Между тем выезжает Белая Лебедь Захарьевна на заповедные луга царские и посылает к царю письмо, чтобы он выдал ей виноватого. Царь посылает старшего сына. Детки Белой Лебеди, завидя его, кричат: «Вон наш батюшка идет! Чем мы будем его потчевать?» А мать говорит: «Нет, это не отец, а дядюшка ваш; потчуйте его тем, что у вас в руках». А у них было по дубинке; они так ему бока навохрили (наколотили), что едва дошел до дому. Потом царь посылает второго сына; этот идет, детки обрадовались и кричат: «Вон наш батюшка идет!» А мать говорит: «Нет, это ваш дядюшка». — «Чем же мы его будем потчевать?» — «А что у вас в руках, тем и потчуйте!» Они так же ему бока навохрили, как и старшему брату. Тожно посылает Белая Лебедь Захарьевна к царю сказать, чтобы выслал виноватого. Царь, наконец, посылает младшего сына; он бредет — на нем лаптишки худые, чежелко худое. Дети кричат: «Вон нищий какой-то идет!» А мать говорит: «Нет, это ваш батюшка». — «Чем мы будем его потчевать?» — «А чем бог послал!» Когда Иван-царевич пришел, она надела на него хорошую лопоть (одежду), и поехали они к царю. По приезде Иван-царевич рассказал отцу свое похождение: как он из ловушки братьев добыл и как они убили его. Отец рассердился, взял их разжаловал и приставил к низким должностям, а младшего сына взял к себе в наследники.
Ссылки:
1 Место, где дорога разделяется и идет в разные стороны.
2 Крепостная стена.
3 Чежелко — кафтан или полушубок, обшитый снаружи холстом.
Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде (вариант сказки 5)
Бывало-живало — в некотором царстве, в некотором государстве, у царя Ефимьяна было три сына: первый сын — Павел, второй сын — Федор и третий сын — Иван Запечный. Царь Ефимьян стал стариться и, собрав свою силу, спросил: «Кто бы съездил за молодою и живою водою? Я бы тому добро сделал». И удумали бара: «Опрично твоего сына, Павла-царевича, некому ехать». Царь дает ему тысячу рублей и своего доброго коня. Павел-царевич садится на того доброго коня и стежит1; немало времени ехал, попал на росстань — на росстани стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать — мертвому быть, а влево ехать — к Ирине мягкой перине попадешь, спать мягко и хлебать кисель! Ирина мягкая перина встречает Павла-царевича: «Поди-тко ты, Павел-царевич, разболокайся и разувайся, клади свое цветное платье — хоть тысяча рублей или две будь, ничто твое не утеряется!» Напоила-накормила, на пуховик спать повалила: «Ложись к стенке, а я лягу на крайчик!» Она его под середку подхватила, пришибла им пол, и улетел он в погреб, а погреб тридцать сажон глубины; бросила к нему кудельки: «Когда научишься прясть, в ту пору дам тебе есть!»
Царь Ефимьян не мог своего сына дождаться и стал собирать опять свою силу; спрашивает: «Кто бы съездил по живую и молодую воду? Я бы тому добро сделал». Думали-подумали бара и возговорили: «Опрично твоего сына, Федора-царевича, некому ехать». Царь Ефимьян дает ему две тысячи рублей и своего доброго коня; Федор-царевич садился на того коня, немало времени ехал; когда попал на ту же росстань — на росстани стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать — дак мертву быть, а влево ехать — дак попасть к Ирине мягкой перине, спать мягко и хлебать кисель. Ирина мягкая перина, встречая, мурлычет: «Поди-тко ты, Федор-царевич, и куды ты, родимый, поехал? Куды тя бог понес?» Накормила-напоила, на пуховик спать повалила: «Ложися к стенке, а я лягу на край!» Подхватила его под середку и прошибла сквозь пол; он свалился в тот же демонский погреб.
Царь Ефимьян не мог дождаться своего сын Федора, стал собирать свою силу: «Кто бы съездил по живую, по молодую воду? Я бы тому сделал добро». И собран был большой совет, на котором тоже положили, что опрично твоего сына Ивана-царевича некому ехать. Иван-царевич затужился и запечалился, приходит по вечеру к бабушке-задворенке. Бабушка-задворенка говорит: «Что, Иван-царевич, затужился и запечалился?» — «Как мне не тужить и не печалиться? Бачка посылает по живую, по молодую воду, за тридевять земель, в тридесятую землю, за белое море — в дивье царство, а нет у моего батюшки доброго коня». — «Как нет у твоего батюшки доброго коня? Есть добрый конь, заперт за тремя дверьми, третьи двери уже копытом пробивает! Этот конь будет тебе служить верою и правдою. А караулит коня плехатый2 старик; приди, старика по плеши больно хлопни — отдаст тебе доброго коня». По сказанному, как по писаному, схватил Иван-царевич коня под повод и троижды около себя обернул; конь взмолился человечьим гласом Ивану-царевичу, что я буду тебе служить верою и правдою. У коня этого из ушей дым валит, из ноздрей искры сыплются, из рота пламя пышет. Иван-царевич садится на добра коня, стежит его по толстым ребрам, и скачет конь выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, горы, реки и озера меж ног пропускает, поля-луга хвостом устилает.
Немало времени ехал царевич и доехал до того ж дубу — стоит дуб на росстани, и подписано на дубу: вправо ехать — мертву быть, а влево ехать — к Ирине мягкой перине попасть, спать мягко и хлебать кисель. Он и говорит: «Видно, мои братья уехали киселя хлебать!» Сам поезжает вправо по живую и по молодую воду; ехал немало времени, доехал до бабушки-задворенки. Бабушка-задворенка встречает Ивана-царевича: «Куды ты, бажоный3, поехал?» — «Бабушка-задворенка! Напой-накорми, на пуховик спать повали, в головушки сядешь и спрашивать станешь». Она его накормила-напоила, спать положила. «Я, — говорит царевич, — поехал по живую и по молодую воду за тридевять земель, в тридесятую землю — в дивье царство». — «Иван-царевич! Не быть тебе живому». — «Авось бог и пособит!»