заключенные!.. веревки! орут на

разрыв легких!.. я уйду, никто и не ойкнет! А, он смо-жет превратиться в улю-лю, Хорек! погрязший в рутине ужасов, привет тебе!.. Никто и

бровью не поведет!.. Вы сидите на дне ямы, так заткнитесь… Вы заключенные из секции К!.. Вы, слу-чайно, не с той стороны могилы?… ах нет, с

той стороны кладбища?… с красивыми домами?… вы их видите, эти красивые дома?… восемь этажей достатка… Ах, извините!.. Все вы врете!.. Вы

обозреваете лишь свою камеру… вы же не в тех красивых домах… вы в трех… четырех тысячах метров… от кладбища… что за великолепный вид!.. из

вашей тюрьмы, я имею в виду… а там, за кладбищем… поначалу, когда у меня еще были хоть какие-то силы, я поднимался, дотягивался до

отдушины, вровень… бритоголовые, я хорошо их видел… хорошо видел «восьмиэтажку», в трех, четырех тысячах метров!.. Сейчас у меня совсем нет

сил… и потом, этот Гортензиа, выскакивает из пустоты и душит меня… он все время торчит возле решетки… Я видел эти здания, правда-правда…

какие дома, дай бог всякому!.

. Сейчас у меня совсем нет

сил… и потом, этот Гортензиа, выскакивает из пустоты и душит меня… он все время торчит возле решетки… Я видел эти здания, правда-правда…

какие дома, дай бог всякому!.. А что вы знаете про рай?… существует ли он?… не существует? Рай — это когда хорошо, это дома, стоящие в трех

тысячах метрах, обжитые, восьмиэтажные! полный комфорт! окна с занавесками, лифт, вот что я видел… Я действительно не могу больше

подниматься… Я намертво кровью и струпьями присох к нарам… Я говаривал не так давно, что удавлюсь… хвастовство… А еще Гортензиа и

остальные?… в треуголках?… тирольцы? они тут же возникнут, схватят меня за горло!.. к тому же Лео, Тото, Жюль!.. и Эстрем! Куда я убегу?…

Они бы бросили меня в тачку и оп! в путь!
Только стены!.. Вот!.. это все!.. Доверяю только своим стенам!.. И себе!.. Доверяю себе!.. своему слуху!.. и зрению!.. Я добиваюсь всего

сам!.. еще привычные шумы в ушах, грохот то-варняков… два… три!.. двигаются в Батиньоль… и грохочут по Фландрскому мосту и в трех тоннелях

по соседству… и без всех этих свистков!.. тюремных, железнодорожных, тех, что зве-нят у меня в ушах… тех, что мерещатся ночью… Ни разу ни

малейшего сомнения в их реально-сти!.. мой тончайший слух!.. Дирижер!.. а еще этот невоспитанный тип и оголтело ревущие эта-жи!.. вот

повитуха внизу, что орет, как двадцать пять новорожденных младенцев!.. эти вопли!.. 28-я! Я повторяюсь?… ну и что?… У меня же есть уши!..

Весь этот невыносимый визг возбуж-дает меня… подумайте, годы, проведенные в Тарнье!.. Брендо, Лантюежюль… первые кри-ки… первый крик!..

Весь в жирной смазке, покрытый слизью… мое дело!.. крошечные личики, красные, синие, придушенные пуповиной!.. Да, я помогал людям

рождаться!.. как они приходят в этот мир!.. я погружаюсь в воспоминания! «Тужьтесь, дамочка! Тужьтесь!..» Их крики разди-рали мне уши!..

родильный дуэт: мамаша и маленький мальчик, воспоминание… мамаша толь-ко-только откричалась, как тут же пацан подхватывает… Я не буду

использовать литературный прием «жизнь продолжается и тэдэ»… Я вас прощаю! К черту подсчеты! Некоторые звуки у ме-ня не получаются… Звуки

Камеруна, пожалуйста, сколько хотите!.. оркестровка леса!.. ночные, хм!.. полночные!.. это нужно слышать — брачные игры и драки зверей!..

буря животных инстинктов! и деревенские дикари пауины, пожирающие собственное мясо!.. Тамтам!* давай! оп-ля! и транс, и судорожно-

дергающиеся Движения танца… не нужно на это смотреть!.. Бабушка поджаривается на жарком огне… Ну и рев!.. Я вам отдам двадцать пауинов из

моей родной деревни, заставьте их завыть!.. не люди, животные, обожающие себя, любимых, бросаются друг на друга, разрывают друг друга на

части… Я вам продам этот невероятный лунный свет, гигантское ночное зеркало, когда кажется, будто лес достает до небес!.. и вдали — тамтам,

и шестнадцать шаманов завывают в трансе… Завывания — это вам не семь! десять этажей тюрьмы!.. звуки тюрьмы узнаваемы!.. на всех этажах

вопят… предатели, воры, насильники, невиновные, разорванные в клочья человеческие души!.. Хорек тоже: хрипло!.. повитуха хрипит на две

ноты… au! ипадающее вниз aol… в то время как голоса пауинов широко разносятся по лесу до самой опушки! Звонкие, гулкие чистые голоса!..

Вспомните названия деревень: Бикобимбо!.. Рио Криби!.. настоящие певчие птицы! По ночам понятно… по ночам!.

.

Вспомните названия деревень: Бикобимбо!.. Рио Криби!.. настоящие певчие птицы! По ночам понятно… по ночам!.. естественные бездны бытия!..

Это нужно слышать!.. Их нужно слушать!.. с пониманием характера, аккомпанемента, вокализа: Дэнга!.. буэ!.. соа!.. буэ!.. дэнг!.. а!..

буэ!.. Дэнг… а!.. буэ!.. и все природные ударные инструменты! по стволу дерева лупят в шестнадцать палочек!.. что за очарование!

осторожно!.. пустота сущности!.. вам не понять!.. Я, который жил в сотне метров в хижине, никогда не видел ее… пустота Эха священна!.. это

не похоже на пустоту чертовой тюрьмы!.. Послушайте меня, я могу спеть, как пауин… еще смогу!.. «Дэнг… а!.. буэ!.. и сао!.. а!.. буэ!» Это

поддерживает, я вам говорю!.. Я никогда не видел этих праздничных пиров, на них не пускают чужаков… Они любят человеческое мясо, я уверен,

что и другое мясо тоже: косули, кабана, буйвола… питона… У меня есть тому доказательства!.. Нужно заняться этим делом!.. втайне…

потихоньку!.. и ничего не выдумывать… Я ничего не выдумываю… факты, факты, только факты!.. Бикобимбо 1916!.. Случай каннибализма на улице

Колэнкур… улица Шарбоньер… улица Клод-Бернар… по всему Парижу тридцатью годами позднее!.. это же примитивно! О! О! не стесняйтесь!..

непротивление инстинктам!.. Там! Там! моя дорогая! шкуры спрятаны, невозможно сосчитать! мясо! мясо! Тамтам и та-та-там!.. Я мечтаю, я

смешон, потому громко смеюсь!.. но это действительность, это факт! у них не было ни малярии, ни желтой лихорадки, ни мухи це-це на улице

Колэнкур! а они захотели человечины! но людоеды еще ничего, а вот муха це-це!.. Значит, да здравствует улица Колэнкур! и человеческое мясо!
Вы говорите: горячечный бред!.. Да! Да! Конечно! Но тамтам тоже!.. вам никогда не сдви-нуть с места их инструмент!.. Выдолбленный ствол

огромен… звук, как в соборе!.. к тому же хор ночных гурманов, который заглушала животная вакханалия, вспарывание животов, раздирание

глотки, вой, словно двадцать пять зоопарков одновременно затеяли любовные игры! хищники, шакалы, слоны, птицы, кромешная тьма!.. Да, звуки

джунглей — это то, что не передать словами!.. меня даже убедили, что самый громкий звук в ночи издает в лесу гигантская улитка!

Представьте!.. а я, трясущийся в своей хижине, в лихорадке, на такт в три четверти… качающийся на «Пико»… Вы не знаете, что такое складная

кровать «Пико»?… «Пико» — кровать в колониальном стиле, не в стиле ампир!.. Я испробовал ее на практике!.. она вся состоит из железных

прутиков, которые звякают!.. ваши мальчишки подыхают со смеху!.. вы так же смешны! и ваши зубы, и колени, ваш скелет, все вибрирует от

страха… если мальцы смеются!.. Скрипите! Скрежещите! Скрипите, голубчик!.. прямо как тачка у Сибуара!.. тоже скрипит! скрежет повсюду… они

меня буквально очаровывают эти звуки! а мостовые! боже, какие щербатые мостовые!.. а ураганы, что надвигаются!.. они рядом, я уверен! я

вижу сквозь стены!.. Ох, чертовы мухи! Они заставляют меня заново переживать ужас! с дрожью вспоминаю вопли пауинов и рев животных!.. эти

свадебные сатурналии осквернителей священных глубин!.. Подумайте о шумящих кронах деревьев!.. в десять… двадцать раз громче, чем дубы

Винсеннского леса! Если вас убьют под ними!.. стоны!..хрипы… Агония более ужасная, чем тюрьма… более жестокая, чем смерть в битве при

Шарлеруа, Сен-Гон, на Марне или в Нагасаки!.. люди определенно менее совершенны, чем животные… я сравниваю… сравниваю… без стеснения!.

.

не стесняясь!.. звуки, от которых раскалывается голова!.. я слишком много брюзжу!.. мне необходимо выиграть, а у меня кружится голова, я

падаю! я кричу!.. прежде всего, выдержка, характер!.. я выдержу победные громы, я пьян, нет, я отдаю концы… Вы свободны! вы что-то

говорите… понятно!.. но мой эскадрон?… полковник, одинокий, в двадцати метрах впереди штандарта?… он рявкает… развернуться к бою!.. сабли

наголо!
— Марш-марш!
Эскадроны к бою!.. «Два! Один!.. Три!.. Четыре!..»
Грандиозный выбор зарядов!.. взрыв!.. гром! и три бригады! эшелоны!.. дивизия!.. двадцать тысяч сабель во весь опор! Весь наличный состав

Французской армии!.. вы слышите, как стонет земля?… как смертно охает гигант, поднявшийся в атаку… смерч от грохочущих копыт… стон земли,

который заглушает все… даже артиллерийскую поддержку, «Летучие эскадроны…» стреляют, точное попадание, взрывы, но не слышно ничего, кроме

стонов земли… стонет все окружающее пространство!.. и жуткое эхо… страшно слышать эти крики убиваемой земли!.. вас вынесло… вперед,

сдавило, придавило… колено к колену!.. открытая могила!.. эхо до небес! до небес! Тагададам! Тагададам! Мне необходимо снова пережить

это!.. И я делаю это, я заново вслушиваюсь в ушедшие звуки!.. Я запускаю тропические ураганы!.. Я отдаю приказ начать большие маневры!..

Все, что было, — в моей камере!.. поддержка артиллерии! Долой тачку Сибуара! шутники с лучком!.. И их ссанья с меня хватит… их манеры ссать

хором!.. Пфуй! Распутники! Назад, Эльза! К чертовой матери Тото!.. с меня хватит ураганов!.. Полная башка ураганных гулов… Грохот моих

конных атак, а потом опять «там-тамы», у меня большой выбор воспоминаний и свистящее дыхание!.. после ураганов в моих ушах много других!..

Другие звезды! Другие звуки!.. совсем!.. вздохи облегчения… совсем слабые… громче… чуть слышные всхлипы маленьких старичков… и не один!..

двадцать! десять! сто!.. последний хрип, кончено, другой!.. всхлипывания, я уже рассказывал… Да, и стоны, хрипы, уже затихли! приступы

удушья застарелой астмы… быть может… детский круп, задыхающиеся, свистящие всхлипы… может, снова послушать в двух-трех детских клиниках…

исторические шумы… гул водяных мельниц из тысячного года и звон наковален… музейные звуки! «Ау, кузнецы!»… и Бууум!.. Вулкан закончил!

закончил ковать!.. О, кавалерия! былой цокот копыт, и вот!.. тишина музея!.. О, но я вас возвращаю в прошлое!.. мифологизирую реальность!..

Да ладно, я позволил себе!.. 115-я — не миф! и 40-я, черт их всех подери! и девочка из 63-й! в цепях, в смирительной рубахе… но хуже всего,

всего страшнее — «пип-селль» 17-я! Там они лают! Они осмеливаются на это! Уав! Уав! и так громко! как я! Этого нельзя спускать!.. Они

копируют мои звуки, мои движения! Я сам открою пасть! Вав! Вав! вот!.. Я хочу пронзить их насквозь чем-нибудь острым!.. у меня черепок от

кувшина припрятан под тюфяком… Моах! Моах! Япостараюсь отлипнуть от табурета… Я пересеку коридор, я проучу их, как это копировать мою линию

поведения!.. «плагиаторы, я слишком пострадал от вас! Один особенно вопит, громче всех! уав! я перережу ему глотку!.. Я заставлю вас

хорошенько помучиться, убий-ца!.. силы небесные!.. он, 17-й, больше не будет страдать!.. но нужно, чтоб охранники отнесли меня к нему… и

медсестра!.. чтоб они свалили меня!.

. но нужно, чтоб охранники отнесли меня к нему… и

медсестра!.. чтоб они свалили меня!.. на 17-го!.. Скорее носилки!.. всего пару шагов… ладно, пусть я потрясусь… долго они будут издеваться

надо мной, как в тачке!.. пускай опрокинут меня сверху на эту мразь, чтоб я его заткнул!.. Я перегрызу ему трахею!.. Но нужно, чтоб

тюремщики мне помогли… и медсестра, и еще двое арестантов… чтобы они поддержали меня своей руганью!.. Я и этого Хорька научу жить! я!.. на

обратном пути меня пронесут мимо его камеры… ему я тоже перегрызу глотку! забыть о хороших манерах!.. я одинок, когда лаю, вот! все! Закон!

Одиночество!.. Он больше не будет страдать! Вав! Вав! Откуда это?… собаки перестали понимать друг друга?… вся свора лает вместе с ним? я

пропал!.. мне никогда больше не будут ставить клизмы! никто обо мне не побеспокоится!.. теперь я, голубчики, могу лаять хоть десять лет!..

Ах, как поразительно вредны и зловредны некоторые человеческие существа, даже самые жалкие и опустившиеся! давайте! Лайте! Вопите! Пусть

они вам нагадят в душу!.. Я вот лаю, чтоб не сдохнуть! В конце концов, я считаю… я так думаю… я хочу сострадания… но никто мне не поможет…

я становлюсь бешеным… я зверею… пробиваю стену… вздор все это! ерунда! Хорек тоже пробивает стену!.. своей грязной сальной головой,

пожалуйста!.. он сотрясает мою камеру! хорошенькая история! у меня трясется голова, разбегаются мысли… он мне сорвал медитацию!.. ну пусть

бы он бросился головой вниз! три крепких удара!.. Бууум! всемтелом!.. Он смог бы! И все, смерть, балда… Головой вниз!.. «ох, моя голова,

она мне мешает!» Знакомый припев!.. миллионам людей головы мешают… ненужная голова — это всемирное бедствие!.. ну и что?… ну и что?… А

ничего!.. Я его увижу, Хорька! Я его найду!.. Я видел его как-то в углу клетки… вечно угрюмый, заросший, весь сморщенный тип… в «скорой

помощи»… в машине «скорой помощи»!.. я обратил внимание на чуть приплюснутый лоб… вот что с ним случилось, рассечена кожа, но кость не

пробита!.. ну и что?… ну и что?… голова перевязана, обмотана… будто в тюрбане… пусть бы они вскрыли ему черепушку и вправили мозги…

починили башку, ну и что?… ну и что?… Еще хуже! Еще хуже! Сколько часов я потерял из-за его черепушки!.. И еще Гортензиа, его образина!

негр-вольноотпущенник Людо-вика XV, короля Франции, который предлагал мне всякие пакости из форточки… я б его с радо-стью удавил, что бы он

на это сказал?… нужно было подняться!.. Встать во весь рост… и если бы мне удалось — повеситься? потолок высокий! Позволяет! решетки!..

Жилые дома — далеко!.. Так далеко!.. Я знаю, как живут настоящие мужчины: боги!.. О, никакой зависти с моей сторо-ны!.. есть и такие, кто

обвиняет меня в зависти… ну и что? я же не кричу, не скандалю, только скрежещу зубами, когда мне ставят клизму… когда бы вы две недели не

испражнялись, небось взвыли от боли, залаяли?… Нет, я не хочу вас волновать!.. нечувствительность ящерицы… это только мелкие неприятности!

ладно!.. Я, черт возьми, слишком благороден, чтобы меня можно было заставить плакать над кем бы то ни было… сделали пипи, а? закрыт мой

счет!.. Я не про-даюсь!.. уходите с богом!.. Я потерял пятьдесят два килограмма! пеллагра и несчастья!.. поэт-скелет!.. меня сдувает

ветром!.. и нужно было такому случиться, чтоб они затолкали меня в свою тачку… я доставил им много хлопот! дорога, скажу я вам… я

подпрыгивал от малейшего толч-ка!.

. они меня заталкивали обратно… Что ж, честно говоря, я хотел бы, но это невозможно, сде-лать вам

подарок… моя пеллагра, легенды моей жизни, тачка, тюрьма, подумайте только!.. песня к тому же!.. не хотели бы вы воспользоваться!..

«Феерией», понятно!.. музыка слов!.. и одна строфа! внимание, строфа!

Я найду тебя, падаль!
И в мерзкую ночь
Ты увидишь Эстрем
Сквозь две черных дыры!

Пеллагра — это даже забавно, в некотором смысле…

А душонке твоей — выходить из игры!

Слово, оно вещественно… вы немного знакомы с историей? Пеллагра, понтоны Порт-смута, пленные Великой Армии, вас ничто не затронуло?… Бог

знает, страдали ли эти смельчаки сильнее, чем я!.. издыхали ли они от пеллагры!.. У них не было отдушины!.. не было клеток!.. пятиминутной

прогулки! только крохотное окошечко под потолком на сто мужчин!.. условия гаже, чем у крыс…
— Привет, храбрецы-арестанты былых времен! Братья по несчастью! Да здравствует Фран-ция! сорок два килограмма гнилого мяса! К бою!
Я бы уже не смог!.. заключенные Портсмута тоже!.. Тяжелая кавалерия!.. Легкие батареи!.. Саперы Эбле!.. Белые драгуны Императрицы!..

Умирающие разведчики, разлагающиеся слепые трупы… отдайте им честь, кирасир Детуш!.. Ах, они много хотят от бывшего гусара! Больше

подвижности! Больше представительности! Что говорить, сегодня я бы вылетел из сед-ла!.. Лошадка-то совсем бешеная!.. Где седок?… в воздухе!

пожалуй, меня больше никуда не за-числят! В экспонаты Дома Инвалидов?… В деревянные болванчики!.. В Бат? В музей воско-вых фигур?… Да нет!

Куда там! В призраки!.. «1-й Призрачный»?… ах, все может быть… Ах, я надеюсь!.. Ох, сомневаюсь!
Собрание!.. Совет!.. Объяснения!.. и вот я перед Трибуналом…
— Верзила!.. Что вы сделали со своею медалью?… Ваше жалование?… Ваш класс?… Смирно!..
Они взялись за меня!..
— 10-й класс?… Я спокоен.
— Ваши документы? Предъявите!..
Здесь нельзя отвечать уклончиво! только четко, коротко! по делу!.. Правосудие! И точка!
— Что вы сделали с медалью?… ваше звание?
Они набрасываются на меня!..
— Ваши ранения? благодарности? Нашивки?…
Они беспощадны.
Вы обязаны, отвечайте! только факты! Не надо пустой болтовни!.. пусть так, клиенты пси-хушки! что поделаешь, господа! пусть так, госпожи!..

я вываливаю на вашу голову все ужасы, что я претерпел!
Они задыхаются от услышанного… Ах, моя доброта, если б они ее оценили!..
Их комиссар меня пристально рассматривает.
Он орет на меня во все горло!
Я жалко бормочу, срываюсь на крик… Кретин!.. спастись невозможно!.. обезумевший в темнице!.. я сыграю свою роль до конца!.. Я все

испробовал!.. О, но Президенту на меня напле-вать!.. Я все отрицаю! опровергаю… я все беру на себя!.. Что вы думаете!.. все судьи одинако-

вы!.. я их ненавижу!.. Вердикт и оп! Искупление преступлений!
— Все беды от вас, оплевывающих могилы героев! на костер Иконоборцев!
Вот приговор.
— Сжальтесь! Сжальтесь!
Я вас не оставлю, я умоляю!
Но вы уже горите все одновременно!.. Я плачу, рыдаю… лицо мое пылает! я ползаю на четвереньках, с кляпом во рту, связанный!.. Знаете, что

это такое, четвереньки, колени и ладони горят огнем!.. Моя пеллагра тоже горит огнем! скажите, что делать, если с меня слазит кожа!..

кровавые ссадины!.. на четвереньках я камеру мыл!.. как смог… я окунал зад в ведро… я больше не могу… вы понимаете мою боль…
О, но Президенту не терпится.

.

кровавые ссадины!.. на четвереньках я камеру мыл!.. как смог… я окунал зад в ведро… я больше не могу… вы понимаете мою боль…
О, но Президенту не терпится.
— Пусть начнется праздник!
Хватит болтовни…
А вы, вы видите! смотрите внимательно, ничего не упускайте из спектакля… вы прекрасно видите стоящего на четвереньках! Колонна отрывается

от плиток площади, взлетает, исчезает! сама! совершенно сама! и брррунг! снова падает!.. представляете?… космоцентровальная буря!..

ужасный поворот событий!.. Ах, это не из-за меня! Я ничего такого не сделал!.. Я не хотел высвобождать силы!.. определенные силы… Я любезно

предупреждал всех и вся, налево и направо твердил… вы припомните… тогда?… а вы? упрямство?… Так!.. Так!.. Так!.. тиканье башенных часов?

нет?… отсчет оставшихся мне минут?… Я не желал высвобождения этих сил… дьявольских… но вы! толкаетесь, топчете других, надрываетесь,

кричите, вы вне жизни!.. вне Времени!.. разорваны Нити!..
— Осколки!.. осколки!.. вопите вы… Тут требуется Лаборатория!.. пробирки, реторты, тон-кие кристаллы… вы здесь, на плахе! смелее! опускайте

топор со всего маху! разрушители, взры-ватели, бомбисты, бесстыдники… волны! вас смывает! меня тоже!.. ревет космоцентровальная буря!..

Колонна шатается! и брум! падает! пробивает асфальт!.. бездна затягивает понятия! вы поглощены!
Все катастрофы Истории есть не что иное, как приступ меланхолии космического Упрям-ца! в вас тоже есть что-то от Дьявола! вы так же

упрямы!.. но не разрушайте стенку моей каме-ры!.. я не готов умереть!.. вы трясете меня, как Хорек! хватит! хватит! вы бы с радостью выбили

мне 2-3 кирпича… ничего вам не разрушить! скандалист, вы счастливы! Он думает, что похож на Хорька из соседней, он выбрасывается! он летит!

разбился? нет!.. Он не погибнет, так и есть!.. он не разбился насмерть!.. он все сделал неправильно. Ему бахнуться бы изо всех сил, тогда

бы он разбил наконец свою проклятую башку… и конец его воплям!.. и я бы спокойно работал!.. вы бы тоже не выбросились, слишком умны!..

гурман, но не сумасшедший!.. большой выдумщик!.. Хитрец!..
Наконец-то подходит момент, когда Трибунал огласит приговор! Не то чтобы я не мог не сказать, что вас спасет матрикулярный номер! О-ля-ля,

тетушка! О, моя кротость! чтоб я болтал, пока не лопну?… болтал до головной боли еще сотню лет? О, я делаю хорошую мину! Болтовня ни к

чему, такова жизнь! Милая чепуха! Ну и? Ну и? Вердикт и оп! «Подайте нам его горячень-кого!» Куда они вас такого отправят?… поджаривая вашу

душу на факеле, вправленном в голо-ву?… еще и пританцовывая? хорошая мина! хорошая мина!.. в бордель «Two-Two-four»? Я бы не удивился!..

разворотам и виражам конца не видно! О, я не хочу заранее никого и ни в чем обвинять, но зачастую наихудшие предатели — как раз в «Two-

Two-four»… и в «Меж двух стуль-ев»!.. еще один танец!.. тут все танцуют из века в век… три, четыре века подряд, как же!.. если у вас

останется время оценить эти пляски!..

Повнимательней глянь на людей всех мастей,
Увлеченно кружащихся в вальсе костей!..

и в безвкусной одежде разных времен! с гримасами на лицах! пантомимой на подмостках! глаза мертвецов светятся! и мерцающие огоньки свечей

вокруг! ах, прелесть пустоты! Ни дать ни взять — «1-й Призрачный»!

Вот тетушка Эстрем!
Ее малыш Лео!
Вот Клементин и вот Тото-храбрец!.

.

Вы помните?

Сказать ли им, что празднику — конец?

Все уже перетанцовано! все перепето!
Я здесь пою, я не танцую, я прилип… но когда я буду там, с вами, я покружусь с вами, маркиз! Я закружу вас до смерти! прилепившись задом!..

вы видите кавалера? я тут и там, вот и все, напеваю… я сошел бы за даму, если бы сумел подняться… головокружение, оп! меня кача-ет!..

хорошо еще, что прилип зад!.. Я качаюсь, шатаюсь, сочиняю… мне не нужно это видеть, чтобы ощутить дрожь, озноб, боль в костях, и т. п., все

так естественно, старая песня! Артист всегда противостоит залу! Я пою в терзаниях!.. Лебедь тоже поет в муках!.. и Рангон тоже! и эта его

фифа!.. все закончится очередным свинством, эта «Песнь о казни»… не нужно, значит, доводить меня до такого состояния!.. особенно меня,

оболганного и преданного! Я слышал эхо сплетен Батиньолей, будто я всегда по обыкновению пьян… это я, не пьющий никогда ничего крепче

воды!.. вот вам последствия ненависти черни!.. они считают меня жестокосердной тва-рью, выставленной на всеобщее посмешище в клетке? я еще

держусь, и это после десяти лучших лет в «Призрачном»! Привет! Я, конечно, человек мужественный, но все же! Я не могу вопить с такой же

силой, как Хорек! Издалека! опять он пробивает мою стену!.. я уже говорил… он коло-тится на дне! на самом дне своей могилы!.. мне кажется,

он искренен! все в порядке!.. он прино-сит в жертву собственный череп!.. ладно! понятно! Я бы, к примеру, уже размозжил себе чере-пушку!..

Но… никак не под улюлюканье мерзавцев!.. Только… только… под звуки фанфар! Вот мое условие! под звуки фанфар! сто пятьдесят шесть труб и

сотня рожков, и литавры! литавры обязательно! под сводный оркестр!..
— Гусары! К бою! Марш-марш!
Сабли наголо! Но кто примет меня в гусары? к бою! Марш-марш! Никто!.. больше никто… Тогда кирасиром? О, слабая улыбка! мои слабые кости!

вся шкура в гнойничках! Они меня бро-сили поджариваться в кирасе! куда бы я ни собрался! куда бы ни отправился! ведь это в душе, навсегда,

и в сердце — служба! «Рааавняйсь»! Полковник Антрей в двадцати корпусах перед эс-кадроном! стоит в стременах! сабля над головой! белый

султан! грива развевается на ветру! ко-манда! К бою! четырнадцать эскадронов срываются с места… поднимается смерч! Хорек тоже скачет, по

соседству!.. и бууум!.. он падает!.. поднимается!.. он смешон!.. он сотрясает мою сте-ну… три кирпича… он их раскачивает… он смешон!
— Давай, сосед! Давай!
Нужно иметь воистину очень здоровое сердце, чтобы проломить такую стену!.. не нужно смеяться!.. служба, это все!.. в мыслях… во сне… когда

его забрили?… он меня заставляет!.. за-ставляет меня вспомнить времена… кстати, когда его забрили? где его взяли? в Лоншам, конеч-но! там

барабаны и трубачи! я вижу словно наяву! Лоншам перед великим Июлем! Мельница! Мельница! «Раааавняйсь»! полковник де Антрей, вижу словно

наяву! Сабля наголо! Его ко-манда! «Эскадроны»! и драгуны! и легкая! генерал де Урбаль, «Седьмая независимая летучая» разворачивает ряды!

Двадцать семь эскадронов бьют копытами землю! вся парижская кавалерия, национальная Гвардия и одиннадцать оркестров устремляются к

трибунам! «Идущие на смерть приветствуют тебя!» Шестнадцать полков осаживают коней и застывают перед Президентом! ржание двенадцати тысяч

лошадей, клочья пены взлетают в небо, ослепительный свод… снеж-но-белый пенный поток покрывает все! хлопья пены!.

. пехота! инженерные

войска!.. и «колба-са», трос которой остался на земле! неприятность… саперы из Медона! Все вагоны поезда по-крыты пеной! погребены под

пеной, с пенной шапкой, как пивные бокалы!.. полковник де Антрей, генерал де Урбаль, стоя в стременах, салютуют саблями! грохочут пушки!

солнечные лучи играют на стальных кирасах, на медных инструментах, слепят глаза, глазам нестерпимо больно, еще лет тридцать вы будете

моргать! а душа не знает старости… не имеет возраста… трибуны бурлят… оглушительные крики «ура!» несутся из толпы!.. и цветы!.. пот

заливает ли-ца… исступленный восторг, патриотическое топанье ногами… сто тысяч кричащих глоток… двести тысяч… ветерок дыхания… я вижу

отчетливо! вижу!.. зонтики, эгретки… боа… каскад перьев… синие… зеленые… розовые… словно трибуны стекают цветным каскадом!.. мода! вы-сокая

мода!.. муслин… оранжевые… сиреневые волны шелков… элегантность сверху донизу… хрупкость…

«Идущие на смерть приветствуют тебя!»…

«Самбр-и-Мёз» в подарок! и «Сиди-Брагим» стрелков! орудия в боевой готовности!.. Ах, Легион! Ах, «Марсуэн»! громовой крик в воздух!

вздохи восторга! выдохи! бездна обожания! громче, чем орудийные залпы!.. Весь народ! энтузиазм!..
Весь Булонский лес!.. там, на холмах Сен-Клу… шум возвращается к нам! накатывает но-вой волной! эхо раскатывается еще дальше… Оно

раскатывается до горизонта, до зарослей на вершинах Ангьен!.. несколько тише взрывы возгласов и криков!.. это что-то невероятное!.. небеса

тоже взрываются, раздвигаются, раздаются крики «Да здравствует Франция!..»
Из своей ложи под красным балдахином доступный всем французам господин Пуанкаре приветствует нас!
Я лишь приблизительно передаю то воодушевление, восторг трибун, блеск солнца, разно-цветье и сверкание боа, касок, шлемов, пушек, драгунов,

заливающий глаза пот, ржание лоша-дей… «Вы их видите»?… Стремительное движение на флангах!.. окружение… сорок эскадро-нов, сорок как

один!.. этот галоп!.. всепоглощающий, исступленный!.. казармы Пепиньер… Венсен, Дюплекс… двадцать полков!.. штандарты!.. 12-й! 7-й! 102-й!

их славят, будто больше никогда не увидят! двести трубачей!.. а какой пронзительный звук! Ах, совсем не Роландов рог!.. трубят построение…

клином, клином! такое громкое эхо, мурашки по коже!
В общем, я обо всем рассказываю так подробно!.. обо всем… чтобы вы не умерли в неве-дении, теперь вы знаете, что записано в Книге бытия!

Франция! и Июль! и энтузиасты, целыми семьями забравшиеся на мельницу, на крылья, повисшие гроздьями на плюще, орущие оттуда приветствия!

Есть в жизни дивные моменты, вот и все!.. правительство, дипломаты, вы пред-ставляете роскошь?!. Весь высший свет Парижа!.. некоторые

воспоминания ускользают… вы с трудом вспоминаете, вы больше не помните, у вас кружится голова от волнения!.. у меня задни-ца приклеена

намертво к табурету, мне легче!.. я раскачиваюсь, обхватив голову руками! не па-даю!.. тело мое, слабая плоть моя, вперед!.. назад!.. я не

упаду!.. «Раааавняйсь»!.. Весь высший свет Парижа!.. наверху маленький Зан, весь в черном, это он, точно!.. Президент!.. его лицо словно

вылеплено из мякиша черного хлеба!.. узнаваемая шляпа с небольшими полями: моя Ро-дина!.. вы задыхаетесь от счастья, энтузиазм сводит вас с

ума!.. Равняяяяйсь!.. Доказательство — наше стремление вперед! доказательство — Фландрия!.

. Равняяяяйсь!.. Доказательство — наше стремление вперед! доказательство — Фландрия!.. Раааавняйсь!.. Генерал де Урбаль! Толь-ко для

вас! одна! две бригады! на самом фланге! султан!.. Антрей! Антрей!.. начинает все зано-во! генерал ранен!.. штурм Краонна!.. «За ваши

знамена! Воссоединение!» вы колеблетесь?… тем хуже для вас! эскадроны отступают!.. Время!.. Время!.. вас захватывает смерч, вертит, раз-

ворачивает, черт возьми!.. я вас предупредил!.. последняя отсрочка!.. короткое обсуждение, суд при закрытых дверях, оправдания — напрасный

труд! Что бы я смог? Приговор — это все! приступить к исполнению! где закопаны ваши останки? глупые, задыхающиеся от гнева дети! вы хотите

Гала-представления? вы получите его!.. тетушка Эстрем и так далее! Определитесь же, во имя Господа!.. без трех!.. без двух!.. без одной!..

Залп! как часы на Эйфелевой башне!.. А, хватит скользких взглядов!.. все мольбы напрасны! судьи из «1-го Призрачного» перебирают четки и

молятся!.. молятся!.. все судебное заседание — молитва!.. каждая костяшка четок — столетие!.. для вас, мой дорогой, сто лет страданий!..

чем дольше вы упрямитесь, тем больше срок мученичества… это особая статья их деяний… они, только подумайте, в своем жалком существовании

призраков, в цепях, они мстят сами себе!.. они-то и грешили по мелочи, мелкие пакости… которые они искупают мучительной Вечностью…

неприкаянностью души… они волочат их за собой изо дня в день, словно железные вериги!.. они раздуваются от гордости, они заседают за

судейским столом, а вы расхвастались, лжете… Я так и вижу вас в премиленьком саване!.. Ах, ваши обычные уловки!.. вы не хотите туда идти?

тем хуже!.. Вам бы искупить все одним махом?… Не утруждая себя решением?…
«Виват Фердинанду! Покупайте ее! его «Феерию»! «Феерию»! Слава и миллиарды — Фер-динанду!» Уж вы бы кричали от всего сердца, во всю силу

своих легких, вы стали бы веселее и добрее!.. Но ведь это еще не искупление! нет! в конце концов, душок, гнильца… уже не так бы

чувствовался… с запахом дело обстоит получше?!. Это еще не Святость!.. но все-таки… все-таки… в настоящее время вы… вы видите себя в

Трибунале? это избиение!.. Проклятый в газе-тах, оболганный, обосранный, пошлая глупость, трусливая злоба, безрассудная клевета — мутная

волна поднимается все выше и выше, как знамя на флагштоке! я подхожу к сути! перебрав все воспоминания! бок! бок! бок! затертая пластинка!

вы так милы!.. Я из кожи вон лезу, защища-ясь! от них! жуткая работа! надрываюсь!.. вспомните о своем долге!
«Ограбленный, оскорбленный, преследуемый, распятый, обесчещенный герой! наказание — тысяча палочных ударов, тысячи и тысячи бесчестий!

нищета!»
Прием при дворе. Как генеральный прокурор вас пришпиливает! прижучивает! затыкает рот! Что я могу возразить?… Все транслируется по радио!

прыжки, увертки, подозрения! Ваши намерения!.. мне ясны… да что вы кокетничаете!.. вам нечего сказать в свою защиту!.. О, не то, что я,

угодничаю, подлизываюсь… хитрю… вовсе нет! совсем нет! а может?… Нет! Никогда! Напротив, я очень волнуюсь! я паясничаю! компрометирую себя

окончательно!.. Но давайте я разворошу это дерьмо!.. тряхану присяжных!
— Кошмар, дружище! как говорится, страх и ужас! да ты смеешься над нами!..
Вы думаете, не развлекаются ли они?… может, у них «зашкаливает»? напряжение превы-шает «милли-»!.. я вам говорил!.

. я вам говорил!.. я только жалко бормочу!
— Ах, хулиган! — вопят они! кричат!.. содрогаюсь от их мерзости, пропитанный ею до мозга костей!.. они «закусили удила!»
Да чтоб вам всем провалиться!..
— Где он только отхватил свою медаль!..
Вы закатываетесь безумным смехом! вы в ступоре!.. вы даже больше не осознаете всех своих злодеяний!..
— Сжальтесь! Сжальтесь!
Я себя компрометирую… тем хуже! тем хуже!
Быть в вашем положении ужасно!.. Президент стучит молотком, появляются трое полицей-ских, напоминающие Циклопов…
— Сжальтесь!
Мои последние слова!
Они вас хватают, они вас связывают, они сдирают с вас кожу, всю, заживо! Вашу дымя-щуюся кожу!
Так записано, так в Кодексе… «Оскорбление смелым: Возвращение!..» — гласит «Кодекс Призраков»… не три! не десять наказаний!.. одно-

единственное!.. и плевать на «обстоятельст-ва»!.. Закон — это все! Я настаиваю, требую, чтобы вам вернули как минимум вашу кожу! Я бла-

городен, вы же не будете спорить?…
Убирайтесь к черту!
— Сколько в длину? в ширину? Секретарь! запишите!
Вот все, что я получаю… «Квитанцию»!
А вы там кричите, дымясь! и начинается!.. после обдирания кожи — поджаривание!.. подпаливание и прокаливание!.. они растравляют смертельные

раны, сыплют в них перец… если вы держитесь, подскочите! какое развлечение для них!.. ах, не нужно стоять неподвижно! они вовсе не этого

хотят! Они вас вертят в фарандоле! безумно веселой! дьявольской! кружат вокруг Прокурора!.. а затем — тарантелла!.. в бешеном водовороте!..

под иную мелодию! звенят лютни!.. а потом вдруг! сотня тромбонов! вступают! мощными раскатами! вы вброшены в водоворот! кружитесь на

кипящей поверхности «Бруоуоуоу»! как яйцо!.. как яйцо в кастрюле! Ах, эти жульнические проклятия в сопровождении хора всеобщего

разноцветного смеха! сиреневые смешки! желтые! зеленые! красные! негодяйские скорченные рожи! свинский смех-хрюканье, хрюкающие рулады…

хохот совсем грубый, утробный, без выражения, ухающий, как из бочки… с крышкой: пляааа… пляааа!.. которая хлопает и хлопает, закрываясь!..

пляаааа! какие придурки, чтоб вы сдохли с горя, чтоб на вас обрушились все ваши несчастья, даже проткнутый пикой и истекающий кровью, даже

вы оскорблены этим слишком уж дурацким смехом… но секретарь не даст вам умереть… Он бы вас с удовольствием высек! избил до смерти!.. это

его обязанность! палач Особых Преступлений!.. у него в руке потрескивающий кнут, с горящим факелом на конце!.. Он бы поддал вам жару!
— Так ты будешь смеяться, ты, ободранный Дохляк? Будешь смеяться синим?… Будешь смеяться зеленым?… а желтым?
Снова начинается пытка на дыбе!.. общая язвительность!.. Все члены Трибунала пригото-вили горящие прутики и наперебой поддают вам огоньку!

чтоб вы крутились, как положено! представляете? особая ставка на ригодон!.. ваша задница прямо на…
Вряд ли мне это понравится… Ах, совсем нет!.. они вас подкалывают, они вас подпалива-ют… они уже не молятся, заставляют вас живенько так

поскакивать, это их ритм… я вас преду-преждал! Extremis!
Быстрое покаяние во всех прегрешениях перед тем, как преисподняя вас поглотит! отрече-ние от себя громогласное! рев! вам никогда уже не

быть трусом, двоедушным, злоязычным до-носчиком, неутомимым трахальщиком…
Промашка! не шептать о раскаянии! чуть громче! Нет! Вопить вовсю! Громко! Еще гром-че! чтобы ничто не смогло перекрыть ваш ор! чтобы эхо

застыло распятым вашим криком… и повторялось!.

. повторялось!.. Раскатывалось!.. Возвращалось!..

«Дюратон не признает Ошибки! он все отвергает! отказывается! выпрямляется! Клянусь!»

Я вас слышу громче, чем 115-го! поджигатель… громче, чем 27-й! громче, чем Хорек!..

«Дюратон не признает Ошибки! Дюратон не признает Ошибки! Клянусь! Кля-нусь! Клянусь!»

Где нет самоотречения, там отчаяние! Нет! Нет! Нет!
«Купите «Феерию»! купите «Феерию»! книгу, которая разбередит вашу душу, вывернет наизнанку, отодвинет ваши проблемы!.. настроения,

несчастья! боль от ран!.. подрумянит лицо, развеселит, не упустите момент! Даст возможность сопереживать! не тридцать шесть томов! не

тридцать шесть слов! «Феерия!»
Категорически.
Никаких стыдливых пришепетываний, будто вы описались!.. нет! нет! нет!.. читать в от-крытом общественном месте! во весь голос! Перекресток,

Сквер, Тюильри, например!.. постойте, лучше в Halles?!.. в толпе народа, к черту условности!.. вы возвышаетесь над толпой, воодушевляете,

они замерли, слышен только ваш голос… вы перекрываете ураган орущих глоток, выкрики, грохот тележек, вопли посыльных…
Постись с «Феерией»! Феерия страстей и эмоций! и замечательное развлечение! Кто читает «Феерию» — ужинает! Кто читает «Феерию», тот больше

не чувствует голода! Никогда! отныне вы обходитесь без овсянки!.. цыпленка по-улански, рулетов с начинкой, мозгов, только «Феерией»!

Нормально, если ваша печень или желчный пузырь (жалкое состояние!) не переваривают пищу, но «Феерию»! Быстренько, позовите сестричек,

которые очистят вас от яда! излишков жратвы! бараньей ножки! фасоли! трюфелей! куропаток! в Шантре?! в Сент-Эсташ?!. все это! в Венсент-

де-Поль! овсянка, сыр бри по недоступной цене, бенедиктин, медок, фазаны! Пожертвуйте всем! Купите «Феерию»!
Революция в Карро! и это еще не все! это только начало!.. вы совершаете прыжок! зда-ние Биржи, 13 часов! три прыжка! 3 ступеньки! я вижу,

как вы строитесь, грохочете, как гром!
— Наплевать на все ваши ценности! начхать на все «Риосы»! насрать на «Тинтосы»! Коммивояжеры, идиоты, рогоносцы, простофили, если вы

купите другой роман — вы мертвы! Ликвидируйте котировки!
Храм милосердия! Скопище несчастных!.. Колонны тяжело двигаются вперед, катятся! конец! Огромное облако подымается над Парижем!.. небо

становится совершенно черным… «Иные ценности»! облако пыли… Вы уроните слезинку от жалости и, к несчастью, все! Вы берете себя в руки и оп!

начинается ваша ария! начинается!.. Елисейские Поля!.. снова толпы! Махараджи! аперитив!.. режиссеры… настает их время! Режиссеры,

капиталовложения, толпы подчиненных! эмитенты! накрытые столы! банкеты! Вы набрасываетесь с жадностью! портвейн! коктейль! с желтком!..

бегом на террасы!.. столики на одной ножке!
Они у ваших ног, ошарашенные, покоренные вами, самые самодовольные в мире, самые мелко-тщеславные…
— Не читающий «Феерию» вислоух и невежественен! грязный несчастный неудачник, про-сто варвар! копающийся безвылазно в собственном дерьме!
Вот ваша публичная исповедь!
Это их не возбуждает!.. вы настаиваете… вы показываете им задницу!..
— «Феерия»! «Феерия» увеличила ее вдвое!..
Они убеждены в этом.
Я вижу вас возвышающимся над дикарями, сурово внушающим им что-то! Какая душераз-дирающая сцена!
Они уходят один за другим, квакая, свистя, скрипя зубами…
— «Феерия»! «Феерия»! прежде всего!
Сумасшедшие!
Они бросаются освистывать Президента! трясти решетки его сада! Париж погиб!.

. О, но вы же для этого освободились!.. Восемь часов! время

свиданий, площадь Терн! Тут ваша по-следняя пропаганда! множество людей, лихорадочное состояние, забитое метро! народ рассасы-вается!

Вечерние развлечения! Киношка! встречи! театр ню! обнаженные, полуобнаженные!.. возвращаетесь, если получится!.. вы останавливаете

движение мановением руки… я вижу вас стоящим на возвышении!.. толкающим речугу со скамейки!
— Куда вы идете, прогнивший трухлявый пень? прогнившая?… Экзотическая няня, нерв-ные священники, торопливые бухгалтеры, ученицы колледжа,

вдовцы и вдовицы, скотина на потребу убийце Фюальдеса, хозяева разоряющихся магазинчиков, крестьянки без корзинок с яйцами, шмыгающие

носом нотариусы, куда идете вы?… Тратить свои трудовые деньги на балаганы с фальшивыми сиськами — это не для вас! фальшивые преисподние,

фальшивые депу-таты, фальшивые гомосексуалисты, фальшивая музыка! Ваше фальшивое любопытство! приоб-ретите «Феерию»! вот и все! и

возвращайтесь к себе! «Феерия» — это Приобретение!.. вы позво-лите себе обсудить ее с друзьями! Чтобы… кто! чтобы что? Рассуждать ни о чем!

ничего не понять! обойдитесь без Святого Причастия! обойдитесь без того, чтобы тупо пялиться в про-странство!.. вниз… либо косить глазом в

сторону!.. на икры в полутора метрах!.. на самолеты в десяти… двадцати… тысячах метров! закопались носом в кошелек!.. покупайте «Феерию»! и

наплевать на все остальное! все остальное! Не сомневайтесь! горожане! гиены! потаскухи! не-насытная утроба!..
Да, к вашим словам прислушались! Какие возгласы! А если вы свалитесь с пьедестала, ку-мир толпы?
— Ни черта! мерзавец! лгун!
А если вас побьют, свяжут, колесуют?… вы ведь не похожи на льва! ревущий, язвитель-ный, срывающий покровы!
— «Феерия»! «Феерия»! и насрать на Кодекс!
Полицейские бьют вас, семь, восемь крюков… Пресса облаивает… это посильнее, чем прыжок, это смерч… Я предстаю перед Уголовным судом, вы со

мной! это неслыханно!
Вот вещи того Паяца, но представьте, что все по-другому… что вам действительно пло-хо… вы больны, лежите в постели, уткнувшись в подушку… у

вас есть на это право!.. вы рас-строены, нервничаете… О, вам совсем не до смеха!.. вас уложила в койку мерзкая болезнь… рак, скажем… вы не

удивлены? у вас эта навязчивая идея, все началось в Лучшие времена!.. сколько времени вы потеряли, стараясь заглянуть в дырку заднего

прохода?… вы выгибаетесь дугой, подставляете зеркало… спереди, сзади, сидя на корточках, плачете, носом уткнувшись в геморрой, обнюхивая

себя снова и снова?… Это не подлежит обсуждению! Я тут! я тут! Единственная подходящая физкультура в наступивший волнующий момент: на

колени! гиперсгибание, в скручивании буквой О! Z! всем туловищем наклониться к бедрам! голова между ног, просунута под яичками… тело буквой

J! буквой Y! ваш нос зажат между ягодицами! ваш анус! испачкан кровью, о господи! как же так? только так и все!.. ваше тело изогнуто, вы

пыхтите в дырку! ваш нос! еще! еще!.. согнувшись в четыре! в шесть!.. в семь раз!.. задыхаясь!.. больше! больше!.. хрипя!.. сердце

колотится!.. стучит!.. «Бинотуби»? но кто поверит?… ничего!.. ничего! не существует для вас… кроме вашей дырки!.. нос снаружи!.. снова

ныряете!.. набираете воздуха!.. ваши легкие больше не выдерживают!.. задыхаетесь! и снова! зарываетесь в задницу!
— На помощь! На помощь! что?… что? моя задница?…
Ваш нос утыкается в сгусток? чего?
— Что? Что?… Господи! Твоя воля! Что? Что? что это? Зажат между ягодицами, как в тис-ках, вывернутый наизнанку, словно подвешенный с

вывороченным от отвращения брюхом…
Не один специалист… десять! двадцать! сто!.

. ничего! не существует для вас… кроме вашей дырки!.. нос снаружи!.. снова

ныряете!.. набираете воздуха!.. ваши легкие больше не выдерживают!.. задыхаетесь! и снова! зарываетесь в задницу!
— На помощь! На помощь! что?… что? моя задница?…
Ваш нос утыкается в сгусток? чего?
— Что? Что?… Господи! Твоя воля! Что? Что? что это? Зажат между ягодицами, как в тис-ках, вывернутый наизнанку, словно подвешенный с

вывороченным от отвращения брюхом…
Не один специалист… десять! двадцать! сто!..
«Ну что… как там моя задница??.» Вас уже осмотрели… «Мэтр! Мэээтр!.. моя дочь! жена! мать! Люсьен, мой племянник! мои замки на Луаре!

двенадцать сейфов! я отдам все за новую задницу! я вам гарантирую! я клянусь!..»
Вас двадцать раз консультируют! Они упорно заглядывают в жопу… хмурятся, качают го-ловой… сжимают вашу прямую кишку, вводя туда десять…

двадцать турундул!.. ну?… ну?… снова покачивание головой и вздохи… ваше недоумение растет… если попереть at home?…
— В «Лярусс»! Заглянуть в «Лярусс»! На помощь!
Вы уже заглядывали в двадцать «Ляруссов»! и новых, старых!.. в панике вы сжимаете дверку, нужно залезть как можно глубже! еще глубже!
— Вот гадство! Железобетонная спина! Каменная жопа! В зад, в дырку! Смотрите! смотри-те! говорите же! Загадочная штука! все!
Вы снова согнулись вчетверо! ввосьмеро! Гимнастика с зеркалом! три четверти снизу, на-половину вперед! Чертов «Лярусс»!.. Ах, как чудесно

быть гиббоном! Если бы небеса преврати-ли вас!.. в настоящего гиббона! бесконечная гибкость!.. Боль в шее одолевает, обессиливает, хрипящий

акробат, ваш нос вымазан в дерьме и крови! никакой ошибки! глубже! еще глубже! еще!.. нелепая поза, лицо искажено судорогой, в пояснице

кол!.. «хрууусть!» вы кричите… «ааа-ах!» падаете без сознания… и снова боль в пояснице! вы не можете распрямиться!.. врач рядом, он вас

осматривает.
— Крепитесь! — говорит он, — крепитесь!..
Крепиться? Крепиться? сдерживаться? когда будто ножом? который, который режет по живому, поясница не разгибается? Он вам не сказал?!. мясо

отваливается от костей?… Он не видит…
— Держитесь, друг мой! Встаньте! Я вам велю — идите!
Приходится подчиниться!.. сначала на четвереньках… потом на костылях… согнувшись, словно старик!.. как десять столетних стариканов… рыдая,

бормоча проклятия, блюя… вцепив-шись в костыли… люди удивляются вам, проходя мимо? оборачиваются?… это не для них гово-рится, для вас! для

вас! все! правда! какой ужас быть там! постоянные мысли! еще и еще!
— Обыкновенный геморрой, как у старушек?
Ах, вас охватывает радость! Трясет от облегчения! вы стучите костылями! о, радость! какая радость! геморройчик, как у старушек?… ах, это

просто феерично! замечательно! вас раздувает энтузиазм!.. Благостное расслабление, как у Ансельма, кузена Эдуарда? почему бы и нет? черт!

почему нет? Вы больше не сдерживаетесь! Ах, какой подъем! Какое счастье!
Но вот! слишком все хорошо! Ваш оптимизм угасает! вы задыхаетесь! слишком сильно! слишком громко! ваше возбуждение! Вы кряхтите, ноги

подкашиваются… в глазах темнеет! бездна! Есть еще Паскаль?!
Все-таки опухоль, как у Эльвиры? сестры Поля?… огромная, обильно кровоточащая опу-холь, кровь стекает по бедрам, по спине, изнутри затекает

в легкие…
Снова охватывает тревога, терзают страхи…
— Ааах! Ааах! «Лярусс»! «Лярусс»!
Вы с трудом поднимаетесь, вскрикиваете…
— «Лярусс»! «Лярусс»!
Быстрее! Галопом! В «Лярусс»!
Вы уходите, шаркая, прихрамывая…
— Домой! Домой!
Вы зарываетесь в страницы!.

. Фолианты!.. фолианты!.. Разрезы! слова!.. еще глубже!.. Ради бога!.. глубже!.. изнемогаете!.. вы же не знаете

точно! На что похож ваш задний проход?… опять на четвереньки! Смелей!.. генетик! анатом! гимнаст! патологокомпаративист! Одна страница

вырвана чьей-то рукой! из «Лярусса»! а все ваше тело изогнуто дугой, морда между ног: сравнение! второе упражнение для тела! сгусточек

крови на кончике носа… мазок немедленно in vivo… правду!.. множество семейных воспоминаний!.. похоже ли это на мамин анус? последние

мгновения! там, на вырванной странице… вы скашиваете глаза!.. коситесь одним глазом на страницу… другим в задний проход… А еще идея-фикс

вашего дядюшки! ваш милый дядюшка! его последние дни!.. тревога и печаль сжимают горло… а воспоминания о кузене Поле, который умер в такси…

но как?… говорили, аневризма?… никогда о таком не слышали? ваша шея слишком вывернута, выкручена, к тому же все ваши причиндалы под носом,

впитывает вонь, захлебывается смрадом… Если вы подумаете о личном!.. все более отрешенно и жестоко… Семейный альбом!.. Альбом! настоящий!..

единственный!.. Альбом Прямой Кишки! как? как на самом деле умер Леон? мельчайшие детали его агонии… как сестра, или он только «наполовину»

родня, по маме?… расист, специалист по генеалогии, ваш ненасытный нос, эти поиски бесконечны…
— Но как же умер Леон?… я мало что помню… Ах, безумная молодость!.. моя нерешитель-ность!.. Больше нет сомнений!.. Святый Боже!.. Шарль!..

Мао!.. Иосиф! две тысячи Сфин-ксов!.. но уже не осталось времени!.. Прошлое! Ничто!.. Все!.. Рай отдали за один геморрой!.. но эпителиома,

как у Эмиля?… Это возможно… в общем, возможно… Его вдова сказала: эпите-лиома!..
— Ах, Святой Дух!.. Шарль!.. Мао!.. Иосиф!.. Эмиль, которому никогда не верили! он был атлетически сложен, как Геркулес!.. жизнелюбие

Эмиля! а какое доброе сердце! открытый, весь на ладони!.. сестра сказала ему: болячка вернулась!.. Плюх! вы снова погружаетесь в прошлое!..

слишком много Эмиля! слишком много тяжких раздумий!.. Ваш нос все еще уткнут в прямую кишку… робкая надежда… Увы! Увы! все страхи снова

возвращаются!.. из недр! удушье…
— Господь всемогущий! Твоя воля! Задница! Анус!..
Вас слышат.
— Только не я, добрый Боженька! не я, добрая задница!
Умоляете! орете!
— Забери себе все задницы в мире! мою оставь! оставь мою! мою дочь! жену! зятя! мою ос-тавь! Пимпренель, мою подружку, возьми ее! забери у

нее все! меня оставь! оставь меня! мою собаку! моего маленького Андрэ тоже! забирай! забирай!
Единственная молитва, серьезная мольба, единственная просьба, чтобы воздух оставался чистым в течение двух тысяч лет!..
Если ваш Создатель вас послушает!
— Двадцать королевств за одну чертову задницу! если хочешь, тридцать! Тысячу! за то, чтоб это точно был геморрой!.. Забери мой сральный

аппарат! дай мне новый! дай два! все, что пожелаешь!..
Бесконечная искренность! Пространства Паскаля?! вы в них!.. ужас! дыра! пропасть! все! Вас причислят к лику святых за просто так… только за

каплю крови из заднего прохода!
О, но я возвращаю вас к фактам! Позор, от которого не скроешься! Статистика такова!.. Признайте!.. Скоро будет больше раковых больных, чем

фурункулов! Вот каков мир!.. правда, пора ставить точку! И все! Вы ищете квартиру?… А ваши грехи? ваш приятель? когда-то ваш дружок! на

колени, смотрите в дырку! зеркало спереди! другое повернуто под углом три четвер-ти! правда! пропасть! Паскаль! рак побеждает!.

. Признайте!.. Скоро будет больше раковых больных, чем

фурункулов! Вот каков мир!.. правда, пора ставить точку! И все! Вы ищете квартиру?… А ваши грехи? ваш приятель? когда-то ваш дружок! на

колени, смотрите в дырку! зеркало спереди! другое повернуто под углом три четвер-ти! правда! пропасть! Паскаль! рак побеждает!.. количество

жертв все растет и растет… шесть, нет, уже семь человек из десяти умирают!.. и заметьте, не только старики!.. сколько младенцев, сколько

подростков… Вот так природа нас дразнит! Она вас хочет использовать для чего-то, она вас пощекочет двумя-тремя атомами, и вот вы скручены,

не находите себе места… ваша селе-зенка разрастается вдвое, втрое!.. одним глазом в прямую кишку!.. вся ваша бесконечная вселен-ная

колеблется, рушится!.. природа вас жестоко обманула… запихивает в психушку… два колю-чих дикобраза впиваются вам в слизистую, врастаются,

грызут вашу диафрагму… фантасмагория побеждает!.. половина вашего лица сочится кровью, распадается на куски, отсе-кает… улыбка гримасой

застывает в вонючих жировых складках… природа развлекается!
— Ох, уж и горазда выдумывать темные ухищрения! вы погружаетесь в дерьмо, варитесь в собственном говне, дрожите, хрипите.
— Природа, бля! Природа, бля!
Оскорбительно.
Но довольно напускного веселья!
Я вижу, что вам еще хуже… Дальше больше… вы лежите в постели… природа вас отделы-вает… преображает… трагедия разыгрывается внутри, в

брюшине, совсем не в мыслях! больше нет никаких мыслей!.. драма в животе, именно там!.. ваша поджелудочная с детскую головку… ну и?…
Ваши родственники придут «с 2 до 3-х»… посещение… больше они не придут… они пла-кали, глядя на вас, да и потом, от вас воняет!.. заметьте,

мой ароматец еще ничего, пеллагра! Нет! Нет! Нет!.. правда, резкий тошнотворный смрад, выворачивающий кишки… Уже «на-сквозь» провонялся,

как говорится… suigeneri… такой ужас внушаете, что у них глаза на лоб лезут!.. они уходят, пошатываясь… вот так-то, а глаза!.. как у

омаров! кузены, шурины, малыш Лео, тетушка Эстрем!.. Ах, они больше не поют! Ах, они больше не танцуют… праздник! празд-ник! Они должны бы

вернуться, но не возвращаются, да вы их и не ждете… вы вообще ничего не ждете… под конец у вас черные круги под глазами, цвет лица бурый…

вы ужасно мучае-тесь… у вас еще будет возможность, схватки возобновляются, агония, великолепный урок в Ам-фитеатре! стажеры-медики не дадут

вам расслабиться… двое вам надрежут здесь… обсудят… еще двое вообще ни о чем не думают, просто делают надрез чуть выше грудины… рукоятка

гру-дины… разрез широкий… ваша грудная клетка состоит из двух частей, ваши внутренности вы-таскивают наружу! в формалин… преимущество у

поджелудочной, такой толстой, такой раз-бухшей… это техника… у вас нет собственного мнения по этому поводу… вас изучают… вы разбросаны, что

она себе думает… ваша кровать оплачена, отобрана у двадцати пяти «операбельных» из города… их родные крутятся возле Больницы… вы с

удовольствием удрали бы от этой толпы!.. ваши ящики вывернуты, выпотрошены, перерыты сто раз!.. ваши часы уже остановились… вы совершенно

бесстыдно мочитесь под себя… не в судно!.. они уже не меряют вам температуру… главврач проходит по коридору… притрагивается к ручке вашей

двери… но не заходит… запрещает и персоналу входить… достаточно… кончено…
Вся эта банда придурков удаляется… ворча.

Ах, вы еще насмехаетесь!
— Свиньи! Предатели! Подлецы! Над моими бедами! ваш крик… ваш крик!.. вы больше не можете!
— Бездельники! Кровопийцы!
Вы пьянеете от морфия и боли!.. Усиливающиеся боли… нет адекватного слова в словаре, ближе всего — «страстотерпец»… но это невероятно

глубокое слово, оно вызывает страшные ассоциации… услышав раз, вы его не забудете… революционеры-заговорщики упразднили его… так было

нужно!.. необходимо!.. их цель!.. искалечить, обеднить наш язык!.. если так дальше пойдет, то скоро, даже находясь в агонии, вы не сможете

пожаловаться… нужно бы позаимствовать слова из Вольского, сирийско-персидского или англожаргонного языков…
О, страны с захваченной в плен душой! О, новые взгляды покоренных народов! О, позор-ные условия сдачи!.. Ладно! Историки почесывают

затылки… мнутся… не знают, с какого боку подступиться к Франции… но «Феерия» — другое дело! «Феерия»!
С «Феерией» все по-другому!.. обстоятельства печальны, но вы-то уже на самой вершине!.. Ваш дух воспарил к небесам!.. Негодяй! вы

заикаетесь! трепач! Смерть? Ей-богу!.. благостный конец!..
Благословение!.. Предсмертная молитва! свинья, он еще смеется надо мной!..
Вот что рассказывают и что на самом деле правда, о том, как вы беретесь за дело… не-обыкновенный весельчак!.. благодаря «Феерии»!.. два

фунта с полтиной! язвительность Сократа, чтобы вы не застаивались, не обросли мрамором, благодаря «Феерии»!.. агония — это славно!..

Древние умирали так скучно!.. представьте: ладья Харона, нравоучения!.. все признают это, кроме брата Франсуа и Пьера Лаваля… А,

убирайтесь! а вот и флейта! лютня! сыграем-ка!.. смерть под флейту! вот идея! веселая смерть! и я прошу вас! моя Статуя! мой Сквер! моя

Площадь! мой Город! Селин-град! действительно Селинград! по крайней мере! Столица! Есть ли Слава, нет ли ее! четырнадцать скромниц и

Орфеон! Ах, давайте же вместе поработаем! Помогите мне! маленькое усилие! не распускайте слюни, под вами и так все мокро! Нет! выше! выше!

к Солнцу! чтобы эхо отразилось! разлетелось! раздробилось! черные тучи! гром гремучий! вершина Гонес во Вриошима! из Камючацки в Бекон! —

Не умирайте без «Феерии»!
Вот слова, которых я ждал! книга издана! Я обнимаю вас! какая эмоция на Обложке!.. все азимуты!.. и все полюса!.. Тропики!.. все есть!..

покупатели стекаются отовсюду!.. никто не хо-чет умирать, не посмеявшись от души!.. оптовики развернули целые баталии на кипах моих про-

изведений!.. остатки моих книг на складах залиты кровью!.. у меня все в порядке, несмотря на ненависть, чертовы наговоры Артронов!.. Я

подбираюсь к миллионному тиражу!.. подумайте об этом перед своей печальной агонией! существуют ли они? существуют ли?… нет никаких дан-ных

по этому поводу!.. Они хотят «Феерию»! и музыку!.. партитуру на два, три голоса… песня! Кстати, вам надо ее послушать!.. какая липкая жопа!

Я напеваю, вот и все… потроха забиты гов-ном, тяжело… две недели я не могу посрать… к тому же, сумасшедшие мне мешают!.. я хочу сказать, в

клетках справа и слева… безумные крики в камерах… моя бедная башка!.. а еще мой собственный звон в ушах… грохот барабанов!.. барабаны по

барабанным перепонкам!.. бара-баны и болячки!.. мое среднее ухо, такое малюсенькое!.. но и в нем грохочут двадцать пять орке-стров!..

стучат вагоны! гудят поезда!.. и не один!.. два, три, четыре, множество!.

. бара-баны и болячки!.. мое среднее ухо, такое малюсенькое!.. но и в нем грохочут двадцать пять орке-стров!..

стучат вагоны! гудят поезда!.. и не один!.. два, три, четыре, множество!.. Когда Хорек наконец решится! бросится! разобьет голову! пробьет

стену! О-ля-ля! Чудо! облегчение! самый настоящий хорек! осторожно! череп расплющен! старый горлопан-заключенный из соседней камеры!

башка-то расколота? вовсе нет! Он мне пробил стену, как я мог быть совершенно искренним! Мне бы его тридцать шесть! скривленную морду!

сплюснутую голову!.. чтобы вернулось спокойствие!.. чтобы охранники не были вусмерть пьяными, чтоб они не свистели беспрерывно, и чтоб они

не дергали по двадцать тысяч раз на день глазок… и чтоб отравили все своры своих собак!.. Ах, эти семь свор! Семь свор, лающих снаружи!..

впрочем, я расскажу вам поподробней!.. а в остальном, все, вроде, прекрасно!.. потому что это даже хуже хамства надзирателей, вышки, от

которой вам уже и так плохо, и в тысячу раз хуже скрежета решеток! фрррр! фрррр! нескончаемая пытка! словно охрана развлекается, скребут!

пиликают!.. арфы решеток! они поворачивают ключ!.. фрррр! фрррр! вся полость огромного корабля-тюрьмы, набитая гнилыми мясами, трещит,

стучит, дрожит… добавьте сюда свистящие порывы ветра!.. слышали бы вы! хлопанье дверей, железные кастаньеты!.. кастаньеты замков!.. Я бы

заставил вас разучить мои ноты и сыграть ноктюрны на моей печенке, но в этом галдеже?… а беготня в сабо?… бесконечный стук деревянных сабо…

я вам не рассказывал… гуськом… щелк! щелк!.. будто там, на самом верху тюрьмы, — воздушный мост… и они щелкают по ступенькам… щелк! щелк!..

заключенные, гуськом… здоровые парни, руки за спину… будто там, наверху, мост, они щелкают как раз перед моей дверью… щелк! щелк! щелк! они

прищелкивают, переходят из одного крыла… в другое!.. спускаются по ступенькам в камеры… щелк!.. щелк!.. вереницей… одна, вторая, гуськом…

следующая!.. от рассвета до заката… тяжко дышит чрево огромного судна, глотающее время, а внутри ходят друг за другом в сабо заключенные…

щелк! суки за спиной, мимо моей двери… ключи в замке щелкают… щелкают… один оборот! два!.. двери скрипят… остальные… всегда есть

остальное!.. словно они танцуют, а вы не видите, отбивают чечетку! свисток, трель, прибавить шаг!.. балетные па… арестантов… щелк!.. щелк!

Акак забудешь Гортензиа! моего похотливого экто!.. Заседателя Посольства, Людовик XV!
— У меня высокие каблуки, плутишка! у меня высокие подкованные каблуки!
Он окликает меня! я не могу вам повторить всего…
— Люби Людовика XV! — требует он! — Люби Людовика XV!
Я сопротивляюсь.
— Кровопийца! вонючка! обманщик! свинья! — отвечаю я!
Я упал ниже всех тех, кто позорит меня, так я считаю! Я понимаю, что Людовик XV — грешный развратник, но такая вульгарность? Никогда!
Он понимает свою оплошность.
— Тогда возьми Людовика XVI! Людовика XVI! возьми Генриха IV!
Конечно, я… король! он мне предлагает Людовика Толстого!.. Карла X!.. он теребит кру-жевное жабо на шее.
— Генриха III!
Он делает все, что хочет, эта эктоплазма… он приклеивает себе острую бородку… отдира-ет ее…
— Тогда Дагобера? Дагобера?!
Он возлагает себе на голову маленький венец.
— Я не хочу ни с кем трахаться, черт подери!.. Пошел вон! Сатана!
Вот как я веду себя! Прежде всего, моя мораль! Моя честь! Хуже, чем нужда!.. Я допускаю, что он эктоплазма… что у него есть право лазить в

форточку… но?… каким образом?
Будь он даже самим Людовиком Святым, это ничего бы не изменило! Святой Людовик сказал: «Гоните их! и тэдэ!» Превосходно, такова моя

природа! Это все! Девственная мораль, так сказать… Мне случалось плакать, но не сразу, на следующий день… на рассвете… Лучшее время…
— Ты не хочешь сдаться на милость Франции? Не хочешь?
Он напирает на патриотизм, взывает ко всему святому, что есть во мне, а мне на это напле-вать… Он же слышал, как говорили обо мне —

чудовище!.

. мой фольклоризм!.. он со слезами твердит мне про Безон!.. это ужасно — рыдающий негр… напоминает животное, которое избива-ют…

Он — Людовик XV, негр, эктоплазма…
— Ты меня гонишь с моего места! Хи! Хи!..ты меня свергаешь с поста Заседателя!.. ну будь же человеком… покончи с собой!
Вот что я слышу в форточку…
— Бессердечный! — говорит он мне…
Он пробует все!
— Возвращайся во Францию! Франция в горе!
Он меня достал этим горем страны!.. подумайте, а если бы меня проняло до печенок!.. если бы я страдал, будучи так далеко от Франции!..

хватит болтовни, грубости, здесь, вокруг меня, негодяи, жестокие потрясения, всяческие ничтожества, сутенеры, доносчицы… ах, милая Эст-рем!
Горе сильнее, чем боль в костях, чем липкая задница, чем выпадающие зубы, гниющее мя-со, сочащиеся глаза, поезда, попавшие в аварию в

тоннелях и тревожно гудящие, гудящие, гудя-щие! Родное зло! Осточертело!
Нет, но действительно! Я думаю, это даже странно! Я вам покажу такие страдания, муки, такие, всего за два фунта с полтиной? Чтоб вам стало

стыдно! С песней? Как пожелаете? со сло-вами? с музыкой? Нет?
Но тогда шесть фунтов или моя шкура! Вот моя цена! А если нет, тогда… Все к черту! Феерические подарки или подарочные феерии не так уж и

часто вам предлагают! Спешите!
Подумайте, что читают в мире! Над чем плачут, смеются в купе поездов или в суде при-сяжных! Награды коронованным Гениям! Это дерьмо!

Дерьмо! Слышите! Сколько бы вы ни за-платили за подобные трагедии, всегда будет мало! Прямо по-французски, без перевода? черт возьми!.. Еще

эти улыбочки!.. Я претендую не на одну виллу, а на две! На Изумрудном берегу! Сумма собрана энтузиастами! Четыре служанки для открывания

дверей, «внутренний» и «региональный» телефоны, и без занесения в Справочник! Я бы даже хотел еще могилу Рене! Его дырку в Бе… я получу это

в подарок!.. для себя же я мечтаю о мавзолее, освещенном днем и ночью, вы понимаете, что я хочу сказать, и именно там, где летом смотрят

кино, куда приходят всей семьей, где собираются влюбленные и алкоголики, где все столбы и столики на одной ножке обоссаны собаками, где

одновременно идут сразу четыре фильма, где шумят праздники… все! Все! Круговерть веселого разноцветия!.. где на террасах шуршат шелка и

шумно от разговоров и восторженных криков… Я хочу все это слышать и осязать, лежа в собственном гробу!.. я не хочу быть упокоенным за

кладбищенскими стенами!
Светла грусть Рене, он вне стен! А мне нужен мой сумасшедший смех! Я хочу все! Я хочу икоту! шиканье зрителей!.. тссс! тссс! Я хочу

испытать все волнения, которых хватило бы на четыре мелодрамы… я представляю звук пощечины, шлеп! Шлеп! Оплеухи! Когда посетители

вцепляются друг в Друга! от всей души волтузят друг друга!.. борьба!.. пыл! дрожат террасы… свистят полицейские!.. графины вдребезги:

дзынь! летают тарелки! Сталкиваются! Головы по-том кружатся еще долго — вссс! вссс! вссс! А нынче фильмы без графинов! Не дрогнув,

вкалыва-ют дозу! Хрупкие столики сопротивляются, все трещит! Витрины! Поклонники гангстерских фильмов не выносят поклонников Чаплина и

околдованных красоткой Дейзи, сносят экраны, разносят залы со зрителями! Одержимые Ли Пом! Эта битва, о которой еще напишут!
Вы знаете Центральную площадь? Там, где два киоска! Даже если укрепления разнесены на кусочки, все взлетело на воздух, моя душа всегда

будет!.. я хочу только туда, в собственный Мавзолей! 14-е июля еще повторится? Да! Но будут и другие праздники! И еще более роскош-ные!

Волнующие!.

. я хочу только туда, в собственный Мавзолей! 14-е июля еще повторится? Да! Но будут и другие праздники! И еще более роскош-ные!

Волнующие!.. собирающие огромные толпы! Праздники нескончаемые, ритмичные, как удары сердца!.. они будут чудесными!.. собачьи своры со

щенятами придут именно туда, куда укажу я, пить, аплодировать, мочиться… Киоски опрокинут, они проржавеют, я останусь в оди-ночестве… и

однажды ко мне прилетят чайки… Рене же, там, где он сейчас, один, в темноте, о нем никто даже и не вспоминает!.. это бесконечная трагедия,

«рука в руке, идиллия», но те, кто любит — всегда одни… грустные мечтатели… и все это будет испражняться на гранит памятни-ков… Я не хочу

быть погребенным в дерьме! Я говорил вам, они будут мочиться, и только там, где я укажу…
— Ну тогда требуйте Пантеон!
— Видеть! Видеть! Я не люблю пустоту и славу!.. Пантеон — место превосходное, но пе-чальное… запертое, опечатанное, и так далее… О, это

абсолютное одиночество среди мертве-цов! Нет! Черт! Мне нужна компания!
Видите, я доверчиво рассказываю сокровенное, раскрываю ход вещей… Но вы не так глу-пы, вы, может быть, тоже будете на укреплениях? На крыше

киоска?… будете ждать меня… не-вероятно, но в Сен-Мало так много народу!.. Вы подождете недолго… и увидите меня… на ве-лосипеде!..

велосипед — «последний крик»!.. меня, крутящего педали так энергично, что даже не верится!.. мой «неуловимый»! вы начнете за… заикаться…
— Он?… Он?… Этот?… этот?… он же мертвый?… мертвый?… живой?… Похоронен-ный?… в мавзолее?… Он?… Он?…
Коричневые глаза закатились, белки, как лотос!
Потому что я ничего не отрицаю, не так ли!.. Живой ли?… Мертвый?… для меня, тем бо-лее, здесь!.. никакого значения!.. я вылетаю отсюда,

«Феерия» уносит меня на своих крыльях!.. вы меня увидите теперь только на велосипеде… на двух, на трех велосипедах!.. больше никаких

тачек!.. больше никаких гадостей от Сибуара!.. с бандитами из Академии покончено! В треугол-ках или без! Оды на подтирку!.. Высших офицеров

— на флюгера! Простаты Богмолефф!.. Чу-му на вас, сволочи! Если бы я выгнал тетушку Эстрем с ее бандой! Если бы я все это провернул! И

песни мои! Оставлю только велосипед!.. два велосипеда!.. служанку, вот!.. двух служанок для открывания дверей!.. кастрюлю, чтобы кипятить

шприцы!.. все, что необходимо для моей прак-тики!.. я посвящаю себя ей!.. еще раз посвящаю!.. вызовы и днем, и ночью!.. какой-никакой, а

туризм существует… я не хочу оставлять мой Монмартр в таком состоянии!.. У меня есть вос-поминания, обязательства, в конце концов… я схожу

с поезда на Монпарнас, я пересекаю Париж на велосипеде… сенсация!.. улица Рен… Самаритэн… крюк через Сен-Луи на Остров… поднимаюсь по улице

Риволи… минута на Пале-Рояль… тут, перед пушкой, меня затопили волны страха… осторожно, меня могут узнать… Рискованно! В седло!.. Римская

улица!.. стрелой!.. Римская улица!.. мост Европы!.. крылатый старик!.. привидение!.. мост Колэнкур!.. домчусь!.. этот субъект что-то

знает!.. есть!.. он замечает меня, замечает, как я подпрыгиваю от натуги, крутя педали!.. Он больше не разговаривает со мной!.. он

хмурится… он втягивается в свою утробу… сплющенная голова в морщинистую шею, глубже, еще глубже! Корчась от ненависти, клокоча изнутри, он

всего лишь безголовое чудовище… голова его в брюхе, в его же собственных внутренностях, он брюзжит, брюзжит… спрессованный сам в себе…

среди скамеек, в собственной гондоле, со своими палками в руках, он мечтает убить меня… эти повязки на голове бедного калеки… он заметит,

как я с натугой кручу педали… он подстерегает меня у Нового моста… он больше не кричит… он бормочет что-то сквозь зубы… клокочет, булькает…

видит, как я поворачиваю к «Гомону»… брюзжит… бубнит что-то… с расстояния в две тысячи метров!.

. Римская

улица!.. стрелой!.. Римская улица!.. мост Европы!.. крылатый старик!.. привидение!.. мост Колэнкур!.. домчусь!.. этот субъект что-то

знает!.. есть!.. он замечает меня, замечает, как я подпрыгиваю от натуги, крутя педали!.. Он больше не разговаривает со мной!.. он

хмурится… он втягивается в свою утробу… сплющенная голова в морщинистую шею, глубже, еще глубже! Корчась от ненависти, клокоча изнутри, он

всего лишь безголовое чудовище… голова его в брюхе, в его же собственных внутренностях, он брюзжит, брюзжит… спрессованный сам в себе…

среди скамеек, в собственной гондоле, со своими палками в руках, он мечтает убить меня… эти повязки на голове бедного калеки… он заметит,

как я с натугой кручу педали… он подстерегает меня у Нового моста… он больше не кричит… он бормочет что-то сквозь зубы… клокочет, булькает…

видит, как я поворачиваю к «Гомону»… брюзжит… бубнит что-то… с расстояния в две тысячи метров!.. Жюло, братец мой, сердце мое, моя

слабость… вот какой он, когда ревнует!.. он часами сидел бы в своей коробке, на лавочке, прямо на тротуаре, только бы я подошел, чтоб

выдернуть из-под меня раму велика и потом убить меня! Завистливый черт, чтоб его!.. не только велосипед возбуждает его!.. все!.. даже мой

10-й класс не может простить! У него был 11-й!.. я получил медаль раньше, чем он, правда, у меня ее забрали, эх!.. это должно было его

успокоить… как же!.. он получил орден Почетного легиона, компенсацию за героизм и ранение, калека на тридцать процентов… вот это, я думаю,

компенсация!.. от чего я получил настоящее удовольствие!.. даже счастье — от его Почетного легиона!.. я узнал это из вечерних

радионовостей… говорю: «Завтра, сынок! На рассвете»! Я тогда жил еще с матерью… я взбираюсь на Пигаль, бужу его!
— Говори! Говори!
Я поздравляю его! Плачу от умиления!
— Плевать мне на Легион! Пусть мне ответят, почему у тебя такие глаза!
Дались ему! Выкипает? Мои глаза?
Затем совсем невпопад:
— Ты не встречал мою модель?
Чью модель? Какую модель… Он говорил мне про свою модель? У него их было десять! Тридцать! Сильвин?… Фаринетт?… Манон?… Я прихожу его

поздравить, а он пристает ко мне, чтобы я нашел ему девку! Ну и приемчик! Какая неискренность!.. а он разве не обольщал их?!. Ах, скорее!

Наконец-то хотя бы… чтобы он не осуждал!.. он ненавидит меня, чародея глаз… женщины, которые ему говорили про мои глаза… болтуньи!

дурынды!.. что они знали!..
— Ах, как он смотрел на меня вчера!
Готово!.. Он вскипал! псих!.. это было что-то другое, не мои глаза!.. причина его ревно-сти!.. что?… из-за чего?… думаете, я понимаю? ни

черта!.. пусть у меня две ноги, у него должно быть больше! Ах, он считает это преступлением! Да, преступлением! Хотя у самого — две руки, а

у меня одна!.. только действующая, это еще как-то можно перенести… тем хуже! У него только две отрезанные ноги! И все! Всепоглощающая

злоба! Мои глаза! Моя удача! Мое обаяние! суди-те сами! Можно ли это пережить? Теперь этот тип, этот идиот, видит меня здесь, в тюрьме, и

го-ворит: бо-бо? Ах ты, недотрога! Твои глаза! Похудел на сорок пять килограмм? Но зато приоб-рел стройность! краля!
Его мастерство меня поражает: скульптура, это же так трудно, почти невозможно рабо-тать на тележке с колесиками, он, наверное, весь пол

испортил! Весь паркет измазан этой жи-жей!.. даже его ноздри забиты глиной, кругом всякая дрянь… а по вечерам, весь в грязи, волосы в

краске, он был уморителен… клоун на колесиках!.

. даже его ноздри забиты глиной, кругом всякая дрянь… а по вечерам, весь в грязи, волосы в

краске, он был уморителен… клоун на колесиках!.. он обижался… отмывался… такой розо-вый… так тщательно подбирал свой туалет… Думал, что это

сработает… и оправу очков, само собой… элегантность, покрой пиджака… пусть женщины столбенеют… он инстинктивно был клубменом… не отрывался

от зеркала, маленького зеркальца на цепочке… он завидовал мне, ведь я не скульптор, я могу лапать задницы и письки клиенток, вот вам!.. он

видел, как я пальпирую больных! Двумя руками!
— Но у меня всего лишь одна рука, ты, эротоман несчастный!
Ну вот, здорово я ему врезал!..
— Ты бы слегка помял глину в моих горшках! Глянь-ка, вон глина! А это масляная паста! Не сожри всю красную краску, обжора! черт возьми! где

красный мелок? Что это еще такое?
Ему мерещится, что у меня все губы в краске! Он жаловался на все и на вся, но больше все-го волновался, что скоро не будет хватать глины!

Он испортил последний ком!.. все, его золотой жиле конец, его специальному тоннелю, единственной гипсовой «статуэтке» Монмартра! Он, только

он знал эту расщелину, одну-единственную! Лишь он!.. и Паско Рио, который уже умер… там, в конце тупика Трене, слева… Ах, он мне не назвал

точное место! Даже мне! Вход в его расщелину! Единственный вид гипса, который ему необходим!
— Когда уже придет конец глупостям?… моя печь!
Его печь, последняя на Монмартре!.. ну, положим, не совсем последняя, но почти что!.. во всяком случае, последняя его печь… развалившаяся в

39-м!.. а мои кирпичи, а? Найдите мои кирпичи! Кирпичи, печь! Ему всегда мало!
— Я бросаю все, конец, работе конец!
Он хватался за гуашь, акварель, случайные заработки… Случайные клиенты… Он бы хо-тел обжигать глину!.. раскаленная земля! только земля!

растрескавшаяся!
— Я буду последним керамистом!
Весь пол запачкан глиной… На паркете — лишь глиняные статуэтки… писал он тоже на полу… подрамники стоят у стены… Он не мог рисовать на

мольбертах!.. он ни минуты не оставался на месте, вертелся волчком!.. и вечерами напивался в стельку… лак!.. краски! тюбики!.. кисть!.. все

летело к черту!.. разбивал молотком глину… резал полотна!
Сколько злобы!
— Пошли все вон, все!
Когда он бесился, это было нечто! Бешенство палок! Грохот костылей! Трассирующие сна-ряды! Горшков!.. все в окно! срывал повязки! и пусть

они вернутся сейчас же… пусть молят о прощении… раздобывают шампанское… и даешь загул!..

Буль-буль! Буль-буль!
Вот и Парижанка!

Веселуха до рыгачки!
И давай носиться зигзагами… пусть все видят виртуоза…
— Давай, гуляй, моя гондола!
Прямо по чужим ногам! По животам! По горшкам! По головам!
— Откуси мои ноги! Отрежьте мне ноги!
И попер на клиентов! ну и вопли! а у самого полно бензина, растворителей… лаков… он ведь про огонь говорил, что-то такое про огонь,

однако!.. пролитые литры бензина! и еще трубку курил за трубкой! сигары! он играл с огнем! художники — опасные люди, непредсказуемые, вы

говорите, он не дурак… как раз наоборот!.. вот он шарит по углам, что-то смешивает… что-то нашел под диваном… пакет… письмо… положил назад…

черт! окно! поздним вечером, когда успокаивался, а он затихал поздно, казался хамелеоном на колесиках — весь желтый, оранжевый, фиолетовый,

все лицо в глине… нас осталось только двое, он да я, он переругался со всеми… пустота… при свете газа… у него был газ, внизу, под

лестницей, и ободранная кухня… свистящая газовая горелка… это напоминало мне пассаж Шуазель, он тоже освещался газовыми рожками, тысячами

газовых рожков… в предпраздничные дни все уроды с Бульваров толпились в Пассаже, вопили, простофили, клоуны, арлекины, господа с Больших

Бульваров… ну и суматоха! И толстые тетки, и старички, и молодежь! Какой визг там стоял! Газ светит посильнее, чем Луна, газ, тусклый

зеленый свет, который поражает… ошеломляет… в его свете все кажется странным… люди ни живые ни мертвые, никакие… живые мертвецы… я раньше

бредил этим мертвенно-зеленоватым маскарадом… а тут — вообще конец света! Полный Пассаж… вам надо побывать там… в предпраздничные дни! рожи

разрисованы почище, чем у.

Жюля! и этот бледно-зеленый свет газа… я вам уже описывал мастерскую Жюля… хаос!.. по его же вине!.. его бешеная

гондола… его горючие смеси в горшках!.. а если он все это разобьет! Ах, гипсовые модели! Его конура была настоящим гадюшником!.. к тому же

лак!..
— Тебе еще сюда бы конфетти!
Я имел в виду пассаж Шуазель.
— Никаких конфетти! Мне нужна печь!
Сидит в своей тележке, в дурацкой гондоле с кучей горшков между культяпками!.. Удобст-ва, так сказать… он дергался, как в падучей,

разбрызгивал краски — желтые, синие, красные!.. лужи… лужи…
— Я — палитра с красками? Правда? Похож?
— Да! Да!
— У Рембрандта не было таких красок! А у меня есть!
И тут же — в свое круглое зеркальце. Жалкое подобие, но не Рембрандта…
— Красавец!
Он и мочился прямо под себя, в тележку… даже не утруждал себя подниматься в клозет! Он ведь был совсем один! Его нужно было доставать из

тележки, помогать ему, хотя бы раз в день…
— Я не ссу под себя!
Он гордился собой.
— Да уж, ты плаваешь на Трансатлантиках!
Он упрекал меня в том, что я путешествую люксом, суперлюксом!.. что я избалован жиз-нью, никогда и ни в чем не испытываю недостатка, в то

время как он должен мочиться в штаны! Тележка его, естественно, была с дыркой… поэтому он обссыкал глину, паркет, тюбики с крас-кой.
Он работал неистово, как истинный художник, он бы не смог вдруг прекратить писать, я так думаю! Я считаю!.. чтобы стать «единственным»! В

общем-то, это было бы бедой! Вдохно-вение капризно, но Бог-то знает, что само оно капризов не выносит!.. Тем более, что из-за пьян-ства он

становился все более упрямым, агрессивным! Больные печень, желудок!.. печени как таковой у него уже не было, так, что-то в этом роде!..

губка, пропитанная алкоголем! И боль даже от легких прикосновений! Но больше всего его доводили до бешенства мои разговоры о муфельной

печке!.. вот это называется «человек умеет гневаться»! Он аж подпрыгивал в своей коробке! Дрожало все: тележка, туловище, гондола,

колесики!
— Друг мой, я себя создам заново! Вот только найду кирпичи! Пусть кончают свои глупо-сти! Настоящий гений — работает с глиной! Глина —

гениальна сама по себе. Руки! Глина!
Но глина не простая, только такая, как нужна для него! Только! Его золотая жила! Его карьер в тупике Трене, место, о котором он никому не

рассказывал… Теперь он никак не мог пробиться туда… ее залили бетоном! «Пассив»!
А сложности с кирпичами?… ну?… что за трудности?… они из Па-де-Кале, эти его кирпи-чи… те, которые ему так нужны! Боши захватили кирпичи!

тоже! заводы!.. они захватили все! как же теперь разжечь его печь!
Да, нервная работа у художников! и уходят в забытье, небытие, загул, саморазрушение! конец! или же: водка! еще раз водка и снова водка!

да, еще шампанское! шампанское!.. ведра-ми!.. но кто, кто пойдет ему за шампанским?… «Они забирают у нас все!»
Мне было нечего сказать! Я, мои книги! Мои предсказания! Мои отношения!.. хоть одно скептическое слово? Оп! Рохля!
— Лентяй! Сводник!..
— Ладно! Ладно! Привет!..
В дверях уже толпится народ… они загораживают проход… обожатели, любители, идиоты, светские люди, фото-модели, его модели, торговцы… Нечто

подобное во всех мастерских… входят… выходят… этот вот — доносчик, вот консьержка… сплетники, задницы… светские ничтожества, алкоголики,

шуточки, мусора, срань…
— Я работаю в свином корыте, Фердинанд!
Он понимает.

. они захватили все! как же теперь разжечь его печь!
Да, нервная работа у художников! и уходят в забытье, небытие, загул, саморазрушение! конец! или же: водка! еще раз водка и снова водка!

да, еще шампанское! шампанское!.. ведра-ми!.. но кто, кто пойдет ему за шампанским?… «Они забирают у нас все!»
Мне было нечего сказать! Я, мои книги! Мои предсказания! Мои отношения!.. хоть одно скептическое слово? Оп! Рохля!
— Лентяй! Сводник!..
— Ладно! Ладно! Привет!..
В дверях уже толпится народ… они загораживают проход… обожатели, любители, идиоты, светские люди, фото-модели, его модели, торговцы… Нечто

подобное во всех мастерских… входят… выходят… этот вот — доносчик, вот консьержка… сплетники, задницы… светские ничтожества, алкоголики,

шуточки, мусора, срань…
— Я работаю в свином корыте, Фердинанд!
Он понимает.
— Глоток белого, Жюль?
И вдруг он отказывается! Он больше не хочет вина! Он кидается в самую гущу! «Со всех ног»!.. почитатели сраные!
— Все вон!
Но их слишком много… дверь не выдерживает!.. они толкаются, разбивают себе головы!..
Спасайся, кто может! Они прыгают на стулья, на диваны… и на женщин! На голых жен-щин! Ну и вопли!
Он решил остаться один! В одиночестве! Ему хочется поразмышлять, вот! Его абсолютное одиночество!.. вдохновение…
Вот я рассказываю вам, описываю… прогуливаюсь с вами по его халупе… потолок досто-ин отдельного описания… все пейзажи вверх ногами!.. все

его полотна хранятся на потолке!.. обозрение его «периодов»!.. их подвесила консьержка…
— Я же, ты понимаешь, я — скульптор! Живопись делает меня несчастным!.. значимость!.. подумай! моя значимость! Я не могу жить так, мне

необходимо ощущать свою значимость! ты, ты не можешь пережить мою значимость!.. ты — тараканье племя!.. мерзкое племя! Смотри! Твое место —

в щели! Я тебя так и вижу, забившимся в щель! В пизде, в щели!.. плоский… шустрень-кий такой…
Он возненавидел живопись! Остаться без глины, без печки, без всего!..
Он вымещал злобу на клиентах… мстил за себя!..
— Жюль, то, что вы делаете, весьма мило!
Мэрия «14-го июля», вся в лентах, флагах, земля обетованная…
— Это в тележку, а? Там я уже!
Палки в окно! повязки! Вопль еще большей силы!
— Грубияны! Воры! Убийцы! Принесите мне мои палки!
На полотне были раненые.
Акварелью этого не передать… он их обрызгивал! Томатным соусом!
— Я что, уже не могу создать желаемый тон?…
Пачкались пиджаки!.. пальто! Тротуар весь в радужных разводах…
— Вам остается заляпать ставни? Может быть, мне перемешать краски?
Его расшатанные, висящие косо ставни… времен Парижской коммуны… да и не только ставни!.. его комната!.. все шатается, все затхлое… каждый

угол надо было украсить лентами, каждый квартал и Маки тоже… они кричат об этом со времен Коммуны… в сумме — четыре войны, четыре

послевоенных периода.
— Почему вы не хотите заплатить мне за ставни!
Это не зависть, не жалюзи, не обида на то, что он вынужден торчать в своей коробке, это неистовый гнев!
В целом, несмотря на свое моральное уродство, Жюль… я называю его другом, и верным!.. самая ужасная старая дева, плюющаяся прокисшим ядом…

его маленькое зеркальце на веревоч-ке, он любуется собой по сто раз на дню…
— Я дряхлею, как Рембрандт!
Он себе сам травит душу.
— Дай мне рюмку!
Для таких случаев существует джин!.

. самая ужасная старая дева, плюющаяся прокисшим ядом…

его маленькое зеркальце на веревоч-ке, он любуется собой по сто раз на дню…
— Я дряхлею, как Рембрандт!
Он себе сам травит душу.
— Дай мне рюмку!
Для таких случаев существует джин!.. один стаканчик… два стаканчика!..
— Я смотрю на себя, я себя вижу… а ты, ты не видишь ничего! Сперва я огромен… затем наоборот!.. сморщенный насквозь… горошина, я же вижу!..

Доказательство того, что настоящий художник создает себя сам!.. А ты — таракан, самый что ни есть!.. Но я тебя воссоздам, мой друг!.. удача

снова повернется ко мне лицом!.. моя печь!.. живопись! Вода! Масло! Холод!.. Для кого-то ничтожно малые субстанции, но так необходимые

мне!..
Действительно ничтожные субстанции!
Он издевался…
— Керамика, друг мой! Огонь!.. я рисую только для того, чтобы не запить!.. глина Творца? На колени! Адам, я создам себе Еву!.. Тебе не

познать моей удачи!.. иди и скажи это бошам!.. тебе доступна гуашь… и только гуашь! Это все! Вода!
Он сурово хмурит брови…
Он писал многих Инфант… на них большой спрос… он писал их почти безногими… ту-ловище почти вровень с полом, маленькие и горбатые… как он

сам.
— Мне бы нарядиться в юбки с воланами, я бы выглядел как!.. моя гондола в юбке!
И правда, его рост… он их сотворил по своему образу и подобию…
— Посмотри на меня, я же вылитая Инфанта? Подожди, вот будет у меня печь!
Идея-фикс!.. он бы и Инфант лепил из глины!
— Это полотно еще не готово!
Потом целый месяц — «деревни с марширующими новобранцами»! тоже «огромный спрос»!.. и… «финиш велосипедистов»… иногда он впадал в

задумчивость… он больше не смотрелся в зеркальце… размышлял о своих «периодах»… в частности о «периоде военных ук-реплений»… разглядывая

свой потолок… если бы он мог промаршировать к Воротам! если бы ему отрезало ноги не просто так!.. все Ворота!.. Сен-Дени!.. Часовня!..

Отей!.. все склоны… все бастионы… «морской период»… Трепор… галька… дамба… немного видов Дьепа… учитывая потолок…
— Настенная живопись! вот что мне нужно! настенная живопись!.. Я тебе напишу такую Сикстинку! Это будет просто охренительно! Лучше, чем у

Папы!
И он мне показывал класс! его руку! оп-па!
Чаще всего самыми неизбежными (роковыми, гибельными) были небольшие заказы клиен-тов… вы входите… а он как раз брызгается грязью…

разукрашивает Мэрию… флаги, вымпелы, фонарики!.. и все это летит вам прямо в физиономию!.. на ваш костюм! Недовольство? Вы воз-мущаетесь?…

Ригодон! Его палки! веник!
Калека, нечего сказать! он побеждал!
— На помощь! — он орет еще громче! — Развратники! Воры! Убийцы!
Он настраивает улицу против вас!
Скандал, громкий, неистовый… никаких переговоров!.. бежать! бежать! Это было отвратительно!.. абсент он впитывал, как губка, в немереных

количествах, не отказывался и от красненького, как же без него!.. алкоголь заливал в себя круглые сутки!.. а сколько он вдыхал ядов!.. Лак,

краски, цинк… А растворители? Ничего не соображая, он нализывался всем подряд!.. Он путал бутылки, глотал бензин вместо белого!.. Вувре!

он не чувствовал вкуса, не ощущал отравы!.. В свое время я занимался отравлениями красителями… ни одно подопытное животное не выдерживало,

дохло мгновенно, глотнув того, что пил Жюль!.

.
Кроме того, он грыз ногти!
— Не грызи!
Ладно! Он теребил свои ляжки, свои обрубки, которые болели… еще одна мания… фан-томные боли…
— Не царапайся! не скребись!
Как же! Он, не прекращая, дергал свои обрубки, ковырялся в корыте, в глине, в моче… де-ло закончится трофическими язвами!.. он сам

инфицировал себя… я же знаю, что у него!
— Да не трогай ты! не трогай!
— Иди ты на…
И он мне показывал куда! Нескончаемое веселье! какой шутник и какая же он свинья, этот Жюль! И все это смешило клиентов! моделек! вся его

хибара содрогалась от хохота! Презабав-ный Жюль… И не скандальный Жюль! он просто веселится в своем ящике… великий мошенник Жюль!
— Он мертвого заставит смеяться!
У него под окнами вечно торчат любопытные… бандитские рожи, убийцы, шлюхи, тури-сты, консьержки, отребье…
Я его видел мрачным только тогда, когда он ковырял гуашь… когда он оставался наедине с вечной загадкой светотени… Он бы вас убил! Особенно

в жару… в июле-августе, например, в это ужасное время на Монмартре!.. На тротуаре улицы Гавено можно жарить яичницу!.. тротуа-ры

дымились!.. ядовитые испарения!.. «смерть крысам»!.. он и эту гадость пил! нажирался!.. Ка-кая неосторожность!.. Он цеплялся за свою

гондолу!.. хватался за нее… вопил!.. ну и зануда!.. боли у него начинались внезапно!.. ему нужно было прополоскать горло… и снова!.. и

снова!.. можно было прополоскать шампанским!.. но тогда — SOS!.. и полная гондола говна!..
— Шампанского, а то помру!
Ему нужно, чтобы забегали почитатели, дружки, девушки, торговцы, пусть перевернут Па-риж! пусть найдут ему «Mum»! и только «брют Mum»!
И они приносили!.. он тиранил их!.. некоторые приносили домашнюю наливку, забирали у своих родителей, у своих матерей!.. заветные

бутылочки, что хранились для особого случая… вдруг болезнь… другие прекращали отношения! Все для Жюля!.. и никакой благодарности! ни-

чего!.. он заливался сухим!.. Бульбуль! Смехом! Отрыжка! Вот и все… Любопытствующие в ок-не тоже подвалили, им тоже хочется пить!.. Они

позволили себе сделать замечание… слово, дру-гое… драка!
— Входите, лодыри!
Один, который не знал Жюля… решился… новенький…
Маленькое окошко… один большой шаг… и бумм! бамм! Палки! Костыли! бутылки! в рожу парню!.. ай! ой! ай! ой! Он, конечно, безногий, но не

рохля!.. ловкость просто порази-тельная!.. как у обезьяны!.. ужасно!.. и очень смешно!.. У него были обезьяньи уши, слух, чувст-ва!.. Сила

у него тоже была обезьянья!.. и хитрость!.. окровавленный тип дал деру!.. вопя!.. об-ливаясь кровью!
— Убийца! Держите убийцу!
Так орал Жюль вслед! Пусть поймают его! пусть прикончат!.. вот так, меня тоже понесло туда! наверх! цветок!.. я думаю!.. я несусь с улицы

Бюрк! гоню! во весь опор! Вы представляе-те?… Мой «Неуловимый»?… он разбивает вдребезги моего «Неуловимого», мои два колеса!.. спицы… весь

мой велосипед: пять килограмм! хрупкая конструкция, рассыпается на ухабах!.. Он гонит меня! подбрасывает! бьет! хватается за свои палки,

оп! Оп! он в состоянии уничтожить автобус, вот какая у него силища! Я не собираюсь бросать ему вызов, правда-правда! Еще чего!
Я буду у Французского! Он это знает!.. Я хочу сказать, на площади Французского Театра… У него чувства макаки!.. Слух!.. ультратонкий!.. Он

приготовился!.. Я это заслужил! ладно!.. но он чудовище, несмотря ни на что… достаточно мерзкий, жестокий, довольно хитрый, гнусный

притворщик, калека по уши в дерьме… обрубок из 14-го!.

. но он чудовище, несмотря ни на что… достаточно мерзкий, жестокий, довольно хитрый, гнусный

притворщик, калека по уши в дерьме… обрубок из 14-го!.. умеющий быстро передвигаться! ка-кой гонщик! его мольберт всегда с ним!..

укрепления Робинсон… Арпажон… Буживаль… бере-говая линия… Сюрене… да, теперь он превратился в сумасшедшего, в этой своей коробке, слю-

нявый…
Нужно его деликатно образумить.
— Калека с Марны, опомнись!.. У тебя сто сорок процентов! пенсия!.. Почетный легион!..
— Заткнись!
Я протестую…
— Посмотри, моя голова! моя рука!
Это тоже правда!
— А у тебя семьдесят пять процентов! а то был бы ты, как и я, богатеньким!..
Хватит ругни!.. паяц из «Двора Чудес» не переносит притворства в других… Он бы натра-вил на меня собачью свору… будь я рядом… «Двор Чудес»

существует только для него!.. будь у меня хоть чума, хоть сифилис!.. меня бы сожгли на одном костре с другими!.. да будь у меня хоть тысячу

раз чума, хоть тысячу раз сифилис!.. меня бы сожгли вместе с остальными!.. «Двор Чудес» — только для него!.. для него одного!.. все вокруг

— насильники, богохульники! продав-шие душу дьяволу!.. настоящая банда разлагающихся хулиганов! сборище прожорливых ублюд-ков! прохвосты!

особенно я! его «дорогой друг»! Он бы с удовольствием меня сдал! Папе! Коро-лю! Дьяволу! И если бы меня четвертовали, он бы взвыл от

радости!
Но больше всего он раздражал меня, сильнее всего утомлял своим занудством, когда жало-вался на красоток, жаловался, что они так жестоки с

ним!.. что они его не замечают!.. и тэдэ!.. а они, пардон, расстилались на нем!.. умоляли его разрешить им позировать голышом! а он отка-

зывал!.. они молили его… бесплатно!.. за эти вот щедроты!.. эти вот сигареты! За ваше здоровье! Я объяснял ему, что это особенно дурной

вкус, западать на жалких, харкающих кровью, «чах-лых»… Ему бы здоровых, великолепных, фигуристых телок… но это его раздражает… чье-то

хорошее здоровье!.. Но какое он получал удовольствие! и не от этих потрепанных, истасканных, замученных абортами проституток, а от свежих

красоток! и из хороших семей!.. великолепная кожа, румянец… прекрасное питание… это во время войны! я совершенно бесплатно уговари-ваю их

пойти к Жюлю позировать, шутки ради… ню!.. и в пикантных позах! это что-то! и выслушивать сальности! смешно! Но… общение с ним открывает их

от дома…
— Ах, мсье Жюль! Ах, мсье Жюль!
Они приводили своих подруг… они приходили позировать вдвоем! втроем!.. Прогуливали школу!.. он их гипнотизировал! положительно!..
— Ты их околдовываешь, чудовище!
Я ему делал замечания.
Чем больше он отпускал сальностей, тем радостней они вертелись и кудахтали! Мне тоже доставалось от него!
— Они больше не придут!
Но они возвращались! довольные!
Он мог тыкать мне в нос мои слезящиеся глаза! мои трясущиеся руки… Ах, негодяй!.. пол-ный диван девственниц, очень любезных и совершенно

голых… это вам не какие-нибудь вши-вые и сопливые мерзавки!.. совсем нет!.. Образованные девочки! С хорошими манерами! Со служанками,

автомобилями, лошадьми!.. И это во время войны-то! Хохочущие над непристой-ностями Жюля! фигуристые! изнемогающие! высокие, гибкие,

нервные!.. расслабленные!.. я как врач оцениваю их достоинства!.. Превосходная кожа! розовая, бархатистая!.. эх, молодость!.. Позировать

Жюлю в шестнадцать лет!.. Я думаю, все лицеистки прошли через его мастерскую… привлекательная сила звериного логова… Распутин! Он их даже

наказывал! чтобы слушались! Шлепая по попкам!
— В следующий раз мой торт! мой Сент-Онорэ! Нужно научить вас манерам, киски!
В другой раз были ананасы!.

. Я думаю, все лицеистки прошли через его мастерскую… привлекательная сила звериного логова… Распутин! Он их даже

наказывал! чтобы слушались! Шлепая по попкам!
— В следующий раз мой торт! мой Сент-Онорэ! Нужно научить вас манерам, киски!
В другой раз были ананасы!.. Потом ромовая баба! с настоящим ромом!
— У вас есть это, цыпочки, есть!
— Когда ты говоришь со мной, мое сердце трепещет!
— Они снова придут веселиться! дергаться! дуры!
— Конечно! Конечно! «Все приятели»! Конечно!
И ни сантима благодарности! У него не было ни гроша, одни пошлости, никакой энергии, сплошная слизь… Ну и что?…
Вкус.
— Вот эта должна быть из каолина! В Дрездене, слышишь! Я вылеплю ее, я начну с нее, и все! Я ее обожгу! слышишь! позже! в печи!
— Его печь!
— Ты кашляешь кровью, крошка Сарсель? красный? желтый? серый?… уже скоро?
Вопрос.
Его любимица Сарсель, худосочная, кашляющая, настоящая уродина…
— Скоро?
Она уходила, возвращалась, но ей платили! Клиент Жюля! Клиент! Три луидора за сеанс!.. Так как она жила очень и очень далеко, аж за

«Насьон», ей приходилось ездить на метро! часами торчать под землей! тревоги! Минимум раз в день… она приезжала около полуночи…, они спа-ли

вместе… Он не был ревнивым!.. Он был избалован!.. Ему нравились туберкулезные, такие, как Сарсель! И эпилептичка к тому же! Я ее лечил…

немножко… гарденалом, ретропютюи-ном… терапия того времени… капли… но никто меня за это не благодарил!.. можно даже ска-зать, что эта сука

Сарсель была самой худшей, настоящая гарпия!.. думаю, ее следовало бы об-рюхатить!.. Они все об этом жалели! Что он их не трогал! Не

брюхатил их! Если бы я поработал у Жюля, ему бы тоже что-нибудь перепало… но так как я вырос в Лондоне, я не имею дела с проститутками, я

не их клиент… но что касается других обольстительниц, то их было нава-лом, черт возьми, и прехорошеньких! Я уже сказал! И танцовщицы,

гибкие, как Арлетт! Это бы-ло его страстное увлечение! Он требовал, чтобы они не ходили на занятия… чтобы останавлива-лись у его окна,

болтали, бегали «на минутку», позировали… Он ждал их, высматривал… во все глаза… считая минуты…
— Оле! оле!
Час приближался!.. Он высматривал их еще издалека… и оп-ля! Кармен! Сюда, Жюстин!
Они удивлялись…
— Ах, Жюль! Ах, Жюль!
Недотроги!.. все еще в сомнениях, в колебаниях, переходили улицу… покачивая бедрами! Необыкновенные женщины, олимпийские богини!.. с

изящными лодыжками, тонкие, нервные… грациозные зверьки, танцовщицы! каблучки «цок-цок» по мостовой!.. а он широкий, проспект Гавено!

просторный, широкий проспект!.. нет другой женщины, которая не столбенеет, как ослица, корова! при необходимости перейти через проспект

Гавено! Катастрофа!.. а если бы они не обладали фигурками танцовщиц!.. те, кто переходит улицу!.. да, как ужасна эта щербатая мостовая для

женщин!.. для полубогинь!.. все другие рядом с ними — жалкие подобия женщин! шлепают по грязи! шлеп! шлеп! серые, косолапые!
Злой дух, Жюль!
— Сюда, девулечки! сюда!
Танцовщицы такие гибкие, такие быстрые! настоящий водоворот в Жюлевом доме! его ок-но!..
— Догола! догола! минуточку! только возьму карандаш!
Гнусный притворщик!
— У меня требуют ваши портреты! у меня требуют! Вы же хотите, чтобы я зарабатывал себе на жизнь?
Это чтобы разжалобить их… выклянчить что-нибудь…
— Ах, Жюль! Ох, Жюль!
Он командовал, как им сесть.

— Так, ногу сюда! голову туда!
Он их перемешивал.
— Это Мифология, мои Грации!
Он создавал не только Мэрии, Альпы, коров, озера Энгьен… ему заказывали и богинь! И он не мог писать дохлых скелетин! клиенты не хотели

Сарсель! клиенты хотели пышные формы! рискованные позы, округлости, изящные коленки и крутые бедра! ярмарочную пластику! наездниц!
— Меня посадят в долговую тюрьму! им же только подавай!.. гнилье!.. глянь-ка!.. прямо вылитый ты!..
Как какая-нибудь гадость, так сразу я!
Какая прелесть эти танцовщицы, вроде Арлетт! особенно; когда эти соблазнительные кра-сотки просили освободить их от позирования… это лишь

предлог!.. после Оперы… усталые до изнеможения… они просили только разрешения прилечь, раскинуться, освежиться, даже были не против

красного вина! а Жюлю только того и надо! а еще посмеяться и попошлить!.. полно сигарет и конфет! у него было все!.. А наверху Арлетт

делает бесконечные упражнения!.. пар-дон! работает у «станка»! «стойка! малый батман!.. шесть! семь! восемь! воздушные пиру-эты»!.. Ах,

как же они отдыхали, эти барышни! и семь этажей без лифта! они благословляли его, этого типа! Жюль! развратник! пират! его эротические

извращения! невосфебованные кра-сотки! распростертые! и он заставлял их ложиться, выгибаться еще больше! закрывать глаза!.. Мифология!

мифологическая софа!.. сигареты!.. портвейн… и позы, которые он заставлял их принимать!..
— Жюстин! головку откинь! давай!
Позы действительно более чем барочные!.. бредовые идеи сексуально-озабоченного горба-того калеки…
А они давились от смеха!
— Серьезней, девочки! — журил он их! — Это Мифология, а не дешевый фарс!
А они и не выделывались, им просто хотелось смеяться! дышать! они же душили друг дру-га! бедрами!.. животами!.. скрючивались в позах,

которые он их заставлял принимать!
Это было для них в новинку!.. маленькие девочки взрослели в миг.
— Вот подождите немного, проказницы, будет у меня печь! Я сделаю из вас танагрские ста-туэтки, глины из Альбы! А это всего лишь эскиз,

дорогуши! эскиз! а теперь приступим к фор-мам! я должен сделать с вас слепки! руки! руки! так надо! надо!
И шлеп! шлеп! задница! пошло дело!.. богини хохочут! шутник! его тележка позволяла ему быть как раз на уровне задниц! на уровне софы! шлеп!

шлеп! бил он не сильно!
Чтобы их слегка наказать! это было необходимо!
— Какой жестокий! предатель!
Я восхищался! шлеп! шлеп! Они не разбегались!
— У тебя больше голых задниц, чем в Мулен Руж! больше ляжек, чем в Опера!
Я не преувеличивал!
— Похнычь, похнычь!.. я тебя люблю!..
Это было действительно так, черт возьми! Проклятый развратник! романтик!
Я уже говорил вам, что он пил, высасывал лак из тюбиков, лакал бензин! все! какое легко-мыслие! не только Бургундское! глоток! другой! он

ошибался! пробовал… валил все на неудач-ный день… ему не хватало дня…
— Тебе везет, маменькин сыночек! у тебя есть солнце! В этом мире полно несчастных! жи-вущих в вонючих трущобах! есть же такие эгоисты!
Да, признаю, его лачуга темная, но все-таки не такая темная, как та, в которой я сейчас пи-шу!.. на дне ямы!.. сырая! вонючая! минутку! Ах,

да! Мы говорим о Жюле!..
Эти кокотки, проститутки с улицы! Их можно возненавидеть до смерти! я вам говорю! Они этого заслуживают тысячу раз!.. Калека не калека! с

Большой лентой! Маленькой лентой! они все котируются!.. И Жюль еще говорит об эгоизме! Хамство!.. как Мориак! как Сибуар! как Ларангон!

Чудовища! все чудовища! Ободранные! недосягаемые для молитв Богу! Скелеты в вышитых тапочках для распивания младшими хористами с нежными

губками!
Хоть он и жил в темном полуподвале, это не мешало людям приходить к Жюлю! Велико-мученики! Я, правда, жил на восьмом, в поднебесье! вид

сверху! прекрасные дали! На сотни ки-лометров! холмы и долины до Манта! Но чего мне это стоило! этот прекрасный вид!.

. как Мориак! как Сибуар! как Ларангон!

Чудовища! все чудовища! Ободранные! недосягаемые для молитв Богу! Скелеты в вышитых тапочках для распивания младшими хористами с нежными

губками!
Хоть он и жил в темном полуподвале, это не мешало людям приходить к Жюлю! Велико-мученики! Я, правда, жил на восьмом, в поднебесье! вид

сверху! прекрасные дали! На сотни ки-лометров! холмы и долины до Манта! Но чего мне это стоило! этот прекрасный вид!.. этого мне все еще

никто не может простить!.. его сочащиеся влагой стены… сырость… Ах, если бы это было всего лишь патетикой!
— Здесь даже собака жить на сможет!
— Да, но тем не менее, не хочешь ли ты, калека, карабкаться каждый день на 8-й!
— У тебя есть лифт!
— Неправда! Скотина ты этакая! Какой лифт! Уже три года, как лифт не работает!
И он это прекрасно знал… лифт — всего лишь предлог. Он хотел бы иметь мою обстановку! все, как у меня в доме! с зимним садиком на лоджии… с

кованой решеткой, «химеры»… с двустворчатыми витражными дверьми!.. с шикарными сводами… мозаичными стенами! с бронзовыми украшениями

«Ирис», но зато у него была богемная жизнь! это что, не в счет? а гонорары? что он только не подбирал с тротуаров! его окошко лучше, чем

на улице Тэбу! лучше, чем на Боети! все остолопы в зоне обитания подсматривали, рисковали свернуть шею, жрали у него… они были не из

Канзаса, не из Лот-де-Мозель, зря! обруганные еще больше! Он мог бы спуститься «на горушки»! Ах Жюль! Жюль по кличке Гондола! он должен

был бы увидеть разницу! его статуэтки! Вот три деревянных Родена «на горушках»! и двадцать Коро! но там царил только он! единолично!

никакой конкуренции! Прямые торги! Он размахивал своей глиной… даже не обожженной, сырой!
— Тысяча франков! — объявлял он, — тысяча!.. Я вам позже ее обожгу! позже! принимаю и золото! пять луидоров!
Если такие находились — бляяяя!.. разбиты… ответа нет…
— Никакой торговли! Мне нужно работать! Вы предпочитаете акварель?
Это были «Альпы», «Праздник цветов»…
Если они еще блеют, сопротивляются, тогда он вопит:
— Ах, я понимаю вас! никакого стыда! Вы стесняетесь? Я тоже! тоже! Больше нет мочи! Нате! Держите! все! мои антресоли! мои кисти! гляделки!

я не могу больше! мои подставки! глина! не нахожу больше глины! все норовят меня разрушить! мой порядок! моя веломашина! шныряйте, проныры!

подглядывайте! шныряйте!
Надо, чтоб они заглянули внутрь! зарылись поглубже! там, с другой стороны окна… со-гнулись вдвое… осмотрели его витрину поближе,

попристальнее! чтоб они растрясли брюхо…
— Ниже! еще ниже! Носом!
Те, что его знали, удирали! Искусство!
— Подлецы! скряги! ворюги!
Кошачий концерт!
— Они воруют мое время! Крадут дни! Все разворовывают!
Я рад, что он был… что он был на улице Мобель в доме № 6, на углу Зам, где мать его бы-ла прачкой, что он ослепил своим величием всех,

можно сказать, весь район, восемьсот тысяч человек, которые имели возможность созерцать его грязные комнаты, заглядывать сквозь шторы,

совать носы в его ставни…
Сегодня все это фольклор… Чего он боялся? никого на Холме… не было никого монмар-трее него… фольклорнее него… и матери его, и отца… «Ура!

нашенским! да здравствует родной писсуар! гори огнем твой ненашенский Нотр-Дам!» Таковы страсти наших дней, фольклорная свирепость! Ни фига

небесам! все земное! Если бы местный колорит не был для Жюля всем! если бы он не коварствовал! не злобствовал!.

. Его слушали, а его коньком

было грубо облаять в ответ на любезность!.. самых милых людей, лучше всех относящихся к нему!.. он их доводил до слез! в этом был его

недостаток! В то же время он умел быть очаровательным!.. знаете, у него было много талантов… например, он прекрасно пел романсы, тембр,

голос, все!.. Он захлебывался в эмоциях! Я знаю, я ему аккомпанировал одной рукой, левой… у него стояло пианино… ржавая рухлядь с останками

струн… ах, музыкант! но в чем он был мастером, так это в игре на рожке! на рожке! настоящий виртуоз! не на маленьком рожке, нет на

большом! Роландов рог! мягкие звуки… он мог воспроизводить любую мелодию, эхо песни сирены, заблудившиеся нежные трели, низкий звук

колокола, Батиньоль… фривольные мотивчики… и другие, мелодичные, мечтательные, убаюкивающие… Ах, как он выводил мелодию! вы бы сказали, что

это невозможно… вы видели его? сволочь, гад ползучий!.. выводящего мелодию?… на рожке, какой шарм… вы спрашивали себя, как это возможно? Я

сам себя спрашиваю, сидя в яме! Я слышу, как я аккомпанирую ему левой!.. наши концерты!
Алкоголь всего не объясняет… отравление красителями тоже… даже его мания заклады-вать!.. нет… не объясняет.
— Язык, друг мой!.. язык!
Надо бы вам полюбоваться на его язык, он мне показывал его… язык… длинный… почти как у висельника… вот почему он так хорошо играл на

рожке!.. Так он считал!.. его язык! язык!.. чего он только им не выделывал!.. Он мог свернуть его трубочкой, сложить его вшестеро!.. в

восемь раз… свернуть… только кончик!
— Все дело в языке!..
Уроки игры на рожке проходили весьма живенько! научитесь владеть языком! Девушки хотели научиться играть на рожке! играть на рожке,

миленькие натурщицы!
— Держи язык вот так, как я! вот, смотри! Язык — вот так!
И целовал их взасос! Ах, Ромео, бедняжка-девственник! лестница из роз! смертельная от-вага! а он, Жюль! его речи! его уроки игры на рожке!

Если бы он хоть угощался! Такова жизнь!
— Язык сюда! ты, дурища, смотри!
Ах, эти Джульетты, на софе! свеженькие, трепещущие! и совсем голенькие! не достигшие и шестнадцати годков! пятнадцать!.. на рожке!

сплетающиеся языки!.. уроки… миааау! мииииу!.. мяукающие, сладострастные звуки!
Он еще хныкал, грязный мерзавец!
Я хотел, чтоб он был несчастен, признаюсь в этом! я признаюсь!.. Ему нужны были лас-ки… ладно! Но чего я не принимал категорически, могу об

этом сказать! что меня возмущало, так это когда он развлекался не с милой пышечкой!.. нет… не с одной из этих чудненьких пи-кантных

малышек! нет! а с отвратительной уродиной! которая только что вышла из больницы, но не выздоровела, харкала кровью… Вот тут я загорался! я

— врач, паталогоанатом, гигиенист! приверженец крепких мышц! Конечно же, меня это не касалось! но это меня выводило из себя!
Видите, какие у нас различные вкусы!
Доходяга Сарсель! его Сарсель!
— Ты любишь только мясо! Плям! Плям!.. ну и раззадоривал же он меня! грязно, злобно!.. принимался за дело как нельзя лучше! признаюсь!

признаюсь! эта пританцовывающая! зады-хающаяся от смеха! виляющая задом образина!.. эти рывки!.. эти культяпки!
Он заявлял:
— Девки, воспитанные в Сент-Онорэ! это же сливки! сливки!
Он мог все это себе позволить, Жюль! Искусство! Допускаю! Рожок! его несчастье! Я сам не играл… хотя музыка жила во всем! О! немного на

пианино, левой рукой… да этого и не слышно было… и потом, я никогда не был груб, когда мы говорили о дамах! нужен не только шарм, нужна

рядом кровь, аккордеон в Бойне, вот их вкус… а вот мне по вкусу оперетта, я, ко-нечно же, много препарировал, но покойники меня не радуют…

я счастлив только в оперетте, задорной, легкой, шелестящей, острой на язык, но с торжеством справедливости… И если я дол-жен кого-то

ревновать, то пусть это будет «Маленький герцог»… «Перикола»… А если одна-жды я превращусь в кровожадного мизантропа, то это придется

дамам по вкусу, они любят кровь!.

. но в ожидании этого будущего, тут, с приклеенной к табурету задницей, я рассуждаю… я рассуждаю… в

канаве, что в десять раз темнее, чем хибара у Жюля! без газа, черт!.. без фона-ря!.. без девок!.. Только заплесневелые стены, пропитанные

водой! в десять раз хуже, чем у Жю-ля! хотел бы я на него посмотреть в тюряге, он бы сдох, спорим! Рожок — не рожок! Песня-плач! освежает!

его кривая морда!.. если б он только заткнулся со своими грубостями! Сыграл бы он нам душераздирающие мелодии? заставлял бы задрыгать

ногами всех этих придурков?… то есть, стенопроходчика!.. шлюху!.. других… вальсировать, биться головой… всех остальных!.. моих подонков-

доносчиков… пусть доносят, танцуя польку, стучат, выбрасывая коленца, я их увижу, когда они будут возвращаться…

Ах, тетушка Эстрем!
И вы!.. малыш Лео!
Браво — для Клементин!
Браво, Тото-храбрец!

В движении жизнь, не так ли? в движении! не тот, что сейчас с приклеенной задницей!.. не тот, другой, тоже, в своей гондоле!

К черту весь твой род!
Прощай, засохший лист!
Пусть ветром разнесет!

Эти последние строчки, словно кружащиеся листья! струящиеся воды! на три такта! четыре такта! да здравствует! да здравствует! Ура!

И суета забот!

Нужно заметить, что Жюль, мы ведь говорим об этом грязном негодяе, увечит людей, ко-торых развлекает! вот в чем разница между нами!.. два

разных характера!.. Спустись к нему ан-гел, он бы и с ним обошелся хуже, чем сутенер со шлюхой… У него была потребность оскорб-лять

красоток, смущать их… он мешал юность со старостью, еще одна Мифология!..
— Мои Богини совсем не нервничают!.. Прижмитесь!.. прижмитесь покрепче, лапочки!..
Невозможные позы.
— Надо бы их изваять из какого-нибудь дерьма, слышишь! из дерьма! не из мрамора и бронзы!.. не из саксонского фарфора! барахло! Ах, мой

Олимп! что выйдет из печи? Барахло!
Он видел свои модели только в печи! вмешался клиент… глаз там… в окне…
— Ну, чего?… чего?… вы?… похабник?… булочку?… окорочок, не хотите ли? красиво? нет? господин не любит пластику? не будет пластики! тогда

герань?… Гуашь! Господину напле-вать!.. Господин мешает!..
И снова ныряет под софу… там у него запас гуашей!.. и кричит из-под дивана…
— Переход Красного моря?… какой сюжет, а! говорите же!.. Какой сюжет?… Живые крас-ки?… синие? желтые? вам больше нравятся бледные? тусклые?

Ладно! вот! нимфы!
А! нельзя было медлить!
— Две тысячи!.. Вы узнаете, кто чего стоит!.. Время художников дорого стоит! Вы ничего не понимаете!.. если еще самому нужно объяснять и

самому продавать!.. Ну уж, нет! а манеры! эти дамы голые! вы что, не видите?
Плевать на приличия!
Я знаю клиентов, которых он гнал от себя, десять! двадцать раз! Клиентов, действительно того не заслуживающих! очень приветливые люди!

некоторых удручало поведение Жюля!.. его попойки!.. хуже! хуже! он их даже не узнавал! иногда… он облаивал их без объяснений!.. по-

настоящему разбиравшихся в его искусстве!.. их гостиные снизу доверху были увешаны его кар-тинами! только его произведениями! сотни

статуэток! фрески!.. они находили оправдания всем его выбрыкам!.. они все ему прощали, почти все… Я видел, как они ждали… они не осмелива-

лись подойти, переминались с ноги на ногу на углу улицы, трижды обходили Монмартр… прежде чем рискнуть заглянуть в его окно… многие из этих

клиентов знали меня… они ждали меня в сквере Вентимилль, они смущались… я возвращался из Диспансера…
— Как он сегодня?
— Отвратительный!
Они его обожали.

. его попойки!.. хуже! хуже! он их даже не узнавал! иногда… он облаивал их без объяснений!.. по-

настоящему разбиравшихся в его искусстве!.. их гостиные снизу доверху были увешаны его кар-тинами! только его произведениями! сотни

статуэток! фрески!.. они находили оправдания всем его выбрыкам!.. они все ему прощали, почти все… Я видел, как они ждали… они не осмелива-

лись подойти, переминались с ноги на ногу на углу улицы, трижды обходили Монмартр… прежде чем рискнуть заглянуть в его окно… многие из этих

клиентов знали меня… они ждали меня в сквере Вентимилль, они смущались… я возвращался из Диспансера…
— Как он сегодня?
— Отвратительный!
Они его обожали.
— Он все еще пьян?
— Еще как!
Я всегда шел по улице Кюстин… по тупику Пилон… Вентимилль… они благодарили ме-ня… если им улыбалась удача и удавалось застать его чуть

хмельного в какой-нибудь светлый день… в хорошем настроении:
— Входите! Господа! Входите! Предлагаю выпить кофе! такого и у Абеца не сыщете! Я угощаю!
Бывало и так! «Мокко»!.. но люди как-то не осмеливались!.. робость перед Жюлем?… они предпочитали терпеливо ждать у окна… дегустация

искусства «а ля фуршет»…
— О! Мсье Жюль — само совершенство!
— Я так рад, что вам нравится!
Из вежливости.
Ах, но как он их давил!
— Живее! это маленькая Танагра! Я ее вам обожгу после войны! Берите так, как есть! ах, мягкая? ну и что? мягкая? а вы — твердый?… это ваши

деньги мягкие!.. ваши деньги!..
Пусть расплачиваются и убираются к черту! Оп! Болтуны!
Здесь, в этой дыре, я размышляю. Главная прелесть тюрьмы в том, что появляется возмож-ность размышлять… горькие воспоминания?… они у меня

есть!.. есть!.. но Жюль? я снова и снова думаю о нем!.. Я не уверен в том, что он ненавидел меня! А, вот! он меня ревновал! Ко-нечно!.. и

это временами было хуже ненависти!.. Он бы меня пристукнул… он не переносил ме-ня и все, что связано со мной… завидовал моей медали!.. моим

больным глазам! а мой 8-й этаж! и Арлетт, конечно же! он ревновал ко мне своих танцовщиц! пусть бы они саботировали его «уроки»… соблазняли

его учеников… из окошка, вон там, торчит его нос, он подглядывал… поджидал…
— Эй! Эй!
…чтобы перешли к нему…
— Сюда! сюда, кокетки! мои цыпочки! у меня есть для вас конфетки!.. сладости! А вот си-гареты с золотым обрезом! а вот апельсины из

Валенсии! есть кофе! Вы же устали, милашки! Вы так устали!
Они пересекали улицу, заходили к нему поговорить!
— На два слова! только на два слова!
Они карабкались в гору от Оперы! Арлетт там? еще пригорок!.. Раз! Два! Девушки!.. Плиз!.. Пируэт! Пируэт! Тянитесь! Тянитесь! Арабеск! два

оборота в воздухе! так! Три оборота! Так!.. Аттитюд! так!
Ах, если бы только знали, как они развращены! эти малышки! Жюль… софа!.. безе… вол-шебство! если выигрывал он! Прыжок! два прыжка! Оп!

Окно! его окошечко… черт, это потому, что у него были пирожные «безе»! Безе — поцелуй! настоящие, с кремом! Поцелуй с кремом!
— Ложитесь, девочки! А вы поднимайтесь! вы уже здесь? запыхались! Ну ложитесь! мой карандашик! Раздевайтесь! Минутку! Секунду! Эскиз!
Он побеждал.
У него были припасены бабки! ромовые бабки!.. Арлетт могла быть изнасилована, избита! Глупышки! прогуливать! свои занятия! свое равновесие!

свои пуанты!
Хуже всего, что он оттаскивал меня в сторонку и обвинял в том, что я задница! бабник! пьяница! и хулитель!
— Они тащатся за Арлетт, посмотри!
Я оправдывался.

Я успокаивал его, рассказывал, как все на самом деле.
— Ты там подсматриваешь, эй? Господин живописец лакомится через замочную скважину!
— Нет, я не лакомлюсь, обманщик! кровопийца! это ты жрешь!!
Я был прав! но ему ничего не докажешь! честность и Жюль? Я люблю смотреть на танец, я всегда любил танцовщиц… Ну и что? их гуттаперчевые

фигурки, это фантомы, не материальные сущности, бескостная плоть, пусть бегут отсюда, уносят ноги!.. и что тогда?… нет виноватых! все

хорошо, все честно!.. А разве я не художник? не скульптор, понятное дело, не Жюль! работающий с моделями и тэдэ!.. но тоже мастер, положим,

я не лапаю девиц, ну, как врач, немного!.. врачи еще как лапают, тискают! Я этим не пользовался! Они же приходили к Арлетт, не ко мне!..

они приходили ради танцев, ради хореографии, маленькие злючки! тоже мне, ученье, я вас умоляю!.. не для балетных упражнений! нет!

равновесие, растяжка! поднять на «пятую» позицию! развернуть на «вторую», на пуанты! как они дрожали от усталости, милашки, изнуренные,

потные… часы невыносимых мук!..
Если он и приходил к нам, Жюль, то в перерыв!
Что касается меня, то я разбираюсь в тонкостях танца… в глубине души я, конечно, свинья, с вожделением разглядываю девчонок… так же, как

Жюль, как любой другой мужчина, но я не очень верю в необходимость танца в жизни! в то, что без танца можно умереть! Ах! Ах! у меня целых

двадцать либретто, никогда не поставленных балетов! которые никогда никто не станцует! ни славы, ни гонораров! Ах! кто это сомневается в

моих словах? Может, Жюль это отрицает? Обезьяна, обжора, низкая тварь! Соблазнитель граций! Я тоже хотел бы! А! Скот! Подождите! Хуже

всего! Я бешусь, когда вспоминаю! вспоминаю об этом! Я вспоминаю! Хуже всего! хуже всего! глоток! рюмочка! бутылка! Лили! Арлетт! Ах, я

дрожу от злости, это же злодейство! Какая западня! Порочное существо! Не надо обращать внимания? Надо! Надо! Порядочность — прежде всего!

факты! факты! Подумайте, Арлетт! Вы скажете, что я несправедлив! Но он же принимается за Арлетт! Она не кокетничает с ним! и тем хуже!

Понимаете? вся эта история мне крайне непонятна! Арлетт, которая виделась с ним каждый день! которая была, в общем-то, ему как сестра, моя

жена, ни с кем не флиртующая, не потаскушка, разбивающая сердца!.. О! нет! просто была любезна с ним, вот и все, по-человечески приветлива.
— Бедняга Жюль! бедняга Жюль! — она жалела калеку. Она уважала его… его несчастье… его привязанность к нам!.. бедный Жюль, он более

снисходителен к людям, чем я, конечно же!.. материнская любовь! я сказал бы… как сестра! только сестра! она входила! выходила… мимо-ходом…

ее милосердие…
— Ну, Жюль?… как дела?…
И легкий упрек:
— Жюль, вы воруете у меня учениц!..
Это была то Мишель… то Мирей… он их буквально похищал! на ходу! Приманивал на «цып! цып!»
Она заставала их позирующими нагишом, смалящими сигаретки с золотым краем…
— Мы поднимемся, Арлетт!.. мы поднимемся!
Они обещали!
— Жюль, вы людоед!..
Каждый день…
— Да, я людоед!.. я людоед!
И он бросался к ней в поклоне! прям животом! туда, прям на железяки!
— Я шалун! я шалун!
И он ловил ее ногу, забирался под юбку!
— Я тебя укушу! я укушу!
Будто бы в шутку! чтобы посмеяться! и потом однажды… вот… вот…
— Я люблю тебя! Я тебя люблю! Не уходи, Арлетт! Не уходи! Я обожаю тебя!
Признание в любви.
Он ее обнимает, прижимает… крепко… а надо сказать, что все происходило на улице… видите ли!.

Он ее обнимает, прижимает… крепко… а надо сказать, что все происходило на улице… видите ли!..
— Подожди, дорогая! Подожди! Не убегай!
Забавное зрелище для прохожих на проспекте! К счастью, они, задрав головы, наблюдали за дракой в облаках! Они не верили своим глазам…

смотрели растерянно! Ах, чижи! все чижи Парижа в воздухе! в воздухе! Там! Там! Там! они взмывали вверх, пробивали облака… крича-ли!.. Я как

раз подошел, пробился сквозь толпу! Я выходил из метро! оп! и оп! Все хотели уви-деть это! Все! полицейские, вперед! в Сакре-Кёр! в Сакре-

Кёр! оттуда виднее! быстрее! быст-рее!.. другие спускались с Сакре-Клош… обе людские волны сталкиваются! спешащие подняться! спешащие из

метро!.. стремящиеся вниз! какой гул! рев! оп! ругань и кричащий Жюль:
— Я обожаю тебя! Обожаю! — и утыкается в живот Арлетт! лезет под юбку!
А! Я его слышу! Я! я слышу его! каждое слово! я наклоняюсь… я его вижу! его несет тол-па… увлекает его тележку… голова под юбкой Арлетт.
— Я обожаю тебя! Обожаю!
Зацепился со своей тележкой! К счастью, никто не смотрит на них! Они пялятся вверх! и все ругаются! шлюхи! слепые! глухие! не могут

пробиться! это отвратительно! это ни в какие ворота не лезет!
— Я тебя обожаю! Я тебя обожаю! — хрипит Жюль… голова под юбкой… между ляжками… зажатый… целующий ее тело! все! я вижу!.. я наклоняюсь…

Арлетт не может шелохнуться, дви-гаться, тоже зажатая толпой… нет, она может… могла бы… У нее сильные бедра! Она могла бы раздавить его

голову, как яйцо! Толпа больше не движется… Волны схлестнулись… росчерки!.. следы в небе! все небо! гигантские S!.. О!.. Z!.. — Чья это

аравиация?
А? А?… в облаках… толпа плотно спрессована… — Чья это аравиация?
А! разгорается спор! белые застывшие росчерки! феноменальные скорости! они вывели свои Z!..O!..U!.. но что-то же они обозначали! Эти

послания! Они знали! они знали! надо немед-ленно расшифровать! выяснить! это О!..и Z!.. англичане стояли в Ницце! русские в двенадцати

километрах от Потсдама!.. вот что означала надпись! Все чижи в воздухе!
— Вы не знаете! Вы ничего не знаете! Ах, это было ужасно увлекательно! Они подходят!.. Они на подходе!..
Я смотрю в небо… я опускаю глаза… Я вглядываюсь в толпу… вижу Жюля, вцепившегося в Арлетт!.. А! он все еще висит на ней!.. Он ее крепко

обнимает! нос его зажат ее ляжками… Он кричит: «Я тебя обожаю! Я тебя обожаю!..»
Остальные кричат: «Они в Форж! они в О! вот они! в Mo! Вот они! вы — идиот! берите вы-ше! Они в Гарш! Вы на меня давите!» Они толкались,

давили друг друга… они теснили Жюля и Арлетт… я рычал от бессилия, потому что не мог добраться до Жюля… сжать его глотку!
— Ах, эти Томми! Ах, эти Сэмми!
Открыты все окна, орут во все глотки, ревут! сильнее, чем толпа! радиостанции надрыва-ются с антресолей!
— Они в Ло! в Ло-Ла-Манш! Они повсюду! Они в воздухе! вот! они в воздухе!.. они в танках!.. они в поездах!.. Гора Сен-Мишель взорвана!

Дивизии, армии, тьма-тьмущая плывет по Сене! Они в Форж! Они в М'лэн!
Насточертела эта болтовня тупых ослов! Я хочу добраться до Арлетт! Отбрасываю троих… смыкаются двенадцать! двадцать!.. сотня!.. Я тяну

голову… я его вижу, Жюля! утонувшего в Лили! ухватившегося за ее ляжки! Они словно одно целое, Жюль и Лили! тесно прижаты друг к другу! Она

дрожит… он в своей гондоле…
— Я обожаю тебя, моя малышка! Я тебя обожаю! — орет он! Он вопит! Она могла бы ему расквасить рожу! раздавить его башку своими ляжками!

удавить! пнуть коленкой! нокаут, сви-нья! У нее такие сильные ляжки! А! какое разочарование!.

. сотня!.. Я тяну

голову… я его вижу, Жюля! утонувшего в Лили! ухватившегося за ее ляжки! Они словно одно целое, Жюль и Лили! тесно прижаты друг к другу! Она

дрожит… он в своей гондоле…
— Я обожаю тебя, моя малышка! Я тебя обожаю! — орет он! Он вопит! Она могла бы ему расквасить рожу! раздавить его башку своими ляжками!

удавить! пнуть коленкой! нокаут, сви-нья! У нее такие сильные ляжки! А! какое разочарование!.. я врезаюсь в толпу!.. раздвигаю ее!

добираюсь до Лили и становлюсь напротив! совсем близко! Хватаю Жюля за волосы! А он как приклеен! приклеен! я тяну! я тяну! я рву! хочу его

оторвать!
— Осторожно, Луи! Осторожно!
Арлетт тут же вмешивается, а как же! Осторожно с Жюлем!
Я хотел схватить его за глотку! и вдруг толчок, круговорот! смерч! еще одна волна! на-стоящая атака охреневших паломников! они надвигаются

снизу с улицы Бюрк и горланят!..
— Они в О!.. Они в Форж!.. на подходе к Сакре-Кёр!
Они штурмуют, напирают с улицы Бюрк! Они теснят нашу шумную ораву! сюрприз! наши ряды прорваны! нас опрокидывают! нас топчут! Звери! Звери!

— и самой короткой дорогой прут к Сакре-Кёр!
Другие надвигаются с улицы Дюрантон! еще грубее! — Они в Брюгге!.. Они в Мере!.. армия Ароманшей!.. — эти-то все видели! все! там! оттуда!

с площади Тертр! Как они орут! Они видели горящие дома! Они видели танки! пехоту! самолеты садятся! Они видели пожары в Фалез! Улицы

бурлят, полны народа… весь проспект Гавено! Поток катится дальше, смешно! Они хотят первыми прорваться на Тертр! Другим надоело все это!

Насмотрелись на Тертр! Они хотят в метро! Скатываются сверху! Давка! толкотня! Озверелые толпы! Стенка на стенку!
— Грубияны! Бездельники! Предатели!.. — Клочья одежды со всех сторон!.. Каннибалы! Подлецы! Дегенераты!
Жюль и Арлетт разъединены безумием толпы! Жюля вырвали из-под Арлетт! из-под ее юбки! оттолкнули его тележку… он отступает! пятится задом,

поворачивает обратно!.. опроки-дывается!.. кувырк! Ну и транспорт! ему бы к своим глиняным горшкам! своим статуэткам!.. вернуться в свое

окно!.. толпа прет! этот получеловек! в своей колымаге! Башка тут, а зад еще там! Он разорван! больше того! он под софой… башка… он жалобно

блеет!..
— На помощь! Арлетт! Дорогая! Дорогая! Арлетт! Лили! На помощь! Я тебя обожаю! Обо-жаю тебя!
Я спешу на помощь! Делаю рывок! увлекаю за собой десять! пятнадцать, с разных сто-рон… нас уже человек тридцать, бросившихся его спасать!

надо вытащить его из-под софы…
— Вы ушиблись? где? Скажите! Жюль? Скажите? Жюль?…
Его надо как-то собрать… вот так история! пододвинуть чуть-чуть… потому как в его су-ществовании есть глубинный смысл! его тележка не

квадратная: остроконечная! впереди что-то вроде носа корабля!.. доброжелатели вокруг не знают… они ему делают больно, ремни врезают-ся в

тело…
— Арлетт, ты же знаешь! ты! ты знаешь! — Нужно, чтобы она показала!.. как его перенести!.. ремни!.. веревки…
— Останься позировать, Лили! останься позировать!
Чуть полегчало и сразу же резко! требовательно! страсть! обнаженная, бесстыдная! он счи-тает всех дураками! полная конура идиотов!.. да еще

в окне торчат!
Прикончить его, вот! Удавить, ему наплевать, что я рядом! тьфу, черт!
— Давай! Давай!
Что я могу еще сказать! Дерьмо!
Никогда не видел столько народу в его хибаре! Туристы! Паломники! Добросердечные! Консьержки! Солдаты! Немцы!
— Позируй ему! Иди! Давай! Позируй!
Я вижу, она стесняется раздеться… но вот она уже рядом с ним! пока одетая!.

.
— Давай!
Я командую! Он мычит! а я не мычал бы?
Он взбешен, дрожит, вся тележка ходуном ходит! злость! я хватаю все, что под рукой! швыряю! ко всем чертям! Шлюха! пусть катится! пусть

катится к такой-то матери! прямо в горшки! Подонки! Подонки! Он отцепляет ремни! веревки! окунается всем телом, головой в краски!

выныривает! А! с него капает!.. жаба на боку!.. Он орет! Он опять за свое!
— Отдай мне Лили! Отдай мне Лили!
Это он меня просит?! бешеный! да еще при всех этих дураках!.. к окнам прилипли морды всякой деревенщины! А! А!
— Бери ее, свинья! бери ее!
Он выводит меня из терпения.
— Бош! Бош! — гнусно шепелявит он. — Бош!
Из-под софы, весь в глине, дерьмо! он указывает мне на дверь!
Это уже хамство!
— Выметайся!
Он приказывает!
— И вы, остальные, тоже убирайтесь! черт!
Он гонит нас! Хочет освободить комнату!
Он еще и командует! из-под софы!
— Все вон!
В бешенстве!
— Вон! Вон!
Так это было… вот так и произошло! Я ясно вижу это… скандал! я вижу все, как сейчас!..
Я возмущался? Я на него кидался?… Я, я — добыча… толпа вокруг!.. они меня рвали на части!
Он точно рассчитал, ядовитый обрубок! негодяйская притворная морда! Он хорошо пони-мал, что сказал! он обозвал меня предателем! да он и на

самом деле считал меня таковым! и я увидел клыки! волчий оскал людей! их обнаженные десны!.. короче говоря, они были готовы разорвать меня!

абсолютно готовы! полностью готовы!.. оттуда, с высоты Сакре-Кёр! от самого горизонта! Господи, они жаждали увидеть, как горит Сена!

Вдумайтесь только! Это ж уму не постижимо! их настроение! те, кто видел горящие дома… руины Фонтенбло… танки? а авиабомбы! и все остальное!

А эти! они горели злобой! Еще одно обвинение Жюля в том, что я — Фриц, продался фрицам, и они бы меня линчевали! Я надолго запомнил их

клыки! пену у рта! дикие звери! Жюль обозвал меня предателем! Это конец!.. никогда не видел таких злобных «пе-лерин», они поспешили сюда,

оставив наблюдательный пункт!
К счастью, он прогоняет их!
— Оставьте меня в покое! Оставьте меня все в покое!
Они отступили, ругались, кричали… этот оскал!.. как они сожалели!
— Давайте! Давайте! убирайтесь! убирайтесь!
Он командовал из своей гондолы! Я его перевязал, пристегнул ремнями!
— Ты тоже убирайся! Выметайся! Пошел вон!
Циничный грубиян! Все! Все!
Я смотрел на него, тело паука на колесиках, чудище! Я бы размозжил ему голову, я, это я Скульптор! И станцевал бы на трупе! Плюх! жаба!
— Пшел вон! Пшел вон!
Он взвинтил себя до исступления! Бился в истерике! Он готов был позвать на помощь весь проспект, и вся толпа с ревом хлынула бы сюда! Они

все за него! Все полицейские! Все туристы! Все домохозяйки! Наступающие англичане! Американцы наверху!.. самолеты, крутящиеся каруселью,

триста гудящих моторов!.. вррр! вррр!.. Все стояли за него горой! Он меня давно ненавидел! это ясно! ясно! Я бы разорвал ему глотку! по

сути… если подумать… это я был жертвой! не он!.. все обвиняют меня! лучше мне отступить!.. Толпа меня линчевала бы!.. по сути! если

подумать!.. кровожадные! это я был жертвой, не он!.. Он наслаждался! хороший конец! я — предатель! Я!.. и так далее!..
— Лили, иди, позируй! позируй! Раздевайся!
Я забыл сказать, это было домашнее имя Арлетт… Мы называли ее Лили, не помню уж по-чему… вы поняли, конечно… Беда не в том, что она

раздевается… уже всего ничего осталось!..
Он ей приказывал! Я смотрел на него… он доставал мне до пояса… в своей гондоле… как раз подо мной… его башка… как раз мне до пояса…

наглец!.

.
Он ей приказывал! Я смотрел на него… он доставал мне до пояса… в своей гондоле… как раз подо мной… его башка… как раз мне до пояса…

наглец!..
— Давай, Лили! Иди же!
Она колебалась… я видел, что эта грязная свинья сознательно провоцирует скандал! Поли-цейские стремглав кинулись к нам… чтобы снова

начать!.. другие, которые тоже вломились си-лой, толпились в дверях… тыкали в меня пальцем!..
— Давай, Арлетт! Давай! Иди! Позируй! Ты, прогони их всех! Жюль! Оп! Нет?
Я видел, что возмущение нарастает.
— А ну-ка дай мне пару железяк!
Они у него под софой… я их достаю, передаю… он хватает их… Как удирают полицей-ские! Ну? что! любители поглазеть! больше ни одного! фьють!

воробьи!..
— Иди же, Арлетт! Иди сюда!.. Кокотка! прицепи меня!
Он опять рвет ремни!.. полетела к чертям еще одна застежка! Я его снова пристегиваю… перевязываю…
— Ты, Арлетт, пройди сюда! сюда пройди!
Во всем этом беспорядке он пытался… найти свой газовый рожок Ауэра… в ободранной кухне… Он пожелал, чтобы она позировала ему на

раскладушке… при неверном газовом свете… он редко заставлял позировать в кухне… только тогда, когда стремился к абсолютному спокойствию,

чтоб никто не тревожил… никто не заглядывал с улицы… совсем никого… так, чтобы горел газовый свет… но никакого дневного света! Совсем!

Только газовый рожок, который бы свистел!.. и газ бы бросал зеленоватые отблески! голубые! женские лица приобретали мертвенную бледность,

освещенные газовыми светильниками! их кожа! их тело! уродство!
— Ложись, Арлетт! вытянись!..
— А! смотри, она зеленая! смотри!
Я не вмешиваюсь со своими замечаниями!.. Мне не нравится, что она зеленая…
— Я ее тебе воссоздам, нарисую!.. А, не нравится зеленая? зеленый свет? что ты понимаешь в женщинах? Ты что, никогда не видел свою жену

обнаженной?
— Воссоздашь что? никогда не видел?
Ах, он еще издевается! Бандит! Старый черт! щенок! Я ему в глотку заткну его железяки!
Лучше мне их оставить наедине…
— Ты уйдешь наконец? А? Уберешься? Убирайся! Слышишь? Убирайся!
Тиран! ирод!
— Мне нужно ее вылепить! Понял? Сначала тесто! потом глина! на это уйдет час! тебе все нужно объяснять! Ты вернешься за ней! Катись в

метро!
— Я оторву твою голову и сделаю заново из глины, — говорю я, — пес шелудивый!
Пусть запомнит! мой ответ! хотя бы на мгновение! однако!
— Да… да… да… Я надоел вам… сам виноват!.. А! я вам осточертел!..
— Поговори! Поговори мне еще! А ты, Лили, ложись, я тебе приказываю… посмотришь, какого размера будет мой шедевр, когда я обожгу! после

войны!..
Он разводит широко руки, показывая, какой будет его статуя! Он показывает это мне!.. «Вон! Вон!» А член уже стоит торчком!
Подонок.
Я получил то, что заслужил! отборная ругань! я бы его прибил! он хочет ее! он провоциру-ет меня, чтобы я сделал это!..
— Это будет нечто грандиозное!.. Подожди, пока я обожгу ее!
И он крутится, вертится по своей комнате! Он поворачивается к Лили, лапает ее бедра… обеими руками!.. и он ее тискает, лапает, лежащую,

вытянувшуюся…
— Ты увидишь ее в печи! увидишь! Он все еще талдычит о своей печи!
— Я ее обожаю, Луи! Видишь! я ее обожаю!..
Он нарывается, чтобы я расквасил ему морду!.. любовь!.. нас было больше, чем трое… мы втроем… и…
— Бош! Бош! — шипит он сквозь зубы… потом громче: — Бош! Бош!
— Ах! — сказал я ему, — ты… чижик-пыжик! навозная жижа! грязный доносчик! Ты сейчас сдохнешь!
— Давай! Давай! — отвечает мне он, успокаиваясь, рассматривает себя в зеркаль-це…гримасничает, корчит рожи…
Я его пальцем не трогаю! Да не трогаю я его! Расхаживаю вразвалочку! Я еще могу расха-живать! Он хмурится… поворачивается к раскладушке…
— Раздвинь ноги! шире! совсем широко! вот! Кралечка! чтобы мне было удобнее лепить!
Он раздвигает ей бедра… именно бедра…
— Я тебе ее сейчас испеку в печи! — и снова ее тискает, задирает ягодицы, специально, что-бы я это видел! что он имеет на нее права!
Я парнишка не вспыльчивый, когда сижу под замком! нет! не дерганный! скорее мирный!.

. любовь!.. нас было больше, чем трое… мы втроем… и…
— Бош! Бош! — шипит он сквозь зубы… потом громче: — Бош! Бош!
— Ах! — сказал я ему, — ты… чижик-пыжик! навозная жижа! грязный доносчик! Ты сейчас сдохнешь!
— Давай! Давай! — отвечает мне он, успокаиваясь, рассматривает себя в зеркаль-це…гримасничает, корчит рожи…
Я его пальцем не трогаю! Да не трогаю я его! Расхаживаю вразвалочку! Я еще могу расха-живать! Он хмурится… поворачивается к раскладушке…
— Раздвинь ноги! шире! совсем широко! вот! Кралечка! чтобы мне было удобнее лепить!
Он раздвигает ей бедра… именно бедра…
— Я тебе ее сейчас испеку в печи! — и снова ее тискает, задирает ягодицы, специально, что-бы я это видел! что он имеет на нее права!
Я парнишка не вспыльчивый, когда сижу под замком! нет! не дерганный! скорее мирный!.. устраивающий всех… но тут возникло непреодолимое

желание!.. я понимаю дурака и разгильдяя!.. я понимаю тебя, истерик!.. Я вижу тебя насквозь, художник!.. все они притворяются

сумасшедшими!.. играют свою роль, играют!.. Хорошо!.. Толпа гогочет! возбуждена! хорошо-то как! все на продажу! Но он, Жюль, он достал

меня! Он хотел увидеть воочию, как я ревную! ревнивца, которого он довел до ручки!.. специально осыпал оскорблениями!.. подстрекал!.. чтоб

я убил его, вот!.. чтоб я его убил!..
— А! ба! давай парень, давай!
Я схватил кочергу! зажимаю в руке!.. его кочергу! его кочергу!.. А! я был тогда молод! А! сейчас бы всего этого не сотворил… кусок!..

железа! он все видит! он хорошо все видит! Я на нем! как раз на… над его головой, ржавый кусок железа!.. летит!..
— Ну что, съел! Шиш тебе! — кричит он мне!
Я вогнал кочергу ему в глотку! он подымает нос… открывает во всю ширь свою гортань! нарочно! нарочно! Он бросает мне вызов!.. Я надавливаю

двумя руками! ррранг!.. его морда пе-репачкана кровью!..
— Спорим! Шиш тебе!..
Арлетт на раскладушке, там, голая, с раздвинутыми ногами… начинает хохотать… Ах! хо-хотать! хохочет!.. закатывается!.. и вместе с ней!..

смеются! смеются! все!
— Ладно, Фердинанд! Хорошо! Аааааа! о! ах! ах!
Ах, как я смешон! как я жалок! Они гогочут, прыскают!.. Оба!.. Ах, это я осмеян!.. как им смешно! Они задыхаются!.. Нацеливаюсь кочергой в

дверь! в дверную раму! кочерга падает! подпрыгивает! Жюль ползет за ней! Он ее подымает!.. Подает мне! чтоб я снова начал валять дурака!..

А! клоун!.. не хочу я больше размахивать кочергой!.. тогда он ее хватает! и начинает угрожать мне!.. Он делает вид, что хочет выколоть мне

глаза! чтобы посмеяться! чтобы посме-яться! Он, он, оттуда, он подо мной! из своей коробки! А, какой же он чудик!
Лили задыхается от дикого хохота, корчится! Она больше не может, она прыгает, подпры-гивает, как рыба на сковороде! раскладушка тоже

подпрыгивает!
— Ну все, а теперь — катись!
Они на меня достаточно насмотрелись, оба! Как мы ржали!.. О да!.. Я тоже…
Он повторяет… он, безногий цуцик!.. притворщик!.. ну хорошо!.. хорошо!.. в самом деле! Я вижу, они согласны!.. хорошо!.. хорошо!.. Я

ухожу!.. я ухожу…
На этот раз я действительно ухожу… Ну вот, именно с этого момента… с этого, я хорошо помню!.. именно с этого… точно!.. а потом было

продолжение… все, что последовало потом… когда начались ужасы… действительные ужасы!.. когда нас преследовали… травили, хуже, чем зверей… и

не один месяц!.. целых десять месяцев!.. десять лет!.. еще и Кассационный суд!.

. еще и Кассационный суд!.. Мы выходили множество животных! брошенных там и сям,

покинутых, потерявшихся… мы многих выходили… никогда еще кошмар не принимал такого размаха… кто испытал на собст-венной шкуре то, что

перенесли мы… Это отражается на характере, непременно… люди ведь не представляют себе, что такое десять лет травли…
— Теперь убирайся, дурак! вон, на улицу!
Я его еще слышу.
Четырежды он меня выгонял!
Я не решался…
— Я тебе вылеплю из глины твою Фатиму! из глазурованной глины! Смотри!..
Он выталкивает меня в окно… сквозь раму!.. я на тротуаре… без памяти.
— За язык, туда, убийца! вот так! За язык!..
Он называет меня убийцей! меня!
Я знал его язык. Я знал. Он мне и сейчас его показывает, скручивает в трубочку! в О… в Z!.. в V!.. с кончика!
Я не ухожу… Мне безумно хочется смотреть на него! Он меня притягивает.
Он поднимает Лили в глубине комнаты.
— Иди, Лили! Иди, гляди на него!
Пусть подходит голая, сюда, к оконному проему… она подходит… смеющаяся… доволь-ная…
Ах, они спелись! они заодно!.. Никого больше нет на тротуаре! Я здесь один… Балда…
— На вот! гляди! рукой! я ее лапаю!
Он показывает, как будет ее лепить, и плюх! по ягодицам! по ляжкам!.. она смеется… сме-ется! У нее крепкий зад, это что-то!.. она вообще

сильная!.. могла бы расквасить ему шнобель одним ударом колена! плюх! искры из глаз! нет! она смеется!
— Вернись! пусть попозирует при тебе…
Он хочет, чтобы я видел, как она позирует!.. еще… еще… заставляет меня вернуться… он забавляется… как он со мной обращается! они

развлекаются!.. оба!.. но вот люди на проспекте… там, в конце… наверху тупика Ажиль… их несколько!.. это полицейские!.. если я снова

появ-люсь!.. я бегом возвращаюсь к ним!.. Он опускает жалюзи… наконец-то он их опускает, закреп-ляет… они не держатся!.. он хочет работать

в глубине! в глубине, с газовым светом! надо торо-питься!.. мусора!.. «Пассив»!.. все надо запереть!
— Иди в глубину! в глубину! ложись!..
Вот она снова лежит, залитая газовым светом… с раздвинутыми ляжками… торчащие сиськи… шея… плечи… все зеленое… голубое и… чуть розоватое…

это дивное тело.
— Ты видишь замысел?
— Я вижу ее зеленой…
Сказал бы я ему… так какой же он хочет ее изобразить? зеленой? серой?
— Ты не находишь, что она прекрасна? А? не стесняйся!
— Ты знаешь… знаешь…
— А, ты хочешь увидеть сочащееся кровью мясо! или пошленькую герань!.. Я уверен, ты обожаешь герань!.. Ты любишь цветы, да? розы? ты не

любишь розы?…
Он застает меня врасплох… Я сам не знаю!.. Я не знаю!.. мои пристрастия в искусстве!.. Я не терплю зеленый цвет, вот и все!..
— Герань? — бормочу я… — герань?
Он шныряет под раскладушку, роется… там полно акварелей, свернутых в трубочку… под раскладушкой… он вытаскивает картину, гуашь… красная…

цветок… азалия, я думаю… аза-лия…
— Держи, в подарок!
Он никогда не делал мне подарков…
— Да нет! нет! Бери! Убийца!
Убийца чего и кого? кого я хотел убить? что все это могло бы значить?
— Давай, иди! Иди, убийца! Оставь нас в покое!
Так и есть! Он снова меня выставляет!
— Сверни ее! Сверни ее!
— Что свернуть?
— Гуашь! твою гуашь, в трубочку! в нужном направлении!
Оказывается, есть нужное направление…
— Держи! Статуэтку!
Он снова роется и достает статуэтку… и снова из-под раскладушки! Он меня задаривает!
— Вали!
Обе руки у меня заняты.

— Мотай! Мотай!
Я выхожу… двери… другие двери… Я на тротуаре…
— Что? Что?
— Пошевеливайся! Поторопись! Полицейские! Дурак! Полицейские! Тревога!
Я не слышал сирен… ну, что-то смутно… Я смотрю вверх… Он же говорит о тревоге!.. Я не вижу самолетов… Нет, только след! Ах, нет! Только

след!.. громадное V… но я не слышу си-рен…
— Поторапливайся! Поторапливайся! Кретин! Да поворачивайся же!
У меня гудело в ушах, я сомневался… Он посылал меня в метро. Я не обращаю внимания на сирены… всегда!.. путаю… Проспект пуст, это точно… ни

одного полицейского! А! абсо-лютно никого!.. Может, действительно была тревога?… но ведь все время были тревоги!.. выли сирены!.. мяукающая

какофония высоких звуков!.. у меня шумит в ушах!.. мои шумы! высокие мяукающие звуки!.. иногда в обоих ушах! ультразвуки!.. но только время

от времени… иногда часами!.. в собственных ушах!.. однако… однако… «В метро! в метро!»… я решаюсь… шаг, еще один… я спотыкаюсь… бросаю

акварель, так… подарок… «В метро! В метро!» Бросаю статуэт-ку… качаюсь… шаг… другой… прихожу в себя!.. и ве-е-е! я блюю… меня выворачивает…

это случилось… недалеко… в двадцати метрах от его двери… вижу тротуар, и все… и больше ниче-го… блюю прямо на тротуаре… да еще на

четвереньках!.. четвереньках… хочу окунуться в бле-вотину… это же тревога!.. это я гудел или сирена? я блюю, как пьяный! знаю!.. Я не

пью!.. никогда!.. никогда и ничего! Это головокружение!.. Могу я себе позволить обрыгать акварель! Я перейду! Проспект! Перейду, однако!

Под свод напротив! под свод! под свод!.. Сирены!.. нет сирен! Блюю! да! но блюю… сирены?… иду по обочине… по обочине, подождите! ручеек!..

Из-вергаю блевотину! ручей становится громадным! это пучина!.. поднимающийся водоворот… он вдруг все расширяется! поднимает и опускается!

головокружение!.. Эйфелеву башню вы тоже назовете ручьем!.. в глубине дырка, сток!.. а затем меня поглощает огромная и гигантская!.. бес-

конечность!.. весь Париж!.. сточная канава… Париж отражается в глубинах канавы!.. Я, я знаю!.. выкарабкиваюсь!.. тысячи огоньков! свечей!..

Тротуар! браво!.. клоака меня не засосала… не засосала!.. пропасть меня не затянула!.. браво!.. снова блюю!.. в канаву!.. в ушах шумит!..

головокружение!.. Это не просто головокружение!.. головокружение Меньера, вот как это называется!.. дома вращаются!.. потом!.. взлетают!..

исчезают!.. здания в воздухе! «Меньер! Меньер!» тротуары вздыбливаются! Я слышу, как вы смеетесь! Нет! Нет! Нет! Я зацеплюсь за что-нибудь

и перейду!
Вы не будете больше ржать! я блуждаю! Блуждаю! и вдруг мелодия!.. Слышу, как вы смее-тесь! ноты, вы хотите увидеть ноты? У меня они в

голове! Я вам запишу их! переложу на мело-дию!.. А вы! поищете пианино… оно где-то есть… но не берите у Жюля! Не ходите к Жюлю!.. пианино

Жюля фальшивит! не надо, не ходите! Я ползу, блюю, ладно!.. У Жюля все фальши-вое!.. чистая нотка лишь та, которую вы сыграете! чистая

щемящая нота! потом другая! и получится песня!

Обязательно найдите пианино! вы сыграете одним пальцем!.. Не все фортепиано мертвы! А существуют в мире еще шумы! ми! ре!.. вам не

понадобится рожок! фа-диез! Есть аккорды, которых больше не существует… но пианино! одним пальцем! другим! есть шум веселой толпы, шелковые

шорохи, вздохи влюбленных, которых уже нет!.

. Не все фортепиано мертвы! А существуют в мире еще шумы! ми! ре!.. вам не

понадобится рожок! фа-диез! Есть аккорды, которых больше не существует… но пианино! одним пальцем! другим! есть шум веселой толпы, шелковые

шорохи, вздохи влюбленных, которых уже нет!.. но пианино: фа-диез и соль!.. это за-ключено в ноте соль, то, что я вам дарю! Внимание! один

палец! палец! давайте! давайте! Я вас слушаю оттуда, где сейчас нахожусь! Браво! Браво! как вы красивы! Посмотрите в зеркало! у вас

небольшой животик! Хи! Хи! как у Жюля! Жюль!.. Ах, я ведь тоже шутник!..
Все это только давние истории, плод моего воображения, но никто не хочет быть на моем месте, на дне ямы!.. а если поклонники меня оставят

тут подыхать!.. песни, не песни!.. Все со-гласны на смерть!.. мою!.. С гниющим задом, слепой и глухой!.. ненавидящие меня, энтузиасты моего

творчества, враги ли, все едино! Коррида, смерть, вот чего они все жаждут!.. изменник, продавший друзей своих, главный Иуда: это я! Я

видел, как они скалили свои клыки! враги, ок-ровавленные морды, ату его! морды в крови раздираемой добычи!.. порочное желание насла-диться

кровью и болью! Я видел все это!.. вот еще доказательство: Исполнительный Суд! в прошлый четверг! Я хочу, чтобы вы выбили на граните их

имена, написали золотом! На гра-нитной плите в Сент-Шапель! для воспитания простаков, идиотов, слишком доверчивых, слишком откровенных,

как доказательство того, что с ними произойдет, когда они взлетят на воздух, вылетят в трубу, попадут на жертвенник!.. Еще один камень, я

хочу на нем высечь имена тех, кто продает свои хвалебные вирши обеим сторонам, перед которым на коленях стояли бы все члены Страшного Суда…

Вот что значит воспитание на исторических примерах! это вам не праздное времяпрепровождение или путешествия!.. так вы относитесь к

добровольцам, участникам двух войн, которые сотни раз бросались в огонь, чтоб эта продажная Родина снова блеснула не только дешевыми

распродажами, ярмарками и балами для пьянчужек!
Ах, семьдесят пять процентов героев, они разобьют сердце Страшного Суда! ваша Амни-стия — липа! Как только труба призовет на смотр

ветеранов, калек обеих войн, семьдесят пять процентов 14-го! насмешка ловкачей! великая утеха создателей! Об этом ничего не пишут в

«Дайджесте»! но я, который переживет их всех, я заставлю написать золотом на мраморе! По-клонники, простачки, ненавистники! никто не хочет

занять мое место в тюряге! Они бросили меня подыхать! Все согласны! Задница гноится, нет больше зубов, слепой, глухой! Коррида, вот все,

чего они жаждут! Предатель, вертухай на вышке, Иуда, посаженный на кол и разорванный на мелкие кусочки! Они не признаются, слишком уж

трусливы! Я хочу, чтоб их имена, их повы-шения, их зверские звания, их охранные грамоты, все было бы выгравировано золотыми буквами на

гранитной плите в Сент-Шапель! Как они предают героев, как они их ненавидят! какая кара! Они все в золоте! Слабость их только подстегивает!

Они хотят криков! И я кричу! Я хриплю! я слабый! Я заору в Сент-Шапель! А вот Мартин Сибуар, он не закричит! он хапает все свои жетоны

«Грам и Бром» без всякого крика! Он обслуживает немцев без крика и не испытывает от этого ни малейшего стыда! только гордость! Страшный Суд

не стоит больше ломаного гроша, он, не дрогнув, посылает на эшафот героев 14-го! Те, кто обзавелся миллиардами во время Оккупации, они не

кричат! Они ждут другой войны, уже близкой! У них шиншилловые шубы! уже! Они следят за своей прямой кишкой, они собираются в особых клубах,

чтобы сравнить свои ягодицы! «У вас кровоточит? Не кровоточит?» Все готово для близкой войны! У них связи, мандаты, депутаты на жаловании,

чистые ордера на арест с печатью Верховного суда! Геликоптеры! Их оды! они восседают, они огребают, они приговаривают.

Они у меня забрали

все! Содрали рубашку! кожу! украли годы жизни!.. потенцию! у меня больше не стоит!.. все ушло в пеллагру!
— Ты заплатишь всем! — так они говорят! — За все!
— Кому всем? За что за все?
Во Франции полно тайных агентов… тайна переписки… Черта с два! Я никогда не мог са-мостоятельно вскрыть свои письма… Мадам Туазель,

консьержка, вскрывала их за меня, но они вызывали у нее тошноту… новости мужчин всегда сочатся гноем обманов, подглядываний, пре-ступлений…

Ах, особенно приветливые, приторные письма они писали своей жертве… привет-ливые письма сводят меня с ума… они приходят из полицейских

участков. Мадам Туазель вскрывала их месяцами… я говорил ей: Мне показывайте только письма с «похоронками», с «маленькими гробиками»! Это

скоро наскучило, «письма с уведомлением» и «маленькие гроби-ки»! люди, которые принимали их близко к сердцу, все умерли… Мне говорят, что

еще и сего-дня есть те, кто кричит в одиночестве от страха! от страха перед телеграммами! «гробиками»! их находят в метро, съежившихся,

скорчившихся… фанатики страха! Вопите же, трусы! к ногам моим! Артрон, вот он никогда не вопил! Хладнокровный! Он сам заставлял других

вопить в ка-зематах! Он зарабатывал бабки на доносах! Проститутка! Вопите же, трусы, падайте в обморок! Не сдерживайтесь! Это животный,

утробный вопль, это жизнь! Постыдны приставания буржуа! Вы кричите, когда рождаетесь на свет! еще громче, когда соберетесь помирать! но вы

ни за что не захотите слышать эти обморочные хрипящие крики героев, которых гноят, распинают на кре-стах, которые просто хотели, чтобы их

Родина процветала! Это ценность особая! Она не имеет цены в Торговой палате! Нужно быть главным Иудой, позорищем Монмартра, как я,

например, погибелью Парижа, чтобы постигнуть тайну их ненависти! Все от нас отрекаются! Я написал все, что следовало написать, я показал

все, что мог! молодежь, кровь, поэмы! Я рассказал о чув-ствах мужчин больше, чем все завсегдатаи кафе педиков, вместе взятые! чем все

театры фалло-сов и дерьма! чем все журналы с голыми задницами и не менее голыми лицами на обложке! чем Суд, который рубит и рвет меня на

части! в ожидании новой войны, чтобы захапать деньги, ко-торые «Создатели» просят! Ах, рак, это быстро! только рак сожрет им прямую кишку,

легкие, язык, гортань! Видит бог, я смотрю правде в глаза! Я еще не сказал: «Давай!» Вся эта шайка по-тому и судит нас, выносит приговоры,

чтобы украсть нашу мебель, квартиры! доказательство? У меня нет больше кожи! У меня нет больше рубашки! нет больше зубов! Но остались в

памяти только обрывки мелодий… ноты!..

моя мать!
В одном мельчайшем мгновении — целая жизнь… моя мать не любила плотских утех… она была целомудренная… как и я, ее сын… жертвовала собой!

женщина, корчащаяся от похоти в грязном разврате, стоит мучительной агонии… О, но если я напишу о свой ненависти, я отомщу всем, отсюда, с

прилипшей к табурету задницей, их исторические имена выгравированы золо-том… в Сент-Шапель!.. властители духа, и их власть писателя так

слаба! слабый поэт, слабее, чем самый последний слабак! Берегитесь, накачанные Геркулесы в тогах! Я заставлю выбить ваши имена золотом! Они

не освободили меня по Амнистии… посчитав, что я еще мало настра-дался, недостаточно претерпел, не все легкие выхаркал с кровью!.. это счеты

между Богом и мной!.. У меня есть медаль, могу я возразить!.

. это счеты

между Богом и мной!.. У меня есть медаль, могу я возразить!.. медаль, врученная Жоффром, в ноябре 14-го!.. заработанная в огне!.. На

следующую ночь пришел охранник, растолкал меня, чтобы я подпи-сал просьбу о помиловании… какую-то бальтавскую бумажонку… что я мог

поделать?… Я не мог возразить ничего?… он бы избил меня палкой! Я видел такое избиение в Африке! Я не хочу, чтобы меня пропустили сквозь

палочный строй!.. я предпочитаю людоедство… Я видел женщин с ляжками, обгрызенными сутенерами, которые их любили… Я сам никогда не грыз

ляжек… инстинкт, гениальность, вот!.. Жюль — да, он грыз ляжки… Я рассказывал, что моя консьержка долгое время читала мои письма и что

потом она устала от этого неблагодарного занятия… она смотрела на меня искоса из-за «писем с уведомлением»… и согласилась с ядовитой

злобой, более ядовитой, чем яд кобры… Ах, как быстро устаешь от злобы, от злобной ненависти, от тычков! Колесо тому доказательство!..

колесованные даже не стонут!.. Я держусь только настойкой наперстянки, мои систолы слабеют!.. ля!.. ля!.. ляяяя!.. ло!..

Сказать ли им,
Что празднику — конец?
И к черту весь твой род!
Пусть ветром разнесет!
Прощай, засохший лист!

у меня даже не осталось времени написать все то, что я должен, Лили, моему ангелу, им она была для меня… Я вам рассказываю с пятого на

десятое, всего понемногу… вы думаете, что я должен бы вам все перечислить!.. Я держусь только настойкой наперстянки… Судьи Страшно-го Суда

держат мои песочные часы в руках!.. они удивляются: «Грязный паяц! Еще месяц! а он не умер! Мерзость!»
Они удивляются!.. Возмущаются! вот их мнение обо мне! но я напишу их имена в Сент-Шапель! их имена золотом! на веки веков… их в конце

концов схватят… люди захлебываются в извечной крови!.. они никогда не будут удовлетворены в полной мере… Им нужна арена, нака-чанные

мускулы, атлеты, разрывающие на части тела!.. Я вам объясню все это позднее, если пеллагра меня не убьет…

Я, может быть, даже смогу ходить на костылях… трясущийся… дрожащий… я не уверен… меня тошнит, я блюю в ручей…
— Ах, ну кто же, кто его прикончит? Все уже украли! списали! выбросили!.. не дайте ему добраться до раковины!
Он меня не пустил!.. я жил без воды… ни посрать… ни поссать… Три недели, я это знаю… табурет мой прилип к заду… гноящиеся струпья!.. когда

я выйду, если я выйду, я напишу вам прошение, вы меня поддержите! я больше не хочу! ничего терять!.. ни Бебера, ни Кочанчика, ни Нинив,

другого кота, ни мою собаку Бесси… опять быть безвестным лекарем в предместье? может быть?… чтоб лечить только ревматизм?…
Первый месяц моя жена навещала меня в тюрьме, а потом они ей запретили.
— Он недостаточно ест! — вот что они сказали ей… — Он не опорожняется нормально!..
Доводы тюремщиков!
Клизма каждые две недели, горячее… вот средство!
Угрызения совести вас доконают…
Арлетт занимается всем, поддерживает меня по телефону, букетами цветов, которые соби-рается мне подарить… Она переворачивает песочные часы

Суда как раз в тот момент, когда я уже собрался отдать концы…
— Он никогда не умрет!
Я жив только благодаря ей… у меня нет больше тела!.. почти не осталось души… Мир слишком жесток. Из-за этих мясников я лишился всего! Я

узнал, как ужасны человеческие суще-ства…
Жюль, каким тираном он был! Я вам рассказывал!.

. почти не осталось души… Мир слишком жесток. Из-за этих мясников я лишился всего! Я

узнал, как ужасны человеческие суще-ства…
Жюль, каким тираном он был! Я вам рассказывал!.. но его я узнал уже на излете жизни… Когда не осталось сил!.. Я бы мог выколоть ему глаза,

когда он лепил мою Арлетт нагишом… что меня бесит, так это текущая кровь! у него зоркие глаза, которые я бы ему выколол!.. как он меня

презирал со своего постамента, тележки-подставки… вы можете рассуждать о греховности убийства… но я бы проткнул его кочергой… бааац!

выбилбы глаз! Он меня нарочно провоцировал, называл бошем перед прохожими, консьержкой! Я должен был его прикончить!.. Тогда я оказался бы

в тюрьме за убийство… И это было бы справедливо… Если бы я перечитал все страницы, как от меня требуют, я бы обнаружил множество скрытых

мыслей… О, вы бы из этого ничего не сделали!.. ритм и вы! человеческая душа полна нечистого яда… оттуда все эти грязные мыслишки… Я душой и

телом защищал ваши такие дорогие вам жизни! Я никогда никого не ограбил!.. Я никогда никого не обманул! Я даже никогда не пнул ногой

пьяницу… доказательство — гуаши, статуэтки… в клоаке!.. все!
— Позируй, Арлетт! Позируй ему! Давай! Заголяйся!
Я ее подталкивал… Я все еще слышу свой голос…
Полуобнаженная, она была прекрасна… даже в зеленом свете газа… она спрашивала у ме-ня разрешения… это было забавно… разрешение… на ее

тело!.. я, который никогда ей ни в чем не отказывал… ничего не запрещал…
— Позируй ему, Лили!
Она хотела услышать от меня… она была сексуальной… театр всегда сексуален… это не мешало чувствам… у меня есть тому доказательство!..

тысячи доказательств!..
— Давай! Давай! Позируй ему!
Я прекрасно помню, это я настоял… она лежала на складной кровати… она преподносила ему как откровение дивные изгибы, певучие линии своего

тела!.. эти длинные мускулистые но-ги! результат занятий и дар божий…
— Я сделаю ее для тебя! только для тебя!
Арлетт из глины.
— Когда ты вернешься?
Сейчас он говорит обо мне, ушедшем… это понятно… он охранял Арлетт… может быть, так было бы даже лучше… думаю я… Она, возможно, не

претерпела бы столько страданий, ос-танься там, наверху, жить с Жюлем… Она была бы защищена! прикрывалась бы Жюлем! Папой Римским! по

крайней мере, ее защищали бы четыре решетки на окнах! он бы торговал ею по-немногу… ведь счастье переменчиво!
Это низко здесь, в яме, раздумывать, что было бы хорошо не брать на себя всю стаю! всех на себя! всю их поганую свору… я их подпускаю к

себе, пусть напьются моей крови! Я люблю Лили, я ее люблю так, как никто и никогда, но я разбил ей жизнь… Она отличалась самопожерт-

вованием, благочестием, я же не ценил ее! чем только она ни рисковала, чтобы пронести мне сюда, в тюрьму, маленький пирожок, дольку

апельсина! апельсинового сока! ничего не подела-ешь, когда вы весите чуть больше тридцати килограмм!.. Я вам выкладываю все, не раздумывая,

что да как! Я не уверен, что не писал об этом выше, скажем, на… странице!.. Я поцелую вас, а вы испугаетесь!.. У меня столько всего, есть

что порассказать, но для этого нужно прожить сто двадцать лет, не переставая писать, чтобы только рассказать вам о причинах… двести лет,

чтобы начать рассказ о жизни… и все равно ничего не поймете!.. комиссия по расследованию меня бы арестовала, заключила в Крепость и

вспорола бы брюхо… даже здесь, на бальтавской земле!.

. комиссия по расследованию меня бы арестовала, заключила в Крепость и

вспорола бы брюхо… даже здесь, на бальтавской земле!.. Я бы оттуда не вырвался! Я бы прославил их имена, выбил в мраморе! и Заседателя из

Посольства! и Министра! сраный римлянин! Подлюга! Не удивляйтесь! У меня есть на то причины! Я ославляю их и в своем романе! я пишу не

останавливаясь! Я размышляю! прильнув ухом к скважине, распластавшись на мраморе, я слышу все! Я снова вспоминаю… как он соблазнял Арлетт,

этот калека и ссыкун Жюль!.. кофе подействовал! точно! даже если они меня сейчас свяжут, я буду твердить: кофе подействовал! Есть такой

сорт кофе — мокко, которого вы больше днем с огнем не сыщете! настоящий арабский кофе!.. несколько раз я был пьян от кофе! и от вишневой

водки! а она вовсе не пила! я заставлял ее! я уверен, что он ее разжалобил! она растаяла! Я б наплевал на все в обычное время, но шушуканье

в нашей деревушке! Я вам говорил: два проспекта, четырнадцать улиц, двадцать два переулка — Монмартр! Яд, две капли которого убивают все и

вся! самый ужасный поселок на свете в смысле злостных сплетен! ничего подобного не найдется во всей вселенной! языками полощут, как нигде!

Арлетт, позируя нагишом, развалилась на раскладушке! пиздой наружу! оказывается, я к тому же еще и сутенер! а он пишет ее акварельными

красками! удовлетворяя возбуждение своих ляжек и ануса! куда бы я ни пошел!.. я все время думаю об этом… я думаю об этом… они были

соучастниками… инстинктивно!.. ну, хорошо!.. Я — природный сводник, любящий звонкую монету!.. Сутенер, мать твою!
— Он продает прелести своей милашки! Он продает военные секреты! еще бы! конечно! Он продает лунные икры своей Лили! Он продает ее

ангельские улыбки!.. Они лапают ее в четыре руки!.. Он продает бошам имена патриотов… Позор Монмартра и всей Нации — Фердинанд!
Лондонские радиостанции, ах, если б они хорошо ловились!.. Ничего не остается, как слу-шать грохот из окон!.. который несется с улицы!..

нет человека, больше заслуживающего висе-лицы, чем я, проживающий в доме 14 по проспекту Гавено, на 8-м!.. вот доказательство: они все

распродали! мебель, квартиру, белье, одеяла!.. Семь рукописей моих романов! и еще обещали, что отнимут у меня все: пойми — aeternam!

любовь!.. мои произведения!.. даже моих котов! Об этом везде вопят, болтают, трещат! по всем Би-би-си! от Фурш до Северного вокзала… нужно

учесть, что новости о Роммеле пришли после моих подвигов! Гнусный Селин! самый мерзкий, дерьмовый бош, которого только можно себе

представить! доказательством тому служит то, что Арлетт сразу же арестовали, как только я уехал 22 марта, работала большая бригада «чис-

тильщиков»! Они выгнали из дома мою слепую мать, украли все, что видели, сожгли семна-дцать рукописей, продали на «Блошке» простыни, они,

правда, не знали ни про «Банду гиньо-лей»… и про «Крогольд» ничего… и про «Бойню»… Они запихнули все это на склад, но так как не смогли

заплатить за хранение, все было распродано в Зале Дрюо втихую. А, я в курсе этих махинаций… Есть целые семьи «чистильщиков», у которых

полно моих безделушек!.. Я не могу обратиться в следственную комиссию с обвинением: вы поддерживаете пиратов!.. Они меня наградили еще

одним ярлыком: клеветник, и т. д., я-то, кто уже заплатил так дорого! хватит на две, три, четыре Республики! Никогда я снова не куплю

раскладушку!.. А наследство моей матери! Они его просрали! просрали еще до того, как мама умерла! О, но теперь я очень осторожен! Я жалуюсь

на всех кстати и некстати! Вы скажете: «Вы так низко пали, что должны бы покончить с собой!.

. А наследство моей матери! Они его просрали! просрали еще до того, как мама умерла! О, но теперь я очень осторожен! Я жалуюсь

на всех кстати и некстати! Вы скажете: «Вы так низко пали, что должны бы покончить с собой!..» Ладно!.. когда я буду умирать, то приду,

чтобы сказать вам: это в память о животных, а не о людях! в память о Кочанчике, о Нане, о Саре, моей кошечке, которая ушла однажды вечером

и не вернулась, о лошадях с фермы, о животных-спутниках, которые, как люди, страдали не менее тысячи раз! кролики, совы, дрозды! которые

провели с нами столько зим! на краю света!.. смерть моя будет легкой… я отдам свое сердце животным… я избавлюсь от вас, от ваших

извращений, от ваших домыслов!.. Я избавлюсь от тетушки Эстрем! от Клеманс! от грубияна Тото!.. Они больше не будут танцевать в моих

стенах!.. Хорек больше не будет разбивать свою голову… Я не хочу принять смерть от палачей! Они тут же украли бы у меня Бессмертие!
Я могу еще многое вам рассказать, еще более возвышенное, словами и музыкой… да уж, подходящее время для раздумий, подходящая музыка для

сопереживаний, когда вы купите «Феерию»!.. но не все сразу! оставьте на потом! обжоры! у вас слишком маленькие головы… лобики слишком

низкие… и ваш гнусный способ читать… вы не запоминаете и слова из двадцати… вы устало смотрите вдаль… вы не художник, как Жюль… вот он

запоминал то, что видел! доказательство? ляжки Арлетт, ее сиськи, нежные изгибы ее тела, ее расслабленные кисти рук… потягивание львицы… но

даже чертовому калеке, бешеному псу я бы отдал Арлетт скорее, чем Дароносице из Академии! Я нахожу в вас еще один страшный недостаток:

врожденная жадность… вы перешерстили книги друзей… вы полностью разграбили поэтов, они же могут погибнуть!.. О, появилось жгучее желание

умереть… но не ради вас! Я хочу умереть ради Бебера, Кочанчика, Вальби, всех бездомных котов, и ради Сары, моей любимой кошечки, ради

животных с фермы… Мой стиль вас задевает? а моя пеллагра и шелушащаяся от сухой гангрены мошонка? вы думаете, что вы вечны? Ах, я вижу, как

вы рассматриваете в зеркало свою дырку в жопе!.. Я вызываю у вас отвращение? Я веду себя, как животное?… может быть, вы скульптор, как

Жюль? Стану ли я? стану ли я когда-нибудь таким же? Вы, с гипсом в руках, вы, наверное, из тупика Трене?… тайная золотая жила Жюля? вы тоже

хотите разложить Лили под зеленым рожком Ауэра?… Вы бы встретились с этим излучением, и с вами было бы все кончено!.. Старость, молодость,

вы посередке!.. негр Геркулес в непристойной позе!.. Это роко-вой наплыв вдохновения! Люлли, Куперен, они творили именно так! но вы ничуть

не разбираетесь в глине! еще меньше в песчанике и гипсе!.. вы, вы закончите дни свои на слизистых отварах, на сарсапарели, на «четырех

травках»!.. с наперстянкой «1:100»… на классических микстурах… и помрете скучной приличной смертью!
Я знаю золотую жилу Жюля! Я видел там тетушку Эстрем, Сибуара и малыша Лео!.. Я ви-дел там Клеманс!.. Я дал деру, а то бы не спасся!..

Вам тоже нужно спасаться побыстрее!..
Я вам отдам всю музыку, куплеты и припевы.

Ты увидишь прекрасно одетых людей,
Увлеченно кружащихся в вальсе костей!
Над погостом приюта «Послушных Детей»!

Сначала вы будете стесняться!.. правая нога поднята!.. потом, однажды!.. Это похоже на «вальс-лансье»… Я не сразу заиграю свою музыку! а

то вы подумаете, что все дозволено! Вы мне перевернете тачку, свернете вилку колеса.

Перевернете вверх дном чемодан! «Сибуар, Ла-рангон!

Вперед!» — как вы бы сказали! Снова путешествие! Ашер! Лук-порей! Нет! чтоб вы еще раз лепили Арлетт! ладно! достаточно! Посмотритесь на

себя в зеркальце! такой же Жюль! Обо-зрите свои потери! вы не доросли до героя! вы перестали быть на него похожим! нет! хватит о войне 14-

го! хватит о ней говорить! я вам уже показал ключ! «соль мажор»! Итак? Если я буду вас баловать, вы меня обольете помоями! еще хуже, чем

Жюль! вонзите в меня длинные иглы своей клеветы! вы бы содержали моего Бебера, покупали бы ему бифштексы? Нет? он бы выца-рапал мне

глаза!.. синица тоже! нет никого хитрее синицы в воздухе и птички Лили, которая прилетает повидаться с нами каждое утро… О! Я трепещу перед

соль! ми!.. соль!.. соль!.. вы ни-чего не боитесь? конечно! вас нельзя баловать! вы бы с радостью оклеветали героев! заключен-ных!

умирающих! нет, я вам не отдам свою музыку! все мои адажио! вы стали бы непереноси-мы!.. Я аккомпанировал Жюлю, всегда только левой рукой…

я говорил вам… только левой… он же прекрасно играл на рожке!.. я вам уже рассказывал… я не мог играть обеими руками, а то бы он

возненавидел меня еще больше!.. он-то перебирал обеими! ими же он лепил дамочек!..
— Уходи! — гнал он меня! — Отойди! Не мешай!
Я подвожу итог… обобщаю… это стиль «Дайджеста»… для людей, у которых есть время прочесть только тридцать страниц выжимок… оно появится! с

избытком!.. это необходимо! они несут хренотень шестнадцать часов из двадцати четырех, они спят и в остальное время совокуп-ляются, так как

же у них найдется время, чтобы прочесть сто страниц? а посрать, я позабыл! а еще и рак, которого эти цирковые акробаты ищут в своей жопе,

вывернув голову? «Дорогая дырочка! Дорогая дырочка!» А еще те, которые регулярно онанируют! представляя себя в по-хотливых объятьях, портят

себе кровь! часами! в темных залах киношек! вдыхая ядовитые пары красилен! похожие на приведения вампиров, умерших в двадцать лет! на тех,

кто выползает из Пещер, дикие, заросшие! автобус, в который они садятся, больше не спасет их от преследования!
Я, я собираюсь повысить в ваших глазах ценность Литературы! Я громогласно предупре-дил вас об этом! не все же радости Жюлю! и его клиентам!

его моделям, я сделаю их розовыми! его модели! не желтыми или зелеными! Жюль и его модели! весь его ящик-тележка полон мочи!
— Сегодня меня донимают культяпки!
Ай! Ай! он их себе нарочно щиплет! чтобы девушки его щупали…
Его ставни всегда слегка прикрыты… никогда не прикрыты полностью… конечно, любо-пытные косятся… отводят глаза… это сложно: молоденькие

девушки и трепет плоти… почему они возвращаются?… ставни висят косо, заметьте!.. нужно было бы… Господи, что за нахал!
— Не поднимайтесь к Фердину наверх! Не поднимайтесь к нему, мои овечки! Он вас заго-нит в угол! Он вас съест! Это людоед!..
— Я никого не загонял! Это же он стольких лапал, тискал, лупил и даже более того!
Я мысленно собираю все неприятности, все то зло, какое он мне причинил… Я вам обо всем расскажу в первом томе, часть в прозе, часть в

музыке… Если мое бедное тело трясется, я раскачиваюсь из стороны в сторону и жалобно поскуливаю, то это не от выбранного мною жан-ра,

поверьте! это от физической зависимости, от материальности мира, от слишком частых на-поминаний о вещах и тому подобном… «Феерия» — это

красиво, это Слово! но вещи и все ос-тальное! счет за газ! за телефон! Получив гонорар, я больше никогда ничего не буду писать!.

. я даже не

буду откладывать деньги!.. даже на покупку виллы в Сен-Мало! потому что как только туда приедут две служанки, которые будут открывать

двери, как только я куплю два велосипе-да… какие начнутся толки, пересуды! Издательство «эНэРэФ» меня достало… они хотят три… четыре тома!

и музыку! с моей бедной разбитой башки! Им не хочется «Дайджестов»!.. хрустящих журналов типа «Констелласьон»! пятьсот пятьдесят пять

страниц по тридцать строк.
— Перескажите мне «Путешествие» в двадцати словах!.. и с фотографиями!
Я сокращаю! Обрубаю! Выбросьте криминал! Должны быть Вовенарг, Лабрюйер, читатель хочет двадцать пять строк и в придачу красотку в высоких

сапогах и прозрачном нейлоне! те-лесного цвета! Вот вам их вкусы!
Арлетт смогла бы мне немного помочь! бедный я бедный лирик, флейтист-комик! Как только меня терпит молодое поколение! У меня есть время

подумать о Жюле, но если я вам рас-скажу о нем все, Исполнительный суд этим воспользуется и наконец-то перевернет мои песоч-ные часы.
— На небесах мы станем другими! Монмартр взорвется! все заминировано!.. От Батиньоль до Дюфайель!
Я вам передаю слова Жюля…
Он знал все… предусмотрел все… у него были невероятно крепкие связи в высоких кру-гах… Исполнительный суд под его каблуком! Одно слово

Жюля, и они меня выбросят… даже отсюда, сейчас же… отсюда, где я гнию!.. они снова возят тележку!.. и снова дразнят меня вде-сятером,

впятнадцатером!.. катят дальше, чем в Ашер! или заставляют биться головой о стену! Здесь, в моей канаве! между двумя и тремя часами! Они

пользуются посещениями! они довели до безумия 116-го… Я его увижу завтра на носилках… носилки накрыты плотной простыней… Они уносят его в

морг… он был для меня загадкой, этот 116-й, он поверял свои жалобы Небе-сам… чем больше у него было обид, тем сильнее он радовался! Небеса

обслуживали его!.. Для меня это было бы еще одним унижением. Я, конечно, более известен, чем любой мистик!.. Я ни-когда больше не увижу ни

тетушку Эстрем, ни Клеманс, ни храбреца Тото!.. Хорек никогда не пробьет стену! Если бы он пробил ее одним точным ударом, я бы мог

закончить свой труд!.. но он никогда ее не пробьет.
Я его пристыдил в лазарете.
— Ты себе только лоб ободрал, дрянь ты этакая!
Я показываю ему его рану…
Я потерял семь поэм! Семь! Там, наверху, в мусорных баках Гавено!.. семь поэм, семь взлетов души моей, посланий, которые могли бы возносить

людей на Небеса, целый век! и вот! бешенство иконоборцев! Страшный Суд в песочных часах! Семь неоценимых поэм! Я не слиш-ком жалуюсь! Я не

осмеливаюсь больше! Чтоб тетушка Эстрем, Клеманс и малыш Тото приглу-шили мои жалобы! они готовят месть!
Чтоб им ответить! Извините!

Я прицелюсь в глазенки!
И вышибу прочь!

Жюлю, о котором я разглагольствую.

Твою подлую душу
отправлю в сортир!
Ты увидишь прекрасно одетых людей,
Увлеченно кружащихся в вальсе костей!
Над погостом приюта «Послушных детей»!

Я смягчаю… умеряю свой пыл…
— Повторяйте точно, в ритме «Дайджеста»! и держитесь за голову обеими руками!
Они меня смешат, «эНэРэФ»! А как насчет «Интерната»? в сто слов? Ничего не пропуская?
Клеветники постыдно опоздали! Они опоздали на два века, простофили! косноязычные лжецы!
Двумястами… тремястами годами раньше! мы бы! посмеялись! Лабрюйер с нами! Матч выигран! Матч с Культурой! я даже не хочу обманывать,

говоря о своих возможностях, своих преимуществах!
Уж я бы повеселился лучше, не будь моя задница в кровавых ранах, будь она без нарывов и струпьев! Уж я бы вам продемонстрировал мистерию,

как Папа! Я говорю вам! Я отвечаю за свои слова! Если бы у меня не гнили внутренности от дизентерии и сухой гангрены! Если б я не оглох

из-за стука бесконечных поездов! Ах, меня бы приписали к лику святых! Но я уже жало-вался тысячи раз… я больше не буду жаловаться! Я

сожалею обо всем!.

. Я сожалею, что вы идете на войну, а я не могу вам помешать, и что вы вернетесь оттуда изнемогающим от ужаса, по-

смешищем, без оружия и знамени и что вы меня обесцените еще больше и бросите меня в тюрьму, заставите возить в тачке навоз из Ашера,

зарабатывая медаль «За заслуги в сельском хозяйстве» первой степени!..
Это по-рыцарски?… Я вам говорю о Роланде… о Пипине Коротком… о Баярде!.. баста!.. вы так ничего и не запомнили!.. лук-порей… тачка!..

вот!.. Если они придут за мной, я отка-жусь!.. я не хочу выходить, я запираюсь!.. Я сам себе разобью голову! Я могу! Я, как Хорек!..
Знаю я все их провокации!
Я знаю Людовика XV из форточки, который приглашал меня его приласкать… Да не хочу я до него дотрагиваться!
— Я тебя обожаю, прекрасный пленник!
Он меня вожделеет, глазеет на меня!
— Грязный, черный вонючий, развратный Заседатель, оставь меня в покое!
Я болен, в голове моей стучат барабаны, гремит горн, но сознание? а? нетронуто!
— Да здравствует полковник! Де Антрей! Сердца наголо!
Мое сознание осмысленно, как знамя, как стяг без единой складки! я не достанусь тебе, развратник! и какому-нибудь Лартрону тоже! ни

Сибуару! даже «Граму и Брому», и всем другим флюгерам!.. Лориаку тоже, скотина двурогая! Я не запятнан! Не хочется мне повторять вам

непристойности и похотливые преувеличения, из их од! Я бы подвел итоги! Но Жюль, как ребенок, не отходит от меня! Однако же именно Жюль

забрал у меня Лили! кто лапает ее сверху и снизу!.. и замешивает ее в глине, чтоб я все это видел! кто глазеет на голую Лили? охотно!

жадно! Господи, только бы мне выйти из тюрьмы раньше, чем она согласится!.. К тому же он мне пообещал отправить ее в печь! в печь!
Если они еще какое-то время продержат меня в тюрьме, они, чего доброго, заявят, что это не я!.. это уже не Фердинанд!.. неузнаваемый!

Половина моих кишок слиплась, это правда! У меня уже нет почти половины задницы и одного бедра… сгнили! ну и? Я напишу жалобу в ми-

нистерство, я никого не назову по имени, но они меня узнают… они пригласят меня во Дворец… Но я ничего не увижу… Арлетт узнает меня… лишь

она… остальные нет!.. И не нужно!.. Они бы снова принялись истязать меня!.. тачка! и оп-ля!.. Сибуар! Ларангон! тетушка Эстрем! и малыш

Лео, и Заседатель! Я поведу себя так, будто это не я, а кто-то иной! забывший прошлое, безразличный ко всему идиот!.. И Жюль, который так

оскорблял меня, еще и нагло насвистывает, среди моих стен… он нарочно насвистывает припев моей песенки…

Я больше не могу восстанавливать прошлое, собирать его по кусочкам… кровь шумит в ушах… еще и вопли из карцера! Я опрокидываюсь с табуретом

на мозаичную плитку пола… Я больше не могу пользоваться койкой… Я растягиваюсь на полу… с табуретом, прилипшим к заднице… вот весь мой

отдых… Я слушаю, приникаю ухом, прослушиваю клетку, я слышу! всю тюрьму!.. На койке слишком мучительно… у меня безумно болит правая рука…

Мне бы нужны витамины, хотя бы сто двадцать пять грамм в день!.. и клизмы к тому же!.. из-за сухости кожи и потому, что я верчусь, я ее

ободрал… Наверное, нарастет другая! Определенно нарастет!.. Я счи-таю себя мучеником… но Арлетт страдала больше, чем я… а Кочанчик? а как

же животные с фермы!.. Но человек — неженка! Ах, ну да! Я бы мог вам продать потрясающее звуковое оформ-ление: раскаты свистков, жесткие

пронзительные трели, раздирающие стены камеры, которые вам простреливают мозги? кору головного мозга, понятно? Ах! Я сжимаю голову руками…

обе теменных кости… затылок… вся моя башка качается, трясется… дыхание перехватывает… я за-дыхаюсь… от барабанного боя в голове?… горны

гремят! и четыре локомотива… Чух! Чух!.

. На койке слишком мучительно… у меня безумно болит правая рука…

Мне бы нужны витамины, хотя бы сто двадцать пять грамм в день!.. и клизмы к тому же!.. из-за сухости кожи и потому, что я верчусь, я ее

ободрал… Наверное, нарастет другая! Определенно нарастет!.. Я счи-таю себя мучеником… но Арлетт страдала больше, чем я… а Кочанчик? а как

же животные с фермы!.. Но человек — неженка! Ах, ну да! Я бы мог вам продать потрясающее звуковое оформ-ление: раскаты свистков, жесткие

пронзительные трели, раздирающие стены камеры, которые вам простреливают мозги? кору головного мозга, понятно? Ах! Я сжимаю голову руками…

обе теменных кости… затылок… вся моя башка качается, трясется… дыхание перехватывает… я за-дыхаюсь… от барабанного боя в голове?… горны

гремят! и четыре локомотива… Чух! Чух!.. пеллагра разрывает мне задницу!.. меня раздирает боль!..
— Правильно! Правильно! Никакого облегчения пыток! Он заслужил!
Вы как Страшный Суд! Dura Lex!* Суров закон! Постойте, какие-то новые звуки, пока я тут разнежился?… Это охрана!.. Очередная облава!..

Удар кулаком в морду!.. «Ооооаах! Оооооаах!» Два грузовика, колеса скрипят по гравию… действительно, облава!.. Должно быть, полночь минула…

они собрали свой урожай!.. Я хорошо слышу одним ухом, вот так, лежа на полу… задница намертво приклеена к табурету! Ах! он от меня не

отлипает… Грузовики скри-пят по гравию… другим ухом я слышу, что творится на улице… я слышу!.. Я слышу сирены порта!.. и уханье сов на

кладбище… Я не в состоянии набросить романтический флер… в каме-рах агонизируют, я уже говорил об этом! завтра вынесут тела, накрытые

дерюгой, формы… на-слаждайтесь зрелищем, пока их не увезут в морг… Не удастся увидеть только лиц… Сейчас они их себе раздирают… стражники

их сортируют, тасуют… женщин отдельно, мужчин отдельно, как в игре… Я все понял, это нормально… это не для туризма… туристы ничего не

видят… ни-чему не верят… ни о чем не мыслят… Они вываливают из автобусов, они выпивают винца, они садятся обратно… «До свидания! мсье!»

Туристы никогда не увидят женщин, которых сковала цепями предсмертная агония!.. Однако, это три тысячи лет нашей кровавой истории!.. Туризм

же — это сплошной Эдем!..
— В раю красиво, мсье?
— Ах, да, я вернусь туда!
Те, кто не помер от кормежки, у кого мясо еще крепко держится на костях, чье сердце со-противлялось их ужасам… нужно, чтоб им поставили

клизму, чтобы гигиена снова стала прави-лом! В холодную воду, струя ледяной воды, как это бодрит!.. сторожевые псы завывают снару-жи! вся

свора! так нужно! чтобы заглушить вопли! потому что опять градом сыплются удары дубинок! но слабые здоровьем умирают в холодной воде! все

трясется и дрожит под струями хо-лодной воды! собаки снова лают! Я вам не говорю про одиночки, где кротко кончают самоубий-ством… вскрывают

вены… и умирают, успев издать последний вздох… никто об этом не узна-ет… и только завтра набросят полотно на тело… саван, отвезут на

вскрытие… но есть еще и вечные мученики! Вот, например, «повитуха» из 115-й!.. ее стенания перекрывают свору собак!.. и шпионка из 312-й!

любимое занятие тюремщиков! со скрежетом открывать двери их камер! и колотить дубинками, а они воют, орут, захлебываются… пока не замолчат…

вранг! вранг! вам прекрасно слышен свист дубинок!.

. грудь! бедра! я-то очень хорошо все слышу, я прослушиваю землю! Она звенит! Я слышу

все, приложив ухо к земле!.. Я не могу растянуться на койке, я вам рассказывал…я с нее падаю! табурет, вросший в задницу!.. Я сдираю

струпья, поднимаясь, когда они свистят, что настало утро… наконец-то утро, 5 часов утра… больше всего меня занимают звуки, исходящие из

моего брюха, наверное, это опять кишки, эти двенадцатидневные, двухнедельные запоры… натужные движения желудочного сока… Они мне ставят

клизму из кипящей воды и пятнадцати ампул экстракта «DD». А потом снова опускают в яму… Если б я не выпрашивал клизмы, я б подох от

непроходимости и заворота кишок!.. И тогда? Вы никогда бы не услышали моей песни! Этой томительной мелодии! Ми! до! до! соль/ никогда бы

не услышали! ни Лео, ни тетушку Эстрем!
Опять Хорек ломится в мою стену! Я его встречал в медпункте! Я каждый раз его встре-чал! каждый раз его встречаю! Он там завсегдатай, как и

я!
Чертова койка, ни к чему не пригодная, ты мне мешаешь! Ты разгоняешь всех Муз! а он орет! разрушитель Искусства! Гунн!
— Потряси меня, — просит она.
— Никого я не трясу! Ты прямо, как Людовик XV, этот черный Заседатель! эротика, вопре-ки всему!
К тому же Хорек срёт, где хочет! Он завонял зловонием скорую помощь! стульчак приле-гает плотно! вы думаете, амебиоз! У меня есть тысяча

тысяч причин, чтобы завидовать!.. ему!.. со стульчаком тоже! Я мог бы завидовать и Жюлю, писающему в свою тележку, когда пожелает! Я, со

своим табуретом на заднице, и помочиться не могу с удовольствием! О-ля-ля! нет! Попро-буйте сами! Но я не завидую! а он забрал у меня

Арлетт, я там не был, но я уверен!.. Я бы пред-почел не углубляться! Маленькая нежная любовь моя страдает! достаточно уже настрадалась от

моих гнусностей, тысячу раз больше меня! от моих идиотских патриотических выходок!
Они были заодно, Жюль и она! Это понятно… Одна маленькая неувязочка… Была еще эс-тетика, глина… была вся эта история с лепкой… лепка!..

лепка!.. было еще ожидание, сам не знаю чего?… Я подвожу итоги… его удачи… удача!.. тупик Трене… Наверное, нужно, чтоб я выложил вам все!..

что собрал!.. чтоб вы не сожалели о ваших «шести фунтах»! и о последних страницах послесловия! о последних «тридцати»!

Сказать ли им.
Что празднику — конец?
Ми! ре! ми! соль! ми!

«На соль»! Все на «соль»!
Он еще не установил свою печь для обжига! на два тона выше! соль… ми! ре! ми! соль! все, чего я хочу! О, но вам же нужны слова! Принято!

Принято! Сейчас!

Пусть ветром разнесет!

Вот оно!
Не было случая, чтобы Жюль не позавидовал моим видениям! остальные тоже! остальные камеры! все в страхе, что я сдохну!.. а они останутся!

Мучиться дальше! и гореть в печи! Жар! А! если б они знали Лили! стройную! гармонично сложенную! а ее улыбка! сияющая, как ни у кого

другого!

Я страдал всегда и буду дальше страдать, ясное дело!.. Я слышу, как дубасят заключенных! Я слышу совиное уханье! Я слышу сирены порта! но

все переношу стойко, я гармоничен, я — любезен… я знаю уловки!.. я вспоминаю о тайных договоренностях! Я думаю о Жюле, о Лили… о чем я

действительно сожалею, растянувшись на полу в камере, так это о том, что многого не повидал!.. я не очень настаивал, все было сделано до

меня, я только задыхался потом в дерьме!
Это гениальность рук! это гениальность!.. У него были руки, как у тестомеса, а я вцепился ему в глотку? я грыз его горло! Он опрокинулся! Я

хвастаюсь! Я хвастаюсь! У меня не руки ду-шителя… Я бы не смог его задушить… в-вяк! хрип! у меня руки рабочего!.

. У него были руки, как у тестомеса, а я вцепился ему в глотку? я грыз его горло! Он опрокинулся! Я

хвастаюсь! Я хвастаюсь! У меня не руки ду-шителя… Я бы не смог его задушить… в-вяк! хрип! у меня руки рабочего!.. идиота… но если б я

действительно полез! может, обеими руками я его и кончил бы?… Я бы схватил его за глот-ку!.. они бы оба получили наслаждение… Они

требовали… они хотели кончить… они меня дос-таточно провоцировали!.. Я б ему выцарапал глаза! потом придушил! Он меня достаточно обма-

нывал!.. она нарочно раздевалась под газовой горелкой… Я выколол бы ему глаза, тогда? Это история… пикантное положение!..

Я остановился на ласках… Вот… вот! на ласках!.. Я был возбужден, как все!.. вот и все… возбужден! клиент!.. жизнь идет… кровь течет… он

уводит…