Таня Гроттер и проклятие некромага

Автор: Дмитрий Емец

Жанр: Детская литература

Год: 2012 год

,,,

Дмитрий Емец. Таня Гроттер и проклятие некромага

Таня Гроттер — 12

Глава 1

ТАЙНЫ ОПТОМ И В РОЗНИЦУ

В жизни всегда масса причин, чтобы не делать чего-то: не бороться, не рисковать, поджать лапки и скиснуть, когда нужно бороться и достигать. Всегда вперед! Разочарование от НЕСДЕЛАННОГО — самое большое разочарование.
Личные записи Сарданапала Черноморова
Состояние между сном и бодрствованием маги называют «прозорливым предутрием». Именно в этот короткий час приходят ответы на вопросы, которые мучительно задаешь себе днем.

И вот в то октябрьское предутрие, когда мы начинаем свой рассказ, Таня внезапно поняла, что относительному и хрупкому душевному равновесию, которым она гордилась последний месяц, этому доказательству своей окончательной взрослости, наступил конец. Осознав это, Таня открыла глаза и, не двигаясь, долго смотрела в потолок. Во дворе Тибидохса глухо перекликались циклопы.

Ночью мавки опять прорывались из подземного тоннеля в парке, и Поклеп принял все меры предосторожности. В общем, обычное раннее утро обычного осеннего дня.

Заснуть Таня уже не смогла. Ей стал мерещиться толстый черный кот, который вспрыгнул к ней на грудь, поднял морду и улыбнулся многозначительной, совсем не кошачьей улыбкой. Улыбка кота напомнила Тане чью-то очень знакомую улыбку.

— Чушь! — сказала Таня.

Она рывком села и произнесла заклинание. В комнате вспыхнул свет. Не позволяя себе долго раскачиваться, Таня стала готовиться к аспирантским экзаменам.

«Таня, ты обязательно должна прочитать Онуфрия Приплюснутого «Слова, которые убивают». Только не оставляй книгу на ночь открытой. Там по страницам блуждает автор, а это не для слабонервных», — сказал ей вчера Сарданапал.

Ознакомившись с сочинениями Онуфрия, Таня отправилась на завтрак. По дороге она привычно забарабанила в комнату Ягуна. Играющий комментатор последнее время вечно просыпал завтраки. Исключением были случаи, когда он не ложился вообще. Но после бессонной ночи у Ягуна обычно не бывало аппетита. Он ложкой прокапывал в каше траншеи и требовал, чтобы вместо солдат в них засадили кусочки соленого огурца или ветчины.

— Не входите, умоляю! Я смущаюсь! Дайте хоть в одеяло закутаться! — сразу после стука раздался из-за двери панический вопль Ягуна.

Таня собралась ждать, но тут дверь распахнулась, и на пороге вырос играющий комментатор во влажном драконбольном комбинезоне. Заметно было, что он только что откуда-то прилетел.

— Не смешно. Что, опять не ложился? — спросила Таня.

— Видишь ли, я надумал наскоро поменять в пылесосе свечи. Поменял свечи, решил попутно посмотреть реактивный усилитель. И свернул там одно крепление… Ну и пошло-поехало. А потом, конечно, пришлось полетать, чтобы проверить, все ли нормально. И снова, понимаешь, движок троит!

— Ягун, тебе никогда не приходило в голову, что техника ломается только у тех, кто ее чинит?

— Да ну… Хочешь новую экзаменационную задачку? Встречаются в лесу два чувака. Уровень маги ческого мастерства одинаковый, боевой опыт тоже одинаковый. Короче, все примерно равное. У первого — молот Перуна, у другого — трезубец Посейдона. Оружие, ясный перец, непобедимое, круче нет. Первый чувак — в нагруднике Зевса, у второго чувака доспехов нет, зато на шее амулет — пятка Ахилла. Начинается бой. Удары нанесены одновременно. Кто кого замесит?

Таня пожала плечами.

— Да никто никого. Трезубец Посейдона не посягнет на мага в нагруднике Зевса. Это дружественные артефакты. А молот Перуна не тронет некромага.

— А как ты докажешь, что второй некромаг? — разочарованно спросил Ягун.

— Никто, кроме некромага, костей на себе таскать не будет. Они из него силы высосут. Пятка Ахилла — это кость. Что, неправильно?

— Да правильно, — кивнул Ягун. — Я тоже сразу догадался. А третьекурсники почти все засыпались. Вот что значит новая школа.

По дороге в Зал Двух Стихий Таня и Ягун встретили Сарданапала. Академик поклонился немного на старомодный манер и хотел пройти.

— Постойте! Академик, можно вопрос — милый и ненавязчивый, как я сам? — внезапно завопил Ягун. Сарданапал остановился.

— Нет. Никаких новых вопросов, особенно милых и ненавязчивых, как ты! — ответил он.

— А я новых и не задаю. Помните вчерашний мой вопрос? «Да» или «нет»?

— Разве я вчера не сказал «нет»?

— Ну позязя! Не за себя же прошу! Хотите я на колени встану, а Танька вас поцелует и зайчиком попрыгает?

— Че-е-его? — возмутилась Таня, которая вообще не понимала, о чем Ягун просит Сарданапала. Сарданапал поморщился. Совершенно ясно, что Ягун не отстанет.

— Опять та же песня! Ну хорошо… Если Ягге поручится, что все будет более-менее цивильно… — нерешительно начал академик.

— Ура! Считайте, что она уже поручилась! — завопил Ягун. Сарданапал понял, что ошибся и выбрал не тот рычаг.

— Э-э… Ну да… Хотя учти, если Медузия или Зуби откажут… — осторожно продолжил он. -Они откажут, только если с ними советоваться. Когда все свалятся на голову, отказывать будет поздно. И потом, разве вы не глава школы? Разве ваше мужское авторитетное слово не есть закон для нас всех? — надув щеки, сказал Ягун.

Академик устало махнул рукой, буркнул что-то про юродство и ушел.

— И почему это я должна была прыгать зайчиком? — мрачно спросила у Ягуна Таня.

— Ты что, забыла? Я выполнял просьбу Шурасика. Старине Шурасику завтра двадцать лет. Душа его жаждет праздника. А моя душа жаждет шумной толпы контуженных однокурсников.

Таня задумчиво кивнула. Собрать вместе весь курс — что может быть лучше. И Ванька, возможно, выберется.

— Танька, прости, я должен бежать! — спохватился Ягун.

— А завтрак?

— Я забыл сделать одну штуку. Захвати мне чего-нибудь мясного, но чтобы оно не шевелило лапками. Ладно? Ну пока!

И Ягун умчался, паря на ушах, как на крыльях любви. У него вечно были всякие «пылесосные» дела-делишки: понестись туда-то, договориться с тем-то, чтобы тот повел к какому-то своему знакомому смотреть клапана или менять присадку на новую трубу. Причем, зачем нужен тот, первый посредник и почему нельзя связаться сразу, напрямую, Тане было глубоко непонятно.

Однако бегательная система явно имела свои бонусы, потому что, несмотря на то что Ягун вечно сидел без дырок от бублика, пылесос у него был самый навороченный в Тибидохсе. Местные же русалки, на чешую которых играющий комментатор постоянно зарился, боялись Ягуна до дрожи. Исключение составляла Милюля, которая мало того, что сама никого не боялась, ее еще и боялся грозный Поклеп. «Подхвостник!» — называл его Ягун с учетом того, что каблуки у русалки по известным причинам отсутствовали.
* * *
Ближе к обеду стало окончательно ясно, что Медузия и Великая Зуби не то чтобы согласны принять в Тибидохсе всю ораву, но вроде как активно и не возражают. Другими словами, это было скорее «да», чем «нет».

— Мигом всех обзваниваем! Надо ковать железо, чтобы было, что сдать в металлолом! — велел Ягун.

— Мигом всех обзваниваем! Надо ковать железо, чтобы было, что сдать в металлолом! — велел Ягун.

Таня вздохнула и послушно принялась ковать железо. Когда белая дымка на экране зудильника рассеялась, Таня увидела Гробыню. Склепова томно возлежала на диване, закинув ноги на спинку. Гуня массировал ей ступни. При этом вид у него был такой суровый, будто он сейчас озвереет и поотрывает Склеповой все пальцы на ногах. Хотя, если вдуматься, у Гуни всегда был такой вид. И тем не менее Гробыня до сих пор была жива.

— О, Гроттерша! Снова ты, бешеная сиротка! Никакого покоя! Никакой личной жизни! — сказала Склепова будничным голосом.

Таня обиделась. Можно было подумать, что в последний раз они разговаривали не несколько месяцев назад, а только вчера.

— Прости! Я, кажется, помешала!

— Ты всегда мешаешь, и я всегда тебя терплю!.. Трудись, трудись, Глом! Не тебе звонят!..

— Что-то у тебя дымно в комнате! — сказала Таня, принюхиваясь. Зудильник неплохо передавал запахи.

— А то! — сказала Гробыня. — А кто виноват? Все он, тиран и деспот! Вообрази, этот индивид поспорил со мной, что я, если постараюсь, способна приготовить яичницу. Вот и проспорил. Пожарники уехали четверть часа назад.

— Она пыталась жарить яйца огнедышащим заклинанием! В доме! Где шторы! Бумага! Деревянные стулья! — злобно крикнул Гуня и дернул Гробыню за большой палец.

Склепова ойкнула и швырнула в Гуню подушкой. Гуня поймал подушку и бросил обратно. Гробыня кинула в него кремом и лягнула ногой. В ответ Гломов, пыхтя, перевернул диван и сбросил Гробыню на пол. Потом уселся сверху и принялся методично душить. Гробыня не особенно сопротивлялась. Судя по всему, это была такая мирная семейная игра.

— Слушайте, вы явно заняты! Давайте я позвоню через час! — вежливо предложила Таня.

Гробыня замычала. Подняв руку с перстнем, она ужалила Гломова искрой в нос и, освободившись, плюхнулась в кресло.

— Нет уж, Гроттерша! Говори сейчас, чего тебе надо. Через час я буду уже на кладбище.

— ГДЕ? — испугалась Таня.

— Где слышала! У нас теперь контроль и учет, сиротка! За все личная ответственность! Эти тупые вурдалаки уже дважды раскапывали не ту могилу и приводили на эфир кого попало. Грызианка визжит, как фурия, и плюется кислотой. Чуть какая накладка — виноват всегда тот, кто молод, красив и талантлив. Ну а прав, понятно, тот, кто стар, безобразен и бездарен! — сказала Склепова.

Судя по всему, она давно уже распределила все роли.

— Не буду тебя задерживать. Я только хотела пригласить вас на день рождения! Завтра, в шесть вечера. В Тибидохсе, — сказала Таня.

Гробыня подняла брови. Ее глаза так и остались разными. Один был голубой и наивный, а другой смотрел хитрой монгольской щелочкой.

— Ты что, собралась рождаться два раза в году? Дело, конечно, твое, Гроттерша, но сильно не увлекайся.

— Я в курсе, когда я родилась. Я приглашаю вас на день рождения Шурасика. Ему двадцать лет. Первый сознательный юбилей и все такое, — пояснила Таня.

Склепова хмыкнула.

— Что, Шурасику уже двадцатник? Это круто! А Сарделькокопал дал согласие на бучу по этому поводу?

— Дал. Под поручительство Ягге и Соловья, что крышу сорвет только у нас, а не у Большой Башни.

— Мудро. Ответственность — это та же шоколадка. Ее лучше разделить на всех… — оценила Гробыня. — Еще вопрос: а чего Шурасик сам меня не пригласил?

— Шурасик прилетает из Магфорда.

— Еще вопрос: а чего Шурасик сам меня не пригласил?

— Шурасик прилетает из Магфорда. Он очень занят и просил нас с Ягуном все организовать, — пояснила Таня.

— А, ну да! Магфорд! — небрежно вспомнила Гробыня. — Шурасик же теперь важная шишка на важной елке! Интеллектуальная подпорка для тупого ректора! Его глаза, мозг и язык!..

— Так вы будете или нет?

Гробыня задумалась.

— Гуня, у нас завтра есть передача?

Гломов мрачно замотал головой.

— Мой негритенок-секретарь подтверждает, что передачи нет. Ну так и быть: мы припремся. Оркестр, надеюсь, будет?

— И оркестр, и расстрельная команда, — пообещала Таня.

Склепова усмехнулась. Большой бульдозер великодушно не заметил наезда маленькой машинки.

— Ну и славно! Ждите нас! Сарделькокопалу, Клепе и прочим Медузиям привет! — сказала Гробыня.

Щелчком пальцев она притянула к себе зудильник и метко запустила им в Гуню. Экран погас. Таня отметила, что имя Медузия Склепова особенно не уродовала. И очень дальновидно. Щенок, даже самый отважный, всегда должен знать, на какую собаку тявкать можно, а где лучше взять смысловую паузу.
* * *
После Гробыни Таня обзвонила и остальных по списку. Жикин подскочил к зудильнику сразу. Узнать в нем прежнего красавчика было нелегко. Левая скула раздулась, отчего глаз казался маленьким. С другой стороны, на фингал это походило мало. Желвак вздулся не там, где это обычно бывает после драки, а ближе к носу.

«Сглазил, небось, кто-то. И правильно. Нечего обманывать юных ведьмочек», — решила Таня не без злорадства.

Жикин узнал Таню и заметался. Если он и ждал чьего-то звонка, то не ее.

— Чего тебе надо? Перезвони мне через минуту! — крикнул он Тане и отключился.

Экран зудильника еще не успел погаснуть, когда Таня заметила, что Жикин сорвал со спинки кресла пиджак и суетливо накрыл им нечто, лежащее на столе. Таня не разглядела, что именно. По правде говоря, жикинские секреты ее занимали мало. Маги умеют уважать чужие тайны. У них и своих тайн более чем достаточно. Она дала Жикину две минуты закончить все дела и перезвонила снова.

На этот раз Жикин ответил после третьего звонка и уставился на Таню с бараньим выражением. Все, что было на столе, успело исчезнуть, включая пиджак.

— Ну? Чего? Какая информация? — спросил он сердито.

Предположить, что Гроттер могла позвонить ему просто так, без определенной цели, Жорик не смог бы и в бреду. Таня передала ему приглашение Шурасика. Жикин сухо пообещал, что будет, и отключился, не прощаясь. С Таней Жикин никогда не притворялся любезным. Ее бы это не обмануло, да и самому Жикину было совершенно не нужно. «Странная штука — жизнь. Я и Жорик даже обидеть друг друга не смогли бы. Мы не просто разные. Мы существуем в разных вселенных», — подумала Таня, глядя на опустевший экран, продолжавший тихо мерцать.

После Жикина она набрала Горьянову, решив сделать все неприятные звонки, а затем переходить к приятным. Вообще-то звонок Горьянову по жребию выпал Ягуну, но хитрый Ягун обменял его на звонок Бейбарсову и Зализиной, который выпал уже самой Тане.

Горьянов обнаружился в грязноватой конюшне. За металлической сеткой скорбно жевали сено пегасы. Вид у них был замученный, крылья хилые, с болячками. Все пегасы были либо слишком молодые и неокрепшие, либо старые и заезженные. Таня, как ученица Тарараха, отметила это сразу.

— А, Танька! Как ты, мать? — заорал Горьянов с несвойственной ему бодростью. Прежде он разговаривал исключительно умирающим голосом.

Прежде он разговаривал исключительно умирающим голосом.

— Мать нормально. А ты как, отец? — спросила Таня, размышляя, не стукнулся ли Демьян недавно головой.

Горьянов немедленно принялся хорохориться и рассказывать, как круто у него идут дела. -Занимаюсь, понимаешь, организацией скачек! Все призовые пегасы мои! Нужны будут деньги — ты только заикнись! — заявил он.

— Я уже сейчас заикнулась! Куда к тебе прилететь за деньгами? Вылетаю немедленно, только контрабас достану! — с энтузиазмом вызвалась Таня.

Как она и ожидала, больше к этой теме Горьянов не возвращался да и адресочка, куда прилетать, не оставил. Воротничок рубашки у него был грязный, а перстень с магическим бриллиантом, который он ей невзначай показал, явно фальшивый. Кроме того, Горьянов определенно начинал лысеть. Учитывая, что ему было всего девятнадцать, это заставляло задуматься, что будет лет через десять.

— Я тут босс! Хозяин конюшни! — сообщил Горьянов, но как-то не слишком громко.

— Рада за тебя! Большому кораблю — судьбу «Титаника»! — сказала Таня.

Мимо прошел молодой косолапый вампир с двумя ведрами воды. Вампир бесцеремонно толкнул Горьянова ведром и заорал, чтобы Демьян тут не шлялся и валил отсюда, потому что от него вода в ведрах портится. Горьянов испуганно шарахнулся. Вампир проследовал дальше. Пегасы испуганно шарахались от него и отдергивали морды от кормушек, ощущая кровососа.

— Кто это? — спросила Таня.

— Э-э… Младший конюх! Я позволяю сотрудникам независимое поведение, если они профессионалы. Лошади его обожают. Души в нем не чают! — пояснил Демьян Тане, убедившись, что вампир отошел достаточно далеко.

— И правильно делают. У вампиров нет души, — сказала Таня.

Горьянов смутился. Таня пожалела, что одернула его. Если не давать мужчине хотя бы изредка хорохориться, он совсем захиреет.

— Демьян! Завтра у Шурасика день рождения! В шесть часов в Тибидохсе! Ты сможешь? — спросила она очень ласково.

Горьянов снова заважничал. Достал из кармана исписанный блокнот и стал перелистывать страницы.

— Я жутко занят. Сумасшедший график. На много недель вперед все забито… Секретарша просто оборзела!

— Жалко. Ну ничего. Я скажу Шурасику, что ты не можешь. Думаю, он поймет, — сказала Таня. Горьянов испугался.

— Стой, не надо! Когда ты говоришь? В шесть?.. Хм… Я попытаюсь вырваться, хотя, возможно, опоздаю. Вы уж там не скучайте без меня, лады?

Таня пообещала, что скучать они не будут. После Демьяна она позвонила Верке Попугаевой и Дусе Пупсиковой. Обе подруги оказались вместе, поэтому вполне хватило одного звонка.

— Как дела, Тань? Ой, я так рада, так рада! Что у тебя нового? — защебетала Пупсикова.

— Что у нее может быть нового? Играет в драконбол. Зубрит ветеринарную магию. А в личном: Бейбарсов, Ванька, Пуппер — все та же карусель, — хмуро перебила ее Верка.

Ее нос беспокойно ерзал, точно и через экран пытался вынюхать, как там и чего. «Вот собака!» — подумала Таня.

— В драконбол действительно играю. Вернулась в команду, — сказала она сухо.

— А что у тебя с контрабасом? Он у тебя заболел, что ли? — насмешливо поинтересовалась Дуся Пупсикова, вновь показываясь на экране зудильника рядом с Попугаевой.

— Кто заболел?

Таня невольно оглянулась на кровать, на которой, точно спящий человек, укрытый до половины одеялом, лежал ее контрабас.

— Ты его случайно кашкой не кормишь? — продолжала язвить Верка.

Несмотря на очевидную глупость вопроса, Таня смутилась. Она относилась к своему инструменту как к одушевленному существу. Порой даже засыпала, обнимая его, как любимую собаку. Рядом с контрабасом валялись растрепанные ноты. Таня в очередной раз пыталась научиться не только летать на контрабасе, но и играть на нем. Сарданапал как-то мельком упомянул, что в звучании струн контрабаса скрыта уникальная магия. Капризная, тонкая, своенравная, она гораздо сильнее магии обычных заклинаний. Вот только подобрать к ней ключик совсем непросто.

— Никто никогда не владел этой магией. Только твой отец и дед. Но и они едва ли продвинулись дальше первой страницы, — сказал академик.

После Попугаевой и Пупсиковой Таня позвонила Семь-Пень-Дыру. Вместо Пня на экране зудильника появился его морок, сотворенный, должно быть, из кучи пыли простым щелчком пальцев и парой искр.

— Вы говорите с автоответчиком! Я обязательно передам ваше сообщение хозяину! Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение после третьего удара головой об стол! — сказал он.

Пока Таня размышляла, от кого конкретно требуют биться головой об стол, двойник трижды боднул столешницу и повернулся к зудильнику внимательным ухом. Удивляясь странному чувству юмора Семь-Пень-Дыра, Таня передала приглашение Шурасика.

Остальные звонки оказались еще проще. Последним Таня переговорила с Кузей Тузиковым, который вызвался примчаться едва ли не прежде, чем Таня объяснила, на чей юбилей его приглашают.

— А, да, Шурасик! А я думал почему-то: Сарданапал. А как приходить: с подарком или без? — проблеял он в страшном возбуждении, как всегда, все путая.

— Лучше с подарком. А там как сам решишь, — сказала Таня.

— А-а, ну да… ну да… А что Сарданапал любит?

— Сарданапал много что любит, но юбилей у Шурасика, — терпеливо повторила Таня.

— А, ну да… ну да… А еда-то у Сарданапала будет?

— Будет, — сказала Таня, зная, что Кузя любит хорошо поесть. Это было видно и по его животу, который обретал все больше сходства с набитым рюкзаком.

Тузиков сразу воодушевился.

— А, ну да, как иначе?.. А когда прилетать? Завтра? А сегодня к Сарданапалу можно?

— Можно и сегодня. Но только лучше к Шурасику, — повторила Таня без всякой надежды, что Тузиков запомнит. Главное, что он уловил, что приглашают его в Тибидохс, а не на Лысую Гору. Уже немалый прогресс. Лишь бы по дороге не потерялся.
* * *
Отключившись, Таня с облегчением метнула зудильник в большую ивовую корзину, где у нее лежали свитера, разрозненные ноты, конспекты по высшей магии и много чего другого. Корзина стояла на том месте, где когда-то располагалась кровать Пипы. К счастью, у взрослых учеников Тибидохса есть не только обязанности, но и привилегии. Теперь Пипа жила в отдельной комнате, настолько забитой вещами, что они заталкивались туда только благодаря заклинанию пятого измерения и могучим плечам Бульонова. Комната Пипы находилась в противоположном крыле Жилого Этажа. И это хорошо. Чем дальше люди живут друг от друга, тем лучше у них отношения.

Около часа Таня играла на контрабасе, пытаясь смычком извлечь из него те звуки, что были обозначены в нотах. Порой контрабас действительно издавал нечто похожее на эталонное звучание «правильного» инструмента. Чаще же случалось, что звука вообще никакого не получалось, но вместо этого на столе начинал дрожать стакан или подушка вдруг «взрывалась» перьями, точно кто-то выпалил в нее из дробовика. При этом Таня никак не могла уловить закономерности.

При этом Таня никак не могла уловить закономерности. Если, положим, в первый раз подушку разносил определенный звук на самой толстой струне, то в следующий раз при попытке повторить тот же звук не происходило ровным счетом ничего. Сто, двести, триста раз Таня повторяла то же движение смычком на той же струне — бесполезно. Контрабас вел себя паинькой, выводил чистую ноту, но только и всего. Лишь перстень Феофила Гроттера злорадно хихикал.

— Гад ты, любимый дедушка! — говорила ему Таня.

Старичок не обижался и продолжал потешаться.

Таня уже начала уставать и держалась на одном наследственном гроттеровском упрямстве, когда с лестницы донесся гул голосов. Такой гул бывал трижды в день и обычно означал, что наступило время завтрака, обеда или ужина. Толпы учеников с Жилого Этажа спускались вниз, в Зал Двух Стихий. «Завтрачный» гул был самый тихий и размазанный. Сонливый народ тащился еле-еле, держась за стены и перила. Многие же вообще пропускали завтрак. Зато на обед и на ужин проголодавшиеся ученики валили толпой. Лестница сотрясалась, и молодцы из ларца едва успевали расстилать самобранки. Топот был слышен даже в магпункте у Ягге.

— О, наши мышиные жеребчики поскакали на водопой! — говорила Ягге.

Случалось, что кто-то — в основном лентяи из третьекурсников, мнящие себя всезнайками, — пытался перенести завтрак, ужин или обед прямо в комнату, используя пространственное заклинание перемещения мелких предметов Халявум, но чаще это заканчивалось тем, что лестницы оказывались перемазанными кашей, а на парадных портретах Древнира торчали прилипшие котлеты. Происходило так потому, что, произнося Халявум и выпуская искру, нужно было четко представить себе трехмерную карту Тибидохса со всеми коридорами, башнями, проходами и мысленно прочертить путь переносимого предмета. Стоило недоучесть какую-нибудь стену или поворот лестницы, и именно туда втыкалась злополучная котлета.

После неприятного случая, когда миской с салатом оливье был атакован сам Поклеп Поклепыч, купивший накануне на Лысой Горе новый костюм, на Халявум в стенах Тибидохса была наложена блокировка.

Решив, что неплохо будет пообедать, Таня положила контрабас в футляр и, собираясь закрыть его, погладила струны ладонью.

— Прости, но мне придется тебя оставить! — сказала она, слушая обиженный гул инструмента. По дороге к лестнице Тане нужно было пройти мимо комнаты Пипы. У закрытой двери с лицом часового стоял терпеливый Бульонов. В комнате что-то грохотало, вопило, буянило. Изредка дверь распахивалась и наружу вылетал ком спутанного и порванного тряпья. Узнать в этой вывернутой наизнанку и порезанной ножницами рвани одежду из дорогих московских бутиков было почти нереально.

Таня была уже шагах в трех, когда мимо ее лица просвистел и ударился о стену чемодан. Дверь вновь захлопнулась.

— Пипенция не в духе? — спросила Таня у Бульонова.

Тот подтвердил ее предположение грустным кивком.

— Хочешь, я к ней зайду и успокою? — предложила Таня.

— Не стоит. Она тебя убьет. Меня убьет. Всех убьет. На ней опять ничего не сходится. Она утверждает, что кто-то сглазил ее вещи. На самом деле она снова растолстела, но боится себе в этом признаться. Вот увидишь, с завтрашнего дня засядет на диету, будет питаться одними макаронами. Она от них худеет, как ее мамулька от ананасов, — сказал Бульонов.

Таня подумала, что Генка прав. Соваться к Пипе и правда не стоит. Интуитивная магия есть интуитивная магия. Ее всплески неподконтрольны даже самой хозяйке.

Таня спустилась в Зал Двух Стихий. Все преподаватели и большинство учеников уже были там. Медузия ругала поручика Ржевского. Поручик опять пугал младшекурсников, новый набор которых состоялся всего две-три недели назад, своими ножами в спине и прочими дебильными фокусами.

Медузия ругала поручика Ржевского. Поручик опять пугал младшекурсников, новый набор которых состоялся всего две-три недели назад, своими ножами в спине и прочими дебильными фокусами. На новичков почему-то всегда действует такая дешевка, как вылезший глаз, плавающий в супе.

Поклеп нервно барабанил пальцами по столу. Ему было неловко. Рядом в бочке сидела Милюля и жадно терзала белыми зубами еще живую сельдь. Если рыба билась, Милюля надкусывала ей голову и выпивала мозги. Доцент Горгонова косилась на русалку и удрученно качала головой. Она не была брезглива, но все же считала, что русалкам стоит питаться отдельно.

— Недавно подарил ей на день рождения аквариум с золотыми рыбками. Очень уж просила. И угадайте, что Милюля с ними сделала? — натянуто засмеялся Поклеп. Медузия холодно прищурилась.

— Передайте мне соль, Клепа! — попросила она.

Поклеп передал соль.

Сарданапал, удрученно качая головой, о чем-то беседовал с Великой Зуби. Зуби морщилась. Она была недовольна, что ее отчитывают как девочку. По кольцу Зубодерихи кругами бегала красная искра. Глаза за толстыми стеклами очков казались выпуклыми, пристально-проницательными. Сарданапал говорил тихо, но одна фраза до Тани все же донеслась:

— Дорогая Зуби! Умоляю: не обижайся и не пойми меня превратно. Я не ставлю под сомнение твой профессиональный опыт. Я просто хочу подчеркнуть: чтобы эффективно учить защите от сглаза, необязательно пачками отправлять учеников на больничные койки.

— Я готовлю их к реальной жизни, академик! На следующий урок, уверена, все придут подготовленными, — сердито отвечала Зуби и отмахивалась от укоризненно-назойливой бороды Сарданапала.

— Она опять сглазила трех учеников. Наложила на них собачий сглаз. Теперь они в магпункте грызут ножки кроватей. И не только грызут. Ягге говорит, что они будут воображать себя собачками еще с неделю, — шепнул кто-то Тане. Таня оглянулась и увидела Колю Кирьянова, теперь уже второкурсника. Внешне Кирьянов мало изменился. Был все такой же глазастый и бледный.

— Откуда ты знаешь?

— Они были с моего курса, — пояснил Коля и хихикнул.

Лучше бы он этого не делал.

Таня успела блокироваться, в конце концов, она была уже взрослой, но рядом двое первокурсников свалились со страшной резью в животе. Поклеп обеспокоенно подбежал к ним. Первокурсников унесли.

— Знаешь, Коля, ты лучше не смейся. И плакать тоже не надо! — настойчиво посоветовала Таня. За последние месяцы с возможностями Кирьянова познакомился уже весь Тибидохс. Когда Коля шел по коридору, все прижимались к стенам и дрожали. Когда входил в библиотеку — читальный зал пустел. Бедного же Колю все время тянуло общаться. Он боялся одиночества. Ночью он всхлипывал во сне, и вместе с ним всхлипывали еще семь-восемь ближайших комнат.

— А что мне делать? — спросил Коля грустно.

— Просто сиди и ешь. Думай о чем-нибудь в меру жизнерадостном, но ни в коем случае не смешном, — посоветовала Таня.

Вспомнив, что она пришла обедать, а не сидеть на балконе и наблюдать жизнь, Таня с любопытством уставилась на скатерть. Интересно, какая сегодня? Ага, блинчиковая. Это хорошо. На горячие блинчики с маслом соседние столики с удовольствием поменяют и печеную картошку, и плов, и спагетти. Совсем другое дело неликвидная манная каша или тертый редис с майонезом. На них никто не меняется.

Ягуна до сих пор не было. Это удивило Таню. Играющий комментатор не страдал отсутствием аппетита и пропускал обед в исключительных случаях. Обед — это вам не завтрак. К нему надо отнестись серьезно.

К Тане подплыл поручик Ржевский.

К Тане подплыл поручик Ржевский. За его спиной маячила укоризненная супруга.

— Этот анекдот я слышала… И самый-самый новый тоже слышала… Все слышала! — сказала Таня прежде, чем поручик открыл рот.

Последние недели Ржевский донимал ее бородатыми анекдотами. Анекдоты были не только сальные, но и кошмарно длинные. К середине анекдота Таня обычно забывала начало. Конец же анекдота напрочь заглушался гоготом самого юмориста.

Ржевский покачал головой.

— Я без анекдота, Тань. Моей жене сегодня приснилось, что ты плачешь, — сказал он серьезно.

У Тани отвисла челюсть. Услышать такое от Ржевского! Повторяю по буквам: Р-ж-е-в-с-к-о-г-о.

— Не врешь? — спросила Таня подозрительно.

— Обычно ей вообще не снятся сны, да и спит она крайне редко, а тут такое… В общем, я подумал, тебе интересно будет узнать.

Тане стало жутко. А тут еще к ней подплыла сама Недолеченная Дама и, заламывая руки, принялась завывать:

— Ты не плакала, ты рыдала. Смотрела, как он уходит, и рыдала! Мое сердце разорвалось бы вторично, если бы давным-давно не истлело в могиле. Я никогда не видела тебя такой подавленной!

— Погоди! Кто уходит? — спросила Таня.

— Этого я не знаю. Я видела только спину… Сон, дорогая моя, это совершенно особенная вещь. Иногда ты видишь спину, иногда уши — и все это абсолютно друг другу не противоречит, — назидательно заявила Недолеченная Дама.

Она вытянула губы трубочкой и, воздев глаза к потолку, продолжала:

— Но это была не спина Вольдемара, готова поручиться!.. Вольдемар, немедленно наденьте голову! Лучше уж снимите носки, если вас так тянет что-то снять!.. Ходить без головы в женском обществе — дурной тон! Я в шоке!

Призрак послушно нахлобучил голову. Голова Ржевского скорчила рожу и показала жене язык.

— Вы ужасны, Вольдемар! Вы превратили мою уединенную мыслящую жизнь в непрерывное страдание! Брак — это поддержка, это помощь в беде, это понимание, а не страсть и пошлое завистливое соперничество! О, как же ты счастлива, Гроттер, что не станешь женой того, кого любишь!.. — надрывно сказала Недолеченная Дама.

— Че-е-его? — спросила Таня недоверчиво.

— Воспринимай это как пророчество! — щурясь, сказала Недолеченная Дама.

Она взмахнула руками — длинные рукава взметнулись, как крылья чайки, — и исчезла, оставив Таню в недоумении.

«Так, спокойно! Чего я психую раньше времени? — сказала Таня себе. — Надо посмотреть статистику по сбывшимся пророчествам привидений. То ли седьмой, то ли восьмой том «Книги духов». Если мне не изменяет память, три четверти их пророчеств — полная лажа».

Все же Таня была взволнована. Несколько минут она просидела в глубокой задумчивости, после чего заставила себя выбросить пророчество Недолеченной Дамы из головы. Кто даст гарантию, что жена Ржевского это не выдумала? Фантазия у нее богатейшая, а скромный корабль логики давно утонул в пенных водах неуемного воображения.

Неожиданно со стороны лестницы появился пухлый купидон с кожаной сумкой. В полутьме Зала Двух Стихий кожа купидона казалась зеленоватой. Множество глаз уставилось на амура. Тот наискось пересек зал, далеко обогнул массивную люстру, в кованом кругу которой пылали факелы, и уверенно направился к Тане. Зависнув на трепещущих крыльях, он уронил ей на колени конверт, сразу развернулся и улетел.

— Странный купидон, — со знанием дела заявил Коля Кирьянов.

«До чего же эта мелочь любит важные интонации!» — подумала Таня.

— Почему странный?

— Ну как? Прилетел во время обеда. Еды везде полно всякой, а он не стал попрошайничать. Где логика?

— А если с ним уже расплатились? — предположила Таня.

— Какая разница? Ты только подумай: сколько вокруг еды. Не слишком похоже на купидона — вот так вот взять и улететь от хорошей жизни. Не-а, странно, — заявил Коля Кирьянов.

Таня подумала, что он прав. Дождавшись, пока общее любопытство уляжется и все вновь уставятся в тарелки, она распечатала конверт и быстро взглянула на письмо. Оно было совсем коротким — всего одна строчка.

«Сегодня в полночь жду тебя на побережье у Серого Камня. Ванька»

Обычно от счастья не умирают, однако Таня была близка к этому. Как же много может сказать обычный тетрадный лист. Выходит, Ванька решил хотя бы на время, пусть на одну ночь вырваться из своей глуши! Оставил лешаков, Тангро, оставил жеребенка, которого ему подарили два месяца назад (обычный немагический жеребенок, тонконогий, с белым пятном на носу — будто в краску влез), и теперь мчится в Тибидохс на своем древнем пылесосе, по которому скучает любая свалка.

В полночь на побережье у Серого Камня! Это романтика, которую почти нереально ожидать от Валялкина. Неужели, правда, соскучился и взялся за ум? Прежний Ванька назначил бы ей встречу где-нибудь у клеток с гарпиями. Он лечил бы гарпий от кровососущих паразитов, которых у тех полно под крыльями. Гарпии в благодарность покрывали бы его заборной бранью и плевались бы слюной, после которой остаются ожоги.

Таня невольно засмеялась, прижимая листок к колену. Угол бумаги трепетал: должно быть, кто-то из находившихся сейчас в Зале Двух Стихий проявлял любопытство. Таня наугад послала легкий икательный запук, но, кажется, ни в кого не попала. Но все же предупреждение подействовало. Ее письмо оставили в покое.

Видя, что Таня смеется, впечатлительный Коля Кирьянов не выдержал и захохотал. Соседний стол опустел, как если бы кто-то методично прошелся по лавке из пулемета. Пятикурсники сыпались так же, как и третьекурсники. Против Коли не существовало эффективных блоков. Тане повезло. Она сидела близко к Кирьянову и находилась от него в «мертвой», непростреливаемой магией зоне. Ее лишь слегка подбросило и опустило на прежнее месго.

К Коле Кирьянову подполз Тарарах, за ногу сдернул его и, перекинув животом через плечо, понес.

— Пойдем-ка, братец, ко мне в берлогу! Ты там успокоишься, и все будет славненько, — прогудел он.

В голосе Тарараха раздражения не было, только бесконечная доброжелательность. Разве бедный мальчик виноват, что его смех и слезы выкашивают магов как коса Мамзелькиной, правда, не с таким летальным исходом?. Кирьянов бывал в берлоге у Тарараха уже не в первый раз. Даже помогал ухаживать за животными. Со временем из него вполне может вырасти новый Ванька.
* * *
После письма Таня уже не могла успокоиться. Она постоянно думала о Ваньке и не понимала содержание конспектов по ветеринарной магии, которые пыталась читать, чтобы отвлечься. То есть отдельные слова-то она осознавала и могла объяснить, но общий смысл упорно ускользал. Даже простейшее предложение: «Волосы, добровольно состриженные с ушей у лешего и добавленные в ведро воды, выдержанное три ночи на лунном свете, по сообщениям античных источников, являются эффективным средством против радикулитов у крупного рогатого скота, хотя проблему нельзя считать до конца изученной и она продолжает нуждаться в углубленном изучении» — ей пришлось прочитать раз восемь, прежде чем она разобралась, о чем идет речь.

«Нет, сегодня заниматься уже бесполезно.

Все равно ничего не запомню», — подумала Таня, отправляя тетрадь с конспектами в полет, завершившийся в ивовой корзине.

Она надела комбинезон, распахнула окно и, убедившись, что Поклеп не караулит во дворе школы, проскользнула на контрабасе между башнями Тибидохса. Обходить полетные блокировки они с Ягуном научились давно. Проплыла выщербленная, со сбитыми зубцами, со следами былых осад стена, знакомая Таньке так, что она с закрытыми глазами, лишь ощупывая сколы зубцов, могла бы сказать, где находится. Сколько раз они бродили здесь с Ванькой.

Во рву лицом вниз плавал раздувшийся синий утопленник. Непривычный первокурсник пришел бы в ужас, но Таня знала, что это всего лишь водяной, причем не мертвый, а натрескавшийся рыбы и дремлющий. Именно к этому водяному Поклеп жутко ревновал Милюлю. Однажды дело дошло до того, что он едва не вскипятил ров искрами. Ми-люля, помнится, хихикала и говорила всем: «Мой Клепа — жу-ю-юткий мавр».

Согнув левую руку в локте, Таня прижалась к контрабасу. Прильнула к нему щекой, ощутила прохладную и ободряющую сухость полировки. Она часто так делала, сама не зная зачем. Это стало частью одного из множества ритуалов, которыми невольно обзаводится всякий маг. Ритуалы и приметы — с какой ноги встать, на какую ступеньку не наступать или наступать, на какое место не садиться или садиться, какого зуба касаться языком, когда вытягиваешь билет на экзамене…

Контрабас был чутким и нервным. Он реагировал на любое движение смычка, на положение тела, даже на наклон головы. Когда инструмент разгонялся, достаточно было отставить всего лишь палец на руке, сжимающей смычок, чтобы контрабас начал плавно разворачиваться. Иногда Тане казалось, что он способен слышать мысли и реагировать на настроение.

Досадный порывистый ветер с юго-запада дул Тане в спину и гнал ее вперед как судно под парусом. Вроде как помогал, но на самом деле мешал. Подгонял так стремительно, что все время сбивал с курса. Нос контрабаса разворачивало вниз. Исправляя курс, Тане приходилось нацеливать смычок с большим запасом, чем она делала бы это в безветренную погоду.

Таня была уже недалеко от драконьих ангаров, когда ее внимание привлекли сразу несколько белых вспышек Грааль Гардарики. Заинтересованная этой странностью, Таня перестала снижаться и, вскинув руку со смычком, заставила контрабас набрать высоту. Ей представилось, что это мог прилететь Ванька, хотя в этом случае вспышка была бы всего одна и совсем не белая. Однако Таня была слишком взбудоражена возможностью скорой встречи, чтобы рассуждать логически. Пригнувшись к грифу контрабаса, она произнесла: Торопыгус уго-релус и устремилась навстречу вспышкам.

«Помчусь ему навстречу, будто на таран, а потом резко наберу высоту. Если же он свалится, я успею его подстраховать шмякисом брякисом», — прикинула она.

Однако все оказалось не так просто. Таня была уже в какой-то сотне метров, когда стало ясно, что никакой это не Ванька, а несколько склепов Маг-щества Продрыглых Магций. Склепы уверенно летели прямо на Таню. Она видела круглые головы магфицеров. За ними в ряд маячили пепеломет-чик с помощником, боевой маг и три стрелка из сглаздаматов. Над склепами на шестах завывали сирены проблескового ужаса. Заметив несущуюся на них Таню, сглаздаматчики взяли ее на прицел. Боевые маги припали к шарам. Засуетились и пе-пелометчики, разворачивая в сторону Тани свои громоздкие агрегаты. Пятьдесят метров, тридцать…

Каменные склепы не сворачивали. Магфицеры не делали попыток изменить направление. Таня поняла, что ее легкий контрабас сейчас просто размажут. Она обхватила гриф левой рукой и, бросив его вниз, чтобы не попасть под случайный выстрел, ушла от лобового столкновения. Склепы пронеслись над ней, рассекая воздух. Контрабас завертело и, лишь увеличив и без того немаленькую скорость, Таня обрела контроль над инструментом.

Не делая попыток преследовать ее, склепы Магщества пронеслись к Большой Башне Тиби-дохса. Лишь сглаздаматчики выцеливали Таню, пока она оставалась в зоне огня. Таня зачем-то сосчитала склепы. Их было пять. Четыре, расположенные каре, и один, огромный, бронированный, окруженный двойным кольцом магической защиты, в центре. Кого перевозил бронированный склеп, определить было невозможно. Все опознавательные знаки отсутствовали. Склеп был наглухо закрыт и непроницаем. Лишь для пилота имелось небольшое окошко в передней части, да сзади была башенка с торчащими в ней дулами счетверенного сглаздамата такого устрашающего калибра, что одним выстрелом можно, вероятно, не только сглазить мага, но и навеки проклясть пятиэтажку подъезда в три.

Проследив направление кортежа, Таня сообразила, что он летит на луг у Большой Башни, который в дни встреч всевозможных делегаций используется как посадочная площадка. Навстречу склепам Магщества из главных ворот Тибидохса уже направлялось несколько точек — две маленькие и три большие. Скорее всего, кто-то из преподов и несколько циклопов охраны. Большой спешки и суеты в их движениях не наблюдалось, из чего Таня заключила, что прибытие склепов не стало неожиданностью для руководства Тибидохса. Будь это иначе, Грааль Гардарика никогда не впустила бы посторонних, да еще и вооруженных до зубов магов.

«Натуральные идиоты!» — буркнула Таня. Мысль, что она могла погибнуть так глупо и неосторожно, настигла ее только сейчас. Страх запоздало пришел и постучал в запертые двери.

Вспомнив, что она направлялась в драконьи ангары, Таня вновь развернула контрабас. Как всегда с ней бывало после неоправданного риска, теперь она летела с удвоенной осторожностью и даже отказалась от своего обычного опасного маневра при посадке. Маневр состоял в том, что Таня, не снижая скорости, рискуя контрабасом и головой, пролетала в узкую щель между столбом, страхующим охранную магию поля, и стеной ангара.

Тренировка должна была начаться не раньше, чем через час. Драконбольное поле пока пустовало. Лишь на трибунах кое-где заметны были группы учеников, в основном младшекурсников, пришедших заранее, чтобы посмотреть на игру. Почти в каждом из зрителей жила надежда, что Соловей его заметит и оценит. «Эй, малый, иди сюда! У нас защитника нет! Слушайте, а у парня дар! Какой перевертон! Срочно в команду!»

Конечно, случалось такое раз в сто лет, но если очень ждать и надеяться, то и сто лет не такой уж большой срок.

Спешившись, Таня отправилась искать Соловья. Для начала она поочередно заглянула в оба ангара, в одном из которых Гоярын разгонял струями пламени драконюхов, а в другом резвились его великовозрастные сыновья. Старого тренера в ангарах не оказалось. Это Таня поняла еще раньше по поведению джиннов. Драконюхи двигались вяло и работали неохотно.

Многие лентяи, побросав ведра и лопаты, валялись на куче песка (точнее, учитывая природу джиннов, над кучей песка) и курили трубки. Курящий джинн — это совсем не то же самое, что курящий лопухоид. Человек втягивает дым и выдыхает его. У джинна же дым остается внутри и, медленно смевшваясь со влажным туманом, составляющим тело, странствует, принимая очертания людей, животных, камней и всего, что придет джинну в голову.

«Если вы потребуете у меня выразить сущность джинна двумя предложениями, то вот они: «Не существует нормального джинна, равно как не существует и ненормального джинна. Джинны вечно плавают между двумя берегами», — вспомнила Таня слова Сарданапала.

Когда она проходила мимо бездельничающих джиннов, те лишь лениво приподняли припухшие веки. Ни один не сделал попытки потянуться к лопате.

«Только Соловья и боятся. Даже на Тарараха, по-моему, плевали», — подумала Таня с досадой.

Прикинув, где может быть тренер, она через поле отправилась к раздевалкам.

Прикинув, где может быть тренер, она через поле отправилась к раздевалкам. Навстречу ей ветер гнал по песку растрепанный лист. Сама не зная зачем, Таня наклонилась и поймала его. Это оказалась страница, вырванная из книги или, скорее, из журнала.

Текст не имел ни начала, ни конца, но все же Таня прочитала его:

«Некромаг не знает слова «нет».

Некромаг всегда идет до конца.

Некромаги не боятся одиночества.

Основное отличие мертвяка от некромага: некромаг мертв всегда.

Некромаги не боятся любить и ненавидеть.

Некромаги не сомневаются. Они действуют.

Некромаг любит ночь.

У некромагов отсутствует брезгливость. Они способны спать в разрытой могиле на груде костей.

Некромаги никогда не меняют своих планов, какими бы бредовыми они ни были.

Некромаги способны на спонтанные поступки.

Некромаг подобен стреле, выпущенной в цель. Если цель по какой-то причине исчезает, существование стрелы теряет смысл.

Некромаги не любят себе подобных. Когда на одной тропе встречаются два некро-мага — один должен погибнуть. (Исключение: некромаги разного пола или некромаги, выросшие вместе.)

Дух некромага, который убил себя сам или был убит более сильным некромагом, переселяется в победителя.

Некромаги однолюбы.

Дыхание некромага убивает мелких животных.

Поцелуй некромага не забывается.

Драконы и лошади интуитивно ненавидят некромагов.

У некромагов не бывает детей.

Некромаги никого и ничему не учат. Они самодостаточны и эгоистичны в своем знании. Некромаг, который выбрал ученика, готовится к…»

Таня скомкала лист и сунула его в карман. Вопроса, как лист попал на поле и почему она решила поднять его, она себе не задавала. Всякому магу еще на первом курсе Тибидохса раз и навсегда вбивают в голову, что случайностей не бывает. Каждую минуту нам даются ответы, и надо только понять, на какой именно вопрос.
* * *
Нырнув в промежуток между двумя секторами, Таня вошла в раздевалку.

Соловей, маленький, седой, кривобокий, сидел на деревянной лавке и разглядывал что-то, низко наклонив голову. Таню он не замечал. Дверь, на пороге которой стояла Таня, находилась за его спиной. Отсюда, от дверей, Соловей внезапно показался Тане состарившимся мальчиком, уставшим, покалеченным, но все таким же неунывающим и озорным. Она вдруг испытала к старому тренеру острую любовь, смешанную с жалостью. Нечто подобное она порой чувствовала и к Ваньке.

Не окликая Соловья, Таня приблизилась и заглянула ему через плечо. Ей было интересно, на что он смотрит. Ощутив, что кто-то стоит у него за спиной, Соловей с досадой обернулся. С его губ почти сорвался гневный возглас, когда он узнал Таню.

— Привет! Что-то ты сегодня рано, — сказал Соловей, смягчаясь.

Таня была его любимицей. Сердиться на нее он не умел, разве только ворчал иногда, когда во время разбора игры она не понимала тот или иной тактический замысел.

— Я хотела… В общем, наверное, ничего не хотела. Просто не знала, чем заняться, — проговорила Таня. Сказать правду всегда проще, чем выдумывать громоздкие объяснения. Соловей кивнул.

— А я вот смотрю старые фотографии. Не хочешь взглянуть? — после короткого колебания он протянул Тане снимок.

Она взяла пожелтевший четырехугольник картона. Снимок был черно-белый, поспешный, не оживающий, не столько снимок, сколько случайный щелчок лопухоидным фотоаппаратом. Похоже, кто-то из зрителей запечатлел один из моментов матча, когда игроки приблизились к его трибуне.

Весь первый план занимал громоздкий великан со множеством глаз, использующий в качестве полетного средства дубину размером со ствол молодой сосны.

Весь первый план занимал громоздкий великан со множеством глаз, использующий в качестве полетного средства дубину размером со ствол молодой сосны. За его спиной виднелся еще кто-то, однако Таня в него особо не вглядывалась.

Соловей осторожно наблюдал за Таней.

— Узнала? Аргус. Стоглазый страж. Монументален, не правда ли? — сказал он.

Таня не спорила.

— Да, крупный дядя. Поле загромождает прилично. А кто другой?

Соловей ответил не сразу.

— Хочешь сказать, что не узнаешь?

— Не-а.

— А ты попытайся!

Получив подсказку, Таня вгляделась во второго игрока. Немного смазанная, голова его была обращена к ней ухом. Можно было догадаться, что у игрока курчавые волосы и одет он в старомодный комбинезон. И лишь когда Таня увидела, на чем он летит, ее пронзило острое, как боль, прозрение. Таня узнала бы свой контрабас из тысячи.

— Папа? — спросила Таня с тревогой узнавания. Слишком много разных чувств это в ней пробудило. Вины, тоски, радости, невозвратной потери.

Соловей кивнул.

— Да, точно. Это Леопольд. На том матче сборной вечности с бабаями, который теперь проходят на уроках магстории. Один паренек весь матч щелкал на мыльницу.

— А какой он был? — спросила Таня. Сам по себе вопрос был банален, но кто виноват, что все важные вопросы в этом мире уже заданы?

Ответ Соловья оказался неожиданным:

— Твой отец? Хм… Лео был беспокоен, непоседлив, немного пижон, часто тянул одеяло на себя, но умел думать. Причем не только за себя, но и за всех. Он часто видел то, что у него за спиной, но абсолютно не видел того, что у него перед носом. Такой дар есть не у многих.

Таня удивилась, но тотчас поняла, что Соловей говорит о ее отце как об игроке в драконбол. Разумеется, ведь для Соловья эта часть личности ее отца была главной.

— Да, Лео умел соображать. Он ощущал матч от начала до конца как единое целое. Всегда знал, когда нужно атаковать самому, а когда лучше отдать пас. Никакого мелочного самолюбия, только интересы команды. Был смел и эффективен. В сборную вечности, как ты догадываешься, попадают не за греческий нос и красивые уши.

— А еще? — жадно спросила Таня.

Старый тренер задумался. Единственный его глаз переместился с фотографии на Таню.

— Видишь ли, быть просто ловкой и просто быстрой мало. Мало уметь поймать заговоренный пас и нырнуть под струю пламени прежде, чем тебя поджарят. Главное: ощущать ткань матча, его динамику, его развитие. Матч — как человек: у него есть всплески, есть ровное течение, а есть глубокие провалы. Ты же знаешь, как это бывает. То все ползают, как сонные мухи, то злятся друг на друга, то гадят, как Горьянов когда-то гадил Ягуну. Бывает, настроение у всех на нуле и, кроме как в раздевалку, никто никуда не хочет. Хоть палкой их бей — не проснутся. Так вот, твой отец Лео был душой команды. Даже очевидные лентяи в его присутствии играли лучше, чем всегда.

— А как он этого добивался? — спросила Таня.

Как начинающий тренер (Соловей часто оставлял на нее ученическую команду Тибидохса, когда ему нужно было отлучиться), Таня отлично понимала, о чем речь. Дело было не в том, что стоило Соловью удалиться, ученическая команда сразу начинала сачковать и филонить, а сыновья Гояры-на, переставая летать, предпочитали поваляться на разогретом песке. Существовали какие-то общие стихийные настроения, которые вдруг разом охватывали всю команду, Это мог быть ровный результативный накал игры, но чаще это бывали агрессия, лень, уныние, равнодушие, и тогда даже талантливые игроки начинали играть в треть силы.

Соловей провел пальцем по длинному шраму, рассекавшему лицо. Центром шрама был пустая глазница.

— Драконбол — игра командная. Даже пять отличных игроков-индивидуалов мало что смогут сделать против слаженной команды среднего уровня, которая мыслит как единое целое. Но добиться этого крайне сложно. Люди, объединенные в команду, поначалу существуют по законам толпы. Пусть маленькой, но толпы.

— И что тут дурного? — спросила Таня.

— Плохо то, что толпа по определению глупа. Собери толпу — пусть даже из тысячи профессоров и академиков, — и как единое целое она будет глупее десятилетнего мальчишки. Дай такой толпе самого заурядного пастуха, который будет изредка пощелкивать кнутом или бросать в толпу куски сахара, и он погонит ее куда угодно, хоть на бойню.

— И мой отец был таким пастухом? — спросила Таня с обидой.

— Нет. Лео был реалист. Он понимал, что никто не способен несколько часов подряд остервенело носиться за мячиком. Даже у подготовленного игрока существуют реальные физические возможности, через которые перешагнут разве только полубоги, некромаги и кое-кто из нежити. Бывает враг, которого можно раздавить сразу, в первые минуты. Но если у них хороший дракон и надежная защита: а в Высшей Лиге только так и бывает, лучше придержать силы и попытаться измотать противника. Пусть он растеряет сильных игроков, выбросит из колоды козырей, даст считать свою тактику, а тогда уже можно и в атаку.

— Разве это честно?

— Это абсолютно честно, особенно в матчах Высшей Лиги. Нечестно использовать игроков, типа Кэрилин Курло или О-Феи-Ли-И, которые своей магией выщелкивают твою команду, точно из обреза. Для таких вот Курло и приходится держать собственных костоломов, а это превращает драконбол в бои магических гладиаторов, — внезапно крикнул Соловей.

Старый тренер вскочил и, прихрамывая, заметался вдоль шкафчиков. Маленький, кособокий, взъерошенный, он походил на воробья, только что искупавшегося в луже. Спохватившись, что это мысль довольно сомнительного толка, Таня поспешно экранировала сознание. Мало ли, к каким последствиям это приведет? Начальство принято уважать. Если не уважаешь начальство, либо оно хиреет и чахнет, либо хиреешь и чахнешь ты.

Однако Соловей был мало склонен копаться в чужих мыслях. У него было слишком много собственных.

— Драконбол вырождается! Я отдал ему всю жизнь, и мне грустно наблюдать, как он медленно умирает. Вскоре он либо окончательно превратится в магический мордобой, когда восемь из десяти игроков будут сглажены в первые же пять минут матча, а остальных испепелят чуть позже, либо станет заурядным шоу с драконьими салютами, хвастунами на новых пылесосах и красивыми ведьмочками, которые станут кривляться вдоль арены, воображая себя «группой поддержки». Зрители же, окруженные тройным рядом циклопов, будут скромно пить морковный сок. Причем сок будет в самоутилизующихся картонных пакетах, чтобы не было соблазна запустить бутылку кому-нибудь в голову. Нет, я не хочу дожить до минуты, когда драконбол выродится на самом деле.

Таня слушала, вбирая каждое слово. Услышать от молчаливого Соловья такой длинный монолог можно было нечасто.

— И что вы собираетесь сделать, чтобы помешать ему выродиться? — спросила она.

Соловей грустно усмехнулся.

— Я уже предпринял то немногое, что было в моих силах, — произнес он после долгого молчания.

— Что именно?

— Сегодня утром я вызвал сборную вечности. Матч со сборной вечности — это всегда страница истории. Его помнят долго. Это тот эталонный драконбол, который не забывается.

Его помнят долго. Это тот эталонный драконбол, который не забывается. Я скромно надеюсь, что это хоть что-то изменит, — сказал он просто, будто сообщал о совершенном пустяке.

— Вы вызвали сборную вечности? Вот так вот просто? — спросила Таня недоверчиво.

Она знала, что ритуал вызова сборной вечности чудовищно сложен. В нем должно участвовать не менее семи магов, сменяющих друг друга, и длится он примерно неделю. Обычно вызов сборной вечности происходит торжественно, в центральном зале Магщества. Магзеты начинают писать о нем за полгода, зудильники верещат не переставая. А тут раз! — так быстро и просто. Таня не верила.

Соловей коснулся ее руки.

— Ты плохо знакома с высшими формами магии, девочка моя. Да, ритуал сложен, но только если это парадный ритуал. Глобально же он лишен смысла, как лишена смысла армия циклопов с дубинами в век пепелометов, ковров-самолетов и заклинаний всеобщего уничтожения. Есть и более краткие формы вызова. Правда, они обычно связаны с необходимостью жертвы. Предполагается, что если маг готов оплатить вызов собственной кровью, такие заявки рассматриваются загробной канцелярией в первую очередь…

— То есть нужно порезать себе ладонь, чтобы вытекло несколько капель крови? — наивно спросила Таня.

Старый тренер усмехнулся.

— Примерно так, — сказал он и показал ей левую руку. Таня с ужасом увидела, что мизинец на ней отрублен, а рана завязана окровавленной тряпкой.

Таня задохнулась.

— В сущности, мизинец мы используем не так уж и часто. Самый пустой и ничтожный палец, — равнодушно пояснил Соловей.

— Вы отрубили себе палец, чтобы принести жертву?

— Назвать жалкий палец достойной жертвой — громко сказано. Я лишь добился того, что мой вызов услышали. Через двадцать дней, ровно в одиннадцать утра, сборная вечности материализуется на драконбольном поле Тибидохса. Но не хочу тебя обнадеживать, Таня. Леопольда среди игроков не будет. И ты знаешь, почему, — сказал Соловей.

Таня наклонилась и подняла фотографию, выпавшую из руки тренера. Хорошо, что у нее была короткая пауза, чтобы не смотреть на Соловья. Хотя бы потому, что она знала: Соловей тоже будет избегать ее взгляда. Самые глубокие сердечные раны лучше зарастают в одиночестве. Любой друг, любой близкий человек лишь способен наклеить на них кусок лейкопластыря, не более.

— Он позволил мне забросить мяч. Сборная вечности не прощает таких вещей. Даже один пропущенный мяч — пятно на их репутации, — сказала она.

Сквозняк раскачивал металлическую дверцу пустого шкафчика. Соловей, не любивший скрипа, захлопывал его, но дверца вновь открывалась. Звук повторялся.

— Я разослал приглашения в Магфорд, бабаям, гандхарвам, много кому. У всех тренеров я прошу прислать их лучших игроков. Сборная мира против сборной вечности. Не думаю, что найдется тренер или просто любитель драконбола, у которого не дрогнет сердце, когда он услышит о таком матче, — сказал Соловей.

— И Пуппер будет? — спросила Таня, пытаясь сообразить, кто конкретно может собраться, чтобы противостоять сборной вечности.

Соловей пожал плечами.

— Не знаю. В идеале хорошо бы, а там, если магфордский тренер отпустит.

— А может не отпустить?

— Слишком большой риск. По общей статистике игр со сборной вечности, за последние двести лет тридцать процентов игроков получали инвалидность, а еще десять отправились на кладбище. Правда, последние несколько матчей жертв удавалось избежать, но кто его знает? Сборная вечности ни с кем церемониться не станет.

Для тебя принципиально, будет ли Гурий в сборной мира?

Таня, помедлив, покачала головой. В сравнении с тем, что сегодня в полночь она увидит Ваньку, остальное действительно мелочи.

— Гурий несчастный, — сказала она.

— Кто несчастный? Пуппер? — удивился тренер.

— Да, но вам не понять. Ни один мужчина не способен поверить, что богатый и успешный человек может быть глубоко несчастен, — укоризненно сказала Таня.

Соловей усмехнулся.

— Если ты такая добрая, отправляйся в человеческий мир и жалей бомжей. Это будет хотя бы последовательно.

— Почему?

— Ты не задумывалась, почему жалеть успешных Гуриков выстраивается очередь, а на бомжей, стариков и сирот, которые действительно нуждаются в жалости, всем плевать? В лучшем случае обойдут их метров за десять и не пнут ногой. И вообще осторожнее с жалостью, девочка. Поверь моему скромному многовековому опыту: жалость разбила в этом мире больше судеб, чем все стрелы и мечи вместе взятые. Со временем любые раны затягиваются сами, жалелыцики же их только растравливают. Опять же те, кого жалеют, подсаживаются на жалость, как на иглу, и сознательно начинают создавать поводы для жалости. Замкнутый круг — любимая геометрическая фигура идиотов, — насмешливо сказал Соловей.

Таня ничего не ответила, однако подумала, что ее вновь поняли неправильно. То, что Гурик несчастный, вовсе не означает, что конкретно она, Гроттер Татьяна Леопольдовна, собирается записываться в очередь дамочек, стоящих с носовыми платками и одноразовыми салфетками.

— Выбрось все лишнее из головы и готовься! С сегодняшнего дня у тебя начинается тяжелая жизнь. Две тренировки в день плюс вечером занятия по индивидуальной программе. Экзамены, болезни, личная жизнь — все это меня не интересует. Любую уважительную причину заведомо объявляю неуважительной. Хотя бы тебе пришлось вытаскивать Сарданапала из пропасти на веревке. Видишь, что опаздываешь, — обрезай веревку, ноги в руки и марш сюда!

Таня улыбнулась. Другого она не ожидала. В своей страсти к драконболу старый тренер не брал пленных.

— Вы очень добры, — сказала она.

— Те, кого я грабил когда-то на прямоезжей дорожке, тоже так считали. Подозреваю, именно тогда и возникло выражение «просвистеть денежки», — согласился одноглазый тренер. — Погода меня тоже не волнует. Хоть дождь с градом, хоть ураган — ты должна быть на поле. Лучше если ты сейчас умрешь от насморка или перегрузок, чем через двадцать дней от драконьего пламени. Вопросы есть?

— Только один.

— По существу?

— Надеюсь. Кто будет десятым игроком сборной вечности вместо папы?

Единственный глаз тренера вскинулся на нее. Таня ощутила ожог. Соловей был сильным магом.

— Почему ты спросила именно об этом? — подавшись вперед, хрипло произнес тренер.

— А что тут такого? Я только хочу понять, против кого придется играть.

Тренер некоторое время пристально смотрел на Таню, затем моргнул и отвернулся.

— Прости… Ты сама не представляешь, о чем сейчас спросила. От того, кто будет десятым игроком, зависит не только судьба матча. И это все, что я тебе сейчас могу сказать. Прости! — буркнул он.

В раздевалку просунулась румяная физиономия Маши Феклищевой. Два верных пажа из третьекурсников тащили за ней щелкавшее зубами чучело крокодила.

— Привет! А я думала, тут никого! Здрасьте, Соловей Одихмантьич! Привет, Тань! — сказала она зашкаливающе бодрым уличным голосом.

Таким голосом говорят только молодые радостные люди, когда, запыхавшись от бега, появляются на пороге. Это их визитная карточка.

Соловей оглянулся на Таню и быстро поднес палец к губам. Таня поняла, что о матче со сборной вечности он расскажет команде сам и в другое время.

Без особой цели, просто желая занять руки, Таня сунула ладонь в карман и ощутила скомканный бумажный лист. Интересно все же, как он оказался на поле? Джинны читали?

— А некромаги когда-нибудь играли в дракон-бол? Я имею в виду — на профессиональном уровне? — спросила она просто так, из озорства.

Металлическая дверца шкафчика, которую Соловей собирался захлопнуть, внезапно оторвалась и осталась у него в руке. Некоторое время тренер с недоумением разглядывал ее, затем отбросил и вышел.

Глава 2

СЕРЫЙ КАМЕНЬ

Всякое чувство и всякое удовольствие нужно прекращать на пике. Тогда оно запомнится. От крошечного кусочка торта удовольствия всемеро больше, чем от целого торта, который тебя зйста — вят съесть под ружьем.
Личные записи Сарданапала Черноморова
Когда после тренировки Таня прилетела в Ти-бидохс, по коридорам школы на дрожащих паучьих лапках бродили слухи. Они вползали во все двери, забегали в путаные проходы и поднимались по лестницам, на ходу обрастая паутиной подробностей.

Все уже знали, что Магщество доставило в Ти-бидохс нечто чудовищно важное и что преподаватели совещаются в кабинете Сарданапала. Склепы Магщества находились пока на прежнем месте — у подъемного моста. Из главного, бронированного, склепа так никто и не вышел. Сглаздаматчики окружали его четырехугольником, никого не подпуская. По углам четырехугольника они установили пепелометы.

Слухи распространяли все, кому не лень. Особенно старался поручик Ржевский. Он сунулся было к боевым магам, надеясь, что как призрак пролезет куда угодно, но его немедленно дрыгнули-брыгнули, причем так капитально, что он едва не утратил сущность.

— Хорошо еще, что я, как благородный человек, пропустил вперед жену! Она у меня особа шустрая, смылась первой, так что овдоветь опять не удалось! — охотно пояснял он всем, кто интересовался.

Интересовались, увы, немногие.

Заметив на балкончике Большой Башни Тара-раха, Таня подлетела к нему. Питекантроп был не в духе. Он сгоял, облокотившись о перила, ковырял в зубах и сердито сплевывал вниз, на брусчатку.

— Добрый вечер, Тарарах! — сказала Таня, притормаживая у балкончика.

— Два раза в день здороваются только подхалимы. Или если кому-то не терпится что-нибудь разнюхать, — пробурчал питекантроп.

Он взял Таню за пояс, приподнял над перилами и, помогая ей не разбить инструмент, осторожно поставил рядом с собой. Таня перехватила контрабас за гриф.

— Ты меня разоблачил. Я надеюсь разнюхать, — сказала Таня.

— Знаю, даже сочувствую, но сказать тебе ничего не могу. Сарданапал связал нас Разрази гро-мусам! — заявил честный питекантроп.

— Клятва есть клятва. Я и так догадываюсь, что привезли артефакт, — сказала Таня.

— Артефакт? Да леших с два артефакт! — горячо воскликнул Тарарах. — Скажу только одно: академик прав. С нами поступили по-свински. У них есть Дубодам? Вот пусть бы они там и… — спохватившись, что сказал слишком много, питекантроп замолчал.

— Что «и…»? — быстро спросила Таня.

Тарарах упрямо мотнул головой, и Таня поняла, что это всё. Больше об этом он не заговорит, как ни хитри. Хотя, если задуматься, она и так уже выяснила немало.

— Усыня, Горыня и Дубыня снова взялись за старое.

Больше об этом он не заговорит, как ни хитри. Хотя, если задуматься, она и так уже выяснила немало.

— Усыня, Горыня и Дубыня снова взялись за старое. Ставят в лесу самострелы на оленей. Если окажешься в лесу — будь начеку. Охраннички, елы-палы… Разберусь я с ними! — хмуро сообщил Тарарах.

Таня попыталась представить, как Тарарах, не обладая особой магией, будет разбираться с тремя великанами. Другое дело Медузия. Усыня, Горыня и Дубыня боятся ее до дрожи.

— Мальчикам не хватает протеина, — заметила Таня.

— Мальчикам не хватает мозгов. Вчера я чудом не схлопотал стрелу в голову. Двухметровая дрянь с деревянным наконечником… Прикрутят самострел намертво к дереву, а веревку у земли листвой закидают.

Таня кивнула. Ей вспомнилось письмо, которое Ванька написал месяца полтора назад.

— Лесники охраняют лес от браконьеров, но никто не охраняет его от самих лесников… — процитировала она по памяти.

— Никто, кроме леших и самого Ваньки, что уже неплохо, — поправил Тарарах.

Вернувшись в комнату, Таня стянула дракон-больный комбинезон и озабоченно оглядела его. М-да, эти грязеочищающие заклинания не так уж и полезны. Одежда от них теряет цвет, съеживается, нитки расползаются, и после двадцатого заклинания вещи выглядят как после сороковой стирки. Неизвестно еще, что лучше.

Недаром Пипа с Гробыней дразнили когда-то Таню, утверждая, что если бросить где-нибудь в коридоре свитер и джинсы, то можно не сомневаться: рано или поздно в них заползет Гроттер-ша. Конечно, времена меняются, но привычки остаются. Равнодушная как и прежде к одежде, Таня все же понимала, что на матч со сборной вечности нельзя выходить в комбинезоне, который не выдержит струи драконьего пламени даже на излете. Упырья же желчь средство хорошее, но далеко не универсальное.

«Надо что-то решать», — мельком подумала Таня, однако уже понимала, что сейчас, в эту минуту, ничего решать не будет.

До полуночи оставалось еще много времени. Таня заглянула к Ягуну, однако играющего комментатора в комнате не оказалось. На двери висела записка: «Вернусь через пять минут», однако та же записка висела и три часа назад. Насколько Тане было известно, эту универсальную записку Ягун вывешивал вне зависимости от того, уходил ли на час или смывался куда-нибудь дня на три.

«Интересно, куда подевался этот типус?» — подумала Таня. Можно было, конечно, спросить у Лотковой, но не факт, что Катька и сама знает. Ягун трепетно оберегал свою личную свободу от всех, в том числе и от собственной девушки.

Толкнув дверь Ягуна, которая от нее никогда не запиралась (а вот не в меру любопытные младшекурсники мигом напоролись бы на охранное заклинание), Таня с порога посмотрела на выпотрошенные внутренности десятка пылесосов и вышла.
* * *
В десять вечера Таня оторвалась от конспектов по высшей магии и распахнула окно. Она не могла просто так сидеть и ждать. А вдруг Ванька прилетит раньше? Лучше уж побродить по побережью, послушать океанские волны…

Контрабас бесшумно выскользнул наружу. В несимметрично расположенных бойницах соседней Башни Призраков мелькали голубоватые огоньки.

У подъемного моста громко переговаривался караул циклопов. В ручищах у одноглазых гигантов распускались оранжевые цветы факелов.

Склепы Магщества исчезли. Похоже, магфице-ры уже передали опеку над тем, что охраняли, Сарданапалу и поспешили удалиться, пока глава Тибидохса не передумал.

Ощутив укоризненное покалывание защитной магии, Таня перелетела стену, и вот она уже над парком. Белеют при лунном свете посыпанные песком дорожки. Поначалу скученные, трусливо жмущиеся, дорожки быстро разбегаются и теряются в зарослях.

Здесь, в круглой рощице, проходит граница, которую не отваживается пересекать наглая нежить. Парк, находящийся под охраной давней магии Древнира, не их территория. Исключения составляют домовые, русалки с водяными, к которым преподаватели относятся более-менее нормально, и наглые хмыри, рыскающие повсюду, где есть чем поживиться.

Пролетев над буреломом и скалами, Таня оказалась на побережье. Внизу всё уже сливалось. Туман проглатывал линию берега, и казалось, что скалы растут прямо из воды, являясь продолжением океанской пены.

Таня осторожно снизилась и села. Она шла в тумане, и ей казалось, что она не идет, а плывет в густом облаке. Все было как-то нереально. Если бы ноги не мерзли, Таня вполне могла бы допустить, что побережье — это сонный морок, игра воображения. Однако забившийся в обувь влажный песок и контрабас, с упорством маньяка бьющий ее по коленям, доказывали, что если это и сон, то очень уж правдоподобный.

Серого Камня Таня по-прежнему не видела, однако угадывала, что он где-то рядом. Перстень Феофила зажегся, заискрил и окутался ободом слабого зеленоватого сияния. Защищался от растворяющей сущность темной магии, испускаемой Серым Камнем.

Когда и при каких обстоятельствах на острове Буяне появился Серый Камень, не знал никто. Даже Сарданапал пожимал плечами. Сходились на том, что Серый Камень существовал еще до Тибидохса.

Громада камня уходила в песок. Лишь малая часть была видна на поверхности. Можно было посчитать его частью скальных пород побережья, если бы он внешне имел с ними что-то общее. Скалы легко крошились. Серый же Камень не брало ничего: ни дубины циклопов, ни топор, ни молот. Даже двойные боевые искры он поглощал без какого-либо вреда. Поначалу — много столетий назад — тайна не давала тибидохцам покоя. Но постепенно к ней привыкли и камнем перестали интересоваться. Собственный магический фон валуна был не так уж и велик. Разве что отличался исключительным постоянством. Зимой, летом, в дождь, в мороз камень сохранял однородное магическое поле, имеющее слабый алый окрас. Говорили, что Серый Камень дает силу нежити и заряжает ослабленные темные кольца.

Под ногами у Тани что-то раздраженно пискнуло и шарахнулось в сторону. Таня поняла, что налетела на хмыря, который и сам не различил ее в тумане.

— Сдохнеш-ш-шь! Сгниеш-ш-шь! — мстительно донеслось из темноты.

Таня пустила на голос Мотис-ботис-обормо-тис и, судя по злобному воплю, не промахнулась. Обещая ей всяческие напасти и скорую смерть в страшных судорогах, хмырь поспешил удалиться. Таня не придала его угрозам значения. Если бояться всех хмырей, то и жить не стоит. Надо добровольно ложиться в гробик и складывать ручки на животике.

Таня подошла к Серому Камню, который вынырнул из тумана как-то вдруг, точно всплыл из небытия, и провела рукой по его поверхности. Камень был теплее воздуха и, несмотря на туман, совсем не влажный. Таня хотела сесть рядом на песок и прислониться к нему спиной, но перстень предостерегающе обжег ей палец. Он по-прежнему был окутан защитным сиянием.

В тумане, метрах в десяти от Тани, вновь замаячил хмырь. Уже другой, не тот, которого она прогнала обормотисом. Хмырь стоял и смотрел на нее слезящимися жабьими глазами. Затем процедил что-то, развернулся и удалился прежде, чем зеленая искра оторвалась от кольца. Минут через десять подошел еще один, с головой, смахивающей на мятое мусорное ведро. И снова история повторилась. Хмырь постоял, потоптался и удалился, не рискнув приблизиться.

Таня задумалась. Три хмыря сразу — это не могло быть просто совпадением. Существует причина, по которой хмыри ночью подходят к Серому Камню. Может, греются, а может, камень излечивает их от ревматизма.

Ваньки все не было. Немного погодя слева, со скал, скатилось нечто, похожее на кучу тряпья. Словно кто-то сбросил старый пиджак, набитый соломой.

Словно кто-то сбросил старый пиджак, набитый соломой. Тряпье зашевелилось и, постанывая, точно от зубной боли, поползло к камню. Таня ощутила исходившие от него голод и лютую сосущую тоску.

«Мавка! Порядком ослабленная!» — поняла Таня.

Она подняла перстень, произнесла громоздкое заклинание третьего уровня сложности и очертила мысленную границу. Подпускать мавку ближе было опасно. Почти так же, как и устанавливать с ней визуальный контакт. Энергетическая сущность мавки была липкой. Она хлюпала, булькала и засасывала, как слив завонявшейся раковины. Тянулась и пачкалась, как чужая жевательная резинка, на которую неосторожно сели. Ее невозможно было отодрать. Она так и расползалась по ткани, составляя с ней единое белесое целое.

Стеная, мавка дважды проползла вдоль незримой границы и удалилась к скалам. Там она и осталась, издавая кошмарные звуки. Если не знать, что это стонет мавка, можно было подумать, что человеку ампутируют ногу тупой пилой.

Пока Таня разбиралась с мавкой, подошла еще пара хмырей, и Тане пришлось доступно объяснить им, что здесь их не любят и не ждут. Фоново же она ощущала себя злодейкой, которая нарушает нежити ее привычные ночные маршруты.

«А Ванька, однако, романтик! Более придуроч-ного места нельзя было придумать, даже нанюхавшись клея! Посидит у себя на Иртыше еще месяца с три и назначит мне свидание при свечах в свежевырытой могиле», — подумала Таня.

Подумала, и ей стало совестно, что подобная мысль вообще посетила ее. Нельзя сомневаться в том, кого ты любишь и с кем уже связала свою судьбу. Сомнения возможны лишь на стадии выбора, но не тогда, когда выбор сделан. Причем унизительно это не столько для него, сколько для тебя. Если ты перешел Рубикон и сжег мосты, переходи в наступление, а не пытайся получить в магазине назад деньги за два коробка отсыревших спичек.

Таня вспомнила предпоследнее письмо Ваньки.

«На самом деле все очень просто. Только дураки все усложняют. Наша любовь будет продолжаться до тех пор, пока мы сможем прощать друг другу собственное несовершенство. Умные и зоркие люди мгновенно находят друг у друга кучу недостатков. Любовь же кормится иллюзиями, как младенец материнским молоком. Таким образом, отказ от идеала — разрешить тому, кто рядом, быть не идеальным — первый созидательный шаг ума», — писал Валялкин.

«А он умный! Но все-таки лучше было бы без хмырей!» — оттаяв, подумала Таня.

Последний оставшийся до полуночи час истекал медленно и мучительно. Таня мерзла и ходила вокруг камня, злясь на себя. Уважающей себя девушке принято опаздывать на свидание, а не прибегать на него за полтора часа. Хорошо, что Гро-быня не знает. Вот уж кто оторвался бы по полной программе.

Не успела Таня в очередной раз рассердиться на себя, что она сомневается в сохранности интеллекта Валялкина, как высоко над океаном полыхнули радуги Грааль Гардарики. Это он, Ванька! Ее Ванька! Все сразу было забыто. Таня бросилась к океану. Очередной замешкавшийся хмырь, которого она сшибла, даже не заметив, пожелал ей скорой и приятной смерти в камнедробилке. Таня не услышала. Даже то, что она вбежала в океан, она поняла, лишь когда холодная вода обожгла ей ноги.

В разрыв тумана Таня увидела маленькую темную точку. Точка увеличилась, и Таня поняла, что это пылесос. Старый чихающий пылесос Ваньки с обмотанной изолентой трубой. Таня многократно просила Ягуна раздобыть Ваньке что-нибудь нормальное, чтобы он не рисковал жизнью. Бесполезно. Ягун всякий раз горячо соглашался, говорил, что летать на такой рухляди преступление, что он лично соберет Ваньке чудо-машину, которая будет иметь все опции и отвечать всем стандартам. Уже к концу пятой минуты по грандиозности прожектов Ягуна Таня безошибочно понимала, что они так и останутся прожектами и летать Ваньке на его рухляди до глубокой старости.

Ягун же не понимал этого и долго еще продолжал бубнить:

— Да я для друга ничего не пожалею!.. Обычный пылесос — это в сторону! Подогрев трубы — раз! Дополнительные баки и мощный движок — два. Встроенные амулеты счастья — три. Откидывающийся кожаный верх — четыре. Потусторонняя навигация — пять. Катапультный джинн с навыками автопилота — шесть. И, разумеется, вместительный багажник, Ужасно неудобно все время оглядываться и проверять: не сбилось ли заклинание и летит ли за тобой твой рюкзак… Правда, это будет стоить больше, чем Ванька заработает за двадцать лет, но разве это так важно? На собственной безопасности не экономят!

Ванька был уже недалеко, когда ветер рванул одеяло тумана и, натянув его на маленькую фигуру на пылесосе, вновь скрыл ее от Тани. Должно быть, и Ванька не видел пока Таню, стоящую по колено в воде, потому что подлетел сразу к Серому Камню и спрыгнул с пылесоса.

Увязая в песке, Таня подбежала к нему и остановилась в метре или в двух. Странная нерешимость охватила ее. Пылесос уже не работал, лишь глухо кашлял и выплевывал последние чешуйки русалочьей чешуи.

— Таня!

Больше ничего сказано не было. Бензин слов закончился. Ванька шагнул к ней. Его поцелуй обжег Таню, как клеймо. Таня попыталась вырваться, но уступила. Ее захлестнуло волной нежности. Она любила этого смешного недотепу, который столько летел над океаном сюда, к ней, в Тиби-дохс. Ванькина куртка была вся мокрая. Отсырела от ночного тумана и пены брызг.

А Ванька все целовал ее щеки, губы, шею. Он был другой. Жесткий, властный, уверенный. Та неуловимо-застенчивая и деликатная нежность, которая была у Ваньки прежде и которая казалась Тане его неотделимой частью, куда-то исчезла. В глубине души Таня чувствовала, что такой Ванька нравится ей больше, но все же что-то ее смущало.

Она высвободилась и прижалась щекой к его плечу, спасаясь тем самым от Ванькиных губ. Ванька легко, будто она была не тяжелее куклы, подхватил Таню на руки и вместе с ней запрыгнул на Серый Камень. У Тани закружилась голова. Что это? Магия камня или магия горячих Ванькиных ладоней?

А дальше все захлебнулось в словах и клятвах. Тане казалось, что никогда она не любила Ваньку так сильно и не понимала его так хорошо, как в эту ночь у Серого Камня. Лишь много погодя, когда мрак уже размывался, робко уступая рассвету, из тумана, косолапя, вышел хмырь и уставился на них. Его глупое хихиканье походило на скрежет крышки мусорного бака.

— Пусть он уйдет! Прочь!

Таня стала поднимать перстень, однако Ванька опередил ее. Он раздраженно повернулся. Таня не поняла, что именно он сделал, но хмыря вдруг-смело, точно в него на огромной скорости врезался грузовик. Несколько секунд спустя Таня услышала слабый звук удара. Это хмырь где-то там, очень далеко, впечатался в скалу.

— Куда он делся? — спросила Таня.

Она знала, что это никак нельзя было сделать обычным обормотисом.

— Я всего лишь попросил его удалиться на доступном ему языке, — пояснил Ванька.

— Но он жив?

— Какая разница? Скорее всего жив. Второй раз в ящик не сыграешь, — равнодушно ответил Валял кин.

Таню удивили его слова. Она хорошо помнила, что раньше Ванька всегда огорчался, когда случайно наступал на виноградную улитку. Да и дождевых червей переносил с дороги, когда после дождя они выползали из залитых водой проходов и, не зная, как спастись, бестолково корчились на солнце. С другой стороны, может, Ванька и прав, что не стал церемониться. Хмыри все равно не понимают нормальной речи.

Они сидели, обнявшись. Голова Тани лежала у Ваньки на плече. Над океаном ало рдела полоска зари. Ванька с недобрым прищуром наблюдал за зарей.

Голова Тани лежала у Ваньки на плече. Над океаном ало рдела полоска зари. Ванька с недобрым прищуром наблюдал за зарей. Кажется, он жалел, что ночь закончилась, и злился на нее за это.

— Прости, но мне пора! — сказал он, осторожно освобождаясь.

— Как пора? Разве ты не останешься? — недоумевающе спросила Таня.

— Рад бы, но не могу…

— Ты не можешь не остаться! Сегодня у Шура-сика юбилей… Двадцать лет! Когда я поступала в Тибидохс, мне казалось, что люди вообще столько не живут.

— Я бы остался. Но я не могу. Просто не могу, — сказал Ванька твердо.

— Из-за жеребенка и из-за Тангро?

— Из-за кого? А, ну да…

— Ты не можешь улететь. У тебя пустой бак! Пылесос не долетит!

— Смогу. У меня полный рюкзак чешуи. Я хорошо подготовился.

Ванька вновь ревниво оглянулся на солнце. Теперь его диск был виден почти целиком.

— Закрой глаза! — приказал он.

— Зачем?

— Я не хочу, чтобы ты видела, как я улетаю! Это будет слишком банально и тоскливо!.. Все эти удаляющиеся фигуры! Девушка на берегу! Заезженно и потому скучно! Это все не о нас и не для нас… Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и досчитала до ста! Когда ты откроешь их, меня уже не будет, — сказал Ванька.

— Но я не хочу! Не буду!

— Сделай это для меня! Прошу тебя! Не спорь! Таня засмеялась. Ей почему-то не верилось, что Ванька может улететь. Счастье захлестывало ее.

— Закрой глаза!

Голос Ваньки стал властным. Таня уступила. Мгновение спустя она почувствовала Ванькино дыхание и его поцелуй. Таня продолжала сидеть с закрытыми глазами, ощущая себя галчонком, которого обещали покормить червяком, но надули. Она слышала, как Ванька развязывает рюкзак, и из рюкзака пахнет рыбой. Вот он открывает бак. Защелкивает его. Вот заводит пылесос, уступивший лишь с третьей попытки.

— Девяносто девять! — сказала Таня.

— Не жульничай!.. Я тоже считаю! Еще и сорока нет! — строго сказал Ванька.

— Но я буду жульничать!

— Потерпи! Скоро я вернусь, и мы будем вместе уже навсегда! — с каким-то странным, почти роковым выражением произнес Ванька.

Когда шум пылесоса смолк, Таня открыла глаза. Ваньки уже не было. Только следы на песке и кучка просыпанной чешуи. Радуга Грааль Гардарики полыхнула на горизонте, и ее вспышка слилась с первыми лучами солнца.

Таня подождала, пока солнце совсем покажется из воды. Она еще раз оглянулась на Серый Камень, села на контрабас и полетела в Тибидохс.
* * *
Когда она вернулась в свою комнату, то обнаружила Ягуна, без зазрения совести дрыхнущего на ее кровати. Играющий комментатор был в забрызганном грязью комбинезоне и высоких шнурованных ботинках, на которых они с Лотковой конкретно помешались.

Таня растолкала его. Не желая просыпаться, Ягун дважды назвал Таню «бабусей», швырнул в нее подушкой и попытался натянуть на голову одеяло, однако Тане удалось стащить его с кровати. Сидя на полу, играющий комментатор медленно просыпался.

— Ты будила меня негуманно, гадкая фука! Надо было ласково дуть мне в ушко. Л когда я швырнул подушкой, нужно было вернуть ее мне с приятным и радостным выражением лица, — капризно заявил Ягун.

— Ты бы бросил ее снова! Ягун зевнул.

— Правильно, дщерь моя! Я бы кидал ее в тебя раз десять подряд и всякий раз понемногу просыпался.

Кроме того, я люблю ощущать аромат све-жесваренного кофе. Давай я опять лягу, ты подоткнешь одеяльце и потренируемся еще раз!

— Ягун, ты что, свинья? Ты хоть ботинки мог снять, прежде чем лезть на чистое покрывало?

— Ты декларируешь два утверждения, на которые нельзя дать один ответ. Это неэтично. И вообще, какая же я свинья? В худшем случае, симпатичный юный кабанчик! — возмутился играющий комментатор.

— Ягун, я тебя убью!

— Не убьешь. Ты мне все простишь, потому что ночью я вернулся от Ваньки и безумно устал, — сообщил Ягун.

Таня расхохоталась. Ну и чушь! Такое и от Ягу-на нечасто услышишь!

— Ты вернулся от Ваньки? Ну конечно! Был у него на Иртыше?

— Угум. Чтобы пригласить его к Шурасику. В Ванькиной глуши зудильники берут раз в сто лет. Никакого приличного покрытия. Все приходится делать лично. Бедный, бедный я трудоголик! Прошу записываться в очередь, чтобы гладить меня по головке! — удовлетворенно сказал Ягун.

— А обратно ты что, вместе с Ванькой летел? — продолжала допытываться Таня.

Ей захотелось подыграть Ягуну, чтобы послушать, как он врет.

— Кто летел-то? Когда бы я успел на пылесосе туда и обратно? Ясный перец, меня к нему бабуся телепортировала. Ну и дыра, скажу я тебе! Я б взвыл… Куда ни плюнь — всюду природа: елки, трава, волки всякие… Никакого нормального общения. Не, точно взвыл бы! — жизнерадостно сообщил Ягун.

Таня давно успела изучить эту особенность Ягуна. Играющий комментатор все на свете примерял на себя. Все измерялось у него в ягунчиках: время, эмоции, предметы. Стоило, к примеру, похвастаться новым зудильником или пылесосом, как Ягун немедленно выдавал: «Я б от такого тоже не отказался!» или «Я б такой даром не взял!» И это при том, что лично Ягунчику ничего и не предлагали.

— Ягун! Ну признайся, что ты врешь! Не был ты у Ваньки!

— Был!

— Ну хорошо! Пусть был! Но спорим: ты Ваньку не застал, — уверенно сказала Таня.

Чтобы в полночь попасть к Серому Камню, Ванька должен был вылететь вчера не позже часа дня. В час же дня Ягун еще был в Тибидохсе. Так что телепортация пока что ничего не объясняет.

Ягун посмотрел на Таню и прищелкнул языком.

— Почему не застал? Очень, даже застал! Мы с ним чай пили травяной… Вообще ничего чай, но я б такой долго пить не мог. Чай с мятой — это я понимаю. Чай с малиной — тоже понимаю. Но чай с мятой и малиной, в котором нет самого чая, — это просто мамочка моя бабуся что такое!

Таня недоверчиво уставилась на Ягуна. Сомнений нет, Ягун валяет дурака. На буйное воображение не наденешь смирительную рубашку.

— Жеребенок у Ваньки ничего, прикольный. Шарахался от меня, правда. Хотя от меня драконами пахло. Лошади этого не любят, — продолжал Ягун.

— Поклянись, что ты только что был у Ваньки!

— С какой радости?

— ПОКЛЯНИСЬ! — крикнула Таня так, что струны контрабаса поймали тон ее голоса и загудели.

Ягун обиделся.

— Чего вопить-то? Ну испачкал я тебе одеяло! Клянусь, что я только что вернулся от Ваньки. Разрази громус! Теперь довольна? — сказал Ягун.

Клятва смутила Таню. Ни у одного шутника не хватило бы смелости поклясться громусам.

— А, да! — продолжал Ягун. — Я чего среди ночи-то к тебе завалился? Хотел записку от Ваньки отдать, а тебя нет… Держи!

Одолеваемая скверным предчувствием, Таня развернула сложенный вчетверо лист.

«Привет! Я ужасно скучаю. Мне кажется, что мы не виделись не несколько недель, а сто лет! Буду сегодня к шести. Только придумаю, на кого оставить Тангро и жеребенка. Ванька».

Таня бросилась к корзине, в которую она положила записку Ваньки, полученную сегодня во время обеда. Ей внезапно захотелось сличить почерк и бумагу. Одурительный драконбольный мяч, свитера, зудильник — все на месте. Но где же записка? Ага, скорее всего под конспектами! Приподняв нижнюю тетрадь, Таня увидела серый пепел.

— Что случилось? — жизнерадостно спросил играющий комментатор.

— Ничего.

— Ага! И всякий раз, когда случается «ничего», ты стоишь с лицом перепуганного младенца, потерявшего в супермаркете родственников?

— Ягун! Сгинь! Умоляю! Я хочу побыть одна! — едва выговорила Таня.

Почему-то она ощущала, что ни с кем не сможет поделиться своим подозрением, даже с Ягу-ном.

Ягун закивал с умильным видом китайского официанта, получившего тупой заказ на блюдо японской кухни.

— Так бы сразу и сказала! Настоящие друзья умеют уважать чужое одиночество! Правда, если человек слишком начинает любить одиночество, рано или поздно он остается без друзей. Друзья, они, понимаешь, существа капризные. Им нравится, когда их гладят по шерстке и дают сахар.

— Ягун, сахар в столовой! Брысь!

Ягун засмеялся и вышел. Закрыв за ним дверь, Таня тщательно обнюхала полученную от Ваньки записку. Записка пахла печным дымом и сыростью. Бумага, долго пролежавшая в деревенском доме, всегда имеет такой запах. Ни одна печь не протапливается постоянно, и сырость пролезает в дом чаще, чем получает пригласительный билет. Таня закрыла глаза, сосредоточилась, слилась всеми чувствами с этим клочком бумаги и ясно увидела Ваньку, который писал записку за деревянным столом. В углу стола громоздилась гора давно не мытых тарелок. В верхней тарелке, свесив лапу, лежал Тангро. Тут же рядом маялся от безделья Ягун. Ванька писал, загораживая от него записку плечом, хотя у играющего комментатора и без того хватало порядочности не читать чужие письма.

Сомнения исчезли. Последняя записка действительно была от Ваньки. Но от кого первая?.. Таня осторожно ссыпала пепел на ладонь, подняла ладонь к носу, закрыла глаза. Вначале она ничего не почувствовала, кроме запаха горелой бумаги. Затем различила легкий запах ландышей. Услышала смех. Вот только чей? Интуитивное зрение так и не пробудилось. Таня не видела ничего.

И тут у нее закружилась голова. Таня поспешно сделала шаг назад, споткнулась о стул и упала на кровать. Ей почудилось, что она стоит на краю бездны, а снизу, из мрака, к ней тянется властная рука.

Пепел осыпался с ладони. Восстановив внутреннее равновесие, Таня пыталась найти его следы на ковре и кровати, но не нашла.

Таня выскочила в коридор и побежала, сама не зная куда. Кажется, она поднималась по лестнице. Дважды перед ее глазами мелькали полукруги бойниц. А вот и меч, прикованный к камню цепью. Увидев Таню, он лишь слегка шевельнулся и звякнул цепью, как узнавший гостя сторожевой пес.

Таня пронеслась по галерее и внезапно поняла, что она уже в Башне Призраков. Блуждавшие в коридорах сквозняки шевелили тяжелые пыльные портьеры. Навстречу Тане по коридору плыл Безглазый Ужас. Его голова с вырванными глазами катилась впереди, точно мяч. Таня прижалась к стене. Общение с этой милой личностью не входило в ее творческие планы.

Однако избежать этого не удалось. Докатившись до Тани, голова остановилась у ее ног. Ужас нашарил голову и деловито, как шляпу, нахлобучил на плечи.

— Затылок не там, — подсказала Таня.

— Я и сам бы разобрался, аспирантка Гроттер! Но тем не менее благодарю за участие! — сказал Безглазый Ужас неожиданно сухим, канцелярским тоном, мало похожим на его обычные предрассветные завывания.

— Я и сам бы разобрался, аспирантка Гроттер! Но тем не менее благодарю за участие! — сказал Безглазый Ужас неожиданно сухим, канцелярским тоном, мало похожим на его обычные предрассветные завывания.

— Что-то случилось? — спросила Таня.

— Что могло случиться, аспирантка Гроттер? Сущие мелочи! Бездна разомкнулась, и хаос стучится в наши двери! — загадочно произнес Безглазый Ужас.

Голос у него изменился, точно он повторял эти слова за кем-то. Таня вскрикнула. По пыльной портьере за прозрачной спиной призрака пробежал синий огонь. Призрак расхохотался. Казалось, что синий огонь вытекает из его глаз и провала рта.

Таня повернулась и побежала. Хохот призрака гнал ее по коридорам школы. На лестнице, ведущей к Жилому Этажу, кто-то сидел и двузубой вилкой выуживал из банки кильку в масле.

— Шошешь? Она не шушашется! — спросил Ягун, демонстрируя Тане маленькую рыбку на вилке.

Таня замотала головой. Играющий комментатор пожал плечами, поднес вилку ко рту и помог рыбке отправиться в последнее плавание.

— Жуткое дело: пищевая цепь!.. Кого-то лопаешь ты, кто-то лопает тебя. Мою совесть успокаивает только то, что, утони я в океане, рыбка проделала бы то же самое со мной, — сказал он, когда рот его вновь освободился для иных звуков, кроме чавканья.

— Что ты тут делаешь? Искал меня? — спросила Таня.

Ягун лукаво прищурился.

— Не буду спорить! Мне почему-то подумалось, что я тебе нужен. Твоему одиночеству не одиноко? — поинтересовался он.

Помедлив, Таня кивнула. Ягун угадал. Настоящий друг тем отличается от ненастоящих, что вовремя появляется и вовремя исчезает. Правда, исчезал Ягун часто не вовремя, зато появлялся всегда кстати.

Глава 3

БОЛЬШОМУ КОРАБЛЮ — БОЛЬШАЯ ТОРПЕДА

В своих мечтах люди всегда исходят из того, что любовь бесконечна. Вроде как один раз вошел в воду и плывешь всю жизнь. Такое бывает, но редко. Резерв любви у каждого свой. Кого-то хватает на год, кого-то на пять лет, кого-то на десять. Ни один цветок не может цвести бесконечно. Пора цветения рано или поздно пройдет, и тогда ты ощутишь себя глупой бабочкой, которая зависла над облетевшим цветком.
«Книга истин»
Все утро Таня проходила сама не своя, испытывая тягостное недоумение. Вопросов у нее было явно больше, чем ответов. Хорошо еще, что Ягун не оставлял ее ни на минуту, отвлекая от тяжелых мыслей оптимистичной болтовней.

Стоило Ягуну замолкнуть хотя бы на пять минут, Таня начинала барахтаться в топких объятиях уныния. Уныние засасывало ее, трогало за лицо липкими лапками, что-то шептало шуршащим песочным голосом. Ягун поглядывал на нее с интересом.

— «Казнить, нельзя помиловать». Слышала эту задачку про запятую? — спросил он.

— Все слышали.

— Ну не радуйся особо. Это у нормальных людей «казнить нельзя, помиловать!». А у тебя так: сперва казнить, потом помиловать. Затем снова казнить и снова помиловать! При этом казнишь ты все время себя, а милуешь кого-то другого, — заявил внук Ягге.

— Похоже, так и есть. И что, я, по-твоему, ненормальная?

Ягунчик потер руки.

— Ну почему же? Это только в черно-белом кино между «здоровый» и «больной» ничего нету. На деле же существует масса промежуточных состояний. Нормальный — притворяющийся нормальным — безобидный псих — контролируемый истерик — неконтролируемый истерик — придурок без тормозов — обиженный на весь мир псих с искрами гениальности — ну и так далее.

Пока до действительно ненормального дойдешь — язык сломаешь.

— И кто же я, по-твоему? Псих с заскоками? — спросила Таня с интересом.

— Даже не надейся на такое высокое звание! Ты, Танька, городская сумасшедшая, укушенная мухой жалости. Вроде школьной училки, которая бродит между двумя одинаковыми елочками и никак не решится, какую елочку срубить деткам на Новый год, а какую пощадить, — заявил Ягун.

— Что же тут плохого?

— Да ничего. Только училка сперва тяпнет топором по стволу одной елочки. С елочки посыплется снег. Училка испугается, пожалеет елочку, отбежит, тюкнет по другой елочке. Потом и эту пожалеет, отбежит и снова тюкнет по первой. Так она бегает, сомневается, а когда перерубит оба ствола до половины, уронит топор в снег, зарыдает и побежит к детишкам. «Детишки! — скажет она. — Давайте будем добрыми! Встретим Новый год без елочки!»

Таня уставилась на Ягуна с подозрением. К чему этот разговор о елках? Неужели играющий комментатор что-то знает? Вот и дружи после этого с телепатами!
* * *
Первые гости начали собираться с утра. Демьян Горьянов прилетел не на пылесосе, а на Пегасе. Пегас был старый, со слезящимися глазами, измученный. Малютка Клоппик немедленно распустил слух, что Демьян похитил его из колбасного цеха.

Демьян стоял у подъемного моста и держал Пегаса за повод, размышляя, что делать с ним дальше. Привязать? Отпустить? А если отвести, то куда?

— Ты же сказал Таньке, что опоздаешь. А сейчас только восемь утра! — ехидно сказал Горьянову Ягун.

Демьян покосился на него с тревогой.

— Эмю-эээ… Я перенес несколько деловых встреч. Мы проведем их позже, в другом формате. Я счел, что общение с друзьями — гражданский долг всякого делового человека.

— Это ты правильно счел, Горьянчик! Только умоляю: не надувай так щеки! А то кто-нибудь сочтет, что ты — мутировавший хомяк! — одобрил Ягун.

«Деловой человек» поджал губы и озабоченно обернулся. По подъемному мосту к нему бежал разгоряченный Тарарах. Демьяну стало не по себе. Он реально смотрел на вещи и не верил, что Тарарах мчится, потому что рад его видеть. Все же он сделал навстречу питекантропу шаг и протянул ему ладонь.

Вместо рукопожатия питекантроп молча вырвал у него повод. Передав повод Ягуну, он сдернул с Пегаса седло и потник. Оказалось, что спина у того стерта до крови.

— Когда седлаешь пегасов, не натягивай седло на основание крыльев! Ты что, не видишь: оно сдирает кожу! — набросился на Горьянова питекантроп.

Демьян смутился. Тарарах осмотрел сбитые ноги коня, его торчащие ребра и, задрав губы, занялся изучением зубов.

— Дареному Пегасу в зубы не смотрят! — попытался пошутить Ягун.

Шутка успеха не имела. Тарарах ее даже не услышал. Как раз в эту минуту он заметил следы кнута на крупе у Пегаса и так уставился на Демьяна, что тот невольно сделал шаг назад.

— Я не виноват! У меня даже плети нет! И седлал не я! Я просто взял коня напрокат! — быстро сказал Горьянов.

— Ты же говорил Таньке, что у тебя личная конюшня? — наивно напомнил Ягун.

Демьян отступил еще на шаг, рискуя свалиться в ров.

— Э-э… Ну я немного преувеличил. На самом деле эта конюшня формально числится за моими деловыми партнерами… То есть даже это их конюшня! — путано сообщил он.

— Прекрасно! Оставишь мне ее адрес! — сказал Тарарах сквозь зубы.

— Адрес конюшни? Зачем? — встревожился Горьянов.

— Адрес конюшни? Зачем? — встревожился Горьянов.

— Я наведаюсь туда, чтобы поблагодарить хозяев за трогательную заботу о животных. И не надейся, что я забуду! Ты все понял? — грозно повторил Тарарах.

Горьянов торопливо закивал, стараясь не смотреть на красное лицо питекантропа. Добряк Тарарах становился зверем, когда видел, что обижают животных.

— Ягун! Отведи Пегаса в конюшни! А ты, дрянь такая, чтоб даже близко не крутился! — приказал Тарарах.

Горьянов забеспокоился.

— Как в конюшню? Но я должен буду его вернуть! Или мне будет плохо!

— Я сам его верну. А плохо будет всем! — мрачно пообещал Тарарах.

— Но это вампиры! Они опасные ребята! С ними лучше не связываться! — пискнул Демьян.

— Я тоже опасный ребенок. У меня было трудное детство в грубом пещерном обществе… Эти кровососущие сволочи, которые мучают коней, будут отныне пить кровь только из стаканчиков, потому что зубов у них не останется, — заверил его Тарарах, обнаруживший следы старых укусов на шее у Пегаса.

Когда Ягун увел Пегаса, Горьянов грустно уш-лепал в Тибидохс. Он уже пять тысяч раз пожалел, что не прилетел на пылесосе. Милый, милый пы-лесосик, как же ты далеко! И на чем теперь возвращаться обратно, если ему не вернут Пегаса? «Мама, мама, о чем же ты думала? Выполни работу над ошибками! Роди заново своего непутевого сына!» — страдал Горьянов.

Вскоре после Демьяна прилетели два «П» — Попугаева с Пупсиковой. Где-то в районе Гарда-рики они встретились с Кузей Тузиковым, который вился вокруг них на своем реактивном венике, как шмель. Пупсиковой он при этом уделял несколько больше внимания, чем Попугаевой. Верке это не нравилось. В ее принужденном смехе всякий опытный человек уловил бы нотки похоронного марша.

Ритка Шито-Крыто появилась около полудня. Как она прилетела, не видел никто. Ягун увидел ее сразу в коридоре Жилого Этажа. Ритка, посвистывая, направлялась в душ в халате и тапочках, будто и не улетала никуда, а существовала в Тибидохсе все эти месяцы на правах привидения.

— Откуда ты взялась? — спросил Ягун.

— Оттуда, — сказала Ритка и посмотрела в неопределенность.

— А на чем прилетела?

— На том.

Больше Ягун вопросов не задавал. Понял, что бесполезно. В конце концов, если у тебя фамилия Шито-Крыто, от тебя можно ожидать чего угодно. Захватив с собой Таню и Лоткову, которой тоже нужно было уделить внимание, Ягун отправился к бабусе. Он надеялся невзначай на правах любимого внучка вынюхать у нее, что именно привезли вчера Сарданапалу на склепах Магщества.

Ягге возилась с учениками Великой Зуби. После наложенного собачьего сглаза ученики воображали себя псами. На полу стояли миски, в которые Ягге накладывала гречневую кашу с костями. Голодные ученики тявкали и нетерпеливо скулили.

Заметив Лгуна, ученики немедленно облаяли его, а одна, хорошенькая и стройная девица лет пятнадцати даже вцепилась ему зубами в штанину. Ягун укоризненно сказал «фу!» и погладил ее по голове. Секунду спустя девица уже подпрыгивала и лизала его в щеку, пытаясь вилять несуществующим хвостом.

— Хорошая собачка, хорошая! Умница! — одобрил Ягун, подставляя «собачке» другую щеку и как бы невзначай поглаживая ее по спине.

Катя Лоткова гневно кашлянула.

— В чем дело? — возмутился Ягун.

— Отойди от нее!

— Зачем?

— Я сказала: отойди!

Ягун пожал плечами и с сожалением отошел.

— Отвратительная черствость! Я всегда подозревал, что ты не любишь собак! — заявил он.

Ягге разобралась наконец с кашей. Забыв о Лгуне, «собаки» метнулись к мискам и стали жадно есть, толкаясь головами. Ягун бочком приблизился к Ягге.

— Бабуся, а бабуся… Тебе очень идет сегодняшняя шаль! — начал он.

— Неужели больше, чем вчерашняя? — озабоченно спросила Ягге.

— Да, гораздо больше. Вчерашняя была тусклая, старая и плохо выражала твою внутреннюю сущность. Я бы ее на половые тряпки пустил! — убежденно сказал Ягун.

Ягге посмотрела на внука без восторга.

— У меня всего одна шаль, — произнесла она. Ягун прикусил язычок и невнятно пробормотал что-то про магические потоки из Потустороннего Мира, которые искажают реальность.

— Не подлизывайся! Все равно не узнаешь! — строго оборвала его Ягге.

— Чего не узнаю?

— Того не узнаешь.

— И ты даже не скажешь, где спрятали то, о чем я не узнаю?

— Нет, — категорично заявила Ягге.

— Ну и ладно! — хладнокровно согласился ее внук. — По большому счету, я и сам знаю, что никакое это не «что», а «кто». Магщество последнюю совесть утратило! У нас что тут, Дубодам?

Здесь играющий комментатор смело выложил единственный козырь, о котором сообщила ему Таня. Его глаза скользнули по лбу бабуси, задержавшись чуть дольше, чем было необходимо. Ягге уронила пучок одолень-травы и резко повернулась к внуку.

— А ну постой! Откуда ты?.. А ну не смей меня подзеркаливать!

— Кто, я? Родную бабушку? Клянусь Демьяном Горьяновым, я никогда бы не… — начал Ягун.

Ягге не пошевелила даже пальцем, но внезапно ее внук вскрикнул и схватился за голову.

— Ай! Зачем так жестоко? Я же родственник!

— Именно поэтому я тебя не убила, а просто один раз дала по мозгам. Причем не очень сильно, — пояснила отставная богиня.

Тем временем трем сглаженным «собачкам» удалось очистить миски, и они подбежали к Ягге клянчить добавки. Ягун проявил собаколюбие и перенес из Зала Двух Стихий кастрюлю с костями. «Псы» мигом оставили Ягге и переключились на него. Лоткова зорко следила, чтобы Ягун не приближался к самой хорошенькой «собачке».

— Фу! — строго говорила Лоткова, топая ногой. — Фу! Место!

«Собака» отскакивала. Однако как только Лоткова отворачивалась, Ягун незаметно приманивал «собачку» губами. Ягге первой надоел этот цирк, и она решительно выперла всех троих, включая Таню, из магпункта.

— Ну вот, так мы ничего и не узнали, — сказала Таня в коридоре.

Ягун насмешливо оглянулся на нее.

— Пусть каждый говорит за себя. Это ты ничего не узнала, — сказал он многозначительно.

— А, ну да! Ты же подзеркаливал! — сказала Катя Лоткова.

Ягун так и подскочил от негодования.

— И ты, единственная из моих любимых женщин, разделяешь общее заблуждение! Подзеркаливал!!! Я? У меня что, было зеркало? Ты его видела?

— Ягун! Не придуривайся!

Играющий комментатор вздохнул и попытался стать серьезным.

— Ну, так и быть. Кое-что я разнюхал, но расскажу чуть позже. На самом деле то, что я понял, очень путано и нуждается в дальнейших пояснениях, — заявил он.

На самом деле то, что я понял, очень путано и нуждается в дальнейших пояснениях, — заявил он.

По галерее они вышли на стену. Тут сразу обнаружилось, что пока они были в магпункте, в Ти-бидохс успели прибыть Семь-Пень-Дыр и Жикин. Из лопухоидного мира они летели вместе. Жикин, мокрый с головы до ног, прыгал и пел, размахивая шваброй с пропеллером. Он весь был — сплошной восторг. Его правую щеку перекосило, точно от флюса. Зато желвак, который был прежде наскуле, исчез совсем.

Семь-Пень-Дыр сразу кинулся к Ягуну, потянул его за рукав и зашептал:

— Это настоящий псих! Полный придурок!

— Кто? — не сразу понял Ягун.

Жикин захихикал и, сделав шваброй фехтовальное движение, ткнул Семь-Пень-Дыра в спину.

— Это я! Я! Я!.. Пока, жалкие субъекты! — запел он и, хохоча, скрылся на лестнице.

— По-моему, Жикин спятил. Пока я с ним летел, у меня было чувство, что я пациента из дурдома сопровождаю! Причем в самом начале вроде нормальный был… — сказал Семь-Пень-Дыр.

— А потом что?

— Я и сам не понял. У него вдруг вздулась щека, и он стал нести чушь! А потом как прыгнет в океан. Хорошо, мы низко летели. Пришлось вытаскивать! — пожаловался Семь-Пень-Дыр.

Таня озабоченно посмотрела на ступени, на которых остались мокрые следы.

— С Жикой что-то происходит. Я еще когда по зудильнику с ним говорила — поняла, — сказала она.

— Да ну, ерунда! По-моему, у Жики вечно так. Если он и дружил когда-то с головой, то только на уровне: «Здрасьте — до свидания!» — заявил Ягун.

— Можно подумать, ты у нас с головой всегда дружишь! — обиженно сказала Лоткова, которая все никак не могла простить Ягуну любви к собачкам.

— Не особо дружу, но я хотя бы вменяемый! — нравоучительно произнес Ягун.

— В смысле? — не поняла Катя.

— Есть такая штука: элементарная человеческая вменяемость. Это когда ты можешь спокойно оставить на столике в кафе зудильник и выйти вымыть руки, зная, что подруга не полезет читать твои сообщения. Это когда не выдают секретов, не плюют в суп, не врут по мелочам в глаза; уронив одну из двух булок, не дают тебе уроненную — и так далее, до бесконечности. Так вот: у меня эта вменяемость есть, а у Жикина ее нет и никогда не было. Именно поэтому мне на него глубоко начхать.

Таня пожала плечами. Может, рассуждая про вменяемость, Ягун и прав, но с Жориком явно что-то не так. Причем проблема совсем не в его человеческой порядочности.
* * *
Гробыня с Гуней примчались часов около трех. Увидев Таню, Гробыня бросилась к ней, точно желая заключить в объятия, но в последний момент резко притормозила и трижды клюнула воздух возле щек Тани. Максимум, что Таня ощутила, горьковатый запах ее духов. Должно быть, эта была новая лысегорская мода, усвоенная Склепшей.

— Гроттерша! У тебя под глазами синие круги! И вообще запустила ты себя, мать моя! Еще б пару ссадин, и можно посылать бутылки сдавать, — сказала Склепова, зорко оглядывая Таню.

— Склепова, ты сволочь! — произнесла Таня грустно.

Гробыня засмеялась.

— Ну-ну, не обижайся! Кто ж еще нахамит, кроме старой подруги? Другим низзя — мне можно. И вообще, где эта юбилейная мелочь, которую двадцать раз за уши надо дергать? Куда она спряталась? — спросила она.

Рядом с Таней возник Баб-Ягун. Внук Ягге озабоченно тряс ладонью, которую только что неосторожно протянул для рукопожатия Гуне. Ну Гуня и «рукопожал» со всей скромной медвежьей симпатией…

— Юбилейная мелочь будет к шести.

Ну Гуня и «рукопожал» со всей скромной медвежьей симпатией…

— Юбилейная мелочь будет к шести. Она позвонила и сказала, что она на международном симпозиуме по правам магических меньшинств.

У нее выступление на круглом столе или на другой какой-то мебели, — сообщил Ягун.

На Гробыню явный успех Шурасика впечатления не произвел.

— Ясное дело! У них на симпозиумах дикая скука. Вот и приглашают умненьких мальчиков вроде нашего Шурочки, чтобы было в кого скомканными бумажками кидать, — заявила Склепова.

Ягун хихикнул, по достоинству оценив новую версию пребывания Шурасика на симпозиуме.

На стене появились Пипа с Бульоновым, и Гробыня немедленно устремилась к ним. С Пипой номер с расцеловыванием воздуха не прошел. Она сгребла Гробыню за щеки пухлыми и мощными руками и, притянув ее голову к себе, звучно поцеловала в щеку.

— Привет, Гробка!

— И тебе привет, славная Пипеиция! Где ты купила это платье, у Сальвадора?

— Нет, у Чунь-Сыра. Сальвадор уже не актуален, — с ложной скромностью сказала Пипа.

Гробыня уважительно подняла брови.

— Растем, однако!.. У Чунь-Сыра! С каких таких свиней-копилок? А, ну да! Твой папахен же выпил всю кровь из вампиров!.. Ты бы хоть Гроттерше скинула что-нибудь с барского плеча! А то совсем измордовали Золушку!

— Я ей предлагала. Не берет. Говорит, размер не ее, — оправдываясь, сказала Пипа.

— Кто спорит, что не ее. Никто не просил Гроттершу так кошмарно толстеть! — хмыкнула Скле-пова и перевела взгляд на Бульонова, голова которого терялась где-то в вышине. Рядом с низенькой Пипой он возвышался как подъемный кран.

— Привет, Геннадий! Как твое ничего? Все ак-селератствуем? Растем-цветем-звереем?

Бульонов грустно вздохнул с высоты.

— Ну-ну, не зазнавайся, коварный человек! Что в вас, лосях, проку? Мне всегда нравились маленькие мужчины! Именно поэтому я и завела себе Гу-ню, чтобы понять, как много я потеряла! — продолжала Склепова.

Болтая, Гробыня не могла устоять на одном месте. То подбегала к стене и заглядывала вниз, то начинала вертеть Пипу, изучая ее платье, то отскакивала к Тане. Жизненные силы переполняли ее. Это был не человек, а какой-то электромотор, Гуня, погребенный под горой чемоданов, рядом с Гробыней казался приунывшим флегматиком. Лгуну захотелось поддержать его, сказать ему что-то ободряющее.

— Ты в курсе, что вы еще даже на обед успеваете? — спросил он.

При слове «обед» Гуня поднял голову. В его утомленных совместной жизнью с электромотором глазах зажегся интерес.

— Гуня не хочет есть. Он пытается сказать, что вполне потерпит до вечера! — заявила Гробыня.

Гломов посмотрел на ее шею взглядом вышедшего на охоту тигра.

— Спокойно, медвежонок! Все знают, что ты у меня хороший и ручной! Будь такой добренький, отнеси чемоданчики своей девочки в комнатку Гроттерши, а меня убьешь вечером после кормежки!

— А почему в мою? — спросила Таня, оценивая количество чемоданов.

— Потому что ни в какую другую такая куча шмотья не влезет. К Пипе даже иголку надо проталкивать вдвоем, а у Ягуна все провоняет чешуей. Можно, конечно, в кабинет к Сардику, но я скромная девушка и не решусь сама навязаться.

Вообразив, как шумная Гробыня и ее пыхтящий Гуня с чемоданами впираются в кабинет к академику, Таня едва удержалась от улыбки. А тутеще один из чемоданов расстегнулся, и из него выкатилась красивая яркая пачка.

— Макароны «Макфа»! — удивленно сказала Таня, поднимая ее.

— Макароны «Макфа»! — удивленно сказала Таня, поднимая ее. — «Макфа» — это от слова «маг»?

— Не уверена, но не исключено. На самом деле я ценю «Макфу» за то, что могу восполнить ими свою потребность в углеводах и одновременно сохранить идеальную фигуру, — кивнула Склепова.

Гуня наконец застегнул чемодан и убито поплелся к лестнице.

— Многовато вещей для одного вечера, — сказала Таня, провожая взглядом спину удаляющегося Гуни.

— Для одного — да. Но вообще-то я приехала на месяц. Грызианка мигом подписала мне отпускную командировку, когда пронюхала про драконбольный матч. Белела мне тут шататься и смотреть в оба. А как мне еще смотреть? Я ж не одноглазая! — самодовольно сообщила Склепова.

— Отпускную командировку? Это как? — спросила Таня.

— Сразу видно, что ты еще зеленая. Отпускная командировка — это бонус для любимых сотрудников. Когда тебе выписывают оплачиваемую командировку на Гавайи с заданием пересчитать количество тамошних баров и написать отчет строк в двадцать печатными буквами. Поняла?

Таня кивнула, с грустью подумав, что Склепова напиталась лысегорским духом. Ее девиз теперь получить как можно больше от мира, как можно меньше дав взамен. Едва ли этот дух уже когда-либо выветрится. Хотя, если разобраться, само разделение на темных и светлых всегда проходило именно по этой границе.

— Кстати, а почему На-Сардельки-Попал и Ме-дузия нас не встречают? И Клепа больше не лезет с советами, где парковать пылесосы? — допытывалась Склепова.

Таня коротко сообщила о склепах Магщества и оглянулась на Лгуна.

— Так что ты узнал у бабуси? Теперь-то можешь сказать?

Ягун кивнул.

— Ну хорошо. Помнишь темницу, в которую Сардик поймал в прошлом году карлика?

— Ту, что Древнир строил для Чумы-дель-Торт? — уточнила Таня.

— Да. Туда два прохода. Первый — через Зал Двух Стихий и лабиринты. Второй — через подвал Башни Призраков. Стены выложены из камня, который не пропускает темной магии. В центре рукой Древнира начертан круг. Ни одно существо с черной душой не сможет выйти из…

— Я в курсе! — перебила Таня. — Так что про темницу?

— Ничего. Только наши преподы сейчас по двое дежурят там, сменяя друг друга.

Ягун замолчал. Солнце рубиново горело в его уникальных своими размерами ушах.

— Это все, что ты знаешь? — нетерпеливо спросила Катя Лоткова.

— Вообще-то я знаю очень много. Но по данной теме мой доклад окончен. Бабуся выкинула меня из головы прежде, чем я вынюхал что-то еще.

Таня хмыкнула. Ей стало ясно, что ничего иного Ягун не подзеркалил. Телепатия — странная штука. Это все равно что вслепую всунуть палку с крюком в подвальное окно и наудачу пытаться что-нибудь подцепить. Никогда не знаешь, что выудишь из чужой головы: роковую тайну, две горсти вздора или надоевший музыкальный мотивчик, опутывающий мозги как холодная вермишель вилку.

Гробыня заинтересованно облизала губы. У нее успел выработаться профессиональный нюх на сенсации.

— Не хило, а? Два преподавателя Тыбысдохса охраняют что-то, чего не пожелали держать в Ду-бодаме? Два препода, не один! Выходит одного Сардельконахала или одной Медузии мало! Это как в анекдоте: сколько полков магического спецназа нужно, чтобы не уперли кулек с шоколадками?

— Склепова, это не смешно! Тибидохс не маги — ческая тюрьма! Если Сарданапал нервничает — значит, повод действительно есть, — сказала Лот-кова.

Гробыня нетерпеливо дернула плечом. Она не любила впустую рассуждать об очевидном, предпочитая сразу действовать. Лучше один раз удариться лбом, чем сто раз спросить; а что, дверь, правда, закрыта?

— Надо звякнуть Грызианке — она продлит мне командировку еще на месяц… — сказала Склепова.

Рука ее потянулась к зудильнику, но тотчас отдернулась назад.

— Э, нет! Гробынюшка едва не наломала дров! Если Грызианка почувствует, что тут пахнет сенсацией, она притащится в Тыбысдохс сама, а меня выпнет на Лысую Гору разгребать текучку. Ну уж нет! Гробынюшка будет тиха, как золотая рыбка в банке со шпротами!.. Она разнюхает все сама, а Грызька окажется в пролете! Хватит с нее и одного драконбольного матча со сборной вечности.

Довольная, что так быстро все распланировала, Склепова благосклонно кивнула Ягуну и Лотковой и, подхватив Таню под локоть, потянула за собой.

— Ну все, Танька, идем к тебе! Я желаю страдать от груза юношеских воспоминаний и запивать их шампанским! Я еще не забыла те времена, когда эта комната была моей!

— Твоей? — возмутилась Таня. — Может, нашей?

— Нет, дорогая моя, именно моей. Меня поселили туда первой. Это вы с Пипой потом приперлись и нарушили мое хрупкое мыслящее одиночество своей бульварной пошлостью. Как же вы меня достали! Пипенция — своей мамулей, которая вечно торчит у нее в зудильнике, а ты — своими бесконечными мужиками.

Таня чуть не поперхнулась.

— Склепова! Не хами!

— Ну-ну, не хочешь признаваться, и не надо, — миролюбиво сказала Гробыня. — Кто спорит — у того дела не спорятся!.. Как там мой скелетон Дырь Тонианно? Надеюсь, ты его откормила?

Оказалось, что про Дырь Тонианно Склепова вспомнила не случайно. На прозорливость ее, что ли, пробило? Перешагнув порог комнаты, Таня увидела, что бледный Гуня прижимается спиной к стене, загораживая грудь чемоданом. Дырь Тонианно мечется на подставке как припадочный и атакует Гуню шпагой. Выпады скелет делал очень технично, по всей фехтовальной науке. Гуню спасал только набитый чемодан и то, что Дырь Тони-анно прикован к подставке.

Увидев Склепову, скелет выронил шпагу, потянулся к ней, но внезапно дернулся и рассыпался на отдельные кости. Звякнула упавшая шпага.

— Ох уж эти мушкетеры! Грохнулся в обморок от счастья!.. — великодушно сказала Гробыня.

Она подняла с пола череп и, поцеловав в лоб, водрузила на него мушкетерскую шляпу. Затем перевела взгляд на чемодан, который продолжал держать Гуня.

— Эй! — заорала Гробыня. — Он же весь дырявый! Ты что, за свой чемодан спрятаться не мог?

Гуня побагровел и шагнул к ней.

— Я тебя придушу! Меня чуть не прикончили, а ты думаешь только о своем чемодане!

Склепова торопливо схватила Таню и загородилась Таней от Гуни.

— Спокойно, Гунявий! В конце концов, не тухлое яйцо виновато, что взорвалось о чью-то голову, а голова, которую потянуло искать с яйцом общения, — нравоучительно произнесла она, не забывая следить, чтобы между ней и Гуней находилась Таня.

Наконец Гломов согласился утихнуть и даже по приказу Гробыни сложил в углу нечто вроде баррикады из чемоданов. Склепова нырнула за нее и спустя минуту вышла уже переодевшейся.

— Ну как тебе? — спросила она.

— По-моему, слишком смело, но тебе идет, — осторожно сказала Таня.

Гробыня удовлетворенно кивнула.

— Что и требовалось доказать. Знаешь, в чем эстетическая доминанта этого платья? Оно держится вопреки всему! Не правда ли, жизнеутверждающий девиз? Вдобавок оно в черно-белую клетку, а это привлекает взгляды молодых ученых, любителей шахмат.

Гробыня удовлетворенно кивнула.

— Что и требовалось доказать. Знаешь, в чем эстетическая доминанта этого платья? Оно держится вопреки всему! Не правда ли, жизнеутверждающий девиз? Вдобавок оно в черно-белую клетку, а это привлекает взгляды молодых ученых, любителей шахмат. Ну все, идем! Кстати, забыла спросить: Бейсусликов будет?

— Понятия не имею. Мне не нужен Бейбар-сов, — сухо сказала Таня.

— Ну и напрасно. Знаешь, в чем безусловный плюс Бейбарсова? Он не боится действовать. Ты думаешь, страдаешь, усложняешь, сомневаешься, а у него сразу — хлоп! — поступок. Мы, белые и пушистые, это ценим. Причем ценим тем больше, чем меньше готовы в этом сознаться. Женщина любит, когда ее немножечко тиранят.

— Я не такая, — сказала Таня. Гробыня усмехнулась.

— Все не такие — такие. А самые не такие — самые такие!.. Ну все, Гроттерша, идем! Хочу увидеть, что вы там приготовили для Шурасика.

Склепова взяла Таню за руку и решительно потянула ее за собой. Гуня тяжеловесно затопал за ними.
* * *
Приготовления к юбилею Шурасика были в самом разгаре. Два циклопа, мобилизованные малюткой Клоппиком, старательно надували шары. И всякий раз шары оглушительно лопались, потому что циклопы не способны были остановиться вовремя. Это крайне веселило младшекурсников, которых в Зале Двух Стихий собралось предостаточно.

Младшекурсники пищали, бегали, дрались, путались под ногами. Шума и суеты от них было великое множество. Если закрыть глаза, легко было представить, что находишься на птичьем базаре. Таня знала, что прогонять мелюзгу, кричать на нее или пытаться каким-то иным образом восстановить порядок бесполезно. Мало того, что запу-ками обстреляют, еще и буквы мелом на дверях будут появляться. Вот Зуби, Медузия и Поклеп — другое дело. Их уважают. На Безглазого же Ужаса обнаглевшему ученику достаточно посмотреть один раз, чтобы стать примерным посмертно.

Ягуну в живот врезался от кого-то удиравший лобастый мальчуган. Ягун согнулся от боли.

— Стыдись, друг мой! Бери пример с великих предшественников! Я в твои годы был другой! Важный, солидный, спокойный! — сказал Ягун, отлавливая его за ворот.

— Выходит, деградировал ты позже? Когда увлекся собачками? — ехидно поинтересовалась Лоткова.

Ягун отпустил мальчугана и помчался к молодцам из ларца, одинаковым с лица, командовать, как переставлять столы. То, что молодцы его не особо слушали и все делали по-своему, ничуть не сказывалось на его командирских интонациях.

Поруководив минуты две, Ягун вернулся к Тане, которая разговаривала с подошедшей Риткой Ши-то-Крыто. Следуя вечному имиджу пиковой дамы, Ритка облачилась в черные кожаные брюки и кожаную куртку, на которую в нескольких местах было декоративно приклепано нечто вроде кольчуги. Каждая вставка величиной с ладонь. На воротнике у Ритки неподвижно замер живой скорпион.

Почти добравшись до Тани и Ритки, Ягун внезапно изменил направление. Шагнул в толпу ти-бидохской молодежи и выудил из нее девочку лет десяти. Щеки у девочки были хомячьи, точно она скрывала за каждой по три столовых ложки гороха. Дополняли картину мышиная косичка, красный подбородок, похожий на маринованный томат, и два круглых испуганных глаза.

— Позвольте представить вам Вику Рыжову! Новое приобретение Тибидохса! — похвастался Ягун. — Я отлавливал ее вместе с Поклепом! Скажу сразу, что с прыгающим людоедом, за которым мы с Тарарахом гонялись в прошлом году, справиться было легче.

— Постой! Это после нее вы с Поклепом были такие избитые, словно по вам пробежало стадо боксеров, гнавшееся за табуном каратистов? — нахмурилась Катя Лоткова.

Ягун кивнул, крайне довольный. Вика Рыжова смутилась и уставилась в пол.

— При этом, заметь, она даже пальцем нас не тронула. Просто пожелала зла. И в целом я ее оправдываю. Любой бы занервничал. Два дядьки примчались и начали тебя ловить, — сказал Ягун.

Ритка Шито-Крыто прищурилась, пытаясь углядеть в робкой щекастой девочке будущего сильного темного мага. Пробить Поклепа несмотря на защиту — это надо суметь. Да и Ягун не мальчик для битья.

— А что она умеет? — спросила Рита Шито-Крыто.

— Пока ничего, — признал Ягун. — То есть совсем ничего, кроме одной-единственной вещи. Вика, покажи!

Рыжова упрямо замотала головой.

— Не хочу. Не надо!

— Точно не хочешь? Ну и ладно, — неожиданно легко уступил Ягун.

Однако Шито-Крыто не собиралась сдаваться.

— Показывай давай, мелкая! А то уши откручу! Ну! — пригрозила она.

Вика подняла на нее злые глаза.

— Тебя за ногу укусил волк! — сказала она писклявым голосом, каким говорят в младших классах профессиональные ябеды.

Шито-Крыто дернула плечом.

— И что, это все? Какая чушь! — начала она и вдруг завопила от боли.

Из ее бедра выше колена хлестала кровь. Ритка упала, зажимая рану ладонью. Она попыталась произнести затягивающее рану заклинание, но залитое кровью кольцо отказывалось выбрасывать искру.

— Сделайте что-нибудь… бли-и-и-ин… Я сейчас сдохну… — вопила Ритка, утратив свое обычное хладнокровие.

— У тебя на ноге нет волчьего укуса! — великодушно сказала Вика, выждав несколько томительных мгновений.

Ритка осторожно отняла ладонь. Рана бесследно исчезла.

— Офигеть… — едва выговорила Шито-Крыто. Ягун погладил девочку по голове.

— Умница, Вика! Только в другой раз не надо так круто. Можно же было помягче. Ну там: «У тети в кармане конфетка с мышиными лапками!»

Рыжова подняла на Ягуна задумчивые и наивные детские глаза.

— У Ягуна за шиворотом сидит… — начала воображать она.

Играющему комментатору стало не по себе.

— Спасибо, Вика! Иди надувай шарики! — очень ласково сказал он.

Вика Рыжова убежала. Шито-Крыто проводила ее очумевшим взглядом. Ее побелевшие губы прыгали.

— Как она это сделала? Я ж заговаривалась на неуязвимость! И аура удачливости у меня тоже есть! В меня ж с трех шагов из дробовика не попадешь!

— Слова материальны. Слышала когда-нибудь такое выражение? В общем, все, что говорит эта девчонка, сбывается, — пояснил Ягун.

— Что, совсем все?.. — всовывая между ними голову, поинтересовалась Склепова. — Ух ты! Надо ей шоколадку подарить. Пусть брякнет что-нибудь в духе: «Грызиана Припятская, бессменная ведущая тра-ля-ля-ля, подала заявление об уходе на пенсию по состоянию здоровья. Все ее посты и должности заняла восходящая звезда Гробыня Склепова!»

— Для этого она как минимум должна иметь с твоей Грызианой визуальный контакт. Да и вообще, чтобы слова материализовались, Вику нужно разозлить. А если ее разозлить, не факт, что она не брякнет чего другое, но уже про тебя! — сказал Ягун.

— Тогда не надо, — поспешно проговорила Гробыня. — В сущности, я люблю начальство. Даже если оно еще и не в гробу.

Шито-Крыто скрестила на груди руки.

Шито-Крыто скрестила на груди руки. Она была мрачна. Ее терзала какая-то неприятная мысль.

— Вы заметили: год от года юные маги становятся сильнее. Что Коля Кирьянов, от которого коридоры пустеют, что эта новенькая Рыжова… Но даже если не брать их в расчет, то и средний уровень повыше будет.

— Акселерация, мамочка моя бабуся! Ну да ты не прибедняйся! У нас что, мало сильных магов было? А Шурасик, а Танька с контрабасом, а Пи-пенция с ее убойными истериками! Да и ты тоже! — утешил ее Ягун.
* * *
Таня то и дело поглядывала на часы. Она ждала Ваньку и не понимала, почему он задерживается. Подозрения, которые ей удалось на время отогнать, вновь возвращались. Пытаясь отвлечься, Таня помогала Ягуну и малютке Клоппику оформлять зал.

Шурасик, счастливый юбиляр, удвоивший сегодня первую цифру в своей дате, прибыл за пятнадцать минут до шести. Он появился в зале со стороны Лестницы Атлантов вместе с Ленкой Све-колт и Жанной Аббатиковой. Вид у Шурасика был скромно-величественный, как у молодого принца, который будто и не догадывается, что его должны короновать, но все же на всякий случай примерил с вечера мантию и попросил старого слугу протереть мокрой тряпкой старый папин трон. Тане невольно вспомнился Пуппер, который тоже вечно являлся с лицом профессионального скромняги. И только после этого начинались его терпеливые: «Пуппер. Гурий Пуппер», обращенные к каждому гостю в отдельности.

Гуня Гломов первым устремился к Шурасику и стиснул его в медвежьих объятиях.

— Приветствую тебя, брат! Двадцать лет — это немало! Надеюсь, с этого дня ты перестанешь канате под важного придурка с галстучком и станешь нормальным пацаном! — сказал он.

Стиснутый Шурасик что-то прохрипел. Кажется, просил отпустить. Наивный Гуня подумал, что его благодарят, и, очень тронутый, похлопал «братана Шурасика» по спине.

После Гуни Шурасика поздравила Гробыня, не сказавшая ничего особо яркого, поскольку одновременно с поздравлениями она слизывала с пальцев шоколадный крем. Ритка Шито-Крыто ткнула Шурасика кулаком в солнечное сплетение и пожелала ему на ухо что-то такое, от чего Шура-сик зарделся как девушка.

Ритка хохотнула и отошла, подбрасывая на ладони скорпиона. «Смущать Шурочку» она любила еще в Тибидохсе. Уж очень он правильный. Для Ритки эта правильность была вечным искушением. Едва Ритка перестала конфузить Шурочку, как к нему подскочил взбудораженный Жикин. К раздувшемуся флюсу добавилась розовая шишка на подбородке, вокруг которой быстро расползалась краснота. Свеколт и Аббатикова почему-то очень заинтересовались и флюсом, и шишкой. Учитывая, что некромаги народ не брезгливый да и к конфетным красавчикам равнодушный, интерес их сложно было объяснить.

— Держи подарок! — сказал Жикин и принялся толкать Шурасику в руку свиток, перевязанный ленточкой.

— Что это?

— Магическая страховка мага Болбея Бостонского! Слышал о такой? С человеком, который застраховался, обязательно случаются все описанные в полисе страховые события… Если страховка от наводнения — то потоп, если страховка на аварию, то авария! Смотри, тут вписано твое имя! Прикольно, да? Я застраховал тебя от лысины в тридцать лет и от ожирения в сорок!

И Жикин уставился на Шурасика, явно надеясь смутить его и испортить настроение.

— Кто вписывал? Ты? — очень спокойно спросил Шурасик.

— Ну, я.

— Лично? Своей рукой? — Да.

— А на руке у тебя, конечно, была перчатка из кожи молодого белого буйвола, убитого молнией?

— Нет. А что? — напрягся Жикин. Шурасик кивнул.

Шурасик кивнул.

— Да ничего. Просто в другой раз внимательно читай примечания к договору страхования.

— Ты хочешь сказать, что у тебя не будет лысины и ожирения? — с подозрением спросил Жикин.

— Будут-то будут, но не у меня… А за подарок спасибо, Жика! Ленточка действительно очень красивая! — сказал Шурасик и оставил Жорика в одиночестве переваривать полученную информацию.

— Шурасик! Есть хоть что-то, чего ты не знаешь? — удивилась Дуся Пупсикова, никогда не упускавшая случая повосхищаться.

— Разумеется. Высшая магия пятого и шестого разрядов мне абсолютно недоступна, — заверил ее Шурасик.

— Высшая магия пятого разряда? — удивилась Дуся.

Она наивно думала, что разрядов высшей магии всего три. Гробыня, успевшая слизать с пальцев крем, хихикнула.

— Даже я знаю, что пятый уровень — уничтожение миров и их отражений. А шестой уровень — самостоятельное моделирование миров и отражений.

— Не верю, — заявила Пупсикова.

— Дуська, ты по умственному развитию типичная продавщица, которая считает, что высший военный чин «генерал». Шурасик, я правильно сказала про пятый и шестой уровень? — спросила Гробыня.

Юбиляр подтвердил ее слова снисходительным кивком. Ярый женоненавистник, он считал любые женские знания обезьяньими знаниями, полученными на попугайской основе. Правда, теперь, когда в его орбите появилась Ленка Свеколт, Шурасик порой задумывался, что теорию неплохо бы пересмотреть или хотя бы дополнить ее единственным исключением, без которого, как известно, и правило не бывает правилом.

Таня подарила Шурасику глиняный манок для единорогов, который можно было использовать лишь однажды. Демьян Горьянов с необычайным пафосом преподнес юбиляру японский меч, заявив, что это меч одного из погибших стражей мрака, который ему, Горьянову, достали за огромные деньги и по почти немыслимому блату.

Шурасик, поблагодарив, передал меч Ленке Свеколт, а у той сразу выхватила его любопытная Жанна Аббатикова. Несмотря на торопливое предупреждение Горьянова, что меч стража можно извлекать из ножен, только чтобы кого-то убить, Аббатикова все же сделала это и стала внимательно разглядывать клинок.

— Ого! — сказала она. — А стражи мрака, оказывается, боятся ментов!

— Почему? — удивился Шурасик.

— А вот смотри, что штампанули под рукоятью: «Сувенирная продукция! Заточке не подлежит. Холодным оружием не является».

Демьянов покраснел.

— Ну и что из того! Магические мечи часто маскируются. У нас в Магфорде есть меч, убивающий великанов, так им с виду даже колбасы не отрежешь! — спасая его, великодушно сказал Шурасик.

«У нас в Магфорде! Спасибо хоть не «у вас в Тибидохсе», — отметила Таня и стала думать о Ваньке.

Интересно, с какой стороны он появится? С Жилого Этажа? Или сразу со стены, бросив пылесос, помчится по галерее? Если со стены, не переодеваясь, то единственный путь через Лестницу Атлантов.

Молодцы из ларца давно расставили столы буквой П. Центральная перекладина П была отведена для преподавателей и выпускников. Младшекурсники, которых никто не собирался прогонять, разместились на двух нижних, длинных перекладинах П.

Началась шумная пирушка. Молодцы носились между столами, стремительные как джинны, ухитряясь повсюду успевать. Ягун автоматически взял на себя роль тамады и даже попытался вскочить на стол, чтобы сделать юбилей совсем уж неформальным, но на него зашикали и стащили.

— Ладно, ладно! Я могу и так! — милостиво согласился Ягун.

Он резво подбежал к Шурасику, обнял его и закричал:

— Поднимем же тост за здравие нашего дорогого друга Шурасика! Спасибо тебе, старик, что ты есть! Потому что если бы тебя не было, наша жизнь лишилась бы источника ярчайших впечатлений! В общем, за Шурасика, господа!

Зазвенели бокалы.

— Все идите к Шурасику, чтобы с ним чокнуться! Я, как видите, уже чокнулся! — вопил разошедшийся Ягун.

Шурасик о чем-то сосредоточенно думал. Пузырьки шампанского мешали ему сосредоточиться.

— О! Сподобились! Теперь прощай веселье, да здравствует скучняк!.- воскликнула вдруг Гробыня. г — Ты это о чем?

— Все о том же. Сосискотаскал и Клепа идут! — пояснила Склепова и первая же подбежала к академику, рассыпаясь в любезностях. Невозможно было поверить, что это та самая девушка, которая секунду назад называла главу Тибидохса Сосиско-таскалом.

Сарданапал выглядел озабоченным. Он отвечал Гробыне, улыбался, поздравлял Шурасика, но в глазах его таилась грусть. Грусть мага, который что-то знает, однако своим знанием не хочет отравлять никому радость. Пусть бабочки-однодневки самозабвенно порхают под солнцем! Зачем грузить их знанием, что за днем всегда приходит ночь. Что толку в этом знании тем, кого еще до ночи склюют птицы?

Таня с Ягуном обменялись понимающими взглядами. Сарданапал с Поклепом пришли вдвоем. Значит, Тарарах возится с Пегасом, Ягге сидит со своими беспокойными собаккерами, а Медузия с Зубодерихой на дежурстве в темнице. Еще есть Безглазый Ужас и Соловей, но Соловей всегда следит за кормлением драконов, а Ужас вполне может перепутать время и промахнуться на неделю-другую.

Усаженные юркими молодцами во главе стола, Сарданапал и Поклеп поочередно поздравили юбиляра. При этом Поклеп припомнил все проказы Шурасика начиная с десятилетнего возраста. Таня была удивлена, во-первых, исключительной памятью Поклепа, а во-вторых, самим Шурасиком. Она и не предполагала, что всем известный ботаник такой вредитель.

Неожиданно атланты, подпирающие своды Ти-бидохса, стали беспокойно переминаться. Таня подняла глаза. По Лестнице Атлантов спускалась Лиза Зализина, одетая во все черное. Лицо застывшее, как у Снежной Королевы. Лишь на скулах рдеют пятна румянца.

Попугаева вскочила, метнулась к ней.

— О, Лизон! Ты одна? А где Глеб?

— Мы расстались с Глебом. Он от меня ушел, — ровным, мерным голосом произнесла Лиза.

В повисшей вдруг тишине слова Зализиной разнеслись по залу.

Ни на кого не глядя, но и не избегая взглядов, Лиза подошла к столу. Двигалась Зализина точно на автопилоте. Хорошо, деловито, но как-то неосознанно. Кузя Тузиков поспешил уступить ей место. Лиза села, даже не посмотрев на него.

Первой пришла в себя Склепова, которая никуда из себя и не уходила.

— Надо и мне бросить Гуню! Он замедляет мой духовный рост… Глом, а ну положи обратно кабанью ногу! Тебе надо худеть. На тебе не то что штаны, ни один ремень уже не сходится, — заявила она, Гробыню никто не услышал. Все смотрели на Лизон, ожидая объяснений.

— Я не доверяла локону. Его власть ослабевала с каждым днем. Я чувствовала, что теряю Глеба… Он задумывался, не отвечал на вопросы, смотрел в пространство. Тогда я купила тарелку и чашку. Волшебные. Пока он ел с этой тарелки и пил из этой чашки, он никуда не мог уйти… Но однажды я взорвалась, расколотила тарелку о стену и бросила ему в голову чашкой. Он спокойно встал, вежливо попрощался и ушел, — все так же отрешенно сказала Зализина.

Народ за столом зашумел.

Народ за столом зашумел. Одни втайне одобряли Бейбарсова, другие жалели Лизон.

— Он действительно ушел из-за чашки. Но не потому, что она была магической. На некромагов простейшие артефакты не действуют. Просто чашка стала последней каплей, — шепнула Шура-сику Ленка Свеколт.

— Ты что, знала, что он ушел? — удивился тот.

— Нет. Но я чувствовала. Его беспокойство, гнев, решимость… Что-то особое. Мы же с ним в одной связке.

— И где он сейчас, ты не знаешь?

— Нет. Когда некромаг не хочет, чтобы его нашли, найти его практически нереально. Он может быть где угодно. Хоть на краю земли.

— А есть шанс, что он вернется к Зализиной? — спросил Шурасик.

Свеколт покачала головой.

— Если я хоть немного его знаю — нет. Ни малейшего. Некромаги ненавидят возиться с обломками. Кувшин, который треснул один раз, треснет опять, даже если его склеить.

— А локон Афродиты?

— Он давно преодолел его власть. Его удерживало рядом с Лизон чувство долга, может, жалость.

Но Лизон увлеклась. Визжать на некромага и бросать в него чашки — это надо совсем рассориться с мозгами! — жестко сказала Свеколт.

Не требовалось спрашивать у нее, чтобы понять, на чьей она стороне.

— Зализина, конечно, в своем репертуаре. Хотя меня это не особо удивляет. Она типичная НО-УЖ, — рассуждал тем временем Ягун.

— Кто-кто? — заинтересовалась Лоткова.

— НОУЖ — «Не Очень Умная Женщина». А где НОУЖ, там почти всегда ЖПВС — то есть «женщина, поступающая во вред себе».

Тем временем кто-то, кажется, все та же высокоумная Верка Попугаева, додумалась принести Зализиной бокал шампанского, а едва Лизон выпила его, как сочувствующая рука налила ей еще.

Это была уже серьезная ошибка. После второго бокала Зализина, которая и так держалась на автопилоте, сорвалась с катушек. Стала плакать. Кричать: «Я его ненавижу!» Роняла стаканы, сдергивала скатерть. Пыталась подбежать к Тане, чтобы вцепиться ей в горло. Зализину держали. Ее отпаивали водой, но она только плевалась. Наконец Поклеп вызвал циклопов, и Лизу, как-то вдруг затихшую, понесли в магпункт.

Жанна Аббатикова, вторая верная защитница Глеба, теперь ощущала вину. Она бежала за Лизон, которая свисала с плеча у циклопа, и, от волнения глотая согласные, все повторяла:

— На, не нао! Не нао, На! Ая не иноа! Геб вер-нея! Все ует ошо!

Непросто было догадаться, что «На» — это Лиза, а «Ая не иноа» — Таня не виновата. У лестницы циклоп, который нес Зализину, остановился, ожидая Поклепа. Лиза подняла голову и встретилась взглядом с Таней. Та ожидала нового взрыва, но бледные губы Зализиной скривились в усмешке.

— Не бойся, Гроттер! Мстить тебе я не буду! Он сам отомстит за меня! Отомстит и себе, и тебе! — сказала она внятно.

И почему-то эти простые слова, совсем не похожие на обычное шипение Лизон, поразили Таню куда сильнее, чем все ее предыдущие вопли. В глубокой задумчивости сидя за столом, она услышала, как Лоткова говорит Ягуну:

— Ну вот! Испортили Шурасику праздник!

— Испортили? — удивился Ягун. — Да ничего подобного! Где ты видела юбилей, на котором никто не подрался бы или хотя бы не поссорился? К слову сказать, только такие юбилеи потом и вспоминаются! О, смотри, Ванька! Эй, чего так долго-то?

По Лестнице Атлантов торопливо бежал Ванька. Он уже нашел глазами Таню и теперь спешил к ней, не замечая никого и ничего.

Он уже нашел глазами Таню и теперь спешил к ней, не замечая никого и ничего. Валялкин так и не переоделся. В одной руке у него был рюкзак, в другой — мокрый букет осенних цветов.

— Нестись по Лестнице Атлантов, прыгая через две ступени, — для этого надо быть либо влюбленным, либо камикадзе. Либо влюбленным камикадзе, — прокомментировала Ритка Шито-Крыто. В ее голосе ощущался цемент небрежности, замешан-ный на натуральной зависти.

За Ванькой, часто отвлекаясь, чтобы подразнить атлантов, летел верный Тангро. Когда до конца лестницы оставалось ступени четыре, Ванька I сделал прыжок лосося, описанный ранее только в сагах, и, едва не налетев на стол, подбежал к Тане.

Обнять ее у всех на глазах он не решился, но нежности в его глазах было зашкаливающе много.

— Ты получила мое письмо? — спросил Ванька.

— Даже два, — ответила Таня, внимательно наблюдая за его лицом.

— Откуда два-то? — удивился Ванька, но тотчас забыл об этом. — Я долго не мог решиться оставить жеребенка. Поставить пару караульных лешаков несложно — волки и близко не сунутся. Ну а в остальном на лешаков надежды нет. Попроси лешака открыть дверь — он разворотит всю стену. А уж кормить и чистить коней лешаки и подавно не могут. Кожу до мяса сдерут. Слишком силы много.

— Ты же писал, что у тебя домовой есть, — вспомнила Таня.

Ванька вздохнул.

— На него я в результате и оставил. Да только с домовыми тоже непросто. У старикана — кстати, его зовут Прохор — оказалась куча пунктиков. Пока три раза самовар до блеска не надраит и полы пять раз не выскребет — ни за что в конюшню не сунется. А как он стирает — вообще отдельная песня. Вначале все левые носки, потом все правые. И сушит всегда на отдельных веревках.

— И как ты в результате все разрулил? Ванька улыбнулся. Той мягкой, доброй, но не без лукавинки улыбкой, которую Танька так любила. Порой даже пыталась нарисовать, но улыбка ускользала.

— Я самовар в конюшне спрятал. Привязал к нему сена и рядом воду поставил. Теперь, чтобы чистить самовар, он хочешь не хочешь — а жеребенка накормит. Теперь Тантик не останется голодным.

— ТАНТИК? — Ягун, сунувшийся в эту минуту здороваться с Ванькой, даже поперхнулся. — Твоего жеребенка действительно зовут Тантик, или это искажение твоих звуковых волн моими залежами серы?

— Ну Тантик. И что такого? — спросила Таня сердито.

— Да ничего. Тангро, Тантик — богатейшая фантазия. Когда Валялкин заведет кошку, он наверняка назовет ее Таха! Собака, понятное дело, будет Тата или Тапочка. Хотел бы я дожить до того времени, когда у вас появятся дети! Все девочки будут Таньки, а все мальчики… хм… тут уже затык… ну положим, Танявии, Танюшники или, на худой конец, Титы! — влез Ягун.

— Не все! Одного мальчика мы назовем Ягуном. Запретим ему болтать, станем пороть крапивой и не будем подпускать к пылесосам, — пообещал Ванька.

— Звери вы. Палачи, — убежденно произнес Ягун.

Таня даже не улыбнулась. Она смотрела на Тангро, который жизнерадостно носился по Залу Двух Стихий. Жар-птицы, не слишком любившие драконов, нервничали, взлетали и, теряя перья, взрывались брызгами света. Дракон гнался за ними, настигал, но не хватал, а сворачивал в сторону, давая жар-птицам удрать. Это было прекрасно. Беззвучный и бесконечный салют в полутемном зале с небесным сводом.

Таня смотрела на Тангро, и до нее медленно доходило, что у Серого Камня Тангро рядом с Ванькой не было.

Глава 4

ФРАНЦИСК И ВАЦЛАВ

Даже самая умная девушка умна только пару дней в педелю. В остальное время с ней вполне можно иметь дело.
Случайные выписки из дневника Жоры Жикина
В двенадцатом часу Сарданапал с Поклепом ушли, а вскоре появились Зуби с Медузией. Ехидная Гробыня шепнула: «Глаза б мои не глядели! Прям младшая школа лопухоидного мира! Мальчики ходят парами с мальчиками, а девочки с девочками!»

— Склепова, утихни!

— Не утихну, пока не узнаю, кого они там караулят в темнице!

— Иди спроси! — предложила трезвомыслящая Лоткова.

— Я еще не совсем мяу-мяу. Я и так выясню, — заявила Гробыня.

— Как? — спросила Таня.

— Потерпи, Гроттерша! Завтра вечером мы прокрутим один маленький и безопасный ритуальчик. А пока развлекайся! — загадочно пообещала Склепова. Выражение ее лица, когда она упоминала о «маленьком и безопасном ритуальчике», Тане совсем -не понравилось.

С появлением Зуби и Медузии припозднившиеся младшекурсники, которые уже при Поклепе ощущали себя не особо уютно, испарились с по-спешностью Золушек, которым мудрая фея не со-ветовала дожидаться полуночи. Каждый знал — попадись он сейчас на глаза Медузии, и вопрос, кого завтра первым вызовут на защите от нежити, можно не задавать.

Послушная память Тани донесла из прошлого насмешливый голос Медузии: «Раз ночами таскаешься по чердакам, Гроттер, значит, все знаешь. А раз все знаешь — не попросишь ли удалиться мертвого колдуна вуду из Непала? Прошу выйти к гробу. Валялкин, который шатался по чердакам вместе с тобой, поможет тебе его открыть. Ломик — на обычном месте».

— Что-то все приуныли! Пирушка не задалась! Почти как на тысячелетии у Зубодерихи! — вызывающе сказала Верка Попутаева.

Кто-то засмеялся, и Верку это ободрило. Бедная Попугаева! Она шутила редко, а потому никогда не могла остановиться вовремя.

Великая Зуби на другом конце стола перестала есть и подняла голову.

— «Я прозрела! Я вижу на семь метров под землей! Кстати, никто не знает, где мои очки?» — продолжала издеваться Верка Попугаева, уже записавшая себя в величайшие комики мира.

На этот раз никто не засмеялся. Соседи Верки смотрели на ее стул, который стала вдруг бить мелкая дрожь. Еще секунда — и ножки стула расползлись в полный шпагат. Верка упала. Попыталась встать и снова рухнула. Ее приплюснутый нос выстучал на плитах пола азбукой Морзе: «Я набитая дура!»

Великая Зуби подула на раскалившееся кольцо и вновь деликатно занялась куриной ножкой. Ликбез № 1: Никогда не называйте имени мага, когда хотите сказать о нем гадость. Особенно, если маг — женщина.

Проголодавшись в пути, Ванька уплетал блинчики в шоколадном соусе с таким аппетитом, что они едва успевали появляться на скатерти. Таня подумала, что жующий человек выглядит неромантично. Влюбленный не должен жевать. Он должен умирать от страсти. Таня вспомнила, что в Тибидохс Ванька попал после того, как основательно освободил от продуктов полки супермаркета. Сердце Тани потеплело, но коварный мозг спешил состыковать факты. И зачем нужна людям это так называемая истина, если она изначально не сделает их счастливыми? Зачем ковырять рану? Чтобы еще раз убедиться, что под корочкой окажутся кровь и гной?

— Где ты был вчера ночью? — спросила Таня. Ванька перестал жевать.

— С Ягуном. Потом Ягуна телепортировала бабуся, а я стал латать у пылесоса шланг. В пять утра покормил Тантика и вылетел.

— Значит, у Серого Камня тебя не было? — в лоб спросила Таня.

Ванька перестал жевать и поднял на нее глаза.

— С какой радости? Серый Камень — натуральная помойка для темных магов, больных на всю голову. Разве я не прав? Кстати, а почему ты спросила?

В душе у Тани было ледяное спокойствие, только вилка в руке почему-то прыгала.

— Да так. Просто подумала, как это было бы славно. Ты прилетаешь и делаешь мне сюрприз… Но, видимо, ты вообще не способен на сюрпризы. Ты слишком правильный, — сказала она отрешенным голосом.

Сказала и тотчас пожалела, что обидела Ваньку. Она ожидала его вспышки или оправданий, но обнаружила, что Ванька ее даже не услышал. Притянув к скамье рюкзак, он озабоченно рылся в нем. — Погоди, я забыл сделать Шурасику подарок! Он достал из рюкзака коробку, в которой что-то оживленно возилось, и направился к юбиляру. Юбиляр не терял времени даром. Уже минут двадцать спеной у рта он спорил с Ленкой Свеколт, существовали ли в магическом языке древних мидян долгие гласные и из какого металла их маги выковывали кольца. Спор выходил таким горячим, что поблизости от Свеколт и Шурасика то и дело проявлялись бледные вампирящие духи Подземья. Не прекращая спора, Шурасик или Ленка прогоняли их щелчком пальцев, не давая присосаться к своим полыхающим гневом аурам.

Ванька вручил Шурасику подарок, что-то шепнул и вернулся.

— Кто там был в коробке? — спросила Таня.

— Папоротниковый лешак-лилипут! — пояснил Ванька. — Такие рождаются раз в тысячу лет. Другие лешаки их не любят и сразу убивают. Но этого мне удалось спасти. В мире лешаков ему не место. Пусть живет у Шурасика.

— Ну дела! Я давно заметил: когда человек не знает, куда что-то деть, он это дарит! Если хорошо поразмыслить, то скоро и мусор не надо будет выносить. Подарил его быстренько кому-нибудь, и все дела, — прокомментировал вездесущий Ягун.

Таня выпрямилась. Ей вдруг пришло в голову, что она напрасно все усложняет. В конце концов, Ванька с ней, настоящий, живой Ванька, и если это не повод для счастья, то что вообще может считаться поводом для счастья?
* * *
Таня легла в восемь утра, а проснулась где-то около трех. Утром это время уже не назовешь, признать же, что ты проснулся едва ли не вечером, было как-то морально неудобно. Все здравомыслящие ученики Тибидохса, ведущие правильный образ жизни, уже вернулись с занятий и засели за уроки, чтобы пережить следующий учебный день.

Рядом на диване, укрытая с головой, с высунутой из-под одеяла голой ногой, дрыхла Склепова. Та самая Склепова, которая собиралась буянить трое суток без перерыва. Будить ее Таня не стала. Она прекрасно знала, что Гробыня будет лягаться и силой мысли швырять в нее всеми предметами, которые нашарит ее сонное сознание.

Таня оделась, осторожно открыла окно, вытянула из футляра контрабас и выскользнула наружу. Был бесконечно яркий, брызжущий светом октябрьский день. Желтеющий тибидохский парк жадно впитывал солнце. Не так уж и много его осталось до зимы. Воздух был свеж и задумчиво прохладен.

Благополучно миновав Поклепа, который караулил кого-то, скрываясь под подъемным мостом, Таня полетела над парком. Бригада домовых в розовых спецовках расставляла мраморные фигуры, которые из вредности посбивала ночью нежить. Рядом с видом победителя потрясал копьем Готфрид Бульонский, отважный покоритель нежити и сердца Великой Зуби.

На траве у пруда сидел розовощекий молодец в красной рубахе. Над ним, размахивая кулаками, навис негодующий Тарарах. Таня снизилась, желая узнать, в чем дело.

— И не стыдно тебе! Ты же Финист! Чего за воробьями гоняешься? Инстинктов не можешь сдержать? Тоже мне Сокол Ясный! Тьфу! — гремел питекантроп.

Финист не отвечал, смущался и отплевывал забившиеся между зубов воробьиные перья.

Финист не отвечал, смущался и отплевывал забившиеся между зубов воробьиные перья. Временная потеря памяти и чрезмерная горячность — извечная проблема всех невольных оборотней. Кто живого мясца не едал, тот и оборотнем не бывал.

— Почто птичку небесную обидел, аспид? — спросила Таня, спрыгивая с контрабаса.

У нее были хорошие отношения с Финистом. Финист улыбнулся и помахал ей рукой. Мало-помалу Тарарах успокоился.

— В общем, чтобы в последний раз! А то тоже моду взял. Канарейку в прошлый раз у меня прибацал, — буркнул он довольно миролюбиво.

Финист ушел.

— Ты не Ваньку ищешь? Он у Пегаса в конюшне. Конь совсем измордован. Лопату в руке у меня увидел — отскочил, чуть перегородку не проломил. Чем только его не колотили. Обязательно навещу его хозяев.

— Давай я слетаю с тобой, — предложила Таня.

— Нет, — мотнул упрямой башкой Тарарах. — У нас с этими уродами будет разговор сугубо фо мэн, как говорит твой Гурий.

— В сотый раз напоминаю: Гурий не мой. Он общественный, — сказала Таня.

Она села на контрабас и полетела в конюшни искать Ваньку. Конюшни были пристроены к глухой стене драконьих ангаров. Это было не самое удачное расположение для конюшен, поскольку лошади чуяли драконов и шарахались, а драконы чувствовали коней и в дни, когда их не кормили перед матчами, испытывали к своим соседям совсем не бескорыстный интерес.

Ваньки в конюшнях не было. Похоже, он уже закончил дела и умчался куда-то. Таня постояла, погладила Пегаса по грустной морде, по носу, на котором росли длинные и смешные седые волосы, и внезапно испытала желание писать стихи или, на худой конец, дневник. Желание было таким сильным, что, не имея с собой записной книжки, Таня едва не бросилась нацарапывать нахлынувшие мысли прямо пальцем на земляном полу. К счастью, она вовремя вспомнила, что находится рядом с представителем рода пегасов, и, поняв, в чем причина ее порыва, успокоилась.

Когда Таня вернулась к оставленному снаружи контрабасу, первым, что бросилось ей в глаза, была вставленная между струнами записка. Очень краткая.

«ЖДУ тебя в половине первого на крыше Башни Призраков. Приходи одна. Я».

Просто «я» — и никакой подписи. Едва Таня дочитала записку, как лист вспыхнул и осыпался пеплом. Таня огляделась в надежде, что еще увидит того, кто написал ее. Где-то недалеко шастали с ведрами джинны-драконюхи, ворочался в ангаре недовольный Гоярын, однако Таня уже понимала, что выяснить что-либо будет непросто.

Все же она подошла к джиннам и спросила, не видели ли они, кто крутился возле ее контрабаса. Драконюхи замотали головами. Лишь один плосколицый джинн остановился и поставил на землю ведро со ртутью.

— А что такое, струны порезали? — спросил он с внезапным интересом.

— Нет, — сказала Таня.

— Нацарапали чего? Спереть хотели?

— Нет.

Драконюх разочарованно вздохнул.

— А-а-а, ясно… Молодой человек вроде какой-то подходил, — сказал он и снова взял ведро.

— Какой молодой человек? Как он выглядел?

— Да шут его знает! Для нас все маги на одно лицо! Разве не так вы говорите о нас, о джиннах? — сказал драконюх и противно хихикнул.

Пять секунд спустя он уже затерялся в толпе других драконюхов и стал совершенно неотличим от них. Вот уж, правда, все джинны на одно лицо… Таня вернулась к контрабасу.

«Что мне делать? Если записку написал тот, о ком я думаю, как мне поступить? Сказать Ваньке?

Пойти на крышу и объясниться? Или плюнуть и вообще никуда не ходить?» — думала она.

Последний вариант казался ей самым предпочтительным, но одновременно и самым малодушным.
* * *
После ужина, когда проснувшаяся наконец Гробыня умотала куда-то вместе с Гуней, Таня сидела за столом и пыталась читать конспекты. Именно пыталась, потому что мысли ее были далеки от магических формул. Ванька, которого она нашла днем, был вновь рекрутирован Тарарахом для каких-то таинственных дел. Ванька обещал вернуться к ужину, однако пока задерживался. Таня начинала всерьез опасаться, не поехали ли они разбираться с упырями, хозяевами конюшни пегасов.

Таня уже собиралась закрыть тетрадь, когда в коридоре послышались шаги.

— Мне не нравится, когда на Буян вторгаются посторонние и допрашивают моих аспирантов. В любом случае следовало прислать официальный вызов, — услышала Таня голос Сарданапала.

— Но это будет потеряль тайм… Как говорить ви, рюськи, тайм — есть зеленый мозол! Ха-ха! — быстро ответил ему кто-то тонким голосом.

— Это ваши проблемы.

— Только наших проблемз не сушествоваль. Соблюдений закона — общий забот всех разюм-ный маг. Кто думает иначе, тот бунтовщик!

— Надо еще доказать, что закон был нарушен… — настаивал Сарданапал.

— Это мы и пытаемся сделать. Один из ваших бывших учеников подозревается в совершении серьезного преступления. Вам этого мало? — прогудел еще третий, немного гнусавый голос. В отличие от первого он говорил по-русски довольно чисто, с едва заметным акцентом.

— Пусть так. Но при чем тут Таня?

— Вы утверждаль, что она не виноват? В таком случае почему ви не желать, чтобы мы с ней дрю-жески поболталь, как один дрюк с другой дрюк? Это будет очень шот бесет! Отшень маленьки трепло, как говорить ви, рюски.

Академик уступил. Таня услышала, как он недовольно произнес:

— Мы так не говорим… В любом случае я буду присутствовать при вашем разговоре лично.

— Для нас это нежелательно… — с ленцой сказал гнусавый голос.

— Я настаиваю.

Гнусавый хотел возразить, но Сарданапала неожиданно поддержали:

— Ню-ню, Вацлав! Не делай кворрал! Если академик иметь желаний вливаться в наш дрюжна компани, я не возражаль!

В дверь постучали. Выждав секунд пять, чтобы не подумали, что она все слышала, Таня сняла заклинание и открыла дверь. В комнату вошел академик Сарданапал и с ним еще двое. Академик грустно, но вместе с тем ободряюще улыбнулся Тане, после чего присел на диван.

— Таня, эти люди… э-э… хотят поговорить с тобой. Говори правду, но будь… э-э… здравомыслен-на, — сказал академик смущенно.

— Ну-ну, уважаемый Сарданапал! Разве гуд со-ветоваль ученикам бываль здравомыслен, когда они мечтать сказаль весь чистый истин? — спросил обладатель тонкого голоса.

Он был маленький и лысый, с цепкими глазками, с бородавкой на носу. Его спутник, огромный, грузный, видимо, чудовищно сильный физически, сопел перебитым носом. На его правой руке, рядом с магическим перстнем Таня заметила два боевых кольца с насечкой — верный признак того, что маг находится на службе у закона. Оказавшись внутри, он профессионально обшарил взглядом комнату.

Глазные зубы у обоих были удлиненными, однако не настолько, как у практикующих вампиров. Скорее всего, оба мага были либо завязавшие вампиры, закодированные на кровь, либо их потомки.

— У вас, кажется, недавно была выбита и вставлена дверь? — спросил гнусавый, с интересом оглядывая дверную коробку.

«Блин! Опять Гломов забыл, в какую сторону она открывается!» — подумала Таня.

— У вас, кажется, недавно была выбита и вставлена дверь? — спросил гнусавый, с интересом оглядывая дверную коробку.

«Блин! Опять Гломов забыл, в какую сторону она открывается!» — подумала Таня.

— Один из моих знакомых не запомнил заклинание, — сказала она.

— У вас очень нетерпеливый знакомый. А когда он забывает дома кошелек, он случайно не дает по голове тому, у кого он с собой? — вскользь поинтересовался гнусавый.

Таня промолчала. Рассказывать гнусавому о Гуне у нее не было ни малейшего желания.

— Вы и есть Татьян Гроттер? — спросил лысый, ощупывая Таню взглядом.

— Да.

— Я понималь: ви являлься Гроттер Татьян Лео Польд. Аспирант Тибидохс. Уровень магии ЗВ? — продолжал лысый.

— Да. Третий высший незаконченный, — сказала Таня.

— Очень приятно, Татьян! Мы есть маньячьни ценитель драконбол и ваши давние фанатики. У меня иметься дома календарик, где вы летель на вашей… э-э… огрёмный скрепка.

— Вы даже не представляете, насколько у меня огрёмная скрепка, — вежливо сказала Таня.

Лысый иронии не понял, а вот гнусавый великан, его товарищ, ухмыльнулся. Хоть он и был похож на гоблина, но, видно, тропинка юмора не обходила дремотную чащу его ума стороной.

Лысый стал серьезным. Вероятно, решил, что программа вежливости уже отработана. Теперь можно переходить к делу.

— Мой имя Франциск. Это мой дрюг Вацлав. Он поляк. Его мама и папа просить в Трансильва-нии политщиски убежищ, когда Вацлаву исполнилься год. Его дедушка был популарны рюски революшионер и злой крестьян убиваль его осиновый кол в грудь, чтобы он спокойно лежаль в могила. Потом он уезжал из Трансильвания и на-чиналь работаль в Магщество! — сказал он.

Таня кивнула без особого сочувствия. Вампиры вечно страдали от того, что не могли держать под контролем свои инстинкты. Именно поэтому в отличие от магов, наличие которых лишь предполагалось лопухоидами, но не являлось доказанным, о привычках вампиров знали все и им приходилось туговато.

— Мы представляем следственный отдел Магщества. Вы ведь знаете, зачем мы пришли, не так ли? — в нос прогудел гнусавый и, сделав шаг, оказался совсем близко от Тани. Он, казалось, очнулся от вечной спячки. Таня услышала назойливый запах его одеколона. Почему-то полувампиры испытывают к одеколонам и дезодорантам нежную привязанность.

— Так вы знаете, зачем мы пришли? Не слышу ответа! — возвысил голос «рюски» Вацлав. Его большая голова стала раздуваться.

«Красивая разводка. Возьми и сам все расскажи. Облегчи им работу», — оценила Таня.

— Знаю, — сказала Таня.

Академик взволнованно шевельнулся на диване. В глазках Франциска блеснул интерес.

— Вот как? И зачем же? — нетерпеливо спросил лысый, видя, что Таня не продолжает.

— Пропылесосить комнату и сделать влажную уборку. Тряпки там. Если будете стараться, дам вам автограф и подарю свою фотографию со скрепкой! — сказала Таня.

Вацлав неожиданно ухмыльнулся. Франциск поморщился. Его бесцветные глазки быстро скользнули по Таниному лбу. Прикосновения его глазок были физически ощутимы, материальны, неприятны. «Телепат!» — наитием поняла Таня и тотчас с силой захлопнула свое сознание, точно двери метро. Этот фокус она неоднократно проделывала с Ягуном, когда играющий комментатор слишком уж наглел.

Лицо лысого скривилось от боли.

Лицо лысого скривилось от боли. Таня поняла, что уровень магии у него не выше 2В. Уже с тройкой он сумел бы покинуть ее мозг, не испытав дискомфорта. Таня даже пожалела его.

— Мы пришли получиль ваш показаний. Знаком ли вам некий юнош-нэкромаг… Глэб… Глэб… э-э… забыл его сэконд-нэйм, — Франциск стал хлопать себя по карманам, притворяясь, что ищет бумажку.

— Бейбарсов! — сказала Таня и по довольным ухмылкам обоих магфордцев тотчас поняла, что ее провели.

— О ес-ес, Бэй-Барз! Значит, вы с ним хорошиль знакомий?.. — взгляд полувампира вновь стал настороженным. Однако в сознание он уже не лез.

— Виделись пару раз.

— Пару раз? Вы вместе учились в Тибидохсе, и виделись всего пару раз? Как-то не верится, — недоверчиво спросил гнусавый.

— Я бедная девушка, у которой плохо с арифметикой! Выше двух для меня сразу начинается высшая математика! — сказала Таня, закашивая под Гробыню.

Лысый опять сунулся к ней в сознание, но строгий щелчок «дверями метро» заставил его отпрянуть.

— Вы виделись с Бэй-Барз в последний тайм? В последний двое сюток? Я хоцю услышаддь истин! — спросил он, морщаясь.

— Нет, — сказала Таня, испытывая странное смущение.

— Вы говорить крюгли лош! Мы зналь из надежных информасьон, что Бэй-Барз может быть скрытый у вас! — продолжал напирать Франциск.

— Скажите своим надежным информасьон, чтобы они пили таблетки и не сидели с мокрой головой на сквозняке! Может здорово продуть мозги!.. — сказала Таня, имея в виду Зализину. — Еще бы под кроватью посмотрели!

Обменявшись взглядом со своим напарником, полувампир Вацлав неохотно опустился на колени и стал шарить под кроватью. Через некоторое время оттуда были извлечены фотография Гурия с его автографом, кастет малютки Клоппика, шапка-ушанка Ваньки, пропахший русалочьей чешуей ерш для чистки пылесосов Ягуна и гигантский ботинок Гуни Гломова. Таня смутилась. Она не заглядывала под кровать уже год.

— Комната маленькая… Места мало, — сказала она.

— Откуда у вас весь этот весч? Ви хотеть сказать, что у вас такой огромни ступень на нога? — ехидно поинтересовался Франциск, разглядывая ботинок.

Тане потребовалась некоторое время, чтобы понять, что «ступень» — это ступня.

— Нет. Я клептоманка. Где увижу мужской ботинок — сразу его сопру!

— Ваш поведений отшень агрессив, аспирантка Гроттер! Это не есть гуд для моледой девушка! Я лишь пыталься виполняль моя работ! — укоризненно сказал Франциск.

Таня решительно повернулась к академику. Бесплатный цирк ей надоел.

— Что им тут надо? Зачем им Бейбарсов? — спросила она.

Сарданапал смущенно кашлянул.

— Они ищут Глеба, Таня… Магщество. объявило его в розыск. Но я все же надеюсь, что это досадное недоразумение, — печально сказал он.

Вацлав с гневом уставился на главу Тибидохса.

— Ничего себе недоразумение! Для вас, тибидохцев, это, конечно, мелочи! Вы у нас натуры широкие! Подумаешь, мальчик пошалил! А ну смотрите сюда, что он сделал с нашими людьми! Не сметь отворачиваться! — завопил он.

Вацлав щелкнул пальцами и жестом фокусника вытянул из воздуха моментальную карточку. Таня услышала непрерывный поросячий визг. Взглянула на карточку и невольно зажмурилась. К тому, что она увидела, невозможно было привыкнуть.

Больше всего это походило на кучу внутренних органов, продолжавших несмотря ни на что жить. Рот, находившийся где-то в районе желудка, непрерывно визжал.

— Он вывернул его наизнанку! Это хуже, чем содрать кожу! Проклятая некромагия! У них нет ни одного нормального ритуала! Ни одного гуманного заклинания! Это звери! Извращенцы! Уроды с больной психикой! — жестко сказал Вацлав и выдернул из воздуха еще одну карточку.

Ожидая увидеть нечто подобное первому снимку, она взглянула на вторую карточку. Большой куб покрытого кожей мяса моргал четырьмя несимметрично расположенными глазами. Из того же куба в разных местах бессистемно торчали четыре ноги и четыре руки. Если немного поискать, то там же, на кубе, можно было обнаружить два рта, волосы и два носа, тоже раскиданные довольно живописно.

— Жуть, — сказала Таня брезгливо.

— Знаешь, что он сделал с ними? Переплел их. Руки, глаза, внутренние органы — у них все теперь вместе, — не отрывая от Тани взгляда, мрачно произнес Вацлав. Его глазки сверлили Таню с ненавистью, будто не Бейбарсов, а она была во всем виновата.

Таня подумала, что закодированные вампиры всегда почему-то становятся борцами за нравственность и моральное здоровье. С чего бы такая закономерность? С чем завязал сам, за то мщу другим?

Сарданапал поднялся и на всякий случай встал между вампиром и Таней.

— Ну-ну, друзья! Мы же цивилизованные маги!.. Я попрошу Леночку Свеколт. Почти все заклинания обратимы. В крайнем случае можно будет поискать что-нибудь в библиотеке, — примирительно сказал академик.

— Что??? У вас в скул лайбрэри складировать запретни книги по некромагия? Я правильно вас понималь? — быстро спросил Франциск.

Сарданапал презрительно поднял брови. Законников и ябедников он ненавидел под всяким соусом.

— Разве я это сказал? Я имел в виду одобренный Магществом магдицинский справочник под редакцией Марианно Немаринелли, который все болезни предлагает лечить куриным пометом. Растирания, микстуры, контактная магия. Прекрасная, блестящая, глубокая книга. Ее достоинств не умаляет даже то, что сам Немаринелли умер от передозировки куриного помета.

— Я не есть спешиалист, — сказал Франциск.

— К сожалению, это заметно.

— Ню-ню, академик! Не будем устраивать кво-рал на опустелый мест! Так вы будете говорить с нами, Татьян? Вы знать, где Бэй-Барз? — Представления не имею.

— Он скрывается в Тибидохсе, не так ли?

— Нет, — сказала Таня и поняла, что вновь наступила на грабли. Вопрос оказался с двойным дном.

— Откуда вы знаете, что он не скрывается в Тибидохсе, если вообще представления не имеете, где он? Нелогично, не правда ли? — спросил гнусавый Вацлав.

— Я не знаю, где Бейбарсов! — раздраженно повторила Таня.

Франциск и Вацлав не стали настаивать. Лишь недоверчиво переглянулись.

— Вы не получаль от Бэй-Барз звонки на зудильник, письмо, записка? — вкрадчиво продолжал Франциск.

— Нет, — сказала Таня, стараясь не избегать его липкого, умненького взгляда.

Ей невольно вспомнилась бумажка, оказавшаяся сегодня днем под струнами контрабаса. Франциск умильно закивал. Было похоже, что он внезапно преисполнился к Тане симпатией. Зная, что это лишь маска, Таня напряглась.

— Отшень жаль. Если вы будете получаль странный письмо без подпись, ви всегда можете определить афтор! Один капель слюни гарпий или капель кроф от любой нежить. Ви капать это на бумаг и смотреть, какой у бумаг цвет.

Если синий — письмо пришло от некромаг, — Франциск быстро и осторожно скользнул взглядом по Таниному лбу. Имея печальный опыт, на глубокое сканирование он не решился, но в волосах все же защекотало.

На этот раз Таня не успела его прищучить. Полувампир был настороже и сразу отпрянул.

— Откуда вы знаете, что это сделал Глеб? И, главное, зачем? — спросила Таня.

Вацлав ухмыльнулся.

— У нас есть доказательство. Кто, кроме некро-мага, способен сделать такое с боевыми магами? Кроме того, его засекли запоминающие кристаллы наружного слежения.

— Где засекли? — спросила Таня.

Франциск на мгновение задумался. Видимо, соображал, не выдаст ли тайну. Потом все же решился.

— В Магстердаме. В хранилищ для опасни ар-тефактус. Там Магщество держаль артефактум, который находимься под следствий или служимь для совершены различии крайм, — сообщил он.

— Преступлений?

Синеватый язык полувампира нервно облизал губы.

— Уджясны переступлени! Бэй-Барз снял охранный магий и похитиль один отшень важны веш. Мы считать, он уже уходиль восвояс, когда нагрянуль патрул Магщества. Некотори заклинаний успель сработать и вызваль охрана. Охрана хотель арестовать Бэй-Барз и отвезти его для дрюжески перевоспитаний в Дубодам. Они стали пускаль в Бэй-Барз парализующий искр и грозить ему замороживащи дубинки. Но Бэй-Барз отшень нагли. Он не желаль стафаться как все приличии пгеступник. Не стал кричать: «Не бейте меня, фос-мите в Дубодам! Я желаю вставать на путь исправлений!» Он нападаль на патруль, изугодоваль трох атлишни солджес и скрыться.

— А какой именно артефакт похитил Глеб? — спросил академик озабоченно.

Полувампиры осторожно переглянулись. Видно, не были уверены, что располагают полномочиями сообщить это. Но все же решились рискнуть.

— Жидкое зеркало некромага Тантала! — решительно ответил полувампир Вацлав.

Таня заметила, что при упоминании зеркала академик помрачнел. Брезгливая снисходительность, с какой он относился к полувампирам до того, сменилась озабоченностью.

— Мы предполагаем, что Бейбарсов может прибыть в Тибидохс. И что украденный артефакт находится у него! — продолжал Вацлав.

Теперь ои пожирал глазами не Таню. Сардана-пала.

— И на чем же, позвольте спросить, базируется ваше предположение, что Бейбарсов прилетит в Тибидохс? — подчеркнуто вежливо спросил академик.

— Вы знаете на чем, — веско сказал Вацлав.

К ее удивлению, академик кивнул. Более того, поднял ладонь в жесте, который у магов означал клятву.

— Разрази громус! Клянусь уничтожить жидкое зеркало Тантала сразу, как только увижу его.

Таня задохнулась от изумления. Услышать Разрази громус от академика — это уже кое-что. Сарданапал, насколько она помнила, всегда был очень осторожен с магическими клятвами. И кому он давал эту клятву? Двум полувампирам, шестеркам Магщества, которых в глубине души он не мог не презирать.

— А сам Бэй-Барз? Академик, что вы собираться сделаль с ним? Мы хотим имель гарантия, что ви передавай его для Дубодам! — спросил лысенький Франциск с самым умильным выражением. В сладеньких глазках стояло засахарившееся варенье.

— С Глебом я бы не спешил.

— Почему?

— Мы многого не знаем. Молодой некромаг сам мог оказаться заложником ситуации. Зеркало Тантала чудовищно сильный артефакт. Равно как и тот, кто сотворил его. Не исключено, что Глеб действовал не по своей воле.

Не исключено, что Глеб действовал не по своей воле. Не понимал, что делает.

— В Дубодаме разберутся!

— Да уж. Из вашего Дубодама выходят расслабленными идиотами!

— Ви сомневалься в исправительных возможностях Магщества? — вкрадчивым, почти напуган-ным, но в действительности провоцирующим голоском спросил Франциск.

На его остром носике повисла большая мутная капля. На Танин взгляд, она больше напоминала клейстер.

Академик коротко, по-военному поклонился. Признаться, Таня даже не ожидала от довольно кругленького главы Тибидохса такого законченного и четкого движения.

— Честь имею, господа! Не смею более вас задерживать! Уверен, вас ждут еще дела. Что касается пострадавших боевых магов — обещаю: в ближайшее время им помогут, — сказал он, решительно открывая взглядом дверь.

И куда исчезла вся его мягкость? Хотя Таня, знавшая академика давно, удивлена не была. Недаром Склепова, чьей интуиции можно было доверять, утверждала, что Сарделькокопал похож на плюшевого зайчика, внутри которого не вата, а стальной трос. Полувампиры, даже наглые, даже не лишенные магического дара, даже с боевыми кольцами, все равно не могут не опасаться мага уровня Сарданапала. Шутки шутками, а шакалы со львами на равных не сражаются.

Недовольно оглядываясь, посланцы Магщества потянулись к выходу. Судя по всему, оба не пропустили мимо ушей, что академик, во-первых, не обещал выдать им Бейбарсова, если тот объявится; во-вторых же, поклялся лишь уничтожить зеркало, но не вернуть его Магществу.

На пороге гнусавый на минуту остановился и, обернувшись к Тане, сказал со значением:

— Мы будем рядом! Если появится Бейбар-сов — сразу позови!

Он распахнул куртку, и Таня увидела, что за ремень у полувампира заправлена короткая булава. Булаву венчал яркий камень.

— Знаешь, что это? «Раздиратель некромагов». Единственное реально действующее против них оружие. Направляешь камень на некромага, произносишь слово и — пуфф! В него впиваются пять раскаленных сверл. Некромаг кричит, пытается затянугь раны, но сверла не отпускают его. Когда же тело уничтожено, дух, не успевший передать дар, обречен на вечные страдания. Жуткое зрелище! — надувая щеки, сказал Вацлав.

Его заплывшие глазки нездорово поблескивали. Еще бы: ствол есть, приказ есть, а пальнуть пока не в кого. Ну не печально ли? Заметив, какое впечатление слова Вацлава произвели на Таню, Франциск поспешил вступиться за напарника:

— Ты думаль, это слишком агрессив? У нас нет иной чойс. Изобретатель «раздиратель» черный маг Шмоллинг имел много ризонс не любить некромаг. По слухам, его жена ушла к одному из некромагов. Она видель этот некромаг первый раз в жизнь. Он всего один раз улыбнулься ей и сказаль буквально три фрасс: «Брось все! Иди за мной! Ты моя!» Этот дурачка все бросиль и топаль за некро-маг. Хи-хи! Замечательни подробност! Уш ви-то, уверен, меня понималь?

— Вы сплетничаете как старая баба! — сказала Таня с внезапной досадой.

Возможно, досада была вызвана тем, что она очень ясно представила себе картину. Женщина бросает благополучного, богатенького, умненького, не исключено, что даже красивого Шмоллинга и идет за некромагом в сырую землянку, стены которой пробуравлены дождевыми червями. Возможно, даже вскоре умирает, потому что некрома-ги мало церемонятся с теми, кто их любит. Неудивительно, что Шмоллинг потом всю жизнь изобретал свой «раздиратель».

Франциск заморгал красненькими глазками, выискивая подходящий ответ. Наконец нашел.

— Сам ты баба! От баба и слышу! — произнес он. Когда за посланцами Магщества захлопнулась дверь, академик устало опустился на стул и погрузился в размышления.

О присутствии Тани он едва ли в этот момент помнил и удивленно шевельнулся, когда услышал ее голос.

— Вы считаете, что Глеб действительно взял жидкое зеркало Тантала?

Академик быстро искоса взглянул на нее. В этот момент Сарданапал был похож на уставшую хищную птицу, которая сидит на скале и смотрит вниз.

— Он мог это сделать, — неохотно ответил академик.

— А что за зеркало Тантала?

— Отвратительный темный артефакт! Чтобы получить его, Тантал убил двенадцать единорогов, сто жар-птиц, двух русалок и одну принцессу. У каждой жертвы он взял по капле крови, добавил желчи ехидны, воды из Леты и кипятил двенадцать дней на медленном огне, который поддерживал осиновыми дровами. Зеркало Тантала было почти готово, когда на поляну с лаем выскочили псы. За псами следовал отряд профессиональных охотников за некромагами, с которыми было несколько сильных волшебников. Принцесс нельзя убивать безнаказанно… Хижину окружили арбалетчики. Маги наложили на ее стены сильное заклинание, которое помешало некромагу скрыться. Погоня застала Тантала в момент, когда он был измотан. Собственный ритуал и двенадцать дней без сна обескровили его, лишили сил. Он понимал, что ему не уйти. Все же Тантал заперся изнутри и напустил на погоню всех висельников и всех казненных разбойников с ближайшего кладбища.

Таня поморщилась.

— Какой смысл? Что они могли сделать магам?

— В сущности, ничего. Но Танталу нужно было выиграть время. И он добился своего. Пока маги и охотники сражались с мертвяками, он успел закончить зеркало. Когда дверь хижины вышибли, то увидели Тантала. Он стоял у большого котла. И хотя огонь под ним уже погас, в котле кипела отвратительная, вязкая жидкость, в которой отражались все предметы этого мира и все живущие в мире, кроме того единственного, кто смотрел в котел. Это и было жидкое зеркало некромага Тантала.

— Это невозможно. В мире слишком много людей и предметов, чтобы одно зеркало было способно вместить все! — сказала Таня.

Сарданапал грустно улыбнулся.

— К сожалению, возможно. Скажу больше: достаточно, не страшась боли, опустить в котел руку, и можно извлечь из него любой предмет, который ты видишь, как бы далеко он ни находился. Но это должен быть обязательно темный предмет. Кроме того, у зеркала Тантала есть и другие магические свойства.

— Какие? — спросила Таня.

Она напряженно пыталась понять, зачем жидкое зеркало Тантала могло понадобиться Бейбар-сову.

Академик быстро взглянул на Таню.

— Зеркало Тантала наделяет даром особого оборотничества. Оно будет проявляться только ночью и только при лунном свете. Жизни двух людей — твоя и того, чей облик ты примешь хотя бы раз — с этой минуты сливаются воедино. Единая кровеносная система судьбы. Уколется один — кровь у обоих. Постепенно их сознание тоже начнет объединяться. Тот из двоих, кто нравственно сильнее, будет влиять на более слабого даже в том случае, если они никогда не увидятся…

Таня опустила глаза. Ей вспомнился Серый Камень.

— Так что стало с Танталом? Его убили? — спросила она, чтобы сменить тему.

— Нет. В него не успели выпустить ни одной искры. Тантал прыгнул в кипящее зеркало и исчез.

— А кому он передал свой дар? Некромаг не может умереть, пока не передаст дара.

— Это долгая история, — уклончиво ответил академик.

— Но Тантал погиб?

— Принято было считать, что он в Потустороннем Мире, — сказал Сарданапал.

— Было? Значит, теперь нет???

Сарданапал потянулся к карману и за золотую цепь вытянул часы — большая, с мелкими бриллиантами луковица была подарена ему князем Потемкиным за помощь в присоединении Крыма.

— Было? Значит, теперь нет???

Сарданапал потянулся к карману и за золотую цепь вытянул часы — большая, с мелкими бриллиантами луковица была подарена ему князем Потемкиным за помощь в присоединении Крыма.

— Мне пора, Таня! Прости, что привел к тебе охотников из Магщества. Они были чудовищно назойливы, — сказал он и, поклонившись, вышел.

Заметив, что академик забыл закрыть дверь, Таня хотела сделать это искрой, но внезапно поняла, что не слышит шагов главы Тибидохса по коридору. Неужели так спешил, что телепортировал? На мага его уровня школьные блокировки, разумеется, не распространяются. Таня подошла к двери и увидела, что академик стоит шагах в пяти и поднимает к глазам ладонь, на которой проявляется лицо Поклепа. Магу уровня Сарданапала не требовался зудильник, когда ему нужно было кого-то вызвать.

— Сколько срабатываний Гардарики было за последние два дня? — услышала она голос академика.

Что ответил Поклеп, Таня не разобрала. Сарда-напал кивнул.

— А сколько реально гостей прибыло? Ему снова ответили. Сарданапал подул на ладонь, и лицо Поклепа исчезло.

— Этого я и опасался, — сказал академик.

Глава 5

ПОДВАЛ — ЭТО ЧЕРДАК, КОТОРОМУ НЕ УДАЛОСЬ ВОЗВЫСИТЬСЯ

Единственное, что имеет цену, — это здоровая, горячая, энергичная кровь. Не только умная, но и способная умерить свой ум, когда он становится неподъемной ношей.
«Книга Света»
Едва полувампиры и академик ушли, как через окно на пылесосе ворвался взбудораженный Ванька. Свитер на нем был разодран. Лицо в копоти. На щеке — пять длинных царапин, загибающихся книзу.

— Ну, Тарарах и дает! В драке он настоящий гладиатор! Видела бы ты, какую взбучку мы задали этим уродам! Их было восемь, не считая тех, что так и не рискнули сунуться!.. — крикнул Ванька, спрыгивая с пылесоса прямо на стол.

— Я догадывалась, куда вы полетели. Надо было хоть Поклепа с собой взять, — сказала Таня, озабоченно разглядывая Ванькино лицо.

— Мы и сами справились. Входим в конюшню, а там концлагерь. Пегасы загнанные, на крыльях болячки, на шеях следы укусов. А тут подваливает хозяин и начинает требовать денег, что мы задержали Пегаса! Жирный такой упырь. Ротик в сале прорезан, глазки блестят… Тарарах, не тратя слов, сразу вложился справа, а я еще две искры добавил, уже от себя. Тут на нас накинулись конюхи и пошло-поехало. В общем, когда мы оттуда уезжали, у них в конюшне не было ни одного животного. Мы всех выпустили.

— Правильно сделали. Тарарах-то не сильно пострадал?

— Меньше, чем я. Так, пара ссадин. Он сразу схватил лопату, так что они близко не совались. А меня-таки один упырь укусил! На тот момент у него были еще зубы! — похвастался Ванька, показывая Тане глубокую рану в районе запястья.

— Ты что, спятил? Ты же теперь сам упырем станешь! — испугалась Таня.

— Не-а, не факт, — успокоил ее Ванька. — Я уже залетал к Ягге. Она обложила рану землей из Трансильвании. Сказала, через некоторое время меня может потянуть на кровь и на сырое мясо, но это ненадолго. День, два, а потом все отпустит, если я смету держать себя в руках… Ускоренное течение болезни с последующим выздоровлением. А там все зависит от того, насколько глубоко проникла слюна этого урода.

— Звучит оптимистично. Ягге всегда умела утешить, — сказала Таня задумчиво.

Ванька спрыгнул со стола.

— Ерунда! Ягге всегда любила запугать. Лекари, они самые хитрые существа на свете.

Лекари, они самые хитрые существа на свете. Если у тебя пустяковая рана — они стращают заражением крови, гангреной и всякой гадостью. При этом делают круглые глаза, а сами втайне над тобой ржут. Если же ты заболел всерьез — тебе говорят, что все пустяки и главное больше оптимизма.

Валялкин был такой веселый, взбудораженный, радостный, такой весь «ванькинский», что Тане захотелось поймать его вихрастую голову и прижать ее к себе.

— Я тебя люблю, — сказала она.

Ванька серьезно посмотрел на нее. Глаза его сияли.

— Три, — удовлетворенно произнес он.

— Что три?

— За те две тысячи дней, что мы знакомы, ты говоришь это в третий раз. Если это говорить чаще, слова обесценятся. «Я тебя люблю!» станет вежливой банальщиной, такой же, как «привет!» или «как ваши дела?».

— Ты зануда, — сказала Таня нежно.

Она давно изучила своего Валялкина. При внешней мягкости он был куда тверже громогласного и шумного Ягуна, который чуть что принимался жестикулировать и топать ногами, как итальянец, которому на Воробьевых горах продали буденовку без пуговицы. Ягуна еще можно было переупрямить, Ваньку — никогда. Внутренняя работа происходила у Ваньки неспешно, но неуклонно.

Большое войско движется медленно. Пылит по дорогам пехота. Увязая в грязи, едва ползут тяжелые пушки. Тащатся обозы, запряженные волами. В самой этой неторопливости есть что-то грозное, определенное. Ясно, что армия не повернет назад. Так и мысль Ваньки двигалась медленно, но неостановимо. Все принятые им решения были глобальны и окончательны. С пути он не сворачивал. Решил полететь в тайгу — полетел. Решил не оставаться в аспирантуре, наплевав на все рекомендации и даже обиду Тарараха, — не остался.
* * *
Неожиданно дверь распахнулась. В комнату ворвался взбудораженный, цвета свеклы Ягун и ничком бросился на пол. Над его головой просвисгел и разбился о стену кирпич.

— Ягун, что за дебильные игры? У тебя, по-моему, началось обратное развитие!

— Ага. Типа началось, — сказал Ягун, вставая и деловито отряхивая колени.

— ЯГУН!

— Так вот, оказывается, как меня зовут! Приятно познакомиться! Я — гунн! Я — скиф! Я дикарь!

— Ты мне всю комнату разнес, скиф!

— А если я признаюсь, что заговоренным кирпичом в меня запустила Лоткова? Отличница, умница, гордость Тибидохса! Ужас, да? Полку истеричек прибыло! Наследницы Зализиной атакуют Тибидохс!

Таня не поверила.

— Катька? Она же само терпение! Как ты ее довел?

— Ничего себе «довел»! — возмутился внук Ягге. — Кто еще кого довел? Она заявила, что я несерьезный псих, не готовый к взрослым ответственным отношениям!.. А когда я подтвердил, что она угадала, она спокойно заговорила кирпич и запустила им в меня! Лучший способ доказать человеку, что он псих, — конечно, запустить в него кирпичом! Причем моим же! Я прижимал им кое-какие детальки, когда надо было их склеить.

— «Взрослые ответственные отношения». Хорошо сказано. Главное, точно, — задумчиво повторила Таня.

— И ты туда же? — вознегодовал Ягун. — Интересно, что Лоткова вообще вкладывает в эти «взрослые ответственные отношения»? Небось для нее это кастрюли, съемная однушка в лопухоидном мире и маленький маг, подвывающий на горшке.

— А что это для тебя? — спросил Ванька. Все это время он спокойно стоял рядом.

Ягун задумался.

Ягун задумался.

— Ну, не знаю… Драконбол там… Куча друзей… На мозги никто не капает, — сказал он не особо уверенно.

Ванька слушал Ягуна неодобрительно, однако со своей оценкой не лез.

— А я Лоткову понимаю. Мне бы тоже это не понравилось. Ты чересчур легкомысленный, Ягун. «Порхающие» молодые люди всех уже достали. Инфантилы хороши только для детского садика, — заметила Таня.

Ягун поморщился. Таня задела его за живое.

— И ты туда же! На самом деле я совсем не против. Ответственность — штука хорошая. Я всеми ушами «за»! Но я не люблю, когда люди тащатся по жизни, пыхтя и стеная, какие они ответственные и перегруженные. Неси свой крест с улыбкой, помогая другим нести их кресты, — вот это вызывает уважение. И плевать, что ноги у тебя стерты в кровь, а плечи устали. А все эти громкие слова — пустой звук. Я могу их бочками произносить, если захочу.

В дверь просунулась голова Гуни.

— Вас Гробыня зовет! Велено доставить живыми или мертвыми.

— Куда доставить?

— Не приказано говорить.

— Что за тупые секреты? Ты у нее что, посыльным работаешь? — с досадой спросил Ванька.

Гуня уставился на него выпуклыми крокодильими глазами.

— Я работаю у нее молодым человеком. Если Склепа чего сказала — надо выполнять. Шагать — значит шагать. Молчать — значит молчать, — тоном преданного служаки произнес он.

Таня быстро взглянула на циферблат. Стрелки, до того лениво обвисшие, как усы у валаха, под ее взглядом неохотно пробудились и показали половину десятого. До времени, указанного в записке, оставалось три часа.

По пути им встретилась Верка Попугаева. Стеная как Недолеченная Дама, она пробиралась вдоль стены в направлении магпункта. Нос ее был красен. Глаза слезились.

— Не подходите ко мне! Я — пчччи! — пчи-хаю! — крикнула она, замахав на Таню руками.

— И что теперь, повеситься? От гриппа есть куча работающих заклинаний, — резонно сказала Таня.

— Это не обычный грипп! У меня заразный сглаз на неприятности! — страдальчески моргая опухшими глазами, пожаловалась Верка.

— Это еще как?

— Все скверное, что происходит в Тибидохсе, происходит с моим участием! Если на кого-то упала люстра, можете не спрашивать на кого — на меня! Если у кого-то аллергия, то у меня! Если кто-то отравился, это тоже я! Если на кого-то всем плевать — на меня! Это все из-за Великой Зуби, уж я-то не дура!

Едва Верка успела возвести на Великую Зуби новое обвинение, как ее потряс очередной чих.

Зажав ладонью рот, Верка поспешно скрылась в галерее, ведущей к магпункту.

— Хм… Я почему-то думал, что Ве-Зу преподает защиту от сглазов! — философски сказал Ягун, благоразумно не называя полного имени.

— Canalius nascitur, non fit,[1] — проворчал перстень Феофила Гроттера.

У ворчливого старикашки, некогда ухитрившегося вызвать на дуэль самого Древнира, на всех был зуб.

Гуня решительно протопал по галерее, поднялся по невзрачной лесенке, молча сунул караульному циклопу баранью ногу, которую тот так же молча принял, и Таня внезапно поняла, где они. У бывшей лаборатории профессора Клоппа. Отсюда любящий дешевые эффекты профессор обычно спускался в класс в крысиной жилетке, с неизменной ложкой на цепочке.

Это было тесное, загроможденное помещение. На полках строем браво пузатились бесконечные банки, подписанные корявым, с нестандартным левым наклоном почерком профессора: «Сушеные волчьи глаза», «Щитовидная железа ведьмы», «Когти гарпий», «Соскоб железа с меча вещего Олега», «Эликсир тоски», «Песок из пустыни Гоби», «Молочные зубы циклопа», «Разочарование клерка, которому не дали годовую премию».

Посреди комнаты на столе горела единственная свеча.

— Ну наконец! Я чуть не сдохла! Вы что, на черепахе ехали? — нетерпеливо спросила Гробыня, метавшаяся из угла в угол.

— Привет Глупыням Клеповым! — приветствовал Гробыню Ягун.

— Молчи, Бабский Ягун! — одернула его Гробыня. — Что еще за вопли из санузла? Бунт в клетке с хомячками? Восстание бешеных попугайчиков?

— Склепова, я тебя умоляю: не прикидывайся стервой! А то я решу, что ты идеалистка, — сказал Ягун, морщась.

— Это как? — растерялась Гробыня.

— В девятнадцать лет девушке не положено быть стервой. Все девятнадцатилетние стервочки к тридцати становятся хроническими идеалистками. И наоборот. Мне бабуся сказала. Типа ссылка на авторитетный источник, — пояснил Ягун.

Гробыня досадливо дернула плечом.

— Хватит болтать! — энергично сказала она. — Сегодня я трижды пыталась проникнуть в подвал Башни Призраков. С каждым разом со мной церемонились все меньше, хотя я была сама вежливость и очарование. В третий раз Поклеп вообще приказал циклопам меня вывести. Меня, которая принесла ему чашечку кофе почти без снотворного! О чем это говорит?

— Что ты конкретно достала преподов. Тебя скоро выставят из Тибидохса и заблокируют Гардарику на вход.

— Нет. Это говорит о том, что преподам есть что скрывать, а это наглость. Заставлять молодую и красивую девушку страдать от любопытства — это, дорогие мои, неприкрытый садизм. Проникнуть в темницу нет никакого шанса. Стены непроницаемы для магии, а внутри она невозможна. На лестнице четыре идиота с дубинами. Плюс два преподавателя постоянно находятся внутри комнаты. Если стучишь — выходит всегда один, другой остается внутри.

— Значит — тупик? — спросила Таня. Гробыня таинственно улыбнулась.

— Ну почему же тупик, дорогая Гротти? А как же наш девиз, что нет ничего вудее вуду?

Таня скривилась. Любой светлый маг испытывает невольную брезгливость, когда слышит слово «вуду». Другое дело маг темный, не слишком щепетильный в выборе средств.

— Ты же говоришь, там внутри магия невозможна?

— Магия — нет. Но подключиться к зрению Поклепа и увидеть то, что видит он, — почему бы и нет? В магии вуду есть забавнейшие ритуальчи-ки, — Гробыня в предвкушении потерла руки.

— Ну а мы тебе зачем? — спросил Ванька.

— Гуня, давай куриные сердца! — Гробыня разложила птичьи сердца вокруг горящей свечи и потребовала у Тани, Ваньки и Ягуна их перстни. — Только умоляю, не надо сквалыжничать! Ничего с вашими колечками не станет! Я помещу их внутрь сердец, а когда закончу ритуал, можете забирать ваши цацки.

— А у вас что, своих перстней нет? — спросил Ягун подозрительно.

Гробыня пожала плечами.

— Читать надо не только про пылесосы, киса! Эта мерзкая магия вуду так устроена, что отрицает бескорыстные движения души у темных магов. А раз так, то оплачивать всякий ритуал приходится двумя годами жизни. Нет, ну не гадость, а? Я что, не могу сделать ничего просто так, без задней мысли?

Таня засмеялась. Большинство темных магов считают себя белыми и пушистыми, а движения своей души благородными. Самообман и ханжество — это как газ и нефть. Когда они закончатся, мраку нечем будет заправлять свою чихающую машину.

— Конечно, можешь, — заверила Таня Гробы-ню, чтобы не огорчать ее. — А мы не потеряем по два года жизни, если отдадим тебе кольца?

Склепова мотнула головой.

Нет, ну не гадость, а? Я что, не могу сделать ничего просто так, без задней мысли?

Таня засмеялась. Большинство темных магов считают себя белыми и пушистыми, а движения своей души благородными. Самообман и ханжество — это как газ и нефть. Когда они закончатся, мраку нечем будет заправлять свою чихающую машину.

— Конечно, можешь, — заверила Таня Гробы-ню, чтобы не огорчать ее. — А мы не потеряем по два года жизни, если отдадим тебе кольца?

Склепова мотнула головой.

— Нет. Вам, светленьким, проще. Ваши заявки оплачиваются по особому тарифу. Если перстни будут ваши, а ритуал стану проводить я — все пройдет как по маслу. Мы одурачим и вуду, и защиту темницы.

— Это серьезно, что ли, про особый тариф?

— А то. Честным людям даже деньги без расписки дают. Отсюда и поговорка: хочешь потерять друга, дай ему денег в долг, — хмыкнула Гробыня.

— Не усматриваю логики, — сухо сказал Ванька.

— А ты не усматривай! Ты колечко давай! — поторопила Гробыня. — И еще одно: Танька, когда я окажусь там, внутри, и ты почувствуешь, что момент настал, задавай мне вопросы. Если, конечно, хочешь что-то узнать. Если преподы поставили блокировку памяти (а от этих ехидцев всего можно ожидать), я вынырну из сознания Поклепа пустая, как кошелек студентки.

Получив от Тани, Ваньки и Ягуна перстни, Склепова быстро надрезала куриные сердца и поместила перстни внутрь. Указательным пальцем, вымоченным в куриной крови, провела между куриными сердцами дорожки. В центр треугольника посадила заранее вылепленную фигурку Поклепа. В исполнении Гробыни Поклеп больше походил на индийского божка. Короткие ручки, пухлые ножки, живот бочонком. Лицо, правда, получилось похожим.

— Значит, так, — решительно сказала Гробыня. — Думаю, все пойдет нормально. Но все же некоторый риск есть. Если я застряну в сознании Поклепа, не надо меня хватать, трясти, тереть уши. Гробышошка этого не любит. Просто тихо-мирно стираете кровь и забираете перстни. В идеале, магия исчезнет, и я вернусь обратно.

— А не в идеале?

— Не в идеале вам придется написать на моем могильном памятнике: «От любопытства тоже умирают»…- сказала Гробыня.

Опасаясь, что кровь высохнет, она нависла над столом, наклонилась и коснулась фигурки лбом.

— Муагрио эйнал фэнцис пуормариоко! — процедила Гробыня сквозь зубы, как человек, который знает, что сейчас ему будет больно.

Едва она договорила, как все три перстня внутри куриных сердец выбросили по искре. Куриные сердца взорвались, забрызгав Гробыню и глиняную фигурку Поклепа каплями крови.

Гуня невольно сделал к Гробыне шаг. Ягун удержал его за локоть.

— Не суйся! Раньше надо было! Сейчас она уже не здесь! — сказал он.

Гробыня неожиданно выпрямилась. Обежала вокруг стола. Движения ее стали суетливыми, беспокойными, шаги короткими, косолапыми. Плечи ссутулились, живот, напротив, выпятился. Головой она двигала быстро и нервно, как птица, которая чистит перья.

— Поклеп! — воскликнула Таня невольно.

Да, сомнений не осталось. Перед ними стоял Поклеп, с которым Гробыня слилась в единое целое. Склепова резко повернулась к Тане. Ее глаза вгрызлись в Таню, однако в них было недоумение. Поклеп явно ничего не видел. Ванька осторожно зажал Тане рот ладонью и утянул ее в сторону.

— Никаких резких звуков! Никаких криков! Только спокойный мерный голос, — шепнул он.

Наконец Гробыня перестала вглядываться в пустоту и вновь нервно забегала по комнате.

Остановилась, повернула голову к стене. Таня почувствовала, что там, в подвале, завуч смотрит на круг, внутри которого заточен неведомый пленник.

— Что ты видишь? — быстро шепнула Таня.

— Ничего, — сухим, отрешенным голосом откликнулась Склепова.

Таня понимала, что с ней говорит не Гробыня. Она беседует с подсознанием Поклепа. Осторожно и быстро плывет под водой без возможности вынырнуть. Если вынырнет — ее накроет волной чужого сознания. Завуч забьет тревогу, и что случится со Склеповой, неизвестно.

— Ты не можешь ничего не видеть. Опиши подробно! — настойчиво повторила Таня.

Бесконечно чужим, мужским жестом Гробыня провела рукой по лицу.

— Я вижу круг. Внутри непроницаемый сгусток мрака, — хрипло сказала она.

— Что ты слышишь?

— Я слышу голос, который произносит имена. Он не замолкает ни на секунду уже много дней.

Глиняная фигурка внутри треугольника шевельнулась. По ней прошла трещина. Кровь на фигурке высыхала. Времени у них оставалось не так и много.

— Какие имена ты слышишь? Повтори их! — заторопилась Таня.

Гробыня провела языком по сухим губам. Таня ощутила, что Поклеп в смятении. Подсознание ничему не удивляется, однако этот случай особый. Тут явно существовало табу.

— Алатрея, Филинборук, Генарис, Малнус, Пек-тугарис, Мемфицидер, Урфанагалцер, Гигимакски-ус… — забормотал он.

Гробыня покачнулась и ухватилась за стену. Она была даже не бледная, а синяя, как мертвая эпилированная курица.

— Гамызиус, Мерут, Ципер, Шишилигнус, Эй-леаяшмо, Меооаптиум, Леамо!

Из носа у Склеповой хлынула кровь. Ножка стола отбивала дробь на плитах пола. Перстень Фео-фила Гроттера начал беспорядочно выбрасывать искры. Глиняная фигурка рассыпалась на глазах.

— Элеара, Пуприс, Мурдыкусул, Верояй, Меши-сто, Гумрис…

Струйка крови из носа Склеповой обогнула рот и стекала по подбородку. Внизу она замирала и каплями срывалась вниз. Стеклянные банки на полках глухо взрывались.

— Я понял! Это истинные имена духов хаоса… Заставьте ее замолчать! — закричал Ванька.

Метнувшись к столу, Ягун рукавом торопливо стер с него куриную кровь. Никакой тряпки под рукой, разумеется, не оказалось. Стерев кровь, он поспешно схватил перстень, надеясь, что с его исчезновением магия иссякнет. Он ошибся. Силы, более могущественные, чем магия перстней, овладели Склеповой.

— Рогустус, Далеа, Вомкати, Паурцибу, Хмо-лис… — бормотала она.

Таня положила руку Гробыне на плечо.

— Гробыня, молчи! Достаточно!

Склепова ухмыльнулась. Стряхнула ее руку. Слизнула с губ кровь. Ее взгляд по-прежнему был обращен в никуда.

— Медуснус, Гуалирас, Фушеэйно…

— Сама она не замолчит! Она не сможет! — Ванька рванулся к Гробыне и попытался зажать ей рот. Напрасная попытка. Склепова боднула его головой в лицо и оттолкнула с неженской силой. В следующую секунду Ваньку сгребла лапища Гу-ни. Медвежьи глазки потомственного сержанта смотрели цепко и хмуро. Кулак-кувалда стал медленно подниматься.

— Не трогай мою девушку! ТЫ!

— Гуня! Ты идиот! Заставь свою девушку замолчать, или через минуту она будет мертва! — крикнул Ванька.

Гуня застыл. Повернулся. Посмотрел на Гробы-ню. Потом на Ваньку. Затем снова на Гробыню. Медленно почесал лоб. Ванька схватил его за ворот, дернул, обрывая пуговицы.

— Гломов! Не тормози! Заставь ее замолчать! Она произносит имена духов хаоса!.

— Гломов! Не тормози! Заставь ее замолчать! Она произносит имена духов хаоса!.. Знаешь, что такое хаос? — крикнул Ванька.

Плоское лицо Гуни посетил отблеск разума. Огромная ручища, сжимавшая Ваньке горло, разжалась.

— Хаос убьет ее!.. Гробыня должна молчать! Спаси ее!

Гуня шагнул к Склеповой, сгреб, прижал к полу. Даже могучему Гуне это стоило немалых усилий. Гробыня вырывалась как безумная, бодалась, била его локтями, коленями. Когда Гломов зажал ей ладонью рот, попыталась отгрызть ему мизинец.

Гуня навалился.

Даже с зажатым ртом Гробыня пыталась рваться и повторять имена. Однако в таком положении повторять их правильно она уже не могла. Сбилась, запуталась в звуках и вдруг прекратила вырываться. Всхлипнула. Стала жадно дышать через нос. Уже вполне осмысленно оцарапала Гуне нос.

— Отпусти ее! Ты ее задушишь! — сказала Таня.

— Уже можно?

— Да.

Гуня осторожно оторвал ладонь от губ Склеповой. Сбоку, на мясистой части ладони, был глубокий укус с отпечатавшимися зубами.

— Просто как на карту стоматолога, — заметил Ягун.

— Гы! — сказал Гуня задумчиво, созерцая, как рана затягивается на глазах.

Все-таки способность к регенерации великая вещь. Этот мир так дальновидно устроен, что вы-годнее иметь одну крепкую, удобную для тарана голову, чем десять умных.

Гробыня встала. Обнаружила, что из носа капает кровь, и озабоченно задрала к потолку голову.

— Вы что, озверели? А лицензия на удушение девушек у вас есть? — поинтересовалась она деловито.

— Ты хоть что-нибудь помнишь? — спросила Таня.

Склепова задумалась.

— Я помню, что ты меня дико раздражала лет пять назад, — сказала она.

— А как была в сознании у Поклепа, помнишь? Продолжая держать голову задранной, чтобы кровь перестала течь, Гробыня скосила на Таню глаза.

— Я там была? Как все запущено!..

Таня подошла к столу и осторожно вытащила из куриного сердца перстень Феофила Гроттера. Она ожидала упреков, ругани на латыни — всех милых проявлений прекрасного характера дедушки. Ничего подобного! Никогда прежде она не видела свой перстень таким довольным. Перстень выбрасывал красную искру через две зеленых, что-то бубнил и сиял, как новый пятак.

Капли крови, попадавшие на него, перстень впитывал с изумляющей торопливостью.

— Дедушка, а дедушка! Ты уверен, что не вурдалак? — спросила Таня ласково.

— О, si sic omnia![2] — отвечал Феофил мечтательно. Его скрипящий как тележная ось голос приобрел небывалую бархатистость.

С беспокойством поглядывая на перстень, Таня вернула его на палец.

— В чужом сознании находиться неприятно, особенно когда ныряешь туда полностью. Я не запомнила деталей, только ощущения. Как в киселе плаваешь, а вокруг образы, хаос эмоций, страхи. Словно копошишься в мешке с обрезками цветной бумаги, — задумчиво произнесла Склепова. — Так что я выудила, колитесь?

— В центре темницы непроницаемая завеса. Как она возможна в пространстве, где нет магии, непонятно. Но она там есть. С той стороны завесы кто-то повторяет имена духов хаоса. Вот и все, что ты выудила, — сказал Ягун.

— Прекрасная тема для передачки! «Маги, магвочки и всякая магвочь! С вами снова я, ваша любимая Склеппи, которую мерзкая Грызианка держит на вторых ролях, хотя сама кошка драная и мизинца ее не стоит! В школе Тибидохс вызывают духов хаоса, и все это в двух шагах от Жутких Ворот! Куды смотрит общая общественность, когда волшебные волшебники творят свой беспредельный беспредел?» — затараторила Гробыня.

— Склепова, ты отравлена тележурналистикой! — убежденно заявил Ягун.

— Что, завидуешь, комментатор, что тебе яда не хватило? Ладно, проехали! Гуня, сколько времени? Долго я просидела внутри Поклепа?

Гуня взглянул на треснутые командирские часы, которые в серьезных схватках он нередко использовал как кастет.

— Час ночи!

Таня вздрогнула и кинулась к окну. Крыша Башни Призраков видна была как на ладони. Тане почудилось, она увидела мелькнувший на крыше голубоватый огонек.

Гробыня зевнула.

— У тебя много слов-паразитов, Гуня! Да и сам ты, если разобраться, паразит!.. Почеши мне между лопатками, пожалуйста. Почему-то всегда, когда я ругаю Гломова, у меня чешется спина. Может, Гуня сильный маг или это голос совести? Ну там: «Опоздала на электричку. Нет денег на такси. Ночью дома не ждите. Ваша совесть».

Таня поклялась себе, что больше не посмотрит в окно. Невольно она бросила взгляд на Ваньку, желая окончательно убедиться, что на крыше не он. Ванька стоял рядом и водил пальцем по фигуркам зверей, вырезанным на стене.

— Художник хорошо представляет анатомию драконов, а вот со слонами у него напряг, — сказал он.

«Я никуда не пойду! Пусть мерзнет там всю ночь, если он больной на голову», — решила Таня и тотчас уверилась, что так и поступит. Однако — а Таня никогда себя не обманывала — в мысли, что Бейбарсов будет сидеть на крыше всю ночь и ждать, было что-то довольно приятное.

«Его могут засечь вампиры. Они где-то здесь. У них «Раздиратель некромагов», — постучалась в сознание Тани еще одна мысль.

— Что-то случилось? — спросил Ванька, оборачиваясь. У него был особый дар: он всегда безошибочно улавливал настроение Тани.

— Нет. А почему ты решил, что что-то случилось?.. — нервно спросила Таня.

— Ты уже минуту выщипываешь свой свитер! Таня недоверчиво уставилась на свои пальцы.

Пол у ее ног был весь усыпан комками шерсти.

— Он был какой-то неравномерно пушистый! Меня это раздражало.

— Зато теперь он местами лысый, — сказал Ванька.

— А, ну да… Ну все, до завтра! Я хочу спать! — Таня торопливо выскользнула наружу.

Огонек на крыше Башни Призраков продолжал призывно мерцать.

Главаб

MULTA RENASCENTUR, QUAE JAM CECIDERE[3]

Однажды Аррия, убеждая своего мужа покончить с собой, сначала обратилась к нему с разными увещаниями, затем выхватила кинжал, который носил при себе ее муж, и, держа его обнаженным в руке, в заключение своих уговоров промолвила: «Сделай, Пет, вот так». В тот же миг она нанесла себе смертельный удар в живот и, выдернув кинжал из раны, подала его мужу, закончив свою жизнь следующими благороднейшими и бессмертными словами: Paete, non dolet. Она успела произнести только эти три коротких, но бесценных слова: «Пет, не больно!»
Мишель Монтень. «О трех истинно хороших женщинах»
Спеша поскорее добраться до контрабаса, Таня сделала вещь, в которой постыдилась признаться бы даже Ваньке, — заблудилась в Тибидохсе. Конечно, можно было оправдать себя тем, что в темноте она свернула не на ту лестницу. Однако истинная причина была в ином.

В этот тревожный ночной час, когда только редкие факелы потрескивали в кольцах стен и плоские, давно лишившиеся сущности призраки проносились над полом едва различимым белесым туманом, трудно было реально воспринимать происходящее. Таня ощущала себя в полусне, когда принимаешь решения и сам удивляешься спонтанности совершаемых поступков.

Таня ощущала себя в полусне, когда принимаешь решения и сам удивляешься спонтанности совершаемых поступков. Все вроде временное, но временное любит становиться постоянным. Все же постоянное на самом деле иллюзия. Леденец на палочке, который утешительница-судьба заталкивает в рот рыдающему младенцу, предварительно натянув одноразовые перчатки, чтобы не испачкаться его слюнями.

В такие ночи человека ведут эмоции, но не разум. Разум отдыхает, ехидничает, и на всякий случай собирает на эмоции компромат, чтобы предъявить его потом, днем, и попилить себя задним числом. Старый пакостный старикашка-разум любит выступить в роли наблюдателя, а после поугрызаться. Таня бежала по лестнице, удивлялась тому, что та все никак не закончится, и думала о Бейбарсове.

«Бейбарсов должен оставить меня в покое! Меня и Ваньку! Он обманул меня у Серого Камня! Таких вещей не прощают! Я с ним объяснюсь!» — это была главная, правильная, парадная мысль, с которой Таня неслась вперед, как воин несется с тараном разбивать ворота крепости.

За этой парадной мыслью скрывалась куча других, непарадных, тех смутных искренних мыслей, в которых человек редко когда себе сознается, особенно если ему всего восемнадцать-девятнадцать лет и жизнь, если и била его головой о дверь, все же великодушно подкладывяла в месте удара кусок поролона.

Наконец лестница закончилась. Таня оказалась на темной площадке и вдруг ни с того ни с сего решила, что это Жилой Этаж, а она в общей гостиной недалеко от своей комнаты. Впереди, отмечая поворот, чадил тусклый факел. Магия вечного огня была наложена на факел, когда тот уже догорал. В результате агония факела длилась вечно, и так же бесконечно огонь потрескивал, искрил и испускал чадящий дым. С удивлением покосившись на факел, Таня толкнула дверь и шагнула в комнату.

Щурясь от внезапно хлынувшего потока света, она попыталась нашарить взглядом футляр контрабаса. Однако вместо контрабаса обнаружились чьи-то ноги в темных ботинках. Затем еще одни ноги в светлых туфлях из очень хорошей кожи, с небольшим каблуком. Скользнув изумленным взглядом вдоль этих «туфельных» ног, Таня увидела античные плечи и медно-рыжую голову Медузии Горгоновой.

— Ой! А что вы делаете в моей… — начала Таня. Доцент Горгонова подняла брови. Только она одна умела делать это с убийственной вежливостью, причем убийственной иногда буквально.

— Я слушаю тебя, Гроттер! Признаться, смысл твоей последней реплики от меня ускользнул.

Пока она говорила, в глаза Тани успели прыгнуть круглый магический светильник и стол, заваленный бумагами. Даже коварное окно и то перепрыгнуло на другую стену.

— Простите! Я думала: это моя комната! — испуганно сказала Таня и попыталась выскочить за дверь.

Медузия моргнула, и дверь не открылась.

— Не так быстро, Гроттер! — сказала доцент Горгонова. — Если человек пришел в гости без приглашения — он нахал. Но если он пришел случайно — значит, его привела судьба… Ты знакома с Андреем Рахло?

Таня обнаружила, что перед Медузией стоит упитанный третьекурсник с испуганными бараньими глазами. Не зная, куда деть руки, он то принимался откручивать пуговицы, то грыз ногти.

— Привет! — сказала Таня. Несколько раз она сталкивалась с этим парнем то за обедом, то в коридорах, однако знала его плохо.

— Прекрасный юноша! Потомок Дантеса по материнской линии. По отцовской — в родстве с Емельяном Пугачевым, — сказала Медузия и, подумав, насмешливо добавила: — И, как это обычно бывает, природа решила отдохнуть на потомке по всем линиям сразу.

Андрей Рахло покраснел и уставился в пол. Паркет, на который он смотрел, странным образом позеленел.

Андрей Рахло покраснел и уставился в пол. Паркет, на который он смотрел, странным образом позеленел.

— А почему он попал в Тибидохс? Какой у него врожденный дар? — спросила Таня, запоздало соображая, что говорить в третьем лице о присутствующем человеке — дурной тон.

— Андрэ, покажи ей! — с улыбкой сказала Медузия.

Рахло послушно наклонился, дохнул на полировку стола Медузии и выпрямился. Прошло несколько секунд, и мертвое дерево выпустило росток. Набухшие почки выстрелили молодой листвой.

— Ага! Так, значит, мой стол все же буковый. А Сарданапал спорил, что это смоковница, — задумчиво произнесла Меди.

— Прекрасный дар! — сказала Таня. Доцент Горгонова кивнула.

— Да. Его можно запустить на свалку, и он за два часа превратит ее в цветущий сад. Ты заметила, что у меня на полу проросла трава? А ведь он просто смотрел.

— Я нечаянно… — прогудел в нос несчастный третьекурсник.

— Не оправдывайся, дорогой мой! Я ничего не имею против травы. Однако одной искры магии, увы, мало, чтобы озарить пыльный чердак твоего разума. Сколько дополнительных занятий — и нулевой результат. Итак, Андрэ, продолжим! Когда нас прервали, ты говорил, что убитого верфольфа следует немедленно закопать в землю?

— Э-э… да… То есть нет… Может, иногда… — сомневался двоечник, по выражению лица Медузии пытаясь вычислить правильный ответ.

Бесполезный труд. Лицо Медузии сохраняло непроницаемое и насмешливое выражение.

— Значит, будем закапывать? А где — за оградой кладбища или на самом кладбище?.. — вкрадчиво спросила она.

— Вне… то есть в ограде… там земля другая, оттуда не вылезет… то есть не сразу вылезет… — путался двоечник.

Медузия благосклонно кивнула.

— Значит, не сразу, Андрэ? Ну и на том спасибо, что хоть не сразу. Будет время чуток отряхнуть лопату… Приходи через недельку, дружок. Подучи еще!

— Но я в восьмой раз уже прихожу! — простонал бедолага.

— Именно. А я в восьмой раз трачу на тебя свое бесценное время… Но не унывай, дружок! У тебя осталось всего две попытки. Если не сдашь с десятой, личное общение с парочкой разъяренных верфольфов я тебе гарантирую. Лучше сама убью дурака, пока этого не сделал кто-то другой. Ступай, дружок!

Переставляя ноги как паралитик, потомок Дантеса пошел к выходу, всем своим видом изображая скорбь. Однако, едва дверь закрылась, он тотчас повеселел и помчался по коридору.

— Non scholae, sed vitae discimus,[4] — нравоучительно сказала Медузия.

Услышав знакомую латынь, перстень Феофила Гроттера попытался разразиться целой тирадой, однако Таня сунула руку в карман. В темноте старикашка быстро засыпал.

Медузия опустилась в кресло и, откинувшись на спинку, посмотрела на Таню. При магическом свете, который, пульсируя, истекал из шара, ее волосы казались темнее, чем при дневном.

— Итак, ты попала ко мне случайно? — спросила она.

— Да.

— И часто ты бродишь ночами по неосвещенному Тибидохсу?

— Обычно он не такой темный, — уходя от прямого ответа, сказала Таня.

Медузия кивнула, задержав голову в нижней точке. Подбородок коснулся ключицы. Никакого намека на второй подбородок! Античная красота не страшится времени. Пипа взорвалась бы от зависти, смешав пурген с нитроглицерином.

— Согласна.

— Согласна. Сарданапал понизил фоновый уровень магии в Тибидохсе, и это сказалось на факелах. Мы надеемся, что это временное явление, — сказала доцент Горгонова.

— А зачем было разрешать Магществу привозить в подвал Башни Призраков невесть кого? Чтобы бояться материализации духов хаоса? — не удержавшись, спросила Таня.

Медузия забарабанила тонкими пальцами по столу.

— Откуда ты знаешь? Совала нос в чужие дела? — проницательно спросила она. Концы ее прядей приподнялись и зашипели.

Таня промолчала. Сказать «да» она не могла. Обмануть же Медузию было невозможно. Молчание — лучший вариант, когда тебя заставляют выбирать между двумя крайностями. Она боялась, что доцент Горгонова будет настаивать на ответе, однако этого не произошло.

— Тот, кто много знает, берет на себя чужие скорби. А раз так — стоит ли принимать на плечи непосильный груз? — загадочно спросила Медузия.

— Но кто-то же должен его нести?

— Кто-то да. Но лучше вначале решить собственные проблемы. Что ты сказала бы о лопухоиде, который берется осчастливить человечество, в то время как собственные родственники от него волком воют?

— Что ему не повезло с родственниками, — сказала Таня.

Медузия великодушно кивнула.

— Пусть так. Но тогда и не факт, что ему повезет с человечеством… Посмотри на меня!

— Зачем?

— Посмотри! — мягко, одновременно властно повторила Медузия.

Таня ощутила, как против ее воли голова поднимается. Мудрые, с золотой искрой глаза Меду-зии на миг встретились с ее глазами. Таня хотела моргнуть, но не смогла. Это продолжалось всего миг. Медузия кивнула и отвернулась.

— Не бойся! Я не подзеркаливала тебя. Это скучно… Я лишь считала твою доминанту. Ветер судьбы. Груз кармы. Текущее настроение — назови это как хочешь.

— И что?

— Ты как никогда близка к унынию, девочка. Ты висишь на краю крыши, в кромешном мраке, сама не ведая, что внизу. То ли небольшая высота и стог соломы, то ли пропасть с камнями на дне. Руки устали. Подняться наверх уже невозможно. Значит, надо рискнуть и сделать рывок. А там одно из двух. Или сорвешься, или выберешься, — спокойно сказала Медузия.

Таня уставилась на нее с удивлением. О ком это она? Неужели о Бейбарсове? Но ведь Медузия сказала, что не подзеркаливала. Значит, совет, который она дает, глобальнее.

— Проблема выбора — самая большая женская проблема. Мы так боимся ошибиться, видим в каждом решении так много разных «за» и «против», что предпочитаем, чтобы выбор делали за нас. Так гораздо удобнее. Но это не всегда срабатывает. Пока две вежливые домашние собачки стоят возле косточки, повиливая хвостиками и пытаясь определиться с ощущениями, насколько они голодны, чтобы есть нестерильную пищу в неподобающем месте, подскакивает голодный уличный барбос — и хвать!.. Косточка достается ему. В общем, в любой ситуации ключ ко всему — решимость.

— Вы хотите сказать, что я нерешительная? — спросила Таня.

— Нет. Как раз решимости тебе не занимать. Жертвенной решимости. Когда дело касается дра-конбола или однозначных стрессовых ситуаций, ты действуешь не задумываясь. Но когда ситуация не стрессовая и выбор есть, начинаются бесконечные сомнения. Ты думаешь, и чем больше ты думаешь, чем дольше топчешься на месте, тем более глубокую яму под собой вытаптываешь. Со временем, если это топтание не прекратится, ты окажешься на дне оврага. И это при том, что вокруг равнина, а овраг ты вытоптала сама, — сказала Медузия.

И это при том, что вокруг равнина, а овраг ты вытоптала сама, — сказала Медузия.

Доцент Горгонова наклонилась к столу, почти коснувшись носом ростка.

— Молодые смоковницы пахнут приятнее бука. Все же Рахло гений… — сказала она задумчиво.

Завораживающие, с золотой искрой глаза вновь поднялись на Таню.

— Меньше думай, смелее действуй. Роковых ошибок не бывает. Роковая ошибка может быть только одна: когда человек сдается, опускает руки и перестает барахтаться. Но и не напрягайся, когда идешь к цели. Напряжение выматывает. Просто иди — спокойно, уверенно, не отвлекаясь на сторонние цели, даже если они кажутся близкими и доступными. Это иллюзия. Кстати, Ягге никогда не прописывала тебе «капли бодрости Теренция»?

— Нет.

— Жаль. Тогда ты наверняка знала бы их историю. Теренций был сильный светлый маг, но вечно падал духом. Малейший удар судьбы, даже не удар, так, щелчок, и он рыдал три дня. Разумеется, наступил момент, когда ему это надоело. Он решил приготовить эликсир абсолютной силы, бодрости и счастья. Тридцать лет он отдал этому эликсиру. Перепробовал десятки тысяч вариантов — все тщетно. Наконец Теренций понял, что жизнь его прошла напрасно и приготовить эликсир невозможно. Он отчаялся и проглотил ядовитую пилюлю. Он так никогда и не узнал, что раствор из его последней колбы, который он не процедил, потому что думал, что это бесполезно, и стал знаменитыми каплями бодрости Теренция…

— Всего шаг отделял его от победы, когда он опустил руки, — сказала Таня.

— Вот именно, — кивнула Медузия.

Дверь, скрипнув, открылась. Таня подумала, что никогда ее не выпроваживали с такой непринужденностью.
* * *
Когда Таня оказалась в своей комнате, часы как раз пробили два. Полировка контрабаса была чуть теплой. Струны обиженно загудели, когда Таня коснулась их смычком. Таня села на контрабас и скользнула в окно. Луна расплывалась по промокашке туч светлым пятном, скорее белого, чем желтого оттенка. Больше всего она походила на яичницу.

«Я скажу ему: «Уходи!» Просто одно слово. Пронесусь над крышей и скажу», — решила Таня.

После разговора с Медузией она ощущала себя значительно увереннее.

Бейбарсов полулежал у главной вентиляционной трубы, из которой смутно тянуло запахом ванили, и что-то читал при лунном свете. В его позе было столько снисходительного спокойствия, столько уверенности, что она придет, что Таня испытала странную смесь обиды и гнева. Нацелив смычок, Таня бросила контрабас вниз и пронеслась в десяти сантиметрах от его лица. Если бы он сейчас встал, контрабас снес бы ему голову.

— Уходи! — крикнула Таня, делая крутой разворот, по технике близкий к драконбольному перехвату мяча.

Бейбарсов лениво поднял на нее глаза.

— Тебе не идет, когда ты злишься! Ты становишься смешной! — сказал он.

Таня растерялась. Она ожидала совсем других слов.

— Бейбарсов! Не заговаривай мне зубы! Я говорю: уходи! — крикнула Таня.

Она вновь промчалась мимо Бейбарсова, в последний момент резко перебросив тело вправо и скользнув под днище. Туг прямо по курсу выросла труба, и Тане, чтобы не разбить контрабас, пришлось совершить экстренную посадку на крыше. Бейбарсов лег на спину и, закинув руки за голову, смотрел на нее снизу вверх.

— Вот мы и спешились! Согласись, что так лучше, чем летать туда-сюда, — сказал он.

Таня с досадой оглянулась на контрабас, который так некстати подвел ее. Ей хотелось сразу заговорить о главном, но она медлила. Ей мешал взгляд Бейбарсова.

Ей мешал взгляд Бейбарсова. В нем были насмешка и страсть. Это был взгляд черной пантеры, которая лежит на ветке и смотрит на приближающуюся лань. Смотрит спокойно, почти доброжелательно. Однако когда лань окажется рядом, ее не пощадят.

— Ты бросил Зализину! Это жестоко! — зачем-то сказала Таня.

Бейбарсов усмехнулся.

— Ни один цирк не работает круглосуточно. Клоуны тоже должны отдыхать, — сказал он.

— Ты давно в Тибидохсе?

— Можно и так сказать, — таинственно отвечал Глеб.

— Ты хочешь сказать, что сразу, как бросил Зализину, прилетел сюда?

— Примерно. Но я отлучался… У меня были кое-какие мелкие дела, — туманно ответил Бейбарсов.

«Разумеется. Украсть у Магщества зеркало, едва не попасть в Дубодам и ухлопать трех боевых магов!» — с досадой подумала Таня.

— Где ты прячешься? Глеб покачал головой.

— Не могу сказать. Они способны воздействовать на твое сознание. Во сне, во время тренировки — в любую минуту, когда ты не будешь готова и не сможешь сопротивляться.

Выносить взгляд Бейбарсова было чудовищно сложно. Самое большое негодование растворялось в его спокойствии. Таня впервые сталкивалась с человеком, которому было до такой степени плевать на ее настроение, сопротивление, негодование — на все. Он видел цель и шел к ней: по эмоциям, по желаниям, по чужой воле, по чему угодно. Таня кипела. Разве это любовь, когда с тобой не считаются? В любовь, как в шахматы, играют всегда вдвоем. Если же кто-то стремится переставлять фигуры за тебя — это уже совсем не то.

— Там, у Серого Камня — был ты? — спросила она резко.

Таня ожидала молчания или лжи, однако ничего подобного. Бейбарсов согласился неожиданно легко.

— Глупо отрицать очевидное. Я. Славное получилось свидание, не находишь? — спросил он спокойно.

— Ты притворялся Ванькой! Ты был в теле Ваньки!!! Ты… ты…

Бейбарсов поднес палец к губам, сказал: «Тш-ш!», и Таня ощутила, что у нее замерзли десны. Ей пришлось торопливо шевелить губами и языком, чтобы способность говорить вернулась. Проклятый некромаг!

— Ты горячишься, — спокойно сказал Глеб. — Во-первых, никем я не притворялся. Во-вторых, я был в своем собственном теле. Зачем мне тело Валялкина? Я же не дух, который захватывает тела.

— Я думала, что ты Ванька!!!

— Правильно. Ты воспринимала меня как Ваньку. Серый Камень мне немного помог. Но это был не Ванька. Это был я. И целовал тебя тоже я, — улыбаясь, сказал Бейбарсов.

Таня вскинула руку с перстнем.

— Только попытайся дотронугься до меня хоть пальцем, я тебя убью! — закричала она.

— Зачем так зло? Разве я опасен? Я тихий и мирный, как сытый вампир, — сказал Бейбарсов и скрестил на животе руки. — Но даже если бы я перестал быть тихим и мирным, ты все равно не выпустила бы искру.

— Почему?

— Мы с Ванькой теперь одно целое. Ну или почти одно целое. Если ты возьмешь нож и ударишь меня, такая же рана появится у Ваньки. Правда, у меня она зарастет быстрее, потому что я некромаг. Моя боль — его боль. Зато и моя радость — его радость. Если ты обнимешь меня сейчас, Ваньке тоже будет приятно, хотя он и не поймет, по какой причине, — пообещал Бейбарсов.

— ГАД!

Искрис фронтис врезался в крышу в полуметре от головы Бейбарсова. В последний миг Таня опомнилась и отклонила перстень.

В последний миг Таня опомнилась и отклонила перстень.

— Негодяй! Вор!

Глеб дернул плечом и сел. Таня почувствовала, что задела его.

— Что ты знаешь об этом? Я же не таскаю у тебя мелочь из карманов и не распускаю слухи. Просто я хочу добиться тебя — вот и все. В любви важнее не порядочность, а эффективность.

— Это бред! Чушь! Предательство!

— Смесь бреда, чуши и предательства можно выразить одним словом — жизнь. Представь на минуту, что твоя бабушка досталась бы не твоему замечательному дедушке, а какому-нибудь Толе Петрову, которого она в действительности любила. Тебя бы не было на свете — вот и все дела. Конец демагогии.

— Saeculi vitia, non hominis.[5] Какой еще Толя Петров? Почему я о. нем ничего не знаю? Э-э? По-моему, ей нравился какой-то чернявенький маг. Все плакал у нас на свадьбе, и она плакала. Не помню его фамилии, но точно не Петров! — сердито проскрипел перстень Феофила Гроттера.

Заметив, что Бейбарсов улыбается, Таня сунула руку в карман. Да, так она не сможет держать Глеба на прицеле, но зато дед перестанет болтать и уснет.

— Perfer et obdura, labor hic tibi proderit olim,[6] — донесся из кармана зевающий голос Феофила, мягко перешедший в храп.

— Я тебя ненавижу, — сказала Таня.

— Это хорошо, что ненавидишь. Ненависть и любовь — один и тот же фантик, только покрашенный с разных сторон в разные цвета. Я бы испугался, если бы ты меня презирала. А ненависть — это уже кое-что! — со скрытой болью произнес Бейбарсов.

Он достал зубочистку и теперь гонял ее из одного угла губ в другой.

— Ты изувечил боевых магов! Напал на них как… как некромаг! — беспомощно сказала Таня.

Она только что поняла, что не может злиться на Бейбарсова, и ощущала растерянность. Состав с испепеляющими словами, которые она припасала для Глеба весь день, пошел под откос. Хитрые партизаны покуривали в кустах и паковали в рюкзаки запасные детонаторы.

— Ну извини, — сказал Глеб. — Видишь ли, меня держали под прицелом, а в Дубодам мне не хотелось. Вот и пришлось обойтись без церемоний. Если бы меня не выцеливали, я использовал бы магию помягче.

— Ты украл зеркало Тантала! Скажи еще, что тебя заставили! — крикнула Таня.

Бейбарсов посмотрел на луну. Темные зрачки некромага не отражали света.

— Не все так просто, как кажется, но и не так сложно, как мы того боимся. Истина всегда где-то между двумя берегами, — сказал он.

Тане, которая с недавнего времени ощущала Бейбарсова так же хорошо, как Ваньку, почудилось в его словах нечто такое, о чем Глеб и сам предпочитает не думать. У всякого человека в каждый конкретный момент жизни есть хотя бы одна такая болевая точка.

— Зачем ты взял зеркало? Чтобы обречь меня на бесконечный выбор между тобой и Ванькой? — спросила она.

— А что, ты уже выбрала? — спросил он.

— Бейбарсов, — произнесла Таня тихо, скрывая раздражение. — Я повторяю вопрос: зачем ты взял зеркало? Ты же не вор. Или все-таки вор?

Кажется, ей все же удалось его уколоть. Некромаг помрачнел.

— Вор — тот, кто берет чужое. Можно ли назвать вором того, кто возвращает свое? Если ему пытаются помешать — разве он не вправе защищаться? — сквозь зубы произнес он.

— Зеркало, которому много сотен лет, твое? Каким образом? — быстро спросила Таня.

Глеб резко отвернулся.

Его четкий профиль трещиной разделил луну.

— Не имеет значения. Просто поверь!.. Веришь?

— Какая разница: верю я или нет. Тебя ищут, чтобы бросить в Дубодам!.. Понимаешь, в Дубодам! Ты что, ребенок? — крикнула Таня.

Бейбарсов с досадой дернул худым плечом.

— Надо же! В Дубодам! Туда же, куда когда-то бросали Валялкина? Наши судьбы закольцованы, ты не находишь?

— Перестань!.. Тебе что, плевать на Дубодам? Это тюрьма-вампир. Она выпивает своих узников!

— Некромагов ненавидели во все века. Иногда у магов и некромагов случались перемирия, но никогда не было мира, — философски отвечал Бейбарсов.

— В Тибидохсе два охотника! Они приходили ко мне, искали тебя!

— Вот как? Что за охотники? — заинтересовался Глеб.

— Полувампиры.

У Бейбарсова дрогнул угол рта.

— Отважные ребята, но не очень умные. Были бы умные — сидели бы дома.

— У них «Раздиратель некромагов». Услышав о «раздирателе», Глеб поморщился.

В руках у него внезапно появилась бамбуковая трость. Тане казалось, что прежнюю трость он сломал, но, видимо, завел новую. «Бамбук полый, как кость», — как-то сказала Аббатикова. Сказала мельком, но Таня запомнила.

— Что ж… пусть «раздиратель». Тем лучше и тем хуже, — процедил Глеб.

— Ты хоть представляешь, что это? — спросила Таня, напрасно ожидая увидеть на лице Глеба страх.

— Догадываюсь, — спокойно ответил Бейбарсов.

— Хочешь сказать, что «раздиратель» тебе не страшен? Это вечная мука!

Глеб пожал плечами.

— Что ты знаешь о муках? Я некромаг. Меня не пугает смерть. Я давно перестал бояться чего бы то ни было. И потом, ты же меня не выдала? Не рассказала о Сером Камне?

Таня отвернулась. Ей казалось, Бейбарсов специально мучает ее, вспоминая о Сером Камне.

— Нет.

— И почему же?

— Я не доносчица!

Снизу, с чердака, донесся звук падения. Бейбарсов схватил Таню за руку. Поднес палец к губам.

Потянул Таню к дымоходной трубе и припал ухом к одной из многочисленных трещин. Таня последовала его примеру. Бейбарсов был рядом. Она ощущала его дыхание. Внизу кто-то выругался, озабоченно завозился. В дыры крыши проникло плотное фиолетовое сияние, характерное для защитной магии чердака.

— Что эфо, фудь я фроклятт! — услышала она встревоженный голос.

— Тшш, Франциск!

— Я не могу делаль «тшш»! Оно меня держит! Мне кажется, будто я влип в жидкий резин!

— Это защитная магия темных! Она здесь всюду! Не шевелись!

— Тщорт! Сделать же что-то, Вацлав! Я торчиль здесь точно крыс!

— Чердачные ловушки Поклепа, — шепнула Таня, ощутив вопросительный взгляд Бейбарсова. — Мы с Ягуном и Ванькой их обходили. Но чтобы обойти, надо знать, где они поставлены.

— И что теперь? Примчатся циклопы?

— Непременно. Но не сразу. Башня слишком высокая.

На чердаке послышалась возня. Кто-то кого-то тянул. Кто-то ругался и требовал пошевеливаться. В трещину трубы дважды прорывалось ядовитое фиолетовое сияние.

— Пудь ты пудешш тоже фроклятт! Ты тоже застрял, Вацлав! — обреченно пожаловался уже знакомый Тане голос.

— Некромаг где-то над нами! Если он пойдет через чердак — мы его прикончим!

Глеб отошел от трубы.

— «Раздиратель некромагов» — сильнейшее оружие, если не доверять его дуракам. Дураки и сумасшедшие гении — вот два главных бича этого бедного мира. Но все же, как они тебя выследили? Ты же летела на контрабасе? А ну-ка, позволь!

Глеб шагнул к Тане и, не касаясь ее тела, провел сверху вниз открытой ладонью. Затем приподнял контрабас и осторожно встряхнул. Внутри контрабаса что-то заскреблось.

— Понятно. Они бросили что-то внутрь твоего контрабаса. Какой-нибудь дрянной следящий артефакт, который показывает дорогу. Вытащишь его после!.. А пока улетай!

— А ты?

— Я последую за тобой. Но позже. Нужно проявить вежливость, раз уж наши друзья тащились так далеко.

Не успела Таня спросить, что Глеб имел в виду под вежливостью, как он уже постучал по трубе бамбуковой тросточкой.

— Господа! Вы меня слышите? — спросил он в трещину.

Возня на чердаке прекратилась.

— Кто с нами говорит? — спросил гнусавый, но довольно спокойный голос Вацлава.

— Глеб Бейбарсов. У вас, похоже, неприятности? Могу я быть вам полезен?

Напряженная, неестественная тишина. Похоже, полувампиры поспешно совещались одними губами.

— Да, можешь, — сказал наконец Вацлав.

— И чем же? Я само внимание!

— Отпусти заложницу! Встань, на колени лицом к трубе. Руки заложи за голову. Не двигайся! Жди нас! Это приказ!

— И это все? А как насчет петь песни и смотреть на луну? Ну чтоб мне не скучно было ждать, пока вы выпутаетесь! — невинно спросил Глеб.

— Не рассуждай, некромаг! Лицом к трубе!

— Я и так лицом к трубе, — резонно заметил Бейбарсов.

— А теперь на колени! Так будет лучше для тебя! Некромаг поморщился.

— Странное дело. Почему-то каждый знает, что лучше для другого. Но никто не знает, что лучше для него самого. У вас какая-то однобокая фантазия, господа! Позвольте откланяться!

Возня на чердаке прекратилась. Тане это показалось странным.

— Ну как хочешь, парень! Мы лично против тебя ничего не имеем… Ты все еще у трубы? — спросил Вацлав каким-то слишком небрежным голосом.

На этот раз интуиция прежде сработала у Тани. Метнувшись к Глебу, она резко оттолкнула его, сбила с ног и, не устояв, упала на него сверху. Мгновение спустя пять голубых лучей пробили крышу в том месте, где только что стоял Бейбарсов. Лучи слепо закружились, отрезая тому, кто должен был оказаться в центре, все пути к спасению, а затем стремительно вонзились в пустоту и погасли. Тане показалось, что она ослепла. Не каждому случается увидеть, как действует «Раздира-тель некромагов».

— Эй, Глеб, ты еще жив? — с беспокойством спросили с чердака. — Эй, некромаг? Что ты сейчас чувствуешь? Тебе сейчас славно, не так ли? Каково быть пожираемым заживо?

Бейбарсов ничего не ответил. Он странно смотрел на Таню и улыбался.

— Знаешь, а мне понравилось, — шепнул он.

— Что тебе понравилось?

— То, каким образом ты меня спасла! Попробуем еще раз? Нет-нет, не вставай. Я их окликну и…

Таня рывком встала.

— Ты псих! Думаешь, буду тебя отговаривать? Максимум, что я сделаю в следующий раз, это пинком сброшу тебя с крыши. Ты же не боишься разбиться? В прошлый раз, помнится, на крыше ты устроил клоунаду.

Ты же не боишься разбиться? В прошлый раз, помнится, на крыше ты устроил клоунаду.

Бейбарсов зорко посмотрел на нее и, убедившись, что второй раз фокус не сработает, вздохнул.

— Чтопп я фрижды сдохнуль и только тфажды ожиль! Мы не можиль поднялься и посмотреть, ухлопаль мы его или не ухлопаль! — философски произнес на чердаке Франциск.

— Думаю, да. Эй, некромаг! Ты еще там? Может, бабахнуть еще раз? — предложил Вацлав.

— Там может оказалься юный фройляйн! Эй, фройляйн, фы там?

Бейбарсов бесшумно поднялся. Оплавленное железо крыши дымилось. Запах был непривычный, затхлый, совсем не такой, как у раскаленного металла. Железо проваливалось, пузырилось, съеживалось. Что-то разъедало его изнутри. Трещина ширилась, пыталась подползти к его ногам. Лучи «раздирателя» продолжали действовать.

Бейбарсов отвел Таню к краю крыши. Двигался он бесшумно, точно призрак.

— Улетай! Быстро!

— А ты? — спросила Таня обеспокоенно.

— Я сразу после тебя. Можешь поверить, других свиданий на этой крыше у меня не назначено.

— Мне плевать! Думаешь, я тебя ревную?

— Даже если я вернусь к Лизон? — быстро спросил Глеб.

Таня поперхнулась.

— Ты обещаешь мне не нападать на полувампиров?

— Ну… Во всяком случае, я не буду их ждать, — уклончиво ответил Бейбарсов. — Лети! За меня не волнуйся. У меня есть планы дожить до нашей следующей встречи.

— Ее не будет.

— Если не будет, тогда почему тебя так беспокоит, останусь ли я на крыше и нападу ли на полувампиров? — резонно сказал Бейбарсов. Таня с негодованием отвернулась.

— С тобой бесполезно разговаривать!

— Польза — вещь весьма относительная. Что для кролика смерть, для слона просто дружеский шлепок, — отвечал Бейбарсов.

Таня уже садилась на контрабас, когда Глеб вновь окликнул ее. Таня испугалась, что Глеб попытается обнять ее, и на всякий случай отстранилась. Бейбарсов улыбнулся и покачал головой. Он поднял ладонь, поцеловал ее и подул в сторону Тани. Мгновение — и прикосновение горячих губ обожгло Тане щеку. Она принялась тереть это место, однако ощущение поцелуя не исчезало.

— Старый фокус некромагов! Обычно так посылают клеймо, но я как-то специально проверил: на поцелуи тоже срабатывает! — пояснил Бейбарсов.

Глава 7

ПЕРВАЯ ТРЕНИРОВКА СБОРНОЙ

Менедем: Хремет, неужели у тебя остается столько досуга от твоих собственных дел, что ты вмешиваешься в чужие, которые нисколько тебя не касаются?

Хремет: Я человек, ничто человеческое мне не чуждо. (Ното sun, humani nihil a me alienum puto.)
Теремций. Сам себя наказывающий
Всю ночь Ваньку мучили кошмары. Он так метался и так скрипел кроватью, что Ягунi, в комнате которого Ванька ночевал, раз десять успел пожалеть, что не положил гостя на более удобном и менее скритiучем диване, а лег на нем сам.

«Говорила мне бабуся: Ягун не будь эгоистом! Как в воду смотрела!» — думал играющий комментатор.

Под утро Ваньке привиделось, что перед ним стоит Бейбарсов и медленно поднимает бамбуковую трость. Опережая его, Ванька метнул удвоенный Искрис фронтис. Раскалившийся перстень едва не спалил ему палец. Голова Бейбарсова раскололась, как гнилой орех. Некромаг упал. Его ногти царапали землю. даже и мертвый, он пытался подползти к Ваньке, но еще одна искра заставила его тело замереть и рассыпаться в прах.

Ванька испытал дикую боль.

Такую боль, будто, изжарив Бейбарсова, он изжарил себя.

— НЕ-Е-ЕТ! закричал Ванька.

Зеленая искра, сорвавшаяся с его перстня, прожгла в матрасе дыру. Запахло жжеными перьями.

Все-таки хорошо, что не на новом диване! — подумал Ягун. Он подошел к Ваньке и, опасливо косясь на перстень, стал его трясти.

— Ау! доброе утро, родина! Теперь ты в курсе, почему психи в лечебницах спят без колец? — повторял он.

Ванька рынком сел и уставился на Ягуна мутным, неузнающим взглядом. Затем вскинул кольцо и взял на прицел лоб Ягуна. Потом опомнился, опустил перстень и уставился себе под ноги.

— Вижу, что в курсе… Что тебе снилось? — спросил Ягун.

— Так, ерунда всякая, — уклончиво ответил Ванька.

— И ерунду звали «Глеб»? — уточнил Ягун.

— Откуда ты знаешь? Подзеркалил?

— Не-а. Зомбиков зеркалить нельзя, а то сам чокнешься. Ты раз десять обратился к нему по имени.

Ванька поднял голову.

— В самом деле? Я этого не запомнил.

— Я — то слышал. Ты с ним долго разговаривал во сне, довольно спокойно. Вы что-то обсуждали. Я не понял тему, уж очень невнятно ты говорил… А часов с пяти тебя заколбасило.

— Я его убил, — сказал Ванька.

Играющий комментатор отнесся к этой новости без особого интереса.

— Ну, если Бейбарсов — это мой матрас, тогда действительно убил. Ухлопал на месте, — согласился Ягун.

Ванька оделся, сказал Ягуну: «Встретимся за обедом!» и пошел искать Таню. В комнате ее не было. Об этом Ваньке сообщила через дверь Склепова. Тогда, действуя по наитию, Ванька отправился на драконбольное поле и не ошибся. Таня действительно находилась на поле и стояла рядом с Соловьем. И не она одна. Около тренера топтался сутулый старикашка с ватой в ушах, с кустистыми бровями и торчащими из носа пучками седой шерсти. Одет старик был крайне своеобразно — три или четыре рваных свитера, на ногах кроссовки из разных пар. Правый — белый на шнурках, левый — черный на шнурках и липучках.

— Позвольте представиться: Эразм Дрейфус, драконболист-профессионал! Вы пришли брать у меня интервью? — проговорил он, протягивая Ваньке руку.

— Нет! — сказал Вань и тоже машинально протянул руку, однако гномообразньй старикашка уже спрятал ладонь за спину.

— Я думал, вы журналист, — раздраженно заявил он.

— Я ветеринарный маг, — сказал Ванька.

— Вынужден вас разочаровать, молодой чело век. Я не болею ветеринарными болезнями. И вообще содержать животных мне не по карману, — процедил Эразм Дрейфус и бочком, как краб, отошел от Ваньки.

— Не обращай на него внимания! Он малость с приветом… Но в драконбол играет классно! Соловей его пригласил! — шепнула Ваньке Таня.

— Слушай, может, Сарданапала попросим оде жду ему какую-то дать? Ну или там денег? — спросил Ванька, заметивший, что у старика из-под драных свитеров торчит голая спина.

Таня засмеялась.

— Сразу видно, что ты из леса! Дрейфусу? Де нег? Он миллионер, просто у него куча заскоков. Лучше вообще его не трогай… Смотри, а там Маланья Нефертити! Она тоже будет в сборной?

Ванька увидел худощавую, загорелую девушку лет двадцати. Девушка смотрела на него спокойно и без улыбки. Изредка она поднимала руку и отбрасывала темную челку, лезущую ей в глаза.

— А, да! Я ее помню.

— А, да! Я ее помню. Это она, кажется, нравилась когда-то Бейбарсову, — сказал Ванька.

— Что? Она — Глебу? Что за бред! — резко про говорила Таня и смутилась, сама удивившись своей реакции. — Ну и прекрасно! Я рада!..

Ванька внимательно посмотрел на нее. Очень внимательно. Таня ощутила, что нервничает. Как все-таки противно чувствовать себя виноватой, когда никакой вины за тобой нет! И врать тоже противно. С другой стороны, бывают случаи, когда, правда хуже лжи.

— Видишь того гандхарва? Это знаменитый Рамапапа! длинноволосый смуглый гандхарв, хлопая крыльями, сел между ними. Его орлиные когти ушли глубоко в песок. Мощные короткие руки держали трехструнную лютню. Когда он пожал Ваньке руку, тому почудилось, что его ладонь попала в тиски.

— Ну не такой уж я и знаменитый! Разве что в очень узком кругу! — сказал Рамапапа и улыбнулся. При этом стали видны его треугольные зубы. Заметно было, что он доволен и польщен. Ванька же неожиданно понял, почему вопрос, чем питаются гандхарвы, так тщательно и ловко обходится во всех драконбольных книгах.

Неожиданно Рамапапа поднес ладонь козырьком к глазам. Где-то вдали полыхнула Грааль Гардарика.

— А вот и Энтроациокуль. Сегодня я прилетел раньше, чем она, — озабоченно произнес гандхарв.

— Ну и что?

— Плохая примета. Если сразу за мной прилетает Энтроациокуль, матч проходит очень… э-э… кровопролитно. Последний такой случай был сорок два года назад. Тогда Энтроациокуль тоже прилетела сразу за мной. И что же вы думаете? Бабай Фунто-Хунто в том матче лишился головы. Дракон, вместо того чтобы дохнуть огнем — просто — хрум! — и отгрыз. Никто не ожидал, — уверенно сказал гандхарв.

Бактрийская ведьма, летевшая на длинном бамбуковом шесте, опустилась на песок. Ее маленькое лицо напомнило Тане резиновый мяч, из которого выпустили воздух.

— Привет, уроды! — прошипела Энтроациокуль.

Соловей вежливо улыбнулся и промолчал. Точно так же промолчали и остальные, включая Нефертити и Эразма Дрейфуса. Ваньку это ужасно удивило.

— Что молчите, уроды? Где мое здрасьте — продолжала скрипеть Энтроациокуль.

— Не отвечай ей, пока она не обратится лично тебе по имени. Тот, кто заговорит с ней первым, будет проклят. И тот, кто нападет на нее первым, — умрет, даже если он в сто раз сильнее. Такова ее магия, — шепнул Ваньке Рамапапа.

Вскоре после бактрийской ведьмы прибыли Фофан Бок и Клопперд Блох, европейские драконболисты-легионеры. Фофан Бок был гигант с негнущейся шеей, восседавший на пылесосе таких размеров, что в его реактивной струе мог свариться даже дракон. Щеки у Фофана были толстые, цвета меди, а бакенбарды черные и густые, как у провинциального пожарника. Говорил он басом, а кашлял так, что казалось, будто кто-то хлопнул ладонью по дну пустой бочки. Клопперд Блох, напротив, был маленький, невзрачный, очень тощий человечек с прилизанными височками. Летел он на костыле с пружинкой, каждые несколько секунд исчезал и появлялся в другом месте. Если Фофан Бок брал тупой силой и чудовищным напором, то тощий Блох, которого Ягун за глаза называл «Глистой в разрезе» был сама непредсказуемость.

Соловей О,Разбойник достал из кармана колоду карт и, отмечая на них, кто из игроков прибыл, стал раскладывать карты на песке. Он выглядел таким сосредоточенным, что не замечал ничего вокруг. Энтроациокуль, видя, что ей никого не удается сглазить, перестала вести себя вызывающе. Опираясь на длинный бамбуковый шест, кособокая бактрийская ведьма стояла рядом с Таней и щурилась на солнце.

«Может, она такая злобная, потому что ее ни кто никогда не любил?» — подумала Таня.

«Может, она такая злобная, потому что ее ни кто никогда не любил?» — подумала Таня. Энтроациокуль повернула к ней сморщенное лицо.

— Еще что-то вякнешь — отравлю! Зубы выпадут, а кожа станет, как у меня! — прошамкала она.

«Откуда она знает, о чем я думаю? Как обходит мою блокировку?» — испуганно подумала Таня, готовая захлопнуть сознание при первой же по пытке проникновения. И вновь не успела.

— Не твое дело как! Я предупредила! — заявила бактрийская ведьма. Отогнув ворот, она продемонстрировала Тане с десяток отравленных игл и маленькую пустотелую трубку.

Тем временем Эразм Дрейфус обнаружил на песке волосатую сизую гусеницу и съел ее.

— Кто-то считает, что они ядовиты. Я же считаю, что это белковая пища! Бесплатная белковая пища, если быть точным! — сообщил он Соловью.

— Вчера мы завезли драконам мясной фарш. В Индии нал слон, и один из местных магов по доброте душевной телепортировать его мне. Если тебе нужна, будет белковая пища — приходи. Не стесняйся! — сказал Соловей.

Эразм Дрейфус приоткрыл рот и уронил остатки гусеницы.

Клопперд Блох подпрыгнул и появился в метре от Соловья. Даже без своего костыля на пружинке он ухитрялся перемещаться прыжками, как блоха.

— А вот и Лизхен Херц! — проблеял он возбужденно.

Когда именно прилетела Лизхен Херц, не видел никто. Не было даже привычной вспышки Грааль Гардарики. Лизхен просто появилась на поле и теперь направлялась к игрокам. Кивнула Тане, чмокнула в щеку грузного Фофана Бока, настороженно посмотрела на Энтроациокуль.

Лизхен Херц была ведьмочка лет семнадцати, с сахарной белой кожей, под которой проступали все жилки, со светлой челочкой, маленьким ротиком, румяными щечками и хорошенькими ножками, носки которых были развернуты, как у балерины. Метла, на которой она прибыла, казалась слишком тяжелой для ее маленьких слабых ручек Больше всего Лизхен Херц походила на фарфоровую, очень дорогую куклу. Весь ее вид, казалось, говорил: «Я такая беспомощная! Такая непрактичная, такая беззащитная! Опекайте же меня! Неужели вам меня не жалко?» И мужчины мгновенно воспринимали этот сигнал острой беспомощности. Когда Лизхен шла, хотелось подстелить под нее ковер, потому что ножки ее были слишком хороши, чтобы ступать по земле. Когда она тянулась к кошельку, всякому хотелось заплатить за нее, потому что деньги были слишком грязны для Лизхен. «Не факт, что такая красивая дорогая кукла умеет считать! Ее точно обманут, если я не приду на помощь!» — думал почти каждый мужчина и млел от собственного интеллектуального превосходства.

Вот и сейчас не успела Лизхен Херц сделать десятка шагов, а Эразм Дрейфус и Клопперд Блох уже столкнулись лбами, ссорясь, кто понесет ее метлу. Клопперд Блох победил, и Эразм Дрейфус с горя принялся отплевывать застрявшие между зубами куски гусеницы. Фофан Бок грузно подбежал к трибунам, «с мясом» выкорчевал одну из скамей первого ряда и заботливо установил ее рядом с Соловьем, чтобы Лизхен смогла сесть. Лизхен поблагодарила его ласковой беспомощной улыбкой. Дрейфус прыгал рядом как козлик, вытягивал шею как гусь и ржал как жеребец. Он даже перестал притворяться дряхлым нищим чудаком.

— Здравствуй, Маланья! И ты здесь? Какая неожиданная встреча!.. Ты как всегда полна сил? А меня дорога совсем вымотала… Я бы с удовольствием прилегла где-нибудь! слабым голосом произнесла Лизхен Херц.

Дрейфус, Блох и Фофан Бок принялись нервно озираться. Таня подумала, что еще немного — и они разнесут по доскам весь стадион, чтобы сколотить утомленной Лизхен кукольную кроватку.

Маланья Нефертити демонстративно отвернулась.

Египтянка славянского происхождения, вы росшая среди гробниц и пирамид, останавливавшая не то что коня на скаку, но и «в галопе (с Баб-Ягун), ненавидела беспомощных крошек «всеми швабрами своей души».

— Дрянь какая! — сквозь зубы процедила она, обращаясь к Тане. — Беспомощную из себя корчит! Я-то ее знаю! Брось ее в могилу к пяти мертвякам, связанную Веревкой, через десять минут в могиле останется она одна!

— Да ладно тебе! сказала Таня примирительно.

— Неужели эти болваны не понимают, что, если бы Лиэхен действительно была такая мямля, ее никогда не пригласили бы в сборную мира. Да она конкретно пролечивает всем мозги!

— Ты-то чего злишься? По-моему, она охотится не за тобой, — резонно сказала Таня.

— Думаешь, ей нужны эти три старикашки? Да чихать она на них хотела! Это она так, разминается, а заодно показывает нам, кто хозяин в гадюшнике… Это она с виду пушистая, а внутри у нее сталь и бетон! Да на нее даже египетская магия не действует! — проворчала Нефертити.

— А ты что, пыталась? — хотела спросить Тат-ш, но решила не спрашивать.

Таня понимала, что именно злит Нефертити. Резкая как хлыст, колючая, неуживчивая, неспособная к компромиссу и притворству, Маланья смутно завидовала Лизхен. Херц успешно существовала в амплуа несчастной Дюймовочки, которую каждому мужчине хочется укрьтть лепестком тюльпана. Маланья же, гораздо более нежная в душе, казалась всем «женщиной с хлыстом» и нравилась только несостоявшимся мямликам и пожилым дяденькам с размытыми фантазиями.

Внезапно Нефертити резко повернулась и посмотрела на Ваньку, стоявшего в шаге от Тани. Взгляд ее стал настороженным.

— Кто ты? — спросила она резко. ем.

— Э-э… Иван, — отвечал тот с легким удивлением.

Таня невольно улыбнулась. Слушать, как Ванька называет себя Иваном, было смешнее, чем самой называть себя Таньяной «Ох уж эти полные имена! Иван Владимирович и Татьяна Леопольдовна — застрелиться и не встать!»

— Я, кажется, не спрашиваю, как тебя зовут! Я спрашиваю: кто ты? — повторила Маланья то ном следователя.

— Маг. Выпускник Тибидохса, — сказал Ванька, не совсем понимая, чего от него добиваются.

Маланья дернула головой. Ее темная челка мотнулась, повторяя ее движение.

— Маг? Ты не маг.

— Почему это? — растерялся Ванька.

— У тебя аура с отвердевшим внешним слоем. Аура, которая оставляет энергию внутри, накапливая ее, а не распыляя. Вроде рогового панциря.

— Ну и что?

— Такая бывает у некромагов и упырей. Ты не некромаг?

— Я? Нет, — сказал Ванька с возмущением.

— Странно. Очень странно. Ну, будем считать, что я ошиблась, — сказала Маланья.

Таня с беспокойством оглянулась на Ваньку. Аура некромага? Сомнений нет: Глеб использовал жидкое зеркало Тантала. Не факт, что Ванька станет некромагом, но его судьба теперь неразрывно связана с Глебом. Если, конечно, дело не в том укусе упыря, когда Ванька с Тарарахом разносили пегасню.

Соловей О.Разбойник перестал чертить прутиком линии на песке. Поднялся. Прищурил единственный глаз на солнце.

— Вечные опоздания! Без четверти десять. Договорились, что все будут к девяти… Кого еще нет?

— Умрюк-паши… — сказал Рамапапа.

Умрюк-паша был бабай, такой длиннорукий, что, по словам Ягуна, мог хватать мячи прямо с поля.

Летал он на коврике-циновке и отлично играл как в нападении, так и в защите.

— Умрюк всегда опаздывает. Мне это надоело. Надо его отравить за ужином, — прошуршала Энтроациокуль.

Будь это сказано кем-то другим, слова можно было бы расценить как шутку, но тут почему-то никто не улыбнулся.

— А Пуппера не будет? Мне нравится его трехдневная щетина, хотя на самом деле он отращивает ее добрую неделю… — томно сказала Лизхен Херц.

Соловей О.Разбойник покачал головой.

— Нет. Пуппер будет, но прилетит в последний день перед матчем. Тренироваться с нами он не сможет по причинам, как мне написали, морально-этического толка.

— Причина морально-этического толка, отодвинься! Ты загораживаешь мне солнце! Мне надо загорать, а то я такая бледная! Представьте, у меня на теле видны синие жилки! — сказала Херц, обращаясь к Тане.

Эразм Дрейфус от страсти закатил глаза. Энтроациокуль захихикала, точно зашуршала бумагой. Сложно сказать, что именно ее насмешило. Синие жилки Лизхен Херц или ее намек на Таню.

— Как-то во время матча я пыталась насадить Пуппера на свой шест. Увы, не получилось. Забавный мальчонка, серьезный такой, вдумчивый, вспомнила она.

Таня с Соловьем обменялись быстрыми взглядами. Взгляд Тани был вопросительным — Соловья немного виноватым. «Зачем вы пригласили эту психопатку?» — мысленно спрашивала Таня. «Прости. Я знаю, что она ненормальная, но выбирать было особенно не из чего. Она отлично играет» — так же беззвучно отвечал тренер.

Энтроациокуль воткнула шест в песок.

— Не все доживут до матча! Будут жертвы: среди них одноглазый старикан и молодая дура на контрабасе! — прошамкала она. Таня не в первый раз убедилась, что бактрийская ведьма слышит все их мысли.

Высоко над стадионом полыхнула Грааль Гардарика.

— Умрюк-паша! сказал по-орлиному зоркий Рамапапа. — А что у нас с драконом, Соловей? Кого мы выставим против Змиулана? Как обычно Агриппу Эйлаха Флюса?

Соловей согнул в руках прутик.

— Нет, — сказал он. — Трехглавый себя не оправдает. Он слишком туп. Предложил бы Гоярына, но Гоярын стар. Придется искать другого дракона.

— Но Лизхен могла бы, как и раньше, стать «мозгами» Агриппы Эйлаха! — предложила Таня.

Херц поморщилась. Она не любила засвечивать свой дар манипулирования всеми, кто имел отношение к мужскому полу. В том числе драконами.

— Нет. Этот фокус хорош, но лишь для рядовых матчей. Сборная вечности просчитает все вмиг. Они снесут Лизхен в первые пять минут, после чего накормят тупого дракона мячами с ложечки, — сказал тренер.

Рамапапа подтвердил его правоту.

— Да. Сборную вечности сложно чем-то удивить. Агриппу Эйлаха они сметут с поля, как кучу мусора. Никакие огненные струи не помогут.

— Тогда пусть нашим драконом станет Тангро! — сказала Таня. — Это будет очень необычно. Поймать его невозможно, К тому же у него такая маленькая пасть, что туда не залетит ни один мяч.

— Драконы-карлики в соревнованиях не участвуют. Существует вполне официальный запрет. Что это за ворота, которые не увидишь и в бинокль? — сухо отрезал Соловей.

Рамапапа кивнул.

— Дракон — это еще полбеды. С воротами извернуться можно, если хорошо поломать голову. Меня больше занимает другое.

— Что? — настороженно спросил тренер.

— Кто заменит в сборной вечности выбывшего Гроттера.

— Кто заменит в сборной вечности выбывшего Гроттера.

— Узнаем на матче. Выбираю не я. Выбирают в Потустороннем Мире, — сказал Соловей.

Голос его звучал вполне обычно, не вьдавая волнения. Однако Таня заметила, что старый тренер зачем-то оглянулся на башни Тибидохса. Что касается Энтроациокуль, то она сделала полшага назад. На сморщенном лице бактрийской ведьмы отразилось нечто вроде суеверного ужаса.

«Ей что-то удалось подзеркалить. Но что?» -подумала Таня.
* * *
Сразу после прибытия Умрюк-паши, не позволив бабаю отдохнуть с дороги, Соловей начал тренировку. Первые игроки уже взлетали, когда Таня заметила, что к ней решительно направляются Франциск и Вацлав. Физиономии обоих полувампиров не выражали ничего хорошего. Возможно, дело было в том, что сегодня ночью Таня скотчем примотала следящий камень, который нашла у себя в контрабасе, к лапе гарпии, заранее радуясь, что охотников из Магщества ждет парочка веселых часов.

И вот сейчас оба полувампира явно направлялись к ней, чтобы выразить благодарность. Франциска и Вацлава. Таня не боялась, но все же говорить с ними ей не хотелось. Особенно теперь, когда рядом стоял Ванька. Едва ли ему приятно будет узнать, что сегодня ночью она летала на крышу Башни Призраков.

Таня прикинула расстояние до контрабаса. Он как раз находился между ней и типами из Магщества. Нет, сесть и взлететь она явно не успеет. Если же побежит, это будет выглядеть подозрительно. Таня умоляюще оглянулась на Маланью Нефертити.

— В чем дело, Гроттер? Эти мужики к тебе пристают? — поинтересовалась Маланья.

— Нет. Просто помоги мне.

— У тебя что, в кольце искры кончились? Все го-то два осла с низким уровнем личной магии! — удивилась Нефертити.

— Это не тот случай. Искрами нельзя.

— Моя твою понял. Можно и без искр. Если надо сделать мужчинам какую-то гадость — только позови! сказала Маланья.

Она усмехнулась и, хотя не двинула даже бровью, внезапно поднявшийся ветер погнал навстречу полувампирам столб вэметнувшегося песка. Атакуя их, смерч странным образом обогнул лежащий на песке контрабас Тани. Оба боевых мага вскинули руки, пытаясь отвести смерч, но все, что им удалось, немного замедлить его скорость, В следующий миг Франциск и Вацлав скрылись под песчаным холмом. Когда их отплевывающиеся головы появились на поверхности, Таня уже летела рядом с Умрюк-папой. Маланья как ни в чем не бывало сдувала песочек с крышки гробницы фараона и тоже собиралась взлететь, К посланцам же Магщества сердито направлялся Соловей.

— Я не потерплю на поле посторонних! Попрошу вас удалиться! — приказал он.

Полувампиры переглянулись, после чего из го ры песка с явным усилием высунулась рука. Кулак разжался. На ладони замерцала руна Магщества.

— Мы на задании! Расследуем преступлений! Немедленно приказать ваш учениц Гроттер сесть на поле, У нас к ней делофой разгофор! — сказал Франциск.

— Деловой разговор будет после! Сейчас у меня первая тренировка! Убирайтесь с поля, пока я вам не помог! — прорычал Соловей.

Он повернулся и, хромая, отправился на тренерское место, откуда можно было, сильно не задирая голову, следить за игроками.

Вацлав быстро провел перед глазами рукой и, наложив опознающее заклинание, сквозь него посмотрел на Соловья. Тренера догнал его гнусавый голос:

— Соловей О.Разбойник. В молодости имел проблемы с законом. Разбойничал. Подозревался в причастности к серии грабежей. Третий дан по магическому свисту. Способен расколоть свистом плиту брони толщиной до семи сантиметров и ствол дерева до трех метров в обхвате.

В ожесточенном бою ранен в глаз и схвачен внештатным сотрудником магического спецназа Ильей Муромцем. Симулировал физическую смерть на дворе князя Владимира: успел стать невидимым и сотворить вместо себя дубль. По приказу князя Муромец отрубил голову дублю. Уцелевший Соловей О.Разбойник скрылся и долго залечивал раны. Вновь схвачен. Приговорен к заключению в Дубодаме, однако взят на поруки Сарданапалом Черноморовым… Назначен тренером по драконболу. Интересный жизненный путь, я бы сказал!

Соловей остановился. Посмотрел через плечо на полувампиров.

— Хочу напомнить, что когда закончится разминка, из ангара выпустят Гоярына. Он не любит посторонних еще больше, чем я. И вас это тоже касается, юноша! — последняя фраза была обращена к Ваньке Валялкину.

Ванька обиженно кивнул. Ему не понравилось, что Соловей назвал его «посторонним» и «юношей» да и потом, разве тренер не знает, что его-то Гоярын не тронет ни при каких обстоятельствах?

Услышав грозное русское слово «Gojaryn» полувампиры поспешно выкопались из песочка и торопливо засеменили к защитному барьеру. Неожиданно на пути у них выросла Энтроациокуль. Испуганные полувампиры стали оглядываться на ангар, возле ворот которого суетились джинны. Из ангара уже дважды вырывались струи огня и дыма.

— Что тебе нужно, глупая старуха? давно не было неприятностей? Прочь с дороги! — нервно приказал Вацлав.

Едва последнее слово было сказано, как полу вампир позеленел и с ужасом посмотрел на свои руки. Пальцы медленно скрючивались. Ногти при обретали фиолетовый оттенок.

— Ты заговорил со мной первым! Один проклятый есть! Теперь тебя спасет только свежая кровь! Рано ты завязал, вампирчик!.. А как насчет твоего приятеля? Люблю четные числа! — удовлетворенно произнесла Энтроациокуль.

Тем временем Таня догнала гандхарва. Ее занимал один вопрос.

— Рамапапа, можно тебя спросить? — сказала она.

Гандхарв повернул к ней смуглое лицо. Большой нос нависал как орлиный клюв.

— Валяй!

— Ты уже давно в драконболе…

— Приятно это узнать, — заверил ее гандхарв.

— А с отцом моим был знаком, да? С Леопольдом Гроттером?

— Я помню, как звали твоего отца. В этом смысле гандхарвы — счастливые существа, — заверил ее Рамапапа.

— Почему счастливые?

— В отличие от людей гандхарвы помнят тольто, что хотят помнить, и забывают лишь то, что хотят забыть. У вас же все наоборот. Вы помните то, что хотите забыть, и забываете все остальное, — сказал гандхарв.

Таня подумала, что он прав.

— Ты хорошо знал моего отца? — спросила она.

— Несколько раз мы встречались на поле, но я не сказал бы, что мы были сильно близки. Видишь ли, гандхарвы ни с кем особо не сближаются. Когда живешь практически вечно, знакомиться с су ществом, которое при лучшем раскладе живет семьдесят лет, — только лишний раз расстраивать себя, — сказал Рамапапа.

— А ты себя расстраивать, конечно, не хочешь?

— Ты угадала. Гандхарвы берегут свой внутренний покой и пускают в душу лишь то, что существует вечно. Например, мудрость, — заверил ее Рамапапа.

В его голосе зазвучали маниакальные нотки. Таня спохватилась, что, если вовремя не повернет разговор в нужное ей русло, пропустит главное.

— Раз ты мудрый, можно тебя спросить? Почему Соловей упорно молчит про десятого игрока сборной вечности?

— Не всегда молчат, когда не знают.

Иногда молчат, когда знают. Иногда молчат, когда догадываются, — таинственно отвечал Рамапапа.

— А ты догадываешься, кто сменит моего отца в сборной вечности?

Гандхарв, как показалось Тане, странно посмотрел на нее. Встречный ветер трепал его спутанные кудри.

— Тот, кто хотел заменить его всегда, — ответил он.

Ворота ангара Гоярына распахнулись. Спасаясь, джинны бросились в разные стороны. Старый дракон тяжело взлетел. Рамапапа взмахнул лютней и, заложив крутой вираж, оторвался от Тани.

Началась тренировка. Сборная мира разделилась на две части. У одной воротами стал Гоярын, у другой — один из его взрослых сыновей. Таня еще несколько раз пыталась переговорить с Рамапапой, однако всякий раз это оказывалось невозможным: то он резко набирал высоту, то атаковал дракона. Под конец Тане стало казаться, что он намеренно избегает встречи с ней.

Тренировочный матч получился интересным. Соловей специально запретил подсчитывать очки и выпустил на поле белые мячи без каких-либо отличий. Единственной магией этих мячей была повышенная резвость. По полю они носились с такой пугающей стремительностью, что, пытаясь схватить очередной мяч, Таня ощущала себя идиоткой, которая ловит сачком для бабочек автоматную пулю.

— Ничего-ничего! Поймаете эти — поймаете все! — кричал с тренерского места Соловей.

— Я сломала ноготь! Кто-нибудь, принесите мне маникюрные ножнички! Тому, кто примчится первым, я разрешу поцеловать свой пальчик! — пожаловалась Лизхен Херц.

Маланья Нефертити передернулась. Клопперд Блох и Эразм Дрейфус, вняв призыву, кинулись за ножницами и притормозили только после вопля Соловья, который заорал на джиннов-арбитров:

— Еще мячей! Того, кто дезертирует с тренировки, — убью на месте! Тяжело в ученье — есть шанс не дожить до боя! Живее шевелитесь, дохлые клячи!

— Ваш тренер псих. И именно этим мне нравится! — крикнула Тане Маланья.

— Если тебе нравятся психи, ты полюбишь Тибидохс, — пообещала Таня.

Сама же подумала, что на следующей тренировке, когда Соловей выпустит на поле сразу четырех сыновей Гоярына, которых нарочно не кормят с прошлой пятницы, у Маланьи появится еще один повод порадоваться.

Поблизости просвистел стремительный, как ядро, мяч, и Таня, перестав тратить энергию на посторонние мысли, устремилась за ним. К концу тренировочного матча явился Ягун, как всегда, радостно-вэбудораженный. Пришел он пешком. Свой пылесос он с утра в очередной раз покрасил, а краска не торопилась сохнуть.

Рядом с Ягуном пританцовывал Жора Жикин, приставший к комментатору в Тибидохском парке. На этот раз большая красная шишка вздувалась у него под глазом. Жикин то плакал, то смеялся, то бросался целовать песок, по которому прошла хорошенькая ведьмочка, то вставал на колени перед старым пнем и стучал в него, требуя, чтобы дриада открыла ему дверь.

— Это я, твой блудный му-у-у-уж! Наелся гру-у у-уш! — пел он.

— По-моему, не груш, а мухоморов, — сказал Ягун.

Комментатор, как личность яркая, относился к неожиданным заскокам Жикина с одобрением или, во всяком случае, с интересом. Появившись на трибунах, Ягун приколол на ворот куртки серебряный микрофон и радостно заорал:

— Ну-с, где тут хваленая сборная солянка? Пример для дрожания и подражания? Покажите мне этих дохлых сусликов! Кто у нас тут? О, Маразм Дрейфус — гном-миллионер, гроза Золушек и прочих сироток. Маразм, хочешь тест? Как определить, что человек гормонально озабочен? Надо дать ему бумажку, на которой написано слово «трусы» и попросить прочесть.

Если прочтет как множественное от слова «трус» с ним все в порядке. Если нет, то озабоченных как минимум двое. Тот, кто читает, и тот, кто пишет…

Жикин упал со скамейки и от хохота задрыгал ногами. Ягун посмотрел на него с тревогой. С его точки зрения, шутка была не настолько блестящей, чтобы так реагировать.

— Жикин, очнись, родной! Не бейся головой, а то все будут думать, что шучу для слабоумной аудитории… А вот и Клопперд Блох — бесплатное иллюстрированное приложение к костылю! Маланья Нефертити — мое вам черномагическое почтение!.. Фофан Бок — ходячая слава физкультуре! Крутой пылесос у тебя, друган, мощный! Проблема в том, что на грузовике на дискотеку не ездят!.. А кто эта старая тетя на бамбуковой удочке?

Услышав голос Ягуна, Энтроациокуль развернулась. Подлетев к защите купола, она зависла на бамбуковом шесте и посмотрела на комментатора долгим проникновенным взглядом. Ягун почувствовал себя неуютно. Даже безбашенный Жикин перестал ржать и вертеться на месте, как человек, забывший в заднем кармане брюк гвоздь-сотку.

— Разве я сказал, что буду кого-то критиковать? Выбираю мир, дружбу и долгую жизнь! И вообще, реплика была обращена не к вам, мадам, а вон к той пролетающей птице-сирин. Это на тот случай, если кто-то скажет, что я заговорил первым! — торопливо сказал Ягун.

Энтроациокуль сердито отвернулась и вновь погналась за мячом. Ей было хорошо известно, что через защитный купол ее проклятия не действуют. И самое противное, что этот болтливый парень с красными ушами тоже явно был в курсе.

К концу тренировки бушевавший на трибунах Жикин внезапно завял, ссутулился и заплакал, уткнувшись в плечо Ягуну. Это произошло так внезапно и без всякой видимой причины, что Ягун даже не сумел съехидничать по этому поводу.

— Э… Жик, ты чего?

Жикин не отвечал и только вздрагивал от рыданий. Вдруг, сорвавшись с места, он убежал за трибуны и спустя десять минут снова вернулся бодрый и хохочущий. Прыгал по скамьям и пытался поцеловать солнце, обняв его за золотистые щеки. На подбородке у него пунцовела шишка размером с монету.

Маланья Нефертити, только что забросившая в пасть Гоярыну последний мяч, который дракон с аппетитом проглотил, поскольку сообразил уже, что никакой особой магии в мяче нет, спрыгнула с крышки гробницы. Нырнув в лазейку для арбиторов, она подбежала к Жикину. Тот успел уже поссориться с солнцем и теперь пытался боднуть его лбом. До солнца он не достал, зато со скамейки навернулся.

— Забавный парень. Но вообще-то раньше он таким не был, — сказал Ягун оправдывающимся голосом.

— Три дня, — сказала Нефертити хладнокровно.

— Что три дня?

— Жить ему осталось три дня, если не будет нового вливания. Странно, что твоя бабушка ни чего не предпринимает.

— Бабуся и не видела его… А что такое? Почему три дня? — встревожился Ягун.

— Он подсел на магэйфория. Удивительно, что никто из ваших преподавателей не заметил. Признаки-то ясные. Укусы на лице, возбудимость, перепады настроения. С каждым разом признаки разрушения личности все заметнее, — сказала Нефертити.

— Магэйфо… что?

— Магэйфорин. Содержится в жале магической осы. Гнездо таких ос бывает на дереве, на котором повесилось не менее двух человек в течение года. Доставляет ужаленному болезненное удовольствие, делает его суетливым, способным на непредсказуемые поступки. Человек ведет себя как пьяный, не спит, не может есть, но сил не теряет. Умирает ровно через трое суток после укуса. Единственный шанс подарить себе еще три дня жизни — дать ужалить себя еще одной осе из того же гнезда.

Умирает ровно через трое суток после укуса. Единственный шанс подарить себе еще три дня жизни — дать ужалить себя еще одной осе из того же гнезда. И так до бесконечности, — сказала Нефертити.

Жикин попытался лягнуть ее ногой. Он целовал скамейку, и ему не нравилось, что ему мешают.

— Уйдите, гады! Я никак не могу ее оживить! — сказал он плаксиво.

— Кого? — не включился Ягун.

— Дриаду. В этой доске спит дриада!.. А ну не трогай скамейку, осел! Она моя!

Нефертити покачала головой и вернулась на поле. Джинны заманивали драконов в ангары. Соловей уже стоял на поле и устраивал игрокам «разбор полетов». Судя по взъерошенному виду старого тренера, капитальный.

Глава 8

ПЛЕННИК БАШНИ ПРИЗРАКОВ

Люди как корабли в море.

Их то относит друг к другу, то относит. Даже когда корабль кажется неподвижным — он либо удаляется, либо приближается.
Книга трепещущей судьбы
Правило 3 любовного катехизиса Грызианы Припятской гласит: «Если хочешь забыть человека — представь его в глупом положении.» Причем если первые два правила давно забыты, то третье работает как часы. Именно его Таня и попыталась теперь применить.

Первым делом она вообразила Бейбарсова в Тибидохском болоте. Глеб ползал на четвереньках и зубами собирал поганки. Проглотив очередную поганку, он поднимался в полный рост и, перемазанный зловонной тиной, лез целоваться. При том он мычал как дебил и закатывал глазки. Это было противно, но как-то банально. Чувство никуда не ушло.

Тогда усилием воли Таня переселила Бейбарсова в свадебный зал на Лысой Горе. Наряженный в белое платье невесты, Бейбарсов томно жался к могучему плечу Гуни. Заметив Таню, Глеб противно улыбнулся и сделал ей пальчиками кукусики.

— Прекрасно! Как раз то, что нужно! — подумала Таня.

Желая закрепить образ, она изготовила полу часовой морок и отправила его бродить по комнате. Облаченный в кружевные доспехи невесты, в фате, с букетом роз, Глеб приставал к Дырь Тонианно, нес чушь и за полчаса успел ужасно на доесть не только Тане, но и скелету.

— Прекрасно! Еще немного, и я на настоящего Бейбарсова и смотреть не захочу! — удовлетворенно сказала себе Таня.

Морок еще не развеялся, когда в комнату вошел Ягун. Призрак тотчас бросился к нему и принялся трогать бицепс играющего комментатора.

О, какой сильный мущинка! Это у вас от рождения или здоровый образ жизни? Мущинка, подержите розы! — залепетал он.

— Уже бежу! — мягко произнес Ягун.

Он щелкнул пальцами, и морок исчез. Таня попыталась сделать вид, что ничего не произошло.

— Кто тебя приглашал? — грубо сказала она Ягуну.

Ягун вежливо поднял брови. Он не выглядел особенно удивленным.

— Золотое правило. Хочешь на ком-то сорваться пни лучшего друга. И тебе будет хорошо, и ему приятно, — сказал он.

Таня отвернулась.

— Прости, я не хотела, — бурю-тула она.

— Прости, я не хотела! — передразнил Ягун. — Так, значит, все-таки некромаги? Ну-ну!

— Ты о Глебе, Свеколт и Аббатиковой? — хмуро спросила Таня.

Ятун засмеялся.

— Вот-вот, и я о том. Заметь, кого из троих ты назвала по имени, а с кого хватило и фамилии… Эй, спокойнее!.. друзей не убивают! Это неприкосновенный продуктовый запас!..

— Катись отсюда!

— А ты перестань думать о Бейбарсове! Если хочешь мое непредвзятое мужское мнение, что в принципе такое твой Бейбарсов? Сплошная надутая поза! Улучшенная модификация Жикина.

Только Жикин красавчик и самовлюбленный пошляк. Это сразу бросается в глаза, и все, картина испорчена! Унесите клиента, он дозрел! Бейбарсов же весь такой несчастный, роковой, одинокий. В общем, его хочется понять и утешить. А где про сочилась жалость — тут уж зовите водопроводчика с насосом для сбора слез и правом регистрировать браки.

Таня невольно улыбнулась.

— А на самом деле, кто такой Глеб? Примитив! Игра на трех аккордах: страсть, тайна, одиночество! Но вот проблема: чем умнее женщина, тем легче она клюет на такую простую схему. Если ей чего-то хватает, все остальное она себе сама при думает. Были бы три аккорда, а симфонию для оркестра мы напишем сами.

— Ты ничего не понимаешь, Ягун!

— Да уж, конечно, где мне. А то я не знаю, что здание любви строится на цементе воображения. Когда же любовь уходит — здание держится силой привычки. Ну а вообще-то, между нами мальчиками, быть Бейбарсовым просто. Даже Жикина можно выдрессировать под Бейбарсова.

— Это еще как? — напряглась Таня.

— Ну типа сказать ему: «Жорик, слухай сюды! В зеркала не смотри, челочку не поправляй, глазки не закатывай. Больше молчи. Будь напористым, но не грубым. Никогда не объясняй причин своих поступков. Не играй на бабьем поле женскими средствами, не пищи, не визжи. Будь деспотом, но не будь тираном. давай девушке то, что она хочет, не спрашивая, чего она хочет» Ну и так далее… Например, я смог бы прикидываться Бейбарсовым сколько угодно. Хоть пять дней в неделю.

— Не смог бы. У тебя слишком большие уши! — сказала Таня.

— Уши можно спрятать под шапочкой. А вообще-то я не хотел бы быть Бейбарсовым. Я сложнее Бейбарсова. Бейбарсов — одна комната, а я целый дом, в котором эта комната расположена. Правда, в доме легко заблудиться, а в комнатке все просто: слева стол, справа диван. даже дураку все понятно, вот дурак и радуется…

Ягун провел пальцем по самой толстой струне контрабаса. Контрабас издал недовольный гул. Он не любил посторонних, даже при том, что знал Ягуна.

— Если я кому и завидую иногда, так только Ваньке. Комнаты по имени «Ванька» в моем доме нет. Она вообще мало у кого есть, — продолжал комментатор.

— Почему? — спросила Таня жадно.

— Потому что Ванька очень созидательный. Бесконечно творческий. Хочет Валялкин того или нет, но он никогда не сможет остановиться. После Ваньки везде остается лес, а после Бейбарсова — лишь пожарище. Вот только лес сажать неромантично, еще бы — стоишь потный, по уши в глине, лопатой махаешь, а на огонь смотреть всем нравится. Искры, страсть, жар и пепелище в финале! Вот тебе и разгадка.
* * *
Возвращаясь вечером с тренировки, Таня обнаружила над стеной Тибидохса не просто полетные блокировки, но чуть ли не розовое сияние, о которое разбился бы и артиллерийский снаряд. По стене прохаживались циклопы. Вид у них был зашкаливающе воинственный, из чего Таня заключила, что где-то рядом околачивается начальство в лице Поклепа. Делать нечего. Пришлось ей идти через мост и тащить контрабас по лестнице.

Ванька еще в середине матча куда-то улетучился. Судя по всему, его вызвал Тарарах, незадолго до этого мелькнувший у ангаров. Таня даже почувствовала обиду. В конце концов, это она дипломированный (Почти) ветеринарный маг. Ванька же просто недоученный практик. Что он может знать? Ему только лешаков от древоедов лечить дятловым заклинанием. Тарарах же совсем забыл о ней в последнее время, зато Ваньку выкрадывает чуть ли не каждую минуту. Сообщиички! Все эти мысли посещали Таню на лестнице, когда контра бас нещадно колотил ее по коленям и она в очередной раз ощущала себя девочкой-штангистом.

Перед «темной» гостиной Таня на минуту остановилась, чтобы отдохнуть. Из гостиной ее не было видно, зато ей самой прекрасно были слышны голоса. Разговаривали Ритка Шито-Крыто и кто-то еще. Кто именно, Таня не могла пока определить, потому что слышала только голос Шито-Крыто.

— Что такое стандартно развивающийся конфликт обычных людей или магов? Ты меня задела нечаянно сумкой, я обиделась и задела тебя специально. Ты сказала, что я даунша. Я намекнула, что от идиотки слышу. Немного подискутировали о папах, мамах и кровосмесительстве. Ты плюнула мне под ноги, я плюнула тебе на ботинок. Ты толкнула меня в грудь — я толкнула тебя. Ты уда рила меня кулаком в нос — я тебя кулаком в глаз. Ты пустила искру, я пустила — две. Ты схватила пистолет с серебряными пулями, я — сглаздамат. Как видишь, дорогая моя, конфликт развивается по спирали, ступенька за ступенькой. Причем до последней ступени обычно не доходит. Чаще потолкались, наложили пару насморочных запуков — разошлись живые и здоровые. Усекла?

Ответа Таня не услышала, но ощутила, что ответ положительный.

— Молодец! А вот второй вариант конфликта. Ты на меня косо посмотрела, а я, слова не говоря, остановила тебе сердце. Съела ириску, погрустила и пошла рисовать акварелью закат. Это вариант некромага.

— Опять некромаги! Сколько можно? Неужели нельзя поговорить о чем-то другом? подумала Таня.

— Что ты знаешь о некромагах? — с раздражением отвечали Ритке. — Они сложные и ранимые существа. Они страдаютцие, трагические, с не обычными фантазиями. Они бесконечно одиноки. У них своя логика, свой кодекс чести, своя мораль. Мы для них фарфоровые фигурки, с которыми можно играть, которые можно разбивать или которым можно поклоняться. Они как жестокие дети, которые толкают ногой мертвую собачку, требуя, чтобы она принесла им палку!

— Ну-ну! — примирительно говорила Ритка шито-Крыто. — Кто спорит, что о некромагах ты знаешь больше? Ну а Глеб-то тебе что-нибудь рассказывал? Не верю, что он все время молчал в углу.

— Нет, не всегда. Иногда Глебушка бывал разговорчив, но как-то несвоевременно. Например, скажу я ему: «Глебушка, у нас стиралка течет! Не хочешь пошевелиться, шланг там поменять? А он сидит и точно не слышит. А потом вдруг как подскочит, как заговорит. Или про детство свое дурацкое начнет вспоминать! Я ему: «Какое детство, дорогой, когда кафель залило и полотенца плавают? Ты что, Глебушка, сладенький мой, делаешь? Возьми лучше, Глебушка, нож и зарежь меня!

Магические светильники замигали от перепадов энергии. Зазвенели в рамах стекла.

— Лизон, не истери! Прибереги свои вопли дня мужиков. На меня твои фокусы не действуют! — с досадой сказала Шито-Крыто.

— «Зализина! О нет!»- внезапно осознала Таня.

Ей захотелось поскорее уйти, чтобы не встречаться с Лизон, но любопытство заставило ее остаться и прижаться спиной к стене. Зализина успокоилась. Чувствовалось, что особо сильного желания истерить у нее нет.

— А Глеб? Что он делал-то? Брал ножик и резал? — продолжала Шито-Крыто с интересом.

— Ясное дело: нет. Посмотрит с досадой, отвернется и вновь молчит как зомби. Но я-то уже знаю, что своего добилась. Где-нибудь через часик явится парочка мастеров со следами глины на костюмах и все исправит, а весь подъезд орет, по тому что они вообще-то уже два месяца как метиловым спиртом траванулись и того… похоронили их, короче… Ну, ты понимаешь!

— Да, весело. А что Глеб-то про детство рассказывал? Ты хоть что-то запомнила? — спросила Ритка.

В ее голосе опытная Таня отметила скрытое презрение.

А что Глеб-то про детство рассказывал? Ты хоть что-то запомнила? — спросила Ритка.

В ее голосе опытная Таня отметила скрытое презрение. Уж Ритка-то не прерывала бы редких минут откровенности Глеба дурацкими разговорами о стиралках. И вообще Зализиной, кажется, не молодой человек был нужен, а шестерящий завхоз. Жаль, что Поклеп связал свою судьбу с Милюлей. Уж у него-то и Зализиной домашнее хозяйство было бы в порядке.

— Детство? А, ну да!.. — вспомнила Зализина. — Он все пытался понять, почему старуха-ведьма вы брала в ученики именно его? Детей-то довольно много вокруг. Но Бейбарсов был особенный. Лепил из пластилина города, рисовал картины маслом.

— Ну, это многие делают, — небрежно сказала Ритка.

— И с мертвым котенком тоже многие спят? — сладеньким голоском произнесла Зализина. Только она одна умела вгонять иголки под ногги с такой приятненькой ужимочкой.

— ЧТО?

— Что слышала. Когда Бейбарсов учился в обычной лопухоидной школе, он подобрал на улице котенка. Общество любителей зверюшек, ути-пу ти! А котенок возьми через пару дней и проглоти рыболовный крючок. В общем, не буду описывать деталей, но котенок помучался и отбросил лапки. Бейбарсовская мама — тот еще персонаж, хоть я с ней и не знакома! — дала Глебушке коробку из — под обуви, велела положить туда котенка и закопать. Ну Глебушка, он же солдатик! Получил команду — значит, надо действовать. Взял котенка, закопал. Закопал и думал, думал, думал. Как же так? Был котенок живой и пушистый, а теперь лежит под землей дохлее дохлого? Задумчивый он у нас, Глебушка! — в голосе Лизон вновь стали появлять ся звенящие нотки.

Шито-Крыто сердито кашлянула и, насколько Таня могла судить, швырнула чем-то в Зализину, помогая Лизе взять себя в руки.

— Ну, в общем, на другой день после школы Глебушка взял лопату, выкопал котенка и положил его себе под подушку. Сделает математику, снимет подушку, посмотрит, подумает. Сделает русский, снова посмотрит, снова подумает. Жалко ему котеночка, сволочи такой! Ему только меня не жалко! Никому меня не жалко! Пытайте меня, убивай те, терзайте!

— Зализина, достала! Кончай верещать!

— О чем я? А ну да!.. В общем, четыре дня он глазел на этого тухлого котенка, от которого несло как от помойки, и гладил его, а потом тот — раз! — шевельнул лапкой и открыл глаза. дохляк — то! А затем встал и вроде как мяукнул. Наш юный Глебушка от ужаса как заорет и — хлоп! — сознание потерял. Прибежала его танковая мамаша, и котенок улетучился неизвестно куда… В общем, через неделю после этой истории ведьма умыкнула впечатлительного Глебушку, и с этой минуты начинается уже история некромага Бейбарсова.

— Так, значит, дар был у него до того? Он оживил котенка, вкачивая в него ментальную энергию? — спросила Ритка.

— Какое там оживил? Оживил — это если бы котенок стал таким, как прежде. А Бейбарсов сделал из котенка ходячего кошака-зомби. А дар, по ходу дела, был, да… Я его как-то шутки ради спросила: «Глеб, а если б я умерла, ты б меня оживил?»

— А он? — спросила Ритка.

Зализина скривалась:

— А эта скотина сказала: «Нет»

— А ты?

— А я: «А ее бы ты оживил, если б она на своем мерзком контрабасе разбилась?»

Что ответил Глеб, Таня так и не узнала. Схватив контрабас, она стремительно проскочила темную гостиную, услышала короткий, удивленный возглас Лизон, но не остановилась и пронеслась вьше. Толкая чужие двери, она нашла наконец свою, ничего почти не видя, захлопнула ее и упала на кровать.

В ее сознании роилось столько разных мыслей, что оно почти отключилось. Зачем она Бейбарсову? Что она для него: прихоть или предмет одержимости сумасшедшего? И обязана ли она оплачивать эту одержимость собой? Обязаны ли мы тем, кого приручили, если прирученньте требу ют за свое приручение слишком много? Сомнений нет, все в этом мире чем-то оплачивается. Пять минут сегодняшнего счастья — часом завтрашнего. Любовь — слезами и ревностью. Спорт — травмами и самоограничением. Прочитанньте книги — зрением. Бурная эгоистичная молодость — тоскливой старостью. Приобретательство — вечной озабоченностью и страхом утрат. Успех — отсутствием времени. Карьера — мнительностью и завистью. Большой город -транспортными муками и одиночеством. Маленький город — дрязгами, затхлостью и скукой. Семья и защищенность — отсутствием свободы и назойливым шумом. Красивое тело — страхом съесть лишнюю горошину. Даже дырки от бублика не так бесплатны, как кажутся, и оплачиваются съеденными бубликами.

Посмотрите, как счастлива и расслаблена собака, у которой нет кости. А вот та же собака с костью, которую она не может Проглотить. Рычит, лает, прячет, всех подозревает. Несчастнейшее животное во вселенной…

Чем она будет оплачивать Бейбарсова, а он ее?

Где-то на этом месте размышлений — чуть раньше или чуть позже — Таня забылась. Спала она или нет, сказать трудно. Во всяком случае, ощущение времени у неё исчезло. какой момент в комнате появились Гробыня и Ягун. За их спинами маячил (томительно хочется написать маньячил) Гуня.

— Подъем, подъем, кто спит — того убьем! — бодро сказал играющИЙ комментатор.

Таня села на кровати.

— Я не спала Чего тебе, пальмовый обезьянец.

— Это я пальмовьтй обезянец, промахнулись девушка! Я Таежный ехидец! — не растерялся Ягун. — Или так: урод моральный — одна штука. Деградант в состоянии нравственного распада — опытный экземпляр.

— Ты утомительный болтун, — сказала Таня с досадой.

— Пускай болтун. Зато какой! Величайший, румяный, кроме многих талантов, одаренный отличным пылесосом! — обрадовался Ягуы.

Таня задумчиво смотрела на него.

— Слушай, ты интересную штуку только что случайно сказал. Если у человека была мораль, но он ее утратил. В этом случае он деградант. Так?

— Угу.

— А если не было никогда Морали? Моральный дегенерат? Этический олигофрен?

— Можно одним словом: некромаг, — влезла Склепова.

Заподозрив Намек (уж слишком часто звучало то слово сегодня), Таня резко повернулась к ней.

— Почему?

Однако Гробыня была само смирение.

— Нипочему. Грызианка так всегда говорит, когда к нам на эфир приходит какой-нибудь опасный тип. Этому только в некромаги! Кстати, а как там Бейлошадкин? Не роет землю копытом?

— Представления не имею.

— А, ну да, да… Расслабься, Гротгерша! Глебу теперь не до тебя! Я регулярно смотрю магности. Все спят и видят, как засадить его в Дубодам.

Склепова расхохоталась. Наблюдая за ней, Таня пришла к выводу, что ничего толком Гробыня о Бейбарсове не знает. Только то, что видела в магностях.

Гуня, стоя в углу на безопасном расстоянии от скелета Дырь Тониашiо, пожирал бутерброд не мыслимых размеров.

— Обычно хлеб для бутерброда режется поперек. Гуня же режет его вдоль. То есть из батона получается два куска. Ощушаешь разницу? — сказала Гробыня, прослеживая направление Таниного взгляда.

Ощушаешь разницу? — сказала Гробыня, прослеживая направление Таниного взгляда.

— Я ощущаю, что вам с Ягуном от меня чего-то надо!

Гробыня и Ягун переглянулись.

— Хорошо… Короче, Ягун ухитрился подзеркалить Сарделькокопала. Сосископихал говорил с Медузией (как важно уметь себя поставить, чтобы твое имя не перевирали подумала Таня) и ничего не заметил. А потом, уже сугубо для шлифовки знаний, мы на пять минут заглянули в библиотеку… — сказала Склепова.

— Когда это случилось? — спросила Таил.

— Как когда? За ужином! Ты же проспала ужин… Ну да ничего, Гуня поделится с тобой бутербродом! — сказала Склепова.

Гуня сделал страшные глаза и прижал бутерброд к груди.

— Он у меня жадный, как песик! Ну разве не забавно? — умилилась Склепова. — Расслабься, Гломов! Никто не лишает твое крошечное тельце питательных частиц!.. Если не преодолеешь жадность, в следующий раз заставлю делиться макаронами «Макфа» Они такие вкусные, что Гломов покупает их по тридцать пачек и прячет повсюду как хомяк.

— «Макфа». Это те, что ты ешь?

— Угу. Мы с Гуней как шерочка с машерочкой уже обрастаем одними привычками… Знаешь, говорят, к старости пары совсем одинаковые становятся. В общем, Танька, если совсем коротко, мы узнали, кого привезли в Тибидохс и заперли в подвале!

— Ну и кого там заперли? — зевая, спросила Таня. Слушать со сна чужую болтовню — страшная мука.

— А вот сейчас узнаешь!

Играющий комментатор вскочил на стул и из влек из воздуха книжицу «Проделки белых магов в пересказе Гуго Хитрого». На обложке уже сияла лысина Гуго, на которую он спешил надеть напудренный парик.

— Ты стащил книгу у Абдуллы, пока я заговаривала ему зубы? — изумилась Гробьтня.

Ягун обиделся.

— Зачем сразу «стащил» — это когда не собираешься возвращать. А когда собираешься, это называется «взял почитать»! — заявил он.

Гуго Хитрый уселся на обложке и свесил наружу ноги. Покинуть обложку он не мог, а вот стать трехмерным пожалуйста. Но при этом хотя бы один палец должен был касаться обложки.

— Ну, чего вам надо от старого больного гения?

— Расскажи то же самое, что рассказал мне! — попросил Ягун.

Гуто закивал.

— Повторенье — мать мученья? Ну так и быть… В общем, когда-то довольно давно жил-был один парень. Он имел начальный дар и стал учеником одного сильного некромага, который потому и взял ученика, что собирался умирать. Умереть-то он умер, но совсем не так, как планировал. Ученик прикончил его сам, не желая ждать ни одного лишнего дня. Это случилось примерно восемьсот лет назад.

— Некромага нельзя убить! напомнила Склепова.

— Убить можно всех.

Гуго Хитрый улыбнулся самой многозначительной своей улыбкой — той самой, что долгими часами отрабатывал перед зеркалом в своем книжном уединении.

— «Некромагине любят себе подобных. Когда на одной тропе встречаются два некромага один должен погибнуть. дух некромага, который убил себя сам или был убит более сильным некромагом, переселяется в победителя» — процитировала по памяти Таня.

Ягун взглянул на нее с удивлением. Гуго Хитрый закивал напудренным париком.

— Именно. Некромаги как кроты! Стоит под землей встретиться двум кротам, они рвут друг друга на части. В кромешной мгле.

В кромешной мгле. В холодных глинистых ходах. В общем, наш негодяйчик ухлопал своего учителя. В землянке учителя (а некромаги, заметьте, обожают жить ниже уровня земли!) юный некромаг нашел первые десять страниц «Книги имен духов хаоса» — заявил он.

— В реестре магических книг такая не значится, — сказала Таня.

— Угу, — согласился Гуго. — А почему? Потому что в реестр включены только цельте, неповрежденньте книги, существующие на сегодняшний день. Иначе была бы немыслимая путаница. Магические книги вечно перерождаются во что-нибудь, и в мире магических книг жуткий бардак. Изначально «Книга имен духов хаоса» выглядела так: темный переплет из дерева, обтянутый кожей. Книзу на обложке — восковое пятно от свечи. Внутри около сотни страниц, на которых записаны восемнадцать миллионов имен духов хаоса.

— Что-то уж больно много буковок с пробелами для ста страниц, — ехидно сказал Ягун.

— для магической книги даже мало. Когда-то книга принадлежала десяти сильным некромагам. Некромаги знали: тот, кто сумеет произнести все истинные имена духов хаоса, получит власть над хаосом. Не доверяя друг другу, некромаги разодрали книгу на десять равных частей и разбрелись кто куда, уже тогда смутно догадываясь, что через какое-то время начнут убивать друг друга. Тогда же книга исчезла из реестров. Шли века. От умерших и погибших некромагов части книги переходили к их ученикам, Каждый из учеников старался убить остальных и собрать книгу вместе. Короче, в тот момент, когда тот, о ком я говорю, получил десять страниц книги, оставшиеся страницы были уже не в девяти, а всего в четырех руках. Наш приятель выучил свою часть книги наизусть и стал искать остальные… Он бродил по чащам и разным закоулкам мира и нападал на всех некромагов без разбору, в надежде, что среди них окажутся и хранители книги. Сколько частей из этих четырех ему удалось собрать, неизвестно, по тому что… А-а-а!

Ягун сделал неосторожное движение. Не усидев на краю обложки, Гуго кувыркнулся в портрет. Мелькнула толстая нога в чулке. Туфли у Гуго были с бантом. Гробыня хихикнула. Гуго услышал ее смех и смертельно оскорбился. Маленький, круглолицый, потерявший в падении парик, он на мгновение появился в обложке, погрозил Склеповой кулаком и скрылся.

Несмотря на все уговоры Тани и Ягуна и на грубую лесть Склеповой, больше Гуго не появился.

— Ладно, финал истории расскажу я! Короче, у нас в подвале некромаг Тантал, величайший гаденыш на свете после Чумихи и того гада на Лысой Горе, который продал мне бракованный шланг для пылесоса! — сообщил Ягун.

Он ожидал от Тани изумления, однако Таня не удивилась. Ягун даже огорчился.

— Но почему у нас, почему не в Дубодаме? — спросила Таня.

— Дубодам — тюрьма для живых. Она выпивает из них силы и лишает ума. Неупокоенные же духи некромагов не по зубам дубодаму.

— И где выход? — растерянно спросила Таня.

— Выход прямо по коридору. Можно и головой в окошко. Путь станет чуть короче, но безопасное приземление не гарантировано, — с издевкой сказала Гробыня.

— Склепова! Бесплатные комики — это для стенок общественного туалета! — заметила Таня.

— Напомни это своему Ягуну, — отмахнулась Гробыня. — Если совсем кратко, то ситуация такая. Против слабых духов и привидений вроде поручика Ржевского и его ноющей супруги заклинаний довольно много. А вот против сильных — таких, как Тантал, нет совсем ничего. Некоторой защитой от мелкого негодяйства служит то, что пробиться из Потустороннего Мира чудовищно сложно. Границы миров не такие тонкие.

Даже для сильного духа. Если, конечно, ему не помочь.

— А кто помог Танталу? Оп же, кажется, странствовал в жидком зеркале? — неосторожно упомянула Таня.

Ягун вскочил.

— Откуда ты знаешь? Что тебе вообще известно?

— Ну что Тантал прыгнул в жидкое зеркало и исчез, когда за ним погналась стража, — сказала Таня вслух. «И что зеркало у Бейбарсова, который теперь на Буяне» — добавила она про себя, страхуясь от подзеркаливания перечислением всех регалий главы Тибидохса.

— И это все?

— Да.

Ягун успокоился.

— Ну, короче, вся хохма в том, что дух Тантала материализовался в прошлом году на конференции по этике общения с Потусторонним Миром. Воображаю, как у всех этих умников вытянулись лица!

— Как он ухитрился?

Ягун жизнерадостно дернул себя за пунцовое ухо. Таня в очередной раз подумала, что в профиль играющий комментатор похож на нашкодившего слоненка.

— Эти лопухи устроили на конференции сниритический сеанс. Вызывали дух Ромула, одного из отцов-основателей западной цивилизации тупого потребления, а тут — бац! — вместо Ромула является Тантал. Все в ступоре. Пытаются изгнать его, намекают, что неплохо бы и домой, да только у них ничего не выходит. Плевать он хотел на их самодеятельную магию. Тантал остается, точно что-то его здесь держит. Все, что получилось, — загнать его в медный кувшин. И то загнать — громко сказано. Тантал залетел туда сам, когда они ему надоели. Они запечатали кувшин сургучом, да только это ненадежно.

— Почему? джинны порой и в глиняных по пять тысяч лет сидят, — сказала Таня.

— Но Тантал-то не джинн. Он некромаг. Ему известны имена духов хаоса, пусть не всех, но многих. Тот же, кто знает имена духов, подчиняет их себе. Получает их силу, а вокруг начинает твориться нечто невообразимое. В общем, на сегодня расклад такой. Тантал сидит в кувшине и произносит имена духов мрака. Сделать с ним ничего нельзя. Ни прогнать, ни уничтожить, ни просто заткнуть ему рот. Магия не действует. Если кто-то и сможет убить Тантала, то только другой некромаг, если вступит с ним в ментальное единоборство. Но желающих пока нету. Тупик.

Ягун нервно хихикнул.

— И что сделало Магщество? — спросила Таня.

— А ничего! Перекидывало кувшин с места на место. С глаз долой — из сердца вон. Заслали его в Магфорд — там мигом устроили пикет, что нечего хоронить потусторонние отходы в цивилизованных странах. Послали к немцам в Тюбинг, те его вообще не приняли. Пытались поместить кувшин в дубодаме — через три дня такое началось, что и оттуда его забрали. Прикидывали, не засунуть ли его в вулкан на океанском дне, но тоже непонятно, как это аукнется. И тут какой-то гений вспомнил про Буян. Очень удобное место. Остров. Если рванет, то только здесь.

— Но у нас Жуткие Ворота! Посылать Тантала сюда — все равно что курить на бочке с порохом, которая стоит в грузовике с динамитом! — возразила Таня.

— Ты забыла уточнить, что грузовик — во дворе фабрики петард, под землей газовое месторождение, а в трех шагах пусковая шахта баллистических ракет, — добавил Ягун.

Играющий комментатор не переносил, когда последняя шутка прин не ему.

— Угу. А на боеголовке ракеты сидит болтливый Ягушка, жарится на солнышке и обмахивается ушами, — лениво сказала Склепова.

Подведем итог: дух Тантала в темнице Че-дэ Тэ. Сюда же, на Буян, непонятно зачем Бейбарсов привозит его зеркало! И драконбольный матч на носу! — мрачно подумала Таня.

Глава 9

ДРАКОН-КОТОРОГО НЕ-ДОЛЖНО-СУЩЕСТВОВАТЬ

Человеку, который приехал из путешествия и всюду носится с альбомчиком фотографий, кажется, что он первым в мире догадался сфотографировать верблюдов или пирамиды. Так и любовь. Все здесь первопроходцы. Попробуй скажи кому, что об этот камень спотыкались уже десять ммллмардов людей, живших до тебя, и после тебя споткнется еще энное количество.
Личные запаси Сарданапа Черноморова
— Тарарах явно собирается куда-то лететь! — сообщил Ванька за завтраком.

Таня подняла голову. Питекантроп сидел за преподавательским столом и спокойно терзал здоровенными зубами свиной окорок. Никаких признаков грядущего путешествия в равномерном обгладывании окорока определенно не прослеживалось.

— Тарарах-то в ушанке! — продолжал Ванька.

Действительно, на голове у питекантропа можно было заметить ощипанную ушанку, по слухам, подарок покойного деда Мазая, которому Тарарах помог учредить в орловской деревне первое российское общество обучения зайцев плаванию. Из чьих шкурок была сшита ушанка, при этом стыдливо умалчивалось. Предполагалось, что из шкурок тех зайчиков, которые так и не смогли освоить ныряние с аквалангом.

Ушанка была верным признаком. В обычное время она спокойно висела на гвозде в берлоге Тарараха рядом с кольчугой, которую Тарарах на девал в особо опасных случаях. Например, готовясь войти в клетку к саблезубому тигру или столапому терзунчику — мелкому магическому зверьку размером не больше кошки. Иногда терзунчиков называли «Сухопутными пираньями». Пять терзунчиков за минуту были способны обгладать слона до костей.

Расправившись с окороком, Тарарах встал из — за стола и поманил Таню и Ваньку. Вместе с ними увязался и Ягун. Чтобы не привлекать внимания, они отошли к началу лестницы и разместились на нижних ее ступенях, рядом с ногами атланта.

Атлант, конечно, не был глухим и мог подслушать, но если атлант и подслушает, то лишь через неделю поймет смысл сказанного. Еще неделю будет размышлять над сказанным. Месяц — взвешивать, стоит ли информация того, чтобы поделиться с другими атлантами. И, наконец, год, чтобы более-менее связно объяснить, что именно его потрясло. Ну а дальше отсчитывайте уже десятилетия с учетом интеллекта аудитории и общей бессвязности рассказа.

Принимая же во внимание, что за эти десять лет произойдет много чего интересного, в головах атлантов воцарится такая путаница, что никакой человеческой жизни не хватит, чтобы ее расхлебать. Правда, в отличие от человека у атлантов есть одно преимущество: они живут вечно. Вечность же штука приятная во многих отношениях. Есть время подумать и даже чуток притормозить. Недаром Медузия Горгонова часто называла вечность -«бонусом болванов».

— Куда летим? — спросила Таня прежде, чем Тарарах успел открыть рот.

Питекантроп уставился на нее с негодованием.

— Откуда знаешь? Зеркалишь?

— Ушанка! — кратко сказал Ванька.

Тарарах недоверчиво ощупал голову, сдвинул ушанку на лоб и расхохотался.

— Зуби как-то говорила мне, что я раб привычек.

— Так куда летим? А, неважно куда! Главное: когда? — поторопил Тарараха Ягун.

Тарарах уставился на Ягуна в задумчивости. На его честном лице читалось, что планов взять с собой внука Ягге у него прежде не возникало.

— Я буду молчать как глухонемая рыба в банке со шпротами! И еще я буду полезный! Но если меня не возьмут, я залезу на крышу Большой Башни и буду оттуда орать на весь Тибидохс, что дяденька Тарарах полетел по секретному делу! — при грозил Ягун.

— Я тебя придушу! — прорычал питекантроп.

— Я тебя придушу! — прорычал питекантроп.

— Это вызовет подозрение!

Тарарах вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Меня просили взять двоих, но где двое, там и трое… Через час встреча емся у сторожки Древнира. И не опаздывайте. Лететь долго, а нам нужно будет кое-кого с собой прихватить. Ясно?

Ягун радостно закивал.

— У матросов нет вопросов. Но у них же нет ответов, — заявил он.

— Кто-то обещал молчать! — напомнил Тарарах.

— Кто-то робко пытается намекнуть, что раз он летит по служебным делам, то желает получить халявное топливо для пылесоса из преподавательских запасов! — сказал нагленький Ягунчик.

Таня была уверена, что сейчас играющий комментатор схлопочет по полной, но доброта Тарараха не знала границ.

— Волосы домовых пойдут? Вчера вечером целая толпа притащилась ко мне в берлогу стричься. Бери веник, мешок и марш сметать!

Ягун открыл было варежку, чтобы качать права и требовать чешую, но тотчас лицо его просветлело.

— Волосы домовых вместо чешуи? Во, блин! Как же я сам раньше до этого не допер! — воскликнул он.

В глазах у играющего комментатора появился знакомый Тане маньячный огонек Бедные домовые! — подумала Таня. Она не сомневалась: если волосы подойдут Ягуну, он с ножницами будет гоняться за домовыми по всей школе так же, как теперь носится по болотам в поисках русалок. И пока последний из домовых Тибидохса не станет лысым как колено, Ягун не успокоится.

Тарарах ушел. Ягун помчался за ним. Ему не терпелось собрать побольше волос и проверить новую насадку на трубу, которая, если верить рек ламе, позволяла увеличить магщность двигателя на 30 процентов, одновременно уменьшив расход чешуи на 10 процентов. Лоткова, которой по просьбе безденежного в данный момент Ягуна пришлось выписывать насадку по каталогу, охарактеризовала покупку кратко: «Очередная лажа!»

— Спокойно! — сказал ей Ягун. — Считай, что ты делаешь мне подарок на день рождения, который рано или поздно будет.

— На ближайшую днюху я уже сделала тебе подарок! Кто выписал себе комбинезон?

— Ну и что? Тогда на следующую после этой. Или ты собралась со мной расставаться? А! Отвечай, дездемона, когда с тобой разговаривает Отел ло! надулся Ягунчик.

Лоткова фыркнула.

— Можешь не сомневаться! Не изменишься — брошу быстрее, чем ты думаешь!

— Тогда эта насадка будет твоим прощальным подарком! Хнык-хнык! — заявил Ягун и умчался к своему любимому пылесосу…

— Что они вообще хотят, эти девушки? — ска зал он, нежно полируя его тряпкой. — Когда мы проводим вечера на драконбольном поле — им это не нравится. Когда смотрим по сторонам — им это тоже не нравится. Но если мы пойдем у них на поводу и будем все время мозолить им гла за, они нас наверняка бросят.

Пылесос ничего не ответил. Только поблескивал хромированными боками. Как существо самодостаточное и автономное, он не участвовал в извечной битве полов и интересовался девушками меньше, чем мусором.
* * *
Час спустя Таня, Ванька и Ягун, одетые, как для дальнего перелета, стояли у сторожки древнира. Тангро носился над прудом. Остановить его было невозможно. дорвавшийся наконец до воды, дракон делал свечку, нырял и исчезал под водой. Один раз Тане показалось, что у него в зубах что — то блеснуло.

— Смотри: рыба! — воскликнула она.

Однако Ванька, мысливший более реалистично, предположил, что это, скорее всего, не рыба, а что-нибудь из имущества водяного.

Тарарах задерживался. Ягун заявил, что лично его это не удивляет. Кто больше торопит, сам же всегда и опаздывает. Играющий комментатор нежно косился на пылесос, заправленный под завязку волосом домовых. Пылесос подскакивал. В глуби не бака происходило таинственное бурление. «И ядреная же штука эти волосы!» — восклицал Ягун.

Рядом с пылесосом Ягуна пылесос Ваньки вы глядел немощным калекой. «Не мучайте меня! Мне пора в музей на покой!» — говорил его обмотанный изолентой шланг. На бортах ехидно плясали пятна ржавчины. Контрабас же Тани, хотя был древнее пылесоса по меньшей мере на четыреста лет, выглядел еще очень даже ничего. Бодрый и свежий эрельтй муж рядом с дряхлым старичком.

— Вот оно превосходство мудрого искусства над сиюминутной, быстро стареющей техникой! — с пафосом произнес перстень Феофила Гроттера и замолчал. Его лимит слов на сегодня был исчерпан ещё с утра.

Таня смотрела на развалины сторожки и вспоминала историю с золотой пиявкой.

— Тогда мне казалось, что если не раздавлю ее, 10 все, конец… А значит, если я умру на минуту раньше всех, — какая разница? — произнесла она.

Ванька ничего не сказал и лишь ободряюще улыбнулся. Таня часто думала, что лучшее, что есть у Ваньки, — его улыбка. Если бы можно было взять ее, свернуть, как платок, и повсюду носить с собой.

— Ты чеширский кот! — сказзла ему Таня нежно.

— Ты чудо!.. — одними губами произнес Ванька.

Телепат Ягун каким-то образом просек смысл и негодующе кашлянул.

— Кгхм! Учитывая, что меня любит не так уж много народу — ну бабуся там, потом Лоткова, — попрошу меня не дразнить чужими чувствами! А то я буду рыдать и затоплю вон того лешака!

Таня обернулась. Метрах в ста от них, между лесом и прудом, стоял большой лешак и, поскрипывая, смотрел на них. У лешака были спутанные, осенние волосы, опадавшие желтой листвой.

— Что ему здесь надо? Ты, кажется, хорошо разбираешься в лешаках? — спросил Ягун — у Ваньки.

Ванька пожал плечами.

— Все что угодно. Лешаки — странный народ. Они воспринимают не наши слова, а наши мысли и побуждения. Они считают, что в жилах людей ходят древесные соки. В ком-то созидательные, в ком-то гнилостные. От этих соков и только от них зависят наши поступки.

— Не понял. Как это? — спросил Ягун.

— Примерно так: мысли текут по стволу характера и выбрасывают побеги поступков. Светлый прозрачный сок созидательные, гнилостный — разрушительные. Зло не столько зло, сколько отсутствие добра. Любая пустота, лишенная добра, неминуемо заполняется его противоположностью. Или немного иначе: зло — есть болезнь добра. Кажется, так. В общем, я не силен в философии лешаков. Знаю только, что соки для них важнее, чем имена людей. Только по сокам они нас и отличают. В остальном мы для них на одно лицо. Глаза, нос, черты лица — это все туманно, поскольку не являются складками коры. Поди отличи, кто где! Правда, они дают нам всем имена на свой лад… — пояснил Ванька.

Таня покачала головой.

— Сложно как все. Просто этическая магия… Имена? Правда? А тебе, Ванька, лешаки какое имя дали? — спросила она с неожиданным интересом.

— Разговаривать с лешими трудно. И понимать их трудно. Они в основном скрипят, — уклончиво отвечал Ванька.

— Не круги! Уверена, ты их понимаешь! — настаивала Таня.

— Ну немного… Лешаки не любят спешки. Жить надо медленно, но невероятно упорно, а думать спокойно и прочно — именно так живет и мыслит дерево.

— Ну немного… Лешаки не любят спешки. Жить надо медленно, но невероятно упорно, а думать спокойно и прочно — именно так живет и мыслит дерево.

Однако Таню было не отвлечь.

— Не заговаривай мне зубы!! Имя!

— Ну хорошо. Ясень с дубовым соком, — смущенно сказал Ванька.

— Ясень?

— Да. А ты — рябина с березовым.

— Они же меня не видели!

— Ты как-то была у меня и пролетала над лесом. Они наблюдательные, эти лешаки, хоть по ним и не поймешь, — заметил Ванька.

— Как может у ясеня быть дубовый сок, а у рябины березовый? — влез Ягун.

Ванька не знал.

— Я же не лешак, — сказал он.

— Кто тебя знает? По мне, кто сидит в чаще — тот и лешак, — хмыкнул Ягун. — А я, интересно, кто? Вот бы спросить. Эвкалипт с пальмовым соком? А? Давай у этого чувака спросим?

— На твоем месте я бы этого не делал, — серьезно сказал Ванька.

— Почему?

— Вдруг он ляпнет, что ты болтливый пенек с мухоморным соком? И все об этом узнают. У лешаков новости быстро распространяются. Сруби родовое дерево в Аргентине, а на другой день в питерском ресторанчике осколок деревянной вешалки вопьется тебе в артерию. Несчастный случай. Медицина нервно докуривает бычки у помойки, — сказал Ванька, глядя на лешака.

Лешак все так же загадочно поскрипьтвал и рукой, похожей на корявую ветвь, манил Ваньку к себе.

— Я сейчас! Подождите меня! — сказал Ванька и, оглянувшись на Таню, побежал к лешаку.

Двигался он быстро и легко — бегом не спортсмена, привыкшего к пружинящему настилу стадионов, а мягким, бесшумным полубегом-полушагом лесного жителя. Таня увидела, как рядом с лешаком Ванька остановился и вскинул вверх руки с растопыренными пальцами. Сделано это было под тем углом, под которым обычно растут молодые ветви. Именно так Медузия учила их когда-то приветствовать лешаков.

Должно быть, лешак что-то говорил Ваньке, потому что Таня слышала протяжный тягучий скрип. Ванька стоял молча, глядел себе под ноги и лишь изредка вскидывал глаза на лешака.

— Что-то я устал ждать. Интересно, где Тарарах? Солнечные часы потерял, а на песочные денег не хватило? спросил Ягун.

Звук собственного голоса для играющего комментатора, как известно, был предпочтительнее тишины. Таня не ответила. Она издали смотрела на Ваньку, и ей казалось, что в развороте плеч у него появилось что-то новое. Не сами плечи изменились, они-то остались прежними, а манера стоять, покачиваясь с носка на пятку, поворот головы. Все это неуловимо напоминало Тане некую другую личность. Брр-р-р! Срочно в магпункт и лечиться, лечиться, лечиться, как завещал великий Древнир…

— Чего ты так на Ваньку смотришь? — подоэрительно спросил умный Ягун.

— Как смотрю?

— Как снайперша в оптический прицел. Смотрит и прикидывает: свой солдат или чужой. Если чужой — пуфф!

— Ягун, у тебя бред!

— А у тебя, Танюха, карма такая — влипать в неприятности, — продолжал Ягун.

— Почему это?

— Ну или слишком пессимистическое сознание. Пессимистически-жертненное. Осознанно или неосознанно, ты всегда идешь туда, где на макушку тебе может упасть кирпич.

— Ерунда! Просто как-то так получается, что мне чаще других встречаются сволочи, — сказала Таня.

— Сволочей в таких количествах еще поискать надо, — заметил Ягун.

— Сволочей в таких количествах еще поискать надо, — заметил Ягун. — И вообще вежливых и деликатных людей куда больше. Так уж сложилось доказывается это элементарно. Загляни в любую вертикально стоящую трубу в лопухоидном мире. Между рейками скамейки, в любую щель между стульями. Везде будут фантики, жвачка, раскисшие яблочные огрызки и рваные бумажки. Кто их туда затолкал? Вежливые и деликатные люди.

Неожиданно Таня увидела Тарараха. Питекантроп быстро шел по берегу пруда. На плече у него лежал скатанный в трубку ковер-самолет. Выглядел питекантроп неважно. Утром он был свеж и румян, сейчас же иссиня-бледен, как деревенский дуралей, которому предложили выпить двое вам пиров. А он, наивный, еще удивлялся, почему у них нет с собой бутылки.

— Ну что? Все здесь? Летим? — спросил Тарарах.

— Откуда вы? — спросила Таня.

— Пришлось подменить Сарданапала на дежурстве!.. кратко ответил питекантроп.

Таня и Ягун переглянулись.

— И как там в подвале? — спросила Таня.

— Я поклялся Разрази громусом, что ничего не скажу, — пробурчал Тарарах.

Ягун махнул рукой.

Ерунда. Любой громус можно обойти. Скажите: «Я не видел в подвале ничего ужасного. Тантал не произносит имен духов мрака, Жуткие Ворота не трясутся и вообще все пучком!»

Питекантроп настороженно посмотрел на него и, поняв, что Ягун все знает, невесело усмехнулся.

— Ты и представить не можешь, насколько все пучком! — заверил он и стал расстилать ковер-самолет.

Это был старый, протертый ковер с большими кистями, который в обычное время лежал в кабинете Сарданапала. Когда это было нужно, ковром пользовались и другие преподаватели. Что касается Тарараха, то он, как и Ванька, был равнодушен к тому, на чем и как летать.

Лешак, с которым говорил Ванька, медленно повернулся и, поскрипывая, скрылся в лесу. Ванька вернулся и молча стал заводить пылесос. Из дыр в трубе сифонил синий, с искрой дым.

— Что тебе сказал лешак? — шепнула Ваньке Таi-гя.

— Он дал мне совет, — помолчав, сообщил Ванька.

— Какой?

— Ждать и не спешить.

Больше ничего добавить Ванька не успел. Ягун завел пылесос, и все потонуло в треске и дыме. Вслед за Ягуном взлетели и другие. Пока Ягун на пылесосе нарезал круги, пробуя возможности но вого топлива, Тарарах решительно направил ковер к драконбольному полю. Когда они пролетали над полем, из крайнего ангара вырвался молодой дракон и, не в такт хлопая крыльями, стал быстро и несколько боком набирать высоту. Драконы в юности не берегут сил. На шее у дракона кто-то сидел.

— Это же Искристый, сын Гоярына! А на нем Соловей! — сквозь треск пылесоса крикнул Ягун.

Впрочем, это Таня поняла уже и без Ягуна. Зрение у нее было не хуже. Вот только почему на драконе?
* * *
Они летели долго, в сплошной облачности, метрах в трехстах над океаном. драконы за не многим исключением редко поднимаются выше, если же лететь ниже — у ковра-самолета отсыреют кисти, и тогда купание в ноябрьском океане гарантировано. Облака были как слежавшееся одеяло. Хотелось крикнуть: Блин, да уберите же кто-нибудь эту гнилую вату!

Таня едва различала Ваньку, хотя он летел от нее на расстоянии вытянутой руки. Ягуна легко было вычислить по треску пылесоса, а Соловья и Тарараха Таня не видела вообще. Лишь дважды впереди, в разрыве туч, мелькал розоватый от блеск. Это Искристый, досадуя, выдыхал пламя. И снова Таня его теряла. Звуки вязли в мокром одеяле. Полировка контрабаса была влажной.

Полировка контрабаса была влажной. Волос смычка тоже отсырел. То и дело Тане приходилось стряхивать с него влагу. Вскоре Таня перестала кого-либо высматривать. Она держалась за Ягуном, надеясь, что он представляет, куда летит.

Так прошло часа четыре. Становилось все холоднее. Пылесос Ваньки, давно чихавший, как простуженный сантехник, внезапно конвульсивно закашлялся и заглох. Таня услышала короткий крик и поспешно развернула контрабас. Когда она наконец отыскала Ваньку в тумане, тот уже висел на платке-парашюте у самой воды.

Когда Таня подлетела к нему, Ванька перебрал на контрабас и сел сзади, обхватив ее за пояс.

— Я уже думал: придется купаться, — сказал он просто.

— А где твой пылесос?

— Чистит дно от водорослей. Хотя глубина тут километра три. Значит, скорее всего, еще где-то в пути, — предположил Ванька.

— Тебе его не жалко?

— В смерти в океане есть что-то романтическое. Лучше, чем на свалке. Лежишь на дне, на умопомрачительной глубине, а вокруг плавают донные рыбы с фонариками на отростках, — за метил Ванька.

В его голосе не слышалось особой печали. Расставание с пылесосом произошло, как видно, с обоюдного согласия.

— А почему ты не кричал, что он глохнет?

— Этот мир и так полон бестолковых воплей. Еще один погоды не сделает, — заметил Ванька.

В тумане что-то мелькнуло. Из рваного одеяла облака выплыл драконий живот, белый, как у ящерицы. Крупная зеленая чешуя начиналась у лап и сходилась на спине в высокий гребень. На Таню уставились немигающие, с огненной точкой глаза. Струя киiнжального пламени скользнула над ее го ловой, едва не опалив волосы. У каждого дракона своя манера говорить привет! Когда же драконы хотят сказать < они стреляют на палец ниже. — Эй, ну и где вы там? Мы уже почти прилете ли! — свешиваясь с дракоi-га, крикнул Соловей. У Ваньки пылесос заглох! — И где он? Пылесос? В океане. Ванька — здесь. Старый тренер усмехнулся. Как все игроки старой школы, к техномагии он относился с недоверием. Что это за вещи, которые разваливаются после десятка лет службы? — Контрабас-то выдержит? Пусть пересаживается ко мне! — предложил он. Таня не видела лица Ваньки, но почувствовала, как тот недовольно заерзал. — Контрабас выдержит! — сказала она уверенно. Тангро, вертевшийся рядом с Ванькой, отреагировал на приближение Искристого, как пилот истребителя на большой бомбардировщик Беспокойный, как оса, он принялся нарезать вокруг дракона круги, норовя ужалить его пламенем в живот, шею, в хвост. — Слон и Моська! — сказала Таня. — Мамонт и бешеная Моська! — поправил Ванька. Уточнение, надо признать, небольшое, но существенное. Ваньке пришлось приложить немало усилий, прежде чем Тангро согласился оставить Искристого в покое. Соловей свистнул и, развернув дракона, умчался. Таню удивила непринужденная ловкость, с которой старый тренер — одним лишь вистом, без магии и без удил — управлял Искристым. И это притом, что сын Гоярына считался драконом непредсказуемым и излишне горячим, впрочем, как и другие сыновья своего папы. Таня подняла смычок. Они летели почти над самой водой. Выше перегруженный контрабас подниматься не желал. Ванька, конечно, не был шкафом а-ля Гуня или подъемным краном а-ля Бульон, и все же мелким его никак не назовешь. Рост у него по нынешним временам был средне высокий метр восемьдесят. — Кому сто восемьдесят сантиметров любителя животных? Единственное отрицательное качество: тихо играет на барабане! — вопил иногда Ягун, когда ему в очередной раз вожжа попадала под хвост.

Хотя, по большому счету, это было постоянное место ее пребывания.

Океан внизу казался ненастоящим. Таня поду мала, что настоящее в отдельных случаях выглядит менее реалистично, чем ненастоящее. А раз так, то и настоящее чувство тоже должно отличаться от эталонного, экранного. От той драматической романной любви, которая заставляет нас растирать по лицу клейкую слизь из носа и ронять горькие слезы на сардельки с кетчупом.

Неожиданно Таня ощутила грудью упругий толчок, который испытывает маг, впервые пролетающий Грааль Гардарику. По перстню Феофила Гроттера меланхолично скользнула искра. Прямо по курсу из тумана выплыл остров.

Остров лежал посреди свинцового океана, сотворенный из пены и мглы. Его обрывистые берега выступали из воды. Волны разбивались о них, как наступающие рати. В поражениях, которые бесконечно терпел океан, было что-то философски-спокойное.

«Чего ты вздулся на мне, каменный прыщ? Ты жутко меня раздражаешь. Все равно я тебя залижу, и через сто тысяч лет тебя не будет! Главное — упорство и время. И то, и другое у меня естъ — шептал океан голосом волн.

Тарарах снизился и, выбран выше по склону ровный участок, спрыгнул с зависшего над скалами ковра. Молодой дракон Соловья вел себя нервозно. Шипел, вьдыхал пламя и едва не превратил грающего комментатора в неиграющий шашлык, когда тот попытался сесть на пылесосе рядом.

— Скотина бессловесная, она и в Африке скотина бессловесная! Я-то думал: ты меня любишь, — укоризненно сказал ему Ягун.

Дракон подтвердил свою любовь еще одной струей, от которой Ягун спасся, бросившись на землю. Старый тренер заклинанием пригнул мор лу дракона к земле и натянул на нее пламягасительный намордник.

— Он нервничает. Советую всем держаться от него подальше, — сказал Соловей.

— И почему он нервничает? — спросила Таня. Ванька спрыгнул первым и помог ей не разбить днище контрабаса о камни.

— Поверь, повод есть! — ответил Соловей кратко и, не оборачиваясь, пошел вверх по склону.

Присмиревший Искристый тащился за ним. Заметно было, что он ощущает себя не особо уверено.

— А зачем было брать с собой дракона? Пролетать малыша? — напирал любопытный Ягун.

— Чтобы поймать дикого селезня, используют домашнюю уточку, таинственно прогудел Соловей.

— Искристый не очень-то похож на домашнюю уточку!

— Это потому, что ты еще не видел селезня, — сказал Соловей и никаких объяснений больше не давал.

Ягун попытался заскочить на пылесос и лететь за группой на малой высоте, но старый тренер замотал головой.

— Никакого шума!

— Почему? — спросил Ягу-i.

Соловей не ответил. Комментатору вновь пришлось спрыгивать с пылесоса и тащить его на себе. Ягун был этим крайне недоволен. Зато довольна была Таня: ее контрабас Ванька нес на себе.

Шагов через сто Соловей остановился. Впереди была растрескавшаяся скала, покрытая мхом. По цвету она напомнила Тане сероватый скульптурный пластилин. Оказавшись у скалы, Искристый повел себя странно. Он прильнул грудью к земле и вытянул шею. Изумленная Таня увидела, как дракон нежно дышит на камень. Изморозь на камне медленно таяла, соприкасаясь с теплым дыханием.

Не менее странно вел себя и воинственный Тангро. Выцарапавшись из Ванькиных рук, он задиристо покосился на Искристого, дескать: «Ну все, дылда! Ты попал!!» — и тоже стал выдыхать огонь на камень. Причем не обычными кинжальными струя ми, а розоватыми, широкими, скорее согревающими, чем испепеляющими.

Поведение Искристого и Тангро показалось Тане необъяснимым.

Причем не обычными кинжальными струя ми, а розоватыми, широкими, скорее согревающими, чем испепеляющими.

Поведение Искристого и Тангро показалось Тане необъяснимым. Она вопросительно покосилась на Ваньку, но тот лишь загадочно улыбался. «А ведь знает! Знает, но не скажет!» — подумала Таня с досадой.

Она хотела что-то сказать, спросить, но Тарарах положил ей руку на плечо.

— Тш-ш! — шепнул он тем бесподобным суфлерским шепотом, который слышен даже на галерке.

— Что?

— Посмотри под ноги. Осторожно! Никаких резких движений!

Таня опустила голову. В метре от ее ног скала треснула в двух местах. Очень медленно трещины стали расползаться. Несколько секунд в глубочайшем недоумении Таня смотрела на них, пока внезапно не осознала, что произошло в действительности. Скала открыла глаза.

Таня поспешно шагнула назад и — самое время. Скала стремительно взметнулась и нависла над ней. Ягун замешкался и, подброшенный на десяток метров вверх, едва успел произнести ускоренное тормозящее заклинание.

— А-а-а! Скальный дракон, мамочка моя бабуся! Я сошел с ума! Усьтпите меня кто-нибудь! — завопил он сверху.

— Да. Отличный скальный дракон. Немного заспанный, немного контуженный, но несколько ведер ртути приведут его в чувство, — подтвердил Тарарах.

Но дракон и без ртути с каждой секундой демонстрировал все большую подвижность. Скалы — или скорее то, что казалось скалами, — вздыбились. дракон поднялся на лапы. Раскинул крылья. Полетели мелкие камни. Дракон был огромен. Искристый рядом с ним казался рахитичным недомерком, который соглашается есть манную кашу только в присутствии взбешенного папы.

Что касается Тангро, то едва ли новый дракон вообще его замечал. Правда, упомянутые мелочи никак не мешали Искристому и Тангро пребывать в полном восторге. Оба дракона носились вокруг нового и «распушали пламя» то есть выдыхали его широким негорячим веером.

Ягун, вновь уже стоящий на земле, уставился на них с недоумением.

— Что за дела вообще, а? Ничего не понимаю. Я думал: драконы, встретившись, рвут друг друга, как тузик грелку! А тут и грелка цела, и тузики смирные, как психи после укола! — сказал Ягун.

— Самцы — да. Бывает, что и рвут, — кратко ответил Соловей.

— Так, значит, это…

— Угадал!.. Это молодая симпатичная девушка, — заметил Тарарах.

Ягун красноречиво кашлянул и, склонив голову, стал разглядывать дракониху. Короткие лапы. Громадные перепончатые крылья. Мох под глаза ми. На шее в трещинах чешуи пророс кустарник.

Ну да, ну да… — сказал Ягун. — Красота, она, конечно, многогранна. Однако если бы Лоткова так выглядела, я бы тихо охнул.

— Тихо у тебя бы не получилось. Ты охнул бы громко и многословно, — заверил его Ванька.

В отличие от Ягуна он немного больше пони чал в драконах и разглядывал дракониху с искренним восторгом.

— Она слишком долго была в спячке. В Тибидохсе ее чешую натрут перцем и отполируют струей мелкого песка, — сказал он Тане с такой зашкаливающей нежностью в голосе, что ей тоже захотелось стать драконихой.

«Пусть меня тоже натрут перцем и отполируют струей мелкого песка! И со мной он ласков, но не так! Видимо, чтобы Ванька любил тебя на полную катушку, нужно быть лягушкой с перебитыми лапками!» — подумала Таня с легкой завистью.

Тарарах и Соловей обошли вокруг драконихи.

— Думаешь, рана уже заросла? — озабоченно спросил Соловей.

— Похоже, да. Вон ту трещину над лапой видишь? Это затянувшийся шрам, — отвечал Тарарах.

— А огонь? Как считаешь, она не утратила свой прежний жар?

— Сейчас проверим! — питекантроп шагнул к драконихе и резко крикнул: — Кипиус!

Дракониха немного опустила морду, втянула ноздрями воздух и вдруг выпустила толстую струю огня. Струя с шипением умчалась к горизонту. И, хотя Таня стояла далеко, она ощутила, что взмокла.

— Горячая девочка! — сказал Ягун, вытирая ладонью лоб. — Не хотел бы я, чтобы такая бросала в меня посудой. А как ее зовут?

— Рада, — ответил Тарарах.

— Рада? Чему она рада?..

— Это имя. Рада.

— А, ну да! Нормальное такое цыганское имя. Как я рада, что я Рада! А вы рады, что вы не Рады? — затарахтел Ягун.

Услышав свое имя, да еще произнесенное та кое количество раз, дракониха повернула к нему морду. Ягун вновь вспотел. На этот раз от ужаса. Если дракон сейчас выдохнет пламя, то не спасут ни длинный язык, ни диплом об окончании Тибидохса.

— А что я такого сказал? Хорошая девочка! Умная девочка! Маленькая умная девочка пришла к папочке, потому что давно никого не ела! — торопливо забормотал Ягун.

Не слыша больше ни своего имени, ни знакомых команд, дракониха отвернулась. Маленькие болтливые обезьянки интересовали ее мало.

— Когда-то Рада жила в Тибидохсе. Прекрасный, умный дракон, быстрый, с горячим пламенем. В последнюю войну с нежитью Рада была ранена. И не только она. Три дракона погибли. Уцелели только Гоярын и она… Нежить прорвала Грааль Гардарику Ползла со всех сторон, из-под земли, со стороны скал. Трижды они захватывали стены, и трижды мы отражали их. Та-Кого-Нет бросала в бой все новые рати. Ров был забит телами, которые продолжали двигаться, потому что, видишь ли, возможности нежити повторно умереть ограничены.

Тарарах поднял голову, вспоминая. По его губам заскользила улыбка, какая бывает у поживших людей, вспоминающих лучшие дни своей молодости.

— А какой грохот стоял! Смертельные заклинания разили всех подряд! Со стен лилась заговоренная смола! Кто влипал — оставался в ней на век. Но была и такая нежить, на которую заклинания действовали плохо. Я работал алебардой, как дровосек. Соловей свистел. Медузия… впрочем, ей хватало взгляда… А шума, шума! Медные орудия, бомбарды, фальконеты, пушки, двойные пушки, василиски, серпантины, кулеврины и другая подобная мелочь грохотали не переставая! Кого не могло убить магией, разрывало в куски банальным ядром, чуток заговоренным, конечно. Кажется, артиллерию доставил месье Рабле из Франции. Не то чтобы маг, но, как и у меня, допуск у него был. Он же привез великана. Здоровенный такой парень. То ли Гаргантюа, то ли его сынок Панте… Пантю… в общем, что-то в этом духе. Знатный был великан — рубился за семерых, зато ел человек засто. Куда девалась разница — не знал никто. Так вот как-то за обедом, в Зале двух Стихий, мы завязались с ним, кто кого перепьет, и оказалось…

— Ты, по-моему, говорил о Раде, — ворчливо напомнил Соловей.

Ему было известно, что «военные» излияния Тарараха могут продолжаться бесконечно. Более того, впечатлительный питекантроп вполне способен схватить дубину и размахивать ею, показывая, как, где и кому он нанес удар. И горе тому, кто усомнится, что великаны вбиваются в землю по уши с одного удара. Тарарах запросто может придушить «усомленца» как котенка, доказывая истину.

— А, ну да… — недовольно прогудел Тарарах. — В общем, история такая.

— В общем, история такая. У нежити были осадные машины, самострелы и много чего еще. Когда мы подняли в воздух драконов — увы, это был наш последний козырь, — они осыпали их стрелами метра по два каждая. Наконечники стрел были заговорены Той-Кого-Нет. Раде не повезло. Она получила стрелу прямо над лапой. Стрелу мы вытащили, но заклятье Чумихи было не снять. Оно сильно тормозило заживление раны. Вместо обычных двух месяцев требовалось лет пятьсот, не меньше. Да и само место неудачное. Рядом сердечная артерия. Инфекция и все такое. Если бы Рада продолжала двигаться — а, поди убеди ее, что ей нужно триста лет не шевелиться, — мы бы ее потеряли. Тогда мы с Медузией и Соловьем доставили ее сюда, на остров. Здесь холодно, и мы знали, что она обязательно впадет в спячку. Камни тут лечебны. Инфекций нет. Отличное место, что бы залечить рану. Требовалось только время.

— Не слишком короткий срок, — сказал Ванька.

— драконам некуда спешить. Когда они в спячке, они не стареют. Веком больше, веком меньше — для магии это непринципиально. Вполне можно подождать у фонтана с цветочками! — влез Ягун.

Таня красноречиво покосилась на играющего комментатора и ничего не сказала. Она знала, что сам Ягун принимается вопить, даже если прождет Лоткову всего десять минут. С другой стороны, когда опаздывает Ягун, а Лоткова уходит, вопит опять же он, мол, что, подождать нельзя делового человека?

Соловей, прищурившись, смотрел на дракониху единственным глазом. Это был взгляд профессионала — не столько восторженный, сколько деловито-озабоченный. Взгляд человека, который прикидывает сроки и шансы.

— Сегодня мы доставим Раду в Тибидохс. Заввра у девочки генеральная уборка. Чистка чешуи и так далее. Если окажется, что она в форме, — на тренировать ее для матча, — сказал он отрывисто.

Глава 10

В ЭТОЙ КОМНАТЕ НИКТО НЕ ЖИВЕТ

Панург был мужчина лет тридцати пяти, не слишком высокий, но и не низенький. Манеры он имел учтивые, нос крючковатый и очень любил оставлять с носом других. Панург с детства страдал ужасной болезнью отсутствием денег. Однако ж ему были известны шестьдесят три способа добывания денег, из коих самым честным была обыкновенная кража.
Франсуа Рабле.
Ванька сидел за столом в комнате Ягуна и что — то быстро записывал срывающимся в галоп почерком. Таня тихо подкралась и закрыла ему ладонями глаза.

— Угадай кто? — спросила она.

Ванька накрыл ее ладони своими, нежно стя нул вниз и поочередно поцеловал в запястья.

— Хамство какое! А если бы это была не я? — спросила Таня.

— Кто?

— Ну не знаю. Скажем, Милюля или Зубодериха, — сказала Таня, которую потянуло вдруг говорить глупости.

— Чур меня! Я чувствовал, что это ты.

— Чувствам нельзя верить… Что пишешь? Можно посмотреть?

Таня попыталась заглянуть в тетрадь, но прежде чем она что-то прочитала, Ванька захлопнул ее.

— Хорошо, что это сделала ты, а не кто-то другой, особенно из темных, — сказал он.

— Почему?

— Был бы взрыв. Мне не нравится, когда мой дневник выпасают как стадо овечек.

— Хорошо! дай мне что-нибудь почитать! — попросила Таня.

Ванька быстро пролистал страницы.

— Это нельзя… И это, это, это тоже нельзя, — бормотал он.

— Эй! Не слишком ли много нельзя дня человек который тебя любит? — возмутилась Таня.

— Потому и «нельзя» что я хочу сохранить твою любовь.

Любовь надо заслуживать и поддерживать каждый день. Она как костер. Если не бросить поленья — огонь погаснет. Нельзя относиться к любви, как к гантелям, которые один раз купил и они теперь всегда есть… даже пыль с них можно особо не протирать.

— Это наезд на меня или самокритика? — поинтересовалась Таня.

Ванька ушел от ответа.

Читай вот с этого места! — разрешил он, загораживая ладонью верхнюю треть страницы.

«Думал сегодня о том, как недолго мы все ходим по земле. Гораздо больше тех, кто уже там, под землей. Но это неважно. В сущности, мы очень сильные. Именно потому, что очень слабые. Сарданапал вчера при мне сказал Соловью, что, по его мнению, главное — научиться правильно и последовательно стареть. В гору-то все взлетают быстро, а вот скатываются с горы, ломая руки и головы. Хотя склон-то пологий» — прочитала Таня.

Прочитала и поморщилась.

— Мне неинтересно про это. Дай что-нибудь о тебе! потребовала она.

Ванька задумался. Он открыл тетрадь в самом начале и показал первую страницу.

Ну ладно! Тогда читай вот это! — разрешил он.

Вот это — что?

— Мои жизненные принципы. Не скажу, что додумался до всего сам. В какой-то мере идеи витали в воздухе, — сказал Ванька.

1. У всякого человека есть чему научиться. Каждый чем-то меня лучше. Исключений нет.

2. Если кто-то ругает меня или критикует, надо не набрасываться на него, а здраво за думаться: не прав ли он хоть в чем-то. Если прав — стараться измениться.

3. Всякая палка о двух концах. Одним ты бьешь кого-то, другой конец бьет тебя.

4. Не давать миру внешнему хаосом впечатлений затапливать мир внутренний.

5. Не верить устоявшимся мнениям. Никаких чужих истин не принимать в разжеванном или готовом виде.

6. Не идти на поводу у стаи, но и не бояться толпы. Существовать автономно, независимо, но не замкнуто.

7. Никогда не спешить. Большинство не поправимых ошибок совершаются в спешке. Вазу куда проще вообще не разбивать, чем склеить.

8. Не позволять себе быть вялым и расслабленным. Вялость — билет на корабль, который идет ко дну.

9. Ничего себе не прощать. другим же прощать все или почти все.

10. Быть верным людям, которые на тебя ставят, и своим идеалам. Хуже, когда первое входит в конфликт со вторым.

11. Жить или стараться жить ради великой цели. Когда живешь ради куска хлеба с маслом — предаешь сразу и цель, и кусок хлеба.

12. Ничего и никого не бояться. Страх не окупается. Бояться надо только того, что ты не успеешь совершить чего-то главного. По этому занимайся этим уже сейчас.

13. Когда у тебя нет времени — нагрузи себя еще больше. Время появится.

14. Не огорчайся неудачам. Падают все. Только кто-то встает быстрее, а кто-то продолжает валяться и ныть, хотя на деле даже коленки не ушиб.

15. Не позволять малодушию играть в твоей песочнице. Всякому время от времени хочется сдаться. Тогда пускай первый этого за хочет твой противник.

16. Любить, дышать, жить.

— Прочитала? — спросил Ванька нервно.

Человек, дневник которого читают, всегда ощущает себя голым в толпе. При условии, конечно, что в дневнике он пишет не о драконболе и новогодних подарках.

— Про меня ничего нет, — сказала Таня.

— Как нет? Ты входишь в пункт 16.

— Это лестно, что не в пункт 101. Хотя если я не ошибаюсь, тут их всего шестнадцать и есть… Ладно, шучу! Все здорово, но в составлении планов как таковых есть что-то натянутое.

Хотя если я не ошибаюсь, тут их всего шестнадцать и есть… Ладно, шучу! Все здорово, но в составлении планов как таковых есть что-то натянутое. Ведь следовать этому чудовищно сложно, не так ли?

— Следовать этому невозможно. Однако чело век с планом всегда находится в положении более выгодном, чем человек без плана. Хотя бы потому, что плывет куда-то сам, а его не швыряет волнами, как пустую пластиковую бутылку, — уверенно сказал Ванька.

Неожиданно он озабоченно взглянул на часы, которые мгновенным обвиванием стрелок показали ему, что он дико опаздывает, спрятал тетрадь и куда-то умчался. Таня некоторое время постояла в глядя на стол. На столе у окна стояла глубокая миска с сырым мясом. На мясе отчетливо были видны следы зубов. Первой ее мыслью было, что Ванька кормил кого-то из животных, но внезапно она вспомнила, что Ваньку недавно укусил вампир. Бедный Валялкин! Он же сейчас болеет вампиризмом, хотя и в ослабленной форме.

Смешной Ванька! Пишет умные вещи в тетрадку, а сам ест сырое мясо. Таня улыбнулась. Почему-то это совсем ее не отталкивало. Она знала, что Ванька справится. Это вопрос времени, не больше.

Все было как будто хорошо, но одновременно ничего конкретного не было. Бесконечная прелюдия неизвестно к чему. Симфония на пустых кастрюлях, в которых никогда не будет супа.

Ванька замечательный, он мучается, он улучшает себя, но вот она сама… достойна ли она Ваньки? Сможет ли жить с таким монстром самоугрызения и гением самостроительства? Может, ей найти кого-то попроще, кто будет просто любить ее, по-меньше умствуя?

Существует такая психологически интересная и одновременно грустная вещь, как привыкание. Привыкнуть можно к чему угодно. Привыкнуть — хуже, чем получить в нос. Удовольствие возможно лишь тогда, когда предмет мечтаний выпадается редко и постепенно, маленькими ложечками.

Допустим, вы любите фарфоровые фигурки, но заставь вас работать в магазине фарфоровых фи гурок — через неделю возникнет желание явиться на работу с молотом Перуна и навести на витрине порядок. Обожаешь шоколад? Прекрасно! Эй там, принесите три ящика! Это все твое — ешь, детка, только все сразу. Что, уже тошнит? А зачем тогда было врать, что любишь?

И так, увы, всегда. Счастье должно ускользать, но в то же время быть дразнящим и близким, что бы руки не опустились и не появилось желание отказаться от него. Во всех же случаях передоза удовольствие становится привычкой, а то и переходит в свою противоположность. Правило, что лучше недоесть, чем переесть, действует и тут.

Так и Таня, прежде видевшая Ваньку редко, раздражавшаяся на него, злившаяся, но все же думающая о нем постоянно, теперь вдруг получила слишком много Ваньки. Она не разлюбила его, но все же некоторый «передоз» Ваньки определенно произошел. В первые дни они говорили почти сутками, выхлестнули все эмоции, и теперь Таня находилась в некотором сердечном недоумении. Что еще обсуждать? Что она не хочет лететь в глушь, а Ванька собирается через пару недель вернуться в свою скрипящую лешаками чащобу? Хорошо еще Ванька наделен был уникальным даром молчания. Молчать с ним было легко и не томительно. Таня и сама была не слишком говорлива. Заполнять паузы чужого молчания своей болтовней — почерк ягунчиков.

К тому же Ванька бывал все время занят. Каждые пять минут объявлялся Тарарах и утаскивал по неотложным делам. Где он выискивал столько неотложных дел, Таня представления не мела, И где, интересно, эти неотложные дела были раньше, месяц назад? Можно подумать, что на Буяне свирепствует эпидемия чумы, которая косит магических зверей под корень.

После того разговора на крыше Бейбарсов не объявлялся. О нем не было ни слуху ни духу. Таня даже не знала, где он скрывается. И хорошо, что не знала, потому что Франциск и Вацлав все время ошивались поблизости, Как-то ночью они попытались просканировать ее разум, но наткнулись хитрую блокировку.

Получилось так, что не по полувампиры нырнули в ее сознание, а Таня оказалась в их снах, и целую ночь ей снились чужие вампиркие сны. Утром же, сама не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать, она явилась в поварню и вцепилась зубами в кусок сырого мяса.

В поварне как раз был Тарарах, заскочивший за костями для пещерного льва.

— Завтракаем? спросил он, особенно ничему не удивляясь. — У вас с Ванькой синхронные завтраки. Вы прямо как моя невеста!

— У тебя есть невеста? — удивилась Таня.

Ощутив во рту вкус крови, она опомнилась, выронила кусок мяса и стала полоскать рот.

— Так что там с невестой? У тебя есть невеста, Тарарах? — продолжала она с любопытством.

— Была в пещерные времена, — неохотно сказал Тарарах. — Мы бродили по лугу, и она вдруг увидела мышь.

— Завизжала, конечно? спросила Таня.

Тарарах уныло покачал головой.

— Убила ее камнем и съела. Сырую, сдирая шкурку зубами. А после этого полезла ко мне целоваться. Это был уже перебор. Я бросил ее. По том поумнел и много раз говорил себе: зачем? Если не прощать любимым маленькие недостатки и причуды, то кому их прощать? Почему знакомым и посторонним людям мы прощаем почти все, а любимым ничего? Где логика?

Тарарах взял кости и ушел, а Таня еще долго стояла в задумчивости. Никогда раньше Тарарах не говорил с ней о любви. Видно, она действительно выросла.
* * *
Дни шли. Таня постоянно ощущала близкое присутствие Бейбарсова. Просто на уровне интуиции, у магов безошибочной. Но вот где он прячется? Этого она не могла определить. Сознание наталкивалось на идеальную защиту некромага.

Получилось так, что невольно Таня думала о Бейбарсове постоянно. Упрямо не желала его видеть, но думала, думала. Если бы он пришел, она прогнала его, но проблема в том, что он не приходил и прогонять было некого. Выходило как в популярной психологической игре: Не звони мне! Я тебе сто раз говорила: не звони мне! Забудь этот номер!.. Эй, чего ты молчишь? Куда ты делся? Не смей молчать!

Целые дни Таня проводила на драконбольном поле. Выматывалась так, что, когда тренировка заканчивалась, у нее не хватало сил сосчитать игроков собственной команды. То ей казалось, что их пять то, что добрая сотня.

Раду Соловей держал пока в ангаре, связан джиннов клятвой, которую даже эти балаболки не способны были нарушить. Сборная мира оставались в неведении, какой из драконов будет ее воротами. Кроме тех, кто летал за Радой на остров, о драконихе знали только Лизхен Херц и Маланья Нефертити. Именно они тренировали Раду ночами, когда остальные игроки расходились отдыхать. Это был приказ Соловья. Объяснялась таинственность просто. У тренера не было уверенности, что Рада сумеет восстановиться и будет готова к игре. А раз так — лучше одновременно готовить двух драконов: Раду и Гоярына.

К тот день тренировка затянулась. Соловья пробило на высший пилотаж в составе боевых двоек. Заниматься этим в темноте, осенью, когда границы поля расплываются, а песок не виден из-за тумана — отдельная песня. Даже самоубийца дал бы задний ход. Однако в данном случае выбора не было. Если они не сумеют удивить сборную вечности, преподнести ей нечто кардинально новое, шансов у них нет.

Боевая двойка — это два игрока, составляющие в атаке и защите единое целое. Пара, понимающая друг друга лучше, чем супруги, прожившие вместе пятьдесят лет. Ощущающая каждую мысль, каждое движение напарника. Пара — как тактическая единица. Сложно сказать, было ли это оригинальной находкой тренера или встречалось в спорте когда-либо прежде, однако для Тани это явилось неожиданностью.

Особенно, когда в боевую пару Тане Соловей внезапно назначил Энтроациокуль.

Особенно, когда в боевую пару Тане Соловей внезапно назначил Энтроациокуль. Когда он произнес: «Гроттер», а сразу после — «Энтроациокуль» Тане почудилось, что она ослышалась. Бактрийскую ведьму? Она бы предпочла Рамапапу или Маланью Нефертити.

Не веря своим ушам, Таня подлетела к Соловью.

— Но почему она? Почему?

Соловей нахмурился. Во время тренировок задавать вопросы не полагалось. Только после, на разборе.

— Ты отнимаешь время! — крикнул он.

— Я хочу знать! Я требую!

— Она твоя вторая половина.

— ЭНТРОАЦИОКУЛЬ?

— Ты ее светлая тень. Она — твоя темная тень. Вы полная противоположность. Свет и тьма. Молодость и мудрость. Идеализм и коварство. И при всем том у вас больше общего, чем вам кажется. Короче, вы прекрасно уравновешиваете друг друга. Вместе вы непобедимы… А теперь марш, марш! Ты и так уже отняла у команды тридцать секунд!

Соловей замахал руками. Таня неохотно раз вернула контрабас и подлетела к Энтроациокуль. Бактрийская ведьма ухмылялась.

— Что, напарница? Пыталась отделаться от своей темной тени? Вперед, крошка! Шевели смычком! И помни: если ты подведешь меня на поле — я тебя прикончу.

— А если тормозить будешь ты?

— В этом случае я тоже попытаюсь прикончить тебя первой, чтобы избежать твоих укоров! Вперед!

Разгневавшись, Таня сделала такой стремитёльный мгновенный перевертон, что Энтроациокуль нагнала ее лишь к середине петли. Но все же нагнала…
* * *
Таня вернулась к себе часов около десяти вечера. Тибидохс кипел. Кто-то откуда-то возвращался или куда-то направлялся.

По коридору навстречу ей прошли три девицы — две в юбках короче, чем носила в свое время Склепша, третья же, толстоватая, благоразумно ограничилась джинсами. На Таню девицы посмотрели небрежно, как на отыгранную карту. Для них Таня была допотопная особа, которая кучу лет на зад сражалась с Чумой-дель-Торт. Таня улыбнулась. Она хорошо понимала, что творится в голове у этих девчонок.

В пятнадцать-шестнадцать лет дико меняются ценности. Вместе с ценностями меняется и отношение к людям. Ты как-то вдруг понимаешь, что любимый учитель Петрова на самом деле никакой не великий педагог и глупо сюсюкает со старшеклассниками. И певцу Сидорову пора выдать черную метку, а билет на помойку он и так уже получил, И что в жизни полно лжи, а часть красивых слов просто пудра на гнойных прыщах человечества. И вообще, спасение мира осуществляется исключительно по пятницам, в вечернее время. Во все же остальное время мир неплохо проживет и так. Эти открытия поначалу болезненны, но глобально привыкаешь и к ним.

С другой стороны, это обычно. В девятнадцать — двадцать лет картинка станет на место. Учитель Петрова вполне еще успеет стать подругой уже на равных, да и певец Сидоров, возможно, выползет с помойки и попросится в мужья. Хотя гарантии, конечно, нет.

Склеповой в комнате не было, лишь в ее кровати торчал невесть откуда взявшийся гладиаторский трезубец. Похоже, Гробыня вновь устроила бурное объяснение с Гуней. Об этом же свидетельствовал и череп дырь Тонианно, который Таня отыскала в корзине под своими свитерами, и вернула на место.

Таня переоделась и хотела выйти в гостиную Жилого Этажа, как вдруг взгляд ее случайно упал на стол. Там, рядом с пухлой тетрадью для конспектов, которая никогда не заканчивалась, по-скольку была магически заговорена на десять в де сять в десятой страниц, стоял глиняный человек. Таня приблизилась к столу и, не прикасаясь к фигурке, присела. Откуда он взялся в комнате?

— Возьми меня с собой! — прошуршал человек тонкими губами.

— Зачем? — спросила Таил.

— Возьми меня с собой! — повторил человечек. От края его губ отпал кусок глины.

Таня проверила человечка перстнем. Сотворен он, определенно, темной магией, однако магическое поле было ровным. Значит, если она его возьмет ничего особенно вредоносного не произойдет.

Уверенная, что знает, кто мог подбросить ей глиняшку, Таня сунула фигурку в карман.

— Бейбарсов, если это ты, я тебя убью! У тебя что, мало неприятностей? — спросила она.

Глиняный человечек ничего не сказал. Сделан он был явно не для того, чтобы болтать на отвлеченные темы. Таня пожала плечами и вышла в коридор.

Ванька ждал ее в гостиной Жилого Этажа с кучей принесенной с ужина еды. На большом блюде соседствовали котлеты, блинчики с шоколадом, пицца и много чего еще.

Привет Спортсменам и вообще всем людям, которые едят по ночам! сказал Ваiька.

Таня чмокнула Ваньку в щеку и забрала у него блюдо.

— Обязательно было класть блинчики с шоколадом на корейскую Морковь? — спросила она ворчливо.

— Блюдо было только одно, пояснил Ванька. К слову сказать, сок, кофе и чай я тоже налил в одну чашку. И произнес заклинание против перемешивания. Разве я у тебя не умный?

— Ты у меня гениальный. И еще чудовищно заботливый, — сказала Таня уже с набитым ртом.

Ей вспомнились те времена, когда они ели по ночам котлеты и огурцы, пользуясь обрывком Ванькиной скатерти-самобранки. Славное было время, смешное, но славное.

Таня уже почти доела, когда затихший глиняный человечек снова шевельнулся у нее в кармане. Таня быстро и с беспокойством взглянула на Ваньку. Не заметил ли он? Нет, не заметил.

Дурацкое существо человек! Он так и нарывается быть обманутым! — вдруг сказал Ванька.

Таня вздрогнула. Уж очень неожиданной была эта фраза.

— Почему?

— Ну, вот смотри. Читаешь ты, например, рубрику знакомств. Просто от скуки, И вот рядом два объявления. Первое: Сутулый молодой человек двадцати четырех лет, любитель пива и компьютерных игр, работающий на складе бытовой техники, без особых достоинств, но добрый, желает познакомиться с Девушкой для создания новой несчастной ячейки общества. И рядом второй: Золушка! Я жду тебя! Пожалуйста, не прячься больше! Твой принц! тут же какая-нибудь романтичная фотография. Опять же тело благоразумно не показано. Так, голова торчит из песка и пытается улыбаться, а в зубах — роза… По какому объявлению будет больше откликов?

— По второму, — сказала Таня, удивляясь, как Ванька в своей глуши ухитрился быть таким осведомленным. Откуда у него эти газетки с объявлениями? Ветром в чащу занесло?

— Точно, по второму, — грустно кивнул Ванька. — Хотя на самом деле парень вполне может быть один и тот же, Разные телефоны дал, и все дела. Или, что тоже возможно, принц намного проблемнее любителя пива. Пьет не пиво, а водку, а со склада бытовой техники его прогнали за кражу дверцы от холодильника. Просто девушки осознанно хотят быть обманутыми, и, хотя бы на начальном этапе, им это вполне удается. Любитель пива и компьютерных игр не дает им простора для воображения. А вот второй! Это же целый Печорин! И «Золушку» худо-бедно прочитал, и нежный, и дверцу от холодильника упер спонтанно и таинственно. Ну, зачем ему, если разобраться, эта дверца? Ах, какая лапочка!

— К чему ты это все, Валялкин? спросила Таня проникновенно. — Куда ты клонишь, лесной житель?

Ванька устало посмотрел на нее.

— да ни к чему! Просто мне неприятно, когда меня держат за идиота.

— да ни к чему! Просто мне неприятно, когда меня держат за идиота. Да, я люблю зверей и одиночество. Но я совсем не даун.

— О чем ты?

— Только не прикидывайся, очень тебя прошу! Будь честной! Посмотри туда!

Таня опустила голову. Рядом стояли три глиняных человечка. Они поочередно подходили, робко касались ее ноги и отступали. У одного отвалилась рука, на что он не обратил особого внимания.

— О блин! — сказала Таня тихо.

Ванька встал.

— Тебе пора, Золушка! Тебя зовут, и для тебя, похоже, не секрет, кто, — сказал он брезгливо.

— Разве ты не собираешься меня защищать?

— От кого? От глиняшек? Я не сказал бы, что они на тебя нападают, — произнес Ванька и, отвернувшись, пошел.

Таня догнала его.

— Ну уж нет! Стоп! — крикнула она. Раз ты такой умный, то пойдешь со мной! Сражайся, если ты мужчина. Отвоюй меня! Сражайся!

Ванька остановился. Медленно повернулся к ней.

— Отлично. Я иду с тобой. Если человек не может определиться с выбором сам, он отдает право выбора другому. Вполне резонно. «Девушка, вам какую колбасу взвесить? — «Какую хотите, только быстро. Я опаздываю на поезда.

— Ты не прав. Ты мне не помогаешь, — сказала Таня виновато.

— Я стараюсь. Но помогать и делать что-то за кого-то — разные вещи. Знаешь, что имеет в виду ребенок, когда говорит: Помоги мне зашнуровать ботинкиа? Он говорит: «Зашнуруй мои ботинки вместо меня, или я буду орать и биться головой о мебель! Хорошо, идем! — произнес Ванька нетерпеливо.

Невесть откуда взявшиеся глиняные человечки — их было уже десятка два, не меньше! — приплясывали у Таниных ног. Таня сунула руку в карман и обнаружила, что у той глиняшки, что была в кармане, отломилась голова. Ага, вот в чем дело! Магия, наложенная на человечка, после его уничтожения высвободилась и налепила массу глиняшек по своему образу и подобию. Правда, новые глиняшки получились немыми.

Таня осмотрелась. Франциска и Вацлава — двух патентованных идиотов из Магщества — не было видно. Пробурчав заклинание временной невидимости, Таня отправилась за шеренгой человечков. Ванька — с ней.

Точно в танце, человечки быстро шли вперед. Изредка тот из них, что двигался во главе цепи, останавливался и, покачнувшись, падал лицом вперед, превращаясь в тонкий слой глиняного праха. Его место тотчас занимал следующий. Когда они, наконец, добрались до лестницы, из двадцати человечков осталось не больше дюжины. Потери, понесенные на лестнице, были куда значи тельнее. Почти на каждой ступени кто-то из человечков терял руку, ногу или голову.

Не доходя до преподавательского этажа, человечки внезапно свернули влево. Таня была удивлена. Ей всегда казалось, что там тупик. Неудачный строительный аппендикс, который используется, чтобы складировать там старые парты, кости мелких динозавров для учебного оживления и всякий хлам для организации учебного процесса.

Последний из глиняных человечков добрался до глухой стены, повернулся к Тане, поднес руки к груди, поклонился с театральным страдальчеством и рассыпался. Пробравшись между старыми партами и диаграммами, которые демонстрировали рост температур магических искр в дружелюбной и недружелюбной среде, Таня подошла к стене и отодвинула щиты. Стена была каменной, глухой. Таня оглянулась на Ваньку. Действие невидимого заклинания заканчивалось. Ванька, стоявший рядом, уже начинал мерцать. Его тело казалось еще прозрачным, как у призрака, однако вполне осязаемым. Таня поняла, что и с ней происходит то же самое.

— Ну! Чего стоим, кого ждем? — сказал Ванька мрачно.

Таня поняла, что и с ней происходит то же самое.

— Ну! Чего стоим, кого ждем? — сказал Ванька мрачно.

Таня произнесла несколько заклинаний, которые должны были искать скрытые проходы, одна ко ни одно из них не сработало.

— Не получается! Тут ничего нет! — воскликнула Таня.

Здесь ждут не гостей, а одного-единственного гостя. Точнее, гостью, — сказал Ванька. — Все, что нужно сделать гостье, — постучаться. Можешь не сомневаться — ей откроют.

Не церемонясь, он схватил Таню за запястье и коснулся ее перстнем стены. В тот же миг в каменной кладке материализовалась дверь. Она была низкой, дощатой. Таня, пригнувшись, прошла внутрь. Следом за ней Ванька. дверь закрылась за ними и вновь стала стеной. Они стояли в темноте. Пахло затхлой сыростью.

— Эй! — окликнула Таня нервно.

Внезапно в шаге от нее возник светящийся круг. В пятне света Таня увидела Бейбарсова. Он сидел на полу, насмешливо глядел на нее, на Ваньку и молчал. На его ладони лежал плотный шар синеватого пламени. Ванька, стоявший рядом с ней, скривился и зачем-то стал дуть на руку.

Глеб наблюдал за ним с интересом, как ученый наблюдает за крысой, которой только что впрыснул в кровь яд.

— Что-то нас здесь многовато. Не хочу показаться негостеприимным, но в моей маленькой кладовке есть место только для двоих, заметил он, обращаясь к Валялкину.

— Я тебя ненавижу! — произнес Ванька тихо, но отчетливо.

— Это для меня не новость. Зачем говорить вслух то, что является очевидным? — произнес Бейбарсов снисходительно.

— Я тебя убью! — крикнул Ванька.

Глеб покачал головой.

— Не убьешь!

— Почему?

Вместо ответа Бейбарсов вытянул из воздуха длинную иглу и до половины вогнал ее себе в бедро. Ванька завопил и схватился за ногу.

— Неужели больно? — спросил Глеб участливо. — А мне, вообрази, не особо. Привык уже. Боли не надо бояться. Боль надо любить. Она ненавидит, когда ее любят, и сразу уходит к кому-то другому.

— Ты псих! — крикнул Ванька.

Он набросился на Глеба, ударил его, сбросил с ящика и стал душить. Бейбарсов не сопротивлялся и смотрел на Ваньку с интересом, чего-то ожидая. Секунд через пять Ванька внезапно посинел и упал рядом. Бейбарсов лежал на спине и хохотал.

— Придушить человека самый убедительный способ доказать ему, что он псих, Валялкин!.. Разве ты еще не понял? А твоя пардон, уже почти моя — девушка поняла. Мы с тобой теперь одно целое. Возьми дробовик, разнеси себе голову, и ты убьешь меня. Раствори себя в кислоте, мы растворимся в ней оба… А теперь прочь, осел. Я от тебя устал!

Однако Ванька не был трусом. Едва отдышавшись, он вновь ринулся на Бейбарсова, однако даже не сумел прикоснуться к нему. Глеб нетерпеливо провел по воздуху ладонью, и Ванька, закатив глаза, неподвижно растянулся на полу.

— Давай обойдемся без вопросов, ахов и охов! — сказал Бейбарсов Тане. — Твой наивный друг жив. Оп спит и видит во сне тебя. Здоровый детский сон. Если бы я убил его, то убил бы себя. Не скажу, что я боюсь смерти, но она не входит в мои ближайшие планы. Зеркало Тантала — прекрасный артефакт. Полезный.

— Это мерзко! — сказала Таня с негодованием.

— О да! Вообрази, у меня уже пятки от стыда покраснели! А использовать против меня локон Афродиты было порядочно?

— Мне казалось, ты был счастлив с Зализиной! — сказала Таня упавшим голосом.

Бейбарсов захохотал.

— С этой «поцелуй меня, а то выпью кислоты? Купи апельсинчик, а то выпрыгну в окно» Да уж, конечно. Мое счастье было бесконечным и фактически круглосуточным.

Таня, смутившись, опустила глаза.

— Я пе думала, что так будет… Зализина никак не оставляла в покое Ваньку.

Бейбарсов кивнул.

— И ты взамен решила подарить ей меня? Великодушно! Кстати, тебе не приходило в голову, что теперь у нас с Валялкиным больше общего, чем мы сами того хотим? Я ощутимо добрею. Вчера мои враги проходили совсем близко, не видя меня, а я их даже не убил. Воспитавшая меня ведьма была бы в шоке.

— Тантал в темнице Тибидохса — и ты это знаешь. Он рвется на свободу. Ты не должен был прикасаться к этому артефакту! Не исключено, что скоро умрут все. Я в том числе, — сказала Таня.

Бейбарсов покачал головой.

Нет. Танталу не нужны Жуткие Ворота. Сар данапал ошибается. Имена духов Тантал произносит лишь для того, чтобы стать сильнее. Открывать их он не станет, уверенно сказал он.

— Почему?

Потому что ему нужно нечто другое.

Бейбарсов замолчал.

— Что ему нужно? — спросила Таня.

— Ему нужно многое. Власть и все такое прочее. Но пока ему нужен я, — просто сказал Глеб.

— ТЫ?

Бейбарсов скривился, точно от зудящей боли, и коснулся пальцами лба.

— Да. С тех пор, как взял зеркало, я ощущаю его постоянно. Он у меня здесь. Днем и ночью. Чтобы победить, он должен захватить мое тело и получить мои силы. Иначе никак. Так что угроза Тибидохсу исходит не от Тантала, а от меня. Вот почему идея запереть меня в Дубодам по сути не такая и глупая.

— Ты все эти дни прятался здесь? — спросила Таня, оглядывал тесные и грязные стены кладовки.

— В разных местах. Это еще не самое плохое, — таинственно сказал Бейбарсов.

— А Франциск с Вацлавом? Как ты от них отделался?

— Самый простой способ отделаться от них — отправить прямым экспрессом в Тартар. Однако почему-то я этого не сделал.

— Но они уже часа два не следят за мной!

Естественно, Я бросил в парке тряпку, пропитав ее парой капель своей крови. У наших вампирчиков нюх на такие вещи. Пока они не найдут тряпку искать меня никто не будет.

Слишком просто!

— В этом мире вообще все просто. Стучи — откроют, проси — дадут, добивайся — получишь. Все зависит только от температуры желания. Не спускай пар в носик чайника — и давление воли станет таким сильным, что разнесет любой котел. Только дуракам свойственно все усложнять. При этом я затруднюсь назвать причину, по которой они это делают, — сказал Бейбарсов.

— Зачем ты послал за мной глиняных человечков? спросила Таня.

— Скучал, — ответил Глеб кратко.

Таня не нашлась, что сказать.

В нагрудном кармане Бейбарсова сработал зудильник.

— О! Меня предупреждают! два бычка нашли красную тряпочку! — сказал Глеб.

Когда он доставал зудильник, из кармана внезапно выпала фотокарточка. Сама не зная зачем, Таня подняла ее. На фотографии Глеб стоял рядом со светленькой, среднего роста девушкой, у которой, как показалось Тане, были грустные глаза. Фотография была обычная, лопухоидная, не оживающая. девушка и Бейбарсов стояли не слишком близко друг к другу и на снимке были лишь по грудь, однако Таня почему-то на сто процентов знала, что там, в несуществующей части фотографии, за срезом, девушка держится за карман Бейбарсова мизинцем.

Просто так держит, надеясь, что он не заметит.

Таня испытала укол ревности. Странное существо человек. Запасливое. И не нужен ей был Глеб, а теперь вот увидела девушку и терзается любопытством.

— Кто это? — спросила она.

Бейбарсов взглянул на карточку, наморщил лоб, вспоминая.

— Алена, — сказал он.

— Какая еще Алена?

— Для тебя это так важно? — удивился Бейбарсов.

— Нет.

— Ну тогда какая разница? Просто хорошая депушка.

Таня пожала плечами и протянула ему фоторафию.

— Не потеряй! — сказала она.

Глеб кивнул и спокойно спрятал фотографию в карман. Тане захотелось его пнуть. Бабник, блин! Мало ему, что Зализина квохчет на весь Тибидохс, как сбежавшая из бульона курица.

— Да ничего особенного, заурядная история, — казал Глеб. — Иду я как-то по городу Иваново и вижу стоит плотная группа старшеклассников. Человек двенадцать. Вижу: две девицы. Одна в красной куртке, другая в белой. Та, что в белой куртке — лежит на земле, а в красной — поставила ей на горло ногу и давит. Прямо две самки хмырей в третье полнолуние года!.. А остальные стоят и смотрят. Помочь никто не пытается, Я оттаскиваю девицу в красном и поднимаю ту, что на земле. Она бледная, вцепилась в меня, взгляд не фокусирует. Типичный шок. У Жанны был такой, когда старуха заставила ее делать искусственное дыхание трехнедельному мертвяку…

— И как ты поступил? — спросила Таня.

Бейбарсов пожал плечами.

— Вначале мне пришлось заняться девушкой в красном. Она рвалась и пыталась добить ту, в белом. И вообще, по-моему, плохо соображала, что делает. Адреналином мозги совсем забило.

— И как ты поступил?

— Да никак. Просто сказал ей: Я огорчен. Больше так не делай! И к ней больше не подходи!

— Так и сказал? — удивилась Таня.

— Слово в слово, — кивнул Глеб.

— Она послушалась?

— Да. И те двенадцать человек тоже послушались. Все вняли голосу разума и тихо-мирно ушли.

В глазах Бейбарсова промелькнуло нечто та кое, что Таня почти была уверена, что «уходили они бегом». При этом часто оборачиваясь и толкая друг друга.

Я почистил той девчонке куртку. Успокоил ее. Мы поболтали. Через недельку еще раз встретились. А потом она подарила мне это фото. Попросила свою подругу нас щелкнуть, — небрежно пояснил Бейбарсов.

— М-м-м… Ну да, — протянула Таня, пытаясь себе все это представить. А из-за чего они дрались?

— Я не особо вникал. По-моему, кто-то что-то про кого-то сказал. Этот кто-то еще кому-то пере дал, добавив подробностей… В общем, когда слух докатился до девицы в красном, отличить правду от вымысла было уже невозможно. По степени гуманности игра в испорченный телефон находится где-то между расчленением кошек и вывариваем в тазу человеческих черепов.

Таня пристально посмотрела на Бейбарсова.

— Ты чего-то не договариваешь! По-моему, эта светленькая… в общем, ты ей нравишься.

Глеб равнодушно покачал головой.

— Не думаю. Я не давал ей особого повода.

Таня испытала сильное желание поджарить его его шашлычным заклинанием. Проклятый эгоист! Смотрит на мир в узкую танковую щель собственных желаний. Ничего другого для него не существует. Ответственность, долг, забота о тех, кого приручил, — все это для Бейбарсова абстрактные вещи.

Ничего другого для него не существует. Ответственность, долг, забота о тех, кого приручил, — все это для Бейбарсова абстрактные вещи.

— Прекрасно! Ну а теперь, может, скажешь, чего ты хотел от меня? — спросила Таня.

Бейбарсов разжал руку. На его ладони лежал медный талисман. Жуткий африканский божок скалил треугольные зубы. Вокруг талисмана сгущалась плотная алая аура. Не слишком светлая вещица, и это еще мягко сказано…

— Возьми! — приказал Глеб.

— Зачем?

— Это я взял из жидкого зеркала. Полагаю, это единственная вещь, которая способна остановить Тантала, если он… — Бейбарсов замолчал.

Таня подумала, что едва ли не впервые видит Глеба растерянным.

— Если что?

— Неважно. Просто запомни: в случае необходимости верни этот талисман мне и постарайся, я его сразу не выбросил, — сказал Глеб, вкладывая талисман ей в руку.

Зудильник Бейбарсова вновь издал предостерегающий звук.

— Маленькие вампирчии уже на Жилом Этаже…Ванька очнется через минуту. До встречи!

Прежде чем Таня успела что-то произнести, Бейбарсов нежно погладил ладонью её щеку, большим пальцем коснулся её губ и вышел. Таня осталась одна в темной кладовке рядом с неподвижно лежащим Ванькой. Приоткрытая дверь ныла тонким жалобным голосом.

Глава 11

ИХ ВЕЛИЧЕСТВА ДУРНЕВЫ

Каждый человек имеет право на банальность.

Все хорошее в мире — семья, любовь, нравственность, долг, устои и прочее банально и потому прекрасно. В сущности, так называемая оригинальность — лишь одна из новых, ранее не обнаруженных граней банальности.
Личные записи Сарданапала Черноморова
Дядя Герман проснулся от крика. Кричала тетя Нинель.

— Халявочку убили! Он весь в крови! Он мертв!

Председатель В.А.М.П.И.Р. аккуратно отогнул одеяло, нашарил тапочки и, переставляя тощие, длинные, как циркуль, ноги, вышел в коридор. Входная дверь была открыта. На коврике лицом вниз лежал Халявий. Без пиджака, в одной белой рубашке, залитой чем-то красным. Дядя Герман присел на корточки, потрогал темное пятно, облизал палец и хмыкнул. Учитывая, что ее муж был повелителем вампиров и имел выдвигающиеся глазные зубы, тетя Нинель испытала беспокойство.

— Герман, ну что?

— Мертв он, как же. Надо меньше заливать белые рубашки красным вином. Кто его вчера пустил к манекенщицам, а? — зевая, спросил Дурнев.

— При чем тут я? Они сами его выкрали! Я все го лишь послала Халявочку в магазин за обезжиренным йогуртом! Халявочка исчез, и мне пришлось съесть за ужином двенадцать пицц! — обиделась тетя Нинель. Она обожала выставлять себя жертвой, хотя, если разобраться, никто насильно в нее пиццы не заталкивал.

Дядя Герман кивнул. Учитывая обычное его желчное состояние, в данный момент он был настроен вполне миролюбиво. Тетя Нинель наклонилась, могучей рукой сгребла оборотня за ворот и, особенно не церемонясь, втянула его в квартиру. Халявий замычал и сел.

— Кофе мне! Голова раскалывается! — простонал он.

— Сейчас как сдам в встеринарку будет тебе там и кофе, и какао, — пригрозил дядя Герман.

Халявий нагленько хихикнул.

— Не сдашь!

— Почему это? — удивился Дурнев.

— Ты и твоя жена — оба одинокие, элобные хапуги, бесконечно надоевшие друг другу. Я… ик ваш ум, честь и совесть. Вам будет без меня скучно, — сказал оборотень и на четвереньках пополз на кухню.

Тетя Нинель, ругаясь, пошла за ним. Примерно так люди ведут себя с нашкодившим котом, который после недельного отсутствия, голодный и грязный, заявляется домой. Слышно было, как она сердито ставит чайник и протыкает большим пальцем чпокнувшую фольгу на новой кофейной банке.

— А ведь, правда, без него было бы тоскливо! — подумал дядя Герман и подошел к окну. Внизу задыхалась в пробках газовая и нефтяная столица мира, сама уже превращенная машинами в газовую камеру. По Рублевке нескончаемым потоком ползли деньги, два хилых деревца у подъезда обреченно изображали осень. Некоторое количество желтеющей травы под ними намекало, что где то далеко, возможно, существует еще природа.

— Все бросить и рвануть в Трансильванию! Там хорошо, там готично, там вампирки с зелеными глазами пьют свекольный сок за эдравие наследника дракулы! вполголоса произнес дядя Герман.

Последнее время мысли о Трансильвании посещали его все чаще. Москва смертельно надоела. Жена тоже надоела, душа смутно требовала перемен.

Халявий выпил кофе и мало-помалу стал похож если не на человека, то хотя бы на что-то отдаленно его напоминающее. Тетя Нинель, продолжавшая ругать его за аморальное поведение, мыслетно позавтракала (полтора килограмма обезжиренного творога, половинка индейки и ананас) и отправилась звонить Пипе. Разговоры с дочерью по зудильнику были нужны ей как воздух. Говоря глобально, еда и Пипа это все, на чем сосредоточилась теперь жизнь тети Нинели. Не будь у нее дочери и пищеварения — этих двух могучих якорей бытия, шут ее знает, чем бы она еще занялась. Разве что японской борьбой сумо.

Изредка до дяди Германа доносились обрывки разговора тети Нинели с дочерью.

— Ну как ты?

— Нормуль.

— Правда, нормуль? А голос почему такой? — допытывалась тетя Нинель.

— Нормальный голос.

— Я знаю, когда у тебя нормальный голос, а когда нет! Не ври матери! Если будешь вратъ матери, тебе будут вратъ твои дети! — напирала тетя Нинель.

— Мам, отстань! У меня не будет детей!

Но тетя Нинель не отставала.

— Как у тебя с Геной? — интересовалась она.

— Да никак.

— Совсем никак?

— Надоел он мне хуже горькой редьки, тормоз этот. Скажешь ему: «Сиди» — сидит. Скажешь: «Вставай» — встает. Нет, чтобы топнул на меня ногой, как мужик! — пожаловалась Пипа.

Дядя Герман усмехнулся. Хотел бы он увидеть того, кто топнет ногой на его дочь. Разве что у не го заведется совсем уже лишняя нога.

Предвидя новые расспросы, Пипа решила сменить тему.

— Мамуля, ты как-то очень уж растолстела. Может, тебе тоже сесть на диету? Я похудела на три килограмма за две недели. Теперь на мне почти уже застегиваются розовые брючки.

— Погоди! Это те розовые брючки, о которых ты говорила, что они тебе велики? — прозрела тетя Нинель.

Герман Дурнев зажал пальцами уши. Слушать эту семейную болтовню у него не было никаких внутренних сил.

Халявий явился к дяде Герману с шахматной доской и предложил сыграть. Тот от нечего делать согласился, зная, что играет втрое лучше. Пользуясь тем, что мысли дядя Германа были далеко от шахмат, Халявий последовательно украл у него ферзя, ладью, двух коней и пешки. В конце из всех фигур у председателя В.А.М.П.И.Р. остался только король.

— Братик, а братик! Кажется, тебе скоро мат! — заявил Халявий.

Дурнев сердито взглянул на доску.

— Ну что, братик, капут тебе, а? дядя Герман молча сунул руку под кресло, по шарил и извлек двустволку с лепажевскими стволами.

Отличная двустволка. 1870 год, со свежей гравировкой: «Отцу-командиру от благодарно го по гроб человечества» Слова «по гроб» вы резаны с какими-то особенными завитушками — вроде как с намеком.

Достав двустволку, дурнев молча прицелился Халявию в грудь. Оборотень встал на корточки и зорким глазом заглянул в дуло.

— Дробь какая? Серебро, что ли? спросил он подозрительно.

— Оно самое, — заверил его Дурнев.

Халявий вздохнул, посмотрел на доску.

— С тобой нечестно играть, братик! Ты все время хочешь выигрывать. Ну так и быть, уговорил! Сдаюсь я!

В гостиную ворвалась тетя Нинель, только что закончившая разговаривать с Пипой.

— Герман! Ты вот тут сидишь жизни радуешься, а у твоего единственного дитяти совсем с головкой разладилось!

Глава В.А.М.П.И.Р. озабоченно посмотрел на жену и спрятал двустволку. Дядя Герман жил на свете долго и давно уяснил одну вещь: женщины вечно создают проблему из того, что проблемой не является, и, напротив, в упор не способны предвидеть реальные сложности.

— Это наследственное, — сказал он.

— Да, по твоей линии, — заявила тетя Нинель.

— Конечно, по моей, — мирно согласился Дурнев.

— Пипа вылитая ты! Никогда не видела ребенка, который так сильно был бы похож на отца!

— Это я уже давно понял. Особенно мизинцы на ногах, — язвительно согласился дурнев.

Халявий встал на четвереньки и захихикал. Хихиканье его походило на лай. Сказывалось завтрашнее полнолуние. Тетя Нинель выразительно посмотрела на него, и лай смолк.

— Я имела в виду не внешность. Пипа похожа на тебя характером! Она такая же целеустреная и энергичная! — сказала тетя Нинель.

Несмотря на внешнюю толстокожесть, она не была дурой. На сей раз дядя Герман проглотил наживку вместе с крючком, леской, удочкой и рыболовом. да… гм… ну это мы еще посмотрим, — буркнул он, краснея от счастья.

— Пипочка жаловалась мне на жизнь! — продолжала тетя Нинель. Никто не ценит ее выдающихся душевных качеств. Только этот парень, как его? Длинный такой, плечистый… Похож па тот венский шкаф, который ты отказался у мне на аукционе.

— Бульонов, — ревниво сказал дядя Герман. — уголовный элемент! я пробивал его по нашей базе. Двоюродный брат его деда сидел два года за хищение собачьей будки и трех лопат. Его мама списывала на экзаменах и подделала подпись в зачетке! Клянусь Трансильванией, этот негодяй не получит Пипы, пока я жив!

Тетя Нинель хмыкнула.

— На твоем месте я не провоцировала бы дочь.

— Почему?

— Интуитивная магия — штука неприятная. Человек не хочет ничего дурного. Он просто начинает злиться и раз! Там, где только что был собеседник, на стуле сидит кусок фарша…

— Поднимет руку на родного отца?

— Просто не мешай своей дочери встречаться, с кем она хочет, и все дела. другое дело, что хочет она встречаться со всеми, а получается только с Бульоновым. Ну да жизнь есть жизнь. Не все можется, что хочется. Я тебя тоже не от хорошей жизни взяла, — философски сказала тетя Нинель.

Дядя Герман поперхнулся. Он и тетя Нипель были странной парочкой. Когда кипела тетя Нинель — дядя Герман бывал сух, как вобла. Зато когда кипел дядя Герман, тетя Нинель лишь пожимала плечами.

— Наша Пипочка сейчас в возрасте, когда человеку все в себе последовательно не нравится: уши, нос, глаза, волосы, голос, — продолжала тетя Нинель.

— Наша Пипочка сейчас в возрасте, когда человеку все в себе последовательно не нравится: уши, нос, глаза, волосы, голос, — продолжала тетя Нинель.

— И когда заканчивается этот возраст? — спросил дурнев.

— А он не заканчивается. Просто человек находит себе другого человека, ну типа как я нашла тебя, и переносит свое недовольство на него. Я, мол, само совершенство, а эта скотина мне жизнь заела, — отрубила его жена.

Дядя Герман негодующе замычал. Халявий снова хотел залаять, но, видя, что хозяева не в духе, побоялся подавиться зубами. Тогда Халявий сунул мизинец в нос, провернул его по часовой стрелке и на паркетном полу написал: «Хи-хи!». Проделал он все так быстро, что это скромное проявление творческой натуры так никем и не было замечено.

— Скоро драконбольный матч. Пипа хочет полетный комбинезон из кожи вепря с символикой сборной мира, — добавила тетя Нинель.

— Она что, играет? — испугался дядя Герман.

— Нет. Что она, больная? Но она будет среди зрителей и не хочет выглядеть как бомжиха. Опять же — ей надо поддержать команду.

Дядя Герман едва скрыл улыбку. Что, интерес но, у его жены в голове? Устройство для самообмана? Можно подумать, созерцание Пенелопы в комбинезоне из кожи вепря приведет команду в состояние экстаза и автоматически гарантирует победу.

— Хорошо. Комбинезон так комбинезон. А как там Танька?

— С каких это пор тебя волнует судьба Гроттер? — нахмурилась тетя Нинель.

— С тех пор, как я выковал ей железный характер! Я понимаю, что это звучит смешно, но на самом деле девчонка многим нам обязана! Спартанское детство, полное лишений, — лучший билет в жизнь, который могут дать любящие родители! Вот твоя Пипа не спала в лоджии, и что теперь? Бульоны на уме, супчики в желудке! — сказал Дурнев укоризненно.

— Хм… Танька… Что же она говорила про Таньку? Ага, Танька тренируется как безумная. Спит по два часа в день. Ходит с синими кругами под глазами. Встречается с парнем с дурацкой фамилией Моталкин, что ли?

— Идиотская фамилия! Просто тупая! — сказал счастливый обладатель фамилии Дурнев.

Его супруга кивнула.

— Вот и мне так кажется… Ага, и еще новость. Пипа в шоке! Магщество завезло в подвал Тибидохса призрак некромага. Он повторяет имена загробных духов. В школе происходит невесть что. Светлые заклинания срабатывают с перебоями, а темные с удвоенной силой.

— Так пусть попросят этот призрак заткнуться! — предложил дядя Герман.

— Они просят. Он не хочет.

— Пусть заткнут его силой! Всему надо учить! — удивился глава всех вампиров.

— Герман, ты правда такой умный? Или все твои лучшие качества проявляются исключительно дома? — вкрадчиво спросила тетя Нинель.

Дурнев пошевелил тонкими губами. Его быстый ум состыковывал факты.

— Дней пять назад мне позвонил Малюта Скуратофф. Довольно неожиданно, среди ночи. Похожеже, мне стоило серьезнее отнестись к его звонку.

— И что он говорил?

— Странные вещи. Я, честно говоря, подумал, не хлебнул ли он крови нарика. У вампиров это случается. Прокусят не ту артерию, напьются чего не надо, а потом их долго глючит, — задумчиво сказал Дурнев.

— Он тебе что-то предлагал? — спросила тетя Нинель. Ей было хорошо известно, что Скуратофф ничего не делает просто так.

— Да.

— Да. Предложение было довольно смелое. Я отказался.

— Какое именно?

Дядя Герман смутился.

— Он хотел прислать вампира, который загрыз бы сперва тебя, а затем меня. Ну, чтобы мы превратились в живых мертвецов. Ну, то есть в вампиров — атуралов, — пояснил он.

— ЧТО??? Он что, спятил? С головкой рассорился? — крикнула тетя Нинель.

— Я спросил его о том же самом.

— А он что?

— Скуратофф сказал, что хорошо ко мне относится и предлагает это в наших же интересах. «Мёртвым, — сказал он, — скоро будет быть выгоднее, чем живым».

Тетя Нинель нахмурилась.

— Ты думаешь, он что-то пронюхал? И это связано с некромагом в подвале?

— Я ничего не думаю, — сказал дурнев. — однако если меня укусит сам Малюта или кто-то из его ставленников, я навеки стану их шестеркой!

Право первого укуса и все такое! Ну, уж нет! Наследник графа Дракулы никогда не падет так низко! Скорее уж он сам всех перекусает!

Глава 12

РАВНОЕ НЕРАВЕНСТВО

Мне порой приходит на ум, что люди устроены как рояли. У всех — мудрых и глупых, великих и жалких, нравственно прекрасных и нравственно уродливых эмоциональные клавиши расположены в одних и тех же местах. Все различие — в глубине и качестве звучания.
Личные записи Сарданапала Черноморова
— Спешка нужна только при ловле блох. Тише едешь — дальше будешь. Реstina Iente. (торопись медленно. лат.) Festinatio tarda est (Торопливость задерживает (лат.). Квинт Курций. История Александра). Величайшие умы рождали эти гениальные истины, чтобы куча ленивых болванов оправдывала ими собственное безделье! Веселая избыточность движений — вот мой девиз! Не помню, кто из великих это сказал! Вполне возможно, что это был я! — с пафосом произнес Ягун.

Таил с улыбкой оглянулась на него.

— Встань с моей кровати! Ты валяешься целый день! — сказала она.

Ягун оскорбился.

— Я не валяюсь! Я набираюсь сил перед завтрашним матчем!

— Тебя что, выпускают на поле?

— Я буду комментировать! Думаешь, болтать без остановки три-четыре часа подряд — легко? Скажи — легко? Я, может, молчун в душе! Может, я наступаю на горло своей внутренней застенчивости! — возмутился Ягун.

Таня отложила канифоль. Для контрабаса канифоль должна быть иная, нежели для скрипки. Густая, вязкая. Иначе сцепление смычка со струнами будет недостаточным. Если натереть скрипичной, о многих фигурах высшего пилотажа можно забыть.

Ягун наконец встал с кровати и от нечего делать стал крутить в руках зудильник. На его поцарапанном дне замелькали фигуры.

— Эта, с позволения сказать, дама… Эта, если можно так выразиться, девица… Это, да не изменит мне память, существо… — произносил негодую щий голос трудпоопределимого пола. То ли высокий мужской, то ли низковатый женский.

Ягун поморщился и смахнул изображение с зудильника.

Скучно, сестры! Это мы уже слышали. Крутят одно и то же, сказал он капризно.

— А я не слышала. О чем это?

— Тренер сборной невидимок комментирует свое участие в игре, — пояснил Ягун.

— А-а, ясно… Гурий еще не прилетел?

— Вроде вечером должен. По Тибидохсу со вчерашней ночи шастают толпы журналюг и в отсутствие Гурия снимают всякую ерунду: стены, мебель, Верку Попугаеву.

Вроде как не теряют времени даром. Тарарах дал двенадцать интервью. Сарданапал — пятнадцать. Поклепа двадцать раз отказался поцеловать перед камерой русалку. Сколько раз Соловей указал журналистам на дверь — вообще не поддается исчислению.

— У дракоибольного поля нет двери.

— А, ну да… Ну да, это я так, для красного словца. Соловей же выражается более определенно. Один из журналюг — рыженький такой, зубастенький, похож па делового суслика — обошел все блокировки и пролез в кабинет к Медузии в ее отсутствие. Вообрази, Медузия возвращается, а этот деловой роется в ее личных бумагах! — насплетничал играющий комментатор.

— О нет! И как он? — с беспокойством спросила Таня.

Ягун выдержал драматическую паузу.

— Бабуся настроена оптимистично. У парня хорошие шансы. Примерно через год он перестанет биться головой об пол, когда встретит женщину. Любую рыжую женщину, я имею в виду. Еще через два года с лица исчезнут все фурункулы. Что же касается волос, то каменные волосы — это, в сущности, довольно оригинально. Всегда есть тема для разговора с незнакомыми людьми.

— Ягун, прекращай издеваться! Тебе что, его не жалко?

— Не-а. Мне жалко того дуралея, что поднял слетевший с плеч Великой Зуби шарфик.

— И?..

— Готфрид Бульонский обещает больше не ревновать. Копье у него уже отобрали… — сказал Ягун, созерцая в зеркале свою жизнерадостную физиономию.

В дверь постучали. Заглянул Тарарах.

— Привет, Тань! Ваньки тут нет? — спросил он.

— Нет. А что такое?

— Саблезубому тигру надо из лапы вытащить занозу и обработать там все. Здоровенная такая заноза. Нагноение, воспаление лимфоузла и всякие прочие радости. А тигр буйный — один к нему не сунешься, — пояснил Тарарах.

— Я могу помочь! — вызвалась Таня. — Есть прекрасное заклинание третьего уровня сложности — Держихапкус. С его помощью трехлетняя девочка может жонглировать бегемотами. А занозы лечатся заклинанием второго уровня — Гидрохлорокарбонапюнитросульфамицинум! Единст енное условие — заклинание надо повторять в течение десяти минут. Одна ошибка — и на месте сантиметровой занозы появится метровая.

Тарарах невнимательно кивнул. К высшей вегеринарной магии он относился с пренебрежением фельдшера, который раз и навсегда уяснил для себя, что все болезни, которые не лечатся антиобиотиками, либо смертельны, либо пациент их выдумал.

— Угу-угу… Но я уж лучше как-нибудь по старинке. Ну, я помчался! Появится Ванька — скажи, что я его ищу!

— Обязательно! — пообещала Таня. дверь закрылась.

— Он не верит в ветеринарную науку! У него сознание медбрата! Зеленкой помазал, плюнул, дунул и пошел! Где полостные операции? Где пересадка внутренних органов от кентавра пегасам? Где клонирование клеток печени заклинанием Ещеухнемс! Сплошная рутина! — сказала Таня с обидой.

— Ну звери-то у него выздоравливают. Чего тебе еще надо? — сказал Ягун.

— Мне — ничего! — произнесла Таня и тотчас поняла что ляпнула чушь.

— Ну и прекрасно! Тогда не дуйся и вынь ноги из супа. Мешать проще поварешкой, — ответил Ягун философски.

— до аспирантуры Тарарах лучше ко мне относился!

— Ничего подобного! Тарарах умчался, потому что переживает из-за тигра. Саблезубые тигры — его единственная слабость после дубин и губной гармошки.

— Что ты несешь, Ягун? Какая гармошка?

— Неважно. Просто деталь. Буйство фантазии. А после тигра он будет переживать из-за пегаса, сфинкса, вепря или кого-нибудь еще. В игре в заботу нет финального свистка.

— А почему он не захотел, чтобы я ему помогла?

— Фиг его знает почему. Может, считает этот твой Держихапкус садистским заклинанием? Зеленка полезнее всего аптечного киоска, если применить ее вовремя. А может, и это более вероятно, Тарарах просто дорвался до Ваньки. Тебя-то он каждый день видит, а по Ваньке скучал. Я вчера слышал, как он просил бабусю телепортировать к Ваньке в избушку пару толковых домовых в помощь тому, что уже есть. Они там и за жеребенком проследят, и за хозяйством, — авторитетно сказал Ягун.

Поняв, что хочет есть, хотя завтрак с обедом позади, а ужин впереди, Таня вышла в коридор. В Зале Двух Стихий всегда можно было разжиться съестным, разумеется, если найти общий язык с молодцами из ларца. Учитывая, что они были фанаты драконбола, у Тани с этим проблем не возникало. Однако до Зала Двух Стихий Тане добраться не удалось. В гостиной светлых к ней подскочили четыре журналиста. В руках — блокнотики. В глазах — преувеличенный интерес. Таню ослепили фотовспышки.

— Ждете ли вы Пуппера? В каких вы с ним отношениях?

— Не боитесь неконтролируемой ревности со стороны Джейн Петуiпкофф? Как известно, Джейн грозила облить вас кислотой…

— Ваши прогнозы по поводу завтрашнего матча? С каким счетом сборная вечности разгромит сборную мира? Сможете ли вы забить их дракону хотя бы один мяч?

— Целовались ли вы когда-нибудь с Пуппером? Ваши ощущения?

— Лучше не бывает. Отстаньте от меня! — раздраженно крикнула Таня.

Журналисты не отставали. Тогда Таня произнесла: «Шухериус!» и выпустила зеленую искру.

Коридор заволокло едким дымом. Воспользовавшись дымовой завесой, Таня попыталась оторваться от погони. Журналисты, сумев как-то определиться, в какую сторону она Движется, ломанулись следом. Понимая, что дым сейчас рассеется, Таня метнулась к стене и, нашарив первую попавшуюся дверь, толкнула ее.

Ей повезло. Она оказалась открыта. Ворвавшись в комнату, Таня поспешно захлопнула дверь. Повернулась, откашливая дым, и встретилась с удивленными взглядами Шурасика и Ленки Свеколт.

— Привет! Я тут это… в общем… сложно объяснить… — запуталась в словах Таня.

— Ничего объяснять не надо. Приветствую тебя, Татьяна! Рад, что у тебя нашлось время навестить наши скромные пенаты. Даже если визит связан с форс-мажором! — с обычной важностью произнес Шурасик.

Свеколт ничего не сказала, хотя в ее глазах определенно плясали лукавые искорки. Тане вдруг показалось, что Ленка что-то знает о Глебе. Даже почти наверняка знает, хотя спрашивать бесполезно. Некромаги, разделившие один дар, будут прикрывать друг друга до последнего.

— Хорошо, что ты пришла! Ты нас рассудишь! — продолжал Шурасик. — Видишь ли, мы с Еленой как раз спорили. Я утверждал, что наибезобломнейший способ достигнуть результата со стоит в том, чтобы изначально, на стадии, так сказать, зарождения, исключить все обломообразущие факторы. Ты улавливаешь мою мысль?

— Улавливаю. Хотя ни слова не поняла, — сказала Таня, прикладываясь к дверям ухом.

Похоже, журналисты еще не ушли и паслись где-то неподалеку.

— Скажу проще. Мы спорили, мешают препятствия любви или не мешают? Мой тезис: препятствия разжигают любовь, но лишь в том случае, если не являются непреодолимыми. Понимаешь?

— Более или менее.

Понимаешь?

— Более или менее. А если препятствия непреодолимы? — Таня посмотрела на Свеколт.

Ленка провела по воздуху пальцем, рисуя не что вроде огонька. На краткий миг Тане почуди лось, что огонек действительно вспыхнул. Слабое, голубоватое пламя…

— Поясню. По мнению Шурасика, если препятствия непреодолимы, в большинстве случаев любовь угасает, — сказала Ленка.

— А что утверждаешь ты? — спросила Таня не громко. Теперь она была уверена, что этот разговор неслучаен.

— Я утверждаю, что старая любовь не уходит, а откладывается в резервную копилку.

— Резервная копилка — это как? — спросила Таня. Она не слишком сильна была в абстракциях.

Свеколт удивленно подняла бровь. Тане сразу вспомнился Глеб. Только некромаги способны вскинуть бровь так, чтобы после вместе с бровью опустить весь мир.

— Резервная копилка — недосягаемая мечта, к когорой мы возвращаемся, когда нуждаемся в самоуспокоении. Ну, скажем, домохозяйка Зина Букина может любить своего мужа и одновременно быть влюбленной в американского актера Джека Смита. Ссорясь с мужем два раза в месяц по заранее составленному расписанию, она будет запираться в ванной и думать: «Ах, Джек! Как я не несчастна!» — сказала Свеколт.

— Какого еще Джека Смита? В прошлый раз Зина Букина у тебя была влюблена в некромага! — наивно сказал Шурасик.

Таня резко повернулась. Свеколт прикусила язычок и слегка покраснела.

— Это не суть важно, — продолжила она торопливо. — И вообще в область чувств, Шурасик, тебе лучше не лезтъ. Если, конечно, это не размножение табуреток в столярном цехе. Что такое любовь и чем она отличается от нежности? От страсти, от инстинкта? А ненависть — от обиды или затянувшегося раздражения? А дружба — от внимательности? Все это туманно и спорно. Эталонных чувств не существует в принципе. Все чувства — штучная работа.

— Угу, — согласилась Таня.

Свеколт на минуту задумалась. В воздухе повис вопрос, принимавший все более осязательные контуры. И Ленка решилась.

— Шурасик, э-э… дорогой, нам надо поговорить с Таней! — произнесла она мягко.

— Я не против! Говори! — великодушно согласился Шурасик.

— На — это мне и Тане. Вдвоем, без посторонних ушей, — сказала Свеколт еще нежнее. — Но если ты не хочешь уходить, ничего страшного. Ложись на диван. Нет, подушка не нужна!.. Я по гружу тебя в кому.

— Меня? — встревожился Шурасик.

— Да, милый. Замедлю работу сердца, отключу мозг, эрачки не будут реагировать на свет. А после я вновь запущу твое сердце и мозг. Мы зовем это: «временный поцелуй смерти»

Шурасик вскочил.

— Не надо поцелуев! Я не в настроении! Я как раз собирался навестить в магпупкте Жикина!

— Чудно, милый! Передавай ему привет!

— А как там Жикин? — спросила Таня.

Шурасик остановился.

— Все еще на магэйфорине. Ягге постепенно снижает дозу, но непонятно, сумеет ли он жить вообще без осиных гнезд, — авторитетно сказал он.

— Но шанс-то есть?

Шурасик кивнул.

— Я уверен, что Ягге его вытащит. Физически, во всяком случае. Вправить же Жорику мозги будет гораздо сложнее. Из крыши, которую срывало однажды, в следующий раз саморезики выкручиваются вдвое быстрее.

Он накинул пиджак, благосклонно кивнул Тане и направился к двери.

Было слышно, как за двери на него набросились журналисты и стали расспрашивать, что испытывает человек, встречающийся с некромагом. Шурасик принялся мноословно и охотно говорить про творческое общение и самопознание, чем совершенно усыпил бедных журналистов, которым нужны были более внятные сенсации.

— О чем ты хотела поговорить? О Глебе? — спросила Таня нетерпеливо.

— Тихо! Пока рано! Надо все проверить! — резко сказала Свеколт.

Она закрыла ладонями глаза и сквозь ладони внимательно посмотрела на Таню. На ладонях проступили два красных пятна, напоминавших глаза. Это было жутко — Ленка разглядывала ее через собственную кровь и плоть. Таня была смущена. Как светлый маг, она не любила таких вещей. Длилось все, однако, недолго. Свеколт отняла от глаз руки. Поднесла палец к губам и, достав из воздуха бронзовый нож, шагнула к Тане.

Тане стало жутко. Сразу вспомнилось все дурное, что она когда-либо слышала о некромагах. Свеколт присела на корточки, левой рукой прижала к полу Танину ступню, а правой, используя нож как рычаг, ловко отодрала от ее кармана металлическую заклепку. действуя все тем же ножом и тщательно избегая случайного прикосновения к заклепке, она брезгливо отодвинула ее к центру комнаты и раздавила каблуком. Послышался хруст. Когда Свеколт убрала ногу, Таня увидела на полу мертвое раздавленное насекомое.

— Носила джинсики в ремонт? — насмешливо спросила Ленка.

— да, отдавала домовым.

Оставляла их там, а сама отлучалась? — про должала Свеколт.

— думаешь, это домовые?

— При чем тут домовые? Кто-то взял большого шептуна, нанес на хоботок парализующий яд, заговорил на определенного человека и превратил шептуна в заклепку, Встреться ты с Глебом — а заговорили на него! — Глеб был бы укушен и временно парализован. Ну а дальше — дело техники! Подходишь на расстояние выстрела, неторопливо достаешь «Раздиратель некромагов» и… пуф!

— Франциск и Вацлав! — гневно воскликнула Таня.

— Вот видишь! А ты считала полувампиров идиотами! Никогда не следует недооценивать врага. Недооценишь — не доживешь до следующей интеллектуальной ревизии своего окружения. Счастье Глеба, что он внял… — Свеколт растерянно замолчала.

— Внял твоим советам и не встречался со мной в эти дни? Так вот, оказывается, кто им руководит? — жестко закончила за нее Таня.

Свеколт грустно покачала головой.

— Глебом нельзя руководить. Его можно сдерживать, но недолго. Он страстен и эмоционален. Но его страсть и эмоциональность не вырываются наружу, как у Аббатиковой, а разрушают его самого изнутри.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Я так же боюсь за Глеба, как и ты. С ним что-то происходит. Он обезумел. Бьется головой в запертую дверь, и ему плевать, что голова разлетится раньше, чем дверь откроется… И дело даже не только в тебе! Глеб решил сыграть ва-банк, — горько сказала Свеколт.

Тане показалось, она поняла, что Ленка имеет виду. Жидкое зеркало Тантала! Голос, произносящий в подвале Тибидохса имена духов хаоса. Все это не могло быть просто совпадением. Не для того ли Глеб похитил зеркало, чтобы получить недостающие части книги? Но зачем?

Дверь открылась. В комнату, задыхаясь от быстрой ходьбы, вошла Жанна Аббатикова. Мельком улыбнулась Тане и подошла к Ленке.

— Это я ее вызвала. Жанна предвидит будущее. Не сами события, а их результат. Даже не результат, а очертания… В общем, сложно объяснить. Меня беспокоит судьба Глеба, — пояснила Свеколт.

— Тогда и гадать надо Глебу!

— Нет.

Меня беспокоит судьба Глеба, — пояснила Свеколт.

— Тогда и гадать надо Глебу!

— Нет. Судьбу человека проще прочитать в глазах того, кого любит он, чем в собственных его глазах, — спокойно отвечала Ленка, подавая Абба тиковой знак.

От волнения ломая пальцы, Жанна Аббатикова подошла к Тане.

— Я дано чуствооа, Тая! Геб в бее! Мне оень аль! — быстро заговорила она, глотая согласные.

— Ну так погадай! — предложила Таня нетерпеливо.

Жанна замотала головой.

— Е моу!

— Аббатикова! Если ты не успокоишься, мы ни чего не узнаем. Разумеется, тебе надо привыкнуть к ее глазам. Настроиться, — твердо сказала Ленка.

— Настроиться на гадание? — спросила Таня.

— На глаза. Глаза как море. По ним пробегают волны. Они меняются, отражают всякий случайный предмет, всякую случайную мысль. Если не привыкнуть к собственному волнению глаз, не уловить их ритм, их непредсказуемую игру, не убрать все лишнее — ничего прочитать в глазах нельзя. Именно поэтому, Таня, ты сейчас должна лечь и ни о чем не думать.

— И ты погрузишь меня в кому? А так не можешь? — спросила Таня с неожиданным подозрением.

Ей вдруг подумалось, что если это надо будет Глебу — ну мало ли зачем! — Свеколт преспокойно отрежет ей голову. Некромаги есть некромаги. Все остальные для них чужаки.

Я могу погрузить тебя в кому, даже когда ты мчишься мимо на контрабасе и не смотришь в мою сторону, — с раздражением сказала Свеколт. — Никакой комы, разумеется. Мне нужно, чтобы ты расслабилась. Чтобы из глаз ушло все постороннее. Думай о Глебе, настройся на него, пытайся представить его себе… Ну!

Таня послушалась. Она легла на диван и попыталась думать о Глебе. Рядом стояли две некромага и терпеливо ждали. В руках у Свеколт по — прежнему оставался бронзовый нож. Таня ощущала себя нервозно.

— Когда-то Жанна была увлечена Глебом, — с улыбкой припомнила Свеколт.

Аббатикова вспыхнула.

— Чушь! сказала она.

— Разве чушь? А кто вырезал на дереве в лесу имя Глеб Кого старуха заставила за это ноче вать в гробу с полным разложенцем? Она ненавидела само звучание слова «Любовь», — продолжала Ленка.

— Это было что-то такое детское. Лес, одиночество, сумасшедшая старуха, мертвяки кругом… Мы тогда втроем были как-то ближе, жались друг к другу… — сказала Жанна.

Согласные больше не бежали из ее фраз, как крысы с корабля. Жанна успокоилась. Ее голос звучал мечтательно.

— Я знаю… — сказала Таня сонно.

Близость некромагов погружала ее в дрему. Похоже, без магии тут не обошлось. Потолок начинал медленно кружиться.

— Что знаешь? Нашу старуху? — с удивлением спросила Жанна.

— Нет. про детское наивное чувство, которое ты к нему когда-то испытывала.

— Откуда?

— Глеб говорил, кажется, — неосторожно призналась Таня.

Свеколт с беспокойством взглянула на Аббатикову. Та едва заметно побледнела.

— В самом деле? Никогда не думала, что Глеб такое трепло, — резко бросила Жанна. — А про то, что я поклялась на старухиной книге, что, если не достанусь Бейбарсову — не достанусь никому, не говорил?

— Нет.

— И про то, откуда у меня шам на запястье, тое не говоил?

— Нет.

— … от и я не скау! — отрезала Аббатикова.

— Жанна, ты опять начинаешь психовать! — сердито сказала Свеколт. — Не скажешь ты — скажу я. Особой тайны тут нет. Когда Жанна поклялась, что достанется Глебу, из старухиной книги вылезло нечто вроде щупальца с присоской. Щупальце впиявилось ей в запястье. Было довольно много крови — ну и шрам.

— А щупальце?

— Отросток снова скрылся в книге. Хотя и книгой это сложно назвать — с десяток исписанных страниц… Ну, все, Жанна, приступай! Я думаю: Она готова! — произнесла Ленка.

Она наклонилась над Таней, мягко коснулась ладонями ее висков и задержала руки, показывая, чтобы та не двигала головой. Аббатикова тоже наклонилась, обдала ее волной духов и заглянула в лаза. Это было странное ощущение. Тане показалось, будто Жанна нырнула в ее зрачки, точно ныряльщик с вышки.

«Глеб!» — подумала Таня, пытаясь представить себе Бейбарсова.

Все длилось самое большее две-три секунды. Затем Таня моргнула. Аббатикова с коротким криком выпрямилась, отшатнулась и налетела плечом об стену.

— Что там было? — спросила Свеколт.

Жанна замотала головой, всхлипнула и выбежала из комнаты. Таня и Ленка смотрели, как сквозняк шкодливо раскачивает незапертую дверь.

— Что она увидела? Что-то страшное? — спросила Таня.

— Возможно. А возможно, просто увидела не то, на что надеялась, — хладнокровно отвечала Свеколт.
* * *
Простившись с Ленкой, Таня вышла в коридор. Настроение у нее было смутное. Она думала о Ваньке, о завтрашнем матче, о Глебе, о шуршащем голосе в подвале. Человек, если разобраться, уст роен не особенно сложно. В его эмоциональных чемоданчиках помещается ровно столько эмоций (радости, горя, растерянности), сколько может поместиться, и ни на грамм больше.

Чем, скажем, отличается счастье человека, который выиграл в лотерею миллион, от счастья человека, который выиграл два миллиона? А горе девочки, у которой убежала любимая собака, от горя той же девочки, от которой убежали кошка, две собаки и хомяк, оставив ее только с канарейкой и морской свинкой? А боль человека, который обжег четыре пальца, от боли человека, который обжег три, а в четвертый всадил занозу? В общем, если нюансы и есть, то они трудноуловимы.

На лестнице Тане попался полувампир Франциск. Вид у него был запыхавшийся, точно он кого-то искал. Бородавочка на носу раскраснелась. На лысине блестели капли нота. Увидев Таню, Франциск подпрыгнул на полметра и уставился на карман с отсутствующей заклепкой.

Таня помахала ему и спокойно прошла мимо. Франциск куда-то юркнул, а пятью минутами спустя обнаружился внизу лестницы вместе с Вацлавом. Таня остановилась. Полувампиры тоже остановились и заинтересовались кладкой стен Тибидохса. Таня сделала вид, что хочет вернуться. Полувампиры мгновенно вспомнили, что что-то забыли на верху, и стали подниматься за ней. Вацлав даже хлопнул себя по лбу, чтобы всем стало понятно, какой он рассеянный.

Таня повернулась и столкнулась с ними нос к косу. Полувампиры с величайтией готовностью расступились, пропуская ее, и вновь повисли ка хвосте.

— Ф следуючий тайм возьмить твой шляпа! да, Вацлав? Ты возьмить ее или не возьмить? — нежно спросил Франциск.

«Вот придурки! Ладно, пускай таскаются за мной, если им делать нечего!» — подумала Таня и неожиданно улыбнулась. Мимолетно у нее возник план.

Таня прошла по подъемному мосту, на котором малютка Клоппик о чем-то таинственно шептался с двумя караульными циклопами, и оказалась в Тибидохском парке. День был солнечный. В начале ноября редко выдаются солнечные дни, и потому многие обитатели сырого Тибидохса выползли погреться.

День был солнечный. В начале ноября редко выдаются солнечные дни, и потому многие обитатели сырого Тибидохса выползли погреться.

Вот Пипа с Бульоном… Круглая ГIипенция катится вперед, как кегельный шар. Бульонов же тащится следом, точно человек, который хочет, но не решается попросить денег взаймы. Заметив Таню, Пипа улыбнулась ей и промчалась. У нее как раз зазвонил один из двух зудильников.

Семь-Пень-дыр стоял у мраморного бюста императора Каракаллы и озабоченно пересчитывал толстую пачку денег. Откуда у него брались деньги и куда исчезали, не знал никто. Бесконечные финансовые комбинации. Мыльные пузыри мнимого успеха, которые надуваются лишь затем, что бы лопнуть. Проходя, Таня случайно наступила Семь-Пень-дыру на ногу.

— Ой, прости! — воскликнула она.

— Не прощу! две дырки от бублика — за потерю товарного вида ботинка. Еще четыре — за ре монт. Семь дырок — временная нетрудоспособность. Шесть услуги доктора. Ты мне палец отдавила, или будешь отрицать? Отрицание по отдельному тарифу. Пять дырок — моральный ущерб. И, наконец, десять дырок — упущенная выгода! — заявил Семь-Пень-дыр и расхохотался, до вольный своей шуткой до крайности. Счастливее Семь-Пень-дыра мог быть только дикарь, у которого пещерный лен съел жену.

— А упущенная выгода это как? — не поняла Таня.

Пока я трачу свое драгоценное время на беседу с тобой, я мог бы найти клад или совершить 1iаучное открытие, которое сделало бы меня богатым! А из-за тебя я упустил выгоду! Расплачиваться сейчас будешь или возьмешь у меня деньги в долг? давай, будто я заплатил их сам себе, а с тебя идут проценты! По рукам?

— Семь-Пень-дыр, не семьпеньдырь! сказала Таня, вспоминая, как дразнили его когда-то на младших курсах.

— Не, веселое дело! Оплати хоть упущенную выгоду! А? Может, я главой Тибидохса стал бы! — возмутился Пень.

А со старым главой что будешь делать?

— С бородатым старикашкой? Ну, его! Он уже вышел в тираж. Пусть пугается со своей Горгошкой.

Таня скосила глаза.

— Повернись! — посоветовала она.

— да ну…

— А я тебе говорю: повернись! — повторила Таня.

Семь-Пень-дыр недоверчиво оглянулся. За его спиной меньше, чем в шаге, стояли Сарданапал и Медузия Горгонова. Из рук дыра медленно, как в кино, выпала пачка денег. Ветер трепал и разно сил бумажки по аллее…

Таня не стала дожидаться, чем все закончится, и пошла дальше. Машка Феклищева купала в фон тане чучело крокодила. Чучело ухало от удовольствия. Хотя не исключено, что это ухал поручик Ржевский, который, зависнув над водой, играл в утопленника. Утопленником он был классическим, раздувшимся, разве только запiкаливающе болтли вым. Другого такого демагогически настроенного утопленника не отыскалось бы и на Лысой Горе. Разве только если поискать на кладбиIце менест релей с металлоискателем.

Верка Попугаева и Дуся Пупсикова держались вместе. «Точно шерочка с машерочкой»! — поду мала Таня.

— А вот это прокол! — произнес голос рядом.

Таня увидела Ритку Шито-Крыто, которая по своему обыкновению любила пастись в чужих мыслях.

— Почему прокол?

— Их тактика ошибочна. Если Попугаева с Пупсиковой надеются с кем-нибудь познакомиться (а они этого хотят, уж я-то знаю!), пусть держатся друг от друга подальше. Пока они вместе, к ним никто не сунется. Это все равно, что атаковать танк, рядом с которым взвод пехоты, — заметила Ритка.

— Я тебя не понимаю.

— Все же ясно! Если подойдет тот, кому нравится Пугтсикова, — Попугаева из зависти порвет его, как тузик грелку.

— Все же ясно! Если подойдет тот, кому нравится Пугтсикова, — Попугаева из зависти порвет его, как тузик грелку. Если подойдут к Попугае вой — из тех же соображений это сделает Пупсикова, — сказала Ритка и исчезла, не попрощавшись. Это была ее обычная манера: она появлялась, не здороваясь, произносила что-то резкое, парадоксальное и улетучивалась.

Таня свернула в боковую аллею. На скамейке в конце аллеи сидел человек. В его позе было нечто мрачное и самоуглубленное. Перед ним на посы панной песком дорожке два купидона играли в крестики-нолики.

Таня поняла, что это Глеб. Торопливо оглянувшись на Франциска и Вацлава, которые тащились следом, как две приблудившиеся дворняжки, Таня бросилась к Глебу. Пробежала пять шагов и, лишь услышав за спиной топот своих преследователей, остановилась. На скамейке сидел Ванька.

Таня провела рукой по лицу, стирая наваждение. Безумие! Перепутать Бейбарсова с Валялкиным! Хотя так ли это нелепо, особенно теперь, когда у Бейбарсова и Ваньки единая кровеносная система судьбы?

Полувампиры, раньше Тани осознав ошибку, ломанулись в кусты.

— Франциск, тебе не кажется, что кто-то выдал желаемое за действительное? — глумливым голосом спросил из кустарника Вацлав. Таня нахмурилась. Дяденькам смешно? Что ж, подождем немного, будет еще смешнее. «Хорошо смеется тот, чья шутка не записана на пленку» — любит повторять Семь-Пень-Дыр.

Таня подошла к Ваньке. На коленях у него лежал зудильник.

— Я не знала, что ты любишь слушать зудильник, удивилась Таня.

Я тоже не знал. Но одно и то же передают уже полчаса, — процедил Ванька, избегая смотреть на нее.

— Что именно передают? — не поняла Таня. Вы слушаете обзор завтрашних газет! — точно по заказу затараторил из зудильника голос молоденькой ведьмочки. — Гурий Пугiпер прибывает вечером, чтобы принять участие в завтрашнем матче. В этой связи Таня Гроттер, бывшая пассия Гурия, сделала сенсационное признание…

— Какое еще признание? — удивленно пробур чала Таня.

— Поцелуй с Пуппером. «Лучше не бывает!»- сказала Грогггер корреспонденту «Скандаликона»… «Таня грезит наяву. «Поцелуй с Пуппером — это нечто! Я запомнила его на всю жизнь!» — поправляет «Скандаликон» журналист из «Желтых магностей» — продолжала ведьмочка.

— Чушь какая! Какое еще «нечто»? — возмутилась Таня, выхватывая у Ваньки зудильник. — Я не говорила такого бреда! Это ложь!

— А «Лучше не бывает!» говорила? — спросил Ванька.

Таня смутилась.

— Кажется, да. Но не в том смысле. Они меня достали, и я…

— Не надо. Меня не интересуют подробности! — тихо сказал Ванька, упорно вглядываясь в песок аллеи.

Таня внезапно поняла, что он так ни разу и не поднял на нее глаз.

— Почему?

— Мне страшно. Я боюсь за тебя и боюсь сам себя, — сказал Ванька и с силой метнул зудильник. Вращаясь, как летающая тарелка, зудильник скользнул над кустарником. Он летел и на лету продолжал сплетничать.

— Почему?

— Раньше сама мысль, что я могу причинить тебе боль, даже случайно, была мне отвратительна.

— А теперь?

— А теперь нет. Я способен причинить тебе боль. Поэтому уйди! И попроси уважаемого Пуп пера, равно как и еще кое-кого, держаться от меня подальше, — сквозь зубы сказал Ванька.

— Ты не прав. Я не буду ничего тебе объяснять. думай, что хочешь, — сказала Таня.

— Уходи! Я не хочу сказать или сделать что-то такое, о чем потом пожалею, — сказал Ванька.

Таня легко коснулась Ванькиных волос (он резко отстранился) и поспешила к драконьим ангарам. Шагов через пятьдесят Таня обернулась. Ваньки на скамейке не было. Он быстро шел по одной из боковых аллей.

В его движениях было что-то замкнутое, решительное. Бейбарсовское. Неожиданно Таня подумала, что у Ваньки и прежде, до истории с зеркалом, было с Глебом немало общего. С одной только разницей. Ванька мучительно боролся со своими недостатками, стремился заместить темные движения души, которые бывают у всякого, светлыми. Бейбарсову же все было безразлично. Как некромаг, он не классифицировал свои желания как светлые и темные. Он просто существовал и добивался своей цели. Идти по трупам или по ковру из ромашек — ему было все равно.

За спиной у Тани зашуршала листва. Даже не оборачиваясь, она поняла, кто это. Таня прищурилась. Пожалуй, хорошо, что эта парочка решила вывести ее из себя. Они хотят вынудить ее занервничать и искать Глеба? Прекрасно. Теперь хотя бы появился повод спустить пар.

Она прищурилась и быстро направилась к драконьим ангарам. Метров через пятьдесят перешла на бег и нырнула в кустарник. Бежала, петляла. Ветви цеплялись за одежду. Колючкой разодрало щеку. Горло сипело, как проколотая шина. Спустя минуту Таня оглянулась. Сердце маятником прыгало в груди. Так и есть! Полувампиры немного отстали, но со следа не сбились. Еще бы! Все кровососущие — действующие или завязавшие — без разницы — отлично видят тепловое излучение. Пульсация крови — великая вещь. Если ты не мертвяк — у тебя нет шансов скрыться.

Таня усмехнулась. Как раз прятаться-то она и не собиралась. Упыри разгорячены? Что ж, тем лучше. Когда кровь кипит — разум отдыхает. Подпустив Франциска и Вацлава поближе, Таня снова побежала. Правда, на этот раз не очень быстро. Погоня висела у нее на хвосте. Их разделяло теперь метра два.

Таня выскочила на открытую, посыпанную площадку перед ангарами, промчалась между джиннами, которые, как всегда, больше валялись на песочке, чем трудились, и, подбежав к главному ангару, ворота которого были открыты на треть, крикнула;

— Глеб, прячься! Скорее! За тобой гонятся! Глеб!

Ее вопль был услышан. Причем не Глебом, а именно тем, кому он и предназначался. Таню от толкнули. Крича: «Стоять! Не двигаться!», Франциск и Вацлав вломились в ангар. Тане осталось только произнести заклинание, экстренно захлопывающее ворота, и еще одно заклинание, чтобы их невозможно было открыть слишком быстро.

Готово! Франциск и Вацлав заперты в ангаре с Гоярыном, у которого всегда было свое, несколько пристрастное отношение к вампирам. Рев дракона доказал, что появление полувампиров не прошло для него незамеченным. Посмотрим, насколько Гоярын испугается «Раздирателя некромагов». Таня специально выяснила вчера у Абдуллы, что раздиратель драконам не опасен…

Блин, и после этого ее еще называют светлой!

Джинны, открыв рот, смотрели на нее.

— Это профессиональные уборщики ангаров! не такие бездельники, как вы! Не входить и не беспокоить! Если будут крики и угрозы — не обращайте внимания! Они так успокаивают драконов! — сказала она. джиннъi согласно закивали. Как все истинные лодыри, они с большим уважением относились к тому, кто делал их работу.

«А вот теперь за контрабасом и на тренировку!» — сказала себе Таня. Настроение у нее заметно улучшилось.
* * *
Таня опоздала па тренировку и была готова вкусить все радости головомойки. Заблаговременно натянув на лицо выражение крайнего раскаяния, сопряженного с преувеличенным зудом получения знаний, которое так любят опаздывающие студенты, она залетела на контрабасе на драконбольное поле.

Заблаговременно натянув на лицо выражение крайнего раскаяния, сопряженного с преувеличенным зудом получения знаний, которое так любят опаздывающие студенты, она залетела на контрабасе на драконбольное поле. По идее, уже должна была проходить разминка, однако Таня внезапно обнаружила, что в воздухе нет ни одного игрока. Все собрались на скамьях первых трех рядов вокруг Соловья. Таня поспешно снизилась, слезла с контрабаса и незаметно опустилась с краю, рядом с Эразмом Дрейфусом.

— Приветствую тебя, хорошенькое создание! — кокетливо шепнул ей Дрейфус.

Таня давно поняла, что старикан не может спокойно смотреть на молоденьких девочек. Вот уж мышиный жеребчик!

— Привет гномикам! — отвечала Таня.

Это был запрещенный удар. Эразм Дрейфус побагровел и стал нервно выщипывать шерсть на ушах.

Соловей О.Разбойник оторвался от тетради со схемами игры, мельком кивнул Тане и сказал:

— Наша сегодняшняя тренировка не будет похожа на другие. Кто знает, о чем мы будем говорить?

Краем глаза отметив, как переглянулись Энтроациокуль и Умрюк-паша, а Маланья Нефертити вдруг заинтересовалась своими ноггями, Таня поняла, что старый тренер немного ошибся в интонациях. Нельзя разговаривать с опытными профессионалами так, как говоришь с новичками. У каждого профессионала свое видение техники, свои коронки и наработки.

— Нет, — спокойно продолжал Соловей. — Я догадываюсь, о чем вы думаете, но вы ошибаетесь. О боевых двойках, маневрировании, гипнотическом воздействии двойного штопора на дракона все уже сказано. Знание у вас в крови. Завтра матч, и я уверен, что вы и так сделаете все, на что способны, — сказал Соловей.

— Так что тогда? — пробасил Умрюк-паша. Протянув через два ряда руку, он поправил коврик-циновку, лежащую на песке.

— Я хотел спросить: вы никогда не задумывались, почему сборная вечности всегда выходит победительницей?

— Эти парни соображают в драконболе, — предположил Умрюк.

— Они лучшие, — уверенно добавил Фофан Бок.

— да. Но и вы не худшие. Вы лучшее, что есть в современном драконболе.

— Мы лучшие сейчас, а они лучшие во все века. Мне не по себе, когда я думаю о завтрашнем матче. Я вся дрожу! — беспомощно закатила глазки Лизхен Херц.

Клопперд Блох ничего не сказал, но, неожиданно исчезнув в одном месте, проявился рядом с Лизхен. Должно быть, затем, чтобы оказать ей психологическую поддержку.

Соловей покачал головой.

— Это так, но не совсем. Если вы взглянете на спорт последних десятилетий, вы увидите, что достижения не стоят на месте. Совершенствуются методики тренировок, техника. Посмотрите на спортивные результаты сегодня и сто лет назад. Сегодня они гораздо выше.

— Ну и почему сборная вечности разделывает нас как гурман устрицу? — спросила Маланья.

Соловей поднял голову и посмотрел на небо.

— Отвага. Отвага и обреченность. Сборной вечности нечего терять и нечего бояться. Они поднимаются в Верхний мир только для матча. На короткие, яркие, мятежные часы. Для них это единственный глоток света и солнца за долгие годы. Время, когда они могут отдохнуть от ледяного покоя вечности. Они отрешены, они живут этими минутами. Если им нужно будет атаковать дракона в лоб и влететь в струю пламени — они сделают это, не дрогнув. Мы же, живущие здесь и сейчас, — зажравшиеся трусы. Мы обожжем себе ручку и уже летаем, закатывая глазки. Мы жалеем себя и потому проигрываем. Мы — жалкие ничтожества, страшащиеся утратить свои телесные мешки. Сохранить плоты для нас важнее, чем победить.

дракон бол для нас значит МНОГО. А он должен значить ВСЕ. Только в этом случае у нас появится шанс.

Старый тренер бросал фразы, точно пощечины. Отрывисто, резко, сердито. Энтроациокуль желтела, Умрюк-паша кусал губы, Рамапапа щипал струны лютни. У Маланьи Нефертити раздувались ноздри. Похоже, Соловей сумел-таки задеть за живое и этих матерых профессионалов.

— Вопросы? — произнес Соловей.

Эразм Дрейфус перестал ощипывать уши и занялся растительностью, торчащей из носа. Таня предположила, что сегодня у Дрейфуса день эпиляции, который у каждого уважающего себя гнома (равно как и у полугнома, типагнома и подгиомника) наступает примерно дважды в десятилетие.

— Есть, — сказал Дрейфус, мимолетно поднося руку ко рту и чем-то загадочно чавкая. — Наш дракон и их дракон. Что вы можете сказать по этому поводу, Одихмантьевич? Классификация, сопоставление, перспективы?

Соловей молчал.

— Я хочу понять, кто будет нашими воротами. Кто будет их драконом, мы не знаем. Точно не Змиулан. Он пропустил мяч. С точки зрения совершенства вечности, Змиулан отыгранная карта, как и Лео Гроттер, — продолжал Эразм Дрейфус.

Таня ощутила, что у нее раскаляется перстень. Все, сейчас этот гномик доиграется! Белоснежка получит его заказной бандеролью в мумифицированном виде. Чудесный экспонат в чучельную кол лекцию гномиков, которую собирает эта особа, бледная, томная и эксцентричная дама, обожающая носить дорогие перстни, хлестать по щекам служанок и хрустеть пальцами. Средний читатель представляет себе Белоснежку юной принцессой, вечным ребенком со смехом, как звон колокольчика. Ну да что поделаешь? Обычные пиар-игры.

Теперь на Соловья смотрел не только Дрейфус. Энтроациокуль, Рамапапа, Клопперд Блох… Все молчали и ждали. Старый тренер закрыл свой единственный глаз и секунд десять просидел, шевеля губами. Заметно было, что он колеблется. Таня догадалась, что окончательное решение до сих пор не принято.

Рада быстро восстанавливалась. Когда она вы дыхала пламя, Тане всякий раз казалось, что магическая защита поля не выдержит. Ослепительная струя пересекала поле, врезалась в купол и разбрызгивалась рекой огня. Сомнений нет — зрителей ждут острые ощущения. Но все же сомнения у Соловья оставались. Гоярын — старый конь, который борозды не испортит. С другой стороны, ожидать от него чудес уже не приходится. Рада же может оказаться козырной картой, а может, и пустым местом.

Хорошо ли заросла ее рана? Выдержит ли дракониха длинный матч? Дважды или трижды, отменяя ночные тренировки, Соловей лично гонял Раду над океаном, испытывая ее выносливость.

Наконец Соловей тряхнул головой и встал.

— Хорошо! — сказал он решительно. — Тот, кто струсил, проиграл еще до боя! Танька, Маланья! Пусть ангарные джинны выпустят Раду!

Глава нетривадцатая

ДЕСЯТЫЙ ИГРОК СБОРНОЙ ВЕЧНОСТИ

Шум толпы был заглушен треском пылесоса. С центра поля, с островка безопасности, резко стартовал Ягун. Он взвился под КУПОЛ и повис на своей безумно громкой машине, с которой для увеличения мощности был снят глушитель. Обычно Ягун комментировал с трибун, однако на этот раз получил у академика разрешение находиться на поле. Правда, Сарданапал запретил ему даже близко подлетать к мячу. В конце концов, в состав сборной мира Ягун включен не был.

— Театр полон! Ложи блещут! Пушкин уже умер, и можно безопасно тырить у него фразы! С вами знаменитый Баб-Ягун! Тишина, господа, тишина! Я, как курица, стесняюсь нестись… в смысле нести чушь, в таком людном и шумном обществе!.. О, вот и долгожданная тишина! десять тысяч глаз… э-э… пардон, забыл умножить!.. двадцать тысяч глаз… тьфу… десять тысяч пар глаз устремлены на поле, где никто пока не появился, кроме моей скромной персоны и парочки никому не нужных арбиторов, которых все равно сожрут в первые же двадцать минут матча… Э-э, не надо так смотреть на меня! У меня не черный рот! Просто я знаю, как это обычно бывает.

Статистика, друзья мои, великая наука! Недаром враг рода человеческого выдумал ее где-то после пьянства, но перед гильотиной!

Ягун развернул пылесос и медленно полетел вдоль защиты драконбольного поля.

— Подумать только! Лечу и млею! На гостевой трибуне собралась вся знать! Все шишки мировой магии висят на одной елке! Жмутся на одной скамеечке, как наказанные детки в садике! Маг Тиш тря с тремя любимыми женами и одной нелюбимой. Эту взяли за компанию, чтобы она не нарезала дома ковры ножницами! Смотри, Тиштря, сыпанет она тебе когда-нибудь яду в кофе, когда ты попросишь еще одну ложечку сахара! Вес смертник Кощеев — любитель молоденьких Василис и выдержанного вина. Причем вино он с каждым годом ценит все больше, а василисков (хи — хи!) — все меньше… Спокойно, Бессмертник, не пунцовейте носиком! Я же клоун, а на клоуна грех сердиться!

А вот и Веня Вий, или как его иногда дразнят: «дядя-открой-глазки.» Мое почтение! Рядом Грызиана Припятская — роковая дама с экрана зудильника. А вот и Графин Калиостров! Хотя какой там Графин! Рюмашка, не больше! Примазавшаяся к знати пузатая мелочь, которую держат, чтобы было кому бегать за водкой! Элита, она ж не может послать кого попало! Ей нужны шестерки, которые выглядят как тузы!

Веня Вий ухмыльнулся. Он умел ценить меткие сравнения. Калиостров побагровел.

Язву тебе в желудок! Фурункул на ЯЗЫК! — сквозь зубы произнес он.

Жилетка против сглазов, надетая на играющего комментатора любящей бабулей, выдержала удар. А в следующую секунду сам Калиостров слетел со скамьи.

Хочу предупредить уважаемых посетителей цирка: сегодня пистолет клоуна заряжен боевыми патронами! Держите детей на коленях и не разрешайте им выбегать на арену! Проще говоря: у меня жилетка с самонаведением! Засекает источник сглаза и возвращает анонимное письмо по обратному адресу! Полезная штукенция! Бабуся целый месяц вплетала в нее талисманы! — пояснил Ягун, самодовольно похлопав себя по груди.

Он вздыбил трубу и спикировал туда, где из раздевалки на поле уже вылетали игроки.

— Сейчас без двадцати одиннадцать! Ровно в одиннадцать здесь, где вы имеете сомнительное счастье созерцать меня, материализуется сборная вечности! Ее противник — сборная мира уже здесь. Не думаю, что нужно кого-то представлять, но все же я это сделаю! Традиция есть традиция! Итак, игроки сборной мира!

Номер первый — Рамапапа. Вы можете узнать его по добрым глазам. Если вы не способны отличить добрые глаза от злых на расстоянии трехсот метров — это ваши проблемы. Вам, обделенным бедолагам, другая подсказка: у Рамапапы — орлиные лапы. Ой, да я же поэт! двадцать лет прожил на свете и не подозревал о своем даре! Теперь Держитесь: испишу все стены Тибидохса своими гениальными стихами, и пусть подлые завистники угопятся в пруду. Но вернемся к Рамапапе, одинокому холостяку, у которого нету Рамамамы. да-да, перед вами гандхарв — спортсмен и музыкант. Разумеется, такое распыление таланта грешит дилетантизмом — ну да что с этим поделаешь? Воз можно, с точки зрения человеческой эстетики его ноги несколько необычны, зато если этими коготками кого схватить — мало не покажется. И много не покажется. Вообще ничего не покажется.

Гандхарв мельком посмотрел на свои когти.

— Рамапапа — гений спонтанных атак! — про должал Ягун. — Еще можно упомянуть, что он хорошо держится в воздухе, но это будет уже масло масляное. Это все равно, что сказать про бегуна, что он резво переставляет ножки. Вообще-то гандхарвы живут в воздухе. На земле им и делать особо нечего. Разве что глотнуть чуток водицы и пой мать какую-нибудь вегетарианскую лань, потому что мяса, по утверждению самих гандхарвов, они не едят. Ну не едят и не едят.

Это все равно, что сказать про бегуна, что он резво переставляет ножки. Вообще-то гандхарвы живут в воздухе. На земле им и делать особо нечего. Разве что глотнуть чуток водицы и пой мать какую-нибудь вегетарианскую лань, потому что мяса, по утверждению самих гандхарвов, они не едят. Ну не едят и не едят. Поверим им на слово! Я тоже, по официальной версии, не ем после шести часов вечера!

— Что-то сегодня Ягун много болтает! — с не удовольствием сказала Медузия, обращаясь к Великой Зуби.

Зуби сдула со лба прямую, как у пони, челку и поправила очки. Увеличенные толстыми стекхами, глаза ее, выпуклыми.

— А когда он болтает мало? Ягге как-то говорила, что он разговаривает даже во сне, — заметила Зуби.

— Я имею в виду, что сегодня он много болтает сам про себя. Для комментатора это непростительно.

— Мне кажется, он исправится, — сказала Великая Зуби и не ошиблась.

Ягун действительно сменил пластинку.

— А вот и номер второй! Бесподобньий метлоносец Гурий Пуппер! — с интонацией балаганного зазывалы завопил Ягун. — Кто не узнал Пуппера — подсказываю: он стоит рядом со слабоумной девочкой в синем капюшоне!

Десять тысяч зрителей с интересом стали искать глазами девочку в капюшоне. Дав им поискать получше, а некоторым и найти, играющий комментатор схватился за голову.

— Ой, извините, обознался! Позор на мою се дую голову и новые подтяжки! Мне подсказывают, что это не девочка, а знаменитый английский Тренер — Максимилианус Португессе! Аплодисменты, господа! Если кто-то скажет, что Пуппер прилетел сюда за Таней, я приведу верблюда, чтобы тот плюнул негодяю в лицо! Пуппер прилетел сюда за славой!

Гурий Пуппер боком сел на метлу, чем дал Ягу ну возможность брякнуть: «дамское седло пристегнуть забыли!» и описал традиционный круг приветствия. Фаны встретили англичанина радостными воплями.

Впервые на арене цирка Гурий Пуппер! Его таланты общеизвестны: любит нашу Таньку и хорошо летает на средствах санитарии и гигиены, или как там называется метла по-научному? — продолжал Ягун.

Таня поморщилась.

— Ягун! Ты хоть сам понимаешь, какую чушь несешь? — крикнула она.

— Нет. А разве это обязательно? — удивился Ягун.

— Но должен же быть смысл!

— Тем, кому смысл что-то должен, он прощает. Где заканчиваюсь я, там начинается он… Но хватит о Пуппере!.. Номер три — Маланья Нефертити! Полузащита, защита, нападение! Воспитана в катакомбах египетскими жрецами! Дорогие мамы, если планируете поездку в Египет, не оставляйте детей в туристических автобусах — иначе лет через пятнадцать будете сильно удивлены! Не правда ли, Маланья прекрасна? Эти руки, этот профиль, эти темные волосы, этот задумчивый роковой взгляд! Кто думает иначе, пусть пойдет и повесится!.. Эй, почему так много народу повскакивало со своих мест? В очередь, друзья мои! В парке не так много деревьев!

— По-моему, твой Ягун влюбился! — сказала Верка Попугаева, обращаясь к Лотковой.

Однако Катя не собиралась впадать в панику.

— Это он меня дразнит. И вообще, такую, как Маланья, такое трепло, как мой Ягун, заинтересует только в бальзамированном виде. На худой конец, в мумифицированном.

Попугаева с досадой отвернула свой приплюснутьтй дверью нос. На этот раз ей не удалось ни кого поссорить. Перспективная тема для сплетен была утрачена на старте.

— Номер четыре — Умрюк-паша. Бабай. Если вам некем пугать маленьких детей — вот вам прекрасный персонаж. Руки волосатые и длинные.

Руки волосатые и длинные. Лицо… хотя чего я вам лицо описывать буду? Медведя видели? Гориллу видели? А теперь вообразите нечто среднее и дополните картину милыми глазками людоеда. В драконобол Умрюк-паша играет превосходно. Спортсмен агрессивный, напористый, но вместе с тем не прямолинейный, гибкий, умный! В общем, как я в молодости! Удачи тебе, сынок! — сказал Ягун, подпустив в голос некое количество слез.

Умрюк-паша, который был старше Ягунчика ровно на три тысячи лет, посмотрел на играющего комментатора не самым благодарным взглядом. Примерно так смотрит каннибал на толстого румяного натуралиста, которому вздумалось прогуляться по джунглям с сачком для бабочек.

— Номер пятый — Эразм Дрейфус. Если я еще раз назову его Маразм Дрейфус или Маразм Дрейфит или как-нибудь еще, можете утопить меня в варенье, заобнимать толпой красоток или забросать золотыми слитками. Я приму смерть с радостью. Эразм летает на чудесном тазике! Между прочим, бронированном! По слухам, его таэ вы держит даже пулеметную очередь! Я не пробовал, но если среди зрителей есть любители экспериментов — не стесняйтесь!.. Эразм Дрейфус — прекрасный игрок-профессионал, знающий истинную биржевую цену каждому из мячей. По бороде — это патриарх. По уму… ну, скажем, буриданов осел. Лишь со стороны он похож на гнома, решившего впервые за сто лет искупаться в тазике и застигнутого за этим сомнительным занятием. Итак, Эразм Дрейфус, восьмой муж Белоснежки!

Эразм Дрейфус от гнева дважды провернулся па месте и атаковал Ягуна со скоростью пушечно го ядра. Отточенные края его таза рассекали воз дух, как самурайский клинок. Не успей летающий комментатор экстренно набрать высоту, он очутился бы в магпункте. Арбитры на полосатых пылесосах догнали Дрейфуса и, по-дружески взяв его под локти, что-то угешающе забормотали.

— Интересно, о чем они беседуют? Наверное, что на дураков не обижаются, на психов не кидаются, с дистрофиками не толкаются, с ослами не лягаются, на болтунов не плюются, с даунами не спорят и все такое? — предположил Ягун, выти рая со лба пот. — Уф! Ну, я прямо даже испугался! На волоске от смерти, в секунде от некролога!.. Все-таки хорошая штука эти волосы домовых!.. Дайте мне, бедному, отдышаться!.. Нет, вы видели? Меня хотел прикончить космический пришелец на суповой тарелке!.. Бабуся, прими меры, но только после матча. Пока что Эразм Дрейфус нужен родине в качестве сухого пайка для драконов.

Заметив, что Эразм Дрейфус вырвался из рук арбитров, Ягун счел нужным сменить тему.

Ну все! Критики больше не будет! Только позитив! Ягуша учел свои ошибки! Итак, номер шесть — Энтроациокуль. Интересно, насколько неслучайно бактрийской ведьме и Эразму Дрейфусу присвоили смежные номера? Не памек ли это, что им надо пожениться и произвести на свет несколько психованных гномиков с волосатыми ушами, которые с удовольствием плевались бы в кого попало отравленными иглами из трубочки?

Энтроациокуль оценивающе посмотрела на Дрейфуса, затем перевела убийственный взгляд на Ягуна.

— Ну не желаете попасть в узилище брака и не надо! Я просто так предложил! — великодушно разрешил Ягун. — Но все же заметьте, дорогие зрители, на меня она посмотрела лишь после Дрейфуса! Это уже кое-что да значит для тех, кто разбирается в женской психологии!

Энтроациокуль нехорошо прищурилась. Ягун ничего не заметил и продолжал кукарекать, как молодой петушок, впервые взлетевший на забор. Ягге приподнялась, зоркими глазами наблюдая, как рука Энтроациокуль медленно ползет по складкам одежды, готовая исчезнуть в рукаве. Ощутив телепатическое предупреждение бабуси, Ягун резко сбавил обороты и этим спас свою молодую жизнь.

— Ну все! Мир, дружба, жвачка! Жвачка для то го, чтобы как следует склеить два предыдущих понятия.

Теперь о той же Энтроациокуль, но уже серьезно. Как вы знаете, полное имя бактрийской ведьмы состоит из двухсот семидесяти трех согласных. Существует легенда, что много десятилетий назад, когда ведьма была немного моложе (все оценили, как я деликатно вывернулся?), ее полюбил некий юноша и на правах влюбленного попытался произнести ее имя полностью и без ошибки. В результате после долгих мук он откусил себе язык и, истекая слюной, умер у ног любимой. Не роняйте кислотные слезы, тетя Энтроациокуль.

Энтроациокуль вновь испепеляюще уставилась на Ягуна, прикидывая, как он будет смотреться с шестом, выходящим из спины.

— О покойниках плохо не говорят, но, между нами, юноша был глуп, — продолжал нарываться комментатор. — Если не можешь вспомнить, как зовут твою девушку, зови ее «котик», «дорогая», «вареник» — любым бредовым словом, которое придет тебе в голову. девушки любят муть в этом роде. Будь все иначе, они никогда не посылали бы друг другу открытки с розовыми котиками, сердечками и плюшевыми зайчиками! Я, например, всегда зову свою девушку…

Мощнейший сглаз заставил Ягуна провернуться вокруг своей оси. Кувыркающийся пылесос перешел в свободное падение. Лишь у самой земли Ягун сумел выровнять его и не познакомиться с песком ближе, чем это было необходимо для деловых рабочих отношений. Лоткова сердито вы дохнула. Она была в бешенстве.

— От удара, нанесенного рукой близкого человека, не спасает даже бронебойная жилетка! И заметьте: никакого магического рикошета! А все потому, что моя девушка помогала бабусе ее плести! — произнес Ягун с укором. — Однако вернемся к нашим баранам! Баран номер семь — Фофан Бок. Кстати, сравнение с бараном в конкретном случае оправ дано. дорогой Бок действительно таранит лбом всякие ворота, которые увидит. Если ворот нет — таранит стену. Нет стены — дракона. Нет дракона — кого попало. Это не драконболист, а сплошная воинственность! Ахиллес, которого берсерки угостили своими фирменными грибками! Пылесос Фофана Бока — просто огнедышащий монстр! Я так и не сумел выяснить, чем именно он его за правляет. Уж не суккубами ли? А, Фофаня?

Ревущий метеорит промчался совсем близко от Ягуна. Комментатора завертело в его реактивной струе.

— Нет, вы это видели? Это не маг — это коровье бешенство! Потерпи, дружок Фофаня! Скоро тут будет Илюша Муромец из сборной вечности — ты ему покажешь, каким насосом подкачивал себе бицепсы. А он тебе покажет, каким гвоздиком они сдуваются.

Услышав имя Муромец Фофан Бок издал низкий рев, похожий на гудок приближающейся к станции электрички.

— Номер восемь — в гости просим! — продол жал Ягуi-. — Перед вами, милые мои, Лизхен Херц! Ее магические дарования вам хорошо известны. Ее спортивные таланты тоже. Что касается человеческих качеств, то главным из них является способность вить из мужчин веревки. Учитывая, что взамен бедным мужчинам ничего не предлагают, Лизхен Херц в нравственном отношении является типичной любительницей халявы.

— А ты, что ли, не любишь халяву? — крикнул кто-то с трибун.

Каким-то образом вопрос был услышан.

— Почему не люблю? — сказал Ягун. — Люблю. Но я люблю халяву в виде фирменных маек, бесплатных сумок, пивных кружек с эмблемами, ручек, записных книжек и прочей рекламной мишуры. Она может достаться мне, а может кому-то другому. При этом я никого не обманываю. Какая, если разобраться, фирме разница, кто будет носить майку? Я или другой радостный идиот? Лизхен же любит халяву другого рода. Недаром Херц в переводе с немецкого означает «Мозг».

Лизхен Херц посмотрела на Ягуна с досадой. Десять тысяч магов, из которых каждый второй знал больше десяти иностранных языков, а каждый пятый говорил вообще на всех, зашумели.

Десять тысяч магов, из которых каждый второй знал больше десяти иностранных языков, а каждый пятый говорил вообще на всех, зашумели.

Ягун поднял над головой руки, в одной из которых была труба от пылесоса.

— Сдаюсь! Я наврал! Херц не «Мозг», а «Сердце». Какой может быть мозг у хорошенькой девушки, которая похожа на фарфоровую балерину в антикварном магазине? Балерину, которую всяким Дрейфусом и Блохам так и хочется завернуть в вату и спрятать в свой жлобский сейф… Лоткова, не надо больше сбрасывать меня с пылесоса! Умоляю: я балеринами не интересант! И вообще я старый больной человек, который скоро разменяет третий десяток. Какие мне девушки? Мне бы до кровати доползти, охо-хо-хо-хо…

Ягун некоторое время поохал, затем поправил серебряный рупор и бодро продолжал:

— Полетели дальше, комарики мои чокнутые! Номер девять — Клопперд Блох. Чудо на костыле! В своем роде это наша Ритка Шито-Крыто. Появляется всегда там, где его не ждут, там же, где его ждут, не появляется никогда. Ситуация для пони мающих людей несколько двусмысленная. Я часто размышляю, что будет, если пригласить его, скажем, на день рождения?.. Бабуся думает, что в костыль Блоха, который по официальной версии на пружинке, встроен телепорт. Колитесь, дядя Блох, как вы его туда засунули?

Клопперд Блох не внял призыву и колоться не стал. В следующие несколько секунд он четыреж ды исчез и четырежды проявился в разных концах игрового поля, точно поставил чет точки. Зрители приветствовали этот фокус бурной ова цией.

— Спортивная карьера Клопперда Блоха складывалась долго и мучительно, — продолжал Ягун. — В юности его постоянно мурыжили на скамейке запасных, которую Клопперд со злости грыз своими молодыми зубами. Наконец, не вы — держав, он набросился с кулаками на тренера, и тот согласился дать малышу шанс. В первом сезоне Клопперд забил двенадцать мячей, из которых три были обездвиживающими. Следующие тридцать сезонов окончательно утвердили его репутацию. В общем, Клопперд Блох — это вам не Трупперд Плох, господа! Любите его, пока он жив! Учитывая, что сборная вечности мало с кем церемонится, случиться может все, что угодно. Недаром моя бабуся вместо пяти штатных носилок велела приготовить пятнадцать. Кстати, бабуся, пятнадцать-то за чем, когда игроков десять? Ну, еще одни, допустим, для меня, а еще четыре? для арбитров, джиннов?

Комментатор почесал лоб, пригорюнился и впал в глубокую арифметическую задумчивость, из которой его вывело только появление на поле десятого игрока.

— Номер десять — Татьяна Гроттер! — завопил Ягун. — Итак, она звалась Татьяна! С героем моего романа без промедленья, в тот же час, хочу я познакомить вас! Надеюсь, призрака Пушкина тут нету? Сегодня, сам не знаю почему, я брею его, как садист котенка! Рассказывать про Таньку, кто она такая и с кем ее едят, я вам не буду. Сами разберетесь! Равно как не буду объяснять и правила игры в драконбол. Разве что вкратце, для особо тупых туристов. Есть пять мячиков, два дракона и двадцать ослов, условно поделенных на две команды. Каждый творит, что хочет, а умный комментатор объясняет, что игроки сделали и с какой целью. Часто этого не знает сам игрок и бывает ужасно удивлен, узнав, как много в его действиях было глубинного смысла…

Ягун хотел еще что-то добавить, но в этот момент взгляд его упал на ангар, ворота которого с усилием открывали сразу шесть джиннов. Почему джинны открывали ворота вшестером, сказать сложно. При необходимости с воротами можно справиться без особых проблем в одиночку. С другой стороны, ангарные джинны редкие лоботрясы.

Но, несмотря на лень джиннов и их попытки ничего не сделать, цель все же была достигнута. Ворота открылись. Рада неторопливо вышла на свет. Посмотрела на солнце.

Посмотрела на солнце. Расправила крылья. Чешуя ее пылала, отполированная до блеска. Наросты, кустарник и мох исчезли. Узнать в сияющей красавице скального дракона, которого Таня не так давно приняла за огромный камень, было нереально. Это была заслуга Тарараха и десятка домовых, которых он привел с собой, хорошо представляя, из какого кувшина у джиннов растут руки.

— Счастлив представить вам нашего дракона! Точнее, дракониху! Ее величество Рада! Красивая девочка, не правда ли? Если б я был дракон, то влюбился бы в нее сразу, не отходя от кормушки, — затарахтел Ягун. — Как говорил любитель драконов Иван Андреич Крылов: «Какие перышки, какой носок и, верно, ангельский быть должен голосок!»

Взлетая, Рада издала звук, похожий на скрип дверных петель. Из запертых ангаров ей откликнулись Гоярын и его сыновья.

— Вообще, голосок, конечно, не очень. Но так и в жизни вечно бывает. Или ноги прямые, или характер хороший. Третьего не дано, удручен, но признал Ягун.

Лоткова поперхнулась. Она почему-то до сих пор пребывала в заблуждении, что ноги у нее ничуть не хуже характера.

В этот момент Рада, наконец набравшая высоту, выдохнула струю огня. да еще какую! Разбившись о защитный купол, струя брызнула расплав ленным огнем. На защите осталось темное копотное пятно.

Стадион восторженно охнул.

— А вы как хотели! Уровень! — небрежно уро нил Ягун. Обычный средний дракон палит как революционный матрос из маузера: много, яростно и мимо. Выглядит это, конечно, круто. Бесплатный фейерверк! На деле же от такой пальбы дракон быстро выдыхается, погасает, и через двадцать минут можно брать его за хвост и уволакивать с поля. Однако наша Рада — истинный художник. Струя ее пламени может быть разной — тонкой, широкой, холодной, горячей, — короче, той, которая нужна в данный момент матча. Огненная струя простреливает все поле. Более того, Рада способна даже расписаться пламенем по воздуху. Вот только не думаю, что она уже продумала себе роспись…

Ягун долго бы еще расхваливал дракона, если бы двойная, очень яркая, молочно-белая вспышка не ослепила его, равно как и большую часть зрителей.

— Вы видите эти вспышки? Я тоже уже нет!.. Помогите мне кто-нибудь проморгаться!.. Ага, ну вот! Игроки сборной мира поспешно драпают… Ну, хорошо, не драпают, а в свободно-паникующем режиме освобождают центр поля, позволяя материализоваться сборной вечности! Раз, два, три… дальше можно не продолжать. Бесплатное обучение счету до десяти не входит в программу наше го образовательного центра. Сегодня считать дураков научишь, завтра писать, а там и сам без работы останешься! Сиди на крыше и кури бамбук!.. В общем, перед вами десять игроков сборной вечности. Дракон пока не материализовался. Видимо, он появится позже.

— Ягун! Их девять! — подлетев к комментатору, крикнула Таня.

— Кого девять?

— Игроков сборной вечности девять, а не десять!

— Чушь! Их должно быть десять. Считай лучше, — возмутился Ягун.

Все же он пересчитал игроков, и лицо у него вытянулось.

— да, действительно девять! Что бы это значило, а? Не смогли найти в Потустороннем Мире ни кого, кто умел бы прилично играть в драконбол? Не верю… У кого-нибудь есть версии?

Соловей О.Разбойник и Тарарах спешно совещались. К ним с негодующим видом человека в духе всех-пригласили-а-меня-позвать-забыли уже спешил тренер Пуппера.

Похоже, окончательных версий нет! Множество рабочих идеек не в счет! — продолжал Ягун. Тогда я, пожалуй, начну представление. Уверен, пока мы разберемся с первыми девятью, судьба десятого тоже прояснится… Фигуры игроков окутаны зеленоватым свечением.

Жуть какая! К этому ни когда не привыкнешь, даже притом, что призраков в Тибидохсе дрыгаешь-брыгаешь ежедневно!

Недолеченная дама шмыгнула носом и петлей обвилась вокруг супруга.

— Как они прекрасны, эти отважные герои! И совсем-совсем мертвы! — сказала она с надрывом.

— Они-то как раз не мертвы! Пусть на несколько часов, но они материальны. Сердце бьется, глазки моргают… Не прижимайся ко мне, женщина! У тебя холодные ноги и пустая голова! — отреагировал Ржевский.

Недолеченная дама вскрикнула, с негодованием отстранилась, поднесла руку к сердцу и начала картинно сползать.

— Этот человек убил меня! Изгадил молодость, перечеркнул судьбу, а теперь и плюнул в душу! Но я прощаю тебя, Вольдемар! Пусть твоя совесть будет тебе судьей! — простонала она.

— Упадешь в обморок — пропустишь матч, равнодушно предупредил Ржевский. Его совесть явно не спешила быть ему судьей.

Недолеченна дама перестала сползать и вы прямилась.

— Отодвинься, осел! Не торчи тут! Ты своей дряблой аурой мешаешь мне смотреть на настоящих мужчин! — деловито велела она.

Ягун отважно развернул пылесос и подлетел к сборной вечности совсем близко. Игроки, неподвижно повисшие в воздухе на границе незримого круга, спокойно смотрели на него. Во взглядах была отрешенность. Вечное не обязано запоминать сиюминутное…

Прежде чем Ягун успел представить хотя бы одного игрока, что-то полыхнуло. Посреди поля материализовался дракон. Он был длинный, со множеством наростов, усиков и дополнительных крыльев, служивших для стабилизации тела в пространстве. Хвост длинный и тонкий, переходящий в жесткий и длинный ус с зазубриной. Чешуя мелкая, светлая, казалась почти прозрачной и была белой, как у альбиноса. Если всмотреться, можно было разглядеть, как пульсирует внутри реакторный желудок.

— Опа! Ленточный китайский дракон. Летающая иллюстрация тезиса: < не спрятался - я не виноват! Похож на Змиулана, но ставлю десять килограммов золота, которых у меня нет, против мешка русалочьей чешуи, которая мне всегда Нужна, - это не Змиулан! - заявил Ягун. — Разумеется, нет. Однако я предпочел бы пятерых Змиуланов, чем одного этого! — хмуро сказал Соловей О.Разбойник. — Почему? — удивился Тарарах. — Не думаешь ли ты, что это… О нет! — да, ты угадал, это Герардион! В 1461 году испепелил Франческо Ватруччо — нападающего сборной оборотней. В 1463 году — двоих невидимок. В 1465-м — одного моего ученика. Отличный был парень. Готовился нырнуть под струю, но вместо этого Герардион неожиданно щелкнул хвостом он у него как кнут. Сбривает голову с од ного удара… В общей сложности Герардион убил около десяти игроков. После одного из матчей он пробил защиту (кажется, это было в магической Греции), стал пожирать зрителей и был уничтожен группой боевых магов. — Но зачем из Потустороннего Мира выпусти ли именно Герардиона? — спросил Тарарах. — Вопрос риторический. Его выпустили, потому что он лучшее, что есть у Потустороннего Мира, — сказал Соловей. После того как Ягун представил Герардиона — представил несколько скомкано, поскольку знал о нем мало, — наступила очередь команды. Номер первый — Геракл! Здоровенный парень! Всякому видно, что ел много геркулеса и да же назвал его в свою честь. да-да, друзья мои, это тот самый Геракл, что совершил двенадцать подвигов! Не исключено, что их было больше, но пещерное телевидение тормознуло, и пиар-шанс был утрачен. договорится, скажем, Геракл с великаном: мол, двину тебя в глаз, а ты падай.

договорится, скажем, Геракл с великаном: мол, двину тебя в глаз, а ты падай. Великан — хлоп! — упал, а сволота оператор завалил крупный план. Героические капли пота на лице Гераюта получились хорошо. Смоковницы и скалы тоже получились отлично. А вот с кем Геракл сражался — не понятно. Так и не зачтут Гераклу подвиг…

Увлекшийся комментатор случайно взглянул Гераклу в глаза, и голос замер у него в горле.

— Беру свои слова назад! Упакуйте мне их, пожалуйста, в пакетик! Или напишите мне мои слова на бумажке — я ее съем! — поспешно предложил оп.

— Смотри, как Ягушка сразу заглох! Геракл — это не Горьянов. Парень горячий. Такие в моем вкусе, — сказала Дуся Пупсикова Кузе Тузикову.

Если она надеялась на ревность, то просчиталась. для ревности Кузя был слишком большой тугодум. Он дул в трубочку и глубокомысленно пускал пузыри в стакан с соком. Какие там девушки, я вас умоляю!

— Прошу прощения, друзья, за вынужденную паузу! Я все еще под впечатлением! Интересно, каким образом Геракл отрабатывал свой мужественный взгляд? Стоял перед зеркалом на табуретке? набравшись храбрости, продолжал Ягун. — Но ближе к игре! На плечах Геракла — шкура пемейского льва. В руках — дубина. Вопрос — зачем она, если летает Геракл с помощью пояса Ипполиты? С другой стороны, не исключаю, что дубину Геракл использует как руль…

Геракл неторопливо поднял дубину и красноречиво показал ею на Ягуна. Комментатор поспешно пришпорил пылесос. Знакомство с «Рулем» не входило в его планы.

— Номер второй, Минотавр. Полузащита, — сообщил он бойко. — Для тех, кто не видел Минотавра прежде, поясню: голова теленка на теле ребенка!.. Э-э, не надо лететь на меня с рогами наперевес! Общество рогоносцев собирается в следующую среду! Летает Минотавр на ковре из нитей Ариадны. В носу у теленка — золотое кольцо. Пока не определился, зачем оно: то ли для красоты, то ли как инвестирование средств. Стиль игры этого субъекта… в общем, это тот же Фофан Бок, но несколько на бычий лад. Мячики ловит неплохо, а потом продает на толкучке! Прибыль делит пополам с Эразмом Дрейфусом!.. Ой, почему меня все так не любят? Жилетка так и трещит! добрее надо быть, люди! Гуманнее! Если я и бредю, то не со зла, а по причинам сугубо генетическим! Бабуся обкормила меня в детстве шоколадом, а он действует на деток возбуждающе! С корой мозга что-то такое происходит. Детки потом болтают-болтают, и никто их замуж не берет…

Минотавр посмотрел на Ягуна с нездоровой задумчивостью. Во взгляде его читалось, что жизнь полна роковых случайностей. Пылесос может заглохнуть на лету, да и рогом зацепить в толпе штука не хитрая. Кто не подвинулся — я не виноват.

— Спокойно, бычок! Миролюбие — визитная карточка консервов! да и вообще не смотри на жизнь исподлобья. Ну и что из того, что у тебя то — лова коровья? Если разобраться, это ключ к триумфу.

— Почему? — крикнул Ягуну Рамапапа.

Комментатор, похоже, немало забавлял гандхарва.

— А потому! Секрет успеха чудовищно прост. Надо недостаток продать по цене достоинств, а сдачу оставить себе. Не поняли? Объясняю для тупых! Вы уродливы? Станьте самым грандиозным уродом во вселенной, и Квазимодо будет забыт! Кому достаются все красавицы? Правильно, им и достаются! У вас длинный нос? Не скрывайте его! Затмите Буратино! Жадны? Спите на мешках с деньгами и одалживайте калоши у друга, чтобы сбегать на свалку поискать себе тухлятинки к обеду. Делайте все так — и восторжествуете!

Или другой пример, чисто бытовой. Ну, например, открываете вы кабачок на месте бывшей по мойки. Как ни хитри, а ноны все равно стоит.

Как ни хитри, а ноны все равно стоит. Ну и пусть стоит! Сделайте это своим главным козырем! Назовите кабачок Помойка приклейте к потолку сотню рыбьих скелетов — и народ повалит к вам толпой.

Ну, поскакали дальше! Номер три — Гермес! да-да, тот самый Гермес! Бог торговли и всяких секретных поручений. Коварная личность эллинистической эпохи. Способен оставить в дураках любую лису! Соображает быстро, действует смело и внезапно… Его летающие сандалики — это уже кое-что. Несмотря на малый размах крыльев, от личная аэродинамика. Гермес, умоляю, подари мне свои тапочки! А я подарю тебе… в общем, проси что хочешь, кроме Лотковой и пылесоса!

В глазах древнего бога коммерции зажегся интерес. Оп любил сложные схемы обмена.

— Слушайте, что это со мной? даже никакой гадости про Гермеса не сказал! Бабуся, меня сглазили! Твой несчастный внук уже тридцать секунд никому не хамил!.. Эдак невесть до чего можно докатиться! Буду есть с помощью ножа и вилки и чуть что говорить сладеньким голоском: «Будте любезны, если это вас не затруднит»

Поскакали дальше по дорогам судьбы и драконбола! Номер четыре сборной вечности — Илья Муромец! Герой! Силач! Кстати, если кто не в кур се, у Илюши Муромца здесь, на зрительских три бунах, есть кровник! Спорю на бороду домового, что Соловей Одихмантьевич сейчас проводит пальцем по шраму! А все потому, что Илюша в свое время баловался с луком! Говорила ему мама: лук — это не только витамины и лечебные фитонциды, но и опасная игрушечка!

Илья Муромец играет в основном в группе за щиты дракона. для атак он недостаточно маневрен. Однако защитник он прирожденный. Недаром родина столько лет была за ним как за каменной стеной. Продолжая добрые традиции спартанцев, летает Илюша со щитом или на щите. Это вам не таз гномика! Это здоровенный такой щит, выкованный в кузне Одина!

Услышав про кузню Одина, Муромец таинственно усмехнулся в бороду. должно быть, Ягун ради красного словца переврал факты.

— Номер пятый — барон Мюнхгаузен. Летает на ядре. Дымит трубочкой. Табак, кстати сказать, у него кошмарный. Моя бабуся разбирается в табаке на порядок лучше. Бабуль, проконсультируй человека! А то он меня обкурит во время матча, я дурачком вырасту! Мюнхгаузен — прирожденный драконболист и такое же прирожденное трепло. Однако не мне его за это ругать. Прекрасные усы, барон! Уверен, усы академика Сарданапала обвисли от зависти! Единственное утешение, что у Сарданапала есть еще борода, которая у вас не особо растет!

— Номер шесть — Кентавропег. Роскошные крылья, не правда ли? Кентаврам полезно дружить с Пегасихами, джинн Абдулла не даст мне соврать.

— Номер семь — Дионис! Многим известный древнегреческий бог виноделия. Он же Вакх, Бахус! Его огромный рог заправляется виноградом! Трезвым на рог он никогда не садится! Самый простой способ его дисквалифицировать — попросить подышать в трубочку! Эй, народ, у кого трубочка есть? Мюнхгаузен, не суйтесь со своей трубкой! Вы не объективны!

И кстати, девушки, если кому интересно, Дионис до сих пор холост! И Мюнхгаузен холост, и Гермес не женат, и у Ильн Муромца не сложилось. А Минотавр нашел себе девушку или хотя бы корову? И он не нашел! Кто у нас остался? Геракл? Вот он-то как раз женат был и умер по причине пропитанного ядом плащика, который дала ему дорогая супруга! Пускай по глупости — ну да дела это не меняет!

— К чему ты это? Снова врубил внутреннего Шурасика — негромко спросила Лоткова. Ягун как телепат всегда слышал ее голос.

Не-а! Просто подумалось, что только у холостяков хватает мужества куда-то нестись и что-то открывать. Полюс там, Африку и так далее. Кино иногда смотрите? Много среди главных героев женатиков? Если женатики и есть, то наверняка спасают своих близких, которых украл плохой дядя.

Как только всех ворогов мухобойкой перебьет, сразу плюх на диван перед теликом и — марш из фильма. Больше о нем, дураке, и сказать нечего. Существуют, конечно, и обратные примеры, но мало. Когда мужчина находит свою половину, о нем уже нечего сказать, Кинематограф он уже не интересует, авторов книг тоже… Получается глупость. Респект, Дионис, что навел меня на эту мысль!

— Ягун! Ближе к матчу! — сердито крикнула доцент Горгонова.

Ее волосы сердито зашипели. Это так потрясло пожилого ведьмака, сидевшего двумя рядами выше, что до конца жизни он только и мог думать, что о волосах Медузии. Жизнь его вследствие упомянутых причин была печальна, но скоротечна.

— Ну хорошо, ближе так ближе! — сразу уступил Ягунчик. — Номер восемь — Фрол Слепой! драконболист-легенда! На глазах повязка, но все видит! Уши залиты носком, но все слышит. Пальцы переломаны, но все ловят! Казалось бы, Фрол Слепой ничего особенного не делает. И летает не слишком быстро, и комбинации самые обычные, да только всегда ухитряется быть в центре игры! В общем, Фрол Слепой — лучший из лучших. Самое крутое из всех яиц всмятку! Запомните это гордое имя, дамы и прочие товарищи-студенты!

Номер девятый — Аргус. Защита. Летающая иллюстрация примера, что сто глаз — это не про сто много. Это явный излишек средств выражения! Как-то одному художнику велели нарисовать дракона в тридцать шесть голов. К двадцатой голове он был почти идиот. К тринадцатой — выпрыгнул из окна, не зная, куда подрисовывать оставшиеся головы. Правда, этаж был первый, и пострадали только кусты сирени. Бедные кусты! Они были поломаны и измочалены! да возрыдают по этому поводу общества зеленых, розовых и голубых! Блин, только что пришло в голову, что все цвета уже разобрали. Зеленые — есть, красные есть, оранжевые есть, белые есть. Нет только черных и синих! Какой провал маркетинга!

— Ягун, отвлекаешься! — крикнула Медузия.

— Не отвлекаюсь! Я, как собака, прежде чем улечься в снегу, протаптываю себе ментальную площадку для последующей болтовни!.. Ну, мамочка моя бабуся, вот я и представил вам всех наличествующих игроков сборной вечности! Наличествующих! десятого игрока я пока не вижу! И что, интересно, будет теперь? Крутые кексы играют в усеченном составе? Сахарная пудра иллюзий запорошила мои розовые очки?

Стадион шумит всегда. Он, как море, не может иначе. Его ровный гул был привычен Ягуну. Но теперь гул вдруг смолк. Удивленный Ягун замолчал и стал вертеть головой. И он увидел. Циклопы, охраняющие узкий проход в магической защите, расступились. На поле спокойно вышел худощавый молодой человек. На шее — длинный светлый шарф. Голова непокрыта. Драконбольньтй комбинезон, похоже, не его, а взят из раздевалки. За собой он тянул ступу. В руках у него была новая бамбуковая трость, похожая на те, что измочаливали о спины своих рабов плантаторы. Тают ощутила, что ее вежливо положили в кофемолку, за крыли крышкой, приятно улыбнулись и нажали на кнопку…

Легко вскочив в ступу, человек взлетел. Геракл, Минотавр, Гермес, Дионис и другие приветствовали его сдержанным поклоном. В этом поклоне читалось, что они ждали его и приняли теперь в свою команду как равного. Даже Фрол Слепой понимающе усмехнулся, хотя не мог ничего видеть. Операторы нетерпеливо застрекотали камерами.

Стадион недоуменно молчал. Ягун первым обрел самый ценный в его конкретном случае дар — дар речи.

— БЕЙБАРСОВ? Бейбарсов будет играть за сборную вечности?! С какой это радости? — завопил он.

Еще до того, как его слова прозвучали, представители Магщества сорвались с мест. Бессмертник Кощеев дернул за руку Графина Калиострова. Полувампирьт Франциск и Вацлав поспешно пробивались к Глебу. Правая рука Франциска была спрятана под курткой.

Полувампирьт Франциск и Вацлав поспешно пробивались к Глебу. Правая рука Франциска была спрятана под курткой.

Маг Тиштря, недавно назначенный шефом боевых магов, собрался отдать приказ расстрелять Бейбарсова из крупнокалиберных сглаздаматов, но его отвлекла бытовая семейная проблема. Вскакивая, он опрокинул картонный стаканчик с кофе на колени любимой жене. Нелюбимая жена захихикала, довольная казусом.

— А меня только что ущипнули! — тоненьким голоском наябедничала она.

Тиштря вознегодовал.

— Кто тебя ущипнул, Ахмедула?

— Вот этот старикашка!

Бессмертник Кощеев смущенно кашлянул.

— Все она врет! Я мысленно! Мысленно можно! — сказал он и загремел доспехами.

Тиштря зашевелил кустистыми бровями. Женто четыре, зато начальник один. Тут есть над чем задуматься. С другой стороны, восточный менталитет есть восточный менталитет.

— Молчи, женщина! Не позорь почтенного человека. В другой раз останешься дома! — прошипел он.

Нелюбимая жена замолчала и, сунув под покрывало руку, принялась грызть ногти. Тиштря успокоился и, взгромоздившись на скамью, важно произнес:

— Как должностное лицо, я запрещаю матч! Этот человек преступник! Арестуйте его!

Боевые маги пришли в движение, но Бессмерт ник Кощеев внезапно остановил их. У Тиштри от удивления челюсть отвисла, как дверца духовки.

— Игрока сборной вечности арестовать нельзя. После матча — да, но не во время! — сказал Кощеев устало.

— Почему? Бейбарсов не драконболист! Максимум любитель. Что он делает на поле? — ревниво спросил Графин Калиостров.

В молодости он сам пытался играть в драконбол и даже забросил мячик в пасть одного печального, часто зевающего дракона, который неделю спустя околел от старости. С тех пор Калиостров считал себя драконболистом, и выражалось это в том, что он был завистником всех драконболистов.

— Это не Бейбарсов! — сказал кто-то.

Графин нервно обернулся. За его спиной, скрестив на груди руки, стоял Сарданапал.

— А кто?

— Тантал.

— Почему?

— Прежде чем задавать тяготеющие к идиотизму вопросы, вспомните, кто привез кувшин в Тибидохс. Я, Меди или Тарарах?.. — насмешливо спросил академик.

Бессмертник Кощеев на всякий случай сделал лицо чемоданчиком.

— Существуют государственные интересы, которых вам не постичь, академик! У вас недостаточно глобальное мышление, — произнес он сухо и быстро.

— Ага! Когда из твоей школы делают помойку для опасных покойников — главное мыслить глобально. С философским подтекстом. В духе: все там будем, — усмехнувшись, сказал академик Бессмертника сложно было смутить.

— Как ему удалось вырваться? Это ваша вина! Из темницы, построенной для Чумы, вырваться нельзя!!!

— В том-то и дело, что строилась она для Чумы… Сумма разных причин. Зеркало. Жуткие Ворота. Бейбарсов. А тут еще драконбольный матч!.. В общем, вот он — Тантал!

— Но почему Тантал? Какое отношение он имеет к сборной вечности?

— Тантал — один из величайших игроков в драконбол, как вам, возможно, известно. Смерть разделила его сущность. Большая часть оказалась в зеркале, остальное в Потустороннем Мире. Едва узнав о матче, я опасался, что Потусторонний Мир заменит Гроттера именно им. Теперь же убедился, что мой страх был не случаен. Дороги встречаются на перекрестке, — пояснил академик.

— Выходит, Тантал захватил тело Бейбарсова? — озабоченно спросил Тиштря.

Сарданапал задумчиво посмотрел на него, точно взвешивая, стоит ли Тиштря ответа.

— Тут все сложнее. Люди одинаковы, как пиццы. Отличается только соус и то, что кладут сверху — сыр, ветчина, грибы… В Бейбарсове всегда было больше от Тантала, чем мы думали. Теперь победит сильнейший.

— Но что будет после матча? Сборная вечности исчезнет, а он?.. спросил Кощеев.

Тиштря схватился за зудильник и закричал в него, требуя у штаба немедленно перебросить в Тибидохс все мобильные соединения боевых магов. Графин Калиостров торопливо облизал губы. Трусы всегда соображают быстро. Графину мучительно захотелось домой.

Вы хотите устроить тут полномасштабную войну, любезный? — поинтересовался у Кощеева академик.

— Я ничего не хочу! Но кто даст гарантию, что вместо того, чтобы играть в драконбол, Тантал не устроит резню, не будет убивать зрителей, не попытается сбежать? Вообще гарантию, что он явился сюда для игры? — отвечал Кощеев.

— То, что он пришел на поле, вместо того, что бы бежать. Если же вам нужна гарантия, то ее даст вечность. Именно она вселила Тантала в тело Глеба при условии, что он будет играть. Нарушить это условие нельзя. Так же, как пришел, он и уйдет. Разумеется, если во время игры ему не удастся полностью разрушить личность Глеба и подавить ее волю к сопротивлению, — твердо отвечал Сарданапал.

— Рисковать я не буду! Тантал он или нет, но парень окажется в Дубодаме сразу, как будет заброшен последний мяч! Так что лучше ему сгинуть вместе со сборной вечности! — заявил Вес смертник.

Новости у магов передаются мгновенно. Через минуту только глухая ведьма из Мурманска не знала, кто сейчас в теле Глеба. Ведьма была в глубоком маразме и заново переживала свой роман с наполеоновским офицером, которого давно занесло песками Египта.

На поле первым разнюхал, в чем дело, все тот же Ягун, державший с бабусей постоянную телепатическуюо связь.

— Номер десять сборной вечности — Тантал! Врать не буду: сведений о нем лично у меня мало. Вспоминается только матч чемпионата мира, когда именно Тантал забросил три мяча из пяти. Дальнейшей карьере Тантала помешал досадный пустяк. В конце матча он убил судью, двух игроков противника, смертельно сглазил собственного тренера и скрылся прежде, чем его схватили, — бойко затарахтел комментатор.

«Так вот почему Соловей не ответил, играл ли кто-то из некромагов в драконбол. Он уже тогда догадывался!» — запоздало поняла Таня.

Тантал слушал Ягуна невнимательно. Только что он случайно увидел Таню. Взгляд его скользнул дальше, но внезапно вернулся. Теперь некромаг смотрел на Таню неотрывно. В глазах у него был вопрос. Тане казалось, будто он о чем-то мучительно пытается вспомнить. «Кто это?» Глеб или уже не Глеб? — думала она, ощущая странное смешанное чувство.

Она подлетела ближе. Теперь она видела глаза Бейбарсова и короткий шрам, рассекающий его левую бровь. Там, где был шрам, не росли волосы, отчего бровь казалась разделенной надвое. Вместе с Таней подлетели и остальные игроки сборной мира. Их цепь протянулась перед цепью сборной вечности. Между ними метров пять. Не враги, но и не друзья. Все ждут сигнала. Сзади ревут драконы. Защитники едва сдерживают их пыл. Герардион нетерпеливо щелкает хвостом. Его тонкий конец, способный перерубить надвое любого игрока, со свистом рассекает воздух.

Раде Герардион не нравился. Она уже дважды вполсилы чихнула огнем, что у драконов означает вызов. да и Герардион разглядывал Раду без восторга. дай ему защита шанс, он хвостом разрубил бы ее на куски.

— Странно. Я думала: мальчики-драконы любят девочек-драконов. Хотя бы теоретически, — сказала Маланья Нефертити.

Эразм Дрейфус захихикал.

— Заблуждение. Драконы всегда одиночки. По тому они и вымирают, — сказал он и покровительственно протянул хилую ручку, чтобы ущипнуть Маланью за щеку. В следующую секунду Дрейфус имел счастье убедиться, что выражение «Сиди в своем тазике и не булькай» следует в иных случаях воспринимать буквально.

— Ну, сейчас начнется! — всматриваясь во что — то, происходящее на трибунах, произнес Фофан Бок.

С трибун с треском взмыла и взорвалась сигнальная ракета.
* * *
Арбитры выпустили мячи и отскочили. Матч сборная мира — сборная вечности начался.

Ягун штопором взвился под купол магической защиты, спеша занять удобную точку для обозрения. Здесь, под куполом, он был на добрые полсотни метров выше, чем обе сборные.

— А меня вообще не хотели пускать на поле. Типа болтать можно и с трибун. дадим тебе красивый стульчик в форме пылесоса. Прыгай на нем, сколько влезет и ори. Однако я, величайший дипломат, применил нытье, лесть, шантаж и угрозы. Я был великолепен! Я сам себя не узнавал! Я говорил: ну как же? Что я смогу сказать, если вы лишите меня возможности заглянуть в глаза игрокам? В их добрые, умные глазки, которые все понимают, но выразить не могут! Ощутить пот драконов! Кстати, я весь в сомнении: кто у нас тут главный ветмаг? Эти ящерицы потеют?

Догадавшись, о чем спрашивает Ягун, Рада вы пустила струю огня, разбившуюся о купол метрах в трех от комментатора. Раскаленный воздух толкнул Ягуна. Комментатор покрылся испариной.

— Мамочка моя бабуся, я уже хочу на стульчик!

Не хочу поджариваться! Я так МОЛОД и красив! Век бы от зеркала не отходил, да денег на зеркало жалко! — сказал он, но тотчас, вглядевшись во что-то, завопил: — Вот они, мои родные, мои слад кие МЯЧИКИ! Пламягасительный, одурительный, перцовый, чихательный, обездвиживающий… Как я вас люблю, мои маленькие! Прям сам бы съел, да не хочется лишать драконов такого удовольствия! Сборная мира и сборная вечности устремляются за мячами! Крутое начало! Прям от светофора и газ до пола!

Рамапапа и Минотавр, держась за ручки, летят за одурительным мячиком. Вот он — идеал трогательной мужской дружбы! Ну, хорошо-хорошо, не держась за ручки! Возьмешь Минотавра за ручку — протянешь ножки. Да и Рамапапа мало похож на девушку у фонтана.

Эразм Дрейфус пытается отвоевать пламягасительный мяч у барона Мюнхгаузена! Тазик против ядра — сильная смысловая пара, не будь я Ягун! Тут же рядом Маланья, которой нужен тот же мяч! Так устроена жизнь: все кидаются на одну конфетку, а другая, ничуть не хуже, лежит рядом и недоумевает: бедная я, никому не нужна, отчего так? Стайный инстинкт, господа!.. Вот отчего! К слову сказать, Мюнхгаузен очень мало церемонится с хорошенькой Маланьей. Не пригнись она, он снес бы ей ядром голову. Неджентльменский поступок, господин барон! да, кстати, мне вдруг пришло в голову, что нюансы личной жизни барона Мюнхгаузена от меня как-то ускользнули. Почему среди множества подвигов барона нет ни одного любовного? Ну пусть это будет сущая мелочь, вроде по хищения жены у турецкого султана! Но, увы, мы все больше по оленям, по уточкам… Мелко плаваем, короче!

Внезапно Ягун подскочил на пылесосе.

— Вы это видели? Танька Леопольдовна Гроттер несется за чихательным мячиком. Вот оно — грустное наследие гриппозного детства! Спокойно, Танечка, не плакай! Мячик не утонет, с речками тут истерически не сложилось! Ой, над кем я язвлю! Над Танькой! И главное: не могу притормозить! Я личность холерического темперамента! Холера то есть! Ра-а-асступись, штабная мелочь! Холера летит! Не крупная, но дико заразная! Новью не думайте, что я такой противный! Просто у меня есть тест: называется проверка на вшивость.

Надо произвести на челока вначале хорошее впечатление, затем плохое, потом снова хорошее и снова плохое. Если человек поймет тебя — это твой человек. Если нет: остановка пятого автобуса на рельсах за углом.

За перцовым мячом мчится Гурий Пуппер. К нему прикованы… раз, два, три… о, вот уже сотни глаз! Гурий великолепен! Его глаза светятся умом и великодушием! Лучатся добром и гуманизмом! Гурий почти уже схватил мячик, но снизу его беззастенчиво подрезает Кентавропег! О нет! Нет ни каких сил на это смотреть! Мое сердце разрывается! Если хотите меня спасти, принесите мне кто — нибудь чаю с лимоном, только не слишком горя чего! Сахара — две ложки!

Столкновение! И вот уже Гурий никуда не мчится! Это нечестно! Почему грузовики никогда не страдают от столкновения с маленькими машинками? Всего один удар копытом, и великолепный Гурий вне игры! Метла сломана. Гурий падает, как тряпичная кукла. Не уверен, что он успел произнести хотя бы Чебурыхнус парашютис форте. На котлеты Кентавропега! На хозяйственное мыло! На копченую колбасу, чтоб было, что добавлять к кошкам! Отвратительно вышибать лучших игроков в первые же минуты игры! Это все равно, как если бы капитан Немо отравился в детстве сырниками и умер, не успев стать героем романа.

К Гурию мчатся санитары. На поле паника. Бабуся, что там? Ягге мне не отвечает, но я и так отлично вижу, что ничего особенно опасного. Если бы было опасно, бабуся никогда не отпустила бы руку Пуппера. А так она спокойно идет рядом с носилками и лечит санитарам мозги, как и что им делать.

Тем временем коварный Кентавропег завладел перцовым мячом и атакует Раду. Энтроациокуль (кстати, я только что чуть не проболтался, что она боевая пара Таньки!) и Лизхен Херц развивают бурную деятельность. Не знаю, что конкретно сделала Энтроациокуль, но у Кентавропега начинаются серьезные проблемы с аэродинамикой. Он похож на клячу, которую столкнули вниз по ледяному склону. Его вертит и крутит, как муху, попавшую в струю пылесоса. Рада встречает Кентавропе га недурственным залпом. Таким недурственным, что я вообще ничего не вижу. М-да! Признаться, я никогда прежде не думал, что скальные драконы — такие страстные товарищи. Мне казалось, они мирные тормоза, любящие пустынные острова под суровыми северными небесами. Возможно, в другое время Кентавропег успел бы нырнуть под струю, но не теперь.

Но вот огонь погасает, и я вижу, что Кентавропег исчез. Лишь потемневший мячик грустно кружит в воздухе, ожидая новых желающих попытать счастья. Я вижу, как Соловей на тренерской скамье кусает губы, и отлично его понимаю! Я понимаю вас, Соловей Одихмантьевич! Вам жалко мизинчика, и правильно, что жалко! Это не дракон бол! Или не играйте так, а играйте зрелищно и интересно, или, если иначе не умеете, возьмите счетверенный сглаздамат, перебейте всех игроков, разнесите драконов и засчитайте ничью! Стыдитесь, господа! драконбол нечто более красивое, чем заурядная магическая войнушка.

Неизвестно, подействовали ли слова Ягуна или сами игроки спохватились, но за последующие десять минут никто не выбыл. Стремительные атаки следовали одна за другой. Чихательный мяч давно ускользнул от Тани, и она отважно погналась за все тем же злополучным перцовым, который стремительной кометой мелькнул у нее над головой. Таня круто развернулась и погналась за ним. Контрабас развил такую неожиданную скорость, что Таню едва не слизало с его полировки встречным ветром. Перцовый мяч мчался впереди. Всего полметра отделяли его от Таниной руки. Быстрее, еще быстрее.

Они неслись почти с одинаковой скоростью. Затем расстояние стало медленно сокращаться. Таня подумала, что, если мяч не вильнет, она его схватит. Таня уже ощущала мяч кончиками пальцев. Внезапно тугой удар воздуха отбросил и завертел контрабас. Прямо перед ней стремительно вынырнула ступа. Бейбарсов! Точнее, Тантал! Он перехватил мяч и с легкой насмешкой поклонился Тане.

Таня уже ощущала мяч кончиками пальцев. Внезапно тугой удар воздуха отбросил и завертел контрабас. Прямо перед ней стремительно вынырнула ступа. Бейбарсов! Точнее, Тантал! Он перехватил мяч и с легкой насмешкой поклонился Тане. Перебросил бамбуковую трость в другую руку, и ступа его мгновенно ушла вниз. Все произошло стремительно. Таня не успела даже произнести банальное: Блин! Рука ее просто загребла пустоту…

Все же Тане показалось, что кроме насмешки в глазах Тантала была затаенная боль. Сущность Бейбарсова сражалась с сущностью древнего некромага.

Развернув контрабас, Таня погналась за Танталом, однако его ступа оказалась резвее. Как Таня ни подгоняла инструмент, расстояние между ни ми с каждой секундой увеличивалось.

— Талисман! — быстро произнес перстень Феофила Гроттера.

Таня вначале не поняла, о чем он говорит, но потом сообразила. Рука ее скользнула в карман. Жуткий африканский божок оскалился, когда на него упало солнце. Таня поспешно произнесла заклинание и, подув на талисман, послала его вперед.

Скользнув но воздуху, талисман настиг некромага и коснулся его спины. Таня была уверена, что он соскользнет, но не тут-то было. Тане почуди лось, что африканский божок сумел вцепиться в комбинезон Бейбарсова зубами. Вцепился и повис. Таня ожидала чуда, однако чуда не произошло. Тантал как ни в чем не бывало продолжал нестись вперед, атакуя дракона.

Откуда-то, Таня так и не поняла откуда, вынырнула Энтроациокуль. Запоздало Таня вспомнила, что бактрийская ведьма — ее боевая пара. Если бы тогда, с самого начала, она не погналась за мячом, а подрезала бы его справа, то мяч, рикошетом ударившись о барьер, отскочил бы как раз в руки к Энтроациокуль. Шляпа! Как она сразу этого не сообразила!

Бактрийская ведьма грозно посмотрела на Таню и пронеслась дальше. Гроттер поняла, что на первый раз ее простили. В следующий раз Энтроациокуль простит ее тоже, но уже посмертно.

По широкой дуге Тантал атаковал Раду, которую умело отвлекали Дионис и Гермес. двигались они в противоположном направлении, в зеркальном синхроне, точно плели паутину. В их размеренных движениях было что-то гипнотическое. Дважды Рада короткими струями выдыхала огонь и всякий раз промахивалась.

— Вот что я называю: играть в буриданова ослика! Бедный скальный дракон не знает, за кем из двоих гадиков следить! Правый глаз пытается следить за одним, левый — за другим. Прицела нет, и струи огня уходят в молоко! — взбудоражено закричал Ягун.

Секундой спустя Тантал вынырнул под брюхом у Рады и, когда дракониха распахнула пасть, сунул мяч ей в глотку. Именно сунул. Движение было небрежным, точно почтальон бросал конверт в щель почтового ящика. Едва ли Рада поняла, каким образом мяч оказался у нее в пасти. Тантал все время находился в «мертвой» не просматриваемой зоне под ее мордой.

Полыхнула вспышка. Стадион взревел. Энтроациокуль закричала на Лизхен Херц, обвиняя ее в том, что морду дракона снизу должна была страховать именно Лизхен. Однако это уже ничего не решало.

— Ну вот перцового мячика и нетути! Пять очков в копилку сборной вечности! — хмуро сказал Ягун.

Забросив мяч, Тантал вернулся в центр поля и завис, просчитывая новую возможность для атаки. Он был неподвижен, как скиф на вершине кургана, лишь глаза отслеживали мячи. Но все же нет — нет да и пробегала по его лицу судорога. И тогда, забывая о мячах, он мучительно начинал искать кого-то глазами.

Ленка Свеколт посмотрела на Жанну Аббатикову. Они сидели рядом, но между ними был Шурасик.

— да? — спросила Жанна загадочно.

— Не уверена, но надеюсь. Человек теряет то, что боится потерять. Он не боится… — таинственно ответила Свеколт.

Аббатикова кивнула.

— Лен, на что ты надеешься? — спросил Шурасик, любивший быть в курсе всего.

— Что погода завтра будет солнечная… — нежно отвечала ему Свеколт.

Шурасик грустно вздохнул. Он уже усвоил, что существуют вещи, в которые он никогда не будет посвящен.

— Хм… Ну ладно! Я тут подумал, что сижу между двумя некромагами! Редчайший случай в мировой истории. Интересно, я могу загадать желание? — спросил он.

— Да. В какой могиле тебя похоронят, и какой памятник поставят. Говорят, сбывается, — сказала Аббатикова.

Шурасик озабоченно надулся. Матч тем временем продолжался. Желая отвоевать у сборной вечности хотя бы очко, Умрюк-паша и Маланья Нефертити атаковали Герардиона одурительным мячом.

Им удалось обойти неповоротливого Илью Муромца, не успевшего разогнаться для тарана, и перехитрить Аргуса. Проделать это оказалось не так уж и сложно. Умрюк-паша с мячом устремился на дракона в лоб, а когда между ним и драконом вы рос Аргус, в последний миг отдал пас Маланье Нефертити. Аргус инстинктивно метнулся за мячом, открыв узкую лазейку, в какую и пронесся коварный Умрюк. Обыграв защиту, Маланья и Умрюк-Паша оказались один на один с воротами. Однако радоваться было рано.

Герардион быстро перемещался. Длинный, извилистый, он закручивался петлями, скользил. Мелькали усы, серебрились наросты на чешуе. Куда забрасывать мяч — неизвестно. Перед атакующими был не дракон, а жуткий спутанный мелькающий узел. Игрок терялся, и тут из ниоткуда вдруг вылетала струя огня или щелкал, как бич, убийственный хвост. Умрюк-паша на мгновение замешкался, и тотчас косая струя огня, вырвавшись откуда-то снизу, подпалила его коврик-циновку.

— Вы это видели? Секунда — и от циновки великолепного бабая остается одно воспоминание! Скрежеща зубами и ругаясь, бабай падает головой вниз. Я почти уверен, что он не разобьется. Высота болыпая, и вполне можно успеть выкинуть платок-парашют. Мяч у Маланьи! Все же разобралась, где у дракона морда! Бросок! Мяч ударяется о стойку ворот — пардон, всего лишь о драконий нос, отлетает, встречает ус и отскакивает во все еще распахнутую пасть Герардиона! ГОООООЛ! Стригите в другой раз драконам усы!..

Что творится на трибунах? Зрители обезумели. В воздух летят шляпы, пластиковые бутылки, искры и чьи-то дети. Интересно все же: свои или чужие? Не болельщики, а тысячи восторженных психов! Боюсь, чтобы надеть на них смирительные рубашки, понадобятся все санитары мира! Конечно, одурительный мяч — это всего одно очко, зато теперь до конца игры Герардион будет радостным дебилом! Обожаю братьев по разуму, а-а-а-а!

Забросив мяч, Маланья Нефертити утратила бдительность. Подняв руки, она приветствовала болельщиков, не замечая, что происходит у нее за спиной. А оглянуться все же СТОЯЛО. Герардион внезапно завился кольцом и…

— ОСТОРОЖНО!!! — завопил Ягун.

Маланья обернулась и, машинально пришпорив крышку гробницы, отлетела на метр. Это спасло ей жизнь. Драконий хвост лишь отколол от крышки угол. Все же удар был такой силы, что Маланья подлетела метров на десять и лишь невероятным чудом удержалась на гробнице. Внезапно на пути у нее вырос Минотавр. Вместо того чтобы помочь Маланье, он будто случайно столкнулся с ней. Правый рог Минотавра едва не вонзился Маланье в глаз и оставил царапину на скуле. По уцелевшей части крышки прошла трещина.

Наполовину оглушенная, Маланья упала, не ус пев произнести даже спасительного заклинания. Подстраховал ее уже Сарданапал, и о песок она ударилась довольно мягко. Все же к ней сразу метнулись санитары.

Минотавр развернулся и как ни в чем не бывало полетел прочь. С его точки зрения, он не сделал ничего дурного.

С его точки зрения, он не сделал ничего дурного. Просто воспользовался случаем, чтобы одним опасным игроком в команде противника стало меньше. Это было уже слишком.

ААААААЛ! Чтоб ты упал, сволочь! — потрясая кулаками, завопил Ягун.

— Чтоб ты упал, нехороший дядя! — машинально повторила за ним Вика Рыжова.

Да-да, та самая Вика. Щеки как у хомяка, крас ный подбородок. Милая тибидохская девочка, обожающая яркие заколки и игрушечных пупсиков.

Минотавр почему-то не вписался в очень простой поворот и на чудовищной скорости врезался в магический купол. Зрители вскочили. Видно было, как Минотавр падает и как рога, пропарывая купол, разбрызгивают золотистые искры. Удар о песок был такой силы, что тело пiодскочило на полметра.

— У Минотавра сломался рог! — сказала Вика Рыжова меланхолично.

И у Минотавра действительно сломался рог. К нему метнулись санитарные джинны, однако прежде чем они добежали, Минотавр окутался сиянием и исчез. Провалился в Потусторонний Мир, выбыв из матча.

Вика застеснялась и опустила глазки. С ней рядом выросла Медузия.

— Рыжова!!! Завтра утром — ко мне в кабинет! С утра! Ты все поняла?

Вика попыталась ответить, однако не смогла вымолвить ни звука. Слова как будто произносились, однако со стороны казалось, что она беззвучно шевелит губами.

— Сударыня, будьте так любезны взять смысловую паузу! На сегодня я лишила вас права голоса! — пояснила Медузшт.

Попугаева, сидящая неподалеку, хихикнула. Медузия резко повернулась к ней.

— Что тебя так насмешило, дорогая?

Верка в панике зашарила глазами. На один ряд впереди нее помещался высоченный лысый дядька, на макушке которого была татуировка: «Когда — то тут были волосы!» Именно об этом сообщали синие буквы.

— Вот это! — сказала Верка, показывая пальцем.

— Мамочка моя бабуся! В игре осталось всего три мяча! Пламягасителыный, чихательный и обездвиживающий! За пламягасительным мячом в данный момент гонится Дионис! Диониса страхует Геркулес Гераклович Овсянкин! Трогательная пара! Трогательная в том смысле, что они всех трогают. Наперерез им бесстрашно мчатся Эразм Дрейфус и Рамапапа! Постараюсь подлететь по ближе!

Ягун сделал красивый разворот и оказался как раз на пути у пламягасительного мяча.

— Нет, вы это видели! Какое мучение! Мячик летит прямо на меня, а я не имею права его схватить! Может, кто-нибудь прямо сейчас введет меня в состав команды? Взамен Пуппера, а?

— Эй, лапки прочь от огнетушителя! — заорал Рамапапа, устремляясь за мячом.

Ягун со вэдохом уступил.

— Ладно, буду трудиться языком, если не дают поработать руками! Основная борьба за мяч разворачивается между рамным папой и Геркулесом Геракловичем! Оба летят почти вровень, толкаются плечами и изо всех сил стараются заработать пять копеек на дисквалификацию. Эразм Дрейфус в тазике застенчиво скользит за ними. В его маленьких умных глазках читается надежда, что когда эти двое поубивают друг друга, огнетушитель в наследство получит именно он. Вот оно, подлое расчетливое падение нравов! Торжество муравьев надо львами! Я прям трясусь!

Что-то мелькнуло в воздухе. Ягун озадачено заморгал и, не веря себе, принялся тереть глаза.

— Погодите! А куда делся мячик? Мяч в студию, я сказал!.. О нет! Откуда тут взялся Фрол Слепой? Слепым не положено бить зрячих, хотя они бьют и даже пинают! Вот, скажем, Грызиана Припятская! Она же с бельмом, то есть если разобраться…

Три мощных запука, пущенных неизвестно откуда, пробили в защите приличную брешь.

— Отзываю свои слов обратно! — поспешно сказал Ягун. — У Грызианки есть шарм! Шарм и харизма правят миром, пока греческий профиль, мотая на кулак сопли, выносит мусор. Но что там с Фролом? Он ловко отрывается от погони, но не спешит атаковать Раду! Он чего-то выжидает. Чего, спрашивается?

Тем временем Гротгер и Энтроациокуль пытаются поймать чихательный мяч, Милое такое, детское желание, скромное, как я! Им пытаются помешать Дионис и Геракл. Танька перехватывает мяч и посылает заговоренный пас Энтроациокуль. Мяч проносится близко от Диониса, но так быстро, что он не успевает произнести контрзаклинание! Мяч у Энтроациокуль. Бактрийская ведьма несется к Герардиону. Илья Муромец дальновидно выставляет щит навстречу ей пропитанному ядом бамбуковому шесту. Герардион встречает Энтроациокуль струей пламени, от которой она уходит. Завинчиваясь вокруг пламени по спирали! Сверху на бактрийскую ведьму коршуном падает… кто же это? Неужели Бейбарсов! То есть я хотел сказать: Тантал, хотя кто их разберет, этих некромагов!.. Бейбарсов бесцеремонно выхватывает у старушки мяч и набирает высоту. С гневным воплем Эн троациокуль выстреливает ему вслед парализующей иглой, однако Бейбарсов равнодушно вытаскивает ее из щеки, как колючку. Экзотические яды на некромагов не действуют!

Бейбарсов атакует Раду. Та, достойно подготовленная к встрече Лизхен Херц, встречает его грозным ревом и струей пламени. От пламени Бейбарсов уходит нырком, но все же брызги огня, как мне кажется, успевают опалить Глебу щеку…

Ванька, сидевший недалеко от Тарараха, вскрикнул и схватился за лицо. На скуле у него вздулея такой же ожог, как у Бейбарсова. Кожа треснула, края трещины начали темнеть. Тарарах с силой пригнул голову Ваньки к своему колену и, не давая ему шевельнуться, смазал края трещины. Ожог быстро стал опадать. Рана зарубцевалась. Теперь это было похоже на рану недельной давности. Примерно такая же зарубцевавшаяся рана появилась и на щеке у Бейбарсова. С той только разницей, что все это время он продолжал атаковать Раду.

— Откуда у тебя эта мазь? — спросил Ванька.

— да так… С утра от кислотных плевков гарпий сам лечился! — застенчиво пробасил Тарарах. — Но у тебя вообще-то быстрее зажило. Я даже не ожидал. Прямо как на упыре, ха-ха!

— Ха-ха, — сказал Ванька кисло.

Продолжая тарахтеть, Ягун мчался, выплевывая слова, как младенец гречневую кашу:

— Глеб Бейбарсович Тантал галантно обыгрывает Лизхен Херц! Галантно — это значит без членовредительства! Возле драконьей пасти он зависает и вбрасывает мяч в так и не успевшую закрыться пасть Рады… Вспышка и… Пррр! Почему вспышек было две??? Я ничего не понимаю! Срочно выпишите мне очки с кнопочкой обратной перемотки! Я хочу отматывать назад и просматривать те моменты жизни, когда я притормозил! А таких моментов, увы, было очень-очень много! Правда, бывали и моменты, когда я жал на газ слишком круто, но они не в счет! Только дураки помнят успех! Умные помнят неудачи!..

Внезапно заметив еще одного игрока, которого прежде скрывало от него крыло Рады, Ягун все понял и без жалости огрел себя кулаком по лбу.

О нет! Это снова был Фрол Слепой! Он воспользовался случаем и забросил пламягасительный мяч вместе с чихательным. Раду накормили сразу двумя мячиками! Мощная вспышка магии сотрясает бедного дракона! Это несправедливо, но чудовищно эффективно!

В игре остался лишь один мяч — обездниживающий. За ним разом устремляются Дионис, Гермес и Илья Муромец! Им противостоит боевая двойка — Гроттер и Энтроациокуль. Обездниживающий мяч носится, как сглаженный шмель! Его настигают! Мяч перехватывает Гермес! Упускает! Теперь он у Энтроациокуль! Пас Гротгер! Снова пас Энтроациокуль! Барон Мюнхгаузен пытается гiерехватить его и слетает с ядра! Разумеется, мя — чик был заговорен! Вот н воздаяние! Не плюй с самолета, не дразни пилота! Таньки грязи не боят ся! О нет! Я перехвалил ее и сглазил! Тают попада ет под порыв бокового ветра и теряет мяч! Теперь он у Геракла, который дает пас Фролу Слепому.

Фрол Слепой устремляется к Раде!.. Он делает это без сложных фигур, довольно нагло, зная, что после пламягасительного мяча Рада способна только пускать колечки дыма. Стадион вскакивает! Еще мгновение — и Уф!!! Вы это видели? Рада ударяет Фрола крылом. Фрол отлетает на полсотни метров, врезается в магическую защиту и исчезает, проглоченный вечностью. Достойный финал героя! Выбитый у него мяч отскакивает прямо в руки Танталу. М-да, хорошо тем, у кого есть мячик. Плохо тем, у кого мячика нет, — лаконично прокомментировал ситуацию Ягун.

Преисполненная решимости отобрать мяч или погибнуть, Таня устремилась к Танталу. Тот вел себя странно. Сидел в ступе и отчужденно озирался, как только что разбуженный человек. Амулет, прежде болтавшийся на куртке, теперь присосался к нему плотно, как моллюск.

Таня подлетела ближе. Она мчалась рядом, смотрела на Глеба и не верила. Неужели Тантал вытеснен? Получив помощь амулета, сознание Бейбарсова перемололо и изгнало Тантала. Исторгло, точно занозу, навеки вернув в Потусторонний Мир. Таня вспомнила: Некромаги не любят себе подобных. Когда на одной тропе встречаются два некромага — один должен погибнуть Некромаги не церемонятся с победенными.

— Как ты справился с Танталом? Помог талисман? — крикнула она, желая убедиться окончательно.

Глеб ответил тихо, он она услышала его голос. Даже ревущий ветер не смог его заглушить. Когда некромаг желает, чтобы его услышали, его услышат.

— Он тоже. Но еще больше мне помогло одно глупое чувство. Не буду его называть. Тантал никогда его не ведал. Желание получить власть над ми ром, в сущности, очень банально. Это скорее трогательная причуда закомплексованных идиотов. Перед чувством ему не устоять.

Они летели рядом. В руках у Глеба был обездвиживающий мяч. Бейбарсов держал его равнодушно, точно примерный семьянин кочан капусты. Ну мяч. Ну, обездвиживающий. Что дальше?

— Бросай, Тантал! Атакуй дракона! — ревела треть трибун.

— Отбирай у него! Перехватывай! Подрезай! Закрути некромага в воздушном потоке, и пусть он размажется о защиту! — кричали другие две трети.

Таня ринулась было на Бейбарсова: в конце концов, матч есть матч, но увидела, как Глеб удив ленно поднял брови, и остановилась. Она поняла, что Бейбарсов вообще не думает сейчас о мяче.

— Мяч! Мяч! Гроттер! Гроттер! — ревели три буны.

Множество криков сливались в гул. Таня была на гребне огромной волны. На пике ожиданий тысяч магов. На острие копья. Ее имя и этот матч войдут в историю, нужен только один шаг.

Таня снова рванулась атаковать Бейбарсова и снова в последнюю минуту слабовольно отвела смычок. Контрабас и ступа вновь летели рядом.

Трибуны неистовствовали. О магическую защиту разбивались искры, фотоаппараты, запуки. Маги вырывали скамьи. Проносясь мимо преподавательской скамьи, Таня видела распахнутый рот Соловья, удивленное лицо Тарараха, грустное — Великой Зуби. Их не понимали. Они нарушали правила, перечеркивали логику. Так не поступают! По чужим надеждам не ходят в уличной обуви.

— Мяяяяяяяч! Некромаааааааг!

Бейбарсов наконец услышал. Скользнул взглядом по скамьям. Покачал головой. Что ему были эти вопли, эти докучливые люди? Его интересовал сейчас только один человек — Таня. На остальных людей и их желания ему было плевать.

С нерешительностью, которая была ей самой противна, Таня протянула руку за мячом. Она не могла так, как Глеб. Все ее существо протестовало. Бейбарсов смотрел на нее с любопытством.

— Это для тебя ценность? Что ж! Лови! — сказал он и ловко перебросил Тане главный мяч игры.

Под ними, распахнув пасть, как раз проносился Герардион, мечтавший сожрать одного из уцелевших арбитров.

Она не могла так, как Глеб. Все ее существо протестовало. Бейбарсов смотрел на нее с любопытством.

— Это для тебя ценность? Что ж! Лови! — сказал он и ловко перебросил Тане главный мяч игры.

Под ними, распахнув пасть, как раз проносился Герардион, мечтавший сожрать одного из уцелевших арбитров. Таню он не видел. Это был превосходный шанс! Трибуны стонали. Где-то в третьем секторе сломалась скамья. Ее сухой треск был похож на пистолетный выстрел. Таня испытала чувство, которое испытывает охотник, когда прямо на него выскакивает волк. Вот мяч! Вот дракон! Вот судьба матча!

Таня прижалась грудью к контрабасу и атаковала дракона сверху. Пронеслась над ним совсем близко, ощущая жар чешуи. Распахнутая пасть Герардиона оказалась совсем близко. Она не захлопнулась еще после очередной струи, которой только что был поджарен арбитр. Хрестоматийный случай, много раз разучиваемый на тренировке. Почти не задумываясь, Таня метнула мяч. Метнула, и ей вдруг стало неважно — попала она или нет. Она махнула смычком, отдавая контрабасу приказ, и стала набирать высоту.

Кажется, за ее спиной была вспышка магии. Стадион взревел, потом затих, затем снова взревел. Дракон сборной вечности медленно опустился на поле. Бесконечно длинный, извивающийся, он был похож на виноградную плеть, которую отсекли ножницами и сбросили с балкона. Затем вспыхнул и исчез. Больше он не появится. Он пропустил два мяча, а значит, для Потустороннего Мира он отыгранная карта.

«Получите то, что хотели! Получите и подавитесь!» — подумала Таня, ощущая себя гладиатором, который на потеху цирку вогнал меч в грудь лучшего друга.

Бейбарсов ждал ее, медленно скользя на ступе вдоль купола. Таня опустила глаза, всмотрелась. Она увидела шевеление на трибунах, К силовой защите поля, наступая магам на ноги, бесцеремонно пробивались Франциск и Вацлав. Боевые маги из охраны Бессмертника Кощеева тоже зашевелились, расчищая себе дорогу. Вся эта толпа рвалась на поле явно не затем, чтобы поблагодарить Таню за блестящую игру.

— Ты их видишь? Им нужен ты! — взволнованно сказала Таня.

— Жидкое зеркало в одной из комнат подвала. Безглазый Ужас знает, где я замуровал его. Я пока зал ему место. Отдай им его, когда все закончится, — устало произнес Бейбарсов.

— Что закончится? — не поняла Таня.

— Все, — повторил Глеб.

— Ты опасаешься, что тебя бросят в Дубодам?

— Пусть рискнуг. Теперь я получил все, что имел Тантал. Остановить меня может только Сарданапал. И то не уверен, — заметил Глеб.

Таня почувствовала, что он прав, и забыла о Франциске с Вацлавом. Не стоит думать о тех, кто лишь занимает место в памяти, не давая ничего взамен. На трибунах мелькали флаги. Со скамейки Склеповой в воздух взвилась пенная струя. Склепова любила не столько пить шампанское, сколь ко красиво открывать его.

— Зачем ты сделал это? Зачем отдал мяч? — спросила Таня у Бейбарсова.

Она уже знала, что сегодняшний матч взорвет историю драконбола, но лично у нее ощущения победы не было. Это была подаренная победа. Кафтан с барского плеча. Копеечка для бедных.

— Считай это прощальным подарком. Все лучше, чем банальные цветы, — сказал Глеб, прочитывая ее мысли.

— Подарком? — не поняла Таил.

— Ты слышала. Я ухожу.

— Почему?

— Просто ухожу.

Таня не верила. Совсем недавно она желала, чтобы Бейбарсов оставил ее в покое, однако теперь, когда все так и случилось, она была в замешательстве. Иногда, говоря «нет», мы хотим сказать совсем другое.

Иногда, говоря «нет», мы хотим сказать совсем другое. Как «нет» не всегда «нет» так и «да» не всегда «да». В доброй половине случаев это очень условные слова.

— Ты что, даришь меня Ваньке?

— При чем тут Ванька? Я никому тебя не дарю. Ты не вещь. Ты сама можешь выбирать, — сказал Бейбарсов.

— Не понимаю… Некромаги не уступают! Никогда! — крикнула она.

Бейбарсов презрительно вскинул рассеченную бровь.

— Сдаются те, на кого давят. Я же принял решение сам. Не думай, что мне не больно. У меня та кое чувство, что я отпилил себе ногу.

Забыв о смычке, Таня опустила руку. Не пони мая, что от него хотят, контрабас дернулся.

— Будь ты проклят, ты уже почти получил, что хотел! Я тебя почти люблю! — крикнула она.

Бейбарсов спокойно кивнул.

— Я знаю.

— ЗНАЕШЬ??? И что?

— И ничего. Я ухожу. Со мной у тебя нет будущего. Возможно, тебе будет больно, но в конечном итоге так лучше. Все раны затягиваются, если их не растравливать, — сказал Глеб.

Таня пожалела о своем признании. Расставаться на такой ноте всегда особенно больно. Для обоих было бы проще, если бы она его ненавидела.

Проносились смазанные лица. Кружились три буны, подмигивали флагами сектора. Это была победа, триумф. Вспыхивая, исчезали оставшиеся игроки сборной вечности. Фаны выкрикивали ее имя. Тане все было безразлично.

— Я тебя не понимаю. Совершенно не понимаю, — сказала она устало.

Таня посмотрела вниз. Все поле уже было за пружено боевыми магами. Маги суетливо строились четырехугольником, в центре которого находились Франциск и Вацлав.

— Сейчас не понимаешь, когда-нибудь поймешь. Если огонь не погаснет, дерево сгорит. По этому огонь, любя дерево, должен уйти. Даже если уйти для огня значит лишиться пищи и умереть. Я оставляю тебя, потому что люблю. И буду любить вечно… Пусть я сам буду вдали, действие зеркала Таптала необратимо. Ванька все больше будет походить на меня, пока не достигнет золотой середины. Чего-то среднего между Ванькой и мной. Моя связь с пим, равно как и его со мной, теперь нерасторжима. Всякий раз, когда он будет целовать тебя, — я буду это чувствовать. Всякий раз, как ты засмеешься, — я услышу твой смех. Это уже немало, если разобраться? — продолжал Глеб.

— Зачем ты мне это говоришь? Всю эту путаную чушь?

Бейбарсов продолжал смотреть на нее. Его взгляд прожигал Таню.

— Просто, чтобы ты знала. Больше слов не будет. Лучше отрубить кошке хвост сразу, чем по кускам отдавливать его в тисках… Но все же я не могу уйти просто так.

Бейбарсов коснулся ладони губами. Подул. Прощальный поцелуй обжег Тане губы, как если бы их не разделяли два метра, и они не неслись под самым куполом, где ревел ветер и, дробясь, пробивались сквозь призрачную защиту солнечные лучи.

На секунду Таня закрыла глаза. Внезапно вспомнив — даже не вспомнив, ощутив, что там, впереди, стена, она резко перебросила смычок в другую руку. Контрабас круто развернулся, избежав столкновения. Таня услышала звук удара. Ступа врезалась в защитную стену и, треснув, полетела вниз. Но это было уже неважно. Ступа была пуста. Некромаг Глеб Бейбарсов исчез.

Примечания

1 Канальей рождаются, а не становятся (лат.)

2 О, если бы так все! (лат.)

3 Многое может возродиться из того, что уже умерло (лат.). Гораций. Наука поэзии.

4 Не для школы, а для жизни мы учимся (лат.). Сенека. Письма.

). Сенека. Письма.

5 Пороки эпохи, а не человека (лат.).

6 Переноси и будь тверд, эта боль когда-нибудь принесет тебе пользу (лат.). Овидий. Любовные элегии.