Наступила тишина, непривычная тишина. Последнее эхо бездомным призраком пронеслось по глубоким ущельям улиц и замерло. Неожиданно люди услышали свою собственную, не бог весть какую содержательную речь. И все сразу замолчали. И стал слышен тихий шелест ветра между верхушек хромированных небоскребов, и шорох шин но мостовым из молочного стекла. Стал слышен даже беспокойный стук сердца. Что такое? Кто посмел снять с висков кандалы, так что скованные мысли поднялись на колени и спросили: «Кто ты?»?
Машины остановились. Вертолеты неуверенно пошли к посадочным площадкам на крышах. Медленно робко отворился миллион дверей. Белые лица выглянули наружу, потом нерешительно двинулись по улицам, точно влекомые ветром бесцветные воздушные шары. Руки растерянно метались. Рты стонали. Глаза искали на небе начертанных пламенем сверхъестественных знаков, возвещающих конец света. Тишина! Впервые за сотни лет — полная тишина. Никакое землетрясение, даже вторжение марсиан не вызвало бы у них такого страха.
Держа под мышкой свою скрипку, Вольфганг шел вперед среди всех этих испуганных, молчаливых людей, Он нес в сердце великую надежду. Наконец они могут услышать в своей душе отзвук вечности. Час настал! Он сорвал с их порабощенных умов цепи шума. Сейчас раскатится многоголосый крик: «Мы свободны! Мы снова можем думать! Сокрушим тиранию музыкальных машин, станем такими, какими нас создала природа!»
Но крик не прозвучал.
Люди растерянно бродили кругом. Они зажимали уши руками, обороняясь от громогласной тишины. Многие кутали голову в тряпки и со стоном забивались в какой?нибудь угол, словно их преследовал кошмар.
Многие кутали голову в тряпки и со стоном забивались в какой?нибудь угол, словно их преследовал кошмар.
Кое?кто, чтобы нарушить невыносимую тишину, пробовал напевать что?нибудь из репертуара куплетных автоматов. И тут же умолкал, испуганный собственным голосом — таким слабым, таким одиноким… Вольфганг недоумевал. Он подходил то к одному, то к другому и шептал им на ухо:
— Вы свободны! Радуйтесь же! Прислушайтесь — неужели вы не слышите восхитительных мелодий тишины? Не слышите, как все живое поет хвалебную песнь? Прислушайтесь к шепоту ветра, к падающим каплям росы, прислушайтесь к шороху воздуха в легких, к благодарному стуку сердца! Вы свободны! Так начинайте жить! Поделитесь друг с другом новыми мыслями!
Но его никто не слушал. Сначала родился шепот, он перешел в согласный жалобный крик:
— Спасите нас! Спасите от этой ужасной тишины, которая делает нас такими маленькими и ничтожными! Верните нам шум! Включите чудесные вибратубы, веселые восторг?автоматы, упоительных синтосоловьев! Верните нам праздник, механическую музыку и потешные песенки, потому что внутри нас так пусто, так пусто!
И толпа устремилась к Департаменту пропаганды — наиважнейшему учреждению СПД, огромному розовому небоскребу, где механические писатели, электронные поэты и автоматические композиторы трудились, чтобы жизнь была непрерывным праздничным представлением. И хитроумные думающие роботы, услышав жалобный призыв толпы, тотчас загорелись новым рвением.
Миллиарды электрических импульсов побежали по проводам с этажа на этаж. Замелькали сигнальные лампочки. Включились резервные динамики. С площадок, куда не распространилось действие сверхзвуковой симфонии, поднялись в воздух музыкальные вертолеты.
— ДЕТИ! — зарокотал отеческий металлический голос с крыши Департамента. Подключенный прямо к сети механический писатель заработал на полную мощность. — ДЕТИ! КАКОЙ?ТО БЕЗУМЕЦ УСТРОИЛ ПОКУШЕНИЕ НА НАС. НА МАШИНЫ! НА НАС, КОТОРЫЕ НЕУСТАННО ТРУДЯТСЯ, ЧТОБЫ ОБЕСПЕЧИТЬ УЗАКОНЕННОЕ ПРАВО ЧЕЛОВЕКА НА БЕЗДУМЬЕ! НО ВЫ НЕ БОИТЕСЬ! МЫ СПАСЕМ ВАС ОТ ТЕРРОРА ТИШИНЫ! СЛУШАЙТЕ! МЫ СНОВА НАЧИНАЕМ ИГРАТЬ! ВЕСЕЛИТЕСЬ ОПЯТЬ! ЛИКУЙТЕ! ХОХОЧИТЕ! ШУМИТЕ! ТАНЦУЙТЕ ПОД БЛАЖЕННЫЕ ЗВУКИ КСИНГИ, ЮМБЫ И ХУХ?ХУХ!
Ласковый металлический голос смолк, но из вертолетов и броневиков полиции СПД снова зазвучали приторные рулады вибратуб и сладкое пение роботов?куплетистов:
Дружно — юмба, дружно — бумба,
Веселись на всю катушку!
Напряжение оставило бледные, испуганные лица. Появились робкие улыбки, люди взялись за руки, сделали ногами одно коленце, другое, запрыгали и подхватили:
Дружно — юмба, дружно — бумба …
И с благословения доброго металлического голоса начался огромный импровизированный асфальтовый бал. А в это время электрические ищейки полиции СПД выследили оборванного худого человека, который стоял, прислонясь к стене, и глядел на лежащую у его ног разбитую вдребезги черную скрипку…
— Чудная какая мелодия, верно, Джим?
— Верно, Сэм! Это одна из этих запретных песенок, их пели в средние века, до закона о бездумье!
Два сторожа в белых халатах смотрели на дверь с надписью: «Палата 1014». Одна из многих дверей в одном, из многих коридоров больницы для умалишенных. Сколько их тут, этих дверей, и за каждой — один из тех, кто, как ни странно, потерял рассудок от шума нескончаемых праздников, от серийных мелодий музыкальных автоматов.
Сторожа переглянулись с усмешкой и прильнули к глазку в двери. Посреди комнаты стоял худой человек со странным, одухотворенным лицом, в предписанной регламентом розовой одежде. На маленькой нескладной скрипке он играл чудесный концерт Мендельсона.