I
Жил-был Фип.
Правду сказать, жил он еще так недолго, что даже сам и не знал, кем он был.
А был он инкубаторным цыпленком трех дней от роду — маленьким, желтым, пушистым комочком на тоненьких ножках и с тоненьким голоском: «Фип! Фип!»
Вместе с тысячами — если тебя интересуют цифры, могу сказать точно: вместе с 39312 (знаешь, как это произносится? С тридцатью девятью тысячами тремястами двенадцатью) — братьями и сестрами он появился на свет в огромном здании, на котором красовалась вывеска: «Птицефабрика Э 2».
Появился на свет — так, пожалуй, можно сказать, хотя было там не так-то уж и светло. Правда, там было тепло; но не было ни солнца, ни неба, ни земли, ни травы, ни ветра — словом, ни природы, ни погоды!
Но Фип ни капельки из-за этого не огорчался! Ведь он и не подозревал, что на свете бывают такие вещи, как природа, погода, небо, солнце, земля и так далее. Что греха таить, знал он маловато, а умел еще меньше.
И все-таки он весело поклевывал вкусную кашку из молотых зерен, косточек, червячков и тому подобного (называется это кормовой смесью) и весело попискивал своим тоненьким голоском: «Фип!»
Уж это-то он умел.
И так продолжалось — ты не забыл — ровно три дня.
А на четвертый день поутру его посадили в картонную коробочку, где уже сидело 35 (тридцать пять) его братьев и сестер — таких же, как Фип, желтеньких и пушистых, и так же перепуганных. Все они, включая Фипа, пищали изо всех сил.
Но, как известно, писк обычно мало помогает.
Не помог он и нашим цыплятам. Их коробку погрузили в кузов маленького автомобиля «пикапа», где было совсем темно и не очень-то приятно пахло и где уже стояло множество таких же картонных коробок, — все они тоже отчаянно пищали. Но тут что-то громко зафыркало, затарахтело, зарычало: цыплята почувствовали, что все куда-то едет, едет, едет… и запищали еще громче, но, так как они сами не слышали собственного писка, им скоро пришлось перестать.
Грузовичок вскоре остановился, и шофер начал передавать притихшие коробочки в руки какой-то тете.
Тетя, кстати сказать, была очень миловидная (то есть на нее было приятно смотреть).
И шофер на нее так засмотрелся, что даже не заметил, как из одной коробочки полетел на траву желтый пушистый комочек.
Это был Фип.
II
Не от страха (испугаться он не успел), а, наверное, просто от неожиданности (ведь он еще никогда не летал) Фип потерял сознание: он закрыл глаза и как будто заснул.
Но когда он пришел в себя и открыл глаза, он испугался по-настоящему: прямо над ним нависла чья-то огромная страшная морда с большими зубами. Бедный Фип не знал, что делать. Он было вскочил на ноги, но они у него тут же подкосились; он снова зажмурился, но так было еще страшней…
Все это случилось с ним только потому, что он так мало знал; знай он чуть побольше, он бы понял, что эта страшная, как ему показалось, морда принадлежит веселому, добродушному и любопытному Жеребенку.
— И-го-го! Тебя как звать? — спросил Жеребенок, и спросил так приветливо, что даже Фип как-то сразу начал понимать, что бояться вроде бы нечего.
— Фип, — ответил Фип.
— Ага-га! Фип, понял! — сказал Жеребенок (тут-то Фип и получил свое имя). — А откуда ты взялся, Фип?
— Не знаю! — честно ответил Фип.
— Иги-ги, потерялся! — сообщил сообразительный Жеребенок. — А что делать будешь?
— Не знаю… — опять признался Фип.
— Ага-га! А я знаю! Будешь своих искать!
— Каких своих? — слабо спросил ничего не понимающий Фип.
Жеребенок тоненько заржал.
— Вот чудак! Своих не знает! Ты ведь кто? Птица! Значит, и твои — птицы! Мои свои — лошади, а твои свои — птицы!
— А кто это — птицы? — заинтересовался Фип. Почему-то это слово ему понравилось.
— Иго-го! Птицы — это, брат… Ну, птички, понял?
— Не понял, — признался Фип.
— Ну, такие, с этими… с крыльями… Ну, которые по воздуху бегают быстро-быстро! Еще говорят… Ага, вспомнил! Которые летают! — с удовольствием повторил Жеребенок. Ему было приятно, что он вспомнил такое трудное слово.
Интересная и содержательная беседа продолжалась бы, возможно, еще долго, но в это время кто-то из своих Жеребенка призывно заржал (неподалеку паслось несколько лошадей), и Жеребенок, крикнув:
— Бегу, мама! — понесся прочь, успев на прощание только предупредить Фипа: — Ищи своих, а то совсем пропадешь!
III
Фип встал на ноги и осмотрелся. Какой огромный, яркий, шумный мир окружал его! Зеленый-зеленый луг, синее-синее небо, а там, в небе, что-то ослепительно золотое — Фип было глянул и поскорей снова зажмурился… А как тепло, какие чудесные запахи, какой ласковый ветерок! От ветерка чуть колышется зеленая трава — такая высокая, что не только Фипу можно спрятаться в ней с головой, — и важно покачивают хорошенькими головками цветы. Их так много, они такие разные! Желтые, красные, белые, лиловые… И повсюду, куда ни глянь, — птицы. Они то перелетают с цветка на цветок, с травинки на травинку, то подолгу вьются в воздухе на одном месте, то стремительно, с жужжанием проносятся у Фипа над самой головой.
«Ну, тут я не пропаду, — радостно подумал Фип. — Сколько своих!»