— Да и с минимизатором ничего бы не получилось, — сказала Алиса. — Пашка не может вместе с Женечкой улететь с Земли, потому что у нас послезавтра контрольная по генетике, а Светлана сказала, что если Пашка ее не напишет по-человечески, то не видать ему летнего путешествия как своих ушей.
— Тогда что же он сделал? — в отчаянии воскликнул Селезнев.
Алиса понимала, что отец прав — получалась неувязка. Что же понадобилось медвежонку Женечке от Пашки Гераскина?
— Что мы знаем об этом медвежонке? — спросил Громозека. — О его способностях и странностях? Не может быть, чтобы вы ничего не заметили.
— Я заметила! — воскликнула Алиса. — Только для этого мне нужно позвонить Елене Федоровне.
— Зачем? — спросил папа.
— А затем, что в Космозо случались некоторые незначительные события, которые не получили объяснения, — сказала Алиса.
— Какие? — спросил отец, встревожившись.
— Например, пожар у крикуш. Или тот случай, когда тигрокрыс чуть не подавился граблями. Или когда Елена Федоровна одному глупому человеку хотела голову проломить.
— Что? — удивился отец.
Оказывается, о последнем событии он даже не знал.
Алиса уже набрала номер Елены Федоровны. Та словно ждала звонка.
— Что случилось? — спросила она. — Что он еще натворил?
— Вы кого имеете в виду? — спросил Громозека.
И Елена Федоровна, которой не приходилось встречать его раньше, не догадалась, что это профессор археологии и знаменитый ученый, она увидела слоноподобного осьминога или спрутоподобного слонопотама. И от страха выключила видеофон.
— Теперь ты немного подождешь, — сказала Алиса. — А я сама с ней поговорю.
Оба детеныша Громозеки высунулись из его карманов и принялись возмущаться поведением людей.
— Как можно? Как можно? — кричали они. — Наш папочка самый красивый. Мы не позволим, мы не допустим!
Громозеке пришлось заткнуть головки малышей в карманы и застегнуть карманы на «молнию».
Со второго раза Алиса дозвонилась Елене Федоровне. Та уже поняла, что проявила невежливость, и потому чувствовала себя виноватой. Громозека-то обиделся, отошел от видеофона и даже повернулся к нему спиной.
— Елена Федоровна, что-то случилось с вашим медвежонком, — сказала Алиса. — Даже не что-то, а он сбежал.
— Я этого ждала! — вздохнула пожилая женщина.
— Но если ждали, почему не сообщили директору Космозо? — поинтересовался профессор Селезнев.
— Так я думала, что рехнулась, — призналась Елена Федоровна. — С одной стороны, я не встречала никого милее и тише нашего питомца, а вот с другой стороны…
— Он не всегда был таким, каким казался окружающим? — спросила Алиса.
— Вот именно. Всем казался, а на меня внимания не обращал, потому что думал, что никто не поверит старой глупой бабке. То оскалится, то укусит, то ямку выроет на моей дороге, чтобы я ногу сломала, то испугает исподтишка… В общем, натерпелась я с ним!
— А вот тот случай, когда тигрокрыс грабли жевал…
— А я ничего не видела!
— Как же не видели! — снова вмешался отец. — Вы же с животным гуляли по дорожке.
— Гулять гуляла, а ничего не видела.
— Пускай женщина объяснится, — произнес, разворачиваясь, Громозека.
— Я долго голову ломала, — сказала Елена Федоровна, — но ничего не вспомнила. Как будто проспала самое важное.
— А второй случай? Когда вольер крикуш сгорел?
— Тоже загадка! — воскликнула женщина. — Ничего не помню.
— И случай с шалуном-посетителем?
— Совсем уж непонятно. Вроде бы присутствовала, должна была все видеть — и не видела.
— Пожалуйста, Елена Федоровна, расскажите нам об этом подробнее, — взмолилась Алиса. — Нам это очень важно!
— Алиса права, — поддержал Громозека. — Я вас очень прошу!
— Но я мало что могу рассказать, — ответила Елена Федоровна. — Я ничего не помню! То есть я помню, как мы шли и как мы смотрели на тигрокрыса, а он скалился на Женечку, а потом… потом какой-то провал в памяти, и я уже вижу только, как тигрокрыс давится этими граблями, а медвежонок улыбается…
— Улыбается? — переспросил профессор.
— А у меня внутри было так тепло-тепло, как будто случилась большая радость. — Елена Федоровна виновато опустила голову. Она, конечно же, понимала, что нормальному человеку, а тем более сотруднику зоопарка не может быть тепло и хорошо, если какому-нибудь животному плохо и больно. Но воспоминание было таким приятным!
— Скажите, — спросил Громозека, — а когда загорелись эти…
— Крикуши? Точно так же, — ответила Елена Федоровна. — Я помню, что было до пожара, а потом помню сам пожар. А вот что было… как он начался — не припоминаю.
— И, конечно же, не помните, как ударили молодого человека?
— Я не могла ударить человека! Это недоразумение! Я даже муху не могу прихлопнуть!
— Не помните?
— Не помню!
— Спасибо, Елена Федоровна, — сказал отец.
— Мне подавать заявление об уходе? — спросила женщина.
— Почему же? — удивился отец. — Вы хороший работник и любите животных.
— Но ведь я замешана в таких грязных историях!
— Ах, Елена Федоровна! — сказал тогда директор Селезнев. — Вы же все давно поняли, только сами себе не смеете признаться, потому что жалеете медвежонка. Вы же понимаете, что каким-то образом он замешан в этих каверзах!
— Нет, я отказываюсь в это верить! — воскликнула Елена Федоровна сквозь слезы. — Простите, я больше не могу…