— У меня отель в Тулузе. Я должна вернуться.
— Жаль. Но ты приезжай еще…
Он дал мне рекламную листовку общежития, проводил до дверей и там, уже на пороге, обхватил своими лапами за плечи, прижал мою голову к своему животу, сильно потрепал по затылку:
— Счастливого пути, маленькая русская!
И расцеловал в обе щеки.
***
Я отправилась бродить по Фуа. Времени до поезда было еще много. Я купила еще одну фотопленку и бесконечно фотографировала узкие улицы, восходящие к скале или сбегающие к реке Арьеж, лавочки, кафе, фонтаны. И всегда, так или иначе, в просвете мелькал замок графов Фуа — заботливый, чуткий, любящий страж этого небольшого и светлого городка.
Ах, как разговаривают в Фуа! Россиниевские речитативы, выпевание, подхватывающее фразу, едва лишь она отзвучала в устах партнера — растянутые гласные, особенно в конце фразы — все немые «е» произносятся и тянутся, чтобы у собеседника была возможность потянуть дальше эту бесконечную ленту пения-говорения, не обрывая ее.
Я забрела (естественно!) в книжный магазин, где и купила книгу «Симон де Монфор и драма катаров».
И снова — бесконечное кружение по Фуа… Наконец, я стала искать вокзал (правильно — «гар», но в Лангедоке произносят «гаре»). Заглянула в дом к одной доброй тетушке, спросила — правильно ли иду. Тетушка захлопотала, пригласила к себе, с балкона показала, где находится вокзал: я шла правильно, но только по другому берегу реки Арьеж и мне надо было возвращаться и переходить мост. Тетушкина дворняжка радостно встала на меня лапами.
Тетушка спросила, откуда я родом. «Из России». — «Ай, какое безобразие: русская и не говоришь по-французски. Милочка, русские — они просто ОБЯЗАНЫ говорить по-французски…»
Она забралась в холодильник и вытащила две коробочки сока, апельсинового и яблочного. Обыкновенные коробочки, у нас такие продают в каждом ларьке. «Возьми-ка, а то захочешь пить…»
Умытая ее добротой, как живой водой, ушла — по пыльной дороге, мимо заборов и закрытых от жары ставней, по берегу быстрой горной речки Арьеж, снова к замку Фуа, к мосту, а там — по рельсам, к вокзалу, к поезду, увозящему меня в Тулузу — в Тулузу из Фуа, где все были так добры ко мне и где (как, безусловно, врал директор общежития) меня будут с радостью ждать, когда бы я ни вернулась…
***
Я в Тулузе.
Я — дома.
Мой прекрасный южный город. В просвет улицы св. Бернарда, выходящей на Страсбургский бульвар, видна башня Сен-Сернена. Там — мой дом. Мой дом в Тулузе.
***
Мое окно, звон с собора, початая бутылка красного вина, купленная в соседней лавочке и откупоренная ключами (то есть варварски). Пью вино, слушаю тихое гудение счастья где-то там, за ребрами, где помещается таинственная утроба души.
***
Вечером, облачившись в длинное платье, иду в собор Сен-Сернен. Я немного робею: у нас бы женщину без платка из церкви выгнали со скандалом. Однако бояться нечего: я пришла не к мессе. По собору бродят туристы, в том числе дамы в шортах. Единственное, о чем предупреждают объявления а каждом углу: просьба соблюдать тишину из уважения к святости этих мест.
Полукруглые арки, затхловатый («склепный») воздух, высокий потолок — еще не готика, уже не романика — розоватые стены.
Медленно иду вдоль стен. У меня много времени. Я хочу почувствовать тот давний Сен-Сернен, но все время меня отвлекают посторонние мысли. Слишком уж вписан этот собор в современную студенческую жизнь: на его ступеньках постоянно сидят студенты, читают, разговаривают. Я и сама потом вечерами там сидела с блокнотом на коленях, утыкаясь то в свои записи, то в блекнущее небо.
«Близорукое тулузское небо» — перефразируя Мандельштама.
Образы святых — статуи, барельефы. Длиннющие белые свечи по 5 и 10 франков. И вот, на одной стене, ближе к выходу, — маленькое потрясение: русская икона Богородицы.
За 10 франков купила входной билет и вошла в «Crypte»: круговой обход всех часовен собора, паломничество, которое совершают все, кто останавливался в Тулузе по пути к Иакову Компостельскому. Можно спуститься в подземелье, где, выхваченные лампами, видны образы святых, плотников, воинов, монахов (резное дерево или резной камень — уже не вспомню, потому что помню только их простые и выразительные лица). Там, под балдахином, установленным в 18 веке, в ларце покоится главная святыня собора — мощи св. Сатурнина.
В помещении тихо, затхло, холодно, спокойно. Полумузейная-полуцерковная святость: тишина, древность, благоговение, любопытство, руками не трогать, одновременно и разрешено и запрещено.
При покупке билета мне выдали также схему расположения капелл с текстом на всех европейских языках, так что я могла углубиться в немецкий вариант и по цифиркам определить, какой именно святой глядит на меня из полумрака. Но в этом было бы что-то очень американское: вбить в мозги, не переваривая, как можно больше информации, которую потом мгновенно забыть. Поэтому я не стала этого делать, а вместо того медленно обошла все капеллы, мысленно заменяя лампы факелами и свечами.
Сен- Сернен -средоточие доброты, света, любви. Лучше всего к нему подходят затасканные слова «духовный центр» — но это именно так. Я постоянно чувствовала рядом его благое присутствие.