— Помнишь, ты мне объяснял насчет театральных агентов? Не случалось тебе иметь дело по этой линии с неким Уотербери?
Китекэт задумался:
— Фамилия как будто бы знакомая. А как он выглядит?
— Неописуемо.
— Это мне мало что говорит. Театральные агенты все выглядят неописуемо. Но вот фамилию такую я, похоже, где-то слышал. Уотербери, Уотербери? Постой! Такой скользкий тип?
— Да, скользкий. Масленистый.
— А зовут его не Джас?
— Джас.
— Тогда я знаю, кого ты имеешь о виду. Сам я его никогда не встречал — он, наверно, еще не оперировал в те времена, когда я обивал пороги агентов, — но Фредди Уиджен и Богач Проссер мне о нем рассказывали.
— Да, он говорил, что они его друзья.
— Ну, он бы не стал этого утверждать, если бы услышал, как они о нем отзываются. Особенно Проссер. Джас Уотербери вытряс из него однажды две тысячи фунтов. Это меня поразило.
— Из Богача Проссера вытряс две тысячи? — переспросил я, недоумевая. Может быть, я ослышался? Богач Проссер — наш клубный миллионер, но всем хорошо известно, что у него невозможно вытянуть даже пятерку без хлороформа и наложения щипцов. Кто только не пытался, и все напрасно.
— Да, Фредди Уиджен мне говорил. По словам Фредди, если Джас Уотербери вторгся в чью-то жизнь, этот чело век может попрощаться по меньшей мере с половиной своего имущества.
Кто только не пытался, и все напрасно.
— Да, Фредди Уиджен мне говорил. По словам Фредди, если Джас Уотербери вторгся в чью-то жизнь, этот чело век может попрощаться по меньшей мере с половиной своего имущества. Он у тебя уже взял что-нибудь?
— Пятнадцать фунтов.
— Скажи спасибо, что не пятнадцать сотен.
Если вы сейчас подумали, что слова Китекэта посеяли у меня в душе беспокойство и дурные предчувствия, то вы не ошиблись. Наступил назначенный срок — три часа сорок пять минут — и застал Вустера расхаживающим по комнате с насупленными бровями. Одно дело, если бы засаленный театральный агент выставил на пару фунтов всего-навсего старину Фредди Уиджена, его может обобрать даже ребенок. Но чтобы деньги, да еще в таком колоссальном количестве, были изъяты у Богача Проссера, у которого в кошельке гнездится многодетная моль, это было выше моего понимания. Невероятно… Китекэт сказал, что толком ничего понять нельзя, потому что стоит Богачу Проссеру услышать имя Джаса Уотербери, он синеет с лица и начинает невразумительно брызгать слюной, но факт таков, что банковский счет Джаса возрос на эту сумму, а банковский счет Проссера, наоборот, на столько же уменьшился. Словом, я ощущал себя тем персонажем из романа тайн, который вдруг понимает, что против него сражается сам Спрут преступного мира, а как ускользнуть от его щупалец, понятия не имеет.
Однако вскоре Здравый Смысл ко мне возвратился, и я осознал, что напрасно так уж разволновался. Ничего подобного со мной случиться не может. Ну, допустим, Джас Уотербери попытается втянуть меня в какую-нибудь сомнительную сделку, чтобы потом исчезнуть, оставив меня, как говорится, с младенцем на руках, все равно у него ничего не выйдет, не на такого напал. Короче говоря, к тому моменту, когда у двери зазвонил звонок, Бертрам снова был самим собой.
Дверь открыл я, потому что у Дживса была выходная половина дня. Он раз в неделю складывает орудия своего труда и отправляется в клуб «Подсобник Ганимед» играть в бридж. Джас со своей племянницей переступили порог, а я остался стоять, разинув рот. Можно даже сказать, что на мгновенье я обалдел.
Последний раз я был на представлении пантомимы в довольно раннем детском возрасте и совершенно забыл, насколько упитанны бывают Царицы Фей. Вид Трикси Уотербери поразил меня, как удар тупым предметом по голове. С одного взгляда было понятно, почему критик из Лидса назвал ее «фигуристой милашкой». Ростом с меня, она стояла передо мной в белых носочках, выпирая во все стороны из короткого платьица, хлопала сияющими глазами и улыбалась ослепительной улыбкой. Прошло несколько мгновений, прежде чем я сумел выговорить «здравствуйте».
— Привет, привет, — сказал Джас Уотербери и с одобрительным видом осмотрелся. — Неплохая квартирка. Ручаюсь, дорого обходится содержать такую в порядке. Это мистер Вустер, Трикси. Будешь звать его Берти.
Царица Фей сказала, что, может быть, лучше «мой пупсик»? И Джас Уотербери горячо одобрил ее предложение.
— У публики пройдет на «ура», — кивнул он. — Что я говорил, а? Девочка в самый раз подходит на эту роль. Придаст исполнению легкий шик, вот увидите. Когда вы ожидаете свою даму?
— С минуты на минуту.
— Тогда надо подготовить мизансцену. При поднятии занавеса вы сидите вон в том кресле, на коленях у вас Трикси.
— Что-о?
По-видимому, он услышал в моем голосе ужас, потому что немного нахмурил свой сальный лоб.
— Мы же заботимся о качестве постановки, — строго указал он. — Для того чтобы сцена вышла убедительной, самое важное — это картинка.
Я нашел, что в его словах что-то есть. Сейчас не время для полумер. Я опустился в кресло. Не скажу, что я был вне себя от счастья, однако я сидел, и любимая фея города Уигана так шмякнулась мне на колени, что старое доброе кресло задрожало, как осина.
Я опустился в кресло. Не скажу, что я был вне себя от счастья, однако я сидел, и любимая фея города Уигана так шмякнулась мне на колени, что старое доброе кресло задрожало, как осина. И едва она успела прильнуть к моей груди, как раздался звонок в дверь.
— Занавес поднимается! — провозгласил Джас Уотербери. — А ну-ка выдай страстное объятие. Трикси, да на всю катушку.