С.Х.В.А.Т.К.А.

Автор: Андрей Левицкий

Жанр: Фантастика

Год: 2010 год

,,

Андрей Левицкий. С.Х.В.А.Т.К.А.

S.T.A.L.K.E.R. — 47

Людям, у которых отсутствует воображение, запрещается читать эту книгу.

Глава 1

Подросток — это не возраст, а состояние ума. Ещё не получив паспорта, человек может быть более взрослым, чем иной в сорок лет. Всё зависит от

жизненного опыта. Если ты спасал других, а другие спасали тебя, если тебе не раз и не два угрожала смерть, если первого человека ты убил в

четырнадцать (пусть даже это был мародер, прокравшийся посреди ночи на стоянку, чтобы прирезать тебя ржавым перочинным ножом ради ствола, жестянки с

тремя последними патронами и тощего рюкзака с остатками снеди) — короче, если в двенадцать лет тебя забрали в Зону, то взрослым ты станешь задолго

до двадцати.
Вот только на большой земле об этом не знают. Там не привыкли к совсем молодым парням с жесткими складками у рта и бесшумными движениями кошки,

не замечают их колючего взгляда и постоянной настороженности — большинство взрослых за Периметром не принимают молодых всерьёз.
А зря.
— Топаешь как кабан, — сказал Тимур Шульга. — Тебе бы не на медведей в Гималаях охотиться, а слонов в зоопарке пугать.
Вообще-то инструктор по выживанию в тренировочном лагере большой турфирмы, отправляющей клиентов на сафари и во всякие экстремальные

экспедиции, может позволить себе по отношению к подопечным много чего. Гораздо больше, чем какой-нибудь тренер из дорогого спортзала для скучающих

жен олигархов. Но бритому здоровяку в найковских кроссовках, спортивках и короткой чёрной майке, из-под которой выпирало белое, мягкое, как тесто,

пузо, такое обращение не понравилось.
— Ну ты, сучонок мелкий! — Он ткнул Тимура в грудь толстым пальцем с «гайкой» такого размера, что ею запросто можно было проломить кому-нибудь

лоб. — Поговори у меня!
— Сними хотя бы цепи свои. Ты не понимаешь, что ли? Зазвенят не вовремя — и конец тебе.
— Вы! — рявкнул Боров.
На запястье его правой руки и на шее висели золотые цепи, обе толстые до неприличия.
— Что «вы»?
— Меня зовут Вениамин. Для тебя, малолетка, Вениамин Михайлович. Понял? Не тыкай мне тут!
Они стояли посреди ровной травяной площадки на краю лагеря; с одной стороны — заросший ельником склон большого холма, с другой — аккуратные

бревенчатые домики, столовая, здание администрации и паркинг с джипами. Здесь турфирма перед каждой поездкой неделю тренировала и натаскивала

клиентов, чтобы не лезли в пасть львам, под ноги бегущему стаду буйволов, не падали со скал и не умирали от жажды в пустыне, отбившись от группы. В

лагере работали три пары сменных инструкторов — по стрельбе, альпинизму и выживанию. Напарник Шульги, пропитанный спиртом Магарыч, родной брат

директора лагеря, болел головой после вчерашнего, и Тимуру пришлось отрабатывать чужую смену.
На краю площадки сидели, поджав ноги, остальные члены группы, которой через три дня предстояло отправиться в северные Гималаи, и с любопытством

наблюдали за происходящим.
— Повторяю, — сказал Тимур. — Ходить надо, переставляя ноги вот так.

Он неслышно «перетёк» по траве, не потревожив ни одной травинки, — во всяком случае, такое впечатление создавала эта мягкая скользящая походка

со стороны.
— Всё понятно? — Шульга оглядел зрителей и Борова, который скептически кривил толстые губы. — Стопу ставите вот так… С пятки на носок, стопа

при этом слегка изогнута… Сначала это вызывает напряжение, но привыкаешь быстро, потом станет даже удобнее ходить. Ещё раз, смотрите. Идёте, будто

гладите землю…
Стоял летний вечер, было тепло и тихо, лишь ветви елей иногда шумели на ветру. Группа из семи мужчин и трёх женщин примерно между тридцатью

пятью и пятьюдесятью, а также двух девушек старше Тимура всего на пару-тройку лет смотрела во все глаза и слушала во все уши. Особенно девушки,

одетые в джинсовые бриджи, матерчатые туфли и светлые маечки. Иногда они склонялись друг к другу и перешептывались, не отводя от инструктора

взгляда, и глаза у них при этом были такие… В общем, Тимур вполне допускал, что, когда стемнеет и скомандуют отбой, одна из них заявится к нему в

домик, якобы попить вечернего чая. А может, кстати, и обе. Как же их звать? Шатенку, кажется, Лена, а вторую, коротко стриженную, — Вика. Или

наоборот?
— Попробуй, — предложил Тимур, игнорируя требование Борова обращаться на «вы». — Вот так, как я показал…
Боров сделал шаг, громко топнув. Молодой инструктор его раздражал, и краснорожий с самого начала старался всё делать наперекор ему. Почти в

каждой группе попадался хотя бы один такой клиент, причем это всегда был мужчина. Им, видите ли, западло слушать мальчишку, они даже на миг не

допускают, что тот чему-то может научить таких бывалых, тёртых, битых жизнью взрослых парней.
А всё почему? Да потому что, имея бабки, любовниц, хаты, тачки и устоявшийся бизнес, многие из них оставались в душе подростками. Они были

младше Тимура, хотя и не возрастом.
— Чё мне её гладить, землю твою, она баба, что ли? — брюзгливо спросил Вениамин Михайлович. Было в его лоснящемся лице и в манере говорить,

кривя пухлые, по-детски розовые губы, что-то очень противное. — Мы куда ваще едем, а? — Боров посмотрел на группу, остановив взгляд на девчонках, от

чего Вика (или Лена?) поежилась. Тимур помнил, что вчера вечером толстяк пытался зажать её возле домика администрации, и девушка еле вырвалась. — Мы

на каток, что ль, собрались? Мы, б… в горы идём — чё мне там землю гладить?
— Ты на медведя едешь охотиться. И если он тебя услышит раньше, чем ты его, а рядом не будет проводника…
— Да чё мне тот гризли? Я его — во! — Боров поднял большие руки и сжал кулаки. — Задушу! Я с такими по жизни справлялся… Да мне… Да когда мы

бригадой в Тиходонске… Медведь твой — тьху!
Он плюнул Тимуру под ноги, выражая свое отношение к гималайским медведям и юнцу-инструктору, и тогда Шульга не выдержал.
— С кем ты там справлялся? — презрительно бросил он, отворачиваясь. — Ты и со мной не справишься, куда тебе на медведя.
Тимур повернулся к группе, собираясь объявить, что занятие окончено, когда часть сидящих на траве людей изменилась в лице, а Лена (или Вика?)

ойкнула, приподнявшись.

Горячее дыхание обдало ухо, и Вениамин Михайлович обхватил инструктора за плечи, одновременно ударив сбоку коленом по ребрам. Он, наверное,

рассвирепел не на шутку, да вот только выдал себя шелестом травы и звяканьем золота, потому и потерпел фиаско: Тимур присел, выскользнув из объятий

ещё до того, как руки на плечах спели сомкнуться, прикрыл бок локтем, повернувшись, упал на колени и костяшками пальцев врезал Борову под дых. Удар

коленом всё равно получился изрядным, Тимура качнуло, зато ему удалось пробить пресс вместе с наслоениями жира — Вениамин Михайлович, шумно выдохнув

и разинув рот, отшатнулся. Тимур вскочил, выбросив вперёд руку, открытой ладонью попал Борову в жирный подбородок, отчего голова того откинулась.

Третьим ударом Тимур опрокинул его на спину. Встав над ошарашенным противником, сказал, отряхивая колени:
— Медведь, конечно, иначе махаться будет, но услышит он тебя так же, как я сейчас услышал. А снял бы ты свою бижутерию и шёл тихо, как я учил…
То ли Вика, то ли Лена захлопала в ладоши, и через миг подружка присоединилась к ней. Отличавшийся большой культурой поведения Вениамин

Михайлович давно достал всю группу: один мужчина широко улыбнулся, другой довольно крякнул, радостно засмеялась женщина в пятнистой косынке. А потом

за их спинами появился Пал Палыч, и Тимур тихо выругался.
Боров сел, упираясь в траву руками и широко расставив ноги в задравшихся чуть не до колен спортивках. Икры у него были толстые, светлые и

неожиданно безволосые, они производили какое-то умильно-забавное впечатление, напоминая нежные, розовые бока поросенка.
— Ты, — хрипло начал он, облизываясь, — ну, сука, я тебя…
Рожа его налилась закатным багрянцем.
— Вениамин Михайлович! — Пал Палыч, поправляя очки в тонкой золотой оправе, протрусил между людьми, схватил Борова под мышки и стал

поднимать. — Я прошу прощения… Мы все просим… Вы… Шульга, отпусти группу! Товарищи, занятие окончено. Вениамин Михайлович, прошу в столовую… Всех

прошу… Шульга, иди отсюда! Ко мне через полчаса!
Народ потянулся в лагерь, причем Вика с Леной на прощание одарили Тимура многозначительным и, как ему показалось, многообещающим взглядом. Он

тоже зашагал к домикам, а за спиной ревел оклемавшийся Боров:
— Он меня опрокинул!!! Урою суку!…
Тимур шёл ровно, не ускоряя шага и не оборачиваясь.
— Вениамин Михайлович, я вас прошу…
— Да я… как тебя, Палыч, я ж его завалю! Не погляжу, что пацан! Он… б… он меня ударил, ты понимаешь?! Я Костюхе скажу, он…
— Вениамин Михайлович, давайте не будем доводить это недоразумение до сведения Константина Григорьевича…
Через двадцать пять минут, помывшись и вместо тренировочного камуфляжа надев джинсы с футболкой, Тимур встал на пороге кабинета Пал Палыча.
— Успокоили клиента? — Директор лагеря сидел за низким столом и смотрел в экран ноутбука.
— Клиента, — повторил он, не поднимая глаз. — А ты знаешь, что это за клиент?
— Боров.
— Чего?!
— Вениамин Михайлович Кацюбинский.

— Чего?!
— Вениамин Михайлович Кацюбинский. — Тимур пожал плечами. — Друг Константина Григорьевича.
— Друг! У таких, как эти господа, не бывает друзей — только деловые партнеры. Подельники. Кореша. А Константин Григорьевич — один из

соучредителей нашей фирмы! Треть этого лагеря ему принадлежит, понимаешь ты? — Пал Палыч посмотрел на Тимура поверх экрана. — И мне перед его

«другом» только что ковриком расстилаться пришлось, чтобы успокоить!
Тимуру ничего не оставалось, кроме как опять пожать плечами:
— Ну извини, Палыч. Он с самого начала напрашивался. Лез на рожон постоянно, спорил, мешал проводить занятия. Если бы…
— Мне на тебя всё время жалуются, Шульга, — перебил начальник. — Тот же Боров… то есть — тьфу! — Вениамин Михайлович вот сейчас наговорил с три

короба. Что ты им там плел про пиратов сегодня утром?
Тимур удивился:
— Про каких пиратов? А, про повязку…
— Про повязку! — Палыч закипал всё сильнее.
— На картинах или в фильмах часто бывают пираты в чёрных повязках. Все думают, потому что они одноглазые, второй глаз в бою выбили, но это

фигня. Пираты надевали повязки, чтобы один глаз заранее привык к темноте. Это давало преимущество, когда во время абордажа они с освещённой палубы

попадали в трюм. Сдёрнул повязку — и тот глаз, который был под ней, нормально видит, а человек без повязки на несколько секунд почти слепнет.
— И как это нам сейчас пригодиться может?
— Мы тоже так делали иногда, — пояснил Тимур. — В местах, где подвалы или туннели…
— Сталкерские замашки, — процедил Палыч и поднялся. Опершись кулаками на стол, подался вперёд и сказал: — Вот что, Шульга. Мне твой гонор и

наглость, которые ты из Зоны за собой приволок, надоели. Вот они у меня где! — Начальник стукнул себя ребром ладони по кадыку, но слишком сильно —

сморщился от боли, скривился так, будто откусил от лимона. — Здесь не Зона, Шульга, здесь нормальный мир. В котором живут нормальные люди, а не

всякие мутанты!
Уже понимая, что сейчас будет, внутренне приготовившись к этому, Тимур мотнул головой.
— Нет, это там нормальный мир. — Он ткнул пальцем себе за спину. — И нормальные люди. А здесь одни только мутанты и остались.
— Проповеди свои будешь на ЧАЭС этим… псевдоплотям читать! Короче, Шульга, ты уволен. Ночуешь в лагере последний раз, а утром чтоб духу твоего

тут не было! Всё, вон из кабинета!
— А деньги? — спросил Тимур.
— Какие ещё деньги?! — Голос Палыча почти сорвался на визг.
— За две последних недели. Я восемнадцать занятий провел, Магарыча заменял… Короче, бабки мои гони.
— Бабки?! — заорал начальник, окончательно выйдя из себя. — Ты… сталкер! Из-за тебя этот жирный на меня вызверился… Костюхе нажалуется, и тот

может… Пошёл вон отсюда! Вон, понял?!
— «Б.

.» забыл добавить. — Тимур повернулся к двери.
— Что?! — раздалось сзади.
— Надо было сказать: «Понял, б..?». Палыч, тогда бы ты совсем на Борова стал похож — такая же скотина, только в очках.
Раздался шорох, потом стук, хруст… Кажется, начальник запустил следом ноутбуком и попал в дверной косяк, но Тимур не стал возвращаться, чтобы

позлорадствовать, а сразу направился в свой домик.
Солнце уползло за поросший ельником холм, воздух посвежел. Чувствуя неприятную, какую-то холодную пустоту в душе, он быстро собрался, побросав

немногочисленные пожитки в рюкзак и спортивную сумку, достал из тумбочки початую бутылку водки, стакан и разорванный пакет сухариков, налил граммов

двести и выпил единым духом. Съев сухарик, взял сигарету из пачки со стола. Закурил, клацнув зажигалкой, сделанной из большой винтовочной гильзы.

Это Стас её смастерил и подарил на днюху — брат любил всякие поделки, они у него хорошо получались.
Глубоко затягиваясь и выпуская дым кольцами, Тимур подошёл к мутноватому зеркалу. В нем отразился молодой парень среднего роста, с покатыми

крепкими плечами, обветренным лицом и выцветшими белесыми бровями. В пятнистых кедах, старых джинсах и застиранной футболке с едва различимым

рисунком.
Молодой — да не совсем. В лице было что-то такое… Он сам не мог понять, что именно. То ли слишком жесткий рот, то ли глаза смотрят чересчур

пристально. Ему не нравился этот взгляд.
Да и не только взгляд — он не нравился себе весь, целиком. Тимур был недоволен этим миром, собой и своим местом в нем.
А ещё тем, что совершил почти год назад. Тем поступком, который отрезал его от прошлого, из сталкера, бродяги Зоны, сделал обычным человеком.

Ну, почти обычным. Простой гражданин Украины в его возрасте либо просиживает задницу на лекциях в институте, либо бьёт баклуши в бурсе, либо ишачит

где-нибудь подсобным рабочим, официантом или кем-то ещё… Но не служит инструктором по выживанию в лагере для «экстремальных туристов».
Не отворачиваясь от зеркала, Тимур попятился, взял с тумбочки бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Поднёс сигарету к губам, снова

подступил к мутному стеклу, затянулся и выпустил клуб дыма, почти закрыв лицо, на которое ему было неприятно смотреть.
Интересно, Стас ещё жив?
От этой мысли Тимур вздрогнул. И покосился на фотографию, пришпиленную кнопкой к деревянной раме.
Старая, блеклая. Там двое: парень постарше — в камуфляжном комбезе, солдатских ботинках и короткой кожаной куртке, в руках АК с раздвижным

прикладом; младший — пацан лет тринадцати в брезентовых штанах, линялых кроссовках и свитере, рукава закатаны до острых тощих локтей, держит обрез-

дробовик — выставил его вперёд, будто целится в фотографа, и улыбается во весь рот, окруженный, словно золотыми пылинками, россыпью веснушек. Слева

не хватает верхнего зуба, глаза искрятся — это видно даже на старой фотографии, с которой время стерло большинство красок. Старший тоже улыбается, и

хотя эти двое не очень-то похожи друг на друга, улыбки делают их почти одинаковыми, будто на фотке запечатлен один и тот же человек, снявшийся с

разницей в несколько лет.
Тимур поймал себя на мысли, что за весь этот год ни разу не улыбнулся. Неужели правда? Он попытался припомнить… Да нет, точно.

Неужели правда? Он попытался припомнить… Да нет, точно. Хотя и раньше, в

Зоне, он не был склонен к веселью.
Сигарета обожгла пальцы, он бросил её, растёр окурок по полу, понял, что до сих пор держит в руке бутылку, сделал большой глоток и попытался

улыбнуться, пристально глядя в зеркало. Не вышло. Губы изогнулись должным образом, но такую гримасу никто не назвал бы улыбкой. Это жесткие складки,

пролегшие от крыльев носа к углам рта, не дают ему улыбнуться, давят на губы сверху.
А ведь складки появились, когда он ушёл из Зоны. Почти сразу…
Жив ли Стас?
Тимур быстро глянул на фотографию, отвернулся, и тут за приоткрытыми дверями раздались голоса.
— Да здесь он.
— А может, ушёл?
— Загляни.
— Сама загляни.
Но ещё раньше он расслышал шелест травы и отскочил в угол комнаты. Пригнувшись, выставил перед собой бутылку. Другая рука шарила у пояса в

поисках несуществующего оружия.
Он представил, как будет выглядеть в глазах девушек, забившись в угол с бутылкой дешёвой водки, и выпрямился, ругая самого себя: идиот,

дёрганый псих, сталкер хренов! Зря грубил Палычу, тот прав: здесь нормальный мир, здесь живут нормальные люди, которые не вздрагивают от каждого

шороха. Это он мутант. Изгой, одиночка, который за год так и не смог влиться в нормальную жизнь, стать обычным. Даже на улицах прохожие как-то

отличали его, косились и норовили обойти стороной, завидев колючий цепкий взгляд, а в городских автобусах и маршрутках вокруг почти всегда

образовывалась пустота — пассажиры, сами того не понимая, не желали стоять рядом, ощущая невидимую ядовитую ауру опасности и агрессии.
Заскрипели ступени.
Ссутулившись, Тимур прошёл к двери навстречу Лене и Вике. Пока он предавался упадническим мыслям перед зеркалом, снаружи стемнело и в лагере

зажглись фонари. Электрические провода тянулись от ближайшего поселка, который назывался Тихим и находился примерно посередине между Киевом и Зоной

Отчуждения.
— Ой! — сказала девушка с каштановыми волосами, смущенно глядя себе под ноги. Кажется, это была Лена. — Здрасьте.
— Привет. — Вика, в отличие от подружки, смотрела прямо в глаза Тимуру. Маленький острый подбородок её решительно торчал вперёд, а тонкие,

тщательно выщипанные брови придавали лицу слегка хищное выражение.
— Привет, — сказал Тимур. — Заходите.
Он ещё с первых занятий составил мнение о них обеих. Студентки-старшекурсницы из престижного института, с инъяза или юридического, куда их

пристроили богатые папеньки, чтобы подцепили женихов получше. Привыкли получать свое. Хотя лица у них гладкие и молодые, но глаза — как у опытных

дам, у каждой в жизни было не по одному и не по два парня. Что их ждёт дальше? Окончат институт, на последнем курсе выйдут замуж, мужья будут при

деньгах, да ещё и папы помогут организовать свой бизнес или влиться в уже готовый — а дальше большая квартира, пара машин, дом где-нибудь в Карелии

или в Болгарии на море, это уж кто как любит… Нормальная жизнь для нормальных людей, умеющих устроить свою судьбу.
Только он один ненормальный. Сталкер.
— А что вам директор сказал… — начала Лена и снова ойкнула при виде того, что он держал в руке.

Сталкер.
— А что вам директор сказал… — начала Лена и снова ойкнула при виде того, что он держал в руке. — А вы… а ты не маленький ещё водку пить?
— Маленький? — Тимур недоуменно покосился на бутылку.
— Не обижайся! Я имела в виду… ну, юный…
— Дурочка, ты внимательно посмотри, он же большой совсем, — уверенно сказала Вика. — Тимур, мы пришли узнать, что тебе сказал директор, этот…

Палыч?
Тимур пожал плечами и поймал себя на мысли, что слишком часто делает это сегодня.
— Выгнал.
— Выгнал? — ахнула Лена. — Как выгнал?
— Уволил. — Он посторонился, сделав приглашающий жест рукой с бутылкой. — Присаживайтесь. Только угостить мне вас нечем.
— А мы и водку можем, — сообщила Вика, первой входя в комнату.
За ней, несмело улыбаясь, шагнула Лена. Тимур услышал шум мотора и, прежде чем закрыть дверь, окинул взглядом лагерь. Народ потянулся из

столовой, гомоня, стал расходиться по домикам. С бетонки, идущей от поселка, вывернул мотоцикл с коляской, принадлежащий местному почтальону Пацюку.
Девушки сели. Лена сдвинула коленки и обхватила их ладонями, вовсю изображая невинное робкое создание, первый раз в жизни пришедшее в гости к

мальчику, а Вика, устроившись на краю кровати, положила ногу на ногу.
— У тебя курить можно?
— Конечно, вот пепельница.
Он поставил бутылку на стол, достал из кармана зажигалку и пододвинул к девушкам пачку сигарет.
— А у нас свои! — Лена помахала белой пачкой, вытащила две тонюсенькие длинные сигареты, одну отдала подружке.
Тимур поднёс зажигалку сначала ей, потом Вике, которая, прикуривая, положила поверх его руки прохладную ладонь.
— Какая у тебя зажигалка интересная, Тимур, — проворковала она и пересела к изголовью, похлопав по кровати рядом.
— Это из Зоны? — пискнула Лена.
— Ленка! — одёрнула подруга.
Тимур сел возле Вики.
— А что? Я просто спросить хотела. Тимур, в лагере говорили, что ты… ну… — Лена наклонилась на стуле и положила руку ему на бедро. — Что ты в

Зоне долго жил. С детства. Что ты сталкер. — Она округлила глаза. — Правда?
Останутся обе, понял он. Причем они уже заранее это обсудили и теперь на месте быстренько прикидывают, что к чему. Вот сейчас кто-то из них

спросит…
— Тимур, а ты один здесь живешь? — спросила Вика.
Он кивнул — и ей, и Лене, и своим мыслям, которые так быстро подтвердились.
— Да, я жил в Зоне. И — да, этой ночью буду здесь один.
— Этой ночью? — Вика, отставив мизинец с длинным серебристым ногтем, выпустила в потолок струйку ментолового дыма.
— Потому что здесь ещё живет Магарыч, мой сменщик, вы его видели.
— Вчера мужчины напили-ись… — протянула Лена, стряхивая пепел.

— И он с ними был, да?
— Поэтому сегодня ночует в лазарете, — согласился Тимур. — Так что, налить вам водки? Больше ничего нет, только водка и сухарики.
Это был переломный момент. Раньше они ещё колебались, но теперь карты были выложены на стол. Ну, или на кровать, это уж как посмотреть. Теперь

они могли либо попрощаться, сославшись на усталость после дневных занятий, либо выпить — и остаться до утра. Тимур не сомневался в их решении. И

очень хорошо представлял, как всё будет происходить дальше: бутылка опустеет быстро, он запрет дверь и выключит свет, а потом как-то так выйдет, что

одна девушка (Лена, скорее всего) уже плещется в душе, а вторая сидит у него на коленях и они целуются; вскоре Лена вернётся, обернутая коротеньким

полотенцем, ойкнет, продолжая играть роль невинной девчушки, но тут же присоединится к ним на кровати, потом они стянут с него футболку и

окончательно разомлеют, увидев его шрамы и татуировки…
Всё это было так знакомо, что он даже поморщился, уйдя к шкафу за стаканами. Знакомо и… ну да, скучно. Чистая физиология, никаких чувств.

Ничего личного, только три молодых тела. Как там пишется в электронных письмах с аттачем, но без текста в самом письме? «Эмпти боди» — «пустое

тело». Три пустых человеческих тела в постели, бездушные оболочки, куклы для секса…
Тимур не успел взять стаканы — к дому подкатил мотоцикл, и испитой голос произнёс:
— Эй, инструктор, иди сюда.
Он обернулся. Лена, докурив, пересела на кровать рядом с Викой, обе глядели на дверь.
— Это почтальон, — пояснил он и вышёл наружу.
Пацюк, сидя на мотоцикле, держал лист бумаги с ручкой.
— Ты ж у нас Тимур Шульга? — спросил он.
— А ты вроде не знаешь? — Тимур спустился по ступенькам.
— Знаю, но порядок нужон. Где твой паспорт? Или ладно, не надо, спешу я. Расписывайся быстрее.
— Зачем?
— Зачем? — удивился Пацюк и сунул ему ручку. — Затем, что положено! Посылку получил — подпись чиркнул. Чиркай!
— Посылку?
— Её самую. Ну или эту… бандерольку. Чиркнул? Получи.
Пацюк убрал листок с ручкой, достал из коляски небольшой свёрток и вручил Шульге:
— Ить странная бандеролька. Какой-то человек на пункт к нам принёс. И обратный адрес, слышь, стрёмный какой-то. Ну ладно, поехал я.
Зарокотал двигатель, и Пацюк укатил.
В полной растерянности — ему ни разу в жизни не доводилось получать посылки, бандероли или бумажные письма — Тимур вернулся в дом. Девушки

сидели на кровати и, склонившись друг к другу, шептались. Как только он вошёл, Лена спросила:
— Тимур, а тебя правда уволили?
— Правда, — рассеянно откликнулся он, подходя к столу.
— Куда же ты пойдёшь? Где ты вообще живешь, в Киеве?
— У тебя квартира там? — добавила Вика и достала из лежащей на столе пачки ещё одну сигарету.
На её футболке были три маленькие красные пуговки, и пока Тимур ходил говорить с почтальоном, девушка успела расстегнуть их.

На её футболке были три маленькие красные пуговки, и пока Тимур ходил говорить с почтальоном, девушка успела расстегнуть их.
Вертя в руках свёрток из плотной серой бумаги, затянутый веревкой и скотчем, он ответил:
— Нет у меня квартиры.
— Значит, к родителям пойдёшь?
Тимур повернул бандероль так, что стали видны штемпель и приклеенный рядом бумажный прямоугольник с надписью.
— Родителей тоже нет, я интернатский. В общаге где-нибудь устроюсь, пока другую работу не…
Он замолчал. На бандероли были два адреса, написанные корявым почерком. Первый — этот лагерь, в поле «адресат» значилось «Тимур Георгиевич

Шульга». А второй — «Зона Отчуждения».
— Тимур, мы могли бы тебе помочь, — сказала Лена. — Устроить пожить на квартире одной, она всё равно пустует.
— И насчет работы тоже, — добавила Вика.
Ну да, хотят заполучить себе такого карманного любовничка, который никуда и рыпнуться не может, потому что целиком зависит от них. Тимур,

положив свёрток на стол, присел. Девушки удивленно захлопали глазами. Он приподнял правую штанину и выпрямился с ножом в руке. Узкое лезвие блеснуло

в свете лампы. Лена ойкнула — на этот раз не манерно, показушно, а вполне искренне, — Вика подалась вперёд, задышав чуть тяжелее, словно вид оружия

(или скорее уж мужчины с оружием) возбуждал её. Тимур полоснул ножом по скотчу, дёрнул. Бумага полетела в сторону, под ней оказался брезентовый

свёрток, а дальше — то, при виде чего внезапно вспотел затылок и волна озноба сбежала по спине до самого копчика.
Большой, влажный лист зеленухи. Говорят, так мутировал в Зоне обычный лопух…
Он год не видел зеленухи. Когда дрожащими пальцами разворачивал её, наружу вывалился клочок бумаги в клеточку.
Девушки на кровати притихли, а Тимур быстро шагнул назад, увидев артефакт.
С такими он раньше не сталкивался: большой, размером в два кулака, и похож на мшистый камень.
— Что это? — Лена выглядела разочарованно.
Не сводя глаз с артефакта, он взял записку. Развернул.
— Кто это тебе камни в посылках шлет? — спросила Вика и требовательно добавила: — Тимур, почему ты молчишь?
В записке тем же кривым почерком было написано:
«Тим, жду в Логове. Приходи очень быстро. Ночью через 5 дней всему конец».
Потом дата — вчерашнее число — и подпись, две буквы: «Cm».
— Тимур! — повысила голос Вика, и тогда он сказал:
— Так, девушки, выметайтесь отсюда.
— Что? — изумилась она.
Тимур поднёс записку к лицу и обнюхал. Бумага пахла Зоной.
— Идите спать, — сказал он, переводя взгляд на артефакт.
— Ты… — пискнула Лена. — Ах ты…
— Скотина! — Вика вскочила с кровати.
Лена тоже поднялась.
— Жлоб! — Её подруга схватила сигаретную пачку со стола.

— Жлоб! — Её подруга схватила сигаретную пачку со стола. — Правильно тебя директор уволил, козёл! И взгляд у тебя, как у убийцы!
— И ещё нож этот!
— Давайте, девчонки, топайте.
Тимур шагнул к ним из-за стола, забыв, что всё ещё держит нож. Должно быть, видок у него при этом был тот ещё, потому что Лена, зацепившаяся

майкой за угол кровати, испуганно завозилась, а Вика попятилась к двери, прижав руки к груди.
Потом обе завизжали, потому что Тимур Шульга, бросив на пол скомканную записку, коротко замахнулся и метнул в них нож.

* * *

Лена пригнулась, закрыв голову руками, Вика отпрыгнула, и это их спасло.
Возникший в дверях позади девушек человек дал короткую очередь из «узи», но пули никого не задели. Тимур упал навзничь, заодно перевернув

деревянный стол, так что тот закрыл его от выстрелов.
Очередь смолкла, когда нож воткнулся в плечо стрелка. Высокая тощая фигура в дверном проёме отшатнулась.
— Под кровать! — закричал Тимур, выглядывая. — Прячьтесь под кровать!
Едва не свалившийся на ступеньки бандит по кличке Жердь снова шагнул в комнату. Он выдернул из плеча нож и поднял «узи».
Схватив лежащий на боку стол за ножки, Тимур вскочил и побежал к двери. Стол был тяжёлый, в плечах щёлкнули суставы, перед глазами от

напряжения вспыхнули искры.
Жердь дал одиночный и попал в деревяшку, а потом Тимур ударом отбросил его, но бандит вцепился в стол и потащил за собой. Упав на задницу,

Тимур распрямил ноги под нижним краем столешницы и каблуками попал Жердю по коленям — тот спиной повалился с крыльца.
Тимур привстал, высвободив ноги. В темноте снаружи блеснула вспышка, и пуля впилась в дверной косяк.
— Что вам надо? — заорал Шульга, пятясь, увидел краем глаза девушек у кровати и прыгнул к ним. Схватив Лену за длинные волосы, а Вику за плечо,

заставил обеих опуститься на колени и толкнул под кровать.
— Там сидите!
Потом, лихорадочно оглядевшись, метнулся к дальней стене. Снаружи прозвучал голос Жердя:
— Шульга, «слизень» на бочку!
— Чего? — крикнул Тимур. — Какой слизень?
— Который тебе почтальон принёс! — проблеял голосок Огонька, неразлучного дружка Жердя. — Отдашь артефакт — будешь жить!
Снаружи залаяла собака, в домиках по всему лагерю зажигались огни, слышались удивленные голоса. Пока народ разберётся, где стреляли, пока

прибежит сюда…
Присев под стеной, Тимур рванул одну из половиц. Из-под кровати на него дикими глазами смотрели Вика с Леной. Он привстал, выглядывая в окно.

Там росли кусты и стояли несколько домиков, а дальше была асфальтированная площадка паркинга.
— Филин вас прислал?
— Это тебе без разницы, Шульга! — ответил Огонёк. — Или артефакт давай, или ты покойничек!
— Какой артефакт? С чего ты взял…
— Не юли, сталкер! За дебилов нас держишь? Мы с почтальоном успели потолковать! Бросай артефакт наружу, ну!
— Вы меня так и так убьёте!
Половица наконец поддалась, и он сунул руку в дыру.

Нащупав липкий свёрток, достал и развернул.
Вика под кроватью что-то прокричала, но слишком истошно и визгливо, чтобы разобрать слова.
В свертке лежал тэтэшник с полным магазином — единственное, не считая ножа, оружие, которое он вынес за Периметр, — и железная коробочка с

десятком патронов.
— До пяти считаю! — предупредил Огонёк. — Потом начинаю!
— Что начинаешь? — громко спросил Тимур, проверяя затвор.
Он прекрасно знал что, ведь эти двое были ему хорошо знакомы. Жердь — длинный, тощий, нескладный и говорливый. Бандит бандитом, больше о нем

нечего сказать. Огонёк — бывший мародер, влившийся в банду Филина, когда его собственную бригаду перестрелял отряд долговцев. Серая личность,

невзрачная и ничем не примечательная, кроме маниакальной любви к поджогам. Пиромания — так, кажется, это называется. Ещё будучи мародером, Огонёк

сжёг две сталкерские стоянки и устроил пожар в крупном лагере на севере Тёмной долины.
— Раз, — донеслось снаружи. — Два…
Тимур поднял пистолет и просунул одну руку в лямку рюкзака. Его спортивная сумка валялась на кровати; чтобы взять её, надо миновать распахнутую

дверь.
Ну и кровосос с ней. На корточках он поковылял к боковому окну.
— Три…
В тот момент, когда Огонёк произнёс «четыре», пальцы легли на шпингалет, и Тимур распахнул скрипучую раму.
— Пять!
Снаружи вспыхнул огонь. Оранжево-синий клубок пронёсся по дуге и ударился в стену возле двери. «Коктейль Молотова», любимая игрушка Огонька,

взорвался.
Лена под кроватью тихо завыла. Гудящее пламя поползло по наружной стене.
Жердь полоснул по домику очередью. Пули разбили окно над кроватью, под которой прятались девушки, влетели в комнату сквозь дверной проём.
Огонь лизал бревенчатую стену, быстро подбираясь к крыше. Тимур, привстав, через боковое окно дважды выстрелил в то место, откуда прилетела

бутылка. Хотя Огонёк после броска скорее всего сразу переместился в сторону.
— Наружу! — зашипел Тимур на девушек. — За мной давайте!
Он сунулся в окно, но глянул на их испуганные мордочки и бросился к кровати.
Огонёк умел мешать всякие смеси, постоянно экспериментировал с ними, добиваясь, так сказать, повышенной горючести — уже весь фасад дома горел.

Снаружи кричали. На краю освещаемого пожаром дворика выпрямился Жердь, и Тимур выстрелил. Сунув пистолет за ремень, присел и схватил девушек. Лена

тихо скулила, Вика глядела на него расширенными бессмысленными глазами, глупо приоткрыв рот.
Он выдрал их из-под кровати. Толкая перед собой, сунул в окно так, что они стукнулись головами, и подпихнул под обтянутые джинсой попки.
Девушки свалились в колючие кусты у стены и завизжали.
— Бегом! — гаркнул на них сверху Тимур. Заметив лежащий у второй кровати артефакт в листе зеленухи, схватил его, сунул в карман и снова прыгнул

к окну.
С хриплым выдохом через объятый пламенем дверной проём внутрь вскочил Жердь. По плечу и пробитому пулей боку текла кровь, брови и ресницы

обгорели, на лбу чернела сажа.

Заметив лежащий у второй кровати артефакт в листе зеленухи, схватил его, сунул в карман и снова прыгнул

к окну.
С хриплым выдохом через объятый пламенем дверной проём внутрь вскочил Жердь. По плечу и пробитому пулей боку текла кровь, брови и ресницы

обгорели, на лбу чернела сажа.
Бандит длинными руками обхватил беглеца за пояс. Выдрав из-за ремня пистолет, лежащий на подоконнике Тимур врезал рукоятью по грязному

выпуклому лбу. Жердь разжал объятья, и он выпал наружу — прямо на примятые девушками кусты.
Вика с Леной улепетывали прочь. Навстречу им бежали люди.
Из окна, выставив «узи», высунулся бандит. Не давая ему прицелиться, Тимур метнулся за угол. Перепрыгивая через ровные ряды кустов, заменяющих

ограду вокруг домиков, ломанулся в сторону паркинга.
Сзади сквозь гудение пламени послышался крик Огонька и ответный рев Жердя. Дважды щёлкнули выстрелы.
На площадке стояли с десяток машин, в основном джипы, и среди них самый дорогой, самый большой — «хаммер» с включенным двигателем и распахнутой

водительской дверцей. Выставив толстую ногу, там сидел Боров и орал в мобильник:
— Костюха, стреляют тут! В доме, где эта сука сталкерская живет!… Да я без балды, кто стреляет! Я хотел, чтобы ты человека прислал разобраться

с этой падлой по-быстрому, а тут… Короче, валю отсюда!
Тимур не знал, чем занимался Боров, но понятно, что дела его вряд ли можно было назвать особо законными. Скорее всего, теперь толстяк решил,

что это бравый украинский спецназ явился по его нечестную душу…
Когда беглец выскочил на край паркинга, Вениамин Михайлович опустил телефон и попытался закрыть тяжёлую дверь джипа. В длинном прыжке Тимур

оказался рядом, схватил вконец ошалевшего Борова за ворот и дёрнул наружу. Боров завопил, должно быть, с перепугу приняв напавшего на него человека

за лихого омоновца, который собирается уложить его мордой на асфальт. Сделав подсечку, Тимур уронил грузное тело — раздался такой звук, будто мешок

с картошкой рухнул на землю этажа этак со второго.
Нырнув в «хаммер», он захлопнул дверцу, передвинул рукоять автоматической коробки и вдавил газ. Мотор взревел, будто раненый лев, огромная

машина рванулась вперёд. Тимур вывернул руль, объезжая другие автомобили, крылом зацепил один, проломил кусты и оказался на бетонке. Она уходила от

лагеря в две стороны: к Киеву и через лесные угодья вдоль Днепра, а после вдоль реки Припять к Чернобылю.
В лагере горели огни и кричали люди. На краю бетонки, съехав коляской в канаву, стоял мотоцикл Пацюка с включенной фарой. Хозяин полулежал на

сиденье, свесив длинные руки чуть не до земли, — ран не видно, но сразу ясно, что больше ему не суждено гонять по сельским дорогам, развозя письма и

бандероли в окрестные деревеньки.
Луч мотоциклетной фары освещал жёлтый «москвич» с раскрытыми передними дверцами. На нем, что ли, и прибыла неразлучная парочка?
Сзади застрекотал «узи», Тимур оглянулся. Сразу в двух местах с гудением вспыхнуло пламя. Он снизил скорость, пробормотав: «Огонёк веселится».
Сквозь треск горящего дерева и крики донёсся трубный рев Борова. Потом на краю лагеря возникла тощая фигура Жердя и мимо паркинга устремилась к

выезду на бетонку.
Дав задний ход, Тимур миновал мотоцикл с мёртвым почтальоном и наехал на «москвич».

Со скрежетом спихнув вторую машину в придорожную канаву, он

перекинул рукоять. Двигатель снова взревел, и джип рванулся по бетонной дороге прочь от Киева.

Глава 2

Машину надо было бросать. Пришедший в себя Боров разберётся в ситуации, кинется к ментам, и те быстро организуют операцию «перехват». Такую

приметную тачку, как здоровенный «хаммер», в этих местах найти легко. Да и Жердь с Огоньком, когда вырвутся из лагеря и вытащат «москвич» из канавы,

станут его преследовать. Хотя джип они хрен догонят, но надо постоянно помнить, что бандиты болтаются где-то сзади.
Тимур увеличил скорость. По сторонам мелькали деревья, фонарей не было, разметка наполовину стёрлась. Эту дорогу он почти не знал, лишь год

назад, покинув Зону, один раз проезжал по ней на рейсовом автобусе.
Хотелось курить, а пачка осталась в горящем домике. В свете фар заблестел знак поворота, пришлось слегка притормозить. Тимур раскрыл бардачок,

достал маленькую плоскую фляжку, спичечный коробок и трубочку сигаретной бумаги. Приоткрыл коробок, понюхал — так и есть, трава. Не хватало ещё,

чтобы менты, если остановят его, нашли наркоту в машине! Он слегка опустил стекло — тугой поток холодного воздуха ударил внутрь — и выбросил

коробок. Закрыл окно, покопался ещё в бардачке, но сигарет не нашёл. Миновав крутой поворот, снова увеличил скорость и, когда вперёди открылся

длинный, свободный от машин прямой участок дороги, переключил фары на дальний свет. Кое-как одной рукой откупорив фляжку, понюхал, скривился, но всё

же сделал несколько маленьких глотков. После водки дорогой коньяк Борова показался сладким и слабым — дамский напиток, настоящие сталкеры такое не

пьют!
Всё это время Тимур гнал от себя мысли о том, что делать дальше, но теперь пора было решать. Он покосился на артефакт, который в льющемся от

приборной доски свете выглядел как обычный камень. Слизень… что ещё за слизень? Никогда не слышал о таком.
Хотя…
Джип вильнул, когда Тимур вдруг вспомнил: это же артефакт «ментала»! Ну точно, именно так говорил Старик тогда в Логове. Правда, очень смутно

говорил, нехотя, мямлил и бормотал, будто скрывал что-то, да и времени с тех пор прошло порядочно, потому-то Тимур и не сообразил сразу. «Ментал»

порождает «слизни», но очень редко, а поскольку «ментал», по словам Старика, во всей Зоне только один и артефакты эта аномалия почти не создаёт, а

свойства у них какие-то невероятные, то и стоит «слизень» баснословных денег. Курильщик даёт за него двадцать тысяч, а более щедрый Сидорович, как

уверял Старик, — все двадцать пять, а то и двадцать семь.
Тимур прикинул: при теперешних ценах, когда после очередного мирового кризиса квартиры в столице Самой Независимой Страны планеты снова

подешевели, этих денег хватит на двухкомнатную где-нибудь на окраине. А ведь это решает его проблемы! По крайней мере, после увольнения он не

превратится в бомжа. В рюкзаке лежат две тысячи евро, накопленные за год, какое-то время можно будет перебиться, потом найти работу…
О чем я думаю? Что бы ни делали дальше Жердь с Огоньком, сейчас в лагерь понаедет милиция, и уже к утру меня начнут искать. Дадут разнарядку,

сообщат по постам приметы… В Киев соваться нельзя, надо вообще валить из Незалежной Украины.

Дадут разнарядку,

сообщат по постам приметы… В Киев соваться нельзя, надо вообще валить из Незалежной Украины.
И ещё был Стас. Он почему-то прислал Тимуру редчайший, дорогущий артефакт. И назначил встречу в Логове, и написал про какие-то пять дней, после

которых всё будет кончено.
Что это значит? Стас умрёт через пять — то есть теперь уже через четыре, если считать время доставки бандероли, — дней? Чёрная проказа доконала

его? Но почему именно пять, откуда такая точность? Одно понятно: Стасу нужна помощь. Он не просто в опасности — в смертельной опасности, а иначе не

отправил бы бандероль с запиской младшему брату, год назад покинувшему Зону.
Тимур ехал, не снижая скорости. Что бы там ни было, он понимал: пора возвращаться. Он тогда бросил Стаса и весь этот год прожил как в бреду,

изнывая от чувства противоречия, от понимания того, что всё сделал правильно… и, сделав так, предал неизлечимо больного брата. Теперь пора было

разрубить узел, который он сам и затянул на своей судьбе.

* * *

Отмахав сто пятьдесят километров, Тимур свернул на обочину и встал между деревьями так, чтоб фары проезжающих мимо машин не освещали «хаммер».

Впрочем, за всё время на дороге встретились лишь грохочущий дальнобойщик и еле ползущий трактор с прицепом, нагруженным сеном.
Откинувшись на спинку кресла, Тимур вытянул ноги под горящую разноцветными огоньками приборную панель и для начала проверил рюкзак. Деньги на

месте — это главное. Жаль, что не удалось взять сумку, но всё основное здесь. Он положил тэтэшник в нишу на внутренней стороне дверцы так, чтобы его

было легко выхватить. Некоторое время разбирался с многочисленными приборами и наворотами «хаммера» и в конце концов понял, что прямоугольный

экранчик справа от рулевой колонки — электронная карта с GPS-привязкой. Она показала, что до нужного места осталось семьдесят километров. Ехать

недалеко, но поднялся он в шесть утра, чтобы провести занятие вместо перепившегося Магарыча, теперь глаза слипались. При необходимости он мог не

спать сутки, а то и двое, в Зоне и не такому научишься, да вот только вести машину по ночной дороге в подобном состоянии опасно. Закемаришь на

несколько секунд — и очнешься на небесах.
Он сказал себе, что должен проснуться через два часа, заглушил двигатель. Выбравшись наружу, сломал антенну GPS на крыше, чтобы через прибор

машину нельзя было найти, снова сел и почти до предела опустил спинку. Погасли все датчики, и стало тихо, лишь ветви деревьев над «хаммером» едва

слышно поскрипывали.
Зевая, Тимур взял артефакт. Лёгкий, будто из пенопласта, поверхность чуть прогибается под пальцами. С виду — ничего необычного, за что тут

двадцать пять штук платить, какие свойства у этого «слизня»? И почему, интересно, его так назвали?
Когда, положив артефакт на соседнее сиденье, он поднял руку, в темноте блеснули тончайшие нити — будто липкие волоски, протянувшиеся к пальцам.

Блеснули — и пропали, растаяв в воздухе.
У Тимура уже не осталось сил удивляться. Он просто отметил для себя этот факт, а после закрыл глаза и провалился в тихую темноту.

* * *

Они встретили его в коридоре на верхнем этаже интерната: три пацана, двое из которых были на голову выше Тимура.

— А знаете, чем пахнет? — спросил Игорюля, преграждая ему путь.
Стояла ночь, за окнами, неравномерно замазанными унылой светло-серой краской, чернело небо с редкими звёздами. На третьем этаже по ночам не

было воспитателей, хотя тот, что дежурил в коридоре второго, иногда поднимался сюда проверить, всё ли спокойно. Но сегодня дежурство Мухи, а он

поленится топать наверх по холодной лестнице, где вечно тянет сквозняком.
Отец Игорюли был ментом. Что случилось с матерью, никто не знал, по слухам — давно спилась, отец же решил в одиночку не воспитывать сына и сдал

его в интернат, где посещал раз в месяц. Мальчишки завидовали Игорюле: у большинства не было не только матерей, но и отцов, а то и вообще каких-либо

родственников… ну вот как у Тимура.
Хотя у него был Стас. Только брат уже давно не показывался.
Интернат находился в небольшом киевском пригороде, и отца Игорюли, полковника, здесь знали все. Он был связан с областной мафией, поэтому его

боялся даже Стылый, директор интерната.
И точно так же, как все местные обитатели знали про папашу Игорюли, так же все знали и про то, что старший брат Тимура Шульги подался в Зону.
Тимур проснулся, чтобы сходить в туалет, и не ожидал, что попадется Игорюле и двум его дружкам — толстому тупому Чикатило и коренастому, с не

по-детски мускулистыми руками и жилистой шеей Рэмбо. Скорее всего, они караулили его здесь… хотя откуда эти трое могли знать, что он выйдет именно

сейчас? Значит, ждали каждую ночь, с тех пор как он в столовой разбил тарелку из-под каши о голову Игорюли, когда тот обозвал Стаса «сталкерской

падалью», а после попытался выбить из-под Тимура стул.
Бесплатный государственный интернат — жестокое место. Тимур редко выходил из спальни, где ночевал с ещё двенадцатью мальчишками, без кастета,

который сделал сам в классной мастерской из железного бруска. Но сейчас он не достал кастет из-под матраца, очень уж в туалет захотелось — успел

только натянуть рубашку со спортивками да сунуть ноги в дырявые тапочки.
— Знаете, чем пахнет? — повторил Игорюля.
Отец считал, что главное в воспитании сына — кормить его как на убой, и привозил сало, копченую колбасу, пироги да белый хлеб. У Игорюли было

щекастое лоснящееся лицо, жирные губы и маленькие заплывшие глазки.
Чикатило заранее ухмыльнулся шутке вожака. Выражение лица Рэмбо не изменилось — оно у него всегда было слегка безумным, глаза диковато

поблескивали. Рэмбо щерился, показывая крупные неровные зубы, сжимал и разжимал кулаки и шумно, с присвистом, дышал.
Игорюля повел в воздухе растопыренными розовыми пальцами.
— Чуете, завоняло в коридоре? Падалью несет. Это мутантский запах, ага.
Чикатило захихикал, хотя в «шутке» было примерно столько же юмора, сколько в этом холодном коридоре, озаренном тусклым светом единственной

лампочки под выщербленным потолком в пятнах облезлой штукатурки.
— Дайте пройти. — Тимур шагнул вбок.
— Малыш хочет пи-пи? — просюсюкал Игорюля, а Рэмбо подался вперёд, сжав кулаки так, что побелели острые костяшки. От него плеснуло опасностью —

вот-вот набросится и сразу впадет в агрессивную истерику.

Из этого состояния его могли вывести только несколько сильных затрещин, которые любил

отвешивать подопечным воспитатель Муха, либо ночь в карцере.
Тимуру хотелось поежиться — и от холода, и от страха, но показывать свой страх этой троице ни за что нельзя, и он просто молча смотрел на них.

Плохо, что нет ни кастета, ни хотя бы палки. Да сейчас бы и кусок обычного плинтуса пригодился! Без оружия Тимур чувствовал себя голым.
— А не хочет малыш дубинкой по попке? — спросил Игорюля, внезапно посерьёзнев, и тут же, как по взмаху волшебной палочки, в руках троицы

появились короткие дубинки, которые в интернате мастерили из ножек детских табуреток, плотно обматывая их изолентой. — И по шее? И по спине?
— И по ребрам, по ребрам! — захихикал Чикатило, пустив изо рта пузырь. Тупое лицо его стало совсем даунским.
Взгляд Тимура метнулся из стороны в сторону. Голые стены, потёртый вишневый линолеум на полу, потолок с лампочкой, окно…
Окно.
Рэмбо не выдержал — Игорюля с Чикатило только шагнули к Тимуру, а он уже бросился вперёд, замахиваясь дубинкой.
Тимур прыгнул на подоконник. Не так-то это легко, когда тебе двенадцать лет, но страх придал прыти — и он сиганул, как заяц. Оказавшись сбоку

от Рэмбо, который находился ближе всех к окну, скинул с себя расстегнутую рубашку и, вцепившись в концы рукавов, перебросил ему через голову. И

рванул что было сил.
Рэмбо повернулся, задев дубинкой оконную раму. Тимур дёрнул его, и Рэмбо со всей дури вмазался лбом в стекло.
Оно треснуло. Толстая белая линия зигзагом взлетела вверх, нижнюю часть покрыла паутина трещин.
Потом стекло осыпалось, накрыв осколками затылок и шею повалившегося грудью на подоконник Рэмбо. Дубинка упала рядом, присевший Тимур схватил

её и огрел Рэмбо по башке, то есть по осколкам, которые хрустнули, вминаясь в кожу. Потекла кровь.
Закричал Чикатило, свистнула дубинка, и Тимур, выпустив свое оружие, кубарем полетел с подоконника, когда Игорюля ударил его по плечу.
Получилось очень сильно и очень больно. Правая рука онемела, перед глазами заплясали яркие огоньки, они жужжали и всё норовили залететь внутрь

его головы. Тимур встал, закусив губу, чтобы не кричать. По лицу текли слёзы. Игорюля наступал на него, перепуганный Чикатило, наоборот, пятился,

Рэмбо пытался подняться, держась за башку, и глухо рычал, как зверь.
Дубинка валялась далеко в стороне, тапочки слетели, когда прыгал на подоконник. Тимур лягнул Рэмбо пяткой в живот. Игорюля замахнулся. С

лестницы донёсся топот.
Тимур и сам не понял, как это произошло. Он сделал всё без обдумывания — повернулся и схватил торчащий из оконной рамы длинный тонкий осколок.

Выдрал его из щели, до костей порезав пальцы, и полоснул Игорюлю по щекастому лицу.
Потом жужжащих огоньков стало больше, они набились в голову Тимура и стали носиться там, истошно гудя, и он совсем перестал видеть, а когда

огоньки немного схлынули, Рэмбо корчился под окном, Чикатило бежал прочь, а Игорюля с воем пятился, прижимая ладони к окровавленному лицу.
С лестницы выскочили Муха и директор интерната, которого все называли Стылым. То ли фамилия у него была такая, то ли кличка — Тимур не знал. Он

выпустил осколок, удивленно поглядел на разрезанные пальцы и перевел взгляд на Стылого.

Интересно, что директор делает здесь ночью?
— Он на нас напал!
Стылый схватил Тимура за плечи — правое от этого заболело так, что жужжащих огоньков снова стало больше, — и толкнул к стене. Все звуки были

глухими, далекими, будто из-под земли.
— Он на нас напал!
Тимур вдруг понял, что это кричит присевший на корточки Игорюля, и постепенно до него стало доходить, что происходит.
— Мы в туалет шли, звон услышали и сюда повернули, а он как выскочит! На нас бросился!
Тут будто плотину прорвало — звуки стали очень громкими, хлынули лавиной вместе с возмущением и злостью. Тимур закричал:
— Врёт! Они первые!…
— Ну ты совсем оборзел, Шульга! — с какой-то даже радостью воскликнул Муха, пытаясь отвести ладони Игорюли от его лица, чтобы увидеть рану. —

Посмотрите, Лаврентий Степанович, недавно тарелкой по голове ударил, а теперь вообще до крови исполосовал мальчонку…
— Шульга, как ты мог? — спросил Стылый, наклоняясь к Тимуру. Серое, невыразительное, какое-то пустое лицо его пошло мелкими тёмными пятнами. —

Ты же едва не убил человека. А что с Рамбовским? У него тоже кровь!
Более-менее он пришёл в себя только в карцере. Муха так толкнул его в спину, что Тимур растянулся на холодном полу. Из коридора доносился

неразборчивый бубнёж Стылого. Муха сзади сказал:
— Конец тебе, сопля. Мы тебя сгноим. Не мы — так отец Игоря закопает за городом.
Он бросил на пол порванную рубашку и пнул Тимура в бок. Дверь захлопнулась, скрежетнул замок. Некоторое время Тимур лежал неподвижно, потом

перевернулся. Подтянул к себе рубашку, кое-как накинул на плечи, завязал рукава на груди, чтоб не спадала. Правое плечо вместе с рукой он просто не

чувствовал. Сел, попытавшись сложить ноги по-турецки, но накатила такая слабость, что пришлось снова лечь. Его тошнило, он сглатывал и всё пытался

пошевелить правой рукой, но не получилось. Пахло краской и застоявшейся грязной водой, какой она становится, если после мытья пола несколько дней

остается в ведре. Старый карцер в подвале ремонтировали, там потекли трубы, а в этой кладовке, где раньше хранили сломанные швабры с вениками и

другую рухлядь, под потолком было пыльное окошко с решеткой. До него не добраться, но хотя бы видно небо.
Оно медленно светлело.
Донёсся приглушенный звук мотора. Наверное, это приехал отец Игорюли и сейчас заберёт Тимура, чтобы закопать за городом, как обещал Муха.
Он не то заснул, не то впал в забытье. Пришёл в себя от возни снаружи. Что-то стукнуло, раздался приглушенный возглас, сквозь толстую дверь

донеслось звяканье… Дверь распахнулась, и в кладовку вошёл Стас.
Тимур поднялся на дрожащих ногах. В коридоре лежал, держась за голову, Муха, под стеной трясся Стылый, с разбитых губ его текла кровь. Он

громко икал, содрогаясь всем телом, и каждый раз изо рта брызгали красные капельки.
Стас схватил Тимура за плечо, и мальчик вскрикнул.
— Извини. — Стас взял его за левую руку и потянул наружу. — Ты как? Сильно побили?
Стасу было семнадцать. Странно выглядел взрослый Стылый, со страхом глядевший на него и пытавшийся вжаться в стену.

Странно выглядел взрослый Стылый, со страхом глядевший на него и пытавшийся вжаться в стену.
Хотя плечо ужасно болело, с появлением брата Тимур повеселел. Замирая от ужаса и восторга, он ногой ткнул ненавистного Муху по ребрам.
— Ты его убил?
— Живой, хотя жаль, — брезгливо бросил Стас и повел брата по коридору мимо икающего директора.
Потом всё было как во сне. Стас протащил его мимо старого охранника, который, провожая их диким взглядом, наяривал по телефону (в милицию

звонит, решил Тимур, или сразу домой отцу Игорюли), быстро провел через интернатский двор — к грязной двухдверной «Ниве» с разбитым задним стеклом.
Брат что-то говорил, но Тимур почти ничего не понимал: ему опять стало плохо. Всё плыло, кружилась голова, хотя боль в плече уменьшилась, но

рука вообще не слушалась и болталась, будто резиновый шланг.
Стас помог ему устроиться на сиденье, закрыл дверцу, быстро обойдя машину, сел за баранку и врубил двигатель.
— Я за тобой приехал, — сказал он. — Зашёл, они мне стали втирать что-то, я насторожился… Ладно, не важно уже. Едем в Зону.
Тимур молчал, слишком ошалевший, чтобы толком соображать. Стас потянулся захлопнуть дверцу, но передумал и зачем-то сунул руку под куртку.
Мальчик разинул рот, когда брат достал большой чёрный пистолет. Вернее, это тогда Тимуру оружие показалось очень большим и внушительным,

потом-то он понял, что у Стаса был обычный старый ТТ.
В дверях интерната показался дежурный, за ним шатаясь вышел Муха, следом выскочил Стылый с охотничьим ружьем. В городке у многих имелось

подобное оружие, ведь в лесах вокруг можно охотиться, но Тимур понятия не имел, что директор хранит ружье в своем кабинете. Спотыкаясь, Стылый

побежал к ним. Перекошенное лицо его было диким, длинный ствол ходил ходуном.
Стас, встав на подножку, трижды выстрелил поверх кузова. Первая пуля пролетела над головой Стылого, и тот рухнул с поребрика, выпустив ружье,

которое глухо брякнуло об асфальт. Вторая ударила в дверь между дежурным и Мухой — оба упали, причем Муха перевернул урну и закричал, — а третья

пробила окно директорского кабинета на втором этаже.
— Сволочи они все тут, — сказал Стас, снова садясь в машину и пряча пистолет. — Как зверьё себя ведут. Не осталось нормальных людей за

Периметром.
Он ударил по газам, крутанул руль, и «Нива», дребезжа багажником и кренясь на левый борт, покатила к выезду со двора.
После этого Тимур некоторое время не слишком хорошо понимал происходящее.
Например, он не знал, как Стас провел его через Периметр, лишь позже сообразил, что дядьки в серо-зелёном были военными, которым старший брат

дал взятку, чтобы их пропустили.
Не знал, что двухэтажный бревенчатый домик с пристройками на краю заброшенного городка называют «Сундуком» и что здесь часто останавливаются

сталкеры перед дорогой в глубокую Зону. Только гораздо позже он понял, чем псевдособака отличается от обычного пса и почему, услышав рокот вертолёта

над головой, надо побыстрее прятаться.
И лишь попав в небольшой лагерь на краю Свалки, он начал постепенно осознавать, где оказался и какая жизнь ему теперь предстоит — жизнь

сталкера.

* * *

Поначалу Тимуру казалось, что всё происходит наяву, он опять двенадцатилетний и заново переживает ту ночь в интернате, поездку в Зону, начало

сталкерской жизни. А потом он понял: это сон, просто сон… …который вдруг стал тёмным коридором — и сознание Тимура устремилось по нему. Коридор

извивался, будто огромный червь, впереди было пятно света, оно расширялось. Стенки коридора стали вязкими и сузились, не пуская Тимура дальше,

затягивая в себя, опутывая липкими волокнами, но он вырвался и влетел внутрь светового пятна, где ему открылась Зона.
Но не та, привычная, которую он знал раньше. Более мшистая, корявая, деревья здесь росли гуще, тяжёлые еловые лапы провисали до земли, кривые

ветви чернели на фоне ярко-синего — слишком яркого и слишком синего, какого-то неживого — неба. Ручьи глухо шумели в лесных чащах, таинственно,

странно мерцали аномалии, и гулко лопались пузыри в болотах. От Свалки расползалось облако ядовитых серых миазм, что-то светилось посреди Тёмной

долины, по улицам Припяти и Луганска бродили тусклые тени.
Эта Зона была населена, и в то же время в ней не было никого. Тимур увидел её сверху, затем опустился и полетел между деревьями.
Он стал незримым облачком, сознанием без тела, хотя существа, населявшие Другую Зону, ощущали его присутствие: они расходились, разбегались и

расползались в разные стороны, чтобы не попасться ему на глаза, и как он ни крутился, как ни пытался заметить хоть кого-то из них, они исчезали —

лишь гротескные тени скользили по деревьям и земле.
А потом впереди возник силуэт, который не пытался спрятаться. Тимур устремился к нему и понял, что это Стас.
Брат шёл прочь, а когда Тимур подлетел ближе, оглянувшись, на ходу махнул рукой.
Тимур хотел окликнуть его, предупредить, что это он, Шульга-младший, просто теперь невидимый, прилетел в Другую Зону, но не смог издать ни

звука.
Стас снова оглянулся. И беззвучно произнёс:
«Ты знаешь, где мы находимся?»
«В Другой Зоне», — откликнулся Тимур.
«Можно сказать и так. Но это только одна из её частей».
«А сколько их всего?»
«Есть ещё две. Все части надо сложить вместе».
«Зачем? Где мы на самом деле? Во сне?»
«Это не сон, Тим. Вернее… и сон тоже, но только отчасти».
«Я не понимаю. Так ты хочешь сложить три части этой Зоны? Что это значит? И зачем?»
Стас уходил всё дальше между деревьями, они будто расступались перед ним и смыкались позади, и Тимур летел следом. — «Чтобы найти путь к

«менталу».
«Опять «ментал»! — беззвучно закричал Тимур. — Ты всё ещё надеешься, что он вылечит тебя?»
«Я не надеюсь, — возразил Стас. — Я знаю. Путь я смогу найти через эту Зону. Но только если ты добудешь две другие её части. Так ты понял, где

находишься? Мы в…»
И после этого всё закончилось.

Глава 3

«Хаммер» он спрятал в большом овраге недалеко от дороги, когда до города осталось меньше километра.

В багажнике лежала сумка со шмотками, Тимур

надел зелёную куртку — она оказалась по росту, но слишком широкая — и кроссовки «адидас». Моросил дождик, пришлось накинуть на голову капюшон. Если

городская милиция уже получила наводку, то какое описание им дали? Парень в джинсах, футболке и кедах на «хаммере». А так его труднее будет узнать.
Сунув пистолет за пояс, а завернутый в зеленуху артефакт в карман куртки, забросав машину ветками, Тимур пошёл через лес, стараясь не

приближаться к дороге. Весь путь до городка он думал про артефакт и свое ночное видение. Что это было? Просто сон? Слишком уж отличались две его

части. Первая половина про интернат — вроде обычного воспоминания о прошлом, о важном событии, навсегда запечатлевшемся в памяти. Но вторая, когда

он пролетел сквозь тёмный туннель к пятну света, оказавшемуся Другой Зоной… Через неё Стас искал дорогу к «менталу» — это было единственное, что

Тимур понял точно.
Он миновал крайние дома и углубился в город. Часто оглядывался, но жёлтого «Москвича» видно не было.
На улицах стояла тишина, прохожие встречались редко: воскресенье, все дрыхнут. Тимур прошёл три квартала и очутился на бульваре перед

гостиницей «Хобот кровососа», невзрачным трёхэтажным зданием, вокруг которого стояли несколько джипов с противотуманными фарами, длинными антеннами

и листами брони на корпусе. Интересно, какие взятки хозяева гостиницы платят местной администрации и милиции? А может, здешнее начальство в доле?

Или оно и владеет заведением?
Подходя к гостинице, Тимур внимательно оглядел бульвар. Там стоял только потрепанный «жигуль», хотя стоянка перед «Хоботом» почти вся была

занята. По небу ползли облака, тени и пятна света плыли через бульвар. На лавочке спал пьяница, рядом дети играли в футбол. Ничего подозрительного.

Тимур пересёк паркинг, и тут из двери гостиницы выскочила рыжая девушка с большой сумкой в руках. Он остановился.
Нервно оглянувшись, рыжая поспешила к «Жигулям». Почти бегом пересекла бульвар; распахнув дверцу машины, упала на водительское сиденье. Загудел

мотор, «Жигули» поехали. Тимур наблюдал. Из гостиницы больше никто не показывался.
Стекло в передней дверце со стороны пассажира опустилось, наружу высунулся ствол. Кажется, АК, хотя трудно разобрать. Он нацелился в сторону

гостиничных дверей.
«Жигули» пронеслись через бульвар и нырнули за поворот. Стих гул двигателя, и тогда из гостиницы вывалились трое: карлик в смешном костюмчике,

белой рубашке и галстучке, квадратный мужик и ещё один, вооруженный телескопической дубинкой, весь в джинсе, с остроконечной бородкой и мохнатыми

бровями.
Они выскочили на проезжую часть, вертя головами. Охранник поднял руку к уху, но шум отъезжающих «Жигулей» уже стих, невозможно было определить,

куда они укатили. Пока джинсовый с охранником, державшим правую руку под пиджаком, переминались с ноги на ногу, карлик обернулся и заметил Тимура.
— Эй, паренек, тут одна рыжая стерва только что выбежала, — заговорил коротышка, направляясь к нему. — Куда она…
— Привет, Карл, — перебил Тимур.
— Привет, — вяло удивился карлик. — Ты кто?… А, ну да! Так что, видел её?
— Видел.

— Привет, — вяло удивился карлик. — Ты кто?… А, ну да! Так что, видел её?
— Видел. Она в тачку села и уехала.
— В тачку?!
Охранник с джинсовым подошли к ним.
— Ну всё! — Карл махнул рукой. — Если Катька на машине… Чёрт! — Он топнул кривой ножкой.
— Так что, может, погоню организовать? — деловито спросил охранник.
Джинсовый сложил и сунул в карман дубинку.
— Нет, Иван, возвращайся на пост.
Плюнув, он ушёл вслед за охранником в гостиницу, и карлик зашагал за ними, но Тимур окликнул его, догнав в дверях:
— Карл, дело есть.
Тот отмахнулся:
— Не до тебя сейчас.
— Что значит — не до меня? — возмутился Тимур. — Слышь, барыга, ты с кем говоришь?
Он схватил Карла за плечо и заставил остановиться, не обращая внимания на охранника, который посреди холла повернулся к ним.
— К тебе сталкер по делу пришёл. Не до меня тебе станет после того, как я уйду.
Карл открыл было рот, и Тимур уже собрался врезать по маленькому некрасивому личику — потому что хорошо знал, что такие вещи спускать нельзя, и

не важно, сколько тебе лет, если ты сразу покажешь, что на тебе можно ездить, то на тебе все и станут ездить, — но Карл поглядел на него и рот

закрыл. Он понимал не хуже Тимура: есть определённые законы и правила, он не может просто так отшить сталкера, как минимум должен передать его

другому продавцу снаряги, как максимум — обслужить сам.
— Так что ты хочешь, Шульга? — смирился он.
Обычно для подобных разговоров использовали зал на цокольном этаже, но они поговорили прямо в подсобке, которую хозяева гостиницы выделили

Карлу для ведения дел с клиентами.
Тимур в результате расстался с тысячей четырьмястами евро, зато стал владельцем комбеза, армейских ботинок, крепкой брезентовой куртки, трёх

магазинов и жестянки с тридцатью патронами для ТТ, лёгкого спального мешка, ножа, перочинного ножика, спичек, консервов, пачки сухарей, пачки соли,

пяти пачек сигарет, ну и прочей необходимой в дороге мелочёвки. Даже на самый дешёвый костюм с антирадиационным покрытием, на детектор аномалий и

прочие штучки денег у него не хватало, но он надеялся дойти до Логова и без них — в конце концов, не так уж оно и далеко от Периметра.
— Что нового в Зоне? — спросил он у Карла. — Есть закурить?
Тому явно было не до разговоров.
— Не курю, а в Зоне всегда что-то новое, — пробурчал карлик, присаживаясь на ящик с оружием и пересчитывая купюры. — Ушлый копыта откинул.

«Долг» снял лагерь с южных болот. Военные укрепляют Периметр. Опанас с Михаилом пропали…
— А это не сестра Опанаса была? — сообразил Тимур, которому сбежавшая из гостиницы рыжая показалась знакомой. — Эта, как её…
— Катька, — кивнул Карл. — Она, блин!
— Что вы с ней не поделили?
— Не твое дело.

— Сунув деньги в карман, карлик слез с ящика. — Всё купил? Вали.
— Подожди. Как теперь из этого района за Периметр пройти? Сержант Левкин ещё работает, через него можно? Или бригада Лохматого?
— Слушай, Шульга, я тебе не нанимался проводником служить! — отрезал карлик. — И докладывать тебе что к чему — тоже! Всё, пошли отсюда…
Он шагнул к двери, но Тимур придержал его за плечо.
— Стой, Карл. Я тебе скажу, где «хаммер» заныкан.
— Чё? — удивился карлик.
Тимур пояснил:
— Он угнанный, и его уже ищут. Но если прямо сейчас туда людей привести да разобрать — заработаешь на запчастях до десяти штук, а то и больше.
— «Хаммер»? — недоверчиво повторил Карл.
— Пробег меньше тридцати тысяч, в хорошем состоянии.
— И он заныкан?
— В лесу возле города. Я его угнал, чтобы сюда доехать, ну и припрятал. Расскажи, как в Зону из этого района теперь входят, а лучше конкретную

наводку дай — и тачка твоя.
Карл поломался для виду, но по глазам было видно, что барыгу одолела алчность. В конце концов он достал мобильник и стал звонить кому-то прямо

из кладовки. Переговорив с несколькими людьми, сказал:
— Имей в виду, Шульга, в Зону стало трудно попасть. Лохматый со своими исчез куда-то, Левкина тоже больше нет. Народ через Дидятки идёт, ну или

на свой страх и риск прям через контрольную полосу. Опасно, сам понимаешь. А в этом районе сейчас только Индеец водит.
— Кто такой? — удивился Тимур. — Не слышал.
— Так тебя сколько не было? Год? А он новенький. Работает в НИИЧАЗе. Знаешь про эту контору? Совсем недавно объявилась, а уже филиалы и за

Периметром, и снаружи. Крутая, артефакты у сталкеров официально скупает, ни с кем не считается, даже вояки с ней дружат. Так вот Индеец, если кому в

Зону надо, провозит его в институтской машине. Сегодня у него поездка. Берёт пятьсот баксов с клиента. Есть у тебя столько?
— Найдется.
— Тогда наружу давай, я тебе направление к НИИЧАЗу покажу и расскажу, что к чему.
Через гостиничный бар, просторный холл, где дежурил тот же квадратный охранник, они вышли на бульвар. Близился полдень, народу на улицах стало

больше. Пьяный всё так же спал на скамейке, трое пацанов гоняли мяч.
— Значит, в ту сторону чешешь, — Карл показал вдоль бульвара. — Как он закончится, сразу налево по Приречной, проходишь её до конца и попадаешь

к машинному двору. Его надо обойти по часовой стрелке, с другой стороны увидишь пруд, а за ним дорога идёт прямиком к воротам НИИЧАЗа. Но ты на неё

не суйся, а пройди вдоль дороги левее, за кустами, и сверни в обход ограды этого института. Ограда там высокая, бетонная и с колючкой. В ней…
Он ещё некоторое время говорил, а Тимур внимательно слушал, пока из-за угла не донёсся шум и прохожие не начали оглядываться. Источник шума

быстро приближался. Ещё не видя его, Тимур попятился, расстегивая куртку, и поправил лямки рюкзака на плечах.
— Это что за хрень… — начал Карл, и тут на бульвар вылетел жёлтый «Москвич».

— Это что за хрень… — начал Карл, и тут на бульвар вылетел жёлтый «Москвич».
Багажника не было, крыша продавлена, передняя фара разбита — тачка казалась одноглазой.
За ней мчались ревущий сиреной «уазик» и легковушка с мигалкой. Они догоняли. Тимур попятился к дверям гостиницы, соображая, что лучше: бежать

или замереть?
Из окна водительской дверцы высунулся Жердь, отвел назад длинную руку с АК и открыл огонь. Из «уазика» тоже выстрелили, заднее стекло

«Москвича» осыпалось.
На асфальт позади него упала бутылка с горящим горлышком. Она взорвалась прямо перед «уазиком», тот вильнул и врезался в дерево, а в багажник

ему въехала легковушка.
Но и «Москвичу» не повезло. С газона на проезжую часть выкатился футбольный мяч, запущенный кем-то из мальчишек — прямо под колеса. Он лопнул с

оглушительным хлопком, и звук этот будто швырнул машину в сторону. Она качнулась, вильнув сильнее, чем до того тачка ментов, и вдруг оказалось, что

«Москвич» мчится прямо на Карла с Тимуром. Заскрежетали тормоза, карлик метнулся вдоль стены, Тимур прыгнул в раскрытые двери, а следом вломился

«Москвич».
Он пробил стену. Отбежавший почти на середину холла Тимур увидел дикие, искаженные лица Жердя и Огонька. Поджигатель тыкал в него пальцем

сквозь потрескавшееся лобовое стекло. Машина встала, и Жердь полез под баранку за автоматом, который уронил во время столкновения. Тимур,

опомнившись, рванул пистолет из-за ремня и дважды выстрелил в них. Он так и не понял, попал или нет, — развернулся и бросился прочь через холл.

Миновал бар, грудью распахнув дверь, промчался через кухню, слыша за спиной крики и отдаленную трель милицейского свистка, пробежал два коридора,

свернул и уткнулся в большое окно, выводящее на задний двор. Тяжело дыша, распахнул ставни и вылез наружу. Дальше был заставленный ящиками двор,

изгородь, а за ней — незнакомые переулки и улочки, по которым он поспешил в сторону НИИЧАЗа.

* * *

Филин не любил визиты к Седому, как и самого директора института. Хотя директора ли? Может, Седой — глава охраны или занимает другую важную

должность? Бандит этого не знал, да оно ему и не было нужно. Знал он одно: Седой хорошо платит, требователен и не прощает ошибок. Вот, например,

бригада Отмычки. Были люди — и не стало людей. Пятеро здоровых, хорошо знавших Зону мужиков во главе со своим хитрющим вожаком, тёртым-перетёртым

Отмычкой, взяли да исчезли в один распрекрасный день. Или ночь. Так сказать, вышли из пункта А, но не прибыли в пункт Б, хотя и в пункт А тоже не

вернулись. Равно как и в любое другое из известных мест Зоны. Растворились, канули, пропали. Может, конечно, это и совпадение, может, их стая

псевдопсов растерзала, затоптал псевдогигант-шатун или увёл контролёр, да только не верил Филин в такие совпадения, ведь пропали они почти сразу

после того, как Отмычка повздорил с Седым, не выполнив задание и зажилив полученный на покупку снаряги с боеприпасом аванс.
В общем, Филин старался не расстраивать Седого и поэтому, когда тот вызвал его к себе, немедленно выехал за Периметр из схрона банды («отряда»,

как он любил называть своих людей). Благо полученное от Седого удостоверение внештатного полевого сотрудника НИИЧАЗа позволяло без проблем

курсировать в обе стороны через границу Зоны.

Благо полученное от Седого удостоверение внештатного полевого сотрудника НИИЧАЗа позволяло без проблем

курсировать в обе стороны через границу Зоны.
Хотя Филин ну очень не любил покидать её. Он будто питался её воздухом — в Зоне он расцветал, становился сильнее и резче, даже с виду казался

крупнее, а за Периметром как-то скукоживался, бледнел и ещё отчего-то постоянно мёрз, приходилось напяливать на себя кучу шмоток.
Кличку бандит получил по самой простой причине: этот невысокий чёрноволосый человек и вправду напоминал лесного филина. У него была крепкая

шея, крепкие короткие ручки и покатые плечи борца, а также большие, слегка выпуклые глаза и тёмные круги под ними. А ещё глухой ухающий голос. Он

любил выпить и, будучи пьян, легко впадал в ярость. А ещё он был умным и дальновидным — именно по этой причине его банда до сих пор существовала. Ну

и кроме того, Филин буквально до смерти любил деньги и имел с десяток тайников по всей Зоне, где хранил сбережения. В отличие от многих сталкеров,

бандитов или мародеров он не желал, подкопив деньжат, покинуть Зону и прикупить домик с небольшим бизнесом где-нибудь снаружи — нет, он хотел

остаться здесь и зажить так же, как жил один из самых крутых местных деляг, то есть Слон. Организовать постоянный лагерь, хорошо укреплённый, чтоб

никакой долговский патруль туда не сунулся, закорешиться с военными, от которых поиметь надежную «крышу», отправлять экспедиции в глубь Зоны,

перепродавать артефакты… В общем, обзавестись настоящим хозяйством.
Главарь банды скосил большие тёмные глаза на охранника, стоящего слева от дверей кабинета, потом на стоящего справа. Парни — коротко

стриженные, в серых костюмчиках и с мордами кирпичом — очень походили друг на друга, только у первого на щеке был тонкий шрам, а у второго сквозь

редкие волосы проглядывала загорелая кожа. Шрам и Лысый — так окрестил их про себя Филин. Ишь ты, даже при галстуках! Он уже много лет не видел

людей в галстуках. Ну разве что в этом здании, куда стал захаживать в последние месяцы, после того как люди из института вышли на него.
В отделанной дубовыми панелями приёмной перед кабинетом Седого не было ничего, кроме трёх стульев. И двух дверей — через одну Филин вошёл,

другая вела в кабинет. Вот если бы на ней имелась табличка, он смог бы узнать, какую должность в НИИЧАЗе занимает Седой, но табличка отсутствовала.
В этой комнате чуждый изящества Филин в своих заляпанных грязью кирзаках, ватных штанах, телогрейке и шерстяной шапочке, которую он комкал в

руках, чувствовал себя как медведь в опере. Причем он знал, что в кабинете контраст усилится.
Он плотнее запахнул телогрейку, стараясь унять озноб. Холодно! Сейчас бы стакан водки, кусок хорошо зажаренного на костре мяса… и ещё стакан.

Снаружи только водка могла его согреть.
Приглушенный звонок заставил Шрама отлепиться от стены. Приоткрыв дверь, он сунул в проём голову, выслушал, что ему сказали, распахнул дверь

шире и жестом велел Филину войти.
Лысый в это время не спускал с бандита пристального взгляда, будто ждал, что тот выхватит из-под телогрейки гранату и метнёт в комнату. Хотя

гостя обыскали, перед тем как впустить, и всё его оружие сложили на столике в коридоре.
Филин встал, прошёл мимо охранников и шагнул в кабинет.
Это было самое чистое помещение, которое бандиту доводилось видеть в жизни. Сколько он помнил, здесь всегда было так.

Мебель сверкала лаком, на

широком столе — ни пылинки, бумаги разложены в идеальном порядке. Да и сам Седой — высокий, статный, в дорогом костюме, белоснежной рубашке и

полосатом галстуке, с породистым лицом и белыми как снег волосами — тоже сверкал нечеловеческой чистотой. «Наверное, по пять разов на дню морду с

мылом драит», — подумал Филин неприязненно.
Хозяин кабинета сидел, расправив плечи и поставив локти на стол, упираясь подбородком в сплетённые пальцы, в упор смотрел на гостя.
Не дожидаясь приглашения, тот пересёк кабинет и сел на стул.
Догадывается, понял он. Догадывается, гад! Ну всё, пропал Филин. Или удастся выкрутиться?
Седой молчал, и он заговорил первым:
— Мы уже к поискам приступили, всё на мази. Известно, кто твоего человека завалил.
Филин поерзал на твёрдом стуле, устраиваясь поудобнее. Специально, что ли, этот хлыщ такой неудобный стул для посетителей держит, чтоб они

чувствовали себя неуверенно?
Седой соизволил разомкнуть губы:
— Рассказывай.
Филин положил ногу на ногу, сгорбился и обхватил себя за колено.
— Я послал людей, они потолковали со знакомцами, в баре покрутились, напоили кое-кого… Короче, Шепелявого грохнули на подходе к Сидоровичу.

Грохнули и сняли с него контейнер, где был «слизень».
— Забрали только его?
— В смысле? Контейнер забрали, а в нем три артефакта. Два дешёвых, а третий — твой. Кроме контейнера, ничего не взяли.
— Значит, охотились именно за «слизнем».
— Ну да, я ж говорю: мы всё вычислили. Это Стас Шульга сделал.
Филин мысленно распрощался с артефактом, который надеялся заполучить руками Шульги и перепродать Седому: он не хотел портить отношения с

всемогущим НИИЧАЗом даже ради такого куша. Себе дороже. «Слизень», конечно, стоит так, будто из золота отлит, но потом исчезнешь, как тот Отмычка…

Короче, лучше теперь помочь Седому артефакт вернуть, раз уж подлец Шульга, завалив Шепелявого, решил «слизень» себе оставить и смылся.
Или всё же не лучше? Ведь двадцать пять штук! Хотя Седой за него небось и все тридцать отвалит, если его прижать. Филин очень любил деньги — и

мучился несказанно.
— Шульга работал на тебя, — как обвинение бросил Седой.
И откуда он всё знает? Ведь, кажется, сиднем сидит в своем кабинете (Филин никогда не видел Седого вне этой комнаты, хозяин был будто встроен в

неё, являлся неотъемлемой её частью, как элемент мебельного набора или вмонтированный в стенку телеэкран) — и при этом всегда в курсе всех дел. Как?

Сколько у него осведомителей, сколько людей работает в Зоне на НИИЧАЗ — вроде бы недавно возникший, но стремительно набиравший силу — и лично на

этого человека?
Так подумал Филин, а вслух сказал:
— Шульга в моем отряде не состоял. Он, ну… наёмник, короче. Долг старый отрабатывал.
— За тот долг ты и принудил его ограбить Шепелявого.
Филин качнул головой:
— Шульга болен сильно.

Чёрная проказа, так эту болячку называют.
— Разновидность рака.
— Может, и рака, — согласился Филин. — Он уже при смерти почти, стал бы я его на такое дело отправлять, ты меня совсем за дурня держишь, что

ли? Стас думал, что артефакт его к «менталу» приведёт, а «ментал» от проказы, то есть от рака излечит.
— «Ментал», — повторил Седой, и глаза его блеснули. Филин знал: аномалия — то, что Седой хочет получить больше всего на свете.
— Я б, если бы задумал тебя кинуть, других бы на такое послал, — уверенно продолжал гость. — Не одного и здоровых. Подготовил бы всё толком,

организовал, засаду нормальную поставил… Артефакт твой уже у меня был бы.
— А теперь он где?
Филин потёр холодные ладони.
— У Шульги-младшего. Старший его бандеролью через Службу Прыгуна на большую землю отправил.
Службой Прыгуна называли неофициальную контору, созданную одним бывшим сталкером, по доставке корреспонденции из Зоны наружу и обратно.
Седой подался вперёд:
— Дальше что?
— Я своих людей следом послал. Они на младшего Шульгу вышли, а теперь…
Закурлыкал мобильный Филина, и он вздрогнул, выругавшись про себя. Ведь сколько раз говорил себе сменить звонок — это ж элементарно ваще! — да

так и не сподобился…
Мобильник надрывался пронзительно и нагло где-то в недрах филинской одежды, под всеми телогрейками, жилетками и рубахами, которые он напяливал,

отправляясь за Периметр. Пришлось расстегиваться, долго копаться в них, встав со стула, а Седой смотрел неподвижно, и во взгляде этом чудилось

молчаливое презрение. Филин чувствовал себя как провинившийся школьник в кабинете директора. Это злило, очень злило. И самое плохое, что бандит не

мог ни на ком сорвать злость.
Наконец он откопал большую трубку, изогнутую и чёрную, с длинным штырьком антенны, нажал на кнопку и поднёс к уху. Сел и сказал:
— Ну?
Из трубки полился дребезжащий голос, и тёмные брови над выпуклыми глазами поползли вверх. Некоторое время Филин слушал, потом ухнул: —

Подожди. — Поднял голову и добавил громче, но так же глухо: — Мои люди звонят. Говорят, Шульга-младший в гостинице, в этом… «Кровососе». Был, теперь

побежал куда-то. Артефакт у него. И мои там, въехали в эту гостиницу на тачке, когда от ментов мотали, теперь в подсобке прячутся.
Филин удивленно замолчал, потому что Седой вдруг поднялся. Кажется, он ни разу до сих пор при госте не вставал из-за стола.
— Хозяева этого города — местная милиция! — угрожающе заговорил Седой. — Гостиница тоже под ними. Они имеют с неё деньги, и стукачи их там

сидят. Если они захватят «слизень» — я отправлю тебя в мои лаборатории на опыты, Филин!
Бандит качнул головой — угроза не испугала, а только ещё больше разозлила его.
— Ты меня не пугай, Седой. Артефакт у младшего Шульги, а тот где-то в городе. Щас мои люди из гостиницы выберутся и…
— Сколько их?
— Двое.

— Машина у них угнанная?
— Да. Но угнали в другом месте и номера новые повесили.
— Всё равно они уже засветились перед милицией. Так… — Седой задумался ненадолго, протянул руку к углу стола и нажал на невидимую кнопку.
Раздался звонок, и в дверь за спиной Филина просунулся Лысый.
— Владлен, четыре машины во двор. — приказал Седой. — В каждую по трое людей. Филин, поедешь с ними. Скажи своим, чтобы выбирались из гостиницы

и ждали справа от ворот машинного двора. Но чтоб милиционеров за собой не привели! Дальше едете вместе и будете этого Шульгу высматривать на улицах.

Если он ещё из города не сбежал или его милиция не схватила.

Глава 4

Тимур нащупал широкую доску, основательно засыпанную землей, на которой проросла трава, и с натугой оттянул её в сторону. Он сидел на корточках

в кустах под бетонной стеной НИИЧАЗа. Высокая и с колючкой поверху — через неё не перебраться, но чтобы попасть внутрь, кто-то сделал этот лаз.

Может, сам Индеец?
Под доской открылся уходящий наискось вниз широкий бетонный желоб — часть старого дренажа. Дальше он становился трубой. Тимур сел на краю,

спустив ноги, и стащил рюкзак со спины. Снова просунул руки в лямки, но теперь так, чтобы рюкзак оказался на животе, застегнул куртку на все

пуговицы, лёг на спину и пополз.
Спустя пару минут, измазанный землей, весь в паутине, он выбрался из расселины в дальнем, заросшем лопухами и колючими кустами углу

институтского двора. Отряхнувшись, прошёл через заросли и встал за деревом.
Здесь начинался самый опасный отрезок пути, который Карл почти не описал: «москвич» бандитов помешал. Хорошо хоть успел сказать, где найти

Индейца.
Он посмотрел на часы: десять минут второго. Надо спешить — по словам карлика, Индеец обычно выезжает в районе двух.
Вот только спешить ну никак не получается: впереди слишком много людей.
Центральное здание института, куб из стекла и бетона с рядом дверей, высилось посередине большого двора. Хотя какой там двор — скорее

микрорайон, обнесённый бетонной оградой. Вокруг куба стояли длинные приземистые ангары, между ними тянулись аккуратные дорожки, обсаженные рядами

декоративных кустов. Далеко справа гаражи, слева — ворота и большой пост охраны перед ними. С той стороны иногда доносилось ворчание собак или лай,

прерываемый окриком охранника, который выглядывал из будки.
По дорожкам сновали люди, заходили в ангар, появлялись из дверей главного корпуса или исчезали в них. Тимур засёк время и в течение одной

минуты насчитал аж девять одетых в пятнисто-зелёную форму охранников, прошедших через двор в разных направлениях.
Наверняка они срисуют его, пока будет идти к гаражам. Прячась за деревом, он оглядел себя, ещё раз отряхнулся. Нет, даже если бросить в кустах

рюкзак, не пропустят — прикид слишком отличается от одежды работников института. К тому же очень уж он молодой. Тимур снова присел. Что делать?

Индеец выедет меньше чем через час, но до гаражей никак не добраться при таком количестве охраны во дворе. Остается ждать, пока её станет меньше…

Когда это будет, ближе к вечеру? Ночью здесь наверняка включат прожекторы, а могут и собак выпустить.

Хотя если в институте есть ночные смены, то

псов оставят на цепях. В конце концов ему так или иначе удастся пролезть к гаражам, но что потом? Индеец уедет, значит, надо будет дожидаться его

возвращения, а когда ему в следующий раз выпишут командировку в Зону? Через два дня, через неделю? Карл сказал, что частота поездок Индейца

непредсказуема. А время идёт — и если, судя по дате, вчера до указанного Стасом срока оставалось четыре дня, то сегодня уже три, а вернее, три с

половиной, ведь в записке было сказано про ночь…
Знать бы ещё, что это за срок.
Раздались громкие голоса. Из центрального здания быстро вышли двое в одинаковых серых костюмах и заспешили к гаражам. Один на ходу достал

мини-рацию из-под пиджака, поднёс к уху.
Когда они исчезли среди гаражей, следом со всех сторон заспешили охранники. Шесть, семь, восемь… Тимур насчитал десять человек.
Потом он тихо выругался, увидев Филина.
Плотную низкорослую фигуру с большой головой и короткими конечностями невозможно было перепутать. Бандит за охраной не пошёл — оглядевшись,

неторопливо направился к охранному посту перед воротами.
Из-за гаражей выкатили четыре одинаковых джипа «Патриот-Люкс» такого же цвета, что и форма охранников. Окна тонированные, кто внутри — не

видать, но Тимур был уверен, что там сидят именно они.
Джипы подкатили к воротам, первый притормозил, раскрылась задняя дверца, и Филин забрался внутрь. Из будки вышел дежурный, железные створки

ползли в стороны. Когда «патриоты» уехали, ворота сразу закрылись.
Тимур засёк время и стал считать. За минуту всего два охранника пересекли двор, и он решил, что надо действовать, пока не вернулись машины.

Наверняка вся эта суета как-то связана с ним, с артефактом в его кармане и уж точно — с двумя бандитами Филина. Что главарь банды делает в

официальном государственном институте? Или это не государственный институт? Как вообще расшифровывается его название? ЧАЗ… что за ЧАЗ такой?
Тимур поправил рюкзак, вышел из-за дерева и быстро зашагал к гаражам, стараясь выглядеть спокойным, даже беззаботным, и при этом рыская

взглядом из стороны в сторону. ЧАЗ… Чернобыльские Автоматические Зомби? Чёрная Академия Зануд?
Он вышел на дорожку из плит и свернул влево, когда впереди за кустами мелькнула форма охранника. Ещё раз повернул — теперь центральное здание

осталось за спиной, а гаражи были прямо впереди, — миновал пару спешащих куда-то с кучей папок девушек в строгих брючных костюмах, двух негромко

переговаривающихся мужчин с портфелями и бейджиками на лацканах, трёх мужиков в рабочей одежде, волочащих к ангарам большой агрегат научного вида.
— Паренек, помоги! — окликнул один. — Слышь, ты, с рюкзаком…
Тимур покачал головой и с виноватой улыбкой развел руками, а потом ткнул пальцем в сторону гаражей, показывая, что спешит. Позвавший его

рабочий отвернулся… но не охранник, который, как оказалось, с соседней дорожки наблюдал за ними. Он не то чтобы пристально, но достаточно

внимательно глядел на Тимура. На боку его висела чёрная кобура.
Тимур зашагал дальше, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Взгляд охранника жёг спину, а вернее — рюкзак на спине. Там уже, наверное, дырка в

ткани, над ней поднимается струйка дыма… Тимуру даже почудилось, что повеяло паленым брезентом.

Взгляд охранника жёг спину, а вернее — рюкзак на спине. Там уже, наверное, дырка в

ткани, над ней поднимается струйка дыма… Тимуру даже почудилось, что повеяло паленым брезентом. Если охранник со жгучим взглядом окликнет его — что

делать? Ни убегать нельзя, ни к нему подойти, потому что он сразу спросит документы. Придётся вырубать охранника и бежать назад к дренажу, а потом

идти аж до Дитяток, рискуя в любой момент, что на него наткнутся часто разъезжающие у Периметра милицейские, а то и омоновские патрули.
Но охранник так и не окликнул его, и Тимур, миновав ангары, очутился у гаражей.
Одинаковые железные коробки стояли пятью длинными рядами — много же техники у НИИЧАЗа. Здесь уж был другой, более привычный мир, полный запахов

машинного масла и бензина, лязга гаечных ключей, рокота двигателей, стука, шипения и гудков. Тимур прошёл вдоль эстакады, на которой стоял

грузовичок без кабины, а под днищем ругались два механика в грязных комбезах, мимо железной будки, под которой на корточках сидел, смоля папиросу,

старик в фартуке, с метлой в руке, и за будкой свернул вправо, как говорил Карл.
Здесь было чище и тише. Длинный гараж протянулся вдоль бетонной ограды, в трёх боксах виднелись передки чёрных микроавтобусов с цепями на

колесах и торчащими далеко вперёд щупами датчиков аномалий. Две машины стояли в глубине гаража, одна, с раскрытыми дверцами, наполовину снаружи.

Крышка багажника откинута, коренастый парень лет двадцати пяти запихивал внутрь железный ящик. Он был в синих джинсах, кожаной рубашке с бахромой на

рукавах, лихо заломленной на затылок выцветшей полотняной кепочке, из-под которой свисали длинные толстые дреды с вплетёнными в них зелёными и

жёлтыми шнурками, и остроносых сапогах-«казаках» со шпорами. На запястье браслет из раскрашенных деревянных шариков, на шее шнурок с кожаным

мешочком, расшитым бисером. Тимур огляделся и быстро подошёл к нему.
— Привет, Индеец, — тихо начал он.
Парень вздрогнул, едва не выронив ящик, и Тимуру пришлось придержать его за край.
— Большой Маврикий! — воскликнул водитель. — Откуда погоняло мое знаешь?!
— Карл сказал, — пояснил Тимур. — Мне надо в Зону, Индеец. Плачу евро. Куда прятаться?
— Карл? — Индеец огляделся. — Вот же ошибка природы! В гараж ты как попал? Ко мне клиенты в баре в городе подваливают, а не здесь… Ты кто такой

вообще? Тебе не в Зону, а в школу надо! Вали отсюда, вон пиплы идут!
— Да ладно, не трясись, — примирительно сказал Тимур, скидывая рюкзак в багажник. — Меня никто не видел. Я же сказал: заплачу как положено,

смотри…
Он полез во внутренний карман куртки за деньгами, а Индеец зашептал:
— Прячься! Вниз, под тачку!
Раздались голоса и тяжёлые шаги. Тимур присел. Индеец уперся ему в спину каблуком, шепча:
— Лезь, не тормози!
Тимур улёгся плашмя, залез под микроавтобус, перевернулся на спину и раздвинул ноги, когда Индеец пихнул между ними рюкзак.
— Тяжёлое, сволочь… — донеслось снаружи. — Растафарыч, помогай!
— Сами грузите, пиплы, я и так ящики таскаю, — ответил Индеец.

Раздался лязг. Тимур скосил глаза — ноги в остроносых сапогах удалились в глубь гаража, на их месте возникли три пары других, две — в рабочих

ботинках и грубых штанах, третья в туфлях и брюках. Они топтались на одном месте, сверху доносилось сопение.
— Лаборант, куда ставить?
— Я знаю? Растафарыч, куда этот короб? — Голос, судя по всему, принадлежал обладателю туфель и брюк.
— В багажник, куда ещё, — раздалось в глубине гаража.
— В багажнике уже ящики для образцов, а это дорогой прибор, его в салон надо. А ты зачем на лестницу полез?
— Да люк тут, в крыше, прикрыть… А прибор свой ставьте в багажник, сказал, ничего с ним не станет! Мне ехать через пятнадцать минут!
— Ну, эт вряд ли, — откликнулись рабочие ботинки. — Лаборант, давай в багажник его…
— Только осторожно! — взмолились туфли.
Микроавтобус слегка качнулся и присел на задних колесах. Раздался дружный вздох. Из гаража появились сапоги-«казаки» и спросили:
— Что ты имел в виду, когда сказал: «Это вряд ли»? Разойдитесь, дайте ящик поставить.
Две пары ботинок и туфли посторонились, и ботинки ответили:
— Шеф сказал: задерживаешься ты. Хотя вроде ненадолго.
— Почему задерживаюсь?
— Пассажиры у тебя будут, их дождаться надо.
— Драть меня за дреды, какие пассажиры?!
Ботинки стояли неподвижно, но у наблюдавшего за всем этим Тимура сложилось ощущение, что они пожали плечами.
— Не знаю. Придут — сам увидишь какие.
«Казаки» повернулись к туфлям.
— Лаборант, а ты знаешь?
— Нет, Растафарыч, — откликнулись туфли. — Это не моя парафия.
— Парафия-шмарафия, — заговорила вторая пара ботинок, до сих пор лишь громко сопевшая. — Пошли, лаборант, нам ещё шкаф твой со стеклом на

третий этаж переть.
— Ну, удачной поездки, — сказали туфли и удалились вместе ботинками.
Когда смолкли звук шагов и сопение, Индеец прошептал:
— Сюда давай, школьник.
Тимур ногами выпихнул наружу рюкзак, вылез и встал со стороны раскрытого багажника, заполненного ящиками и свертками.
— Растафарыч, значит? — спросил он. Индеец нервно накручивал косичку на палец.
— В гараж иди, там лестница и люк наверх. Я его открыл, лезь туда.
— Зачем мне в люк?
— Затем, что по крыше через ограду переберёшься. В этом месте колючка подрезана, туда ныряешь — и наружу.
Расстегивая куртку, Тимур покачал головой:
— Мне наружу не надо. Мне внутрь надо, в Зону. Куда прятаться?
— Экий ты тормоз несусветный! Да ты что, не слышал, о чем мы с кентами базарили? Не один я еду. И вообще — я тебя не знаю. И убери лавэ свое,

не повезу, сказал.

И убери лавэ свое,

не повезу, сказал. — Он отпихнул руку Тимура, в которой тот сжимал двести евро. — Лезь в люк, школьник, не гневи Маврикия.
— Никуда я не полезу, Растафарыч. Показывай, где у тебя в тачке схрон.
— Мазафака штопаная! Тебе совсем соображалку снесло? Я против насилия, но всякому терпению есть предел! — Закусив кончик дреды, Растафарыч

худой рукой несильно толкнул его в грудь.
Банкноты полетели на землю вместе с кепочкой, когда Тимур перехватил его локоть и рванул вбок. Развернув водителя, взял за дреды на затылке и

нагнул так, что тот лбом стукнулся о порог багажника. Запястье его оказалось прижато к спине между лопаток.
— Слушай, хиппи долбаный! — прошептал Тимур, нагибаясь к его уху. — Хватит борзеть! Я тебе плачу сейчас двести евро и двести — когда привезешь

меня. Либо закладываю тебя твоему начальству.
— Тогда и сам спалишься! — хрипнул Растафарыч.
Тимур отпустил дреды, удерживая водителя одной рукой, второй полез под куртку, достал пистолет и сунул ему под нос.
— У меня ситуация безвыходная. По эту сторону ищут менты и бандиты, и я здесь по-любому не останусь. Если ты сейчас откажешься меня везти —

вылезу через люк, позвоню в НИИЧАЗ начальнику службы безопасности и заложу тебя. И капец тебе полный настанет. Выбирай.
— Врёшь!
— У меня другого выхода нет, понял? Не вру.
— Отпусти, школьник! Я против насилия!
— Ты против, но я-то нет. — Тимур разжал пальцы и слегка отступил, пряча пистолет за ремень.
Растафарыч выпрямился, потирая руку.
— Что, и правда ищут тебя со всех сторон?
— Ищут.
— Эх, завещал Маврикий нам помогать ближнему и дальнему своему безвозмездно… Так сколько платишь?
— Сказал же: двести евро, потом ещё двести…
— Я баксами беру. И всё сразу — пятихатку то есть. И это без вещей, только те, что на себя можно повесить, а у тебя рюкзак.
— Нет у меня баксов. Четыреста евро — нормальная цена. Хорошо, отдам тебе их сразу, но рюкзак тоже возьмёшь.
— Ну и борзый ты, школьник. Некуда мне его сунуть.
Сквозь открытый багажник Тимур заглянул в салон микроавтобуса.
— Ничего, найдёшь место. Вон под сиденья положи. Держи деньги.
Он подобрал упавшие купюры, достал из кармана ещё две сотенных и отдал Растафарычу, который свернул их аккуратным квадратиком и сунул в мешочек

на шее.
— Куда прятаться? — спросил Тимур.
Из-за гаража донеслись голоса, и он схватил свой рюкзак.
— Куда?
— В салон давай!
Растафарыч распахнул заднюю дверцу и первым нырнул внутрь. Кроме водительского, здесь было семь сидений, а у бортов к полу привинчены длинные

узкие ящики из жести с запорными скобами. В одном, раскрытом, рядком лежали картонные коробки с одинаковыми штемпелями на крышке. Растафарыч

распахнул второй — там валялось свернутое одеяло, дно покрывала войлочная подстилка.

Звук шагов и голоса приближались.
— Сюда ложись. Закопать тя в конопле, не тормози, школьник!
— Ты что, людей в этом ящике возишь? — удивился Тимур.
— А где мне их, вместо плюшевого мишки под зеркалом вешать? Институтские машины не обыскивают. Ну, лезь!
Голоса стали ещё громче, один из них показался Тимуру знакомым.
— Чтоб вы сдохли, дурни! — услышал он и, похолодев, мимо присевшего на заднее сиденье Растафарыча сунулся к ящику. — Я там не задохнусь?
— Дырки просверлены, даже наружу смотреть можно. На спину ложись, так…
— Рюкзак мой спрятать не забудь.
— Спрячу. Главное, молчи всю дорогу и особо не шевелись там. Чихнуть не вздумай. Ехать нам часа три, да полчаса на Периметре. На бок можешь

повернуться, но осторожно.
Совсем рядом другой знакомый голос произнёс:
— Да если хлопец прыткий очень, так что нам делать было?
Когда Растафарыч нагнулся, чтобы захлопнуть крышку, улёгшийся на спину Тимур схватил его за шиворот, притянул поближе и прошептал:
— Ты помни — у меня ствол. Если ты меня в дороге сдать решишь, я тебя пристрелить успею.
— Не хипишуй, мэн, Растафарыч слово держит. Попробуй занайтовать там, только не храпи. — Водитель сбросил руку Тимура и захлопнул крышку. Глухо

стукнули запорные скобы.

* * *

Младшего Шульгу они не нашли — то ли успел свалить из городка, то ли запрятался где-то в подвале или на огороде в бурьяне и носу не казал

наружу. Зато когда «патриот» в очередной раз миновал бульвар, где к тому времени собрались почти все тачки местной милиции, из-под сломанной

скамейки вынырнули Огонёк с Жердем, и Филин, сидящий на заднем сиденье рядом со Шрамом и Лысым, закричал водителю:
— Тормози! Тормози, вон хлопцы мои бегут!
Жердь уселся впереди, маленький лёгкий Огонёк кое-как втиснулся позади, и хотя «патриот» был широкий, там сразу стало очень тесно.
— Где он? — спросил Филин у подчиненных. — Где Шульга?
— Не знаем, — ответил Огонёк. — Второй раз упустили.
Филин уважал поджигателя за то, что тот не ведал стыда и страха. То есть абсолютно. Вот сейчас, к примеру, — любой другой бандит, включая Жердя

и первого филинского помощника Боцмана, стал бы отводить глаза и оправдываться, а этот так прямо и рубит правду: упустили, причем дважды. За это

Филин не стал бить его, хотя, когда Жердь, обернувшийся с переднего сиденья, попытался что-то сказать, вмазал ему кулаком по ребрам, отчего Жердь

скривился и закатил глаза.
— Чё стонешь? — брюзгливо спросил Филин. Жердь отвернулся, и Огонёк пояснил:
— Шульга его ранил. Сначала ножом в плечо, потом из тэтэшника в бочину.
— А, так ты у нас дважды раненый? — Филин жалости не ведал.
— Между ребер пуля застряла, — голосом умирающего пояснил Жердь.
— Так пей зелёнку, недоумок! И вообще, я вам в трубу сказал у машинного двора ждать.

— Так пей зелёнку, недоумок! И вообще, я вам в трубу сказал у машинного двора ждать. Чё вы тут делали, у ментов под носом?
— Их слишком много на улицы повылазило, чтоб к машинному двору бежать, — отозвался Огонёк. — А на бульваре под той скамейкой яма с травой, там

нас совсем не видно.
— Эй, водила! — обратился Филин к охраннику, сидевшему за рулем. — Вертай назад, всё равно мы клиента не отыщем теперь.
Водитель через плечо кинул вопросительный взгляд на сидящих возле Филина молчаливых и неподвижных, как истуканы, Шрама с Лысым.
— Почему назад? — спросил последний.
— Да говорю ж: не найдём теперь Шульгу. К тому же опасно, вон ментов сколько по городу мотается.
Словно в подтверждение его слов мимо, ревя сиреной, пронеслась милицейская тачка с включенной мигалкой.
— Городская милиция нас не трогает, — возразил Лысый.
— Вас не трогает, а нас трогает! Мои хлопцы уже засветились. Да они же даже без паспортов оба. Ваш шеф их отмазывать не станет в случае чего.

Назад вертай, говорю. И остальным дайте команду, чтоб возвращались. Так, и аптечка есть у вас здесь? Хотя ладно, если щас Жердя перевязывать, он вам

весь салон красным зальёт. Жердь, слышь? Не стони, приедем — полечат тебя.
Лысый достал мобильный, позвонил и стал тихим голосом докладывать ситуацию. Собеседник, судя по всему, возражал, и наконец не выдержавший Филин

вырвал у Лысого трубку.
— Дай, я сам. Але! Это Филин!
— Слушаю, — произнёс голос Седого.
— Короче, Шульга пока что скрылся, — сообщил бандит. — Мой человек ранен, из него пулю надо вытащить, забинтовать. И вообще в Зону возвращаться

нужно.
— А мне нужен артефакт, — ответил Седой. Филин чуть было не сказал: «Ну так и ищи его сам», но сдержался.
— Правильно, — ухнул он в трубку. — А Шульга, у которого артефакт, что, по-твоему, делать станет? Он в Зону рванёт. Вот там мы его и перехватим

вместе со «слизнем» твоим.
— Пересечь Периметр в этом районе сейчас трудно.
— Не волнуйся, он пересечёт.
— Хорошо, и что дальше?
— Дальше пойдет в Логово, потому что больше ему некуда. Это их с братаном старый схрон. Там мы его и возьмём.
Жердь впереди довольно хрюкнул; зажатый между Филином и дверцей Огонёк поерзал — представил, наверно, как прыскает на связанного младшего

Шульгу керосиновой смесью из баллончика, который всегда носил с собой, красиво чиркает длинной спичкой о подошву ботинка и бросает…
— Ты знаешь, где находится это Логово? — спросил Седой.
Филин ухмыльнулся:
— Пока нет. Но узнаю обязательно.
— Каким образом?
— Есть один человечек, который очень мечтает мне об этом рассказать. — (Тут Жердь хихикнул, прикрыв пасть корявой ручищей, а Огонёк снова

заерзал.) — Просто ждёт не дождётся, когда я вернусь.

) — Просто ждёт не дождётся, когда я вернусь. Может и не дождаться, кстати. Ты от разговора с ним меня и оторвал, когда к себе вызвал. Так

что теперь нам быстро назад надо, а то Шульга успеет в Логово первым. Если уйдет оттуда до того, как мы появимся, вот тогда и правда тяжело будет —

ищи его по всей Зоне.
Седой помолчал и велел:
— Передай трубку Владлену.
Филин не сразу сообразил, что это за Владлен такой, а после вспомнил, что так Седой обратился к Лысому в кабинете, и вернул ему мобильник:
— Шеф обратно с тобой потолковать хочет.
Лысый послушал, сказал: «Я всё понял», — и снова протянул трубку Филину. Тот прижал гладкий пластик уху, буркнул:
— На проводе.
— Вы поедете обратно в нашей машине, — произнёс Седой. — С вами отправятся Владлен и Гнедиш, молодые люди, которые сидят рядом.
— Это ещё зачем? — удивился Филин.
— Они опытные бойцы, привычные к полевым условиям. Пригодятся.
— Да у меня шесть человек в отряде щас! Поопытнее твоих гнедишей, потому что Зону знают. Зачем мне ещё двое? Вдевятером на одного пацана?
— Они отправятся с вами, — повторил Седой очень медленно и очень тихо. Таким голосом, что Филина, которого вообще-то сложно было пронять —

слишком уж многое он повидал в жизни и слишком много плохих дел совершил, — пробрала дрожь.
«Это всё большая земля, — успокоил он сам себя. — Всегда я тут мёрзну…»
Вслух же сказал только одно слово:
— Ладно.
— Отключаюсь, — бросил Седой, и в трубке запикало.
Когда въехали на территорию института, Жердю стало совсем плохо. Выбравшись из тачки, длинный чуть не упал, сел на корточки под дверцей, далеко

выставив острые колени, обхватил себя за плечи и закрыл глаза. Водитель со Шрамом подняли его и потащили в медпункт, а Лысому Филин заявил, что

безумно хочет жрать, и тот отвел их с Огоньком в столовую для младшего персонала.
— Мы спешим, — сказал Лысый, входя в просторный пустой зал. — У вас есть пятнадцать минут.
— Не командуй, — ухнул Филин.
Не раздеваясь, даже не помыв руки, они с Огоньком поели из пластиковых тарелок. Филин извлек из-под толстовки фляжку; выпив компот из

стаканчика, наполнил его смесью портвейна с самогоном, которую предпочитал любой другой выпивке, плеснул в недопитый компот и Огоньку. Они выпили, и

тут сунувшийся в столовку Лысый-Владлен сказал, что пора.
У гаражей они увидели Жердя, который шагал с умиротворённой рожей, сопровождаемый Шрамом-Гнедишем. Куртку бандит накинул на костлявые плечи, не

просовывая руки в рукава, торс его расперло из-за бинтов.
— Чё, укололи тебя? — спросил Огонёк.
— Ага, — широко улыбнулся Жердь. — И укололи, и таблетку дали. Как мешком по башке стукнуло. Хорошо теперь.
Филина этот благодушный обмен репликами вывел из себя, и он рявкнул на бандитов:
— Чтоб вы сдохли, дурни! Упустили щенка-малолетку, неумехи!
Жердь сразу перестал улыбаться и втянул голову в плечи, а Огонёк шагал дальше как ни в чем не бывало.

— Сюда, — сказал Владлен, показывая на длинный гараж, из которого торчал передок чёрного микроавтобуса со щупом датчика аномалий. Оба охранника

Седого успели переодеться, теперь на них были пятнистые комбезы, высокие шнурованные ботинки, береты и кожаные куртки, а за плечами — рюкзаки, к

которым приторочены пузатые фляги из нержавейки, мотки веревки и АК со сложенными металлическими прикладами. На ремнях висели кобуры и ножи. Вид у

Владлена с Гнедишем был очень боевой… и какой-то чересчур манекенный, что ли. Новенький, блестящий, будто они только что слезли с витрины дорогого

оружейного магазина.
Ничё, всего за пару дней в Зоне так поистреплются, что и не узнать будет, злорадно подумал Филин. А может, подгадать обоим несчастный случай?

Ясно ведь, для чего на самом деле Седой навязал этих подтянутых обалдуев: не чтобы отряд усилить, а для контроля и слежки. Опытные бойцы, мать их,

привычные к полевым условиям! Скажите, какие цацы… Да в Зоне такие «опытные и привычные» пачками гибнут. Там другие умения важны, которых на большой

земле не приобретешь, в каких бы горячих точках ни побывал.
Нет, точно надо устроить обоим большой кирдык, решил он. А Седому потом доложить: так и так, попали твои опытные да полевые в аномалии, одного

«жарка» зажарила, другого «мясорубка» замясорубила… Филин уж так их берег, вперёд не пускал, старался обучить всему — да не вышло, накрылись парни

медным тазом. В Зоне новички постоянно гибнут, что уж тут.
Они почти подошли к микроавтобусу, когда Жердь счел вынужденным объясниться:
— Да если хлопец прыткий очень, так что нам делать было?
— Чё? — Филин уже и забыл, что совсем недавно накричал на подчиненных. — Ты о чём?
— Так о Шульге же! Ты вспомни, он всегда шустрый был, даром что щенок…
Филин махнул короткой ручкой:
— Ладно, забудь. По дороге отдыхай, как приедем, Скальпель тебе повязку с артефактом наложит. Скажет нам Одноногий про Логово, так мы сразу

туда, и вы мне оба тогда понадобитесь, поэтому в дороге командую всем сонный, то есть этот… мёртвый час. А вернее… Эй, ты, что ли, водилой будешь? —

спросил он у странного типа в джинсах и кожаной рубашке, который тощим задом вперёд выбрался из микроавтобуса.
— Ну я, — ответил тот, почему-то отводя взгляд, и полез на водительское сиденье.
— Так сколько нам ехать, водила?
— Три часа и полчаса на Периметре. Садитесь.
Филин повернулся к своим:
— Командую три с половиной мёртвых часа, ясно? Всё, садимся.
Он первый залез в машину, огляделся и занял сиденье возле окна, поставив ногу на длинный ящик под бортом. С другой стороны был такой же, над

ним уселись Жердь и Огонёк. Владлен с Гнедишем устроились впереди, после этого в микроавтобусе осталось только одно свободное место рядом с

водительским.
— Все? — спросил водитель, оглядываясь. — Больше никого не будет?
— Никого, — сказал Владлен. — Мы спешим, поехали.
— Двери плотнее закройте, у меня мигает.

— Больше никого не будет?
— Никого, — сказал Владлен. — Мы спешим, поехали.
— Двери плотнее закройте, у меня мигает.
Гнедиш хлопнул дверцей, загудел мотор, и микроавтобус тронулся с места.

Глава 5

От тряски разболелась голова. Про себя ругаясь, что не взял флягу с водой (хотя времени на это всё равно не было), Тимур приподнял голову,

выглядывая в одно из пяти отверстий, которые Растафарыч просверлил для клиентов в крышке ящика. Отсюда он видел ноги Жердя и Огонька, а также

профиль сидевшего в стороне Филина.
Насколько он понял, кроме бандитов и водителя, в машине находились ещё двое, хотя они почти всё время молчали, лишь пару раз сквозь гул мотора

донеслись скупые реплики.
Сначала в окне, которое Тимур едва видел, мелькали дома, но вскоре их сменили верхушки сосен. Прямо над головой раздался храп Жердя. Когда

трясти стало сильнее — это означало, что машина выехала на земляную дорогу, ведущую к армейскому КПП, — Огонёк пересел на другое сиденье, исчезнув

из поля зрения. И сразу донёсся его голос:
— А это чё за рюкзак под тем креслом?
Растафарыч что-то ответил, но напрягшийся Тимур не разобрал слов за шумом мотора.
— Точно? — с подозрением переспросил Огонёк. Водитель произнёс громче:
— Говорю тебе — мой это рюкзак! Не трогай, в нем ценные вещи.
— Ценные-бесценные, — передразнил Огонёк.
— Чё тебе тот рюкзак дался? — вяло спросил Филин.
— Да знакомый он какой-то, — пояснил бандит. — Вроде видел его недавно.
Всхрапнув, проснулся Жердь и выдал оригинальную реплику:
— Все рюкзаки на одно лицо.
Огонёк этим удовлетворился и больше насчет рюкзака не лез. Раздался стук, и в ящике стало темнее — Жердь взгромоздил свои копыта прямо на

отверстия. После этого бандиты надолго замолчали, и Тимура стало клонить в сон. Он ослабил ремень, просунув руку под куртку, передвинул с бока на

живот пистолет, но тот всё равно мешал, и он вытащил оружие, сунул под колени. Ящик был узкий, артефакт в боковом кармане давил на бедро. Тимур

достал его, положил на грудь, слегка развернул лист зеленухи.
Пару мгновений ему казалось, что «слизень» мерцает в темноте, потом он моргнул — и видение исчезло.
Тимур закрыл глаза, обдумывая происходящее. Филин, из-за которого он когда-то и покинул Зону, связан с НИИЧАЗом. И со «слизнем». Бандит,

выходит, покрутел за этот год, раз ездит через Периметр на машине научно-исследовательского института. И что всё это значит? Пока что ничего не

понять, слишком мало информации. Тимур потёр лоб, зацепил локтем крышку ящика и замер. Ступни Жердя передвинулись, открыв два из пяти отверстий,

стало немного светлее. Приподняв голову, Тимур разглядел широко раздвинутые колени и небритый подбородок над ними. Бандит опустил голову и уставился

будто прямо на человека в ящике, хотя на самом деле сквозь дырочки ничего нельзя было толком разглядеть.
Рука Тимура опустилась на пистолет.

Если Жердь потянется к крышке, надо стрелять сквозь неё, как только стукнут запорные скобы, вскакивать и…
— Ну чё, как бок? — спросил Огонёк.
— Болит, — промямлил Жердь. — Укольчик бы ещё да таблетку, которую костоправ в институте дал. От них в башке смутно, будто тумана из Южного

болота туда напустили. Хорошо.
— Так надо было спереть у него таблеток.
— Да я хотел, не вышло.
Жердь снова откинулся на сиденье, подбородок его исчез из виду. Отпустив пистолет, Тимур закрыл глаза, так и не убрав артефакт со своей груди.

Надо поспать. До КПП, по его подсчетам, оставалось не меньше часа.

* * *

Привалившись спиной к железной стене и положив ноги на край шаткого стола, кое-как склепанного из досок и листа железа, Тимур сказал:
— Я ему не верю.
Логово — необычное место: вроде бы хорошо видно со всех сторон, но никто его не замечает. Внутри две комнаты: большая со столом, лавкой,

лежанками под стеной и каморка для оружия и припасов.
Стас, отвернувшись от забранного ржавыми прутьями окна, потёр нос костяшками пальцев. За последнее время он похудел и стал выглядеть старше,

лицо осунулось.
— А я верю, Тим.
— Нам не ерундой всякой надо заниматься, а копить деньги на операцию.
— Тридцать шесть тысяч, на меньшее врачи не соглашаются.
— Соберём, — не слишком уверенно сказал Тимур. — Раздобудем как-то. Поедем за Периметр, положим тебя в больницу… Всё нормально будет. А тут

что? Искать этот «ментал»… ну фигня ведь.
— Да не искать же, пойми! В том-то и дело, что его не надо искать — известно, где он. Главное — попасть туда. Возьмём Котелка и Березу с

Ходоком, я уже с ними поговорил, они не побоятся. Купим снарягу — и пойдём.
Почему-то в Логове всегда пахло мокрым железом, даже когда стояла жара. Сейчас жары не было, недавно прошёл дождь, и Свалка вокруг парила,

отчего комнату наполнял такой густой дух, что даже у привычного Тимура начинало пощипывать в ноздрях. Он поморщился.
— На какие шиши снарягу купим? Там же на пути столько всего разного… нужны детекторы, да не обычные, с повышенной чувствительностью.
— Я у Филина одолжу.
— Ты что?! — возмутился Тимур. — Совсем очумел? С ним связываться…
Стас махнул рукой:
— Мы уже с ним связались, ты вроде не знаешь. Последнюю ходку для Филина делали, хабар из его тайника брали и Курильщику относили. И потом, не

переживай, деньги не вдвоем одалживать будем, я один возьму.
— Да не в том дело! — вспыхнул Тимур и даже стукнул кулаком по столу, потому что Стас угадал его потаенные мысли. — Ходка — это просто работа

по заказу, но деньги у бандюка брать… Ты знаешь, что Филин из-за убийства в Зоне оказался? Завалил троих в машине, они его подвезти остановились на

проселке, он их убил — мужа с женой и мальчишку их — и от ментов сюда сбежал. А ты у такого человека в долг брать собрался? Да и не в этом дело.

А ты у такого человека в долг брать собрался? Да и не в этом дело.

«Ментал» этот твой — бред какой-то. Ничем он тебе не поможет, мы только деньги Филина зря потратим. Либо сдохнем по дороге, либо вернемся ни с чем.

А время идёт, и ты…
Он замолчал, потому что логичным окончанием этой фразы было «и ты скоро умрешь», они оба это знали. Хотя на самом деле с проказой так дело

обстоит, что никогда не знаешь точно, сколько ещё протянет человек — два месяца или два года. Лишь в последние недели, когда начинают выходить из

строя ороговевшие суставы, становится ясно: скоро конец.
— Изменился, — произнёс Стас, шагнув к столу.
— Что?
— Да вот, смотрю, как ты изменился. Повзрослел. Сравниваю тебя теперешнего с тем пацаном, которого из интерната увёз…
— Чего это ты вдруг?
Стас улыбнулся. Тимур оставался серьёзен. Он вообще не часто улыбался, так как видел в окружающем мало забавного. Тимур, по большому счету

равнодушный к Зоне, живущий здесь лишь потому, что больше ему некуда было податься, в определённом смысле подходил для неё гораздо больше

влюбленного в эти места брата. Он теперь стал грубее и резче, чем по-прежнему мягкий Стас, циничнее и агрессивнее, а именно такие в Зоне и выживают.
— Идёт, — сказал брат.
От большого круглого отверстия в железном полу Логова к земле вела толстая гофрированная труба из резины, пластика и проволоки. Через неё

братья попали сюда, и через неё же теперь в Логово влезал Старик.
Сначала из трубы показалось нечто напоминающее клочковатый медвежий мех. Над ним вились две осы. Вскоре стало понятно, что мех этот на самом

деле — волосы, очень густые и кучерявые, с едва заметной проседью (Тимур подозревал, что седины там гораздо больше, просто она не видна из-за

грязи). Из волос торчали сухие травинки. Следом возникли руки; сильные пальцы с крупными, похожими на половинки орехов суставами ухватились за край

отверстия. Раздалось сопение.
Наконец Старик явил себя целиком. Закашлялся. Громко поскреб грудь. Повернул к сталкерам заросшее тёмной щетиной лицо. Облачен он был в ватные

штаны, заправленные в кирзовые сапоги с высокими, до колен, голенищами, и рубаху, как у Льва Толстого с картинки из учебника: светло-серую и

длинную, с пуговицами до пупа, перетянутую ремнем, на котором висели всякие мешочки. Сутулая спина его казалась горбатой, голова на толстой шее была

наклонена вперёд, из-за этого постоянно казалось, что Старик вознамерился протаранить лбом стену или боднуть тебя в подбородок.
— А и вот вы, — густым басом протянул он, вразвалочку подходя к столу. Походка у него была как у заправского матроса. — Я принёс, гля…
Рукава, закатанные почти до локтей, обнажали толстые, заросшие волосами руки. На широкой груди тоже росла тёмная шерсть. Осы с жужжанием вились

над головой, одна села на торчащую верх, как антенна, травинку, и та закачалась.
— Хавка есть? Жрать охота!
Старик положил на стол кусок кожи, взял жбан с водой и стал пить, запрокинув голову. Вода потекла по шее и груди под рубаху. Тимур поморщился.

Старик так давно жил в Зоне, что стал неотъемлемой её частью. Он сторонился людей, предпочитал леса, развалины заброшенных поселков и колхозов,

неделями, а то и месяцами не приближался к сталкерским лагерям.

Тимуру он казался каким-то корявым и ржавым, поросшим мхом и залепленным пятнами

плесени. Натуральный леший. Была в Старике внутренняя сила, рядом с ним Тимур всегда ощущал себя меньше и слабее, а ещё — младше, будто одним своим

присутствием тот превращал его в малолетку, каким Тимур на самом деле и был, и потому он недолюбливал старого сталкера. А ещё он чувствовал:

невзирая на силу, присутствует в Старике какой-то внутренний надлом, словно в прошлом этого человека было нечто, о чём он старался никогда не

вспоминать, но воспоминания всё равно приходили, и на борьбу с ними он тратил почти все душевные силы. Вроде старого дуба — снаружи кажется крепким,

ещё тысячу лет простоит, твёрдая как железо кора не боится ни огня, ни топора, но ствол под ней уже вовсю гниёт, и в любой момент дерево может

рухнуть, подняв в воздух облако влажной трухи.
Отставив жбан, Старик ладонью расправил кожу. Тимур пригляделся. Кабанья вроде… Хотя нет, слишком мягкая — с псевдопса он, что ли, шкуру

спустил?
На коже была карта, частично нацарапанная, а частично нарисованная бледно-красной краской.
— Во, Стасик, видишь? Вот здесь «ментал» и есть, а идти к нему вот так. — Кривым пальцем с грязным ногтем Старик провел по карте. — Здесь через

Тёмную долину, потом на восток забираете…
Братья склонились над картой.
— Это Могильник, — сказал Тимур.
— Правильно, молодой.
— «Ментал», выходит, на северо-востоке Могильника. И к нему… — Он поднял голову и встретился взглядом со Стасом. Тот отвернулся. — К нему через

Челюсти надо идти.
— Так и есть, — согласился Старик и рукавом вытер расплющенный нос-картошку с волосатыми, похожими на дупла ноздрями. — Знаешь Зону, молодой?

Молодцом.
— При чём тут знаю я её или нет? Ты через Челюсти нас отправляешь. Да там больше народу погибло, чем возле Радара. Сквозь Челюсти не пройти, но

даже не в том дело — мы и до Челюстей не дойдём!
— Есть к Челюстям короткий путь, скрытый, надо щупы с собой иметь, тогда пройдёшь, — возразил Старик. — Но тот путь только «слизни» знают.
— Чего? — не понял Тимур. — Какие слизни?
— Артефакты «ментала». Редкие очень.
— Почему я о них никогда не слышал? Я все артефакты знаю, какие есть.
— А это, можно сказать, и не артефакт даже. «Слизни» — сыны «ментала», плоть от плоти его..
— Чего? Что ты несёшь?
— Ветер пыль носит, — беззлобно откликнулся Старик. — Я дело говорю. «Слизни» знают скрытую дорогу к «менталу». Но и через Челюсти можно

пройти. Мы вон прошли когда-то… — Он замолчал.
— Старик, ты отдашь нам свой «слизень»? — спросил Стас тихо. — На время? Или сам пойдёшь с нами?
Тот покачал головой:
— Нет у меня его, продал. Вам длинным путем идти придётся. Да один «слизень» и не поможет…
— Эй, вы что, всерьёз всё это? — спросил Тимур с недоумением.

Вам длинным путем идти придётся. Да один «слизень» и не поможет…
— Эй, вы что, всерьёз всё это? — спросил Тимур с недоумением.
Старик тоже склонился над картой, они со Стасом тихо переговаривались, водя по ней пальцами. Тимур стоял над ними, сжимая и разжимая кулаки,

медленно переполняясь глухой злостью, желанием схватить этих двоих за волосы и столкнуть лбами, чтобы обратили на него внимание. Чтобы Стас выслушал

его, выслушал и осознал: всё это бессмысленно, идти через Челюсти нельзя, а одалживать на такой поход деньги у Филина — смертельно. Злость была

вдвойне сильна, потому что Тимур понимал: Стас вынуждает его отправиться в экспедицию вместе.
Сообразив, что ещё немного — и он не выдержит, набросится на них с кулаками, Тимур отвернулся, сел над круглой дырой в полу. За спиной

неразборчиво бормотал Старик. Труба уходила под землю, в лаз, куда можно попасть из-под старого экскаватора.
Наступила тишина, а потом Стас произнёс:
— Тим, слушай. Я к «менталу» точно пойду. Котелок, Берёза и Ходок тоже. Дело за тобой.
— И этот идёт? — не оборачиваясь, Тимур махнул рукой. — Зачем вообще тебе этот «ментал»? Как он тебе поможет, что даст?
— Вечность он даёт, — пробормотал Старик. — Бессмертие.
— Что за сказочки? Нет никакого бессмертия. Может, «ментал» от всех болезней лечит и от проказы в том числе?
— Для меня это сейчас равносильно бессмертию, — усмехнулся Стас. — Ты со мной или нет?
— А друг твой идёт? — Почему-то Тимуру не хотелось обращаться непосредственно к Старику.
— Я не пойду, — пробормотал Старик. — Я там был уже, хватит.
— Сам не хочешь идти, а нас туда шлешь?
— И вас не уговариваю, то ваше дело, идти или нет.
Тимур нагнулся над трубой, и взгляду открылся тёмный колодец. Не колодец — туннель. В глубине его было пятно света. Ему показалось, что он

падает туда, пятно рванулось навстречу, стенки туннеля дёрнулись, извиваясь… Свет надвинулся, проступили очертания деревьев…
Он оказался посреди Другой Зоны. Снова тяжёлые лапы елей, кривые чёрные ветки, глухое бормотание ручьев и ярко-синее, неживое небо окружали

его.
И снова впереди был Стас.
«Мне нужны другие части этой Зоны, — сказал он, оглянувшись как ни в чём не бывало, словно продолжая начатый разговор. — Осталось три дня, а

тебе ещё надо дойти до «ментала». Если не поспешишь, я умру. Это будет гораздо хуже простой смерти от проказы».
«Почему?» — спросил Тимур.
«Смотри».
И Стас побежал.
Тимур устремился за ним. Деревья и кусты проносились мимо, расступаясь, и смыкались за спиной, населяющие это место странные существа

разбегались, не позволяя увидеть себя, оставляя лишь тени, поспешно расползающиеся вслед за хозяевами. А потом стало светлее, и Стас остановился.
Тимур завис над его плечом.
Перед ними раскинулся Обрыв — в настоящем, полном смысле этого слова.

Перед ними раскинулся Обрыв — в настоящем, полном смысле этого слова. Здесь Другая Зона обрывалась. Вернее, обрывался весь мир.
Из-под ног Стаса земля уходила отвесно вниз, в полную серого тумана бездну.
Бездна тянулась вдаль сколько хватало глаз. Над ней парили части ландшафта.
Тимур зажмурился. Ему доводилось играть в компьютерные игры (компьютер был у Бороды в «Сундуке»), и один раз в Интернете он нашёл код

левитации, позволивший покинуть границы, за которые, по замыслу создателей игры, аватара игрока не могла выходить. Тимур тогда увидел подкладку

компьютерной игрушки: какие-то сюрреалистические конусы и кубы, парящие посреди холодного серого пространства, изнанку зданий, уходящие в ничто

коридоры, куски стен и обрывающиеся лестницы…
Впереди было нечто похожее. Над бездной кружились деревья, бетонные плиты, куски асфальта, крыши домов, холмы и даже фигурки зверей. Они

летали, заслоняя друг друга, поднимаясь в серую муть или медленно опускаясь. По самой поверхности густого туманного океана плыл огромный айсберг из

слипшихся в бесформенную кучу деревьев, холмов и зданий, машин, поросших травой пластов земли и мутантов. Он уходил прочь от Обрыва, постепенно

погружаясь в туман, чтобы в конце концов навсегда утонуть в нем, и тогда… Что тогда? Опуститься к невероятно далекому, вечно скрытому в глухой мгле

дну? Или раствориться, став частичками тумана? Или, может, за сотни, тысячи километров от Обрыва, всплыть из океана серого ничто и подняться в

бесконечную, прохладную, тихую пелену, заменявшую небо над бездной?
«Почему-то здесь совсем нет людей, — сказал Стас. — Только звери, а людей ни одного, заметил? Ну и ещё живут какие-то существа вроде призраков.

Не знаю, кто такие, они всегда исчезают, стоит мне подойти. Может, это души мутантов из настоящей Зоны? Остатки их сознания?»
Тимуру было не до призраков.
«Что это? — сдавленно спросил он. — Это… обрыв мира!»
«Нет, всего лишь обрыв этой части Зоны. Здесь есть отрезок скрытого пути к «менталу», но только отрезок. Чтобы сложить весь путь, нужны две

другие части. Найди их».
«Где? Где мне их искать?»
Стас повернулся — и Тимур увидел, что с прошлого раза лицо брата изменилось. Похудело, кожа на скулах натянулась, теперь она казалась

болезненнее и прозрачнее, и будто что-то чужое, неприятное и пугающее проступало сквозь знакомые черты.
«Что с тобой? — спросил Тимур. — Почему ты меняешься?»
«Я растворяюсь».
«Что?»
«Растворяюсь. Рассасываюсь, развоплощаюсь. Как кусок мыла в воде».
«Растворяешься в чём?»
Стас повел вокруг неестественно худой рукой.
«В этом. Через три дня меня не станет. Если только ты не найдёшь две другие части. Тогда я спасусь».
«Как ты спасешься? От чего? От своей болезни?»
Ненормально тонкие и прозрачные губы изогнулись в грустной усмешке.
«Тим, болезнь в прошлом. Она уже доконала меня. Но я могу выжить, если ты сейчас придёшь в Логово, если всё сделаешь за три дня».

«Что сделаю? — едва не закричал Тимур, выведенный из себя всеми этими недомолвками, таинственностью, этим Обрывом, за которым мир заканчивался,

океаном серого тумана и безумным хороводом кусков реальности над ним. — Ты ждёшь меня в Логове? Ты прислал мне «слизень», чтобы через него

связываться со мной? Что я должен сделать, скажи нормально!»
Стас сказал:
«Только «ментал» меня спасет».
И после этого всё снова закончилось.

* * *

Хлопнула дверца, он очнулся. Дверца снова хлопнула, стало светлее — Жердь убрал ноги с крышки ящика. Тимур поднял голову, выглядывая в дырки, и

сумел рассмотреть военного, сунувшегося в микроавтобус через водительскую дверцу.
Спокойный голос одного из тех двоих, что ехали вместе с Растафарычем и бандитами, произнёс:
— Вам было дано указание не досматривать принадлежащие институту машины.
Молодой сержант недовольно покрутил головой, явно не желая слушать какого-то незнакомца в неприлично новеньком камуфляже, и тут на его ремне

зазвенела трубка. Сержант вытащил из чехла большой армейский вариант мобильника — примерно таким же, насколько помнил Тимур, пользовался Филин, —

нажал на кнопку, сказал: «Сержант Казякин на связи», — и стал слушать. Выслушав, ответил: «Так точно. Пропускаю». Убрал трубку в чехол, снова окинул

взглядом людей в машине, задержавшись на бандитских рожах Жердя и Огонька, велел Растафарычу:
— Езжайте осторожно. У Периметра отморозки какие-то шастают, вертолётчики как раз операцию против них затеяли.
— Это ты о ком? — заинтересовался Жердь. Сержант, не удостоив его ответом, захлопнул дверцу, ушёл.
— Ну, чего встал? — произнёс Филип нетерпеливо.
Тимур распрямил затекшую руку, вытянул ноги, упершись ступнями в стенку ящика. Загудел двигатель под полом, и машина поехала. Неразборчиво

загомонили Жердь с Огоньком, на них прикрикнул Филин, что-то произнёс Растафарыч… Тимур не слушал. Даже в железном ящике он ощутил, что теперь всё

иначе. И свет, проникающий сквозь круглые дыры в крышке, и воздух — всё стало иным. Вокруг была Зона.

Глава 6

Тимур долго рассматривал «слизень», положив его на грудь и скосив глаза, гладил шероховатую мягкую поверхность. Попытался надорвать её ногтем,

потом снял с ремня нож. Микроавтобус катил по приграничной, наименее опасной части Зоны к лагерю НИИЧАЗа, и Тимур впервые задумался, как Растафарыч

собирается выпускать его из ящика. И из лагеря, если на то пошло. Ведь наверняка волосатый раньше провозил сталкеров, когда в машине, кроме него,

никого не было, и выпроваживал их до того, как въезжал на территорию лагеря. А что теперь? У Растафарыча, может, и плана никакого нет на такой

случай. Что, если в лагере начнут выгружать барахло из микроавтобуса? Не один же он будет это делать, наверняка подвалят те, кому предназначены

присланные из института приборы, — откроют длинный ящик в салоне… А тут ещё Филин с двумя бандитами рядом.
Но сделать Тимур ничего не мог, оставалось лишь ждать.

Слегка прижав ладонью артефакт к груди, он очень осторожно погрузил в него кончик ножа. Показалось, что «слизень» шевельнулся… Да нет, это

просто машина качается, а с нею — и ящик, и сам Тимур.
Он провернул нож и вытащил лезвие, отведя в сторону надрезанный кусочек.
«Слизень» вздохнул.
То есть он слегка раздулся и опал, при этом послышался какой-то невнятный звук. Тихий, он раздался совсем рядом — только поэтому барабанные

перепонки и уловили его сквозь рокот мотора, стук камней по днищу машины и скрип жести.
Тимур приподнял голову, уставившись на то, что открылось под шкуркой. Взялся за неё двумя пальцами и медленно потянул, обнажая влажный,

слизистый бок. Оно что, живое? Плоть артефакта напоминала желе и слегка подрагивала, в глубине её проступало что-то неаппетитное, вроде светящихся

внутренностей: изогнутые мерцающие пласты, гирлянды лиловых почек, длинные колбаски и синеватые комки…
«Слизень» опять дрогнул, словно ему было больно. Что это за артефакт такой? Артефакты — это сросшиеся, спрессованные или слипшиеся комки травы,

почвы, древесины и камней, а тут явно живой организм! Но аномалии не создают жизнь — они преобразуют фрагменты окружающего мира за счет своей

аномальной энергии, они изменяют и убивают, но не зарождают! А это…
Осознав, что, возможно, делает «слизню» больно, Тимур вернул надрезанный кусочек шкурки на место. Тот сразу прилип, из-под краев проступило

клейкое вещество, похожее на древесную смолу; идущий из разреза мутный свет погас.
Вверху раздался голос Огонька:
— Эй, водила, что там впереди?
Тимур стал заворачивать «слизень» в зеленуху. Донёсся голос Растафарыча:
— Что-что, дорога. Роад, стало быть, ту хэлл, что там ещё может быть?
— Какой ещё тухел? — проворчал Огонёк. — Я видел там чё-то.
— Что? — сразу насторожился Филин.
— Да это… подозрительное чего-то.
— Тебе вечно что-то мерещится, — заворчал Жердь, после чего сквозь рокот двигателя донеслись выстрелы.
Тимур сунул «слизень» в карман. С частым стуком пули ударили в правый борт и в стекло, которое, скорее всего, было бронированным. Глухо заухал

Филин, машина сильно качнулась.
Ящик затрясло, когда микроавтобус пошёл юзом, и Тимур расставил локти, упираясь в стенки. Закричал Растафарыч, дружно завопили Жердь с

Огоньком, машина накренилась и рухнула на левый бок.
Тимур вскрикнул, больно ударившись плечом, но вряд ли кто-то расслышал. Взвыл и заглох двигатель, захрустели кусты, потом его приложило лбом о

крышку. Придя в себя, он почувствовал, что задыхается, и не сразу врубился в происходящее — решил, что находится в гробу, заорал с перепугу,

забился, колотя по металлу…
Сверху доносились крики и выстрелы. Кое-как согнув ноги, Тимур уперся коленями в крышку ящика. Жесть выгнулась, скрипнули запорные скобы, одна

с щелчком отлетела, другая затрещала и лопнула, отчего крышка распахнулась, ахнув по борту машины, который теперь стал полом.
Он выкатился из ящика. Автобус лежал на левом боку, обе дверцы справа распахнуты, в них высунулись бандиты и двое людей в камуфляже — все они

стояли на спинках кресел, оказавшихся сверху.

Автобус лежал на левом боку, обе дверцы справа распахнуты, в них высунулись бандиты и двое людей в камуфляже — все они

стояли на спинках кресел, оказавшихся сверху.
На четвереньках, вытирая кровь с рассеченного лба, подполз Растафарыч.
— Школьник, ты как? Я думал, конец тебе, дэтнулся с перепугу!
— Надо выбираться, — прошептал Тимур, нащупывая пистолет.
Люди через дверцы лезли из машины на склон глубокой канавы, в которую она свалилась. Снаружи стреляли.
— Рюкзак где?
— Вот он, вот. — Волосатый за лямку подтащил к нему рюкзак, Тимур схватил его и встал на колени.
— Как нам вылезти? Лобовуха цела, дверцы с этой стороны к земле прижало…
— Люк в потолке есть!
— Тихо ты!
Продев руки в лямки рюкзака, он вслед за Растафарычем сунулся к люку. Бандиты и камуфляжная пара уже выбрались из автобуса — хорошо, что ни

один при этом не кинул взгляд вниз, а то бы они очень удивились. Растафарыч открыл пластиковую крышку, сдвинул стекло и вылез, дёргая обтянутыми

голубой джинсой ногами. Тимур сунулся за ним, понял, что рюкзак не пустит, снял его, выбросил наружу и полез следом.
Сверху опять застучали выстрелы. Выпав из люка на землю, Тимур схватился за рюкзак.
— Что делать будем? — шепотом спросил Растафарыч.
Пятеро лежали на склоне, выставив головы, и стреляли по тем, кто атаковал машину. Та перевернулась в самом начале канавы, другой конец которой

густо зарос бурьяном.
Растафарыч полез наверх. Оттуда донеслось нарастающее гудение, от которого у Тимура будто оборвалось всё внутри. Привстав, он вцепился в ноги

волосатого, сдёрнул на дно канавы и упал рядом.
— Ты чего?!
— Лежи!
Донёсся предостерегающий крик Жердя, гудение перешло в надсадный вой, а потом канаву накрыло волной жара.
— Святой Вудсток! — Растафарыч поднял голову. — Что это фаернуло? Вроде сам Большой Маврикий пукнул…
— «Жарка», — прошептал Тимур. — Аномалия там сработала. Давай отсюда — вдоль канавы, быстро!
Он отвесил водителю подзатыльник для поддержания боевого духа, встал на четвереньки и потрусил к бурьяну. На ходу спросил:
— Кто по нам стрелял?
— Не видел, — донеслось сзади. — Прятались они. Может, те отморозки, про которых сержант толковал.
Выстрелы на время смолкли. Вверху шелестели кусты и ругался Жердь. Уже почти добравшись до бурьяна, Тимур оглянулся.
И увидел перекошенную морду Филина.
— Это ж Шульга! — закричал бандит.
Тимур нырнул в бурьян, следом вломился Растафарыч. На другом конце канавы Жердь повернул к главарю измазанное землей лицо:
— Кто?
— Шульга!
— Какой Шульга?
— Младший! Он с нами в автобусе ехал!
Жердь от изумления приоткрыл пасть:
— Ты чё, командир? Ошалел совсем, в Зону попав?
Бандит выпалил это и пригнул голову, ожидая, что сейчас твёрдый командирский кулак врежет ему по уху или по носу, но Филину было не до того.

— Я тебе говорю! Волосатик, значит, его в ящике прятал, в одном из тех железных, больше негде. Кто по нам палит?
Они лежали рядком на краю канавы: Огонёк, Филин, Жердь и, немного в стороне, Шрам с Лысым. Последние двое уже показали все свои полевые умения

— сунулись из канавы дальше, чем следовало, не заметив горячего смерча, вьющегося над землей неподалеку. «Жарка», ясное дело, и сработала. Шрам

успел нырнуть обратно, а Лысому она опалила башку. Не очень сильно, но он теперь в натуре стал Лысым, без всякого преувеличения, а вернее,

преуменьшения.
Огонёк, доставая из сумки бутылку с длинным горлышком, сказал:
— А может, волосатый и не знал, что у него такой пассажир в ящике?
— Не важно. За ними давайте, Шульгу мне доставьте!
— Блин, опять Шульгу лови! — перепугался Жердь. — Он меня уже дважды подранил, шустрый очень! Пусть вон Огонёк сам…
— Э, ты чё творишь?!
Филин вовремя повернул голову и перехватил занесённую руку Огонька, который собрался бросить в бурьян бутылку. Из горлышка торчала тряпка,

которую он поджёг от зажигалки.
— Стой, придурок! — рявкнул главарь и пригнулся, когда среди деревьев на другой стороне дороги, где прятались напавшие на машину, часто

застучали выстрелы. — Он мне живым нужен, вдруг артефакт не у него щас?
Пули ударили в землю и в стволы деревьев за канавой.
— Туши её! — орал перепуганный Жердь. — Бросай! Туши!
Хладнокровный Огонёк швырнул бутылку через притухшую после вспышки аномалию. Кто-то из напавших оказался очень уж метким или просто удачливым —

пуля попала в зажигательный снаряд, когда тот летел над дорогой, и бутылка взорвалась шаром алого огня. Вокруг шара вспыхнуло ярко-жёлтое пламя,

кольцом окружившее его, отчего всё это стало напоминать планету Юпитер, только окрашенную кислотными красками. Кольцо распалось искрами, они с

треском погасли, а шар разгорелся ярче.
Все зажмурились.
— Ну ты даёшь! — изумился Жердь, не раскрывая глаз. — Чё у тебя эти взрывы вечно разные?
Филин трижды выстрелил наугад и, когда шар угас, приказал:
— Вниз, живо, Шульга уходит! Ё-моё, прям не верится: он с нами всю дорогу был! За ним и мне его притащите!
Жердь, мелко перекрестившись, стал сползать обратно на автобус. Огонёк спросил:
— Куда привести? Ты что, здесь собрался куковать?
Филин огляделся. Лежащий ближе к зарослям бурьяна Шрам, достав из походной аптечки бинт, перематывал почерневшую башку Лысого. Жердь через

дверцу забрался в машину и выставил голову из люка. Выстрелы на другой стороне дороги смолкли — подбираются, гады! Кто ж это такие? И главное,

сколько их? Судя по выстрелам — немного.
— Вон. — Он ткнул пальцем в раскидистый дуб, растущий далеко справа у поворота дороги. За дубом начиналась широкая просека. — Я там схоронюсь,

ждать буду. Но вы быстрее давайте, а то вас только за кровососом на Агропром посылать!
Огонёк, на ходу перезаряжая тэтэшник, съехал к машине, Жердь выбрался из автобуса, и они поспешили к зарослям, где исчезли Шульга с водителем.

За дубом начиналась широкая просека. — Я там схоронюсь,

ждать буду. Но вы быстрее давайте, а то вас только за кровососом на Агропром посылать!
Огонёк, на ходу перезаряжая тэтэшник, съехал к машине, Жердь выбрался из автобуса, и они поспешили к зарослям, где исчезли Шульга с водителем.

Шрам всё ещё занимался Лысым, иногда посматривая на дорогу, а иногда бросая косые взгляды на бандитов. Филин развернулся к ним задом, а к дубу

передом и пополз по-пластунски, низко опустив голову. На другой стороне дороги снова застучали выстрелы.

* * *

— Теперь ходу!
Как только деревья скрыли канаву с бандитами, Тимур вскочил. Растафарыч, потерявший кепочку и порвавший рубашку на плече, тоже поднялся. Из

ссадины на лбу сочилась кровь, дреды стояли дыбом.
— Пригнись и за мной!
Выставив пистолет, Тимур поспешил между деревьев. Он уже понял, где они находятся, — не так чтобы совсем близко, но и не очень-то далеко от

Свалки, дойти реально и без дополнительной снаряги или оборудования, достаточно того, что лежит в рюкзаке. Хотя, если нарваться на большую стаю

псевдособак или кровососа, с одним пистолетом и ножом выжить будет трудновато. Впрочем, кровососы в этих местах не встречаются.
Вечерело. Тимур бежал сквозь пронизанный косыми солнечными лучами лес, вздымая ботинками сухую листву, вдыхая знакомые запахи Зоны, которые,

как ему казалось, успел начисто забыть за этот год. Но нет, на самом деле память о них не исчезла — и Зона не забылась, как он уверял самого себя,

никуда она не делась, а сидела внутри, притаившись, и лишь дожидалась момента, чтобы снова занять свое законное место.
Он трижды поворачивал, путая следы, пересёк широкий ручей, обежал болотце. Выстрелы отдалялись. Растафарыч, далеко выбрасывая длинные ноги,

нагнал его. На бегу схватил за плечо, спросил:
— Куда мы? Надо…
И замолчал: деревья расступились, они вылетели на небольшую полянку, почти идеально круглую, очень симпатичную, заросшую высокой пышной травой

и окруженную кольцом из кустов земляники.
С другой стороны на поляну шагнула веснушчатая розовощекая девушка с неровно подстриженной русой челкой и двумя короткими косичками, в

застиранной, слишком большой для неё военной форме и зелёном берете набекрень. Рукава закатаны до локтей, штанины — до колен, босая, в одной руке

мужские ботинки, в другой — АК. Судя по автомату и настороженному лицу, она пробиралась в обход, чтобы зайти к канаве, куда свалился автобус, с

тыла.
Тимур вскинул пистолет, девушка — автомат.
— Шульга?
— Вояка?
Растафарыч отскочил в сторону и пригнулся, настороженно переводя взгляд с одного на другого. Вояка добавила растерянно:
— Так это вы в той тачке чёрной были?
— А это вы на неё напали?
— Ну да.
Тимур наморщил лоб.
— Вы ж народ в Зону через Периметр проводили. Чего вдруг в бандиты подались?
Вояка развела руками:
— Ну, так вышло… Сколько их там?
— Пятеро, — сказал Растафарыч, распрямляясь.

Он стоял примерно между ними. Вояка посмотрела на него и нахмурилась:
— Погоди, ты ж водила институтский!
Она нырнула вбок, уходя с линии огня, но Тимур был готов к этому и заранее прикинул, как будет действовать. Прыгнув вперёд и оказавшись по

левую руку от Вояки, он вмазал ногой по АК. Выбить автомат из рук девушки не удалось, но Тимур отбросил ствол в сторону, чтобы пули не попали в него

или Растафарыча. Он уже схватил Вояку за кисть, когда на полянке появилось новое действующее лицо — то есть сначала возникла борода, которой это

лицо поросло, такая большая, что хватило бы на трёх Карабасов-Барабасов, а после и сам обладатель бороды, известный в южной Зоне под кличкой

Лохматый.
Насколько знал Тимур, их бригада состояла из четверых. Барыга крутился в барах и в «Хоботе кровососа», подыскивал клиентов и передавал Каплану,

который вел их через Периметр — всегда в те дни, когда на местном КПП дежурила прикормленная смена. Ну а Лохматый встречал их. Он за Периметр

никогда не совался, так как не любил большую землю. Вместе с Воякой, которая либо хозяйничала в лагере бригады, либо помогала Лохматому, доводил

клиента до ближайшей точки, куда тот сам желал: к схрону Сидоровича, к «Сундуку» или в один из небольших сталкерских лагерей на болотах. С одного

человека бригада брала от семисот до полутора тысяч долларов, это зависело от всяких обстоятельств. Насколько Тимур знал, они никогда никого не

обманывали, заботясь о своей репутации, всегда доставляли клиента в целости и сохранности… Что же произошло?
Лохматый, встопорщив бороду, поднял берданку с укороченным стволом. Тимур ударил Вояку под дых, развернув спиной к себе, схватив за горло,

наставил пистолет на Лохматого. Ствол берданки смотрел точно в висок стоящего между ними Растафарыча.
Сталкеры замерли.
— Я против насилия, — сообщил волосатый. Вояка разжала пальцы, её ботинки свалились в траву.
Автомат она держала в опущенной руке стволом вниз, и Тимур посоветовал:
— Вторую ручку тоже разожми, не стесняйся.
АК упал вслед за ботинками. Лохматый оглаживал бороду, глаза бегали под мохнатыми бровями. Выстрелы со стороны канавы всё ещё звучали —

нечасто, но регулярно.
— Шульга… — начала Вояка, но Тимур перебил:
— Ладно, хватит. Давайте жить дружно. Чем бы вы там ни занимались, мы вашему промыслу не мешаем.
Лохматый спросил у Вояки:
— Эти откуда взялись?
— Да из машины они! — хрипло ответила девушка. — Навстречу вот чесали…
Бородатый сталкер поразмыслил и обратился к Растафарычу:
— Что в машине?
Водитель обеими руками держался за воротник рубахи и часто сглатывал. По лбу из-под дредов медленно стекала капля пота.
— Что везешь, спрашиваю?
— Приборы да ящики для образцов, — пробормотал Растафарыч. — Имей в виду, мэн, я против…
— Каких ещё образцов?
— Образцов аномальной флоры и фауны.
— А снаряга? — выдохнула Вояка, подавшись вперёд, и Тимур покрепче сжал её шею.

— А снаряга? — выдохнула Вояка, подавшись вперёд, и Тимур покрепче сжал её шею. — Припасы? Стволы?!
— Гёрла, не вожу я никаких стволов! Нет их в моем каре и никогда не бывало!
— Какой ещё каре? — переспросила Вояка растерянно. Дочка сталкера, она не отличалась особой образованностью и знанием иностранных языков.
Лохматый тяжело уставился на Тимура. Вздохнув, тот стал пояснять:
— Я его подрядил провезти меня в Зону. За четыреста евро. В машине никаких стволов, ничего такого, только пара приборов и всякие ящики.
— Четыреста, значит. — Лохматый, скривив губы, плюнул в траву под ноги Растафарыча.
— Наш промысел себе забрал! — поддакнула Вояка. — Гад волосатый, из-за тебя мы…
— А, так это НИИЧАЗ ваш бизнес порушил? — догадался наконец Тимур. — Институт в этой части Зоны всё под себя подмял, да?
— Да! — Вояка дёрнулась, но Тимур держал крепко. — НИИЧАЗу, блин, не выгодно, чтоб свободные сталкеры в этом районе шлялись… А этот гад

патлатый теперь сам людей в Зону провозит, да ещё всего за четыреста!
Выстрелы у канавы звучали совсем редко, но не смолкали. Лохматый напряженно думал, разглядывая Растафарыча с Тимуром, а Вояка разорялась:
— От послала Зона работку! А чё ещё делать, а, Шульга? Теперь мы народные мстители — грабим машины НИИЧАЗа да на базы их нападаем, на

экспедиции… У них уже две базы в этом районе. А мы как Робины, мать их, Гуды…
— Кто машину защищает? — перебил Лохматый, и Вояка сразу замолкла. — У канавы Барыга с Капланом. Вы двое — здесь, а кто там?
— Да, кто машину защищает? — спросила Вояка. — Кто там в наших пацанов палит?
— Владлен и Гнедиш, — ответил Растафарыч. — Охранники институтские.
— А, ну это фигня, — решила Вояка.
Тимур добавил:
— И ещё Филин с Жердем и Огоньком.
Вояка вздрогнула, переглянулась с Лохматым.
— Ты чё врёшь? — подозрительно спросил тот, вжимая ствол в висок Растафарыча, который от страха уже вспотел весь до кончиков дредов. — Что

Филин со своими в автобусе институтском делать будет?
Продолжая сжимать шею Вояки и не опуская нацеленного в грудь Лохматого пистолета, Тимур пожал плечами:
— Не знаю. Меня здесь давно не было, это тебе лучше знать, как они в тот автобус попали.
— Погоди, Лохматенький! — закричала вдруг Вояка. — А ведь слыхала я… краем уха в «Берлоге» слыхала, что Филин теперь вроде под НИИЧАЗом ходит!
— Угу, — протянул Лохматый и снова задумался. Потом тряхнул головой, удерживая берданку одной рукой, другую запустил в бороду, выудил из неё

какую-то щепку, оглядел, сунул в зубы и принялся жевать, как спичку. — Так, надо отзывать парней. С Филином связываться не резон. — Он опустил

берданку. — Шульга, ствол к земле. Мы уходим.
Когда дульный срез перестал вжиматься в висок, Растафарыч, пошатнувшись, снова схватился за воротник и попятился, путаясь ногами в высокой

траве.

Мы уходим.
Когда дульный срез перестал вжиматься в висок, Растафарыч, пошатнувшись, снова схватился за воротник и попятился, путаясь ногами в высокой

траве.
— Шульга, отпусти ты меня уже! — взмолилась Вояка. — Чё пристроился сзади, как голубок? Нам валить пора, там же Филин, не слыхал, что тебе

сказано?
Не спуская с Лохматого настороженного взгляда, Тимур отпустил её. Вояка, потирая шею, сразу отпрыгнула, а Лохматый зажал берданку под мышкой,

сунул два пальца в рот и свистнул: длинно, переливчато, громко.
— Почему же вы тикаете оттуда? — спросил он, когда почти сразу после свиста выстрелы у канавы смолкли.
— Филин не знал, что я в автобусе прячусь, — пояснил Тимур, убирая пистолет в кобуру. — Он за мной охотится вообще-то. И Растафарыча он

пришьёт, если узнает, что тот такого пассажира вез…
— Из-за долга Стаса, что ли? — подала голос Вояка. — Лохматенький, так что, здесь их дожидаться будем?
— Что ты про Стаса знаешь? — спросил Тимур.
— Да только то, что он Филину должен.
Бородатый сталкер покачал головой:
— Здесь не будем ждать, к каналу идём. А вы, — он посмотрел на Растафарыча, на Тимура, которому его взгляд совсем не понравился, — пошли с

нами, что ли. Всё равно вам деваться вроде как некуда.

* * *

Филин прятался за дубом и выцеливал смутно различимую фигуру на другой стороне просеки, когда раздался шелест травы и рядом возникли подручные.
— Не нашли их, — выдохнул Жердь, у которого от ползания снова разболелась рана. — Как в Зону канули.
Вожак, так и не выстрелив, повернулся. Жердь, прижав руки к ребрам, улёгся в высокой траве, Огонёк присел за дубом на корточки, низко опустив

голову.
— Упустили, олухи позорные, — сказал Филин.
— Они зигзагами там, — пояснил Огонёк. — Это ж Шульга, он понимает, как от погони уйти.
В кустах на другой стороне просеки щёлкнули три выстрела, две пули впились в дуб, третья пролетела прямо над большим хрящеватым носом лежащего

навзничь Жердя, и тот зажмурился.
Издалека донёсся длинный переливчатый свист. Выстрелы смолкли. Некоторое время бандиты прислушивались, потом Филин сказал Огоньку:
— Проверь, что там. Чё-то я никого больше не вижу…
Жердь перевернулся на бок, расстегнул рубаху и стал осматривать сбившуюся повязку, сквозь которую проступило пятно крови. Огонёк снял сумку с

ремня, улёгся и пополз в обход дуба. Положив руку с пистолетом в развилку между толстыми сучьями, Филин прикрывал его. Солнце садилось, жёлтые

столбы, в которых кружились пылинки и всякая мелкая лесная сволочь, наискось рассекали воздух, начинаясь между кронами и упираясь в засыпанную палой

листвой, поросшую травой и мелким кустарником землю. Среди этих столбов и в накрытых тенями участках ничто не шевелилось — нападающие растворились в

тихом пятнистом сумраке.
Подул ветерок, зашелестела трава. Жердь, дёрнувшись, схватился за пистолет.

Жердь, дёрнувшись, схватился за пистолет.
Из-за дуба показался Огонёк, опустился на корточки, привалившись к стволу.
— Нет никого. Трава примята, ветки обломаны. Следы к каналу идут, кажись. И кровь на земле в одном месте. Ещё гильзы.
Филин убрал руку с пистолетом из развилки и выпрямился. Жердь сел, потирая поясницу. Со стороны канавы с машиной донеслись шаги, и они

повернулись туда. Между деревьями показались Шрам с оклемавшимся Лысым. Они достали из автобуса свои рюкзаки, на ремнях висели кобуры с какими-то

импортными пистолетами, а подмышками — «узи». Голова Лысого была замотана бинтом.
— Вы нас бросили, — обвинил Шрам, останавливаясь перед бандитами. Голос его был по-прежнему ровным и сухим, лицо — спокойным, но взгляд

настороженный.
Филин, сунув пистолет под мышку, всплеснул руками:
— Да ни в жизнь! Ты чё говоришь, служивый?
— Вы оставили нас в канаве, а сами разошлись в разные стороны, не сказав, куда идёте, — добавил Лысый с угрозой.
— Шеф ваш сказал: вы опытные, до полевых условий охочи, — возразил Филин.
Жердь с Огоньком исподтишка наблюдали за вожаком и тихо веселились. Они знали эти интонации: Филин издевался.
— Я ж видел, тебе, служивый, «жарка» кумпол опалила. Ты теперь у нас опаленный Зоной. Первое крещение прошёл. Ну и отошли мы, чтоб не мешать

твоему боевому товарищу медицинскую помощь оказывать. Знал ведь я, что вы нас догоните, вот, остановился даже подождать… Хотел бы кинуть вас — так

не стал бы под дубом этим загорать, а? — Он окинул институтских охранников с виду серьёзным и вежливым, а на деле насмешливым и издевательским

взглядом.
Лысый со Шрамом переглянулись, не зная, как реагировать. Филин заключил:
— Ладно, кто б на тачку ни напал, ушли они теперь. И Шульгу уже не нагнать, так что топаем быстрее в наш схрон. В Логове его перехватим, никуда

не денется.

* * *

Канал — кривые бетонные скосы в трещинах и выбоинах, грязная зелёная вода, быстрое течение, сломанные ветки, трупы мелких мутантов и омуты. К

нему сходились несколько каналов поменьше, а также трубы старой дренажной системы.
Большое круглое отверстие одной из них темнело в том месте, куда Лохматый с Воякой вывели Тимура и Растафарыча.
Мутная жижа плескалась под бетонным сводом, на ней покачивался небольшой плот. Пять бревен, настил из досок, прибитые к ним ящики. На плоту

лежала пара весел и шест, в задней части стоял бочонок с водой.
Когда один за другим перебрались на плот, Растафарыч, показав на бочонок, спросил:
— Пить её можно?
— Хлебай, — разрешил Лохматый, и Вояка добавила:
— Это дождевая.
Взявшись за края бочонка, Растафарыч сунул в него голову. Пока сталкеры отвязывали веревку от торчащей из бетона арматуры, Тимур осмотрелся.

Снял рюкзак, положил возле ящиков и прошёлся по плоту.
Погрузив шест в воду, Вояка оттолкнулась от нижней части трубы. Вода достигала примерно её середины, они могли стоять, выпрямившись в полный

рост и не задевая макушками бетон.

Когда Вояка вывела плот в канал, течение подхватило его, и девушка крикнула:
— Эй, закрепитесь!
Лохматый копался в одном из ящиков, Растафарыч всё ещё мокнул в бочонке, и Тимур схватил веревку, до того наброшенную на арматуру. Кинул петлю

на торчащий из бетона железный крюк, затянул скользящий узел. Течение сразу прижало плот к склону канала.
Вояка опустила шест. Вверху показались две головы, Тимур взялся за пистолет, но Лохматый буркнул: «Спокуха, Шульга», — и махнул рукой.
Плот качался на мелких волнах. Барыга и сильно хромающий Каплан спустились по склону. Правое бедро Каплана перетягивал жгут. У него была

берданка, как у Лохматого, а Барыга держал охотничий дробовик с перемотанным изолентой стволом. Бригада выглядела не слишком презентабельно: одежда

старая, потёртая, порванная и не однажды зашитая, стволы плохонькие, снаряги особой на плоту не видать. Даже тэтэшник Тимура в сравнении с

берданками и дробовиком выглядел нехилым стволом. Да и взгляды, которые Лохматый иногда бросал на его рюкзак, а Вояка, оба ботинка которой (это

выяснилось, когда уже на плоту девушка наконец обулась) просили каши, — на обувку… Нехорошие это были взгляды, настораживающие.
Каплан его узнал и вяло кивнул, хромая к плоту, а Барыга схватился за висящий на плече обрез, и лишь поспешные разъяснения Вояки успокоили его.
— Филин? — изумился он. — Во дела! То-то мне показалось, вроде Жердь там в траве нарисовался… Хорошо, что мы слиняли! Ну ладно, этот хлопец,

значит, свой брат, сталкер, а вон тот волосатый нам зачем сдался?
— Давайте отплывать быстрее, — буркнул Лохматый, отходя к носовой части плота, куда прохромал Каплан. — Пока Филин со своими здесь не появился.
— Да он к схрону ихнему небось сразу пошёл, — возразила Вояка, налегая на шест. — Тот недалеко вроде. Шульга, отвязывай плот. Эй, Барыжка, а ты

мне помоги!
— Сама рули, — возразил тот. Встав перед бочонком, он снял с торчащего из него гвоздя продавленную кружку, зачерпнул воды и выпил залпом. — Мы

там воевали, а вы по лесу гуляли.
— Это кто гулял?! — возмутилась Вояка. Тимур снял петлю с крюка, и она оттолкнула плот от берега. — Меня Шульга чуть не грохнул на поляне, пока

разобрались, чего к чему…
Растафарыч, с дредов которого текла вода, старался держаться поближе к присевшему на корме Тимуру. А тот передвинул кобуру почти на спину,

положил руки на колени; поза казалась расслабленной, но взгляд перебегал от сталкера к сталкеру.
— Так вы теперь разбоем промышляете? — спросил он. Подхваченный течением, плот быстро поплыл между бетонных берегов. Солнце село, над мутно-

зелёной водой дул прохладный ветер, отражение облаков дробилось на мелких волнах. Впереди канал круто изгибался.
— Не разбоем, а Робины Гуды мы, — возразила Вояка, положив шест. — Сказано ж тебе: институт нам весь бизнес попортил. Меня едва не захватили,

Лохматика вон чуть не пристрелили…
— А меня в городе менты загребли, хотя раньше бабки брали и не жужжали, — пожаловался Барыга. — Еле сбежал, когда в «бобике» ментовском везли.

— Еле сбежал, когда в «бобике» ментовском везли.
— И мы теперь жестоко мстим, — заключила Вояка. Каплан сидел в носовой части, вытянув раненую ногу, над которой с ножом и мотком бинта в руках

склонился Лохматый. Они тихо разговаривали, изредка бросая взгляды на Тимура и непривычно молчаливого Растафарыча.
— И где вы теперь обитаете, мстители? — спросил Тимур.
— В доме одном там дальше. — Вояка махнула рукой в сторону, куда плыл плот. — Типа схрона там у нас. Ну, не совсем схрон, потому что не это… не

схоронен он, а на виду прям у всех, но, в общем, там наша база.
— И давно вас НИИЧАЗ из бизнеса попёр?
— Да уже пару месяцев как.
Тимур широким жестом обвел плот:
— Много намстили за истекший период? Добра вроде не шибко набрали…
— А ты не шуткуй, не шуткуй, — недобро произнёс Барыга. — Ты у нас гость и веди себя вежливо, а если чё не нравится — так выход вот.
Он показал на воду за бортом.
— Я и не шуткую, — сказал Тимур. — НИИЧАЗ и мой враг, выходит, потому что Филин с ними спелся, а Филин за мной охотится.
— И чего ж он за тобой охотится, Шульга? — подал голос Каплан. Лохматый закончил с его ногой, и сталкер выпрямился, опираясь на берданку.
— Не знаю, — ответил Тимур, ощущая тяжесть артефакта в кармане куртки. — Это ты у него спроси при случае, а потом мне расскажешь, чтоб я тоже в

курсе был.
— Может, и спрошу, да вот только… — начал Каплан и не договорил, потому что вдалеке за кронами деревьев, растущих по берегам канала, раздался

рокот.
— Ой, ма, вертушка! — Вояка аж присела. — Армейская, узнаю по звуку! Патруль!
Все замерли, вслушиваясь. Каплан нагнулся к присевшему на ящик Лохматому и что-то быстро прошептал, косясь в сторону Шульги и Растафарыча.

Бородатый сталкер кивнул, встал и отошёл к левому краю плота. Каплан похромал к правому.
— Прочь полетел. — Вояка шумно перевела дух. — К Периметру, кажись. Чё это они разлетались, а? Не нравится мне.
Тимур не слушал — притянув к себе Растафарыча, шепотом отдал ему приказ. Водитель сначала нахмурился, после пожал плечами. Тимур выпрямился, а

Растафарыч, наоборот, присел, вытянув в сторону руку.
Дальше всё произошло очень быстро.
Лохматый, чья берданка лежала на ящике в стороне, бросился к Тимуру, занеся охотничий нож. Каплан вскинул свое оружие. Вояка вообще ничего не

успела понять и только ойкнула от неожиданности, зато давно просёкший ситуацию Барыга прыгнул к центру плота, где лежал его дробовик.
Тимур с криком: «Индеец, давай!», бросился под ноги Лохматого, а Растафарыч схватил лежащий вдоль края плота длинный шест, на который как бы

невзначай положил руку.
Лохматый с руганью полетел на доски, за его спиной вскочивший Тимур выдернул из кобуры пистолет и выстрелил Барыге по ногам. Растафарыч с

тонким протяжным вскриком махнул шестом и врезал по коленям Каплана, а потом, провернув длинную палку, как заправский кунфуист, обрушил ему на

голову.

От ног Барыги разлетелись красные брызги. Перевернув ящик, он налетел на Лохматого, зацепился за него, как перед тем бородач за Тимура, и упал

в воду.
— Все за ним! Прыгайте, ну!!! — громовым голосом проорал Тимур и выстрелил над головой приподнявшегося Лохматого.
— Шульга… — начала Вояка.
— Грабануть нас решили, уроды?! Совсем совесть потеряли?! В воду — пристрелю!
Он ногой ударил Лохматого по голове. Тот перекатился на бок, схватил Тимура за ступню и дёрнул, но не сумел опрокинуть — присев на второй ноге,

Тимур обхватил бочонок с водой и вытянул руку с пистолетом так, что ствол почти уперся в бородатое лицо.
Сзади раздался стук шеста, ругань Каплана, потом громкий плеск воды.
— Ныряй, борода! — приказал Тимур и пнул Лохматого подошвой в плечо.
Сталкер оскалился, привстал, сжав кулаки. Тимур выстрелил. Он хотел, чтобы пуля пролетела прямо возле уха, но слегка не рассчитал. Лохматый

ахнул, поднёс у уху ладонь, и когда отнял, на ней была кровь из разорванной мочки.
— В воду! — повторил Тимур, выпрямляясь. Сзади подскочил Растафарыч, держащий перед собой шест, будто спортивный прыгун. Концом его подцепил

Лохматого и отбросил назад. В последний момент тот успел схватиться за шест, выдрал его из рук Растафарыча и свалился в воду.
— Ты же против насилия. — Тимур повернулся кругом, окидывая взглядом плот, который течение поднесло к повороту канала, и повел пистолетом в

сторону трёх голов сзади.
— Я против насилия над собой, — возразил Растафарыч, глядя на застывшую посреди плота Вояку. — А ты, гёрла, чего ждёшь? Купайтесь и

размножайтесь, как завещал нам Большой Маврикий. Водные процедуры полезны для нервной системы, въезжаешь?
— Мужики! — простонала Вояка. Она побледнела так, что даже веснушки стали почти не видны. — Я ж не знала, что они… Да я бы ни за что… Шульга, я

при чём? Это Лохматый с Капланом, они злые, а я нет, я только…
— Прыгай, — сказал Тимур безжалостно, и Растафарыч кровожадно кивнул.
— А вот хрен вам! — ответила Вояка и села по-турецки. — Стреляйте, а не прыгну! Я плавать не умею! Воды не переношу ваще! С детства… у меня

эта… клаусафобия!
— Боишься дедов морозов, гёрла? — удивился Растафарыч. — Или ты гидрофобию имела в виду?
Позади три сталкера плыли к берегу. Расстояние между ними и плотом увеличивалось, и Тимур опустил пистолет, но пока что не прятал его в кобуру.

Растафарыч принялся собирать разбросанное по доскам оружие. Проходя мимо Тимура, хлопнул его по плечу и повел подбородком в сторону Вояки:
— Ты как хочешь, школьник, а мне пиплов, которые плавать не умеют, в воду бросать вера не велит. Не могу я так, не по-нашему это…
— Чьему «нашему»? — спросил Тимур, покосившись на Вояку, которая с надеждой прислушивалась к разговору, приоткрыв рот.
— Не по-растафарски, закопать тя в конопле. Пусть гёрла с нами дальше плывет.
— Ну, пусть плывет.

Пусть гёрла с нами дальше плывет.
— Ну, пусть плывет. — Тимур сунул пистолет в кобуру, и Вояка обрадованно вскочила.
— Шульга, я в натуре не предательница! — закричала она, подбегая к ним. — Я тебе говорю: мне это всё не нравилось с самого начала! Людей

грабить — это не для меня, я же честная девушка! И батя мой был… Да он в гробу перевернулся бы, если б узнал, кем его дочура стала. Но деваться

некуда было, понимаешь?
— Ладно, заткнись уже, — сказал Тимур устало. — Где этот ваш дом-типа-схрон, впереди? Далеко плыть до него?
— С километр, а то и больше. Канал дальше вокруг Свалки идёт, а нам в такое ответвление свернуть надо слева…
— Дружки твои туда быстрее нас не доберутся?
— Не! — Снова порозовевшая Вояка замотала головой так энергично, что казалось, сейчас веснушки застучат друг о друга. — Пехом — никак! Там же

дальше по берегам опасно становится, а они и без стволов теперь, и без всего… К утру разве что, не раньше. Ну чё ты грозишь мне, сволочь?! —

обозлилась она и показала кулак одной из трёх фигур, выбравшихся на бетонный скос далеко позади.
Плот миновал поворот, и трое сталкеров пропали из виду.
— А ты куда направляешься, Шульга?
— Мне на Свалку надо. Растафарыч, а ты?
Тот ответил, приглаживая дреды:
— В лагерь НИИЧАЗа пойду, больше мне некуда. Он возле бывшего колхоза «Красные Знамена Октября».
— О, я знаю такой! — обрадовалась Вояка. — И лагерь ваш знаю! Я тебя туда проведу! Растафарыч, значит? А меня Машей звать, если по-нормальному.

Мария Натановна Подберёзовикова, очень приятно! Батя мой — Натан, известным сталкером был. — Она схватила руку Растафарыча и принялась трясти.

Задрала голову, вслушиваясь, и добавила с беспокойством: — Слышите, обратно рокочет? Вертушка… Кажись, навстречу нам летит.

Глава 7

Филину было хорошо. Зона вливалась в него через все поры, через зарубцевавшиеся дырки от ножевых и пулевых ранений, через ноздри, рот, глаза…

Совсем недавно бандита то и дело пробирал озноб, но теперь ему стало жарко. На ходу он стягивал с себя фуфайки, свитера, рубахи — всё, что нацепил,

подъезжая к Периметру, — развешивал на кустах и ветках и остался в конце концов в штанах да порванной на груди майке.
Жердь с Огоньком уже видели, как меняется главарь при возвращении в Зону, и всякий раз им казалось, что он постепенно обрастает шерстью, а ещё,

возможно, перьями, что спина его горбится, будто там сложены два широких крыла, вместо носа проклевывается кривой сильный клюв, на руках — то есть

толстых коротких лапах — вырастают когти, а глаза становятся ещё больше, ещё темнее, ещё глубже и нечеловечнее. Короче, главарь превращался в

Филина, настоящего и неповторимого, зловещего и пугающего.
К лесопилке, где находился схрон банды, они вышли, когда уже начало темнеть. Длинное дощатое здание стояло на краю заросшей молодыми деревцами

и низким подлеском просеки. Задняя часть лесопилки погружалась в дремучий старый лес, а переднюю половину обступили тонкие белые берёзки, отчего дом

напоминал избушку Бабы Яги: одна сторона в обычном мире, а другая невесть где.

Задняя часть лесопилки погружалась в дремучий старый лес, а переднюю половину обступили тонкие белые берёзки, отчего дом

напоминал избушку Бабы Яги: одна сторона в обычном мире, а другая невесть где.
С «берёзовой» стороны высилась хлипкая башенка — шест с перекладинами, на нем помост и навес из веток. Когда Филин сотоварищи и два охранника

вышли на просеку, вверху раздался кашель.
— От сторож! — хохотнул Жердь. — На всю Зону тебя слыхать!
— Вы, что ли? — донёсся с помоста нежный, почти девичий голос. — А эти двое кто?
— Они со мной, — негромко, но как-то очень мощно, на всю просеку ухнул Филин. — Спускайся.
Молодой, не старше двадцати, парень соскользнул по шесту и встал перед ними. В кобурах на поясе висели два настоящих ковбойских револьвера. У

парня были золотистые волосы, а лицо — распрекраснее некуда, неземную красоту его портил только очень тонкий, почти безгубый прямой рот, похожий на

прорезанную бритвой щель.
— Где они? — спросил Огонёк, и Красавчик повел рукой в сторону дома.
— В карты режутся. А меня Боцман дежурить оставил, — с детской обидой добавил он.
— Одноногий жив? — уточнил Филин.
— Жив, что ему сделается.
— Скальпель ему может сделаться, — проворчал главарь и, оттолкнув Красавчика плечом, зашагал к лесопилке.
Дом делила пополам кирпичная стенка с глухой железной дверью. В просторном светлом помещении было три окна, большой стол, лавки и лежанки. В

древнем комоде хранились стволы и боеприпас, в подполе, куда вел люк, — съестное. В углу уютно гудела печка, на столе горела масляная лампа. Здесь

всегда было тихо и покойно, всегда чисто, приятно пахло, а за окнами нежно шелестели молодые берёзы.
Боцман с Гадюкой, сводным братом Красавчика, без азарта играли в карты. Бандиты подняли головы, и Филин с порога спросил, показав на железную

дверь:
— Скальпель?
— Там, — кивнул Боцман, вставая. — Здорово, командир. Как съездил?
Филин уже шагал к двери.
— Как Одноногий?
— Да вон как раз Скальпель над ним работает. Будто в подтверждение из-за стены донёсся вой.
— Он его доконает щас. — Филин толкнул дверь и шагнул дальше, оглянувшись на Лысого со Шрамом. — Вам туда нельзя, здесь ждите.
Жердь с Огоньком тоже остались, а Боцман и Гадюка вслед за главарем вошли на обратную сторону.
Бандиты к такому уже привыкли, но на свежего человека эта особенность их схрона всегда производила неизгладимое впечатление. Вторую половину

дома окружал старый лес, сквозь единственное залепленное паутиной окно лился тусклый, какой-то мшистый, неприятный свет. Он словно материальная

субстанция — густая, вязкая, плесневелая — втекал в комнату, наполняя её собой, мешая дышать, залепляя рот, уши, глаза. На обратной стороне все

звуки были глуше, запахи — резче, боль — мучительнее. Время здесь тянулось медленно и уныло, а жизнь присутствовала только в виде вяло шевелящихся

по углам мохнатых пауков да синих навозных мух — и ещё в виде Скальпеля.

Единственный из банды, он спал в этой части дома, на штабеле досок в углу,

подложив под голову мятый чёрный чемодан со своими инструментами. Потолок, вроде бы расположенный на той же высоте, что и в светлой половине,

казался ниже, он давил, так что всё время хотелось пригнуться, а ещё лучше — выскочить из сумрачной части схрона поскорее и никогда не возвращаться.

Пол усеивали тёмные пятна, сквозь щели проросла бурая трава, на стенах висели кривые вилы, треснувшие тележные колеса, ржавые подковы, обломки кос,

ножи и топоры. Никто никогда не пытался открыть окно в торцевой стене, никто даже не выглядывал в него. Тихие-тихие звуки доносились снаружи: скрип,

шелест, редкое постукивание и стрекотание… Лучше не видеть тех, кто стучит и стрекочет в корявых чёрных ветвях, вдруг они тоже посмотрят на тебя и

вы встретитесь взглядами?
Гадюка, внешне мало похожий на брата, с неподвижным пустым лицом и коротким ёжиком чёрных волос, гибко скользнул впереди Филина. Гадюка редко

разговаривал и вообще нечасто издавал какой-либо шум — умел он двигаться неслышно и быстро. Зеленоватые, в чёрную крапинку, редко мигающие глаза его

были мёртвыми и преображались только в тот момент, когда он бросался на добычу.
Боцман, вошедший на сумеречную половину вслед за Филином, наоборот, был крупным шумным человеком с тяжёлой одышкой — основательно за сорок,

седина в густых волосах, клочковатые бакенбарды, которые он имел привычку приглаживать пальцами, отчего они только сильнее топорщились. Гадюка

предпочитал ножи, веревки и небольшие пистолеты, Боцман любил АК и обрезы. Гадюка всегда одевался во всякое необычное шмотьё вроде резиновых штанов

от гидрокостюма, обтягивающие тёмные свитера или сетчатые безрукавки, на ноги натягивал узкие, сплетённые из полосок кожи туфли или мокасины, а

Боцман носил плотные широкие штаны, фуфайку и тупоносые армейские ботинки. Возраст, внешность, манера поведения — всё у них было разным, при этом

они дружили, если это можно назвать дружбой. По крайней мере, с Боцманом, помощником главаря, Гадюка иногда играл в карты и даже разговаривал, а вот

со своим нервным, вечно на что-то обиженным братом — никогда.
Голый Одноногий лежал, распятый на большом деревянном поддоне на козлах посреди помещения. Сбоку к нему подступал Скальпель, пленник выл. Левой

ноги у него не было, там, где её когда-то отняли, то есть немного ниже колена, розовела гладкая детская кожа. Из неё торчали несколько скальпелей,

медицинские ножницы и тонкий буравчик, по инструментам стекала кровь. Вообще на Одноногом было много крови — она сочилась из порезов на груди,

плечах и животе, застыла коркой на пальцах, раздробленных и похожих на свернутые жгутиками тряпочки, она полностью залила его правый глаз,

напоминающий раздавленную спелую сливу. Руки и ноги его были примотаны проволокой к железным скобам, торчащим из поддона.
Скальпель, приближающийся к поддону своей ужасной походкой, исполнял в банде роль доктора. Среднего роста, более худой, чем Жердь, с длинным

носом, узкими скулами и подбородком. Ноги его напоминали огромные крюки, он переставлял их, двигаясь, как какой-то корявый монстр из фильма ужасов.

Пальцы тонкие и подвижные — как ножки насекомого, а запястья — как большие волосатые пауки, нервные и копошливые, живущие отдельной от остального

тела жизнью.
Одноногий выл. Но не потому, что его пытали, просто Скальпель подступал к нему с таким видом, что любой начнет икать от страха. К тому же в

каждой руке его было по ножу, в одной — длинный и широкий, в другой — маленький и узкий.

К тому же в

каждой руке его было по ножу, в одной — длинный и широкий, в другой — маленький и узкий.
Филин в Зоне говорил мало, особенно сразу после возвращения из-за Периметра, за него приказы отдавал Боцман, всегда тонко угадывающий

настроения, желания и мысли главаря. И сейчас Боцман крикнул:
— Эй, стой!
Скальпель сделал ещё пару шагов, повернулся, склонив к плечу голову и покачивая ножами.
— Что? — скрипуче спросил он.
Гадюка бесшумно приблизился к поддону, разглядывая Одноногого. Тот заныл:
— Я всё скажу! Только не пускайте его ко мне!
Между Боцманом и Филином просунулся Красавчик и наябедничал:
— Да он давно готов сказать. Только Скальпелю это зачем? Ему другое интересно — что у терпилы под кожей.
Скальпель в ответ покачал ножами. Пальцы его непрерывно шевелились, перехватывали рукояти то выше, то ниже, сгибались в суставах, поглаживали

лезвия.
— Всё скажу! — всхлипнул Одноногий.
— Всё мне не надо, — ответил Филин. — Про Логово расскажи.
Подойдя к поддону, он убедился, что лежащий на нем человек с одутловатым лицом запойного пьяницы находится при смерти. Скальпель шагнул следом,

обозлённый Филин повернулся и толкнул его в костистую грудь.
— Он же кончается уже! Если б я позже вернулся…
Скальпель покачал головой:
— Жив, жив.
— Жив! Еле-еле душа в теле. Так, Боцман, останься, остальные пошли вон отсюда.
Когда выскользнувший последним Гадюка прикрыл за собой дверь. Филин снова повернулся к поддону. Одноногий стонал, пуская розовые пузыри. За

окном тихо стучали, стрекотали и скрипели. А в комнате шептали. Нет, не Боцман — он стоял молча. И не Филин. И уж точно не отдающий Зоне душу

Одноногий. Эту часть дома наполняли призраки убитых бандой людей: они смутными силуэтами проползали под потолком, скалились из щелей, их разинутые в

немом крике рты корячились в окне, из теней глядели мёртвые глаза. Сгорбленные серые фигуры толпились в углах, и кто-то совсем уж страшный, длинный,

тощий, как смерть, и без кожи прятался в штабеле досок, на которых спал Скальпель, иногда ворочался там, булькал горлом и неслышно постанывал.
Боцман ежился, исподтишка оглядываясь, а Филина всё это не пугало. Наоборот, ему на обратной стороне схрона было хорошо, здесь он напитывался

тёмной энергией, становился сильнее. Не меньше трети призраков составляли его жертвы — те, кого убил он лично, ещё треть была делом рук Скальпеля,

оставшиеся — остальной банды.
— Ну что. Одноногий? — спросил он, склоняясь над полутрупом на поддоне. — Расскажи мне, как попасть в Логово.
На «берёзовой» половине быстро поевшие Лысый и Шрам в одинаковых позах сидели на лавке под стеной. Скальпель, сделав Жердю укол, ловко вытащил

пулю и перематывал раненому бок. Недовольного Красавчика снова отправили дежурить, а Огонёк ужинал. Когда Филин с Боцманом вернулись, все подняли

головы и поджигатель спросил:
— Ну что?
Боцман покачал головой:
— Кончился Одноногий.

А Логово… Надо же, не ожидал. В интересном таком месте находится. То есть оно посреди Свалки, мы его тыщу раз видели, да

никто не догадывался.
— Идём, — ухнул Филин, подходя к столу. — Собирайтесь.
— Прям щас? — охнул Жердь, отталкивая от себя Скальпеля. — Командир, пожалей, я ж на ногах еле стою!
Филин оглядел подручных тёмными глазами:
— Скальпель, пулю достал? Вколи ему чё-то, артефакт приложи, замотай бок. Сейчас жрём, два часа на отдых и потом в дорогу. До утра на месте

надо быть, чтобы Шульга во второй раз не ушёл.

* * *

Вояка закричала: «Спасайся!» — и попыталась спрятаться за ящиками.
Растафарыч с Тимуром прыгнули в разные стороны. Летевший низко над водой вертолёт открыл огонь из крупнокалиберного пулемета, и пули буквально

раздробили плот. Взлетели куски древесины, щепки и обломки ящиков. Не успев схватить рюкзак, Тимур упал в холодную грязную воду. Поплыл к берегу.

Тень мелькнула, на миг заслонив небо, и унеслась прочь, оглушительный рокот стал тише. Клокочущая вода вынесла к Тимуру бревно, в которое,

зажмурившись, вцепилась Вояка.
Когда вертолёт развернулся над каналом и понёсся обратно, Тимур, залепив ей оплеуху, прокричал:
— Отпусти его! Подстрелят!
Вояка зажмурилась сильнее и обхватила бревно ещё и ногами.
Лопасти огромной циркулярной пилой прорезали воздух, вертушка приближалась, задрав хвостовую штангу, пули чертили в воде глубокую борозду с

рваными краями, которая неслась прямиком к бревну.
И тут оно перевернулось Воякой вниз. Тимур нырнул, а когда вынырнул, развороченное пулями бревно превратилось в груду обломков и девушка

барахталась в бурлящей воде.
Увидев, как по скосу канала, оскальзываясь и съезжая, лезет Растафарыч, Тимур пихнул Вояке прыгающий по волнам бочонок и крикнул:
— Не туда! Назад летит! — Он замахал руками, когда Растафарыч обернулся. — Не успеешь! Давай в ту трубу!
Рокот вертушки нарастал. Растафарыч кивнул, с разбегу обрушился в канал и поплыл обратно. Вояка обняла бочонок, как родную маму, и Тимур стал

пихать его перед собой.
— В трубу плывем!
— Буль-буль! — ответила Вояка.
На втором скосе было круглое отверстие выходящей в канал большой бетонной трубы, вроде той, где народные мстители прятали свой плот.
Вертолёт хищной птицей пронёсся низко над водой, пули взбороздили её, но все трое были уже в трубе: Растафарыч, загребая худыми руками, плыл

первый, следом поднимала ногами тучу брызг Вояка, её нагонял Тимур.
— Не останавливаться! — прокричал он. — Дальше давайте!
Рокот стал тише. Световой круг, за которым виднелся другой берег канала, постепенно удалялся. Какой длины эта труба? Впереди вроде поворот, но

темно, плохо видно…
Рокот снова усилился, звучал он теперь будто где-то над головой.
— Опускается, мазафака! — крикнул Растафарыч, не оборачиваясь. — Пиплы, дангер! Сейчас сюда палить начнет!
— Машка, отпусти бочонок, я стою! — заорал Тимур.

— Пиплы, дангер! Сейчас сюда палить начнет!
— Машка, отпусти бочонок, я стою! — заорал Тимур. — Тут дно, отпусти его, быстрее будет!
Он встал во весь рост — вода достигала груди — и зашагал, наклонившись вперёд, раздвигая воду руками. Волны гулко бились в бетонные стенки.

Вояка наконец нашла в себе силы расстаться с бочонком и тоже пошла. Рокот лился в трубу сзади, медленно усиливаясь. Когда вертушка летала над

каналом, сила звука менялась гораздо быстрее, а тут… Прав волосатый, машина опускается.
Они достигли поворота трубы, когда в ней стало темнее. На ходу Тимур оглянулся — покатая кабина закрыла обзор, вертушка висела совсем низко, он

даже удивился, что пилот решился на такой маневр, ведь лопасти могли зацепить верхнюю часть трубы.
— Ныряйте!
Он кулаком ударил Вояку между лопаток и нырнул вслед за Растафарычем. Тупой, тяжёлый, очень частый стук донёсся сквозь водную толщу. Мутную

темень наискось прошили светлые струи — слева, справа, выше, ниже, — распадаясь пузырями, которые взмывали к поверхности. Тимур извивался, чтобы ни

одна не зацепила его, и плыл дальше. Проехался плечом по бетонному углу, схватился за него, изогнувшись, толкнул тело за поворот трубы. Ногу сильно

дёрнуло, он скосил глаза — одна из струй проткнула ступню. Он разинул рот в немом крике, хотя боли не ощутил — наверное, от шока, — исторгнув из

себя гроздь светящихся серебристых пузырей. Воздух из груди исчез весь, начисто, дышать стало нечем, а тупой стук всё так же наполнял трубу.
Светлые струи остались за спиной, и он вынырнул, оттолкнувшись от дна, с хрипом вдохнул, ожидая, что вот сейчас появится боль, но её всё не

было.
Спереди лился совсем тусклый, рассеянный свет, он озарял голову Вояки, которая беспокойно крутилась из стороны в сторону.
— Шульга, дорогой! — обрадовалась девушка. — Жив, брателла! За мной давай, волосатик твой уже туда занырнул!
Грохот смолк — вертолётчик за поворотом прекратил огонь, — но рокот ещё наполнял трубу. Тимур присел, задрав ногу, пощупал ступню — вроде всё

цело… Ага, каблука нет. Пуля снесла его начисто, но подошва, а уж тем более пятка в порядке — повезло.
— Как бы они военсталов не выпустили, десантников, — озаботилась Вояка. — В такой вертушке запросто человека четыре-пять сидеть могут, кроме

пилотов.
Тусклый свет шёл от пролома в бетонной стенке. Выходит, труба тянется не под землей, а у самой поверхности, выступая над нею длинным горбом — и

в одном месте этот горб пробит. Оттолкнув Вояку, Тимур первым сунулся в дыру, находящуюся как раз на уровне воды, огляделся и стал протискиваться.
— Осторожно, за арматуру не зацепись, — предупредил он. — И не шуми.
Вертолёт рокотал неподалеку, сквозь шум винта доносились голоса. Растафарыча не видать. Пока они вылезали, окончательно стемнело, и Тимур едва

различал окрестности.
Выливавшаяся из трубы вода образовала большое болото между каналом и лесом. Глубина была примерно по пояс, но он не рискнул выпрямляться во

весь рост: вертолёт, судя по звуку, находился неподалеку.
Отплыв от трубы, Тимур огляделся. Полоса леса темнела впереди, верхушки деревьев на фоне чёрного неба, где только-только проступали первые

звёзды, едва угадывались.

Отплыв от трубы, Тимур огляделся. Полоса леса темнела впереди, верхушки деревьев на фоне чёрного неба, где только-только проступали первые

звёзды, едва угадывались.
Плеснулось, и рядом возникла голова Вояки.
— Э, да тут грязюка сплошная… — начала она, приподнимаясь.
Тимур шикнул, ткнув её ногой под колено:
— Не светись!
Вояка поскользнулась на мягком жирном дне, опустилась с головой, вынырнула и обрадованно сказала:
— Шульга, я воды перестала бояться!
— Круто, — ответил тот, медленно продвигаясь прочь от трубы и выглядывая Растафарыча.
— Нет, правда! Ты прикинь — как с плота упала, так чуть не померла, а потом раз — и отпустило! Будто свет такой в голову пролился, ну, луч с

неба снизошёл неземной… И сразу страх прошёл, и теперь мне вроде нравится даже.
— Слушай, заткнись, — попросил Тимур. — Не боишься — хорошо, а теперь молчи. Я за твоей болтовней не слышу, где вертолёт.
— Нет, так я ж просто радостью своей со всеми поделиться хочу.
В стороне вспыхнул свет — широкий косой луч уперся в болото. В верхней его части угадывался тёмный силуэт вертушки.
Машина повернулась — луч описал дугу — и полетела к ним.
— К лесу давай, — приказал Тимур. — Тихо, и будь готова нырнуть, как только скажу.
Они заспешили прочь от вертолёта. Тот летел медленно, но всё равно нагонял, пилот будто чуял, где находятся беглецы. Вода превратилась в жижу,

на поверхности её всё чаще встречались островки травы, так называемые плывуны, в грязи болтались гниющие куски древесных стволов, ветки и коряги, их

приходилось отталкивать со своего пути, а самые здоровые — обходить. Вертолёт приближался. Оглядываясь, Тимур видел двух стрелков, высунувшихся

слева и справа, луч с гудением бил из-под корпуса, превращая ночь в белый холодный день, его граница нагоняла беглецов. Они успевали добраться до

леса, но не успевали спрятаться, Тимур понимал: стоит на краю болота вскочить, чтобы прыгнуть в лес, и их сразу заметят, военсталам надо только дать

пару очередей — расстояние совсем небольшое, они просто раскрошат беглецов.
Понимал, но не видел другого выхода и брёл через грязь, иногда подталкивая притихшую Вояку. Они достигли большого тяжёлого плывуна, нырнули под

него; тихо отфыркиваясь, вынырнули с другой стороны. Лес начинался прямо перед ними, а слепящий день, в котором ярко блестела поверхность болота,

был уже совсем близко. Он накрыл травяной остров за спиной, когда от большого чёрного клубка корней, лежащего у границы леса, донеслось:
— Пиплы, ко мне! Тут как у Маврикия за пазухой — тихо, темно и пиявки не кусают!
Схватив Вояку за шиворот, Тимур потащил её к корням. Прожектор целиком озарил прибрежный плывун, стало светло… ещё светлее… Сквозь рокот

донёсся кашель одного стрелка, а впереди между корнями они увидели голову Растафарыча.
Спустя несколько мгновений луч уперся в корни. Тимур, водитель и Вояка замерли под ними, соприкасаясь плечами; макушки, лбы, глаза и носы над

поверхностью, всё остальное под ней.
Пару секунд свет слепил их, прожектор превратил мир в чересполосицу ярких пятен и чёрных, глубоких теней, давящий на уши рокот лился сверху, а

потом вертушка ушла вбок, луч скользнул вдоль кромки леса, и по контрасту с режущим глаза чёрно-белым калейдоскопом воцарилась абсолютная,

непроглядная темнота.

Вояка булькнула грязью. Тимур, не высовываясь, сморкнулся в обе ноздри. Растафарыч приподнялся и сказал:
— Я всегда говорил: Большой Маврикий любит отважных. Так, сейчас в лес ныряем и чешем отсюда со всех ног.

* * *

Жизнерадостность Вояки могла сравниться только с её говорливостью. Когда мокрые, продрогшие и грязные они углубились в лес, девушка, стуча

зубами, начала болтать про то, как ей по кайфу избавиться наконец от своей гидрофобии, как она теперь полюбила воду, готова купаться с дальними

заплывами хоть каждый день и не нарадуется открывшимся в связи с этим жизненным перспективам, — пока в конце концов едва не вступила в притаившуюся

между кустами «электру».
После этого они довольно долго лежали за дубом, а «электра» бесилась, распуская во все стороны тонкие синие щупальца молний, билась в истерике,

колотила разрядами по земле, стволам близрастущих деревьев и кустам, превращая последние в чёрную труху, в пепел, медленно оседающий на обугленную

траву.
Несколько разрядов не успели целиком рассосаться и через землю достигли беглецов — их ощутимо тряхнуло, за что Вояка получила от Тимура тычок

кулаком в бок. Растафарыч, с дредов которого сыпались трескучие искры, с большим интересом наблюдал за буйством аномалии, а когда та наконец

успокоилась, поведал, что сам Большой Маврикий не зрел ещё такого фейерверка.
Они встали и, обойдя «электру» по большой дуге, углубились в лес. Теперь впереди, на ходу отжимая рубашку, двигался Тимур, за ним шла, хлюпая

ботинками, Вояка, а дальше Растафарыч, по очереди счищающий пальцами грязь со своих бесчисленных косичек. Вертолёт трижды пролетал где-то в стороне.

Пару раз они слышали вой псевдопсов, а однажды через лес, ломая кусты, пробежал кабан, судя по звуку — крупняк, и Вояка с перепугу запрыгнула на

ближайшее дерево без помощи рук и нижних веток. Они долго снимали её, и вскоре после этого Тимур остановился на краю небольшой поляны, через которую

протекал ручей.
— Привал, — тихо объявил он. — Не шуметь, ясно? Помоемся, а потом надо сообразить, где что. Я вообще не понимаю, в каком мы направлении идём.
Так и сделали.
Не обращая внимания на Вояку, Тимур разделся догола, выполоскал одежду в ручье, помылся, выжал шмотки и оделся, стуча зубами от холода. Пока он

дежурил, спутники последовали его примеру, после чего все дружно начали приседать и размахивать руками, пытаясь согреться: вода в ручье была

ледяной.
— Мож-жет, костер раз-зведём? — предложила девушка.
— Как? — спросил Растафарыч.
— А ты косичками одну о другую потри, искры и посыпятся.
— Да ты юмору не чужда, я погляжу, — отметил он. — Бойскаутша, однако.
— Я смекалистая, — согласилась Вояка. — Нет, правда, Шульга, что дальше-то? Будем до утра тут торчать? Ночью в Зоне даже возле Периметра

опасно.
— Какое-то оружие у вас осталось? — спросил Тимур. — У меня вообще ничего.
Вояка покачала головой, а Растафарыч присел и отвернул левую штанину почти до колена. Висящий в небе молодой месяц светил неярко, но

достаточно, чтобы разглядеть чёрный чехол, пристегнутый двумя ремешками к лодыжке.

— Какое-то оружие у вас осталось? — спросил Тимур. — У меня вообще ничего.
Вояка покачала головой, а Растафарыч присел и отвернул левую штанину почти до колена. Висящий в небе молодой месяц светил неярко, но

достаточно, чтобы разглядеть чёрный чехол, пристегнутый двумя ремешками к лодыжке. Растафарыч достал из чехла нож и протянул Тимуру:
— Пользуйся, школьник. Ты Зону знаешь, я нет, тебе и перо в руки.
Тимур покачал ножом, махнул пару раз. Лезвие — обоюдоострый узкий треугольник с зубчиками вдоль одной грани, рукоять деревянная, удобная, на

ней какой-то узор.
— Интересные теперь хиппи пошли, — сказал он. — Вооруженные.
— А я не хиппи, школьник.
— А кто же?
— Растафар. Мы, растафары, народ боевитый.
— Ладно, спасибо, растафар.
— Дальше что, Шульга? — повторила Вояка.
— Дальше надо оглядеться.
— Как?
— Глазами, Маша, глазами.
С этими словами Тимур зашагал к дереву, одиноко растущему на краю поляны. Это был вяз — обычно на них не залезешь, потому что ветки начинаются

слишком высоко, но тут рос аномальный вяз, которые в Зоне иногда встречаются: у него внизу были толстые крепкие сучья, а крона напоминала толстую

спираль, так как все ветки росли, изогнувшись по часовой стрелке.
— Осторожно, перо острое очень, — предупредил сзади Растафарыч.
Остановившись под вязом, Тимур задрал голову, потом поманил спутников.
— Стойте лучше здесь пока, — сказал он. — Спинами к стволу. Я попробую осмотреться, если только разгляжу что-то при этом свете. Потом решим,

что дальше. Но вы настороже будьте и между деревьями внимательно смотрите, чтоб никакая пакость не появилась.
— О'кей, мэн, ползи, не боись, — ответствовал Растафарыч, приваливаясь костлявыми плечами к стволу.
Вояка заняла позицию с другой стороны, с таким сосредоточенным и ответственным видом вглядываясь в лес, что, казалось, сейчас из её глаз ударят

два луча и озарят чашу.
Тимур поплевал на ладони, поставил ногу на нижний сук и полез.
Он остановился, только когда кроны других деревьев остались внизу. Животом улёгся на сук, одной рукой обнял его, поставил сверху локоть другой

и уперся подбородком в кулак.
Далеко впереди лежала Свалка, которую можно было узнать по свечению аномалий. Блеклые светляки разных оттенков образовывали большой остров в

море темноты. Там, в этом море, тоже были пятна света, но редкие, а Свалка перемигивалась огнями, будто ночной городок. В стороне Тимур разглядел

ещё два светящихся острова — может, какие-то базы, или большие лагеря, или что-то ещё, там сияние было иной природы, скорее всего, его создавали не

аномалии, а лампы и прожекторы.
Получалось, что от болота они шли немного западнее, чем надо. Но даже если свернуть и двигаться точно в ту сторону, где посреди Свалки

находится Логово… До утра не дойти, прикинул Тимур. Да и вообще, о чём он думает — нельзя по Зоне ночью без стволов и детекторов аномалий шастать,

натуральное ведь самоубийство.

Да и вообще, о чём он думает — нельзя по Зоне ночью без стволов и детекторов аномалий шастать,

натуральное ведь самоубийство. Выходит, надо здесь утра дожидаться. Хотя и это опасно — на поляну из ночного леса одна Зона знает кто может выйти.

Но другого пути нет, придётся сесть в круг, спина к спине, и тихо переговариваться, чтобы не дать друг другу заснуть, но чтобы и не привлечь своими

голосами каких-нибудь тварей. Хотя с этим одна Вояка справится — будет болтать до утра без умолку, главное, чтоб голос не повышала.
Он широко зевнул. Спать хотелось сильно, хотя Тимур вырубился в жестяном ящике, но тогда сон быстро перешёл в странное видение, а оно приносило

не отдых, но скорее ещё большую усталость. Ну а после событий было столько, что на неделю хватит.
— Шульга, ну чё там? — донеслось снизу. — Командуй, куда дальше?
— Помолчи ты ради Маврикия! — громко зашептал Растафарыч. — Не хипишуй, дай школьнику обозреть ландшафт.
— Да сколько можно обозревать…
— Тихо! — громко шикнул Тимур, и они заткнулись. Со стороны Свалки донёсся хоровой вой — поначалу едва слышный, он быстро приближался.
— Шульга, там… Слышь, оттуда…
— На месте стойте! — Он быстро полез вниз. Когда повис на нижнем суку и носки ботинок коснулись земли, спутники повернулись к нему.
— Кто это там… — начала Вояка, но Тимур, держась одной рукой, второй зажал ей рот.
Звуки стали громче: лай, скулеж, подвывание, хруст веток и стук…
— Гон. — Он отпустил Вояку. — Малый гон, наверх лезьте!
Тимур стал взбираться обратно, спутники последовали за ним. Шум нарастал — живая лавина катилась к ним через лес.
— Гон вообще-то обычно перед выбросом начинается, — болтала Вояка по пути. — Но небо обычное, какой выброс? Или всё же выброс? Шульга, ты чего

молчишь-то? Выброс или не выброс? Если выброс, так нам не наверх надо лезть, а вниз, под землю то бишь прятаться, хотя где… — Тут она сорвалась,

едва сумела зацепиться за сук и после этого поползла молча, сосредоточившись на том, чтобы не ухнуть вниз.
Они поднялись примерно до середины дерева, когда гон накрыл поляну. Внизу затрещало, зашумело, захрюкало и завыло. Быстрые тени вылетали из

темноты, проносились через свободную от деревьев область и пропадали в ночи. Некоторые сталкивались, наскакивали друг на друга, тогда шум

усиливался, слышалось рычание или хрюканье. Здоровенный псевдопёс с посеребренной лунным светом полосатой спиной учуял людей: резко остановившись

под вязом, задрал большую морду и взвыл. К нему присоединились ещё несколько мутантов, они забегали вокруг дерева, выбившись из общего потока,

который стал обтекать их, словно тёмная клокочущая вода.
Тимур поудобнее устроился в развилке ветвей, Вояка улеглась на толстом суку, обняв его и свесив голову; рядом, как нахохленный голенастый петух

на заборе, поджав ноги, восседал Растафарыч.
Упреждая его вопросы, Тимур сказал:
— Кроме большого гона, который происходит перед выбросом, случаются и так называемые малые гоны.
— А из-за чего они случаются? — завороженно спросил водитель, весь захваченный буйством мутантской природы внизу.

— А из-за чего они случаются? — завороженно спросил водитель, весь захваченный буйством мутантской природы внизу.
— Никто толком не знает. Одни говорят, электромагнитное поле в Зоне локально меняется и зверьё на это реагирует. Другие — что какие-то фронты

аномальной энергии мигрируют. Третьи ещё что-то плетут.
— А-а, — протянул Растафарыч.
Гон длился не очень долго, но даже когда основная масса мутантов убежала в сторону канала, из леса на поляну то и дело выскакивали отстающие —

то пробегала беременная псевдособака, тряся раздутым пузом, то, всполошенно хрюкая, проносился выводок потерявших матку юных кабанят, то щёлкала

клешнями косолапая псевдоплоть. Одна попыталась залезть на дерево и долго сопела, неразборчиво бормотала на человеческом языке, тяжело взбираясь

наверх, а сидящие там люди отламывали и отпиливали от вяза части веток и швыряли в неё. Потом Растафарычу как-то удалось откромсать длинный прямой

сук, он метнул его будто копьё и героически завертолётил псевдоплоти промеж больших, тёмных, унылых глаз. Псевдоплоть с протяжным уханьем сверзилась

на землю, принялась хрипло ругаться и в конце концов, обиженно щёлкая клешнями, убралась в кусты.
— Спускаться не будем, — заключил Тимур, и оба спутника закивали в ответ. — Лучше тут пересидеть. В развилке этой и поспать можно, если

привязаться.
— Я тоже так полагаю, — согласилась Вояка, садясь на своем суку. — Только мне спать совсем не хочется.
— И мне, — подтвердил Растафарыч.
— Столько событий, столько всего! Канал, вертушка, болото, лес, гон — ух! Пакость эта с клешнями… Голова аж пухнет. Растафарик, круто ты в неё

суком засандалил, как копьём — прям в лобешник её, Чингачгук!
Растафарыч ответствовал что-то в том роде, что он не против насилия над псевдоплотью, но Тимур не слушал, его окончательно сморило. До Логова

только к полудню доберусь, решил он. Стащив влажную куртку, уселся поудобнее в развилке, привязал себя к стволу и закрыл глаза. Спутники ещё болтали

приглушенными голосами, Вояка повествовала про нравы Зоны, Растафарыч — о том, как учился в Сызранском высшем военном авиационном училище, а после

сбежал из армии, жил на гражданке полуподпольно, по поддельным документам, попал в общину хиппи, разочаровался в их философии и в конце концов

устроился на работу в НИИЧАЗ, — а Тимур уже спал.

* * *

Ночная Зона — опасное место. Филин знал это лучше многих других. Но Шульгу надо было догонять, потому и пришлось идти через тёмный лес. Хорошо

хоть они находились между Свалкой и Периметром, то есть далеко не в самой смертельной части Зоны.
Лысый со Шрамом всю дорогу молчали. Они слушались, когда им говорили, что делать дальше, не спорили и не высовывались, но постоянно крутили

головами и, казалось, впитывали всё происходящее.
Рюкзак Шрама был небольшой, а вот у Лысого — приличных размеров, и Филин решил, что там находится лёгкая радиостанция для докладов Седому. А

ещё решил, что разберётся с этими двумя позже. Сейчас не было времени подстраивать им какую-то пакость, а просто втихаря скомандовать своим, чтобы

пристрелили сладкую парочку, Филин не хотел.

Бог знает, может эти двое, хотя в Зоне и не шарят, но бойцы ничего себе. Вдруг начнется серьёзная

пальба и охранники кого-то из его людей положат? Нет, лучше подождать.
В конце концов, может, вообще не избавляться от них? Филин всё никак не мог решить, что делать, когда к нему попадет «слизень». То ему

казалось, что нужно вернуть артефакт Седому, то — что оставить себе, а потом Седому либо кому другому продать. Если сейчас, заполучив «слизень»,

Филин переправит его в институт, Седой, конечно, заплатит, но не очень много — да и с чего ему много платить? Филин вроде так и так на него

работает, постоянно всякие задания выполняет. Ну, получит тыщ десять, так и что? Но, с другой стороны, это укрепит его деловую дружбу с Седым. А с

третьей… В общем, много было всяких нюансов, и поэтому он пока ничего не решил.
Гадюка двигался впереди всех бесшумно и быстро. Казалось, он не шагает по земле, а летит над нею, как какая-нибудь ночная бабочка, или скорее

уж опасный нетопырь. Фонарики были в руках Боцмана, Шрама и Жердя. Они шли по краям, а Огонёк и Филин в середине. Красавчик, на которого навьючили

большую часть поклажи, обиженно плелся позади всех. Гадюка фонариком не светил, но, каким-то образом ориентируясь в темноте, то удалялся далеко

вперёд, исчезая из виду, то возвращался и тихим шепотом, а чаще жестами указывал, куда идти дальше, как поворачивать, чтоб не наткнуться на

аномалию.
Жердь после уколов и прочих процедур Скальпеля оклемался. Самого отрядного доктора Филин оставил в схроне, приказав вырыть могилу за просекой и

прикопать Одноногого. Хотя подозревал, что Скальпель этого делать не станет, а просто выбросит тело в лес, чтобы ночью сожрали мутанты. Скальпель

вообще редко ходил на дела — сидел в схроне, охранял его и хозяйством занимался.
Гадюка снова вынырнул из темноты. Встав перед отрядом, скрестил руки, показывая, что дальше идти не надо.
Все остановились.
— Ну, чего ты? — спросил Жердь.
Гадюка повернулся к отряду боком, одной рукой показал вперёд, а другую, свернув пальцы трубочкой, поднёс к уху.
— И чё это значит?
Боцман, который больше других общался с разведчиком, перевел:
— Впереди шум какой-то.
— Чё-то я ничего не слышу, — возразил Жердь.
— А ты заткнись и послушай. Молчите все.
Они прислушались. Ночная Зона будто дышала. Мертвенное, едва слышное дыхание её состояло из скрипа стволов, шелеста, уханья, бульканья и

стрекотания, из писка, стонов… И сквозь всё это донёсся вой.
— Гон, — одновременно сказали Жердь и Красавчик.
— Точно, — подтвердил Боцман. Глянул на Филина, уловил едва заметный кивок главаря и добавил: — Так, все на месте. Гадюка, проверь ещё раз, что

к чему. Огонёк, прикрой его.
Гадюка отрицательно качнул головой, показывая, что ему никто в провожатые не нужен, и скрылся между деревьями. Огонёк, пожав плечами,

направился за ним.
Их не было долго, а когда они вернулись, Гадюка показал влево и пошёл туда. Боцман, оглянувшись на Филина, сказал остальным: «Идём». Отряд

двинулся за Гадюкой, и Боцман обратился к Огоньку, которого для того и посылал вперёд, чтобы не вытягивать из молчаливого разведчика подробности:
— Что там?
— Спереди малый гон, на нас катится.

— Накроет?
— Через это место зверьё точно пройдет, но фронт у гона не длинный. Если в сторону отойдём, то нормально.
— К Свалке дольше будет идти, — возразил Филин.
— Что ж делать… Да, дольше, но не соваться же к мутантам в пасти.
— Тогда быстрее давайте.
Филин широко зашагал вслед за Гадюкой. Он не собирался во второй раз упускать Шульгу.

Глава 8

«Зыбь» включилась, когда они уже решили, что прорвались.
Их было четверо. Ходок — молодой, но уже известный в Зоне, легконогий, подвижный, с летящей бесшумной походкой, способный шагать без остановки

хоть целый день.
Котелок — тихий сталкер, всегда брал на себя заботы по обустройству временного лагеря, ходил за хворостом и разжигал костер, готовил снедь и

мыл миски в ручье, в общем, выполнял негероическую, но очень важную роль.
Стас, который всю дорогу рвался вперёд с горящими глазами — скорее, скорее к Могильнику и скрытому в нем «менталу», — не давал другим спать,

старался побыстрее свернуть стоянки, сокращал время отдыха и гнал, гнал отряд дальше.
И хмурый, скептически настроенный Тимур.
Берёза погиб этим утром, просто распался на части — так, оказывается, убивали «пледы». Старик, помнится, называл их «одеялами», а один научник,

с которым они консультировались перед выходом, бормотал невразумительное про «глюонные сгустки с псевдоинстинктами, разрушающие атомарные связи

окружающих предметов».
Они давно миновали Мост, как некоторые называли область между Тёмной долиной и Свалкой, прошли по краю долины, оставив слева развалины военной

базы и опасный Лес-Мозголом на границе Могильника, обогнули его с юга, потом взяли на север, прижимаясь к Припяти, преодолели пару километров вдоль

неё по узкой, относительно безопасной полосе между водой и восточной границей Могильника. А дальше зараженная область подступила вплотную к реке и

вдоль берега, ставшего болотом, потянулись плавучие островки-деревья, а потом уже были Челюсти…
И вот теперь «зыбь» включилась.
И сразу после этого всё стало ужасно.
Котелок был мёртв. Аномалия, поглотив его, застыла, он просто задохнулся. Наружу торчали только плечо и рука, которая уже перестала дёргаться.
«Зыбь» сработала всего на несколько мгновений, и Стасу повезло: он как раз стоял на камне, который не успел раствориться в серой массе

аномалии, а когда всё же растворился, сталкер прыгнул. Его ноги опустились на «зыбь», но та, поглотив Котелка, уже стала твёрдой.
Тимур спасся, заскочив на упавшее дерево. Он присел там, вцепившись в сухие ветки. А вот Ходок, оказавшийся на дереве раньше него, не удержался

и съехал по стволу — сук, за который он ухватился, подгнил и сразу сломался. Сталкер почти сумел выскользнуть из аномалии, но с «зыбью» «почти» — не

считается. Она застыла, когда левая лодыжка Ходока ещё была погружена в неё.
Всё замерло, только тяжёлые дождевые облака, похожие на огромные комья вымоченной в синьке ваты, ползли, перекатываясь, сминая друг друга, по

холодному небу.

Она застыла, когда левая лодыжка Ходока ещё была погружена в неё.
Всё замерло, только тяжёлые дождевые облака, похожие на огромные комья вымоченной в синьке ваты, ползли, перекатываясь, сминая друг друга, по

холодному небу.
Первым опомнился Тимур. Поправив кобуру с пистолетом на ремне, он свесил ноги со ствола, нагнулся и окинул взглядом «зыбь». Большая, очень

большая, Старик предупреждал. И непонятно, способна она ещё расширяться или только срабатывает периодически — то есть разжижается, поглощая всё, что

в этот момент находится на ней, а после застывает. Поверхность «зыби» изгибалась, повторяя неровности почвы. Будто цементом залили большой кусок

ландшафта, но раствор не застыл горизонтально, просто затопив впадины, а тонкой пленкой залепил собой всё, от вершин холмов до распадков между ними.
Неподалеку от погибшего Котелка торчал приклад автомата. Тимур потрогал кобуру. Это был его автомат, и он выругал себя за растяпство — упустил!

Перевёл взгляд на Ходока. Тому не было и тридцати, а выглядел он ещё моложе. Первое впечатление, которое возникало при виде его, — лёгкость. Но

только не сейчас. Ходок присел, поджав правую ногу, растерянно и недоумевающе глядел на левую, почти до колена погруженную в «зыбь». Он привык

доверять своим ногам, привык, что они никогда не подводят его, ноги были его лучшими друзьями, его главным достоинством и гордостью — быстрые,

сильные, выносливые, — а тут такой подвох…
— Тим! — позвал Стас. — Надо выбираться.
Выбираться? Он перевел взгляд на брата. Тот, кажется, ещё не до конца осознал, что случилось. С «зыби» Стас перебрался на ствол, прополз по

нему и сел в развилке ветвей.
— Умер Котелок? — как-то отстранённо спросил он. Тимур пожал плечами, повел подбородком в сторону торчащей из серой глади руки и повернулся к

Ходоку.
И увидел, что тот всё понял. Недоумение на его лице сменилось испугом, а тот — ужасом. Сталкер привстал, всплеснув руками, когда окончательно

постиг, в какой беде очутился.
А потом понял и Стас. И сказал:
— Мы будем ждать тут сколько понадобится.
По мнению Тимура, глупее и бессмысленней этого ничего ляпнуть было нельзя, но он промолчал. Зато Ходок помотал головой:
— А если она на сутки застыла? На двое, трое? Вам назад надо, припасов нет, всё с Березой пропало…
— Ты что? — удивился Стас. — Мы дальше к «менталу» идём.
— Не дойдете, — ответил Ходок. — Это уже все поняли, кроме тебя.
Стас посмотрел на брата, ожидая поддержки, но увидел лишь злость. Тимур показал на север, где раскинулся Могильник. Три «пледа» приближались

оттуда. Эти твари, или аномалии, или «глюонные сгустки с псевдоинстинктами» передвигались с непредсказуемой скоростью, могли застыть на месте или

рвануться вперёд, но в среднем получалось, что летают они примерно со скоростью быстро идущего человека, а значит, скоро будут здесь.
— Что там? — Ходоку с его места «пледы» были не видны, но он заметил, куда повернулись головы братьев. — Там… эти?
Не отвечая, Тимур жестом подозвал брата.

— Там… эти?
Не отвечая, Тимур жестом подозвал брата. Стас вылез из развилки, на четвереньках подобрался к нему, провожаемый взглядом Ходока. Тимур взял

Стаса за голову, притянул ближе и тихо сказал:
— Нужно отнять ему ногу.
— Отнять?! — повторил Стас, и Ходок, вздрогнув, схватился за колено. — Что ты говоришь?!
— А иначе он умрёт, — продолжал Тимур безжалостно. — Как Берёза. «Пледы» близко. Хочешь ему такой же смерти?
Стас поник. Берёза погиб страшно: настигший их в берёзовой рощице «плед» будто расправил чёрные крылья и обхватил сталкера вместе с большим

рюкзаком, полным припасов, а после отпал, отлетел в сторону. Берёза весь сразу посерел, стал похож на статую из цемента, потом пошёл трещинами и

развалился.
— Они близко, — повторил Тимур.
— Но, может, «зыбь» опять включится и Ходок ногу выдернет?
— И сразу провалится туда весь.
— Он может успеть перепрыгнуть…
— Может. Может, мы дойдём до «ментала», а может, и нет. Может, Старик говорил правду, а может, врал. Может, «ментал» даёт бессмертие, а может,

нет! А может, Берёза ждёт нас в раю! — С каждым словом Тимур говорил всё громче, а последние выкрикнул в несчастное, полное боли лицо брата,

удерживая его рядом, не позволяя отодвинуться от себя, выкрикнул с обидой и злостью — ведь он с самого начала был против этой экспедиции, он не

верил в успех, он примерно знал, чем всё это закончится, и не раз говорил Стасу. А тот всё равно взял деньги у Филина, чем уже подставил их обоих, и

пошёл за «менталом», принудив идти Тимура. И ведь даже не просил, это был своего рода моральный шантаж, принуждение, потому что не мог ведь младший

брат бросить единственного близкого ему человека в такой ситуации.
— Но как отнять? — спросил Стас, всё ещё не способный смириться с этой мыслью, не до конца осознающий ситуацию во всей её безысходности: вот

тебе смертельные и неуязвимые «пледы», а вот «зыбь», схватившая Ходока за ногу, и выбор невелик. Стас всё ещё надеялся на какую-то спасительную

мелочь, которую они проглядели и которая сейчас всплывет как бы сама собой.
— Отстрелить, — сказал Тимур. — У тебя автомат. Артефакты тоже остались, чтоб он не умер сразу. И аптечка.
Стас помотал головой. Усевшись на стволе верхом, прижал руки к лицу и прошептал:
— Скажи ему сам.
Ходок со смесью надежды и отчаяния глядел на них снизу, и ясно было: он всё понимает, но всё же надеется на то, что хитроумные братья Шульга

что-то придумают.
Тимур сполз ниже и коротко объяснил, что к чему. Ходок с ужасом поглядел на погруженную в «зыбь» ногу, потом — на плечо и руку Котелка. Молодое

симпатичное лицо враз постарело.
— Нога моя… — простонал сталкер.
— Они летят. — Тимур показал на чёрные сгустки. — Решайте, или я ухожу.
Ходок привстал, пытаясь высмотреть над деревом «пледы».
— Говорил мне Сидорович не связываться с вами, — потерянно произнёс он.

— Говорил мне Сидорович не связываться с вами, — потерянно произнёс он.
И тут Стас, спрыгнув со ствола на «зыбь», ударил по ней каблуком.
— Ты что делаешь?! — закричал Тимур.
— Включайся! — крикнул брат. — Включайся, ну! Давай! Включайся!
Он топал по твёрдой серой поверхности, потом упал на колени и стал бить кулаками, и Ходок тоже застучал по ней — неистово, безумно, так что по

судорожно сжатым пальцам потекла кровь.
Пока они бились в припадке, Тимур влез на ствол повыше и достал бинокль. Над просторами Могильника струилась дымка, искажающая очертания

развалин, холмов и деревьев. Где-то в этой дымке прятался «ментал». Недосягаемый и, по мнению Тимура, ненужный. И оттуда к ним приближались три

«пледа» — сгустки чёрного воздуха с трепещущими краями. В бездонной, бесконечной черноте, из которой они состояли, вспыхивали искры. Иногда чернота

собиралась в тугой комок размером с голову, иногда распластывалась и становилась похожа на большой придверный коврик. Наверное, если наступишь на

такой, то провалишься и будешь целую вечность падать сквозь жгучую непроглядную тьму.
— Стас, артефакты, — сказал Тимур, убирая бинокль. — Достань их. И аптечку. Ходок, ты готов или нет? Если не решился… — Он показал на свой

пистолет. — Извини, что я говорю это, но тут простой выбор: ты можешь застрелиться. Или я застрелю тебя. Или мы оставляем тебя здесь, и «пледы»

убьют тебя, как тогда Березу. Ты видел. Или мы отнимем твою ногу. Говори прямо сейчас, времени больше нет.
Стас с Ходоком перестали колотить по «зыби», хотя брат по-прежнему стоял на ней.
— Отнимите её, — сказал Ходок, слизывая кровь с кулака. — Отнимите, я не хочу умирать! Отнимите, Стас, слышишь?!
Стас покачал головой:
— Я не смогу.
— Отнимите её! Отрежьте, отрубите! Они же летят сюда!
— Я… — начал Стас, и тогда Тимур, не выдержав, прямо с дерева ударил его ногой в плечо.
— Достань аптечку и контейнер! — закричал он. Схватившись за сук, подался вперёд и сдёрнул с плеча брата автомат. — Я сам это сделаю, но ему

надо вколоть обезболивающее, потом сразу наложить жгут, потом… Давай, иначе мы не успеем! Из-за тебя погибли уже двое, ты хочешь угробить и нас

троих?!
Это было жестоко — но это подействовало. Стасу будто дали пощечину, наотмашь, хлестко, звонко — брат отпрянул, потом лицо окаменело. Он

подобрался. Стащил с себя рюкзак, откинул запорную скобу небольшого контейнера на боку. Там было несколько артефактов, которые они нашли по дороге,

и среди них те, что останавливают кровь, а ещё снимают жар и на некоторое время тонизируют, так что даже тяжёлораненый человек, наполовину в бреду,

может самостоятельно или почти самостоятельно идти, пока не свалится с ног и не вырубится примерно на сутки.
— Дайте водки! — простонал Ходок.
Кинув взгляд на «пледы», теперь отчетливо видные и без бинокля, Тимур отстегнул флягу и кинул сталкеру. Пока они занимались контейнером с

аптечкой, Ходок отвинтил колпачок и стал пить.

Водка текла по лицу и шее, а он, никогда не пивший, мучительно глотал, давясь, отрыгивая, тряс

головой и фыркал. Он весь покрылся потом, руки начали трястись, как у древнего старика, — и всё же не сумел опустошить флягу, выпустил её и упал

вперёд, ударившись лбом о серую поверхность. Фляжка отлетела в сторону, остатки водки потекли на «зыбь». Спина схватившегося за голову Ходока часто

вздрагивала.
— Эй! — позвал Тимур.
Сталкер обернулся, насколько позволяла попавшая в ловушку нога. Глаза его безумно блестели.
— Д-да, — промямлил он.
Тимур придержал брата за ремень; Стас, набрав полный шприц прозрачной жидкости, потянулся к Ходоку и вонзил иглу ему под колено. Вколол. Когда

Тимур вытащил его обратно на ствол, брат сказал:
— Подействует за минуту. Ходок, сейчас вырубишься, слышишь? Когда мне «мясорубка» ногу сломала, я на себе пробовал. Ничего чувствовать не

будешь, Ходок, я тебе обещаю! Не будет боли. Даже когда нам придётся… У меня ведь топорик, и нам, наверно, придётся в самом конце рубануть, ну,

чтобы кость… Ты понимаешь, да? У тебя перед тем всё поплывет, ты будешь понимать, что происходит, но реагировать сможешь только так… ну, без эмоций,

вроде со стороны смотришь. Тебе скажут идти — пойдёшь, ползти — поползёшь, только тело ватное будет, но не…
— Заткнись уже, — перебил Тимур. — Он всё понял.
Ходок протёр кулаками глаза и сказал:
— Только я вас прошу, братишки, жгут хорошо наложите. Где они, далеко?
Тимур глянул в сторону Могильника.
— Близко, Ходок.
— Уже не Ходок, какой из меня теперь Ходок? Одноногим буду. Стреляй, Шульга! Стреляй, ты такое можешь, я знаю. Стреляй, твою мать, я уже ни

хрена не чувствую — раскромсай мне ногу к ядреной Зоне! Ты у нас крутой, у тебя рука не дрогнет!
Он замолчал, приоткрыв рот. Облизнулся. Челюсть отпала, лицо стало как у засыпающего человека — безмятежное, отрешенное, только глаза открыты,

но из них исчезла осмысленность, будто Ходок вдруг перестал понимать, где находится и что его ждёт.
— Давай ещё подождём… — Стас схватил Тимура за плечо, но тот отбросил его руку.
«Пледы» приближались. Ещё минута, две — и будет поздно. Упершись подошвами в основание толстой ветки, торчащей из ствола сбоку, Тимур

наклонился, вытянув руки с автоматом, почти приставил ствол к ноге немного ниже того места, куда Стас вколол обезболивающее, и вдавил спусковой

крючок.
Начав стрелять, он очень ясно представил себе, как пули вылетают из автоматного ствола… и ствол этот вдруг стал извивающимся тёмным туннелем, а

на дульном срезе далеко впереди заплясало пятно белого света. Тимур превратился в пулю, пронёсся через туннель, нырнул в свет — и вокруг

развернулась Другая Зона.

* * *

Теперь он очутился где-то в центре, вдалеке от Обрыва, в ложбине между склоном пологого холма, заросшим ельником, и стеной леса.
Здесь горел костёр из шишек и мелких веток. Перед костром сидел Стас и вертел над огнем прутик с нанизанными грибами.

Перед костром сидел Стас и вертел над огнем прутик с нанизанными грибами. Они шипели, пузырились,

испуская приятный кислый запах.
Когда Тимур завис перед костром, Стас поднял голову.
«Где ты?» — спросил он.
«Перед тобой», — сказал Тимур.
«Нет, где ты сейчас?»
«В лесу, недалеко от Свалки. Ночь, я на дереве, а внизу малый гон».
«Когда будешь в Логове?»
«Днём. — Тимур пригляделся к липу Стаса. Оно снова немного изменилось — осунулось и потемнело, и то незнакомое и страшное, что проступало в

нем, стало более пугающим. — Ты продолжаешь растворяться?»
Стас кивнул.
«Но почему именно пять дней? Кто придумал этот срок?»
«Я не знаю», — сказал Стас и поднял прутик выше.
Грибы выглядели необычно — зелёные, жёлтые и бледно-красные, Тимур не узнавал ни один из них. Брат откусил шляпку от самого большого, прожевал.
«Просто такие особенности у «слизня». Он может вмещать сознание определённое время, а потом оно растворяется».
«Мы в «слизне», это я понял. Это такой пси-артефакт, мы разговариваем через него, он как телепатическаая рация… нет, он скорее как локация в

онлайн-игре. Туда могут войти два пользователя, посадить свои аватары друг напротив друга и общаться через чат. Или даже вслух, если у них микрофоны

с наушниками».
Костёр стрельнул искрами, язык синеватого пламени взвился над ним, растворяясь в прохладном лесном воздухе, стал похож на силуэт какого-то

существа — вроде белки, но с длинными тонкими лапами и большими ушами. Она изогнула шею, глянув на Тимура, и растаяла.
«Не знаю, — сказал Стас. — Тебе виднее. Я никогда не играя в компьютерные игры».
«Но почему ты растворяешься, а я нет?»
«Потому что ты и здесь и там. А я только здесь».
«Что это значит?»
«Тебе всё расскажут в Логове».
«Расскажут? Разве не ты ждёшь меня там? Ведь ты подписался…»
«Я жду в Логове? — удивился Стас. — Но я здесь, Тим. А через двое суток меня не будет и тут, если ты не поможешь».

* * *

Лучи солнца озарили мусорное царство Свалки. Когда вынырнувший из-за ближайшего холма Гадюка сделал короткий жест, Боцман скомандовал:
— Стоп.
Все остановились. Навьюченный как верблюд Красавчик тяжело дышал и кривил свой бритвенный рот. Жердь глотал таблетки и ныл, что у него снова

разболелся бок. Лысый со Шрамом не сказали ни слова за всю ночь, как и Гадюка, исправно выполняющий роль разведчика. Боцман с Филином иногда

обменивались скупыми репликами.
— Знакомые места, — объявил Жердь и, позабыв про бок, полез на ближайшую мусорную кучу. — Дух тут какой, а, чуете?
— Вонища, — согласился Огонёк и залез вслед за ним.
— Точно! А вон «электра» впереди воздух озонирует.

О, а вон и «трамплин» трещит, видишь, пятна бурые вокруг, верный признак. Ух, славный! —

умилился Жердь. — Пошли, Огонёчек, проверим, может, рядом с ним артефакт какой завалялся.
Огонёк вопросительно оглянулся на Боцмана, а тот посмотрел на главаря. Филин кивнул, и Боцман показал всем растопыренные пальцы на одной руке,

что означало пятиминутный привал.
Огонёк с Жердем исчезли за холмом, Гадюка направился вперёд, Красавчик, отдуваясь и показывая всем своим видом недовольство, принялся стягивать

тяжёлый рюкзак.
Филин с Боцманом присели на корточки.
— До места, которое Одноногий описал, отсюда не очень далеко, — сказал Боцман.
— Сколько? — Филин район Свалки знал похуже помощника, который раньше часто крутился в этих местах.
Боцман выпрямился. Далеко по левую руку наклонно в небо торчала стрела лежащего между мусорными терриконами подъемного крана. Эту штуку так и

называли — Стрелкой, она была хорошим ориентиром.
— Значит, отсюда берем к западу, обходим Стрелку и дальше движемся примерно в сторону, куда она указывает, — стал прикидывать Боцман. — Потом

ещё… Так… Ну и… — Присев, он заключил: — За пару часов дойдём, если не напоремся по дороге на снорков или ещё кого.
Филин поднял голову, огляделся и выпрямился. Боцман вскочил.
— Что?… — начал он, а потом понял: Лысый со Шрамом куда-то подевались.
Вернее, понятно куда — приглушенный голос доносился из-за лежащего на боку строительного вагончика, который отряд миновал, прежде чем устроить

привал.
Филин, зло плюнув, зашагал назад, и Боцман поспешил за ним. Он видел, что главарь преобразился окончательно, стал таким, каким всегда был в

первые дни после возвращения в Зону: молчаливым, мрачно-собранным. При ходьбе он быстро переставлял короткие толстые ноги, взмахивая иногда

волосатыми руками. «Ну будто крыльями», — подумал Боцман и даже поморгал, чтобы отделаться от наваждения. Главарь банды отправился к Свалке, надев

пятнистые штаны с огромными карманами на бедрах и вздувшимися пузырями на коленях да тёмно-зелёную, в чёрных разводах майку, крест-накрест стянутую

ремнями, где висели кобура, нож и подсумок. За спиной у него был обрез-дробовик. Боцман всё никак не мог отделаться от мысли, что Филин напоминает

ему какого-то актёра, вернее, персонажа. А потом вспомнил: толстого рецидивиста из старого-старого фильма «Джентльмены удачи». Только Филин не был

таким толстым, а ещё казался опаснее и злее.
Они выглянули из-за вагончика. Шрам с Лысым устроились на кирпичах, раскрытый рюкзак лежал рядом, между ними стоял новенький серебристый куб

радиостанции, от которого провод шёл к наушникам с микрофоном на голове Лысого. Охранник тихо говорил. Боцман собрался уже шагнуть дальше, но Филин

цапнул его за плечо, и бандит замер. Поначалу слышно было плохо, потом он стал различать отдельные слова, а после и целые фразы. Брови Боцмана

ползли вверх по мере того, как до него доходил смысл разговора.
— У них дальше лаборатория? — изумленно прошептал он.
Главарь не шевелился, навострив уши.
«У филинов слух острый, они мышку в траве за сто метров слышат», — невпопад подумал Боцман.

«У филинов слух острый, они мышку в траве за сто метров слышат», — невпопад подумал Боцман. Сам он едва понимал, о чём бормочет охранник в

микрофон, да к тому же не слышал ответных реплик… И всё же, когда прозвучал вопрос: «Убить?» — понял, о ком идёт речь. Он резко повернулся к

главарю, но тот качнул головой, одними губами произнёс: «Делай вид, что ничего не знаешь», выпрямился и шагнул из-за вагончика.
Подавив желание стащить со спины дробовик и шмальнуть зарядом картечи по обоим охранникам, Филин подскочил к ним и пнул радиостанцию. Куб

перевернулся, работники НИИЧАЗа вскочили, схватившись за свои импортные пукалки, и Боцман направил на них АК.
— Не рыпайтесь, — проворчал он.
Красавчики-в-камуфляжчике, как он про себя окрестил этих двоих, замерли. Филин, сверкая глазами, покрутил пальцем у виска.
— Мы передаем информацию шефу, — напряженным голосом пояснил Шрам, не убирая ладони с кобуры. — Он приказал регулярно докладывать ему. Почему

вы мешаете нам?
Филин плюнул, и Боцман перевел:
— Нельзя так палиться! Ваш сигнал перехватить мог кто угодно, прослушать.
— В радиостанции стоит кодер, — возразил Лысый, — и никто посторонний…
— Да какая разница! А если банда какая в округе или мародеры с приёмником, крутят настройку по всем волнам? Теперь знают: на Свалку кто-то

пожаловал, станут выпасать нас.
— Вы сами банда, — указал Лысый. — Банда Филина. Кто вас тронет?
Тут наконец заговорил Филин.
— Мы — отряд, — хрипло ухнул он, и от мрачной силы его голоса всем троим захотелось попятиться. — Станцию включать только с моего разрешения.

Вопросы?
Не дожидаясь их, Филин развернулся и зашагал назад, перескакивая с кочки на кочку, тяжело взмахивая руками — будто перепархивал, помогая себе

крыльями.
— Вырубите это, — бросил напоследок Боцман, кивнув на продолжавшую жужжать радиостанцию, и поспешил за главарем. — Вырубите, запакуйте, сейчас

выступаем.
Он не ошибся — когда вернулся к месту, где остался отдыхать Красавчик, туда уже пришёл Гадюка, а из-за мусорной кучи доносились голоса Огонька

с Жердем. Разведчик, скользнув к главарю с помощником, тихо сказал:
— Впереди и слева чисто. На севере псевдогигант между кучами бродит, далеко.
— Нам после Стрелки на север как раз сворачивать, — возразил Боцман.
Гадюка ничего не ответил. Филин посмотрел на часы — восемь утра. Время поджимало, и он кивнул Боцману.
— Выходим! — громко скомандовал тот.

* * *

Протянув Растафарычу нож, Тимур сказал:
— Тут расходимся. Я с вами дальше не могу, у меня такое дело, что лучше одному. Так что возьми перо, вам нужнее. Но вообще-то я не очень

понимаю, как вы до базы этой дойдете, даже с ножом. Тут и опытному сталкеру нормальное оружие понадобится. А вам двоим…
— Не, ну я всё же сталкер, Шульга, — запротестовала Вояка.

— Понятно, что не очень-то опытная, всё больше в лагере сидела, но Зону успела

понюхать.
— Сколько ты её нюхаешь? Люди Зону годами изучают.
— Да мне и не надо всю Зону знать. Мне главное понимать, как отсюда до того колхоза дойти бывшего, где теперь их база. А это я понимаю. Ничего,

дойдём. А ты, Растафарыч, нож всё-таки возьми, он нам и вправду больше пригодится. Шульге до Свалки топать всего ничего, вон она отсюда видна. Нам

всё же подольше.
Растафарыч взял нож. Тимур ещё раньше разглядел, что на деревянной рукояти его вырезан большой лист растения, которое в определённых кругах

называют просто «трава». Растафарский, в общем, нож.
— Ладно, — сказал он. — Может, мы с вами ещё увидимся, может, нет, но удачи вам.
— И тебе удачи, брателла! — Вояка обеими руками потрясла его руку и от переизбытка чувств даже похлопала по плечу.
Растафарыч несильно ткнул Тимура в грудь костлявым кулаком.
— Бывай, школьник. Ты мне интересную экскурсию по Зоне устроил. Я до того ездил туда-сюда, но ничего вокруг дороги не видел. А теперь у меня

айсы-то раскрылись.
— И что ж они увидели, айсы эти твои? — заинтересовалась Вояка.
— Много чего, — загадочно ответил Растафарыч. — Идём, что ли, подруга?
— Да-да, идём.
Они зашагали обратно в лес.
Свалку Тимур знал хорошо, когда-то со Стасом облазили здесь всё. Первые полтора года в Зоне он считай что и жил только здесь, лишь иногда

небольшие вылазки по ближайшим окрестностям Стас ему устраивал. Потом стали отходить всё дальше — и вдвоем, и с другими сталкерами, — в конце концов

Тимур и сам бродить стал, пока не изучил эти места лучше брата.
Было начало девятого, когда далеко справа он увидел Стрелку, известный всем в этом районе ориентир.
Теперь надо идти к югу, а потом прямо на север. Тимур так и сделал.
Он двигался медленно, часто пригибаясь, настороженно оглядываясь, перебегая от одной мусорной кучи к другой, от холма к холму, забираясь на

вершины терриконов и осматриваясь. Без оружия Тимур чувствовал себя не просто голым — словно без кожи. На вершине одного террикона вытащил из

влажной земли длинную железяку с загнутым концом и дальше шёл с ней.
Впереди показались четыре стоящих вплотную контейнера. Это был второй после Стрелки ориентир, но не для всех, а только для них со Стасом. От

контейнеров до Логова уже недалеко.
Солнце поднялось выше, стало теплее, но откуда ни возьмись наползли облака, и снова похолодало. Тимур крался вдоль торцевой стены крайнего

контейнера, когда услышал впереди шаги.
Его будто током тряхнуло. Он подскочил, вцепившись в верхний край контейнера, выбрался наверх, улёгся и осторожно выглянул.
По другую сторону шёл псевдогигант. Топал широченными ножищами, покачивая жалкими недоразвитыми ручонками. Плешивая голова, покрытая какой-то

болячкой вроде стригущего лишая, качалась вперёд-назад, складки кожи под глазами были такими большими, что даже сверху Тимур видел их.
Оказавшись прямо под ним, монстр что-то почуял: остановился и заворочал башкой.

Оказавшись прямо под ним, монстр что-то почуял: остановился и заворочал башкой. Тимур замер, затаил дыхание. Рука потянулась к ремню, но

пистолета там не было.
Он покрепче перехватил железяку, а псевдогигант вдруг начал раскачиваться.
Тимур присел на корточки на самом краю и, не заботясь уже о том, что монстр заметит его, занёс железяку над головой. И тут псевдогигант топнул.

Свалка содрогнулась, когда стопа врезалась в землю с оглушительным грюком. Тимур мог бы поклясться, что видел, как от огромной ступни разошлась

вибрация.
Всё затряслось — и трухлявый от застарелой ржавчины контейнер тоже. Пронзительно заскрипев, он стал проседать. Тимур повалился животом на край

и изо всех сил метнул железяку. Загнутый конец вонзился псевдогиганту в центр кумпола, в то место, где была болячка. Вообще-то черепа у

псевдогигантов крепкие, как сталь, но болезнь источила теменную кость — импровизированное оружие пробило её.
Кажется, болячка действовала и на мозги: Тимур никогда раньше не видел псевдогигантов на Свалке, да и повадки у этого конкретного экземпляра

были странноватыми.
Получив удар, занёсший вторую ногу монстр повалился на бок.
А контейнер под Тимуром развалился.
Если бы псевдогигант не рухнул, то легко раздавил бы барахтающегося в ржавых обломках человека. Но пока тварь медленно, тяжело вставала, дёргая

крошечными ручками, Тимур сумел выбраться и дал дёру.
Он бежал, пока бессмысленное уханье, стоны и жалобы монстра не остались далеко позади, и остановился, лишь увидев Логово.
Пожалуй, это место знали все сталкеры, так или иначе посещавшие Свалку.
Этакий оазис для отдыха в пустыне. По необъяснимой причине в небольшой долине между холмами никогда не появлялись аномалии. Здесь было

относительно мало мусора и пристойно пахло, поэтому в долине устраивали временные стоянки, жгли костры, ставили палатки.
Единственной достопримечательностью долины был большой железный параллелепипед с криво прорезанными окнами, вознесённый на четырех штангах

высоко над землей. Он стоял посреди большой лужи, затянутой зелёной ряской. В ней не обитали водяные мутанты, она не пахла, не булькала, не

исторгала вредный газ и вообще была вполне мирной лужей, но с виду казалась такой противной, что никто никогда даже не пытался подойти к ней.
В железную коробку тоже никто не залезал. Зачем? Она настолько примелькалась, что стала частью пейзажа, которую не замечаешь, — вроде старой

пыльной акации или сломанной лавки на обочине. Из-под днища её вниз шла толстая гофрированная труба из резины, укреплённой проволокой. О назначении

трубы догадаться было трудно, да и вообще непонятно, что это за короб такой. Может, часть небольшого заводика, фабрики, неизвестно что

производившей. А по трубе, наверное, сливали грязную воду или другие отходы…
Труба слегка наискось уходила в лужу, и скорее всего конец её просто лежал там на дне.
Хотя на самом деле это было не так.
Тимур внимательно осмотрел долину, убедился, что здесь никого нет, и поспешил вправо, к одному из окружавших долину холмов, на вершине которого

стоял экскаватор без ковша.

* * *

Выставив голову над краем широкой экскаваторной кабины, Гадюка обернулся и показал один палец.

— Это он чего тычет?… — начал Жердь, но заткнулся, когда Боцман с Филином, не сговариваясь, быстро поползли к Гадюке. Отряд, включая Шрама с

Лысым, забрался на экскаватор несколько минут назад.
Главарь улёгся возле Гадюки, по другую сторону устроился Боцман, и все трое осторожно выглянули.
Боцман едва не крякнул, узрев того, за кем они охотились, — пригибаясь, Шульга-младший бежал по краю долины. Прямо к ним, прямиком в руки…
Филин заворочался, вытащив из-под груди ремень, снял дробовик со спины, но передумал и сделал жест помощнику. Ну правильно, с такого расстояния

дробью плохо шмалять, иное дело — пуля вроде тех, какими заряжен «калаш» Боцмана… Помощник взял автомат, прицелился. Палец замер на спусковом

крючке, ствол медленно опускался, следуя за приближающимся Шульгой. Боцман краем глаза видел главаря и только ждал команды.
Но Филин не шевелился и молчал. А Шульга был всё ближе, он уже поднимался к вершине, и скоро целиться станет тяжело, потому что придётся сильно

наклонить ствол и задрать приклад, и самому приподняться выше, а тогда молодой сталкер может Боцмана заметить. Так что бандит приготовился стрелять

без команды, но тут Филин сказал:
— Нет.
Неслышно выдохнув, помощник аккуратно подался назад и положил АК. Повернув голову, одними губами спросил: «Почему?».
Если б вопрос задал кто другой, Филин не снизошёл бы до объяснения, но Боцману ответил:
— Может, артефакт не у него.
— Мог и прикопать где-то, — согласился Боцман.
— Живой мне нужен, — добавил Филин. Быстрые шаги доносились прямо из-под экскаватора, и Боцман прошептал совсем тихо:
— Так я б по ногам.
Филин качнул головой:
— Он в Логово бежит. Вход внизу. Окружим и там возьмём.
Бандит поразмыслил и согласился:
— Да, оттуда никуда не денется.
А мысленно добавил: если, конечно, Одноногий не соврал насчет того, как это Логово и вход в него устроены. Хотя в том, что не соврал покойный,

Боцман не сомневался, слишком уж сталкер был напуган. Не обладал он достаточной силой воли для того, чтобы играть с бандитами, обманывать их, — мог

лишь какое-то время терпеть пытки. Лишившись ноги, бывший Ходок сломался: запил, опустился… Шульга-старший подкармливал его, ну и в барах да на

стоянках подавали сталкеру-бомжу по старой памяти, вспоминая, каким хорошим парнем был он когда-то, и сочувствуя, ведь потерял не просто ногу, а,

можно сказать, некую основу своего существования, то есть лишился смысла жизни.
В общем, Боцман не сомневался: Одноногий-Ходок рассказал перед смертью всё как есть. Он и покойные Берёза с Котелком были в Логове и знали, что

там к чему, а остальные сталкеры лишь слышали, что у братьев есть некое место на Свалке, свой хитрый схрон. Ну вот теперь и бандиты про Логово

знают.
Обложить Шульгу-младшего будет нетрудно. Он, можно сказать, сам в ловушку идёт, главное — потом незаметно к нему подобраться.
Шаги стихли, и Боцман сел спиной к краю, накинув ремень автомата на плечо. Гадюка пополз назад, где поджидали остальные, а Филин сказал:
— Шрама, Лысого и Жердя через лаз пустим.

Гадюка пополз назад, где поджидали остальные, а Филин сказал:
— Шрама, Лысого и Жердя через лаз пустим. Сами Логово окружим. Шульге оттуда некуда деваться.
Боцман кивнул.

Глава 9

Забираясь под экскаватор, откуда, по словам Одноногого, можно было проникнуть в Логово, Жердь сказал следующим за ним Лысому со Шрамом:
— А чё вы смурные такие? Вы гляньте, вам старшой наш, наоборот, доверяет. Он что сказал? У терпилы, к которому мы идём, — артефакт, который для

Седого предназначен, шефа вашего. Ну вот к вам он и попадет в руки, мы ж первые идём.
Жердь повторял слова Боцмана, который примерно так объяснил, почему их посылают этим путём. Жердя — как опытного разведчика, а их двоих — чтобы

сразу взяли артефакт. Бандит вроде и понимал, что Гадюка поопытнее его будет, но не думал об этом, радуясь похвале и возможности пришить дважды

ранившего его Шульгу. Жердь не знал, что идёт с охранниками НИИЧАЗа, потому что главарю не жалко списать его в расход.
И потому, забравшись под кабину, он жизнерадостно огляделся, увидел кучу ржавых решеток на земле возле левой гусеницы — и сунулся к ним. С

лязгом раскидал.
Открылась тёмная дыра.
— За мной давай, — сказал Жердь молчаливым спутникам и, присев на краю дыры, спустил ноги.

* * *

Боцман, посовещавшись с Филином, раздавал указания:
— Красавчик, ты здесь лежишь с рюкзаками. Целишься в окно той штуки, Логова этого.
Когда молодой кивнул, уже заранее обиженно кривя лицо, будто ему досталось самое плохое задание, Боцман кулаком пихнул его в плечо.
— Чё ты моргаешь на меня? Энтузиазм в глазах сверкать должен! У тебя самая важная работа, понял? Ответственная. Если в окне кто пройдет…
— Стрелять! — выдохнул Красавчик.
— Не стрелять, дурень. Наблюдай дальше. А вот если из окна наружу полезут, вот тогда…
— Стрелять!
— Да, вот тогда стрелять.
Боцман понимал, что наружу вряд ли кто полезет — высоко же, — но кого-то на этой стороне оставить надо было, и Красавчик как раз годился.
— Далее, — продолжал он, окидывая взглядом бандитов, — я с той стороны ложусь. Филин вот оттуда заходит, Огонёк — ты вон там. Ясно?
— Ага, — кивнул тот, поглаживая сумку со своими бутылями.
— Не вздумай огонь разжигать раньше времени. Вернее, что я говорю, вообще не вздумай ничего разжигать! Просто целься туда. Когда позицию все

заняли — сходимся к центру.
— Ясно, ясно, — согласился Огонёк. — Э, постойте! А Гадюкин наш чего делать будет? Ты ж про него забыл.
— Не забыл, он…
— Гадюка поначалу со мной, а там решу, — ухнул Филин. — Всё, пошли.
Тихо лязгая оружием, они полезли вниз, оставив позади Красавчика.

* * *

В лазе, идущем от холма с экскаватором под лужу, был такой низкий свод, что двигаться приходилось на четвереньках.

На влажной мягкой земле

лежали куски фанеры и жести — это они со Стасом когда-то набросали, чтобы легче было ползти.
Главное — не провалиться в дыру, которая зияла там, где начиналась гофрированная труба. Дыра вела, казалось, в самую преисподнюю… Хотя на самом

деле, конечно, в какую-то полость под Свалкой. Тимур несколько раз предлагал, вооружившись веревкой подлиннее да покрепче, исследовать её, но Стас

дырой не интересовался, а одному было страшновато.
Он перебрался через яму и задрал голову. Далеко вверху было круглое пятно света. По трубе пришлось подниматься, осторожно хватаясь за

проволочные круги и стараясь не раскачивать её, чтоб снаружи никто не заметил. Там никого не было, когда Тимур вышел к долине, но люди могли

появиться, пока он пробирался через лаз.
Вскоре он оказался наверху. Ухватился за края отверстия в железном полу Логова и вылез наверх. Выпрямился, повернулся…
— Стас!
Он бросился к брату, лежащему на длинной лавке под стеной возле окна.
— Стас!
Схватил его за плечо — и отшатнулся.
Мир будто рухнул в бездонную пропасть. Загудело в ушах, комната со скудной мебелью качнулась. Сглотнув, Тимур ухватился за край стола, кое-как

склепанного из досок и листа железа. Мёртв! Он мёртв! Нет, это ошибка, просто спит…
— Стас, это я! Проснись! Ты разговаривал со мной через этот артефакт? Звал? Я уже здесь! — Он тряс брата, вытянувшегося на лавке лицом вверх,

босого, одетого в просторную светлую рубаху и штаны из мешковины, тряс его и понимал: тот не откроет глаза, не проснётся, не сядет на лавке и не

скажет: «А, вот и ты…».
Брат умер. Тимур наконец перестал трясти его.
— Стас…
Он не знал, что сказать, не знал, что думать. «Слизень», «ментал», записка, бандиты Филина… Образы хороводом кружились в голове, ни одной

связной мысли.
Тимур опоздал. Сам не знал к чему, но опоздал.
Солнце ярко светило в окна, было тепло и тихо. Он сел на краю лавки, ссутулившись, уставился в пол. А что, если бы не опоздал? Стас ждал его

здесь, ждал до последнего. Запаха пока нет… он умер совсем недавно, вчера, скорее всего, или даже этой ночью. Тимур опоздал совсем немного! Что

теперь?
Отчего умер Стас?
Вскочив, он расстегнул рубашку на груди мертвеца и увидел три пулевых отверстия в груди. Кто в него стрелял? Ответ был ясен — бандиты Филина.

Тимур сунул руку в карман, нащупал «слизень». Они охотились на Стаса из-за этого артефакта, брат переслал «слизень» ему вместе с запиской, и Филин,

как-то про это узнав, отправил следом Жердя с Огоньком.
Надо найти оружие. Тимур выпрямился. В Логове два помещения, эта комната и кладовка, в ней под полом есть тайник, где они хранили стволы и

боеприпасы.
Проходя мимо окна, Тимур окинул взглядом видную с этой точки долину и холм с экскаватором. Всё тихо, снаружи никого. Он зашагал к каморке.
Заскрипело над головой. Тимур прыгнул за стол, присел там, шаря у ремня.

* * *

Лежащий на экскаваторной кабине Красавчик напрягся.

Тимур прыгнул за стол, присел там, шаря у ремня.

* * *

Лежащий на экскаваторной кабине Красавчик напрягся. Он держал в обеих руках по револьверу — оружие специфическое, из которого ему не часто

доводилось стрелять, хотя бандит это очень любил. Стволы были нацелены на окно, и когда там возник силуэт, он едва не вдавил спусковые крючки.

Человек в окне оглядел долину и холм. Красавчик аж застонал от душевного напряга. Боцман ведь велел не стрелять, если там наружу не полезут! Да к

мутантам Боцмана — потом всегда можно сказать, что гаврик полез, никто ж не видит! Бандит положил один револьвер рядом с собой, под рукоять второго

подставил ладонь, крепко сжимая его другой рукой, — в одном фильме Красавчик видел, что так стрелял ковбой, и получалось очень красиво.
Нет, нельзя. Боцман не от себя это говорил — от имени Филина, а тот… Боялся Красавчик главаря. Филин такой человек, что обо всем догадается.

Нет, лучше погодить — и револьвер слегка опустился. Вот если гаврик опять появится, то это будет означать, что он точно наружу собирается вылезти,

потому что зачем ему дважды в одно окно пялиться? Вот тогда уж Красавчик весь барабан в него всадит! Или даже из двух стволов сразу, по-македонски?

Красавчик — мастер стрельбы, не промахнется!

* * *

Тимур зашарил у ремня, не находя кобуры. В крыше Логова был лючок — то есть просто неровно прорезанная дыра, накрытая железным листом.

Забравшись внутрь, Тимур сразу бросился к Стасу и потому не обратил внимания, что лист на крыше сдвинут. Они иногда выбирались туда, чтобы

осмотреться, для того дыру и сделали, но потом обязательно сдвигали лист на место, иначе внутрь попадала дождевая вода.
В дыру просунулись ноги в резиновых сапогах и ватных штанах, а потом на пол спрыгнул Старик.
Он не изменился: всё такой же лохматый, похожий на лешего, выбравшегося из своего логова между корнями старого дуба. Волосы на бугристой голове

всё так же напоминают густой мех, только сейчас над ними не жужжат осы. Огромная сутулая спина, толстая шея. Всё та же рубаха-толстовка, тёмная

щетина на лице, кустистые брови.
— Так, молодой, обложили нас. Ты их за собой привел.
Тимур выбрался из-за стола.
— Меня никто не пас. В Зоне я бы засёк, точно. В долине никого нет.
Старик, поправив ремешок берданки на плече, шагнул в сторону кладовки.
— А ты глаза пошире раскрой. Я те говорю: обложили.
— Кто? — Тимур опять высунулся в окно. Щёлкнул выстрел, и пуля ударила в железо высоко над окном.
— Берегись! — крикнул Старик, приседая под стеной. Тимур, пригнувшись, бросился через комнату.
— Откуда ты взялся? — спросил он на ходу. — Ты со Стасом был?
Подобравшись к другому окну, прижался спиной к стене и очень осторожно выглянул. Впереди был холм без экскаватора, за ним — большой лабиринт из

сваленных как попало грузовых контейнеров.
— Был, был, — откликнулся Старик. — У тебя какое оружие?
— Вообще ничего нет.
— Ничего? — Старик, задрав подбородок, громко пошкрябал его ногтями.

— Так, а где у вас стволы заныканы были? Доставай!
Они на четвереньках залезли в кладовку и откинули доски, прикрывающие дыру, которая вела в узкую полость между полом и днищем железного короба.
— Что происходит, ты мне объяснишь? — спросил Тимур, шаря в паутине.
— Позже, молодой. Сейчас валить надо отсюдова. Как?
Нащупав ребристую поверхность, он вытащил покрытую пылью и паутиной гранату.
— Это всё, больше там ничего…
— Сойдет! — Старик забрал у него гранату, сунул Тимуру в руки «беретту» и сдёрнул с одной из досок моток ржавой проволоки. — Прикрой меня, план

есть. Держи пистоль!
— Какой ещё план?
Старый сталкер не ответил — он поспешил к тому окну, за которым был холм без экскаватора и лабиринт контейнеров.
Снаружи застучал автомат.
— Прикрывай!
Старик присел под окном, разматывая проволоку, и Тимур, снова заняв позицию сбоку от проёма, трижды выстрелил.

* * *

Боцман, лежащий на берегу лужи за большой кочкой, из которой, как толстая антенна, торчал оплавленный на конце кусок рельсы, распластался,

прижавшись лбом к влажной земле. Две пули ударили в кочку, третья с пронзительным дзеньком срикошетила от рельсы, и бандит замер, не имея

возможности стрелять.

* * *

Когда очередь смолкла, Старик высунулся почти по пояс, нагнулся и стал что-то делать снаружи.
— Ты что придумал? — спросил Тимур, подняв руку с пистолетом над его спиной. Он видел, где прятался автоматчик, и был готов выстрелить в любой

миг, как только тот снова попытается открыть огонь.
Старик, задом оттолкнув его, сунулся обратно, за ним из окна потянулась проволока, которую он осторожно разматывал.
— Что ты творишь?! — заорал Тимур, сообразив наконец, что задумал сталкер.
— У тебя другие идеи есть, молодой?
Опустив пистолет, Тимур попытался забрать проволоку, но Старик пихнул его твёрдым, как камень, плечом.
— Не дёргайся! Иначе сдохнем тут, говорю тебе!
— В трубу можно!
— Там ждут наверняка.

* * *

Филин прятался на противоположной от Боцмана стороне. Присев за полной воды железной бочкой, он сказал Гадюке:
— Заберись по штанге и по ногам ему стреляй. Хотя их двое там, что ли? В общем, разберись. Но чтоб Шульга живой был.
Бочка стояла метрах в десяти от лужи. Гадюка быстро пополз к ней.

* * *

— Какая разница — ждут, не ждут, если ты нас угробишь!
— Всё путем будет, молодой, слушайся старших! Готовьсь! — Старик, отвернувшись от окна, поднял выше проволоку, но дёрнуть не успел — крикнул: —

Сзади!
Из круглой дыры высунулся Жердь с пистолетом.

Развернувшись, Тимур прыгнул и каблуком врезал бандиту по голове, будто вбил деревянный клинышек в щель между досками.
Жердь выстрелил — пуля ушла в окно — и с криком полетел вниз, причем, судя по звукам, кого-то сбил по дороге.
Когда Тимур бросился назад к Старику, чтобы не позволить ему взорвать гранату, тот дёрнул проволоку — и граната взорвалась.

* * *

Боцман, встав на колени, нацелил автомат на пустое окно. Со стороны, где лежал Филин, быстро полз Гадюка. Достигнув лужи, даже не остановился,

не изменил манеру передвижения — вполз в мерзкую воду и то ли поплыл, то ли побрёл по дну. Исчез. Появился снова уже возле штанги и стал ловко, с

невероятной быстротой взбираться по ней.
Взгляд Боцмана метнулся выше, к месту, где вскоре должен был оказаться Гадюка. Там что-то было, какое-то утолщение… Вроде что-то прикручено к

штанге под окном. Бандит сощурился. А ведь выше именно то окно, из которого недавно высовывался какой-то мужик. Не Шульга, другой. А Шульга его

прикрывал.
Вдруг Боцман понял, что это там прикручено. Вскочил и заорал:
— Гадюка, осторожно!!!
Граната взорвалась.

* * *

Красавчика переполняли эмоции. Он всегда нервничал, когда рядом стреляли: страстно желал находиться в гуще событий и косить врагов пачками — и

при этом отчаянно трусил.
Чтобы показать Филину — а тот, как думал молодой бандит, наверняка наблюдает сейчас за ним, за его действиями в бою, — что он не хуже брата,

которому завидует лютой завистью, Красавчик вскочил на колени, вскинул револьверы и открыл огонь по Логову.

* * *

Комната накренилась. Тимур схватился за Старика, тот вцепился в край окна. В стену застучали пули, несколько пролетели сквозь проём. Судя по

звукам, стреляли не из автомата, но и не из обычного пистолета. Револьверы у них там, что ли? Ну да, это же Красавчик палит! Это он револьверы, как

какой-то придурочный ковбой, вечно с собой таскает.
Логово накренилось ещё сильнее. С натужным скрипом оставшиеся целыми штанги медленно падали, нижние концы их вырывались из дна лужи, ломая

крепеж.
Железный короб наклонно поехал вниз.

* * *

Взрыв сбросил Гадюку, и он спиной рухнул в лужу. Сверху на него валилось Логово. Боцман вскочил и бросился вперёд, подняв автомат, готовясь

открыть огонь, если кто-то мелькнет в окне, и видя, как с двух сторон к луже бегут Филин и Огонёк.
Почти одновременно штанги переломились, как спички, и парой секунд спустя короб рухнул в воду прямо на то место, куда свалился Гадюка. Боцман

хрипло закричал:
— Ну, суки!
Дав короткую очередь, он оказался возле лужи одновременно с Филином, но из-за короба они не видели друг друга. Выглядывая Гадюку и Шульгу,

Боцман побежал вокруг лужи по часовой стрелке. А Филин — против.
В результате они рванулись навстречу друг другу, о чём догадались очень быстро, натолкнувшись на переминающегося с ноги на ногу Огонька. С

экскаватора за их перемещениями нервно наблюдал Красавчик, который решил, что вся операция сорвалась из-за него и что теперь Филин отвинтит ему

голову.

С

экскаватора за их перемещениями нервно наблюдал Красавчик, который решил, что вся операция сорвалась из-за него и что теперь Филин отвинтит ему

голову.
Все бандиты оказались с одной стороны от Логова. Сталкеры же, когда оно упало, откатились к другой стене.
Они вскочили. Старик кряхтел и растирал колено. Выставив перед собой пистолет, Тимур первый высунулся в окно. До края лужи было всего ничего.

Тело Стаса слетело с лавки и лежало в воде, которая быстро просачивалась внутрь. Тимур шагнул к нему, но Старик толкнул его обратно:
— Лезь, потом мне поможешь.
— Но там Стас, его похоронить…
— Это не Стас, молодой!
— Что?!
— Не братан твой — только его тело! Логово ему гробом будет! Вся Зона — надгробием! А брата ты ещё спасти можешь… Лезь, сказал!
Снаружи донёсся зычный крик Боцмана, который звал Красавчика. По приказу Филина они с Огоньком стали осторожно обходить лужу с двух сторон,

опасаясь выстрелов из окон.
Ещё раз посмотрев на Стаса, Тимур пролез в окно, спрыгнул в воду, потянул за собой Старика.
Тяжело кряхтя, тот вывалился наружу. Они побежали прочь; Тимур отвел назад руку с «береттой», то и дело оглядываясь на ходу.

* * *

Короб упал не на то место, куда вела труба, а немного в стороне. При падении резина порвалась, густой зелёный поток устремился в яму, и уровень

воды стал понижаться.
Обнажились торчащие из земли железяки, кости, ржавое оружие, большой череп псевдогиганта, какая-то трудноописуемая, залепленная тиной рухлядь.
А потом посреди всего этого с криком выпрямился Жердь.
Боцман, Филин и Огонёк с трёх сторон от лужи уставились на него. Лицо Жердя было чёрно-коричневым, на нем сверкали белки глаз. Он присел,

пошарил в грязюке рукой и снова выпрямился, подняв на ноги ещё одного человека.
Лысый, подумал Боцман. Нет, Шрам… Нет, всё же Лысый.
Охранник оттолкнул Жердя, шатаясь, повернулся, с чавканьем выдрав ногу из жирного ила. Рядом возник коричневый горб, увеличился, с громкими

хлопками лопнули несколько грязевых пузырей… Появился второй работник НИИЧАЗа.
Жердь обернулся на них, покачал головой и сплюнул. По очереди зажав ноздри, сморкнулся чёрными соплями и направился к главарю.
— А Гадюка где? — спросил он.
Тут из-за Логова показался Гадюка. Не такой грязный, как Жердь: он вынырнул до того, как вода убежала вниз.
Разведчик поднял правую руку и показал Филину с Боцманом два пальца.
— Так их двое таки?! — крикнул Боцман. — А кто ещё? Гадюка пожал плечами и ткнул за спину, в северном направлении.
— Где Красавчик? — Филин осмотрелся.
От холма к ним спешил навьюченный поклажей бандит.
— Брось один рюкзак! — крикнул ему Боцман, покосившись на Лысого со Шрамом, которые достали фляги и пытались смыть грязь с лиц. — Вон тот,

пятнистый, да! Так, теперь все за Шульгой!

* * *

Тимур схватил Старика за шиворот и попытался развернуть к себе, но это было всё равно что дёргать вросший в землю большой пень.

— Что происходит? — крикнул он.
— Что-что… — проворчал сталкер на ходу. — Филин за нами охотится, тикаем от него, что неясно?
— Ты сказал, что Стас жив! Но я видел его мёртвым! Объясни!
— Я тебе артефакт для чего послал?
— Это ты?!
— А кто, кровосос с Агропрома? И записку накалякал. Чуть мозги не лопнули, пока её сочинял, еле буковки нужные припомнил… Сутки у тебя

остались, немного больше, а после брат твой помре.
— Но он мёртв! Его тело осталось там…
— Стас в артефакте.
Старик сказал то, о чём Тимур уже догадывался, но ему нужно было, чтобы это прозвучало, нужно было убедиться, что невероятная догадка — не его

собственная выдумка.
— Как такое может быть? Да стой ты, наконец!
Не выдержав, он сделал Старику подсечку, и тот упал. Мусорные холмы закрыли от них долину, сталкеры миновали большой пустырь, где лежали остовы

легковушек без колес, стекол и дверей. Старик повалился на землю, выругался, скрипя суставами, встал на колени. Тимур протянул ему руку, помогая

подняться, сталкер схватился за неё, выпрямился и, не отпуская, врезал кулаком Тимуру в челюсть. Из разбитых губ брызнула кровь, Тимур прикусил

язык. Кулак у Старика был как булыжник — он покачнулся и упал бы, если бы его не держали. Старик взял его за плечи, тряханул и сказал без злобы,

впервые взглянув прямо в глаза:
— Не паникуй, молодой. Ты соображение всякое терять начинаешь, а сейчас не то время. Всё объясню, но позже, тикать надо, слышишь? Они за нами

бегут.
В стороне, где осталось Логово, что-то осыпалось, застучали камешки по железу.
— Ходу отседова, молодой. Нам ещё два «слизня» раздобыть надо, чтобы Стаса спасти. Сейчас — к Курильщику идём. Передышка будет — тогда всё

скажу. За мной!
Он побежал, сипло покряхтывая и хлопая ладонью по пояснице. Тимур, слизывая кровь с губ, поспешил за ним.
— К Курильщику?
— Ага, к нему, — ответил Старик, не глядя. — Щас контейнеры будут, потом Жгучее озеро, канал, а за ним…
— Какое ещё Жгучее озеро? Нет на Свалке никаких озер.
— Ты сколько здесь не был? Теперь — есть. Заткнись, береги дыхалку.
Тимур не собирался молчать и снова открыл рот, чтобы задать вопрос, но натолкнулся на широкую сутулую спину и заткнулся.
Старик отвел за спину руку, сграбастал его за грудки и потянул вниз. Присел, потом лёг за сложенными пирамидкой шинами.
Тимур тоже лёг и выглянул с другой стороны. Вдруг к нему пришло понимание, почему он на самом деле не любит Старика и не доверяет ему — потому

что в присутствии этого человека кажется самому себе младше, наивнее, неопытнее… Возле Старика он будто опять становился подростком, ещё толком не

освоившимся во взрослой жизни, и это не нравилось Тимуру.
— Нельзя останавливаться, сам же сказал: догоняют.
Он высунулся дальше.
С этой стороны пустырь сужался, острым клином вдаваясь в лабиринт контейнеров, который раскинулся впереди.

— Нельзя останавливаться, сам же сказал: догоняют.
Он высунулся дальше.
С этой стороны пустырь сужался, острым клином вдаваясь в лабиринт контейнеров, который раскинулся впереди.
— Плохо, — сказал Старик, и впервые в его голосе послышалась растерянность. — Снорки.

Глава 10

— Где рация? — Лысый шагнул к Филину так резко, что идущие рядом с главарем Боцман и Огонёк схватились за оружие. — Где она?!
Гадюка, как всегда, шёл впереди, Красавчик плелся сзади. На него и обратились взгляды остановившихся бандитов.
— А я чё?! — с вызовом проныл Красавчик. — Вы ж сами сказали бросить его!
— Кто тебе сказал? — Сжав кулаки, Лысый шагнул к нему.
— Да Боцман сказал! Слишком много поклажи, мол, брось тот пятнистый…
Охранники НИИЧАЗа повернулись к бандиту. После приключений в долине оба не казались манекенами с витрины оружейного магазина — теперь они

выглядели как манекены, которых хорошенько обваляли в грязи.
Боцман сказал:
— Радиостанция ваша тормозила только. Идём дальше, а то Шульга свалит. — Он повернулся, но Лысый схватил его за плечо, и тогда Боцман, сбросив

его руку, ударил охранника в грудь.
Вернее, хотел ударить, да не вышло: тот быстро шагнул вбок, схватил его за локоть, за предплечье… Долбаное джиу-джитсу! Или, может, кунгу-фу

какое-нибудь, бандит в этих делах не разбирался. Свистнул воздух в ушах, и он обнаружил, что лежит на земле, впечатавшись в неё щекой, правая рука

вывернута за спину, больно выгнутую кисть крепко держат и что-то давит между лопаток… Ну да, подошва давит, что ж ещё.
Боцман зарычал. Несколько стволов уставились на охранников; Шрам и Лысый достали пистолеты, первый водил своим из стороны в сторону, от Огонька

к вернувшемуся Гадюке и обратно, второй целился в Филина. Тот был единственный, кто не схватился за оружие, — даже Красавчик, поначалу застывший на

месте и лишь удивленно лупающий глазами, вдруг ойкнул, сбросил рюкзак и залихватски выхватил свои револьверы.
— Дебилы! — рявкнул снизу Боцман. — Нам Шульгу догонять надо, а не…
— Нужна станция, — перебил Лысый. — Мы обязаны выходить на связь с шефом.
— Нет времени, — отрезал Филин.
— Он ждёт нашего доклада!
Главарь пожал плечами:
— Вы двое можете идти назад, мы — за Шульгой.
— Мы не знаем Зону!
— Ваши проблемы. Отпусти его.
— Отпустить?! — Лысому наконец изменила выдержка. Присев, он приставил к затылку Боцмана ствол. — Я его пристрелю сейчас! Отправь двух человек

вместе с ним, — охранник показал подбородком на Шрама, — назад за станцией. Мы отошли недалеко, они нас догонят.
Все посмотрели на Филина. Он кивнул Огоньку с Жердем, те шагнули к нему, главарь что-то негромко им сказал и снова повернулся к Лысому.

Он кивнул Огоньку с Жердем, те шагнули к нему, главарь что-то негромко им сказал и снова повернулся к Лысому.
— Ладно, эти двое пойдут. Но учти, в долине уже кто угодно мог появиться. Если наткнутся на банду…
— Так пусть идут быстрее! Гнедиш, будь осторожен.
Шрам кивнул.
— Ну, давай, потопали! — Жердь заторопился назад, и когда вся троица исчезла за ближайшим мусорным холмом, Лысый отпустил руку Боцмана.
— Филин, если с нами что-то случится, тебе это не сойдет с рук, — произнёс Лысый.
Главарь молча отвернулся, и тут вскочивший Боцман с ревом вмазал Лысому.
И снова не попал — чёртов каратист поднырнул под рукой, костяшками пальцев зарядил бандиту по почкам и отскочил, приняв боевую стойку. Боцман,

сморщившись, схватился за бок.
— Оставь, — бросил Филин. — Пошли.
— Тупой! — сказал Боцман охраннику, направляясь за главарем. — Оба тупые! Мы бы уже догнали его, а теперь снова отстали из-за вас!
Лысый молчал. А Боцман, поравнявшись с Филином, сказал:
— Надо бы в обход кого-то послать.
— В обход? — переспросил главарь.
— Мы сейчас через центр Свалки движемся. Видишь, мусор сплошной? Бегом тут никак не получается ни у нас, ни у Шульги… Гадюка, а мы правильно

идём?
Шагающий впереди разведчик оглянулся и двумя пальцами ткнул перед собой, показывая, что уверен: беглецы там, а не свернули куда-то.
— Ну вот, значит, они тоже по железякам этим шкандыбают, — продолжал Боцман. — А правее там дорога есть земляная, по ней быстрее можно. Если по

той дороге послать кого-то в обход, они смогут к каналу выйти и там засаду устроить. С двух сторон Шульгу зажмем, как в тиски.
Филин поразмыслил и сказал:
— Вернутся Огонёк с Жердем, их вперёд пошлем. И этого, — он ткнул пальцем назад, указывая на Лысого, — с ними.
— Только Огонёк с Жердем? — Боцман покосился на главаря. Лицо того было непроницаемо.

* * *

Присев за шинами на корточки, Тимур переспросил:
— Как отвлечь?
Снорки скакали, как полоумные обезьяны. Некоторые прыгали по крышам контейнеров, другие бегали по земле между ними, а на самом большом

контейнере, стоящем вертикально, восседал крупный мутант в огромном чёрном противогазе. И уходить с этого места они, похоже, не собирались.
— Справа «трамплин». — Старик показал.
— Вижу, и что?
— Как над ним воздух дрожит, тоже видишь?
Тимур присмотрелся.
— Ага, это «каскадный трамплин». — Он кинул взгляд через плечо. — Старик, чухайся быстрее, что ты мямлишь? Они ж вот-вот здесь будут.
— Не суетись, молодой, — ответил сталкер, снимая берданку с плеча, и Тимур снова ощутил себя зелёным новичком рядом со старшим напарником. —

Снорки любопытные, сразу сбегутся смотреть, что там такое.

—

Снорки любопытные, сразу сбегутся смотреть, что там такое. А вот канава. По ней и ползи.
— Мне ползти?
— Ну не мне же с ревматизмом моим. Да я и не втиснусь в неё, узкая.
Тимур оглядел его широкую горбатую спину и решил, что таки да, не втиснется.
— Давай, молодой, ствол в зубы и вперёд. Нет, щас, погоди…
Старик оглядел землю вокруг, поднял гнутый электрод с куском цемента на конце и протянул Тимуру:
— Вплотную к «трамплину» не подходи. Брось метров за пять-семь и сразу назад, только тихо. Сюда не возвращайся. Видишь канистру возле оврага?

За ней сверни, я пойду вперёд, там встретимся.
— Ладно, понял, — проворчал Тимур, недовольный, что им командуют.
Он засунул «беретту» за пояс, на четвереньках обогнул шины, улёгся и пополз. Добравшись до неглубокой извилистой канавы, полной мусора и

бурьяна, забрался в неё и последовал дальше, цепляясь одеждой за железяки и царапая ладони.

* * *

В долине было по-прежнему тихо и никто не появился. Вода из лужи утекла окончательно, обнажившееся дно напоминало пейзаж планеты, которую

постигла экологическая катастрофа. Обойдя углубление, бандиты и Шрам увидели пятнистый бугор у подножия холма с экскаватором. Жердь, подмигнув

Огоньку, сказал:
— Это ваша радиостанция, служивый?
— Вы же видите, что это она, — произнёс Шрам.
— Ну так хватай да идём назад быстрее.
Шрам заспешил к рюкзаку, Жердь и Огонёк — за ним. Первый бандит сунул руку под куртку, второй начал копаться в сумке. Жердь, увидев это,

забеспокоился и ускорил шаг, прошептав:
— Не вздумай!
Шрам, не оборачиваясь, произнёс:
— Мы пропустили время доклада, шеф ждёт. Надо выйти на связь немедленно.
— Тю! Ты совсем дурак, служивый? — удивился Жердь, нагоняя его. — Наша главная задача заломать Шульгу и артефакт у него отобрать. А ты пока

связываться будешь, Шульга уйти может. И толку? Будешь докладывать начальству, что цель сбежала, пока ты докладывал про это начальству? Где логика,

где разум?
Шрам, пожав плечами, наклонился к рюкзаку, и тогда Жердь с криком: «Огонёк, давай!», накинул ему на шею веревку, которую достал из-под куртки.
Второй бандит, прыгнув вперёд, развернулся и вмазал охраннику кулаком в брюхо. Шрама согнуло пополам, Жердь навалился на него, затягивая

веревку, а Огонёк отскочил в сторону, лихорадочно копаясь в сумке.
Шрам дёрнулся, локтем врезал Жердю по ребрам, потом откинул голову и затылком разбил бандиту нос.
— Помогай! — засипел тот, продолжая душить.
Но Огонёк не спешил помогать, а рука сидящего на корточках Шрама уже скользнула под клапан на боковом кармане рюкзака, уже потянула оттуда

что-то…
Клацнула зажигалка, вспыхнул огонь. Жердь с воплем отскочил, бросив веревку, и объятая сине-зелёным пламенем бутылка разорвалась у ног

охранника.
Вспышка полыхнула на всю долину.

Жердь покатился по земле, загоревшийся Шрам с криком вскочил и тут же упал. Пламя было каким-то уж очень

жарким, и очень уж быстро оно сожрало мокрую, пропитанную жидкой грязью одежду, которая вообще-то и гореть не должна была.
Шрам, превратившийся в тёмный силуэт, едва различимый в сине-зелёных гудящих протуберанцах, несколько раз дёрнулся и затих. Огонь, то и дело

взрывающийся снопами искр, пылал ещё несколько секунд, потом опал и почти сразу исчез. Всё, что осталось от человека и рюкзака, лежало посреди

растекшейся по земле маслянистой лужи, по которой ещё пробегали язычки огня.
Жердь встал. Вспышка оставила на его груди тёмное пятно, ресницы и брови бандита обгорели, но в целом он не пострадал.
— От маньяк! — Он показал довольному Огоньку кулак. — Дорвался, псих больной? Зачем его поджигать было, задушили бы — и все дела!
— А чего б и не поджечь? — возразил Огонёк. Он выглядел счастливым. — Ладно, назад пошли.

* * *

Снорки скакали по контейнерам, ухали, искались под мышками, качали хоботами противогазов. Тимур полз мимо стоящей прямо над оврагом цистерны,

когда вверху раздался стук. Он замер, скосив глаза, — на цистерне сидел вожак снорков, перемахнувший сюда с контейнера. Ну и здоровяк! Плечи

широкие, руки длинные, башка огромная, да к тому же весь покрыт какими-то влажными пятнами. Мутант присел на корточки, широко расставив колени и

упираясь в цистерну кулаками. Голова медленно поворачивалась, качался хобот, в тусклых круглых стеклах отражался пейзаж Свалки. Тимур лежал

неподвижно, лишь рука, сжимающая «беретту», постепенно распрямлялась, вытаскивая оружие из-за ремня. Хотя такой пистолет против снорка — как

пневматическое ружье из тира против слона. В него пару пуль надо всадить, чтобы он только внимание на тебя обратил. Одна надежда: Старик из-за шин

тоже в тварь целится из берданки своей.
Вожак посмотрел в сторону Тимура. Сейчас заметит… От контейнеров донеслось уханье, и вожак резко обернулся. Тимур не видел, но по звуку понял:

неподалеку сцепились два снорка. Он рискнул приподнять голову. Канава в этом месте была совсем неглубокой, так что удалось разглядеть, как одна

тварь, у которой хобот на противогазе был оторван, в прыжке ударила другую ногами в грудь. Мутант упал с контейнера, и бесхоботный прыгнул за ним.
Вожак угрожающе ухнул и поскакал назад. Переведя дух, Тимур пополз дальше, то и дело выглядывая. Драчуны снова возникли на крыше контейнера,

вожак прыгнул к ним, схватил бесхоботного и швырнул о железную стенку. Тот свалился на землю, поднялся, мотая головой, и попрыгал прочь. Соперник

помчался за ним, оба пропали между контейнерами.
В конце канавы Тимур остановился. В тени под грудой мусора слабо пульсировал пузырь мутного газа. Вокруг на земле валялись ржавые гайки, рваные

куски жести, арматура, электроды, палки, ветки, доски, листья. Он оглянулся на пирамиду из шин, и приподнявшийся Старик кивнул ему.
Примерившись, Тимур швырнул в аномалию электрод с куском цемента на конце. Раздался стук, потом шипение.

* * *

Боцман не смог сдержать ухмылки: впервые лицо Лысого выражало нормальное человеческое чувство, и это был страх.
Он попятился, почти затравленно оглядев шестерых бандитов, повторил:
— Как погиб?
— Говорю тебе, «жарка» сработала, прям возле рюкзака притаилась, гадина.

— Жердь был сама искренность.
— Не было там никакой «жарки»!
— Ну так появилась, браток. Это ж аномалии, они то там, то здесь выскакивают.
— И Гнедиш в неё попал?
— Да не попал даже, а просто близко слишком подошёл. Я к нему, понимаешь, прыгнул, назад дёрнуть хотел, но не успел, она как полыхнет! — Жердь

подался к Лысому, и тот снова попятился, не убирая руки с пистолета в кобуре. — Ты гляди, гляди, вишь, у меня волоса опалены? Это от той же вспышки,

только я дальше стоял… Ну, скажи, Огонёк?
— А то! — кивнул тот.
Лысый переводил взгляд с одного на другого.
— А почему тебя так зовут? — вдруг спросил он. — Почему Огонёк?
— А он у нас всё с огоньком делает! — хохотнул Жердь.
Филину надоели разборки, но он не стал ничего говорить — просто развернулся и зашагал дальше. Сидящий на корточках Гадюка вскочил и заспешил

впереди всех, за главарем направились Красавчик, Огонёк, Жердь и Боцман. Он одного не понимал: почему Филин не скомандует пристрелить Лысого? Но

потом вспомнил про засаду возле канала, которую сам же насоветовал устроить. Вот для чего командир охранника институтского решил использовать. А

жаль, хотелось прямо сейчас всадить ему пулю в рожу. Боцман потёр запястье — до сих пор ноет!
— Ну, чё торчишь там? — крикнул он, оглянувшись. — За нами топай, а то как дружок твой в аномалию попадешь.
И зашагал за остальными, прислушиваясь на ходу. За мусорным холмом ухали снорки.

* * *

Пузырь газа мутнел, съеживался, подтягивая к себе мусор, и вспучивался, выстреливая им во все стороны. Куски железа лязгали о стенку

контейнера, со стуком падали на землю, втыкались в склон мусорной кучи.
Вожак снорков повернулся к оврагу. Остальные мутанты прекратили беспорядочно скакать по контейнерам. Один, за ним другой направились к

источнику шума, но оглянулись на вожака и замерли, тихо ухая.
Тимур полз как мог быстро, слыша шипение аномалии, грюк, лязг и шелест позади. Выплюнутая «трамплином» гайка стукнула по темечку, он охнул,

зажал рот и замер. Ругаясь про себя, пополз быстрее. Он не видел, что вожак уже скачет к «трамплину» и за ним устремились остальные мутанты, но по

звукам понял: стая перемещается.
Приподняв голову, Тимур обнаружил, что достиг стоящей возле канавы цистерны. И ещё увидел, что Старика за шинами больше нет.
Далеко позади аномалия, пульсируя тусклым светом, раз за разом всасывала в себя мусор и расшвыривала его вокруг. Вожак сел на краю ближайшего

контейнера, уставившись вниз. Остальные снорки сновали вокруг «трамплина», взволнованно ухая и толкаясь. Один вспрыгнул на кучу мусора, но вершина

под его ногами поехала, и он заскользил вниз. Тут как раз «трамплин» дал очередной залп — получив приличный заряд мусора в башку, грудь и брюхо,

снорк с визгом рванулся вбок по склону. Остальные радостно заухали, громче всех смеялся маленький снорк в дырявом противогазе. Вожак на контейнере

вдруг резко выбросил в сторону руку и поймал выпущенную «трамплином» гайку.

Остальные радостно заухали, громче всех смеялся маленький снорк в дырявом противогазе. Вожак на контейнере

вдруг резко выбросил в сторону руку и поймал выпущенную «трамплином» гайку. Покрутил её, морща лоб вместе с обтягивающей его грубой зелёной резиной,

и швырнул в маленького снорка. С глухим стуком гайка отлетела от темени, мутант упал как подкошенный. Приподнялся, тряся головой. Остальные заухали

ещё громче и стали кружить вокруг, тыча в него пальцами и подхваченными с земли палками.
Тимур выполз из оврага, на четвереньках обогнув цистерну, поспешил наперерез Старику, который полз к контейнерам со стороны шин. Путь пока был

свободен: все снорки возбужденно скакали вокруг аномалии, ухая, как полоумные совы. Сталкеры одновременно доползли до широкого просвета между

уходящими вдаль рядами контейнеров и вскочили.
Старик прошептал:
— Ни звука! У нас пять минут где-то!
Они побежали.

* * *

Выскочив на край пустыря, Боцман сказал:
— Стойте все! И тихо!
Бандиты остановились. Гадюка, успевший пересечь треть расстояния, отделяющего отряд от лабиринта контейнеров, присел на корточки.
Впереди, немного правее, скакали снорки. Мимо них можно было пройти, если взять влево, но там отряд уперся бы в сплошной ряд контейнеров,

стоящих к тому же в два яруса. Чтобы углубиться в лабиринт с этой стороны, надо подойти к нему прямо по центру, где зияет широкий проход. Туда

попасть можно, понял Боцман. Но придётся лечь и ползти — медленно, осторожно, тихо, чтобы не привлечь снорков.
Он повернулся к Филину:
— Надо решать.
— Хорошо, командуй, — сказал главарь.
— Эй, ты! — окликнул Боцман охранника. — Как тебя?
— Меня зовут Владлен, — ровным голосом произнёс тот.
— Да, Владлен… Слушай сюда: мы Шульгу теперь окружить можем. Пойдёшь в засаду?
Лысый колебался. Чувствовал, должно быть, подвох. Чтобы подтолкнуть его, Боцман с деланным безразличием пожал плечами.
— Ну, как хочешь. Огонёк, Жердь и… — он оглянулся на Красавчика, — так, и ты тоже. Идите в обход, заляжете у канала, за рощей. Огонёк, ты эти

места знаешь, ты командуешь. Я думаю, Шульга к вам быстрее выйдет, чем мы его догоним. Значит, валите пацана, «слизень» берёте и нас не ждёте, сразу

в схрон вертаетесь…
— Почему сразу в схрон? — перебил Лысый. — Пусть ждут.
Боцман покачал головой:
— Опасно там торчать, каждая лишняя минута смертельной может быть.
— Почему? — спросил Лысый.
Боцман замялся, не зная, что соврать, и тут в разговор вступил Жердь, у которого с этим проблем никогда не было.
— Да потому что в канале знаешь какие мутантищи живут? — Он развел длинные руки и, подавшись к охраннику, выдохнул ему в лицо: — Во! Такие

страшные, скажи, Огонёк? С зубами, с щупальцами, людёв под воду утаскивают и жрут там, как сволочи. Нигде больше в Зоне таких не…
Он замолчал, когда Лысый резко поднял руку и сказал:
— При чём тут мутанты в канале?
Жердь поморгал, закрыл рот, открыл и снова заголосил с напором:
— Так они ж на берег вылезают, тю! Ты совсем в Зоне не шаришь, служивый! Мутанты из канала по всей округе знамениты! Их так все и называют —

канальи.

Нигде больше в Зоне таких не…
Он замолчал, когда Лысый резко поднял руку и сказал:
— При чём тут мутанты в канале?
Жердь поморгал, закрыл рот, открыл и снова заголосил с напором:
— Так они ж на берег вылезают, тю! Ты совсем в Зоне не шаришь, служивый! Мутанты из канала по всей округе знамениты! Их так все и называют —

канальи. Они из воды выскакивают и как давай гоняться за тем, кто на берегу. Хватают и в воду утаскивают, и там жрут, гадины!
— Зачем же в таком месте устраивать засаду?
— А как ещё сейчас пацана догнать? Ведь из-за вас же и отстали… Одна возможность теперь осталась! Ну, всё, мы пошли, покедава.
Обхватив Огонька за плечи, Жердь потащил его влево, в обход лабиринта контейнеров, где тянулась земляная дорога. Красавчик, поправив лямки

рюкзака, заспешил следом. Лысый взглянул на Филина, на Боцмана, вслед уходящим бандитам — и пошёл за ними.
— Огонёк старший! — сказал Боцман и тихо добавил, обращаясь к Филину: — Ползём?

* * *

— Сколько у тебя к берданке патронов? — спросил Тимур. — И к пистолету ещё есть?
— Один магазин только, который в рукояти, — ответил Старик. — А к ружьишку моему ещё почти полная жестянка.
— Полная жестянка — это штук двадцать, вряд ли больше.
— Вот я и говорю: много патронов.
Тимур покачал головой. Они торопливо шагали между двумя рядами контейнеров. Солнце светило вовсю, от нагретого металла шло тепло. Впереди

проход поворачивал, что дальше — не видно. Надо было умерить шаг, по Зоне ведь не бегают, здесь крадутся, а то и ползком… Но позади были снорки, а

ещё дальше — бандиты Филина, и приходилось бежать, наплевав на бунтующие инстинкты, которые буквально кричали: притормози, двигайся медленно и

бесшумно!
— Дальше что делать будем? — спросил Тимур. — Если уйдём сейчас от них?
— Да не уйдём же, — ответил Старик. — Придётся бой принимать. Догонят, мы же первые, им за нами легче…
Это было правдой: в Зоне всегда быстрее двигается тот, кто идёт последним. Ну вот хотя бы те же снорки… Сталкерам пришлось тратить время, чтобы

отвлечь их, а бандиты сейчас смогут без остановок проползти следом, пока мутанты сгрудились вокруг «трамплина». Или не успеют? Было бы хорошо, если

бы не успели…
Старик остановился у поворота, Тимур тоже.
— Ух ты! — сказал он.

* * *

Снорки собрались вокруг аномалии, некоторые скакали по контейнерам, другие замерли, разглядывая стреляющий мусором «трамплин». Маленький снорк

опять показал себя: пробежал мимо слишком близко, и выпущенный аномалией болт врезал ему по ребрам. Мутант упал, вскочил и метнулся за ближайшее

прикрытие, вслед ему полетела очередная порция мусора. Снорки загоготали. Вожак сидел на том же месте. В тусклых стеклах противогаза отражались

пульсирующая блеклым светом аномалия и пустырь, по которому очень медленно пробирались три человека.

«Трамплин» уже не так сильно разбрасывал мусор, да и шипел потише — он успокаивался.

* * *

За поворотом «ржавые волосы» образовали густой полог, протянувшийся между двумя контейнерами в метре над землей.
— Раньше не было здесь такого! — Старик подошёл ближе, пригнулся, заглядывая под полог.
— Придётся под ним. — Тимур тоже заглянул. — Там бандиты, да ещё и «трамплин» сейчас утихнет… Давай быстрее.
Они улеглись на прогретую солнцем землю и поползли. Стало темнее и прохладнее, жгучие «волосы» шелестели над головой, и это было страшно.

Сердце заколотилось чаще, в горле застрял комок, который никак не удавалось сглотнуть, Тимур прижимался к земле, иногда бросая косые взгляды на

Старика — тот не мог распластаться так же, как молодой спутник, горбатая спина почти касалась полога. А если коснётся?
Он остановился, увидев человеческий скелет слева, под стеной контейнера. В ребрах его лежал артефакт под названием «морской еж». Тимур

прошептал:
— Видишь?
— Не тормози, молодой, — откликнулся Старик. — «Трамплин» уже считай что отключился.
— Это ж ещё не значит, что снорки за нами поскачут. Главное — не шуметь, тогда они там дальше будут крутиться и…
Пробив «ржавые волосы», рядом свалился снорк в противогазе без хобота.
Весь полог дрогнул, опустился ниже. Лежащий на спине мутант, весь пятнистый от крови, задёргался и, выбросив руку, схватил Тимура за плечо. Тот

выдернул из-за ремня «беретту», но Старик приказал:
— Не стреляй, другие прибегут.
— Он меня сцапал! Ключицу раздавит!
«Ржавые волосы» местами ободрали со снорка кожу. Мутант бился затылком о землю, пальцы его сжались так, что Тимур зашипел от боли. Старик

быстро пополз вокруг него, цепляя сутулой спиной полог, вытащил нож и воткнул в левую глазницу мутанта, пробив круглое стекло. Снорк протяжно ухнул.

Вращая нож, Старик погрузил его почти по рукоять. Мутант, покрепче сжав на прощание плечо, ухнул и сдох. Сталкеры замерли, тяжело дыша. Аномалия

заметно опустилась, теперь она была всего в нескольких сантиметрах над ними. Старик попытался достать нож из глазницы, но понял, что тогда зацепит

«ржавые волосы», и плюнул в досаде. Тимур пополз. Последовавший за ним сталкер непрерывно ругался все те секунды, которые понадобились им, чтобы

вырваться из-под аномалии.
Они вскочили, Тимур развернулся с «береттой» наготове и сказал:
— Теперь не пройдут здесь бандюки. То есть пройдут, но сложнее им будет, задержатся. Ты как?
— Глянь, что там чешется?
Старик повернулся. «Ржавые волосы» стесали часть куртки, свитера и рубахи между лопаток, там, где из-за крайней сутулости спина напоминала

горб. Одежда спасла его — ещё немного, и аномалия сорвала бы кожу, будто рубанком, а потом взялась бы за то, что под ней.
— Нормально, повезло…
— Гляди.
Над пологом на краю контейнера сидел второй снорк, столкнувший вниз бесхоботного.

Над пологом на краю контейнера сидел второй снорк, столкнувший вниз бесхоботного.
Старик вскинул берданку. Когда ствол обратился в его сторону, мутант отпрянул и поскакал обратно к краю лабиринта.
— Сейчас остальных приведёт. Ходу! — Тимур побежал.

* * *

«Трамплин» разбрасывал мусор всё слабее, и сноркам становилось скучно. Маленький с дырявым противогазом снова рискнул выбраться на груду мусора

возле аномалии, где стал забавляться, ловя отдельные железяки и швыряя их обратно. Это привлекло других мутантов, они подобрались ближе, обмениваясь

заинтересованными уханьями, потом двое тоже стали ловить вылетающий из «трамплина» мусор. Вожак неподвижно сидел на вертикальном контейнере, в

тусклых стеклах его противогаза отражался пустырь. Издалека донеслось уханье, он повернул голову — к ним по контейнерам скакал снорк.

* * *

Впереди проход раздваивался.
— Влево давай! — сказал Тимур на бегу.
— Вправо! — ответил Старик.
— Говорю, налево!
— Слушайся меня, молодой! — Сталкер повернул вправо. — Ты давно здесь был, а я в том месяце, когда из Тёмной долины вертался. За мной!
Проход стал уже; образовавшие его контейнеры высились в три яруса, эхо уносило топот вперёд и назад, отражаясь от стенок. Когда он снова

расширился, сталкеры пробежали мимо трёх вертикальных железных коробок. У стены первой пульсировал клуб горячего воздуха.
— Это что, «детонатор»? — удивился Тимур. — Вот это редкость! Я только дважды такую аномалию видел.
Следуя плавному изгибу прохода, они повернули и остановились: впереди был тупик. Там высился стоящий на торце контейнер, вплотную к нему слева

и справа прижимались длинные ряды железных коробов, густо облепленных «ржавыми волосами».
— Разорви меня «мясорубка»! — Старик растерянно огляделся. — Раньше тут «волос» не было, зато был проход.
— Давай назад, — сказал Тимур.
— Не успеем, снорки уже сюда бегут, слышишь?

Глава 11

Бандиты с охранником НИИЧАЗа вышли к мосту.
У канала было тихо и спокойно. От длинной плиты, концами положенной на скосы, остались лишь прутья арматуры с кусками бетона.
Перед мостом росла небольшой роща, за ней раскинулось Жгучее озеро, а дальше начинался лабиринт контейнеров. Ну или заканчивался, это уж как

посмотреть.
— Ляжем на берегу прям возле моста, — решил Огонёк. — Мордами к роще, ногами к воде. Так… — Он оглядел спутников. — Жердь справа от меня,

Красавчик слева, Лысый… Нет, не так. Лысый, ты слева, а ты, Красавчик, вон за тем пнём, видишь?
Пень рос метрах в пяти от берега, как раз посередине между каналом и рощей.
— А чего это я ближе всех к ней? — недовольно спросил бандит.

Огонёк не снизошёл до объяснений, зато Жердь дружески зарядил кулаком Красавчику по плечу и гаркнул:
— Ты у нас ковбой, тебе и револьверы в руки! Появится Шульга — по ногам ему пали.
Обиженно кривясь, Красавчик протопал к пню и лёг за ним. Остальные устроились на склоне. Сзади плескалась грязная зелёная вода, быстрое течение

несло к повороту канала ветки и листья. Огонёк незаметно скосил глаза на Лысого — охранник с того момента, как отряд разделился, не сказал ни слова.

Псевдоплоть его знает, какого подвоха можно от него ожидать. Ещё перестреляет всех, как только они артефакт добудут… Главное, отряжая их со Шрамом

за рюкзаком с радиостанцией, Филин дал четкое указание: «Завалите козла», но позже насчет второго охранника ничего не приказал. Может, не успел? Или

оставил это на усмотрение Огонька?
В общем, он решил, что будет действовать по обстоятельствам, проверил пистолет в кобуре, нож в ножнах и погладил сумку на ремне. Там, аккуратно

обернутые чистыми тряпицами, лежали его лучшие подружки, его милые девочки, которых Огонёк называл по именам: Лена, Светочка, Варвара Ильинична и

Нина Гермионовна. У каждой свой нрав, свои формы и свое содержимое. Лена, к примеру, коротенькая и с широким горлышком, мягкая, незлобливая, но если

уж разгорится… Светочка тоненькая, длинная, интеллигентная, настоящий «синий чулок», да и плещется в ней действительно синяя жидкость с едва

заметным изумрудным отливом, которая от огня взрывается снопами радужных искр, отчего Огонёк думал о Светочке как об искристой девочке. Варвара

Ильинична — большая, толстая, с коротким горлышком, а ещё она жёлтая. Сера даёт такой цвет. Ильинична зычная, то есть громко гудит и разливается

вокруг горящей лужей. А Нина Гермионовна — жгучая брюнетка (внутри у неё очень чёрная жидкость). Формой она напоминает Ильиничну, хотя и более

худая, но загорается совсем не так: вспыхивает облаком ярко-красной взвеси, липкой и жгучей, которая пристает ко всему, что оказывается в пределах

досягаемости, облепляет и не смывается даже водой, потому что вступает с ней в какую-то реакцию.
Нет, Огонёк не был психом. Во всяком случае, самого себя он таковым не считал. Он понимал, что всё это лишь игра, что на самом деле Лена,

Светочка, Варвара Ильинична и Нина Гермионовна — лишь четыре бутылки с основными смесями. Были в сумке ещё с десяток пустых бутылок, ну и несколько

коробков и бумажных свертков с разными порошками. Из основных смесей можно было создавать коктейли со всякими необычными свойствами, дающими

неожиданные и опасные спецэффекты. Огонёк по праву гордился тем, что был единственным в своем роде. Уникумом. Ну кто ещё додумался бы использовать

порошки из растёртых артефактов для взрывчатых и горючих смесей? В этом смысле Зона давала ему большой простор для экспериментов.

* * *

Тимур быстро обошёл тупик, пытаясь найти выход. Может, тот когда-то и был здесь, но теперь его закрыли «ржавые волосы». Он нашёл широкую щель

между двумя контейнерами, сунулся в неё — там лежала длинная железная труба.
— Сюда! — тихо позвал Тимур и стал протискиваться в щель, встав на трубу.
— Стой! — шепотом позвал Старик. — Там дальше не пройдёшь, я это место знаю.
— Ага, ты и про выход отсюда знал, а теперь его нет!
— Потому что раньше «ржавых волос» здесь не было.

Назад двигай, говорю, я придумал, что делать!
Отряхивая труху с плеч, Тимур выбрался обратно. Когда соскакивал с трубы, та негромко лязгнула о стенку контейнера, и сталкеры пригнулись,

подняв оружие. Уханье снорков доносилось из глубины лабиринта.
— Что ты придумал?
— Тащим трубу. Помогай!
Стараясь не шуметь, они выволокли её наружу. Труба оказалась толстая, ржавая, длинная и тяжёлая. Но в меру — поднять можно.
— Ну, второпал, молодой? — Старик начал поднимать конец трубы. — Толкай теперь.
— Не понял, — пробормотал Тимур, помогая ему. — Что ты хочешь?… А!
Они прислонили трубу к верхнему краю вертикального контейнера, после чего Старик схватил пару камней и укрепил ими упершееся в землю основание.

Уханье снорков стало громче, донёсся частый стук — мутанты скакали прямиком сюда.
— Где там ребята Филина, интересно? — пробормотал Тимур, встав под трубой.
— За снорками идут, — уверенно ответил Старик. — Прикрывай, я полез.
Он передвинул берданку за спину, поплевал на ладони и стал взбираться, обхватив трубу руками и ногами. Нижний её край глубже вошёл в землю, она

закачалась, и Тимур, найдя ещё один камень, подложил под основание, словно под колесо машины на склоне. Достал «беретту» и повернулся к трубе

спиной.
На контейнерах неподалеку сидели снорки.
— Быстрее давай! — Он оглянулся, увидел, что Старик уже перелезает на крышу, сунул пистолет за ремень и тоже пополз.
Ржавый металл больно царапал ладони, но Тимур достиг верха за считаные секунды. Кинул взгляд через плечо — снорки скакали по контейнерам и

бежали по проходу. Вроде они пока что не заметили людей.
— Совсем близко они, не шуми, — едва слышно прошептал Старик сверху. — Лезь, я пока осмотрюсь.
Почти добравшись до конца, Тимур услышал, как Старик сдавленно выругался, и вскинул голову. И тут же носок ботинка, попав на потек влажной

ржавчины, соскользнул. Он чуть было не съехал по трубе, едва сумел удержаться, приникнув к ней всем телом. Из-за толчка она с громким скрежетом

перекатилась по краю контейнера. Старик схватил Тимура за шиворот и рывком выволок наверх, больше не заботясь о соблюдении тишины. Они выпрямились,

тяжело дыша. Отсюда открывался вид на лабиринт контейнеров, по которому скакали снорки.
— Трубу затаскиваем и слезаем с другой стороны! — Тимур присел, схватился за неё.
— Не выйдет ничего. Ты погляди туда сначала. Я думал, Жгучее озеро дальше, а оно прям тут…
Тимур повернулся. Бандитов видно не было, но с трёх сторон к контейнеру приближались снорки.
А с четвертой было озеро — полный «жгучего пуха» котлован. Вертикальный контейнер стоял прямо на берегу.

* * *

Теперь Боцману всё это как-то не очень нравилось. С одной стороны, надо было, конечно, послать кого-то в обход, чтобы окружить беглецов, но с

другой, их теперь осталось всего трое: Филин, Гадюка да он. Маловато будет, если учесть, что впереди резвится стая снорков.

Маловато будет, если учесть, что впереди резвится стая снорков. Что они там делают,

кстати? Из прохода бандиты не могли разглядеть, но слышали взволнованное уханье.
А потом донёсся выстрел. Один, второй, третий…
— Чёрт! — Боцман ускорил шаг и обогнал Филина. — Гадюка, что там?
Проход впереди поворачивал, разведчик как раз нырнул за поворот.
И тут же показался снова, встав под контейнером, сделал какой-то знак. Боцман давно привык к его жестикуляции, но тут не смог понять, что

Гадюка показывает.
— Опасное? — Он выставил перед собой автомат. Гадюка сделал другой жест, который Боцман распознал как «опасное, но не смертельно». Это ещё что

значит?
Они с Филином одновременно выглянули из-за поворота, и Боцман присвистнул, рискуя привлечь внимание снорков.
Путь впереди перекрыл полог «ржавых волос», почти лежащий на земле. Никаких шансов проползти под ним — даже Гадюка не смог бы, наверное, — ну и

не перепрыгнуть тоже, слишком широкий.
— Это чё, Шульга его грохнул? — Стволом Боцман показал на мутанта, лежащего ближе к другому краю полога. — Типа чтоб снорк на «ржавые волосы»

свалился и они дорогу нам перекрыли?
— Или тот, с кем Шульга идёт, — возразил Филин. Помощник повернулся к Гадюке:
— Ты его так и не видел, кстати? Кто этот второй?
Гадюка, отрицательно качнув головой, вдоль контейнера подошёл ближе к аномалии и стал разматывать веревку, которую снял с ремня. Боцман знал: в

небольшом рюкзачке разведчика хранится много всяких штук, и кроме прочего — раскладная «кошка». Её крюк легко зацепится за край контейнера, если

бросить половчее… А Гадюка умеет бросать ловко.
— Сколько времени потеряем! — Боцман покосился на Филина и добавил: — Ладно, давайте наверх.
Котлован был узкий и длинный, до другого берега не так уж и далеко.

* * *

Там сидел кровосос и баюкал на коленях снорка. Короткие толстые щупальца были погружены в его шею, снорк слабо дёргался, но не пытался смыться.

Дальше начиналась роща, а за нею, насколько помнил Тимур, был канал.
— Там ведь остатки моста? — Он ткнул пальцем вперёд. — По-моему, он прямо за этой рощей. По нему ещё перелезть можно, не до конца развалился?
— Можно, — кивнул Старик. — Но не нам, мы здесь, а он там.
Сзади раздался стук, и они шагнули обратно. По трубе длинными прыжками взлетал пятнистый вожак снорков. Пока Старик стягивал берданку со спины,

Тимур выхватил «беретту», причем сделал это так быстро, что сам себе напомнил Красавчика с его револьверами, и от того сам себе стал противен.

Выстрелил. Мутант повалился с трубы на землю, вскочил и спрятался за контейнером. Ещё два снорка запрыгнули на трубу, за ними появился третий.

Сталкеры выстрелили разом, Тимур крикнул: «Патроны береги!», упал на колени у края контейнера и схватился за трубу. Первый снорк, маленький и

шустрый, был уже совсем близко, когда Тимуру удалось спихнуть её конец — она упала, два снорка соскочили, а третий не успел, и провернувшийся

железный ствол рухнул на него, раздавив, словно лягушку.

Первый снорк, маленький и

шустрый, был уже совсем близко, когда Тимуру удалось спихнуть её конец — она упала, два снорка соскочили, а третий не успел, и провернувшийся

железный ствол рухнул на него, раздавив, словно лягушку. Брызнуло что-то тёмно-зелёное, конечности снорка распрямились по обе стороны и обмякли.
Сбоку высоко подпрыгнул мутант, Тимур выстрелил и попал ему в плечо. Снорк исчез из виду. Ещё два мутанта и вожак забрались на крышу соседнего

контейнера. Старик прицелился из берданки, но Тимур схватил её за ствол, пригнул книзу.
— Подожди, не стреляй. Толку нет, надо иначе. Сюда они не допрыгнут, но и мы всех не перемочим, только патроны зря потратим.
Мутанты скакали по земле и по контейнерам вокруг. Сталкеры уселись на краю, свесив ноги. Кровосос на другом берегу Жгучего озера почти покончил

со снорком — тот, и раньше не отличавшийся цветущим видом, стал какой-то совсем уж синий, усохший. Он больше не дёргался.
— Давно оно здесь появилось? — спросил Тимур. — Глубокое?
— Давно, — откликнулся Старик. — Глубокое. Но не очень. Глянь, что это с небом там?
Тимур присмотрелся.
— Ну и что? — неуверенно спросил он. — Небо как небо…
— Завтра выброс.
— Откуда ты знаешь? Никто за сутки выброс определить не может.
— Я могу. Нюх у меня на это дело.
— Нюх? Ты же сказал, с небом что-то. А оно нормальное. Обычное.
Сталкер упрямо повторил:
— Будет выброс, увидишь.
Кровосос выдернул щупальца из снорка. Мёртвое тело упало на землю, кровосос спихнул его в котлован, и мутант исчез в «жгучем пухе». Аномалия

вскипела, по поверхности расплылось тёмно-красное пятно, забулькали кровавые пузыри. Поднявшись, Тимур обошёл контейнер по периметру, зацепив ногой

ржавую крышку канализационного люка, невесть каким образом попавшую сюда. Снорки скакали вокруг, представляя собой прекрасные движущиеся мишени.

Вожак сидел неподалеку, и в тусклых стеклах его противогаза отражалась верхняя часть контейнера с двумя силуэтами на нем. Когда бандиты доберутся

сюда? «Ржавые волосы» их задержат, но ненадолго. И что потом? Снорки нападут на них? Стая со всеми не справится, люди Филина перестреляют мутантов,

хотя и бандитам не поздоровится. Но даже если половину их снорки положат, оставшимся достаточно бросить на контейнер гранату-другую, и взрывом

Тимура и Старика сбросит вниз…
Взрыв.
Тимур повернулся к Старику.
— «Детонатор».
— Чего? — не понял тот.
— «Детонатор» за контейнерами, помнишь? Их три, стоят не вплотную, и посмотри на тот, который ближе к нам, — если упадет, наш зацепит?
Старик подошёл и приставил ко лбу ладонь, прикрываясь от солнца. Снорки заволновались, заухали, двое попытались запрыгнуть к сталкерам, но не

смогли и свалились на землю.
— Зацепит, — уверенно произнёс Старик. — Да серьёзно так зацепит… Свалит даже.
— А куда свалит?
— Ясно куда, в другую сторону.

Ты чё задумал, молодой?
— А ты сам подумай. — Тимур лёг на краю контейнера, свесился вниз и постучал кулаком по стенке, обращенной к тупику. Стенка затрещала,

прогибаясь, — сильно проржавела.
— Сломается, — решил Старик.
— Может, да, а может, и нет. Всё равно нам больше нечего делать. Есть у тебя болты?
— Пара штук. Погодь… — Он стал шарить по карманам и достал три болта, а за ними — свернутый клубком грязный бинт.
— Это не надо. — Тимур забрал железяки. — Так, приготовься…
— Давай я, молодой. — Старик протянул раскрытую ладонь.
— Нет, я сам.
Оттолкнув его, Тимур примерился и бросил болт через три вертикально стоящих вдоль прохода контейнера. Донёсся стук, и сталкеры присели.
— Не попал. — Выпрямившись, Старик опять подставил ладонь, растопырив пальцы. — Говорю тебе, дай я! У меня рука крепкая.
— У меня тоже, — отрезал Тимур.
Снорки с интересом наблюдали за ними. Тимур, сунув последний болт в карман, встал боком к проходу, тщательно примерился и сделал бросок.
Они не видели, как упавший болт ударился о землю в полуметре от аномалии, подскочил, вращаясь, подкатился к «детонатору». Аномалия набухла,

налилась багровым цветом.
И не сработала.
Старик, сложив руки на груди, молча наблюдал за ним из-под насупленных бровей. Тимур достал последний болт. Закрыл глаза, мысленно представляя

себе высоту контейнеров и расстояние между ними, расположение «детонатора»… Клуб горячего воздуха еле слышно хлюпает, пульсируя, сжимаясь и

раздуваясь, копя в себе разрушительную энергию, которая может высвободиться в любой момент, стоит лишь подтолкнуть. Картина окружающего и

собственное положение Тимура очень ясно возникли в голове, он даже представил себе траекторию полета болта, как он перелетает через крайний

контейнер и падает точно в центр аномалии — для этого надо бросить его по крутой дуге, чуть ли не вертикально, ведь железный короб высокий, а

«детонатор» почти под самой стеной, это сложно, но вполне осуществимо… Так!
Он швырнул болт и раскрыл глаза. И сразу понял: попал, в этот раз попал!
— Приготовься! — Тимур присел, упершись ладонями в железо.
С крыши соседнего контейнера длинным прыжком метнулся вожак, перехватил болт в воздухе, упал обратно и швырнул в людей. Железяка пронеслась

между сталкерами.
— Ах ты тварь!!! — Тимур схватил «беретту» и выстрелил в вожака, но тот уже скрылся из виду.
Они растерянно переглянулись. Со всех сторон заухали снорки, закачались издевательски резиновые хоботы, один мутант стал колотить себя кулаками

в грудь, другой в приступе безумного мутантского веселья принялся биться лбом о крышу контейнера. Вожак не показывался — сидел, наверное, в укрытии

и ухмылялся, как распоследний гад.
Старик вдруг зарычал. Присел, взял лежащую под ногами крышку канализационного люка и приподнял её. Крякнул, пошире расставил ноги, крутанулся,

как метатель молота, ещё раз, ещё… Тимур отскочил, чтобы не зацепило.

Крякнул, пошире расставил ноги, крутанулся,

как метатель молота, ещё раз, ещё… Тимур отскочил, чтобы не зацепило. Треснула ткань по шву, со скрипом прогнулся металл под сапогами — и сталкер

метнул крышку через контейнеры.
Она взлетела, как самая громоздкая на свете, самая неприспособленная для полета летающая тарелка, и тяжело ухнула вниз, с лязгом ударившись о

край дальнего контейнера.
— Ложись! — заорал Старик, падая.
Раздалось глухое: «БУХ!».
Они не видели, как крышка свалилась прямо на «детонатор» и начала плавиться. Аномалия загудела, съежившись в раскаленно-красный шар, — и

взорвалась.
Крайний контейнер, отозвавшись низким гудением, будто по старому колоколу врезали ломом, повалился на соседний, толкнул его, тот тоже упал, за

ним третий… Верхушка последнего врезалась в основание железного короба, на котором распластались сталкеры, и повалила его в Жгучее озеро.
Контейнер медленно опрокинулся в котлован. Пока он падал, Тимур со Стариком попытались перебраться на боковую стенку, которой через пару секунд

предстояло стать верхней.
На Свалке валялись среднетоннажные грузовые контейнеры морского типа — такие весят около трёх-пяти тонн, в зависимости от конструкции. Примерно

четыре тонны железа обрушились в «жгучий пух», наполняющий котлован. От удара ржавый металл под сталкерами сломался, и они провалились внутрь.
Между торцом упавшего контейнера и берегом котлована с той стороны, где сидел кровосос, осталось расстояние в пару метров. Снорки во главе с

вожаком заскочили на образовавшуюся переправу и помчались по ней. А контейнер начал погружаться в «жгучий пух».
Тимур с кряхтящим Стариком поднялись на ноги. «Пух» проникал внутрь через щели, шелестел и хлюпал. Быстрые тени снорков проносились вверху,

тёмные силуэты перемахивали через дыру на фоне синего неба. Донеслось яростное уханье, звук удара.
Стало темнее. В дыру заглянул вожак, и в тусклых стеклах его противогаза отразились два обращенных вверх человеческих лица.
Они выстрелили одновременно. Пули попали снорку в морду и раздробили оба стекла. Вожак отпрянул, забился наверху, качая контейнер, и с шумом

свалился в озеро. От толчка контейнер накренился, зачерпнув большую порцию «жгучего пуха».
Старик присел, сцепив руки перед собой, приказал:
— Лезь, потом мне поможешь!
Тимур встал на сложенные вместе ладони, вцепился в край дыры и, подтянувшись, выбрался наверх. Вся стая уже была на берегу и дралась с

кровососом — снорки наскакивали на него, как борзые, обложившие медведя, а он тяжело крутился, одному на глазах Тимура сломал хребет о колено,

другого схватил за голову и рванул так, что шейные позвонки наверняка превратились в кашу.
Тимур улёгся на контейнере, свесившись вниз, протянул руку. Подпрыгнув, Старик вцепился в ладонь, перехватил за локоть… Он был тяжёлый, как

якорь океанского лайнера, у Тимура перехватило дух, болезненно хрустнуло в плече. Он потащил, зажмурившись и сжав зубы. Прямо за спиной раздался

стук. Не отпуская Старика, Тимур рванул «беретту» из-за ремня и кое-как повернул голову, отведя назад руку с пистолетом.
Ствол почти уткнулся в башку вожака, покрытого кровью с головы до пят.

«Пух» почти начисто разъел его шкуру — казалось, что мутанта освежевали.
— Да сдохни ты наконец! — Тимур дважды выстрелил. Пули, пробив резину и черепную кость, сбросили вожака обратно в озеро.
Вскоре Старик оказался наверху, и они вскочили, но тут же были вынуждены пригнуться, потому что над ними пролетел, крутясь и безостановочно

ухая, снорк, которым с берега, будто из катапульты, запустил кровосос. На загривок ему вспрыгнул маленький мутант в дырявом противогазе, вцепился

зубами. Кровосос взвыл и боком пошёл от озера, кренясь, мелко семеня. Задрав руки, он пытался сорвать с себя снорка, а тот мотал головой, не

разжимая пасти, и выл. Вокруг разлетались красные капли; мутанты наскакивали на кровососа, отлетали и бросались снова, и вот уже один повис на левом

боку врага, прокусив кожу и сжав челюстями нижнее ребро, другой обнял ногу, кромсая колено…
— Чё вытаращился, молодой? Прыгаем!
Старик толкнул его и соскочил на берег сам. Мутантам было не до них: схватка перешла в решающую стадию, от стаи осталась едва ли половина, но и

кровосос терял силы. Перескакивая через трупы с раздавленными головами, свернутыми шеями и сломанными хребтами, сталкеры бросились в рощу.
— У меня патронов нет! — крикнул Тимур на бегу.

* * *

Они остановились, лишь увидев кабанов на поляне впереди. Небольшая стая — крупный вожак с чёрным рылом, два молодых самца, четыре самки и

поросята, лежащие под боком у одной из них. Кабаны отдыхали — кроме вожака, который беспокойно расхаживал туда-сюда, изредка с угрюмым хрюканьем

взрывая копытами землю.
Сталкеры очень медленно и очень тихо попятились. Когда поляна скрылась за деревьями, Тимур сказал:
— Обойдём — и дальше к каналу. Он шагнул вбок, но Старик сказал:
— Нет, стой. Надо осмотреться. Там опасно может быть.
— Ты откуда знаешь? — удивился Тимур.
— Чую.
— Всё-то ты чуешь. Выброс вон, который аж завтра, тоже чуешь…
— Это всё потому, что у меня чуй хорошо развит.
— Какой ещё чуй?
— Шестое чувство так называется. Чуй. Он в Зоне у людей появляется, хотя не у всех. У мужиков — чуй, у баб чуйка. А ты пока снаружи торчал,

потерял свой. Лезь, говорю.
Передвинув «беретту» за спину, Тимур полез на ближайшую акацию. Встал в развилке ветвей, широко расставив ноги, и высунулся из кроны. Некоторое

время смотрел, потом начал слезать.
— Что там? — спросил Старик снизу.
— У моста кто-то прячется. — Он спрыгнул на землю. — Я четверых насчитал, но, может, их больше.
— Бандюги?
— Отсюда не разобрать, но похоже на то. Надо в обход.
— В этом месте через канал только по мосту можно, — возразил Старик. — Обходить — полдня, тогда братана точно не спасешь.
Тимур прикрыл глаза, услышав это, опёрся спиной о ствол, постоял немного, потом взглянул в лицо Старика и произнёс:
— Сейчас ты мне всё расскажешь.

Что значит «спасешь»?
— Ага, и пока рассказывать буду — или нас догонят, или кабаны сюда сунутся. Ты, молодой, соображай, чего предлагаешь. Есть время разговоры

разговаривать, а есть время ноги уносить.
— Я должен понять, что происходит!
— Выберемся отсюда, канал перейдём, от бандюков оторвёмся хоть немного — я тебе всё поведаю. «Слизень» не потерял?
Тимур достал его из кармана и заметил, как блеснули глаза сталкера. Тот подался вперёд, даже руку протянул, будто хотел схватить артефакт.
— Чего дёргаешься? — спросил Тимур, пряча артефакт.
— «Слизень»… — пробормотал Старик. — Мы тогда три достали, я всё думал, он бессмертие даст… А оно вон как вышло.
— Какое бессмертие? Кто это «мы»? Глаза Старика затуманились.
— Я, Шалун, Краб. Они потом, когда умирали, просили меня: спаси, отнеси «слизни» к «менталу», но я… Боялся я туда. Там «зыбь» эта да «Магнитка»

рядом.
— «Магнитка»? Магнитная аномалия, я её помню, — сказал Тимур. — «Магнитку» с «зыбью» и называют Челюстями, они путь к «менталу» перекрывают.
— Правильно, но есть другой путь, это если три «слизня» вместе… Но я продал свой и… Это что там?
Он поднял руку к уху. Тимур и сам уже расслышал лёгкий треск аномалии неподалеку. Они переглянулись.
— «Жарка», — сказал Тимур. — А кабаны огня боятся! Эх, досада, нет у меня… — Он смолк, увидев, как Старик полез за пазуху. — А у тебя есть, что

ли?
Сталкер достал свернутое кольцами растение-лиану под названием волчья лоза и стал разворачивать.
— У меня всё есть, — проворчал он.

* * *

— Их слишком долго нет, — сказал Лысый.
«Вот бы тебе заткнуться… навсегда», — с раздражением подумал Огонёк, хотя это была первая фраза, произнесённая охранником, с тех пор как они

залегли. Устроившийся за пнём Красавчик обернулся и сделал нетерпеливый жест — мол, ну и чё мы тут торчим, как идиоты?
— Огонёчек, а может, стоит самим в ту рощу пойти? — спросил Жердь. — Осмотреться. Глянь, ведь исчезли же они.
Перед тем он несколько минут пялился на рощу в бинокль, а потом догадался поднять его чуток повыше и обнаружил два силуэта на крыше контейнера

за ней. Жердь передал бинокль Огоньку, после они долго гадали, кто это там торчит, и решили, что таки Шульга со спутником. Но позже силуэты исчезли

— сталкеры, стало быть, спустились, как-то перебрались через Жгучее озеро и топают теперь сюда, потому что больше ведь им вроде как некуда. Но

прошло пять минут, десять, теперь вот уже, наверное, все пятнадцать, а их нет. Может, не удалось им всё же озеро форсировать?
— Надо в рощу на разведку, — повторил Жердь.
Жердя, хотя тот и был напарником, Огонёк не шибко уважал за болтливость и вспыльчивость (самого себя поджигатель считал молчаливым, сдержанным

и хладнокровным человеком), но тут был вынужден согласиться: пора что-то предпринять.

Жердя, хотя тот и был напарником, Огонёк не шибко уважал за болтливость и вспыльчивость (самого себя поджигатель считал молчаливым, сдержанным

и хладнокровным человеком), но тут был вынужден согласиться: пора что-то предпринять. Осмотреть рощу, к примеру, очень уж долго этих двоих нет. Уже

скоро Филин с Боцманом и Гадюкой должны подвалить, а сталкеры подевались куда-то. Может, выскользнули как-то? Но как? Свернули в лабиринте

контейнеров и теперь пробираются вдоль берега канала влево или вправо, прочь от моста? Но это ж глупость, канал загибается большой дугой, то есть

они обратно будут двигаться, и переправы на много километров никакой, кроме этого моста.
Или они вплавь решили? Но ведь опасно! Пусть так живо описанные Жердем мутанты-канальи лишь выдумка, но какие-то твари в воде обитают, туда

соваться нельзя. Это дальше, где от канала отходят трубы старого дренажа и всякие ответвления, нормально уже, хотя и там рискуешь нарваться на

какого-нибудь мутировавшего карпа или щуку с зубами в полметра, а на Дуге, как называют эту часть, точно плавать опасно.
В общем, пора было что-то делать. Погладив сумку с Леной, Светочкой, Варварой Ильиничной и Ниной Гермионовной, Огонёк собрался отдать приказ

Красавчику, но в этот момент Лысый пошевелился, сменив позу, и бандит передумал.
Повернулся и сказал:
— Иди проверь.
— Что проверить? — спросил Лысый.
— Ты не слышал, об чём мы базарили? — тут же вклинился Жердь. — Вперёд иди, рощу проверь.
— Почему я? — спросил Лысый.
— Мы за тобой Красавчика пошлем, — пояснил Огонёк. — Он сталкер опытный, будет тебя прикрывать. Ну. Давай, не робей.
Лысый приподнялся, оглядывая участок земли между каналом и рощей. Передёрнул затвор пистолета и, сжимая его в опущенной руке, крадучись зашагал

к роще.
— Смелей, служивый! — напутствовал его Жердь, ухмыляясь. Бандит поудобнее улёгся и приставил к плечу приклад автомата, готовый стрелять. Скосил

глаза на Огонька и спросил тихо: — Может, в спину ему?…
Огонёк качнул головой и тоже прицелился.
— Слева от него сектор контролируй, а я справа.
— Ладно.
Красавчик за пнём в очередной раз обернулся, увидел идущего к нему Лысого и вопросительно глянул на бандитов. Огонёк махнул, показывая, что

пока следует оставаться на месте. Лысый миновал пень, согнул руку в локте так, что ствол обратился к небу, и дальше пошёл уже смелее. Подул ветер,

зашелестели, закачались кроны деревьев, к которым он подходил всё ближе.
— Э, слышь, дымом потянуло… — начал Жердь. Его прервал раздавшийся в роще визг.

* * *

Они закончили развешивать волчью лозу на ветках, и Старик сказал:
— Найди грузок побольше, деревянный.
— Уже. — Тимур протянул большую шишку, которую поднял из травы минуту назад.
Старик привязал её к свободному концу лозы, покачал в руке — и бросил в «жарку», то есть в едва различимое облачко горячего воздуха низко над

травой.

Как только шишка попала в аномалию, облачко полыхнуло — и огонь побежал по волчьей лозе, будто по фитилю, только гораздо быстрее. Лоза занялась

по всей длине почти мгновенно, пламя с неё перескочило на ветки деревьев и кусты. Затрещало, пошёл дым. Растущая на краю поляны старая сухая осина

загорелась, как факел.
Кабаний вожак утробно ухнул, захрюкали самки, завизжал молодняк. Самцы заметались по поляне, а вожак кинулся в противоположную от огня сторону,

и после нескольких мгновений замешательства остальные ринулись следом.
— Ноги в руки! — Старик побежал за мутантами.
Схватив из травы палку, Тимур бросился за ним.

* * *

Ломая кусты и молодые деревца, кабаны вывалили из рощи. Лысый трижды выстрелил, развернулся и побежал. Красавчик, вскочив на пень, открыл огонь

по-македонски, с обеих рук, Жердь и Огонёк тоже начали стрелять, но остановить запаниковавшую стаю это, конечно, не могло.
Как и ничто не могло спасти Лысого — его настигли и затоптали в два счета. Хрустнул перебитый копытом позвоночник, хлюпнуло в раздробленном

колене, вмялся в землю сплющенный в лепешку локоть. Охранник НИИЧАЗа ещё не успел вырубиться от болевого шока, а кабаны во главе с вожаком,

получившим уже три пули в рыло, но не уменьшившим скорость, пронеслись мимо.
Красавчик, икнув, спрыгнул с пня и упал позади него на колени, согнувшись, вжался лбом в траву — только это его и спасло. Вожак перемахнул

через пень, лишь слегка зацепив спину Красавчика копытом, и бандит повалился на бок. Вокруг грохотало, хрюкало и сопело. Содрогалась земля. Донёсся

крик Жердя, автоматная очередь захлебнулась. Красавчик ещё сильнее вжался в мягкую почву — и понял, что шум вокруг стих. То есть какие-то звуки ещё

доносились, но издалека, к тому же к ним прибавился плеск.
Он поднялся.
И увидел младшего Шульгу прямо над собой. Один револьвер бандит потерял, но второй всё ещё держал в руке. Вскинув его, бестолково защёлкал

спусковым крючком — оружие было разряжено.
Вспрыгнув на пень, Тимур со всей силы огрел Красавчика палкой по лбу. Палка сломалась, а бандит снова упал. Из ноздрей его потекла кровь.
На ходу подхватив выпавший из ослабевших пальцев револьвер, Тимур бросился дальше за Стариком, который уже подбегал к торчащим из бетонного

склона остаткам моста. Часть стаи свалилась в воду вслед за двумя прыгнувшими туда бандитами, другие кабаны успели свернуть в разные стороны и

теперь разбегались вдоль канала.
Старик, оглянувшись, кивнул Тимуру и шагнул на мост. Выстрелил из берданки по кому-то, плывущему внизу, перебросил оружие за спину и поспешил

по арматурным прутьям, разведя для равновесия руки.
Тимур прыгнул за ним, увидел в канале двух яростно фыркающих кабанов и Жердя с Огоньком, прицелился в последнего — револьвер щёлкнул, но не

выстрелил. Жердь заорал, крик перешёл в бульканье, и он с головой погрузился в воду. Тимур швырнул в Огонька револьвер, попал по лбу и поспешил

дальше. Старик уже подбирался к другому берегу.
Красавчик, держась за темя, снова встал на колени. Из рощи, над которой висело облако дыма, к нему бежали Филин с Боцманом и Гадюкой. Молодой

бандит ухватился за пень, приподнялся, шаря взглядом по земле.
Один есть, а где же второй? Гадский Шульга его унёс! Любимый револьвер! Где ещё такой в Зоне достать?!
— Что здесь?! — на ходу крикнул Боцман, пробегая мимо.

Один есть, а где же второй? Гадский Шульга его унёс! Любимый револьвер! Где ещё такой в Зоне достать?!
— Что здесь?! — на ходу крикнул Боцман, пробегая мимо.
Всхлипнув, Красавчик схватил оставшийся револьвер, вскочил на пень, сжав оружие обеими руками, направил в сторону двух людей, уже перескочивших

с остатков моста на дальний берег канала, и вдавил спусковой крючок.
Револьвер выстрелил, и пуля калибра пять и шесть миллиметров, последняя, оставшаяся в барабане, попала Старику между лопаток.

Глава 12

Филин присел над Лысым. Даже видавший виды Боцман, едва взглянув на то, что осталось от охранника, сразу отвернулся и ушёл к берегу канала,

куда выбирались Огонёк с Жердем. Помощник забрал с собой и Красавчика, который всё повторял: «Я попал! Попал!».
Лысый лежал на боку, слабо подёргивая правой ногой — единственной оставшейся целой конечностью. Левая была согнута в колене не под тем углом,

под каким человеческим ногам положено сгибаться от природы, одна рука втоптана в землю и напоминала пропитанную кровью тряпку, свернутую толстым

жгутом, другая вообще превратилась в кашу.
Но жизнь ещё не покинула эти руины человеческой плоти, и Филин раздельно, чтобы умирающий понимал его, стал говорить:
— У института где-то тут лаборатория. Седой собирался лететь в неё. В лаборатории находится второй «слизень». Она где-то недалеко, да? Вы

должны были убить нас, когда мы сделаем дело. Убить и отнести артефакт туда. — Он достал нож и склонился ниже, страшась лишь того, что Лысый умрёт

раньше времени. — Тебе осталось минут пять. Я могу пристрелить тебя, тогда боль сразу закончится. Или могут сделать так, что эти минуты станут ещё

больнее. Поэтому сейчас ты скажешь мне координаты лаборатории.

* * *

Впереди высилась длинная земляная насыпь, Тимур волочил Старика к ней.
— Нам точно туда? — спросил он, оглядываясь на канал, почти скрытый кустами.
— Туда, — захрипел Старик, едва переставляя ноги. — По железке дальше… Там Овен катается, может, встретим, подбросит…
— Зачем нам по железке?
— К Курильщику!
— Но зачем?
Не было времени даже замотать ему спину, и между лопаток сталкера вовсю текла кровь.
— Зачем к нему? — повторил Тимур.
— У него второй «слизень».
— Зачем мне «слизни», Старик?
— Надо… их надо срастить. И третий, тот, в лаборатории. Она дальше, я скажу где. Как туда залезть. От Курильщика берёшь на север, потом вдоль

старой колючки, через поле… там. Все три срастишь — покажут путь к «менталу». Скрытый путь. Тогда спасешь Стаса.
— Но как? Как я его спасу?! — едва не закричал Тимур.
— Он сам скажет. Во сне.
— О чём ты говоришь?!
Заросшая густыми кучерявыми волосами с едва пробивающейся сединой голова склонилась на грудь, и Старик забормотал неразборчиво.

Когда они

достигли насыпи, подниматься стало тяжелее. Бешено колотилось сердце, подгибались колени. Тимур ковылял, едва удерживая повисшего на нем Старика.
— Нас трое было… — хрипел тот. — Я, Шалун, Краб. Нет, сначала семеро, но четверо… погибли в дороге… Мы дошли, взяли три «слизня». Оторвали…
У Тимура уже не было сил задавать вопросы, он просто слушал.
— Вернулись. Потом каждый сам по себе. Хотя связь была через «слизни», но только во сне. Шалун… он всегда языкастый был, называл «радио

«Орфей». Потом погибли они, Шалун с Крабом, оба. Умерли, так вышло… «Слизни» их впитали… И они со мной… во сне… Просили отнести назад, к «менталу»,

чтобы выжить, сказали: пять дней — и всё, и распадутся там… Но я побоялся. Продал свой научникам. Потом он в НИИЧАЗ попал, в ту лабораторию… опыты…

Через бесконечность Зоной управлять! Это власть какая! Артефакт Шалуна к Курильщику попал, а Краб свой Шепелявому продал. Но институт хотел их

получить… все… Про Курильщика не знали, только про Шепелявого разведали… Купить. Тот не продал, Сидорович больше предложил. Понёс к Сидоровичу.

Институт нанял Филина, а тот — брата твоего. Подстерёг Шепелявого на дороге. Не хотел убивать, думаю… Увидел артефакт в контейнере… «Слизень». Он же

умирал уже от проказы чёрной, «слизень» мог спасти, ведь вы когда-то ради них к «менталу» ходили, Ходока с Березой положили… И Котелка… А тут к нему

в руки «слизень» будто сам идёт. Не понёс его к Филину, себе оставил, спрятался. Бандиты выпасли, за ним…
Ранили, но он ушёл от них. Ко мне, я его в Логово дотащил. Там Стас умер. Просил, чтобы я «слизень» к «менталу» понёс, но я боюсь туда… Тебе

записку написал и «слизень» отправил, чтобы ты его… чтоб братика своего спас. А я… виноват я перед вами…
Подошвы поехали на гравии, и Тимур упал почти у самой вершины. Больно ударился грудью, встал на колени, уверенный, что Старик уже мёртв, но тот

лежал на боку и тяжело, с хрипом, дышал. Со спины текла кровь, заливая камни.
— Держись, старый! — Тимур обхватил его за плечи, втащил на вершину.
Там на убегающих вдаль рельсах стояла дрезина с электроприводом, а рядом лежал мертвец.
— Овен, — прошептал Старик. — Псевдоплоть…
На теле были раны, которые оставляют клешни этой твари. Да и сама она, как выяснилось вскоре, валялась дохлая на другой стороне насыпи.
Тимур кое-как втащил Старика на дрезину и повернулся к Овену. Вырвал из скрюченных пальцев небольшой пистолет-пулемет, снял с мертвеца рюкзак,

накинул лямку на плечо и шагнул к дрезине. Старик схватил его за грудки и потянул к себе.
— Едь к Курильщику, — прохрипел он. — Сейчас. Забери «слизень». Потом в лабораторию. Срасти их, тогда откроется другой путь к «менталу».

Скрытый. Туда иди.
— Но я не успею отсюда в Могильник за сутки! Это невозможно!
— До следующей ночи у тебя время… Успей. Тогда Стаса спасешь.
— Но как?
Его… вольёт.

Тогда Стаса спасешь.
— Но как?
Его… вольёт. Вольёт в бесконечность.
— Что? — заорал Тимур, наклоняясь к нему. — Что ты говоришь?! О чём ты?!!
— Засни. Засни, тогда Стас расскажет. Только во сне может с тобой…
Зрачки Старика на мгновение расширились, стали как два круглых зеркала, в которых отразились бледное, растерянное лицо склонившегося над ним

человека и высокое небо вверху. Тимур увидел себя таким, каким видел его старый сталкер: молодой, злой, циничный эгоист, но не совсем ещё конченый,

хоть и предавший старшего брата, бросивший его в Зоне на съедение местным волкам и шакалам, но теперь вернувшийся и полный решимости исправить

содеянное, спасти брата, а если не спасти — то убить всех тех, кто виноват в его смерти, чтобы хоть так оправдаться перед самим собой.
Хриплое дыхание в последний раз вырвалось из груди, и Старик умер.
Пальцы, судорожно комкавшие ворот, разжались. Тимур выпрямился, ошарашенный той картиной, которую увидел в глазах сталкера, рукавом отёр

вспотевший лоб. Зажмурился, несколько секунд постоял неподвижно, потом стащил мертвеца с дрезины.
Дальше он действовал бездумно, будто подчиняясь чужой воле. Перекатил тело вниз, в неглубокую канаву, сложил руки на груди и засыпал рыхлой

землей с помощью раскладной лопатки, которая лежала на дрезине. С Овном морочиться не стал, только обыскал, но не нашёл ничего интересного, кроме

пачки «Лаки Страйка» без фильтра. Закурил, пошарил в рюкзаке, нашёл там шпроты, открыл и съел всю банку, вытаскивая рыбу пальцами. Вытер масло о

куртку Овна, залез на дрезину. Оглянулся.
От канала к железной дороге двигались шесть фигур, одна далеко опередила остальные и уже приближалась к насыпи. Тимур щёлкнул тумблером,

перекинул рычаг. Загудел слабосильный движок, и дрезина со скрипом покатила по ржавым рельсам, подминая проросшие между шпалами кусты.

* * *

— Ну чё ты голосишь? — спросил Боцман. — Не мог ты попасть с такого расстояния, заткнись и не бреши.
Красавчик уже готов был скорчить на своем прекрасном личике привычную обиженную гримасу, но вспомнил, как шикарно, почти не целясь, всадил пулю

в спину одного из убегающих, и снова расцвел.
— Нет, я попал! — гордо повторил он.
Жердь с Огоньком шли сзади, Гадюка, как всегда, двигался в авангарде и уже поднимался по насыпи, на вершине которой недавно мелькнул силуэт

одного из беглецов. Разведчик взбежал туда, пропав из виду, тут же появился снова и сделал знак: спешите.
Выбравшись к рельсам, Боцман сказал: Опа!
— Это же Овен, — объявил Красавчик. — Я его помню.
— Ага, он, — согласился Жердь.
Филин повернулся к Боцману, ожидая пояснений.
— Барыга местного значения, — сказал тот. — Ну, скупщик мелкий. Туда-сюда по этой железке курсировал, артефакты перевозил, а в другую сторону —

стволы со снарягой.
— Только он же на дрезине ездил, я слышал, — снова встрял Красавчик.
Филин и Огонёк одновременно достали бинокли.

Филин и Огонёк одновременно достали бинокли.
— Ну что там, ну что? — заволновался Жердь, когда они уставились вдоль насыпи, и попытался отобрать у Огонька бинокль, но бандит отпихнул

напарника и передал прибор Боцману. Тот глянул — вдалеке по рельсам резво катила дрезина.
— Едет? — спросил Красавчик с непонятными интонациями.
— Едет, — подтвердил Боцман.
— Один едет?
— Один.
— А! Ага! Ну вот же! Я ж говорил — попал! Завалил второго! А ты: «Не бреши, не бреши»! Не веришь в меня, да? А я его завалил! Я меткий!
— Если завалил, так где он?
Все обернулись, услышав звук осыпающейся гальки. По склону забрался Гадюка, спускавшийся, пока они разговаривали, к канаве. Он ткнул себе за

спину и сказал:
— Там труп прикопан.
— Чей труп? — спросил Боцман. — Ты его откопал?
— Зачем? Только рожу. Это Старик.
Боцман повернулся к главарю и увидел, каким задумчивым стало его лицо.
— Старик? — спросил у него помощник.
Филин отвернулся, глядя вдоль железной дороги. Жердь сел и принялся снимать ботинки, отошедший в сторону Огонёк опустился на корточки,

расстегнув сумку, стал осторожно доставать свои бутыли. Порошки его наверняка промокли, но склянки, насколько знал Боцман, Огонёк всегда герметично

закупоривал. Гадюка прошёл по шпалам вперёд; приосанившийся, страшно гордый собой Красавчик тоже. Надо же, и впрямь одним выстрелом из своего

револьверчика самого Старика грохнул — старожила, живую легенду Зоны… то есть теперь уже не живую, конечно.
Гадюка вернулся и сказал, глядя на Филина:
— Куда теперь?
Главарь будто очнулся — встрепенулся, как птица на ветке, поднял голову. Повел короткой рукой над рельсами — будто крылом махнул:
— За Шульгой.
— Почему? — спросил Гадюка.
Все воззрились на него. Разведчик никогда такие вопросы не задавал. Но Боцман решил, что сейчас он прав: настала пора Филину рассказать хоть

что-нибудь. Каким бы грозным он ни был, как бы ни робели перед ним остальные, а никому неохота соваться в глубокую Зону, которая лежала впереди,

непонятно зачем.
— Хочешь знать? — угрожающе ухнул Филин. Гадюка спокойно кивнул. Филин оглядел бандитов… и вдруг изменился. Весь будто посветлел сразу, тёмная

сила перестала расходиться от него, пропала зловещая аура. Он расслабился, сложил руки на груди, поставил ногу на рельсу.
И все расслабились вслед за ним — все, кроме Боцмана. Помощник давно заметил, что главарь способен меняться вот так, почти мгновенно, будто

оборотень какой, напяливая на себя другую личину, — и не доверял подобным метаморфозам.
— У Шульги «слизень», — негромко заговорил Филин. — Дорогой артефакт. «Слизень» не один, всего их в Зоне сейчас три. Они могут срастаться.

Тройной «слизень» стоит дороже. Если все три… полтинник, не меньше.

Если все три… полтинник, не меньше.
— Пятьдесят штук? — ахнул Жердь.
— Поделим. — Филин кивнул. — Где «слизни», Старик знал. Думаю, сказал Шульге, тот теперь за вторым едет. И нам надо в ту сторону. Третий

«слизень» в лаборатории НИИЧАЗа.
— За Периметр, что ли, возвращаться? — не понял Жердь.
— Нет. Лаборатория там, — Филин показал туда, куда уходила насыпь, но немного в сторону. — Секретная, небольшая. Замаскирована. Сверху вообще

никого, только система охранная, лаборатория под землей. В ней третий «слизень». Так этот сказал. — Он мотнул головой в сторону канала. — Лысый.
— Пятьдесят штук! — повторил Жердь, натягивая ботинки. — Так чего мы сидим? Пошли!
— Шульга если на дрезине, так мы его никак не догоним, — возразил Огонёк.
Все опять посмотрели на Филина. Тот молчал, уставившись на шпалы. Наконец произнёс задумчиво:
— Шульге все три «слизня» нужны, думаю. Он в лабораторию пойдет. Если Старик ему рассказал… Попробует пролезть как-то, украсть «слизень» или

отбить. В лаборатории немного охраны.
— И мы его там встретим, — понял Боцман.

* * *

Дрезина быстро катила по рельсам. Сначала внизу тянулось большое поле с редкими развалинами, потом начались пустыри, разделенные крошечными

рощицами. Убегали назад накренившиеся столбы с обрывками проводов, болота, знаки, предупреждающие о радиационной опасности, ямы, канавы, остатки

асфальтированных дорог. На обочине одной высился скелет псевдогиганта — могучий позвоночный столб, грудная клетка размером с бочонок, огромный

череп.
Рельсы пошли под уклон, дрезина начала разгоняться.
Передохнув, Тимур занялся рюкзаком. Нашёл в нем пару недорогих артефактов в контейнере, патроны, еду. Вспомнил, как хватал шпроты из банки…

После смерти Старика у него точно крыша слегка поехала. Это ж надо, жрать консерву, когда сзади бандиты нагоняют. Теперь-то они приотстали, а тогда

были прямо за спиной.
Помимо рюкзака, лопаты и парочки других инструментов, небольшое имущество Овна состояло из пары гранат, одной из модификаций пистолета-пулемета

МР-5 с магазином на пятнадцать пистолетных патронов и компактного пистолета ГЛОК-19. К обоим стволам — по два запасных магазина.
Склон закончился, железная дорога стала подниматься, движок загудел громче. Тимур прикинул направление и понял, что постепенно сворачивает к

руслу высохшей реки, где находилась «Берлога» Курильщика. Колеса стучали на стыках, посвистывал ветер. Он встал на подрагивающей лавке, посмотрел

назад — бандитов не видно. Значит, оторвался? На своих двоих они его никак не догонят…
Тимур поел копченого сала с хлебом и луком, запивая то водкой из фляги, то водой, сжевал полпачки галетного печенья, потом с наслаждением

закурил. И попытался сложить воедино всё, что узнал.
Ничего не вышло. Обрывки полученной информации и беспорядочные мысли носились в голове, как павшая листва в порывах ветра. «Слизень» — да не

один, три штуки! — Старик, давно умершие сталкеры Краб и Шалун, тело Стаса на лавке в Логове…
Стас убил Шепелявого, так утверждал Старик.

«Слизень» — да не

один, три штуки! — Старик, давно умершие сталкеры Краб и Шалун, тело Стаса на лавке в Логове…
Стас убил Шепелявого, так утверждал Старик. Убил, чтобы ограбить по наводке Филина. Брат не знал, что у Шепелявого «слизень», артефакт

«ментала», к которому они когда-то пытались прорваться. Но Стас ведь не убийца, никогда им не был, это он, Тимур, чужие жизни не бережет, не научила

его такому Зона, а Стас всегда был, как это называется… пацифистом? Нет, гуманистом. Добряком, говоря простыми словами. Ну, в той мере, в какой это

возможно, когда живешь в Зоне. Филин, наверное, просто приказал ему ограбить Шепелявого и забрать всё, что у того при себе было. А Шепелявый стал

защищаться, и Стас случайно его грохнул. В драке. А потом увидел «слизень», и тогда вера в то, что «ментал» исцелит его, снова проснулась. Что же

это за «ментал» такой? Что за артефакты он порождает, почему Старик так странно сказал тогда — они с Крабом и Шалуном оторвали их?
А ещё Курильщик и секретная лаборатория НИИЧАЗа. Там хранятся два артефакта, их надо срастить с третьим. Срастить! Некоторые умеют делать из

артефактов сборки, но никто никогда не сращивал их. До «Берлоги» Курильщика отсюда не очень далеко, но как забрать у него «слизень»? Курильщик с

виду этакий добродушный мужик, щечки круглые, лицо красное, глазки добрые — но на самом деле он жестокий и жадный. Ни в жизнь артефакт не отдаст. И

охраны у него полно.
А ещё Старик сказал, что ему нужно заснуть, вдруг невпопад вспомнил Тимур. Тогда Стас опять сможет связаться с ним и рассказать наконец, что к

чему.
Он изучил дорогу впереди, озаренную косыми лучами закатного солнца, и прислушался к себе. Спать не хотелось совсем. Скоро ночь, может, тогда…
Ночь пройдет — и останется всего один день до конца срока, указанного в записке. Как за это время забрать артефакт у Курильщика, проникнуть в

лабораторию НИИЧАЗа, выкрасть «слизень», а потом ещё и добраться до Могильника? Ведь тот за Тёмной долиной, да к нему несколько дней идти, если

учесть скорость, которую обычно может развить человек в Зоне! Это просто нереально, то есть в принципе невозможно. Да и нужно оно тебе?
Он уставился на «слизень», который, оказывается, достал из кармана. Даже развернуть успел и не заметил как.
Нужно. Потому что чувство вины перед братом, которого он тогда бросил в Зоне, не отпускало его весь этот год. Оно было как червь, который

гложет изнутри, медленно ползает по телу, жрёт, пропускает через себя, оставляя позади лишь какую-то коричневую пакость.
Но Стас мёртв.
А если нет?
Да как такое возможно?! Ты же видел его тело, сердце в груди не билось.
Но Старик сказал… Старик сказал…
В руках тихо чвякнуло, Тимур поспешно завернул «слизень» в зеленуху, чтоб ненароком не раздавить его из-за всех этих переживаний, и спрятал в

карман. Повесил за спину автомат, проверил магазин ГЛОКа, стал надевать на ремень пистолетную кобуру — и всё машинально, продолжая размышлять.
Одно ясно: дело надо довести до конца. Добыть «слизни», срастить их, а потом… Потом видно будет. Может, сознание Стаса и правда внутри

артефакта? Тимур уже почти верил в это.

И если принести «слизень» к «менталу», чем бы тот ни был, то брат останется жив.
Тут ему пришла в голову странная аналогия: «слизень» — как винчестер. Жесткий диск от компа. Сознание брата — как программа, записанная туда.

Сейчас винчестер ни к чему не подключен. Но если принести его к аномалии, то… то тогда… «Ментал» — это компьютер, подключенный к Сети? К

бесконечности? «Его… вольёт. Вольёт в бесконечность», — вот что сказал Старик. Но что это за бесконечность такая, что он имел в виду?
Закончив с кобурой, Тимур снова закурил.
И вскочил, едва не проглотив сигарету.
Впереди светился клубок синеватых молний. Тонкими змейками они обнимали шпалы и рельсы, извивались и тихо шипели.
Аномалия была очень близко — прохлопал, проморгал из-за всех этих гнилых интеллигентских мучений!
Передок дрезины надвинулся на «электру», и Тимур прыгнул на насыпь. Вверху громко треснуло, он покатился, густая волна озона догнала его.
Молнии, как синие щупальца, обхватили дрезину, приподняли над рельсами. Раздался громовой хлопок, машину отбросило вслед за Тимуром. Он как раз

поднялся на колени у основания насыпи, морщась от боли в спине, по которой во время падения колотила рукоять МР-5. Дрезина перелетела через него и с

протяжным хлюпаньем упала в болото, подняв чёрные брызги. Тимур выругался, потёр ноющее плечо и встал. Слегка закружилась голова, он зажмурился,

подождал немного и заспешил к дрезине. Когда подошёл, она уже наполовину ушла в топь, которая выглядела слишком неприветливо, чтобы соваться туда. И

рюкзак со жратвой там остался. И сигареты! Или нет? Он принялся шарить по карманам. Где же была пачка, когда так не вовремя объявилась «электра»?
В кармане «Лаки Страйк» не оказалось, Тимур побежал наверх и на середине склона нашёл её, раздавленную в лепешку.
Чертыхаясь, он разорвал остатки картона, расправил на ладони бумагу, серебристую с одной стороны и белую с другой, и высыпал на неё табак из

раскрошенных сигарет. Завернул аккуратно, сунул в карман. Солнце село, тени ползли к насыпи со стороны леса, начинающегося за болотом. Если Тимуру

не изменяла память, лес этот пересечь недолго — так, полоска шириной метров тридцать, а за ней… Ну да, за ней начинается сухое русло. Надо

спуститься в него и идти до самой «Берлоги».
Засветло доберусь, решил он.

* * *

Гадюка взял палку, несколько камней и начертил на земле возле насыпи квадрат. Палкой провел через него прямую линию, рядом — другую, волнистую,

причем в одном месте они почти соприкасались. На первую линию положил один камень, на вторую — другой. Выпрямился.
Бандиты стояли вокруг и смотрели. Красавчик — со скучающим видом, Огонёк равнодушно, Жердь с Боцманом заинтересованно, а Филин… Зона его знает,

как он смотрел. Теперь по нему невозможно было понять.
Тихо, с пришепетыванием, Гадюка сказал:
— Вот это — железка. Вот это, — палка ткнулась в извилистую линию, — русло. Вот здесь, — он показал на камень, лежащий на извилистой линии, —

«Берлога».
Разведчик поднял взгляд на вожака.

— Шульга туда идёт?
— Туда, — ответил Филин.
— Мы здесь. — Палка уткнулась в прямую линию, довольно далеко от того места, где она почти сходилась с извилистой.
— Если нам идти к «Берлоге»… — палка сдвинулась, продавливая землю, в направлении камня, обозначающего хозяйство Курильщика, — то вот так.

Наискось. Нам отсюда дольше, чем Шульге, если он в нужном месте дрезину бросит.
— Раза так в два дольше, — заметил Боцман. Гадюка продолжал:
— А если к лаборатории… — Он снова поднял голову. — Где лаборатория?
Филин, присев на корточки, показал на край квадрата.
— До неё ближе, — заключил Гадюка.
— То есть быстрее Шульги туда попадём? — уточнил Жердь.
Огонёк возразил:
— Скорее, в одно время.
Гадюка молчал.
— Нет, постойте! — воскликнул Жердь. — Курильщик артефакт Шульге на блюдечке с этой… с розовой каёмочкой принесёт, что ли?
— Голубой, — поправил Огонёк.
— Голубой, розовой — какая разница?! Курильщик сквалыга известный, до денег жадный. Он у себя там в «Берлоге» их всё копит-копит, там уже,

говорят, всё тайниками изрыто. Он артефакт по доброй воле не отдаст. И по злой тоже. Я вообще не понимаю, как Шульга «слизень» собирается забрать.

Это же Курильщик, а не хрен какой-то наивный!
— Я тоже не понимаю, — сказал Боцман. — Но это же Шульга…
— Ну так и что? Можно подумать, великий боец.
— Боец, может, и невеликий, но настырный он жутко. И везучий, ты сам видел — на Свалке свалил от нас, выдрался.
— Так то с помощью Старика, а теперь старого нет.
— А кто его завалил? — со значением вставил Красавчик.
— Да погоди ты со своим Стариком! — прикрикнул на него Боцман. — А ты, Жердь, забыл, что ли, как Шульга в пятнадцать лет Моню Крюка завалил,

когда тот попёр на них с братом?
— Одно дело — Моня, другое — Курильщик со своими людьми. Там бригада нужна, а не один человек.
Боцману возразить было вроде и нечего, но Жердь ничего не предлагал, а только спорил, и он заключил:
— Ну, короче, будем пока исходить из того, что он как-то стырит у Курильщика «слизень».
— А если нет?
— А если нет… — Боцман посмотрел на Филина, подумал и сказал: — То мы от лаборатории назад к Курильщику пойдём и будем сами с ним разбираться.

Может, Шульга навстречу нам будет топать, натолкнемся на него. А может, он уже под «Берлогой» где-то будет прикопан. Короче, решим вопрос. А сейчас

к лаборатории.

* * *

По пересохшему руслу часто шастали псевдопсы, и Тимур держал автомат наготове до самой «Берлоги».

Как он и думал, успел к ней ещё до того, как

совсем стемнело. По дороге пытался составить план, но ничего не получалось — просто в голову ни черта не лезло. Да и что тут придумаешь? Как забрать

нечто ценное у самого Курильщика, к тому же из места, где тот обосновался? Единственное, что приходило на ум, — остаться на ночлег, ночью тихо

выбраться из комнаты и рыскать по «Берлоге». Вот только времени на это нет — ему надо было заполучить «слизень» с ходу, с налету. А значит,

действовать нагло и агрессивно. Именно так Тимур и решил вести себя в «Берлоге».
Заведение было хитро спрятано от посторонних глаз в обрывистом береге давно высохшей реки. Окна имелись только в предбаннике, за которым

располагался бар. Позади него — земляные пещеры, соединённые коридорами, изнутри покрытые деревом или железными листами. Два этажа: комнаты,

кладовые да ещё подвалы. Попасть в «Берлогу» можно только через центральный вход и гараж. В общем, хорошее место Курильщик себе оборудовал. Сверху,

с вертолётов, его не видно, на берегу сразу лес начинается, там сплошные кроны, и сколько ни смотри, ни за что не разберёшь, даже если у тебя

бинокль, что внизу такой домина спрятан.
Время уходило, до обозначенного в записке Старика срока оставалось всё меньше и меньше, и Тимур сразу прошёл в зал со стойкой, за которой стоял

бармен Окунь.
Гостя узнали и отнеслись к его появлению со сдержанным любопытством. За грубо сколоченными столами сидели человек десять: две группы и трое

одиночек, все пили и ели немудреную снедь, предлагаемую в заведении Курильщика. Обслуживали народ две девицы в открытых джинсовых комбинезонах.

Одна, крашеная блондинка по имени Краля, приблизилась к столику, и Тимур сказал, не дав ей рта раскрыть:
— Пива и закусить.
Она молча удалилась и вскоре вернулась с заказом. Поставив бутылку с тарелкой, переступила с ноги на ногу, будто хотела что-то спросить, но

Тимур снова не дал ей заговорить:
— Курильщик здесь?
— Здесь, — ответила Краля и повела головой в сторону двери, ведущей в задние помещения.
— Позови его. — Он отхлебнул из горлышка и кинул в рот соленый орешек.
— Позвать хозяина? — удивилась она.
— Скажи ему, у меня разговор есть.
— Да ты… — начала она и замолчала. Хотела, наверное, сказать: «Да ты кто такой, чтобы Курильщик с тобой разговаривал?», но тут Окунь за стойкой

громко кашлянул. Официантка оглянулась, он жестом велел ей отойти от клиента, и Краля вернулась к стойке.
Бармен нагнулся, они зашептались. Окунь кивнул, и до Тимура донеслось: «Позови». Сталкер выпил ещё пива. Краля возразила, Окунь повторил:

«Зови, говорю». Оба глянули на Тимура, и официантка направилась к дверям. Большие ягодицы под джинсовой тканью перекатывались так, что все

находящиеся в зале мужчины, включая Тимура с Окунем, проводили их заинтересованными взглядами.
Он откинулся на стуле, покосился на большую деревянную люстру, под которой на цепи висел человеческий скелет в натуральную величину… то есть

это был натуральный скелет, вот в чём дело, такое уж у Курильщика чувство юмора. Обе руки Тимур опустил под стол, потом одну поднял, допил пиво и

опёрся локтем на столешницу, постаравшись принять расслабленную позу.

Обе руки Тимур опустил под стол, потом одну поднял, допил пиво и

опёрся локтем на столешницу, постаравшись принять расслабленную позу.
Дверь открылась, и появился хозяин, за ним Краля. Она прошла к стойке, а скупщик сразу направился к столу Тимура, жуя кончик длинной тонкой

сигары с тремя золотыми колечками.
Курильщик сел, сдержанно кивнув, Тимур кивнул в ответ и сказал:
— Хочу поговорить насчет «слизня».
— Давненько тебя не… — начал Курильщик заранее заготовленную фразу и осёкся.
Этого и добивался Тимур: выбить его из колеи, сразу, как говорится, дать псевдогиганту пенделя, чтобы избежать долгих разговоров, споров и

всякой словесной мути, которую любил, прощупывая собеседника, разводить хозяин «Берлоги».
— Какого ещё «слизня»? — спросил Курильщик, откидываясь на стуле.
— Он у тебя, я знаю, — отрезал Тимур. Курильщик пожевал сигару.
— Откуда знаешь?
— Старик сказал.
Сигара дёрнулась, покачиваясь вверх-вниз, перекочевала из одного угла рта в другой. Курильщик встал, прошествовал к стойке и почти сразу

вернулся с двумя большими рюмками, бутылкой водки «Дастан» и целлофановой упаковкой с соленым кальмаром. Поставил рюмки, бросил закуску и свинтил

колпачок. Пока хозяин доверху наполнял рюмки, Тимур разорвал упаковку. Они выпили не чокаясь и сунули в рот по кусочку кальмара. Курильщик, снова

вставив сигару между зубами, навалился на стол и спросил:
— У меня, и что?
Это был первый этап: Тимур получил подтверждение того, что «слизень» в «Берлоге». Надо было сразу же переходить ко второму, но любопытство

одолевало, и он задал один вопрос:
— Почему ты его не продаёшь?
Хозяин неторопливо достал из кармана большую «зиппу» с изображением русалки, держащей в руках веер, и стал щёлкать ею, раз за разом выпуская

тусклый синеватый огонёк.
— Зачем? Артефакты дорожают, не дешевеют.
— Ну и что?
— За Периметром ими всё больше организаций интересуются. Лаборатории, корпорации всякие, правительства… Ну и на хрена мне его продавать? Если

вдруг деньги понадобятся, очень много денег, тогда и продам. Это ж как в золото вкладывать, только лучше.
Он снова налил и выпил, но Тимур не стал. Хозяин «Берлоги» вопросительно поглядел на него, и тогда сталкер сказал:
— Курильщик, мне очень нужен «слизень». Не ради денег. До смерти нужен, понимаешь? До чьей-нибудь смерти… Поэтому я сейчас целюсь в тебя под

столом. Отдай мне «слизень».
Выражение лица сидящего напротив человека почти не изменилось. Ну, разве что зубы сильнее сжали сигару.
— Ты совсем психанулся, Шульга? — спросил Курильщик. — Меня ограбить хочешь? Меня?
— Веди к «слизню», — повторил Тимур. — Или отстрелю яйца. Что тебе дороже?
Курильщик откинулся на стуле, положив кулаки на край стола. Покрутил удивленно головой и вдруг сказал громко:
— Э, мужики! Слышьте?
Со всех сторон головы повернулись к ним.

— Паренек наставил на меня пистолет под столом и говорит, что хочет ограбить. Хочет, чтоб я отвел его в мои закрома. Видали когда-нибудь такое?

Типа шары мне отстрелит, если не отдам артефакт, который ему нужен. Как это вам?
В зале повисло молчание, потом за одним столом неуверенно рассмеялись. Курильщик уставился на Тимура, во взгляде его было чувство

превосходства, лёгкое презрение, а ещё — обещание того, что в скором времени охрана «Берлоги» и её хозяин лично сделают с наглецом. Нечто такое, о

чём долго будут рассказывать друг другу сталкеры у костров.
— Неправильный ответ, — сказал Тимур и выстрелил.
Перед этим он слегка повернул и опустил ствол, надеясь попасть Курильщику в икру, но не рассчитал — пуля перебила ножку стула. Дерево

хрустнуло, и Курильщик полетел на пол.
Присевший за стойкой Окунь выпрямился с помповым обрезом в руках. Тимур, зубами сжав усики-проволочки гранаты, вставил большой палец в кольцо и

выдернул. Хлопнул запал. Он швырнул гранату под стойку.
Вскочив, перевернул на попытавшегося встать Курильщика стол, достал вторую гранату и покатил её по полу в сторону распахнувшейся двери.
— Шухер! — заорал кто-то.
Трое полезших из проёма охранников отшатнулись, потом гранаты взорвались. Грохот ещё не успел смолкнуть, а Тимур уже саданул Курильщика

рукоятью пистолета в висок — сильно, но не настолько, чтобы тот вырубился, — и поставил на ноги. Обхватив за шею правой рукой, в которой держал

автомат, левой вдавил ствол ГЛОКа под толстенький подбородок.
— Все назад! — заорал он. — Назад, сказал! Не подходить, пристрелю хозяина! Мне терять нечего, ясно, суки?!!
Он выкрикивал это, безумно вращая глазами и едва не срываясь на визг, изображая вконец тронувшегося психа, которому и правда нечего терять,

кроме смирительной рубашки. Посильнее сдавив толстую мягкую шею, Тимур повернулся, не разжимая хватки, вдавил спусковой крючок направленного в

сторону МР-5. Пули ударили в стену над головой Окуня, который после взрыва упал, а теперь вот решил подняться, но вынужден был снова рухнуть на пол.
Сталкеры посмышленее валялись под столами, парочка самых тупых застыла на стульях, разинув рот. За оружие никто не схватился, кроме служащих

«Берлоги». На это и рассчитывал Тимур: Курильщика не любят, слишком он жадный и жестокий, никто не станет заступаться за него, кроме работающих

здесь людей, но и те будут делать это не из уважения к хозяину, а из страха перед ним и за деньги, которые он им платит. А так как платит Курильщик

не слишком щедро, то настоящего энтузиазма не будет ни у кого.
Когда грохот стих, стали слышны хлюпающие звуки — будто вода утекала в частично забитый слив. У остатков стойки сидела, широко расставив ноги,

Краля, прижимала руки к обширной груди и плакала — то есть булькала и часто икала.
Окунь, встав на одно колено, упер приклад помповика в плечо и прицелился. Тимур пятился, волоча Курильщика за собой: правая рука с автоматом

согнута в локте и крепко сжимает горло, в левой — ГЛОК, ствол глубоко вдавлен в подбородок.
— Иди за мной, — прошипел он в розовое ухо хозяина. — Не рыпайся, не дёргайся.
— Ну ты и идиот! — прохрипел Курильщик.

— Не рыпайся, не дёргайся.
— Ну ты и идиот! — прохрипел Курильщик.
— Псих конченый, не говори. Мне твоя жизнь не нужна, но «слизень» нужен очень. Отдашь — не убью. Где «слизень»?
— В подвале, — ответил Курильщик не раздумывая.
— А это — правильный ответ. Где подвал?
— За спиной у тебя. Коридор, лестница, потом он.
— Ну так идём.
Тимур пятился дальше. В проёме слетевшей с петель двери, возле которой взорвалась граната, показались стволы трёх «калашей» и лица охранников.

Сталкеры выглядывали из-за столов, Краля икала и хлюпала, Окунь целился.
— Все слушайте! — заорал Тимур, безумно скалясь. — Полезете — пристрелю его и вас начну мочить! Всех, кого смогу, завалю! У меня полные

магазины и ещё пять гранат на брюхе висят! А не полезете — всё хорошо будет! Мне артефакт нужен, поэтому тут стойте, за нами не суйтесь! Я свое

получу и уйду, а если услышу, что вы крадетесь, кровавую баню устрою!
Услышав про «кровавую баню», Краля встала на четвереньки и предприняла прогулку для успокоения нервов в обход разваленной стойки, зацепив

бедром Окуня, который качнулся, но помповик не опустил. Охранники дальше высунулись в дверь, а Тимур вволок Курильщика в коридор, ведущий в глубь

«Берлоги».
Дальше всё происходило быстро, суматошно и как-то очень нервно. Курильщик бубнил что-то угрожающее, Тимур тащил его, пятясь, то и дело

оглядываясь; трижды, не разжимая хватки, стрелял из автомата в боковые двери, которые приоткрывались и тут же захлопывались. По всей «Берлоге»

кричали, слышались топот, скрип, стук, лязг затворов. Они спустились по лестнице, потом Тимур заставил пленника снять с шеи цепочку со связкой

ключей и открыть железные двери. За ними был короткий коридор, потом ещё две двери… А потом — длинная комната со стеллажами, где стояли контейнеры и

на полу лежало аккуратно завернутое в ветошь оружие.
Тут Курильщик впервые заартачился — наверное, жадность одолела. Нужный контейнер находился, по его словам, на верхней полке, и чтобы достать

его, надо было подтащить к стене табурет. Тимуру пришлось выпустить хозяина — и тот, швырнув в него табуреткой, рванулся к выходу.
Курильщик ещё не достиг того возраста, когда о человеке говорят «старик», но всё равно Тимур был моложе и быстрее. На пороге он догнал хозяина

«Берлоги», сделал ему подножку и ударил рукоятью ГЛОКа по затылку, разбив в кровь. Поставил упавшего скупщика на ноги и выпустил в коридор за

распахнутой дверью три пули из автомата.
Ребром ладони стерев нагар от запалов гранат, оставшийся между большим и указательным пальцами, Тимур двумя стволами двинул Курильщика в спину

и приказал:
— Доставай его!
Скупщик, кажется, смирился. В падении он разбил лоб о дверной косяк: тонкая струйка крови стекала на левую бровь, а оттуда по скуле и щеке к

шее. Он молча забрался на табурет, взял небольшой контейнер, слез, раскрыл и показал Тимуру содержимое.
— Закрой и на ремень мне нацепи.
Курильщик при помощи закреплённой кожаной петли подвесил контейнер, после чего Тимур снова схватил его за шею рукой с автоматом, а ствол ГЛОКа

вдавил в подбородок.

Курильщик при помощи закреплённой кожаной петли подвесил контейнер, после чего Тимур снова схватил его за шею рукой с автоматом, а ствол ГЛОКа

вдавил в подбородок.
— Ложимся на обратный курс.
Скупщик засеменил по коридору… как-то очень уж быстро засеменил, чуть ли не радостно.
И Тимур понял. Им предстояло ввалиться в зал, по которому охрана успела рассредоточиться, занять позиции со всех сторон. Они будут у него за

спиной, по сторонам, впереди… контролёр забери, кто-то может даже повиснуть сверху — на люстре со скелетом, к примеру. А над дверями зала в стене

слуховое окошко есть…
Но главное даже не это. Что потом? Он выйдет наружу — и дальше?… Не может же он тащить Курильщика с собой всю дорогу до лаборатории, потому что

люди скупщика пойдут следом в десятке шагов или даже медленно поедут на мотоциклах, которых хватает в гараже «Берлоги».
Мотоцикл. Мотоцикл и гараж.
Тимур, шагая вслед за пленником, прикрыл глаза, вспоминая, где находится гараж. Вспомнил. И, поднявшись по первой из двух лестниц, подался

вправо.
— Эй, куда? — напрягся Курильщик.
Тимур налёг плечом на дверь в стене коридора. Она не поддалась.
— Открой.
— Отсюда не открывается.
— Открой! — Он сильнее вдавил ствол ГЛОКа.
— Не открывается она отсюда, Шульга! — Курильщик сорвался на крик: должно быть, догадался, что затеял похититель, и нервы наконец сдали. — Там

засов, отсюда никто не ходит этим путем, только…
Отстранившись, Тимур пнул его под колено, заставив присесть. Локоть руки с автоматом при этом задрался, а ствол оружия, наоборот, опустился,

нацелившись в дверную ручку.
Вдавив спусковой крючок, он раскрошили древесину пулями.
Свет, льющийся из проёма на другом конце коридора, мигнул, когда его пересекла тень.
— Всем на месте стоять!!! — заорал Тимур и рванул Курильщика к себе, одновременно заваливаясь вбок.
Плечо скупщика врезалось в дверь. Тимур надеялся, что пули хотя бы частично повредили засов и ударом выйдет доломать его, но ошибся: засова там

просто не было. Курильщик соврал ему — в первый раз дверь не открылась, потому что не была нажата ручка.
А теперь она распахнулась, и оба повалились на пол.
Тимур не ожидал этого, а Курильщик ожидал. Он вывернулся, вскочил, подхватив отлетевший автомат, направил ствол похитителю в голову и вдавил

спусковой крючок. Щелчок, клацанье — выстрела не было. Чтобы справиться с дверью, Тимур выпустил в неё все оставшиеся в магазине патроны.
Он вскочил, и Курильщик, швырнув в него оружие, бросился в коридор, откуда донёсся топот. Стволом ГЛОКа отбив автомат, Тимур грудью распахнул

другую дверь. Потом ещё одну. Свернул. Короткая бетонная лестница, земляной коридор, опять дверь…
И за нею просторный гараж, где в ряд стояли мотоциклы, а под дальней стеной — открытый армейский джип.
Гараж этот был просто каверной, глубокой выемкой в склоне. То есть пол, потолок и три стены у него были из земли, а четвертая, с воротами и

калиткой, — из досок.

Не было времени выводить из строя остальную технику: топот раздавался совсем рядом. Тимур упал на самый большой мотоцикл, моля бога, в которого

отродясь не верил, чтобы в бачке оказалась горючка, выжал сцепление, рванул рычаг и подбил ногой опорную стойку. Лязгнула пружина. Мотор взревел,

Тимур пригнулся к рулевой вилке, когда машина рванулась вперёд. В гараж вбежал Окунь и с ходу пальнул из помповика, за ним ворвался яростно орущий,

красный как спелый помидор Курильщик, следом охранники. Мотоцикл вломился в дощатую калитку, не укреплённую, в отличие от стены, железными уголками,

и пробил её.
Пытаясь круто повернуть вдоль речного русла, Тимур упал. Колеса взрыли землю, подняв чёрный фонтан, но он каким-то чудом сумел оттолкнуться

коленом и не выпустить обтянутые ребристой чёрной резиной рукояти — и когда машина, опять встав на оба колеса, рванулась прочь от «Берлоги», Тимур

снова крепко сидел в седле.
Крики и рев десятка движков эхом покатились по руслу. Один за другим пять мотоциклов вылетели из гаража и понеслись за беглецом.

Глава 13

Его спасла ночь. Если бы не темнота, подобный трюк ни за что не удался бы.
Русло изогнулось. Когда-то за поворотом со дна добывали песок, там до сих пор остались ямы, и между ними лежали остатки земснаряда. Свет фар

рассекал темноту, ревели моторы, кричали и ругались охранники «Берлоги». Свернув, Тимур кинул взгляд назад и повернул снова. Мотоцикл понёсся к

самой большой яме, черневшей возле склона подобно луже чернил. Притормозив в последний момент и перекинув ногу через рулевую вилку, он оттолкнулся

от подножки.
И свалился в растущие на краю ямы кусты. Покатился сквозь них, царапая лицо. Замер. Мотоцикл рухнул в яму, фара от удара погасла, но двигатель

ещё работал.
Из-за поворота вынеслись преследователи, свет веером прорезал темноту. Миг — и машины пролетели мимо, обдав кусты выхлопами.
Тимур встал. Рев движков стихал, но его мотоцикл буйствовал на дне ямы — рычал, хрипел и бился там, будто необъезженный жеребец в стойле. Запах

гари вместе с пылью поднимался над руслом. Потом в яме что-то взвизгнуло, раздался частый лязг, и адский зверь смолк.
Прихрамывая, Тимур обогнул остатки земснаряда и стал взбираться по крутому склону.
Когда луна выглянула из-за туч, он остановился на краю редколесья. Впереди раскинулась посеребренная лунным светом равнина, усеянная болотцами

и невысокими холмами.
Если Старик не соврал и если Тимур не заплутал в темноте, когда бежал прочь от русла, база НИИЧАЗа должна быть к северо-востоку отсюда. Но

прежде чем идти туда, надо разобраться с другим делом.
Забравшись на вершину ближайшего холма, чтобы легче было засечь врага, мутанта или человека, если тот попробует подобраться к нему, Тимур

уселся по-турецки, поставил перед собой контейнер, достал из кармана «слизень» и положил рядом, развернув зеленуху.
Несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Откинул крышку.
«Слизни» были похожи, как близнецы. Просто округлые мохнатые камни… Но он знал, что внутри одного какое-то вещество вроде силикона, да ещё и

светящееся.
Тимур коснулся пальцем того, что лежал на зеленухе.

Тимур коснулся пальцем того, что лежал на зеленухе. И внутри этой штуки находится Стас? Там, в этом слизком желе, спрятано его сознание? Как

оно попало туда?
Он достал артефакт из контейнера и положил рядом с первым. Ничего не произошло. Тимур придвинул его ближе, потом вообще придавил один к

другому.
Ну, и что дальше? Что значит срастить? Глупость, чушь, как он и думал! Бред старого сталкера…
Потом он вспомнил, свидетелем чего стал внутри жестяного ящика, и колупнул «слизень» ногтем, надорвав бархатистую шкурку. Из дыры полился

тусклый свет. Тимур проделал то же самое со вторым артефактом. И отдёрнул руку.
Что-то изменилось. Луна как раз зашла за тучу, стало темнее, и он нагнулся, вглядываясь. Артефакты будто… вздохнули. Стали больше, потом опали.

Свет из дыр усилился. Заструился волнами. По шкуркам побежали трещины, а потом артефакты срослись.
Бархатистая кожа опала с боков, обнажив желейное нутро, артефакты снова вздохнули, набухли, внутри замерцали скрученные жгутами тонкие

колбаски, ленты и жилы, и «слизни» стали единым целым. Прищурившись, Тимур осторожно коснулся пальцем получившегося образования. Поднял, повертел в

руке. Двойной «слизень» стал немного тяжелее, но это и всё, больше никаких изменений. Эта штука снова напоминала просто покрытый мхом камень.
— И больше ничего? — спросил Тимур.
Артефакт молчал.
— Стас, ты там? Ты внутри?
Тишина, только ветер шелестит листвой.
Тимур завернул «слизень» в зеленуху, сунул в контейнер, повесил его на ремень и выпрямился. Покрутил головой, разминая шейные позвонки.
Мне надо заснуть. Поспать хоть немного, тогда Стас расскажет, что делать дальше. Нет, что делать, я и так знаю: идти в лабораторию НИИЧАЗа, но

он скажет, почему я должен это делать. Нет, и это я вроде знаю — чтобы спасти его… Вот только я не верю в реальность происходящего. Всё как во сне.

Значит, надо заснуть по-настоящему, чтобы Стас убедил меня. Доказал, что я поступаю правильно, что действительно спасаю его.
— Заснуть, — пробормотал он. — Мне надо заснуть. Заснуть и видеть сны, и в вечном сне остаться…
Но спать нельзя — надо идти к базе прямо сейчас.
Хотя бы немного. Десять минут, пятнадцать… Но что, если он проспит до утра?
Нет, он умеет просыпаться, когда надо, достаточно лишь приказать себе.
Тимур повернулся кругом, не заметил ничего подозрительного и снова сел в траву. Проверив ГЛОК, лёг на бок, поджал ноги, сунув под голову

ладони. Опять сел, снял контейнер, накрыл его курткой, улёгся и положил сверху голову. Подушка получилась твёрдой и угловатой. Тимур закрыл глаза,

решив, что заснуть будет тяжело, а потом все события прошедшего дня и начала ночи закружились вокруг него: контейнеры, скачущие снорки, «жгучий

пух», кабаны, роща, воды канала, шпалы, рельсы, по которым неслась дрезина, да не одна — десятки одинаковых дрезин, сотни, тысячи, а за ними хоровод

лиц, и почему-то все — Курильщика, всё это завертелось воронкой, она потемнела, сузилась… И стала жерлом тёмного туннеля, по которому Тимур

устремился навстречу пятну света вдалеке.

* * *

«Ментал» переправит меня в бесконечность», — сказал Стас.

* * *

«Ментал» переправит меня в бесконечность», — сказал Стас.
«Что это значит? Что такое бесконечность?»
Стас стоял на краю бездны, которая уже не тянулась вдаль сколько хватало глаз. Части ландшафта всё так же парили над ней, но в глубине они

сложились в большой остров, который далеко выступал из серой мути. На нем были рощи, поля, холмы и развалины — всё то же, из чего состояла Зона

позади.
«Это второй артефакт?» — спросил Тимур.
«Да. Ты срастил их. «Ментал» где-то там, но чтобы узнать точно, нужен третий «слизень». Тогда путь откроется целиком».
«Я не понимаю. Как внутри «слизней» ты сможешь дойти до «ментала»? Ведь это только… виртуальное пространство. Его нет на самом деле, даже если

ты теперь живешь здесь».
Стас улыбнулся — и Тимуру стало страшно. Брат очень изменился. Он был почти прозрачным. Казалось, между его телом и миром почти не осталось

четких границ. Окружающая среда растворяла его в себе, Стас исчезал, как кусочек пластика в кислоте.
«Конечно, я не попаду к «менталу», — сказал он. — Я только увижу путь. Короткий путь к родительской аномалии запечатлен внутри её артефактов,

понимаешь? Но чтобы проследить его, их надо срастить».
«Это как три части карты? — понял Тимур. — Три обрывка, которые надо сложить вместе? Ну хорошо, и что будет, когда… Мы увидим путь внутри

«слизней», и в реальности я смогу отнести артефакт… то есть отнести тебя к «менталу» по этому пути?»
«Да», — сказал Стас.
«Но я не успею! Ты… тебя уже почти нет! Сквозь тебя пейзаж просвечивает, то есть эта бездна! А до Могильника несколько дней пути».
«Обычного пути. «Слизни» знают другой, короче. Но он скрыт от сталкеров».
«Что значит короче? Самый короткий путь — это прямая, но даже по прямой…»
«В большом мире, — возразил Стас. — Не в Зоне».
Тимур не нашёлся, что ответить на это, и снова спросил:
«Как ты попал в «слизень»?»
«Он затянул меня в себя. Так же, как затягивает тебя во сне, только целиком. Насовсем».
«Но почему? Или…» — Вдруг он понял и замолчал.
«Сон напоминает смерть, — произнёс Стас. — Ну, немного. А я умер. Люди Филина ранили меня, Старик притащил в Логово, там я умер. В этот момент

артефакт был рядом. И он втянул меня в себя. Так было с Крабом и Шалуном».
«И они всё равно умерли через несколько дней?»
«Да. Рассосались. Как и я, если ты не успеешь…»
«Бесконечность, да. Я помню. Но что это такое? Что такое бесконечность? «Ментал» — это как сервер, который к ней подключен?»
«Сервер? — повторил Стас. — Да, наверное. А бесконечность — это…»
Тимур проснулся — резко, будто чёрный плед сдёрнули с головы.

Сел рядом с контейнером, схватившись за ГЛОК. Что случилось? Привстал,

оглядываясь.
Что-то двигалось в темноте под холмом, звук шагов и разбудил его. Не человек, какой-то мутант. Псевдопёс? Или, может, химера?
Если химера, то ему конец. Но откуда она в этих местах?
Дул ветер, шелестела трава. Неизвестная тварь огибала холм. Вот она оказалась за левым плечом, потом за спиной… Звук её передвижения стих.
Много позже Тимур позволил себе медленно повернуться. Кто бы там ни был, он исчез в темноте.
Вместе со сном. Спать не хотелось совершенно, адреналин гулял в крови, расцвечивая ночной мир тысячами искр, которые вспыхивали и гасли,

вспыхивали и гасли…
Времени наверняка за полночь. Тимур вскочил, нацепил на ремень контейнер, надел куртку и заспешил в ту сторону, где, по словам Старика,

находилась лаборатория НИИЧАЗа.
Уже спустившись с холма, он вспомнил, что старый сталкер обещал выброс этим днём.

* * *

— Это точно оно? — спросил Жердь недоверчиво.
— Если Лысый не соврал, то да, — ответил Боцман.
— А вы откуда знаете, что не соврал?
Бандиты шли между одинаковыми постройками по заросшей кустами растрескавшейся асфальтовой дороге. Было прохладно, солнце пряталось за облачной

дымкой.
— А правда ведь выброс будет? — Красавчик показал на небо в северной стороне.
Огонёк часто закивал. Его выбросы возбуждали — они хоть и не огненные, но всё ж таки вспышки, а это Огоньку близко. Во время выбросов его

всегда одолевало такое странное чувство… кто-то назвал бы его вдохновением.
— Охранник институтский при смерти был, когда командир за него взялся. — Жердь кивнул на идущего немного впереди Филина. — Ему терять было

нечего, мог сбрехать.
— Мы и до того слышали, как он по рации про это место с начальством толковал, — возразил Боцман. — Здесь лаборатория, точно. Просто она под

землей, а всё вот это — камуфляж.
Жердь объявил:
— Это база бывшая торговая, я на такой когда-то грузчиком… Коробки всякие тягал, ящики. Если лаборатория под землей, так туда через канализацию

какую-нибудь можно пролезть, а? Ну или где там вход в неё, это сказал Лысый?
Впереди появился Гадюка — он пятился, подняв автомат.
— Чё такое? — удивился Жердь.
Они остановились, и Боцман негромко окликнул:
— Гадюка!
Разведчик вдруг дал короткую очередь, развернулся и побежал к ним.
— Что?! — выкрикнул Жердь всполошенно. — Кто там?!
— Зомби, — прошипел Гадюка, останавливаясь рядом.
— Много? — спросил Боцман.
— Толпа. Сюда валят.
— Стволы какие?
— Винтовки армейские.
— Так что, отступаем? — Жердь шагнул назад и чуть не упал, зацепившись за сухой куст.

— Так что, отступаем? — Жердь шагнул назад и чуть не упал, зацепившись за сухой куст.
Филин, кинув взгляд через плечо, сказал:
— Нет. Лаборатория впереди.
— Так что делаем, командир?! — заорал Жердь, увидев головы первых зомби, показавшиеся над кустами у поворота дороги.
Боцман поднял автомат.
— Нельзя отступать, Шульгу проворонить можем.
Филин махнул рукой на ближайший склад:
— Туда.
— Тогда быстро, пока они нас не замети… — начал Жердь и сам себя перебил: — Хотя Гадюку ведь видели уже!
Они влетели в просторное длинное помещение с высоким потолком в дырах, сквозь которые виднелось небо. Половина склада была заставлена поддонами

и ящиками. У стены стоял электрокар с узкими погрузочными лапами. Крыша в дальнем конце обвалилась вместе с частью торцевой стены.
— Здесь окон нет! — Жердь нервно водил стволом из стороны в сторону. — Обложат!
И тут же в широком проёме, через который бандиты проникли внутрь, появились первые зомби. Они ковыляли, переставляя едва гнущиеся ноги,

качались, дёргались — и шли к попрятавшимся за ящиками бандитам. В руках у некоторых были винтовки, трое сразу выстрелили: пули впились в доски,

пробили влажный гниющий картон упаковочных коробок.
— Рассредоточиться! — приказал Боцман негромко, приседая за штабелем коробок. Некоторые порвались, внутри виднелись консервные банки. — Жердь,

проверь ту дыру.
Бандит низко пригнулся и вдоль глухой задней стены поспешил в сторону пролома. Гадюка, выпрямившись над большим железным ящиком с полустёртой

маркировкой, дал короткую очередь в голову ближайшего зомби, и та разлетелась, как арбуз. Как очень гнилой, полный вонючей красно-коричневой кашицы

арбуз. Зомби сделал ещё несколько шагов, выстрелил из своей G-36 и только потом упал.
— Фу! — Красавчик сморщил нос. — Благоухает как!
— Благоухает? — удивился Боцман. — Он зловоняет, а не благоухает!
Зомби расходились, беря штабеля в кольцо, некоторые уже шагали между ними. Монстры не заботились о том, чтобы скрыться от вражеских выстрелов,

они были медлительны, тупоголовы — а точнее, гнилоголовы — и неповоротливы… но их было много. Всё новые и новые входили на склад.
Остановить их не так уж легко. Боцману понадобилось пять или шесть пуль, чтобы завалить одного. Сначала он стрелял по груди, но с неё лишь

разлетались тёмные ошметки, а тварь знай себе шагала дальше, и только прицельные выстрелы по коленям, раздробившие суставы в костяную кашицу,

заставили зомби рухнуть. Но и после этого он ещё прополз несколько метров, волоча за собой винтовку, просовывая тёмные пальцы без ногтей в трещины

пола и оставляя позади себя влажный след.
Красавчик почти в упор расстрелял из револьвера показавшегося из-за угла зомби, превратил его лицо в одну сплошную дыру, а после ногой заехал

мутанту в живот, чтобы опрокинуть на спину, — но нога провалилась внутрь полуразложившегося тела, и он едва не свалился вслед за монстром. Отскочив

с воплем, принялся оттирать ступню картонкой, которую оторвал от ближайшей коробки.

Отскочив

с воплем, принялся оттирать ступню картонкой, которую оторвал от ближайшей коробки.
— Это военный отряд! — крикнул Боцман, целясь в зомби, ковылявшего к Огоньку. Тот, присев на корточки, копался в своей сумке, чем-то там звякал

и булькал, не замечая врага. — Накрыло их чем-то, все в одно время зомбаками стали!
Он вдавил спусковой крючок, но сбоку в «калаш» ударила винтовочная пуля, и автомат дёрнулся. Зомби шёл к Огоньку, качая винтовкой, Боцман

развернулся ко второму, подгребающему слева с оружием наперевес, и открыл огонь по нему. Пули с громким стуком заколотили по гниющему телу в

остатках военной формы, от толчков зомби упал, но будто не заметил этого — лежа на спине, двигал ногами, словно продолжал идти. Разделавшись с ним,

Боцман снова повернулся к Огоньку, увидел тварь прямо над ним, но выстрелить не смог — закончились патроны. Он закричал, Огонёк поднял голову, лицо

его стало очень удивленным. Ствол винтовки уставился ему в лоб.
Позади зомби пробежал Гадюка — пронёсся от одного штабеля к другому, далеко отставив в сторону руку с ножом. Боцман знал этот нож, все в отряде

знали: большой, широкий, из тёмного металла с зазубренной кромкой. То есть одна кромка у клинка была зазубрена, а другая нет, и именно той, которая

вся состояла из мелких треугольников, Гадюка полоснул по шее монстра сзади.
Голова опрокинулась вперёд и повисла на лоскуте кожи. А зомби так и остался стоять, направив винтовку на Огонька.
С криком: «Там не пройти!», из-за штабелей вынырнул Жердь, сделал несколько шагов по инерции и остановился возле Боцмана, который озирался,

соображая, куда девался Филин, исчезнувший в самом начале перестрелки.
— Почему?
— Они и оттуда идут! Толпой валят! — Жердь выстрелил в зомби, показавшегося за спиной Боцмана, а тот, сменив магазин, дал очередь по монстру,

возникшему за Жердем.
— Куда отступать?! — заорал длинный, поливая огнем корявые, дёргающиеся, нелепые, воняющие, как помойка, но очень упорно ковыляющие к людям

фигуры.
Отступать было некуда — их обложили. Боцман крутился, приседал, отскакивал, вспрыгивал на ящики и бросался на пол. И стрелял, стрелял, стрелял…

Зомби тоже стреляли, но очень неточно, а иначе от отряда давно никого не осталось бы; тем же занимались Жердь с Красавчиком и Гадюкой, а Огонёк,

сидящий на корточках между ними, всё звякал и булькал, запустив руки в раскрытую сумку.
Ковыляющие между штабелями зомби падали, но сходились всё ближе к стрелкам. Неподалеку загудело, и один штабель будто взорвался. Доски и

консервные банки разлетелись, когда их пробили длинные погрузочные лапы электрокара, за рулем которого восседал Филин.
— Сюда! — зычно ухнул он, круто разворачивая машину и притормаживая.
Жердь вспрыгнул на кар сзади, Боцман с Красавчиком оказались по сторонам от Филина, а Гадюка и Огонёк, которого Боцману пришлось сильно

стукнуть по плечу, чтобы привлечь внимание, очутились на лапах — уселись на них верхом, покрепче обхватив ногами. Филин вдавил педаль, и машина

покатила, давя зомби, коробки и ящики. Затрещали доски, заскрежетали консервы, на складе остро запахло просроченной солдатской тушенкой.
Зомби ковыляли со всех сторон, в сумраке большого помещения мелькали вспышки винтовочных выстрелов, пули проносились мимо и били в кар.

Тонко

завопил Красавчик, выругался Жердь. Лапа, на которой сидел Гадюка, пробила живот зомби, ступни того поволокло по полу, он стал подтягивать себя

вперёд, насаживая расползающееся брюхо на ржавый металл, и от этого зрелища затошнило всех.
Кроме Гадюки. Монстр был уже прямо перед ним, когда бандит вытянул вперёд руку с пистолетом, по очереди приставил ствол к его глазам и дважды

выстрелил. На том, что с большой натяжкой ещё можно было назвать лицом, образовались тёмные дырки, в глубине которых дрожали и лопались слизистые

волокна. Зомби продолжал ползти к Гадюке. Кар выкатил на открытое пространство, двигаясь к пролому, навстречу идущим оттуда тварям. Гадюка снова

поднял пистолет и вдавил спусковой крючок, но выстрела не последовало.
— Огонёк, помоги ему! — заорал Боцман, но тот не слышал, занимаясь своей сумкой.
— Держи руль! — Филин, вскочив, перепрыгнул на погрузочную лапу, расставив руки, — словно большая чёрная птица перепорхнула с ветки на ветку,

махнув крыльями.
Гадюка, сунув пистолет в кобуру, выхватил нож. Жердь взялся за руль. Филин прицелился в голову зомби из дробовика, но не рискнул выстрелить,

ведь картечь могла зацепить разведчика, и шагнул вперёд по лапе.
Гадюка наотмашь ударил ножом.
Одна из винтовочных пуль пронеслась над самой головой Жердя, чиркнув его по темени и обдав волосы брызгами крови. Глаза бандита закатились,

рука соскользнула с руля, Боцман попытался перехватить его, но не успел — электрокар повернул и врезался в колонну у стены. Во все стороны

разлетелись куски бетона, и пол под каром обвалился.
Бандиты кинулись врассыпную. Машина клюнула носом, железные лапы рванулись вниз. Передняя часть кара провалилась в широкую трубу, проложенную

под складом. На мгновение кар повис над водой, текущей по дну трубы, и рухнул в неё кабиной вниз. Несколько секунд колеса вращались, потом в

двигателе что-то треснуло, и он смолк.
— Все туда! — вдруг заорал Огонёк. — Прыгайте, я их остановлю!
Он выпрямился во весь рост, подняв над головой одинаковые бутылочки с длинными тонкими горлышками. Вставленные в них тряпочные жгуты горели

ярко-малиновым, с примесью рыжего, огнем. Такого оттенка никто из бандитов никогда не видел. Из раскрытой сумки на боку поджигателя торчали ещё три

горлышка.
— Вниз!
Боцман с Филином спрыгнули первыми. И увидели торс Красавчика, торчащий из-под кара. Красивое лицо искажено, рот-щель широко раскрыт, из него

вывалился язык. Всю нижнюю половину тела не видно под машиной… и хорошо, решил Боцман. Она, наверное, теперь примерно такая же, как у зомби, только

площе.
Следом соскочил Гадюка, потом пришедший в себя Жердь. Волосы его намокли от крови, она струйками текла по лбу и вискам.
Вверху полыхнуло. Ещё раз. И ещё. Взрывы сопровождались протяжным треском и гудением, в трубу посыпались рыжие искры.
Когда Огонёк спрыгнул, вид у него был совершенно счастливый.
— Они как факелы! — воскликнул поджигатель, будто ребёнок, описывающий родителям игрушки на новогодней елке в детском саду. — Как факелы на

ножках! Идут и горят, идут и горят! Сами гляньте!
— Не хотим, — проворчал Жердь, морщась и прижимая ладонь к темени.

— Мы тебе верим. Куда теперь?
— Наверх нельзя, — покачал головой Огонёк. — Сейчас пол загорится, потом весь склад…
— Пол? — перебил Жердь. — Он же бетонный! Огонёк снисходительно улыбнулся:
— Его залило. Липким. И горючим, ага.
— Чё? Ты что несёшь, Огонёчек, смотри, совсем мозги съедут от…
Жердь отскочил, когда сверху на кар повалился объятый пламенем зомби. Он и правда напоминал большой гудящий факел на двух ногах. Зомби свалился

на днище между колесами и задёргался, разбрасывая искры с горящими комками ткани.
Сквозь гудение пламени донёсся рокот, и все навострили уши.
— Э, вертушка там, — сказал Жердь. — Слышите? Блин, да она неподалеку где-то села! Слушайте, не хочу я наверх!
— Наверх и не пойдём, — согласился Боцман.
Вместе с Филином и Гадюкой он разглядывал трубу, уходящую под землю с небольшим уклоном. Вода с тихим журчанием текла по ней.
— Лаборатория где-то впереди должна быть? — спросил Боцман у Филина, и тот кивнул.

* * *

«От Курильщика берёшь на север, потом вдоль старой колючки, через поле», — так сказал Старик. Колючка закончилась, поле тоже, потянулся пустырь

с одинаковыми складскими помещениями. Что дальше? Или это и есть секретный объект НИИЧАЗа?
Похоже на старую торговую базу, решил Тимур. Лаборатория, стало быть, под ней? Неужели наверху нет никакой охраны? Или тут полагаются на

скрытность, а люди и техника, постоянно находящиеся в одном месте, наоборот, привлекли бы ненужное внимание? Но ведь НИИЧАЗ — государственная

организация, какая им разница?
Или эта лаборатория создана тайно от всех? Может, о ней никто, кроме руководства института и работающих ней людей, не знает? Тогда понятно,

почему на поверхности нет никаких намеков. Но как найти вход?
Он остановился, внезапно осознав, что небо на севере порозовело. Выброс был куда ближе, чем Тимур думал этим утром, когда только рассвело и

стало ясно, что вчера Старик не ошибся. Собственно говоря, понял он вдруг с лёгкой оторопью, до выброса осталось совсем мало. Фактически меньше

получаса. Розовый цвет быстро сменялся красным, а тому вскоре предстояло стать багровым, потом — вспышка темноты, словно Бог моргнул, и после —

расходящийся по Зоне от далекой ЧАЭС смертельный или почти смертельный для всего живого вал аномальной энергии, бегущие в панике мутанты — те, что

не успели спрятаться, — гибнущие люди…
Тимур заспешил дальше. Склады, склады… Со всех сторон одинаковые бетонные коробки — где эта лаборатория?! Ни малейшего намека на то, что под

торговой базой прячется сверхсекретный объект. Ну да, потому-то он и сверхсекретный…
Он бежал, шелестя проросшими сквозь трещины в асфальте кустами, и страх спешил за ним на тоненьких дрожащих ножках. Вокруг никого не было, не

каркало вороньё, которого много в Зоне, всё застыло, даже тучи в небе не двигались. И ветра нет.
Обогнув здание без крыши, Тимур забрался на кабину лежащего на боку «КамАЗа» со сгнившими скатами на ржавых ободах и огляделся.

И ветра нет.
Обогнув здание без крыши, Тимур забрался на кабину лежащего на боку «КамАЗа» со сгнившими скатами на ржавых ободах и огляделся. В глухой тишине

мир темнел и будто съеживался, небо казалось ниже, все звуки стали более короткими, отрывистыми, словно из пространства исчезло эхо. Если раньше

Зона напоминала огромный, полный таинственных закоулков зал с высоким потолком, то теперь она стала подвалом, залитым тяжёлым багровым светом. Этот

свет, льющийся перед выбросом со стороны бывшей атомной станции, почему-то всегда неприятно напоминал Тимуру свернувшуюся кровь.
Надо прятаться, но куда?
Соскочив с машины, он побежал от здания к зданию, заглядывая в них, но не видя ни намека на вход в какой-нибудь подвал. Только бетонные полы да

штабели со всякой рухлядью, только земля да растрескавшийся асфальт между постройками. Куда деваться?
Небо на севере стало совсем тёмным — до выброса оставались считаные минуты. Тимур пересёк длинный склад, выбравшись наружу через окно, увидел

впереди здание, отличающееся от остальных: двухэтажное, с покатой двустворчатой крышей. Это что, администрация базы? Он побежал, перепрыгивая через

канавы.
И остановился, увидев, что все окна здания наглухо закрыты железом. Не жестью — толстым клепаным железом, а поверху ещё заварены решетками. Там

может быть подвал… но внутрь через окна не попасть. Где тогда дверь?
Обогнув здание, он увидел вертолёт. И дверь, которая медленно закрывалась, выезжая из стены.

* * *

Седой был недоволен. Второй «слизень» так и не попал к нему, Гнедиш с Владленом не выходили на связь. Да и третий артефакт, находящийся у

известного в Зоне скупщика по кличке Курильщик, был пока в недосягаемости. «Берлога» неплохо защищена, выкрасть его не удастся, а продавать

Курильщик отказывался. Седой предпринял столько усилий… И пока что всё зря.
Впрочем, это как посмотреть. Один «слизень» у него, к тому же появились подопытные, на которых действие артефакта можно испытать в лабораторных

условиях. И у него имелась лаборатория, где это можно сделать, — место, неизвестное никому из тех людей в правительстве, перед которыми Седой был

вынужден отчитываться о своей деятельности. Это давало ему большие преимущества. Такие, что он рассчитывал вскоре сам стать «человеком из

правительства». И при этом не выпускать НИИЧАЗ из своих рук. За организацией большое будущее, — по сути, она сможет контролировать всю Зону. Вернее,

он, Седой, сможет. Для этого нужны «слизни», все три, и «ментал», и тогда при помощи бесконечности, к которой «ментал» даёт доступ, он подчинит тех,

кто, как Седой подозревал, до сих пор прятался где-то на ЧАЭС в жизнеобеспечивающих капсулах, тех, по чьей вине и возникла Зона и которые оставались

незримыми кукловодами, дёргающими за ниточки этого мрачного мира.
Но даже без «ментала» возможности открывались большие. Ведь у «слизня» была одна хитрая особенность, о которой Седой догадался совсем недавно и

вполне случайно. Благодаря ей власть над людьми — во всяком случае, над теми, кто находился в непосредственной близости, — увеличивалась почти до

абсолютных пределов.
Сильнее всего на свете Седой не любил, когда нарушался установленный им порядок.

Он всегда планировал всё наперёд, с болезненной

скрупулёзностью, учитывая все нюансы и мелочи, просчитывая каждый свой шаг — свой и ближайшего окружения. Вот и сейчас порядок действия был четко

определён: его личный вертолёт летел от Периметра до места, где спрятана лаборатория, ровно столько времени, сколько он и выделил пилоту, который

сел именно там, где и хотел Седой; потом двое охранников вывели наружу подопытных со связанными за спиной руками и тёмными мешками на головах, и не

успел Седой коснуться едва заметной кнопки в углу железной двери, как из скрытого динамика раздался голос Геры:
— Впускаю.
Гера был лаборантом, одним из двух людей, работающих здесь. Второго, главу лаборатории, называли Петраркой. Это было его кодовое имя в

организации, так тщательно отстраиваемой Седым на протяжении последнего года. Талантливый учёный. И слегка безумный. Из-за этого он часто нарушал

установленный порядок, и потому Седой не любил его, но заменить Петрарку было некем. Пока что.
Один за другим щёлкнули хитроумные замки, и дверь отъехала вбок. В тускло освещённом коридоре маячила фигура в белом халате. Седой оглянулся.

Лопасти уже не вращались, вертолёт стоял метрах в десяти от двери, уставившись на неё стволом пушки. В оружии Седой не разбирался, но знал, что это

хорошая пушка, способная защитить его персону во время опасных полетов над Зоной. Двое охранников (Седой и про себя, и вслух всегда называл их

только Первый и Второй, потому что старался не допускать в свою жизнь слишком много людей с именами, а у него уже были Владлен и Гнедиш,

поименованные охранники, так что пусть эти двое навсегда остаются Первым и Вторым), так вот, они стояли рядом, придерживая за плечи подопытных.

Первый подопытный, высокий и худой, стоял неподвижно, наверное, пытался на слух определить, что происходит. Второй подопытный (вообще-то это была

она, но Седой продолжал думать о ней как о Втором подопытном, потому что не любил женщин, которые были склонны чаще, чем мужчины, нарушать

установленный порядок) — Второй подопытный вовсю крутил головой, переступал с ноги на ногу и что-то бубнил из-под мешка.
Небо за дырявыми крышами складов наливалось багрянцем. Выброс вот-вот начнется, и оттого стоящие у здания люди чувствовали себя неуютно… все,

кроме Седого. Он знал, что выброс начнется вскоре после того, как они спустятся в лабораторию, где будут надежно защищены от энергетической бури.
— Идём, — отрывисто бросил Седой, шагнув в коридор.
Охранники ввели подопытных внутрь. Гера вдавил клавишу на утопленной в стене панели блока управления, и дверь стала медленно закрываться.
— Эй… — произнёс вдруг лаборант.
Он не должен был говорить такое сейчас, это было хоть и крошечное, но нарушение порядка, и Седой повернулся к нему:
— Что? — Он никогда не тратил времени на лишние разговоры.
Дверь с мягким стуком закрылась, когда железная плита целиком выехала из толстой стены.
— Там вроде был кто-то, — неуверенно пробормотал Гера, потирая веснушчатую щеку.
— Вроде? — уточнил Первый охранник.
Они остановились, придержав подопытных, но Седой сделал знак, и охранники двинулись дальше к лестнице в конце коридора.
Седой уставился на Геру.
— Ну, там сейчас свет такой, не разобрать, — промямлил тот, смешавшись под этим холодным взглядом.

— Ну, там сейчас свет такой, не разобрать, — промямлил тот, смешавшись под этим холодным взглядом. — Всё вроде плывет… Но мне показалось, из-за

угла…
Лаборант совсем смешался, но потом щёлкнул пальцами и воспрянул духом.
— А, так это ж зомбак, наверно, был! — воскликнул он. — Их тут много в последнее время, целый отряд забрёл. Да и ладно, сейчас его выбросом по

стене размажет.
И, удовлетворившись этим объяснением, он поспешил по коридору вслед за охранниками, слегка задев плечом Седого, но не заметив этого и не

извинившись.
Седой направился следом, переставляя ноги быстро и ровно, как хорошо отлаженный автомат. Он гордился тем, что тело полностью подчиняется ему,

он дважды в день делал зарядку, первая всегда длилась тридцать минут, а вторая — сорок, и ещё обязательная получасовая пробежка, и тщательный

медицинский осмотр каждые две недели. Седой собирался прожить долго, очень долго. Бесконечность поможет ему в этом.
Спускаясь вслед за лаборантом по коротким полутёмным пролетам бетонной лестницы в свою секретную лабораторию, он подумал о том, что пора

сменить Геру на безымянного Лаборанта. А Петрарку — на того, кто будет просто Профессором. Вот только пусть они проведут этот опыт, ради которого

Седой и прибыл сюда, а потом…
Он ещё не знал, что в скором времени его ожидает такое крупное нарушение установленного порядка, с которым любому человеку редко приходится

сталкиваться больше одного раза в жизни.

* * *

За дверью могла встретить охрана, которая с ходу откроет огонь по непрошеному гостю, но Тимур всё равно заколотил в неё кулаками. Отступил,

оглядев тяжёлую железную плиту, не нашёл ничего похожего на ручку, смотровую щель, глазок, решетку динамика или кнопку звонка, ударил ещё несколько

раз, понял, что открывать ему не собираются, и огляделся.
Выброс близился. Всё вокруг дрожало, мир стал багровым. Тимур бросился к вертолёту — и обнаружил, что тот заперт. Заперт! Как будто это дорогая

тачка на городской улице, а не военная вертушка посреди Зоны… Он выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в то, что напоминало замок. Рванул вбок

дверцу, кинул последний взгляд на тёмно-багровое, почти чёрное небо и нырнул в кабину.
Низкий гул, от которого задрожали поджилки и болезненно екнуло сердце, полился со стороны ЧАЭС.
Над станцией вспыхнул белый огонь: выброс начался.

* * *

— Ну, по-моему, мы пришли.
Ковырнув гнутым гвоздём в замке, Жердь распахнул решетку, перекрывающую вентиляционный колодец, и выбрался в полутёмную комнату. За ним

спрыгнули остальные бандиты, последним — Огонёк. Жердь беспокойно оглянулся на напарника: тот выглядел необычно. Или, вернее, обычно для времени

выброса — взгляд его блуждал, Огонёк часто облизывался и всё время баюкал свою сумку.
— Огонёчек, ты, может… — начал Жердь, но заткнулся, когда Боцман несильно стукнул его в живот.
— Молчи! — еле слышно приказал он. Бандиты осмотрелись.
В углу кладовой стоял веник с совком, а перед дверью — большой допотопный копировальный аппарат на колесиках, с раскуроченной панелью и без

боковой стенки.

Филин кивнул Боцману, тот — Гадюке, и разведчик, перегнувшись через ксерокс, стволом автомата толкнул неплотно прикрытую пластиковую

дверь.
Он сделал это совсем слабо, но дверь распахнулась, стукнув ручкой о стену.
Произошло это потому, что с другой стороны стоял лаборант Гера, который, услышав слабый шум в помещении за дверью, решил, что там объявилась

крыса, и сунулся посмотреть.
Пятеро человек, столпившиеся в небольшой кладовой, стали последним, что он увидел. Гадюка выстрелил, Гера упал, и взглядам бандитов открылось

то, что находилось за ним.
Там был короткий коридор с открытой дверью в конце, за ней — просторное помещение с большой лежанкой, на которой был кто-то, пристегнутый

ремнями. По одну её сторону на стояках жужжали приборы, от них к телу на лежанке тянулись провода. На длинной консоли в пластиковых захватах

покоился «слизень» — только Филин узнал его, — присосками к нему крепились четыре провода, пара шла к прибору, другая — к вискам человека, который

не смог бы встать, не стукнувшись головой о консоль.
По другую сторону лежанки стояли четверо. Ближе к двери, сложив руки за спиной, Седой, за ним седовласый вихрастый человек в белом халате, а

дальше двое в военной форме, с автоматическими винтовками М-16.
Боцман и Жердь ещё только удивленно моргали, а Гадюка с Филином уже начали действовать: первый, ударив по ксероксу и вытолкнув его в коридор,

упал на одно колено, второй вскинул дробовик и выстрелил.
Последнее, что увидел Седой, было лицо главаря бандитов, которого он совсем не ожидал увидеть здесь, а последними испытанными им чувствами

стали удивление и досада.

* * *

Кольцевая волна выброса катилась по Зоне. Она накрыла город Припять, и силуэты домов задрожали в потоках аномальной энергии. Подминая кусты,

деревья, холмы и болота, берега речушек и развалины зданий, волна приближалась к заброшенной торговой базе, под которой была спрятана секретная

лаборатория.
Ввалившись в кабину, Тимур огляделся безумным взглядом. Он не умел управлять вертолётом, вообще никогда не сидел в них! Тимур рванул какую-то

рукоять, потом другую, провернул тумблер, ладонью хлопнул сразу по нескольким кнопкам. Нет, бессмысленно, ему не поднять машину в воздух и уж тем

более не улететь от…
Зажглись датчики на пульте. Он высунул голову наружу. Волна выброса накатывала на вертолёт сзади.

* * *

Седой умер с удивлением на лице. На такое он не рассчитывал: его внезапная смерть от заряда дроби, выпущенной каким-то бандитом, была очень,

очень серьёзным нарушением установленного порядка.
Ксерокс всё ещё катился по коридору, скрипя колесиками. Гадюка выстрелил поверх его, Филин с Боцманом прыгнули вслед за разведчиком, низко

пригнувшись, и то же сделал Жердь. Но Огонёк, снова запустивший руки в свою сумку, не успел присесть, когда стоящий ближе к дверям. Второй охранник

дал очередь из своей М-16.
Ксерокс перегородил дверь лабораторной комнаты. Человек на лежанке закричал, дёргая головой, а тот, что сидел на стуле, попытался встать, чтобы

сдёрнуть со спинки скованные руки, оттолкнулся ногами от пола и повалился навзничь. Первого охранника зацепила дробь, большая часть которой

досталась Седому, и он скорчился на полу, прижав ладони к окровавленному боку.

Первого охранника зацепила дробь, большая часть которой

досталась Седому, и он скорчился на полу, прижав ладони к окровавленному боку. Второй попытался спрятаться за лежанкой, но не успел — Боцман и

Гадюка одновременно выстрелили, и он упал. Бандиты приподнялись над ксероксом, Боцман кинул взгляд через плечо. Жердь присел на корточки посреди

коридора, в одной руке его была зажигалка, в другой маленькая бутыль с чем-то синим. Позади шёл, держась за грудь, Огонёк.
— Эй! — позвал Боцман. — Ложись!
Во всей лаборатории погас свет.

* * *

Тимур вдавил красную кнопку на рукояти так, что большой палец скрутило судорогой. Под днищем клацнуло, вертушка качнулась, и неуправляемая

ракета, вылетев из-под кабины, врезалась в железную дверь. Взрыв в тяжёлом багровом свете, заполнившем Зону, показался не таким уж ярким, вспышка

была скорее тёмной, а звук — глухим и каким-то коротким, он тут же растворился в дрожащем гуле, накатывающем на вертолёт вместе с волной.
От двери осталась рама с торчащими оплавленными кусками. Тимур повернулся на сиденье, высунув наружу ноги. И увидел призрачную волну в десяти

метрах от вертолёта. Она с гулом перла на него, чтобы поглотить, растворить в себе, уничтожить, стереть с лица Зоны живое разумное существо по имени

Тимур Шульга.
Он прыгнул наружу, но что-то не пустило его. Обернулся — пола расстегнутой куртки зацепилась за рукоять, торчащую рядом с сиденьем.
Волна была совсем рядом, хвостовая штанга вертушки погрузилась в неё.
Взвыв, как попавший в капкан псевдопёс, Тимур дёрнулся, но не смог порвать крепкий брезент куртки. Вывернулся из неё, едва не вывихнув плечи,

выпал из вертолёта, вскочил и метнулся к пролому. Тысячи огненных иголочек впились в затылок, мозг вскипал, как сталкерская похлебка в котелке на

костре.
Волна захлестнула вертолёт.
Тимур влетел в коридор, задев плечом торчащий из боковой части рамы кусок металла, начал падать, но продолжал переставлять ноги — и так, всё

сильнее кренясь вперёд, уже почти касаясь пола коленями, преодолел последние метры до лестницы.
Поток аномальной энергии ворвался внутрь следом за ним, а снаружи волна на мгновение выгнулась, огибая здание, накрыла его и покатила дальше.
Он прыгнул через перила.
Над ним гудящий поток врезался в стену и разошёлся по этажу — мириады дрожащих искр заплясали в красном супе, наполнившем весь этаж.

Провалившись сквозь три лестничных пролета, Тимур рухнул на покрытый линолеумом пол, и потом во всем здании погас свет.

Глава 14

В темноте раздавались всевозможные звуки: скрип, стоны, шелест… Что-то громко стукнуло, кто-то невнятно выругался, заскрежетал замок. Потом в

лаборатории зашептались, донёсся возглас, когда чей-то лоб вошёл в соприкосновение с торчащей из прибора консолью. Вскоре с хрустом сломался

пластиковый захват. Притаившийся за ксероксом Боцман спросил, перезаряжая «калаш»:
— У кого-нибудь есть фонарик? Я свой разбил.
— И я, — откликнулся Жердь сзади.
— Там никого живого, — сказал Гадюка.

— Там никого живого, — сказал Гадюка.
— А по-моему, один только ранен, — возразил Боцман. — И тот, что на стуле…
Раздался звук шагов: кто-то спешил по лабораторной комнате прочь от ведущей в коридор двери… и кажется, он там был не один.
Филин, вспрыгнув на ксерокс, выстрелил из дробовика. Это был обрез, так что не все пороховые газы успевали сгореть в стволе — при каждом

выстреле из дула вылетал сноп огня. Он на миг разорвал тьму, но в комнате уже никто не двигался: беглецы успели нырнуть в дверь на другом её конце,

в свете выстрела бандиты увидели, как та захлопнулась.
Щёлкнул замок. Загудел аварийный генератор, и включился приглушенный красноватый свет.
Боцман сделал знак Гадюке, тот перескочил через ксерокс и, обогнав Филина, который пошёл следом, ввалился в помещение, куда вел коридор. Боцман

с Жердем тоже выпрямились. Первый бросил назад один короткий взгляд и направился за главарем, а второй вернулся к дверям кладовой. Там лежал Огонёк.

Подогнув ноги, он прижимал к груди, развороченной выстрелами из М-16, сумку и растерянно улыбался, глядя в потолок.
— Братан! — позвал Жердь. — Эй…
Он провел перед лицом напарника рукой — туда, обратно… Зрачки не шелохнулись.
— Огонёчек… — сказал Жердь. Лицо его покраснело и вдруг стало злым. — Убили, суки! Убили его! — Жердь вытер рукавом нос, присел на корточки и

осторожно вытащил из рук мертвеца сумку.

* * *

Тимур нажал на спусковой крючок, когда кто-то прыгнул на него из темноты, но все пули он ещё раньше выпустил в дверцу вертолёта, и выстрела не

последовало. Он ударил, попал стволом по невидимой челюсти и сбил человека с ног.
В помещении за стеной грохнул одиночный выстрел.
А в коридоре, куда он свалился с лестницы, убегая от выброса, раздался возглас. Женский.
— Вояка? — обалдело произнёс он. — Машка, ты?!
— А ты кто? — спросила она.
Тимур вытянул руку и наткнулся ладонью на её грудь.
— Эй, ты чё?!
— Это Шульга, — сказал он, уже догадываясь, кого только что отправил в нокаут. — Растафарыч?
— Я, я! — донеслось снизу. — Темно, как в большой заднице Большого Маврикия! Маша, запри дверь и ходу отсюда!
— Давно заперла!
— Тогда бегом!
Последние слова донеслись уже не снизу. Шаркнули ноги. Тимур пошарил в воздухе перед собой и ухитрился поймать в темноте костлявое плечо.
— Стойте! Кто там стрелял?
— Кто-кто, хиппи в пальто! Бандиты, которые на мою тачку тогда напали. Да иди же ты, школьник!
Растафарыч толкнул его в грудь, а под потолком тусклым красным светом зажглась лампочка аварийного освещения.
Институтский водитель был в знакомом прикиде, только джинсы порваны на колене да рубашка помята, к тому же на ней стало как-то поменьше

бахромы.

А Вояке нарядом служила белая больничная рубашка, и ещё на ней были полотняные туфли вроде тех, что иногда выдают в больницах пациентам

вместо тапочек. Тимур не поверил своим глазам — девушка держала в руках «слизень»!
— Откуда это у тебя?! — Тимур выхватил артефакт. В дверь за их спинами ударили, и Вояка ойкнула, схватившись за локоть Растафарыча.
— Потом, мэн, всё потом. Рвёрвёмм когти.
Он побежал, Маша — за ним, и Тимуру ничего не оставалось, как поспешить следом. Поднимаясь по лестнице, между пролетами которой только что

свалился, он сказал:
— Погодите, там же выброс.
— А сколько они длятся, мэн? — донеслось сверху.
— Когда как. Иногда долго, иногда несколько секунд.
— Ну так проверим!
Им повезло — выброс закончился, и когда троица вывалилась из развороченных дверей наружу, мир снова был прежним. Тимур сунул «слизень» в

контейнер, а когда захлопнул крышку и поднял глаза, Растафарыч уже лез в вертолёт и Вояка забиралась следом.
Эхо донесло звук удара — в подвале здания выламывали дверь.
— Ты что, умеешь управлять этим? — удивился Тимур, обегая машину.
— Я на таких летал! — крикнул изнутри Растафарыч. — Я ж учился, потом служил!
В кабине было два сиденья впереди и четыре сзади. Когда Тимур уселся на одно из них, зарокотал пропеллер.
— Что там случилось внизу? — спросил он, подавшись вперёд и схватив Вояку за плечо. — Кто там был?
— Они меня исследовать хотели! — нервно выкрикнула она сквозь нарастающий рокот. — Убить и исследовать!
— Кто хотел?
— Научники эти. Сюда привезли, тут двое в халатах. Раздели, гады, рубашку эту напялили, положили на койку, пристегнули. Провода всякие на

голову, а рядом прибор такой, и в нем, в зажиме, эта штука, которую ты забрал. Патлатый их все бегал вокруг, суетился…
— Кто тебя сюда привез?
Она стала отвечать, но за рокотом винта Тимур уже не разобрал ни слова. Растафарыч, не оборачиваясь, сунул ему большие чёрные наушники с

микрофоном, он нахлобучил их на голову. Зашипело, и раздался голос волосатого:
— Мэн, потом расскажем, сейчас валим.
Вертолёт начал взлетать, кренясь на правый бок.
— Куда валим?
— В Маврикию, ёлки! Куда-куда? Куда угодно, лишь бы подальше от этих…
— Мне надо в Могильник! — Тимур откинул крышку контейнера. «Слизни» снова срослись, даже без помощи с его стороны, — получившийся большой

артефакт едва умещался в железной коробке. — В Могильник, но сначала надо заснуть, чтобы поговорить с братом!
Два удивленных лица повернулись к нему, и вертолёт, взлетая над зданием, накренился сильнее.
— За баранку держись! — крикнул Тимур. — Или что там у тебя…
Покатое лобовое стекло пересекла дорожка белесых пятен, состоящих из тончайших, как волоски, трещин: кто-то снизу дал очередь.

— Мазафаки штопаные! — Растафарыч подался вперёд, и, будто повторяя его движение, машина клюнула носом, задрав хвостовую штангу.
Две полосы протянулись из-под кабины к зданию. Внизу рвануло, и стена осыпалась, а потом дом, под которым пряталась лаборатория, пропал из

виду.
— Не знаю, о чём ты толкуешь, школьник, — зазвучал в наушниках голос Растафарыча, — и что это за Могильник такой, но отсюда мы летим со всех

лопастей.

* * *

— Что оно делает? — повторил Филин удивленно, присев над седовласым вихрастым мужчиной в белом халате. — Это точно?
Петрарка ещё что-то сказал, потом замолчал, неподвижно уставившись в потолок. Выпрямившись, Филин повернулся к стулу, на котором сидел

охранник, — последний из оставшихся в живых людей Седого. Бок его Гадюка перемотал, предварительно ножом выковыряв дробинки; делал это бандит,

естественно, без наркоза, даже водки охраннику не дали, и вид у того был жалкий.
Сняв с плеча дробовик, Филин поставил ногу на край стула и нагнулся к нему. Глядя в глаза и легко постукивая стволом по колену, спросил:
— Вертушку водить умеешь?
— Да-да, — промямлил тот. — Я пилот.
Он пытался держаться, но губы его тряслись, и часто дёргалось правое веко.
— Улетела твоя вертушка, пилот, — вставил Боцман. — Куда она полететь могла?
— Я н-не знаю.
— А топлива много в ней? Далеко улетит в случае чего?
— М-много. Далеко.
— Как тебя звать? — спросил Филин.
— П-петр.
Главарь с помощником переглянулись — покойного Огонька тоже звали Петром.
За их спинами по помещению бродил Гадюка и собирал оружие. Жердь, повесив на грудь сумку убитого напарника, раскрыл её и бессмысленно пялился

внутрь. Смерть Огонька выбила его из привычной колеи — в Зоне они всегда были вместе, и теперь в душе Жердя образовалась большая холодная дыра. А

ещё он ощущал себя виноватым перед Огоньком за то, что… Зона его знает за что. Не прикрывать же было напарника своим телом, потому что тогда бы он,

Жердь, лежал бы сейчас там в дверях. И теперь Огонёк мёртв, а он жив… Бандит передёрнул плечами и вышел из комнаты. Филин стал задавать пилоту новые

вопросы, а Боцман, обернувшись, увидел, как Жердь склоняется над Огоньком, как поднимает его на руки, и спросил:
— Эй, ты чё?
Жердь молча зашагал к лестнице.
— Ты что делаешь? — повысил голос Боцман.
— Похоронить надо, — глухо ответил бандит. Боцман пригладил бакенбарды, хотел возразить, но промолчал. Жердь утопал наверх, а до его ушей

донеслось слово «маячок», и он повернул голову:
— Повтори!
Петр испуганно покосился на него, перевел взгляд на Филина. Тот кивнул.
— Шеф… шеф всегда всё контролировал, — сказал пилот. Выглядел он уже получше, будто собрался с силами и нашёл в себе мужество не трястись перед

бандитами.

Выглядел он уже получше, будто собрался с силами и нашёл в себе мужество не трястись перед

бандитами. Губы больше не дрожали, глаз почти перестал дёргаться. — Всё вокруг, всех людей. И технику. Хотел всегда знать, кто где находится…
— Это как? — не понял Боцман. Пилот отвернул воротник и предложил:
— Пощупайте.
Филин первый протянул руку, за ним помощник. В шве было твёрдое утолщение. Боцман недоуменно нахмурился, но Филин сразу понял и сказал:
— Маячок?
Петр кивнул.
— Дальше что?
— У всех людей, кто его окружал, в одежду маячки вшиты.
— И вы об этом знали?
— Конечно, а как же? Ведь в любой форме, в костюмах, которые на службе носили… Шеф не скрывал.
— Ну и псих этот ваш Седой! — удивился Боцман.
— Кто? А, это вы шефа так… Точно, он психом был, — согласился пилот. — И у него в комнате позади кабинета целый следящий центр. Я там не был,

Владлен говорил. Экраны, динамики… Он мог, если хотел, узнать, где находится любой из его людей.
— И вы терпели? А чего б не уволиться просто?
Петр осторожно потрогал раненый бок.
— Легко сказать. Он же… Один как-то попытался уволиться. Охранник.
— И что?
— Достал пистолет, вставил в рот и пальнул.
— В смысле? — не понял Боцман. — Мужик решил уволиться, а потом застрелился? Зачем?
— Никто не знает. В комнате тогда несколько человек было, а шефа не было, но всё равно все поняли, что это он. Ну, как-то заставил того

охранника. Принудил. Внушение или…
— Постой! — перебил Боцман, сообразив наконец, что к чему. — Так это что, если маячки у всех… Так и на вертушке тоже?
— В вертолёте тоже маячок, — подтвердил Петр.
— А радиостанция здесь есть? — спросил Филин. — Чтобы Седой с лабораторией своей говорить мог?
Петр развел руками, сморщился и снова положил ладонь на бок.
— Должна быть, не знаю. Дайте мне обезболивающее.
Гадюка остановился рядом с главарем, сложив на полу всё собранное оружие: две М-16, пара пистолетов, ножи, четыре гранаты, патроны.
— Где Жердь? — спросил Филин через плечо.
— Пошёл Огонька хоронить.
Филин посмотрел на пилота, и Боцман понял, что вожак принял важное решение. А ещё уяснил, что Филин вошёл в свое обычное среднее состояние.

Сразу после возвращения в Зону на главаря как бы накатывала тёмная волна — он некоторое время был молчаливым и очень угрюмым, а ещё жутко грозным и

каким-то нечеловеческим. Сейчас этот период совпал с почти непрерывной двухдневной погоней за Шульгой-младшим. Но потом главаря отпускало, и он

превращался в обычного Филина, то есть обычного Филина-в-Зоне, который отличался от Филина-вне-Зоны и всё же был более разговорчивым, да и вообще

более похожим на человека, чем «тёмный Филин», каким он становился сразу после возвращения в неё.

Уяснив это, Боцман с облегчением вздохнул. «Тёмный Филин» пугал, а такой, как сейчас, главарь устраивал его больше всего.
— Хочешь жить, Петр? — вкрадчиво спросил главарь. Пилот сглотнул, глядя в большие выпуклые глаза, кивнул.
— Это трудно, — продолжал Филин, и помощник отметил, что голос у него теперь не такой глухой и ухающий, как был ещё этим утром. — Нам тебя

убить надо.
— Почему надо?
— Потому что свидетелей, которые всё это видели, — Филин жестом обвел лабораторию, — в живых не оставляют. Но ты всё-таки можешь выжить.
У Петра опять дёрнулось веко.
— Как?
— Вызовешь сюда второй вертолёт.
— Второй вертолёт? — удивился пилот.
— Скажешь, тот из-за выброса упал у лаборатории. Шеф ранен, на лабораторию нападают зомби. Пусть присылают подмогу. Но немного, скажи: зомбей

меньше десятка.
— То есть дело даже не в зомбях, а в том, что вертолёт из строя вышел, — вставил Боцман, догадавшийся, что придумал Филин. — Чтоб они сюда три

вертушки с бригадами военсталов не прислали с перепугу.
Филин подождал, пока он закончит, и продолжал:
— С борта ты улетевший вертолёт сможешь запеленговать по тому маячку?
Петр снова кивнул.
— Тогда мы садимся в этот второй и летим за первым. И не убиваем тебя. Из нас никто вертолётом управлять не умеет, вот тебе и гарантия, что жив

останешься: ты вертушку поведешь.
— А потом?
— Потом… та, первая, сядет где-то. Ты вторую рядом посадишь, и потом мы уйдём своими делами заниматься, а ты вали куда хочешь.
— Я поведу… но как? Там ведь будут… — Петр замолчал.
Бандиты внимательно смотрели на него. Пилот откинул голову, стукнулся затылком о край спинки и закрыл глаза, поняв: ему предлагают купить свою

жизнь ценой жизни всех тех, кто прилетит на втором вертолёте.
— Нет, — сказал он и поглядел на дробовик в руках Филина. — Стреляй, я своих вам в лапы не отдам.
— Стрелять? — удивился Филин и отступил, вешая оружие на плечо. — Ты что, дорогой? Стрелять… Гадюка!
Гадюка встал между главарем и Боцманом, подняв большой нож с мелкими зубчиками на одной кромке.
— Никто не станет в тебя стрелять, Петр, — сказал Боцман и похлопал шагнувшего к пленнику Гадюку по плечу. — Мы с командиром к тебе вообще

больше не подойдём. Просто Гадюка тебя на лоскуты сейчас резать станет. На такие, знаешь, полосочки, он это хорошо умеет. Потом шнурков себе из них

наплетёт…
Петр заговорил, Боцман ответил ему, Гадюка ещё на шаг приблизился к стулу — но Филин больше не слушал и не смотрел на них. Он остановился между

лежащим на полу мёртвым профессором и большим прибором у лежанки. Поглядел на тело, на торчащую из прибора длинную консоль со сломанным захватом.

Этот мужик в белом халате был напуган ещё больше Петра. К тому же, в отличие от пилота, он умирал и знал это.

Поглядел на тело, на торчащую из прибора длинную консоль со сломанным захватом.

Этот мужик в белом халате был напуган ещё больше Петра. К тому же, в отличие от пилота, он умирал и знал это. Ну и, кроме прочего, Петр — кадровый

военный, а этот — научник, интеллигентишка вшивый… Короче, надавить на него было легко. Собственно, и давить не пришлось, он и так всё выболтал,

всё, что знал. А знал он многое: про «слизни», про «ментал»… И про бесконечность. И теперь Филин думал, очень напряженно думал. Он уже решил, что не

будет продавать артефакты. Дело ведь, в конце концов, не в деньгах, дело во власти. Хотя, если подумать, то когда дело в деньгах — оно всё равно во

власти. Ну а бесконечность, судя по всему, давала в этом смысле большие, широкие возможности.

* * *

Летать над землями Отчуждения опасно. Куда опаснее, чем над обычным миром. Здесь существуют зоны повышенного и пониженного давления, а ещё —

места уплотнения воздуха, которые пилоты называют карманами. Есть незримые воронки и воздушные фонтаны, бьющие, как полагал Тимур, над особо

сильными аномалиями.
В общем, летать над Зоной — особое искусство.
Которым Растафарыч не владел.
Когда показалась граница Могильника, вертушку тряхнуло так, что она чуть не перевернулась, и пилот повел её на посадку.
Они опустились в месте, где вертолётам садиться вообще-то не положено, — на склоне холма. Хорошо, что тот был пологим.
Стащив наушники, Тимур сдвинул дверцу и первым выбрался наружу.
Конечно, у Могильника не было четко обозначенной границы. Никто не расставлял вешки, не втыкал полосатые столбы, не прокапывал контрольную

полосу. С этой стороны условной границей Могильника служило длинное и узкое кукурузное поле. Ярко-жёлтая полоса тянулась недалеко от холма — сухо

шелестели листья, постукивали на ветру початки. Дальше начиналась безымянная заболоченная речушка, лабиринт камышовых зарослей, островков травы,

омутов и заводей стоячей, затянутой ряской воды.
После зигзагов и прочих кульбитов невысшего пилотажа, которые Растафарыч выписывал над Зоной, мутило. Тимур поднялся на вершину и лёг там,

уставившись в небо.
Когда желудок пришёл в норму, он сел. Растафарыч и Вояка устроились на камнях перед ним, обнявшись. Трудно было представить себе кого-то более

непохожего: увешанный хипповскими фенечками тощий патлатый мужик в голубых джинсах с дырищей на колене и в рубашке с обтрепанной бахромой — и

конопатая девчонка в белой больничной рубашке, с двумя косичками, русой челкой, вздёрнутым носом и общим боевым выражением маленького личика. Но то,

как они прильнули друг к другу… При виде этого Тимур вдруг показался себе старым-старым. А ещё он подумал: противоположности сходятся. Потому что у

них же единство… но ещё у них и борьба — так, кажется, учили в интернатской школе.
— Рассказывайте, — буркнул он. — Как вы там оказались?
Вояка поежилась, и Растафарыч обнял её покрепче.
— Опыт надо мной проводили! — выпалила она. — А потом и над ним хотели. Начальник их, Седой этот, один раз упомянул, что мы — подопытные! Как

кролики какие-нибудь или крысы лабораторные… Гады они, суки распоследние!
Тимур перевел взгляд на Растафарыча:
— Ладно, давай ты, только внятно и по порядку.

— Если по порядку, мэн, то дело так было… — рассудительно начал тот.
Выяснилось, что штопаные мазафаки, закопать их всех в конопле, не поверили, будто нападение на микроавтобус было осуществлено без участия

водителя, и решили, что он — наводчик в доле. И поэтому, когда Маша привела его на базу НИИЧАЗа в бывшем колхозе «Красные Знамена Октября»,

Растафарыча схватили. Как и саму Вояку — она, провожая спутника, подошла слишком близко к базе, наблюдатель с вышки заметил, что «предатель» был не

один, и как только его взяли, была выслана погоня.
Они некоторое время отдыхали в глухом подвале, а потом обоим надели чёрные мешки на головы и стянули руки за спиной. Дальше был полет и

лаборатория. Мешок с головы Растафарыча стащили лишь после того, как он уже сидел на стуле перед лежанкой, к которой пристегнули ремнями Вояку.
— А что за опыт? — спросил Тимур. — В чём он заключался?
Машка всплеснула руками, Растафарыч снова покрепче обнял её, и она прильнула щечкой к костлявому плечу.
— К башке провода присобачили и давай уколами колоть!
— Уколами?
— Ну, такими… электрическими. От них в голове так пусто-пусто стало, поплыло всё, а потом… Потом я странное увидела. Вроде коридора тёмного, в

конце его свет. Полетела к нему. Но тут стрельба поднялась, крики. Темно стало. Потом он, — Вояка ласково ткнула Растафарыча под ребра острым

локотком, — меня отстегнул. Я, конечно, не сразу поняла, кто это, темно ж, но он зашептал на ухо…
— Так это тебя убивали медленно на той лежанке, — понял Тимур. — Чтоб «слизень» твое сознание в себя засосал, а они чтобы приборами это

измерили. Потенциалы там всякие электрические и другое…
— Чего? — Она воззрилась на него.
— Опять заговариваешься, школьник? — спросил Растафарыч. — Тогда про брата во сне что-то толковал, теперь вот…
— Не заговариваюсь. Тебя бы там убили, Маша. А потом и тебя. И стали бы прослушивать артефакт, который на консоли был закреплён, по-всякому.

Сравнивать, какие у него параметры были до опыта, какие после…
— Тот, который ты у меня забрал там, в коридоре? — уточнила Маша. — Я, кстати, таких раньше ни разу… хотя вроде много артефактов всяких

перевидала.
— Это «слизень», — пояснил Тимур. — Очень редкий. Он засасывает в себя сознание, если кто-то рядом умирает. На несколько дней, а потом…
— Ты бредишь, брат? — участливо спросил Растафарыч.
Тимур вздохнул. И рассказал им всё.
Ему давно надо было выговориться, но не было никого, кто годился бы на эту роль, даже Старик не подходил. А эта конопатая Джульетта с патлатым

Ромео… Они выслушали его.
И поверили.
Это было самое удивительное.

* * *

Вертолёт опустился почти на то же место, куда раньше села вертушка Седого, и пятеро подтянутых парней в камуфляже, вооруженные автоматическими

винтовками М-16, импортными пистолетами и ножами, ловко выпрыгнули наружу.

Они рассредоточились, двое по приказу капитана обогнули здание, но не

нашли ничего интересного, кроме свежей могилки, из которой торчала кривая доска с гвоздём. На ней было выцарапано: «Аганёк. Лучшей паджигатель

Зоны». Спецназовцы вернулись — трое других уже стояли по сторонам от большого пролома в стене.
— Это зомбаки так поработали? — удивился один. — Не может быть. Походу, сюда ракетой саданули… и не одной вроде.
Капитан отдал команду, и спецназовцы нырнули в здание. Изнутри донеслись удаляющиеся шаги. Смолкли. Некоторое время стояла тишина, потом в доме

грохнул взрыв, сразу за ним с небольшим промежутком — ещё два. Застучал автомат, несколько раз щёлкнули винтовки, но их заглушил грохот дробовика.

Последовали ещё несколько одиночных выстрелов — и всё стихло.
Вскоре в проломе показались нагруженные оружием бандиты. Первым выскользнул Гадюка, ведущий перед собой Петра, к затылку которого он приставил

пистолет. Следом, всё ещё агрессивно скалясь, часто облизываясь и непроизвольно взрыкивая, вышел Жердь, весь увешанный винтовками. Сумка Огонька

тоже была у него. Последними выбрались Боцман с Филином, остановились у дыры в стене.
— А может, нам тут схрон устроить? — спросил Боцман, но тут же сам себе ответил: — Нет, что я говорю! Сюда вояки скоро понаедут…
Оставив оружие в кабине, Жердь выбрался наружу и рысью устремился к ним, расстегивая сумку.
— Командир, ну так что? — ещё издалека закричал он. — Жечь?
— А ты сможешь? — с сомнением спросил Филин.
— Смогу!
— Не сможешь, — отрезал Боцман. — Огонёк бы смог, а ты в этом не сечёшь.
— Секу я, секу! — Жердь остановился рядом, возбужденно копаясь в сумке. — Умею! Я ж следил всегда, как Огонёчек это делал, что мешал… Не, ну

конечно, как он — не смогу, Огонёк у нас… Он у нас гений!
— Был, — сказал Боцман. Жердь понурился.
— Был, — тихо повторил он, глядя в землю. — Был, да. Умер Огонёк. — Бандит вскинул голову и ухмыльнулся немного безумно: — Но дело его живет! Я

смогу, ну разреши, командир!
— Так, ладно, но без экспериментов, — сказал Филин. — Никаких смесей, понял? Льешь что-то одно, и всё. Вопросы?
— Нет вопросов! — Жердь нырнул в пролом. Когда главарь с помощником забрались в вертолёт, датчики приборов на панели уже горели, а пилот крутил

рукоятки настройки.
На небольшом плоском мониторе зажглась зелёная карта Зоны, расчерченная белыми квадратами координатной сетки. Мигнув, погасла, разгорелась

вновь. Петр повернул что-то — и на краю карты возник световой квадратик.
— Это вертолёт шефа, — пояснил он, не глядя на бандитов.
— Крути шарманку, — велел Филин, заметив, что из здания выскочил Жердь.
Пока бандит залезал внутрь, винт с гудением раскрутился, и как только дверца захлопнулась, вертушка начала взлетать. Все нахлобучили наушники.
— Ну, и почему оно не… — начал Боцман, сидящий сзади вместе с Жердем и Гадюкой, и тут из пролома плеснулся огонь.

Пока бандит залезал внутрь, винт с гудением раскрутился, и как только дверца захлопнулась, вертушка начала взлетать. Все нахлобучили наушники.
— Ну, и почему оно не… — начал Боцман, сидящий сзади вместе с Жердем и Гадюкой, и тут из пролома плеснулся огонь.
— Он синий! — гаркнул Филин, оборачиваясь. — Тебе что сказано было?!
— Да не мешал я ничего, не мешал! — крикнул в ответ Жердь. — Из одной бутыли только полил, на трупы попрыскал там, на приборы, по стенам… И

всё! Может, в той бутылке у Огонёчка уже смесь какая была?
— А искры — вообще малиновые какие-то, — вставил Боцман.
Огонь ударил из щелей в закрытых железом окнах первого этажа, а потом вертолёт стал поворачивать и горящее здание уплыло в сторону.
— Слушайте, а куда летим? — спросил Жердь, пропустивший предыдущий разговор и пояснения пилота. — Где Шульга теперь?
Петр лишь молча ткнул пальцем в светящуюся клетку на карте. Жердь, просунув между передними сиденьями голову, сказал:
— Это ихний вертолёт? А чего он на месте торчит? Разбился, что ли?
— В случае аварии маячок даёт тревожный сигнал, — ответил Петр. — Нет, они просто сели.
— Ну и где они сели?
Все уставились на карту, и после продолжительной паузы Боцман неуверенно сказал:
— Может, я не так смотрю… Но это ж граница Могильника, да?

* * *

Выпотрошив аптечку, Вояка заявила:
— Не вижу я снотворного. Может, и есть, но тут половина названий импортные.
— А ну дай я погляжу.
Растафарыч тоже влез в кабину, потом и Тимур. Возможно, среди россыпи разноцветных упаковок с русскими и английскими надписями и пряталось

снотворное, но они его не нашли.
Контейнер c тремя сросшимися «слизнями» стал куда тяжелее, и Тимур, отстегнув его, положил на сиденье рядом. Когда, махнув рукой, Растафарыч

спрыгнул на землю, Тимур последовал за ним, а Маша осталась сидеть внутри, с любопытством разглядывая приборную панель.
Обойдя вертолёт, Тимур встал на склоне и поднял голову. Было жарко, ярко светило солнце, иногда по холму пробегала тень облака. Спать не

хотелось как никогда.
— Я не могу, — сказал он.
— Что? — спросил Растафарыч.
— Стас внутри артефакта вот-вот погибнет. Растворится там… Он уже гибнет, понимаешь? К ночи от него, наверное, ничего не останется, он в

последний раз, когда я его видел, был таким… как привидение. Прозрачным. Где-то позади бандюки Филина остались. Вроде они и далеко, но вдруг найдут

способ сюда… А впереди Могильник. Ты, может, не в курсе, но это самое опасное, не считая окрестностей ЧАЭС, место в Зоне. Опасности со всех сторон.

И поэтому я не хочу спать.
— А ты медитацией какой-то займись, что ли, — предложил Растафарыч. — Ну там харя Кришны, харя в раме… Как эти чуваки с Тибета: посидишь с

закрытыми глазами, помолишься Большому Маврикию да и вырубишься.

— Нет, — сказал Тимур, покачав головой.
— Ну тогда вперёд, — предложил бывший водитель НИИЧАЗа. — Ты ж знаешь, где «ментал» находится? Тогда вы через Челюсти не прошли, а сейчас

пролетим.
— Там не пролететь, вообще никак. Разве что на ракете через стратосферу, а потом вниз прыгнуть в каком-нибудь модуле посадочном на парашюте.
— Да что ж там опасного? Глянь, какое небо голубое, чистое…
— Ты думаешь, почему вертолёты к ЧАЭС не летают? В Зоне так: чем внизу опаснее, тем и вверху тоже. А ты пилот неопытный, над этими местами

никогда не летал. Через тот путь, по которому мы тогда не смогли пройти, мы теперь не сможем и пролететь. Единственная надежда, что три сложенных

«слизня» действительно указали какой-то скрытый путь Стасу и он расскажет мне. Но надо заснуть… а я не могу.
— Так что же делать, мэн?
— Не знаю, — сказал Тимур. — Впервые не знаю, что делать. Может, просто наглотаться таблеток из аптечки? Разных.
— Ты чё? — испугался Растафарыч. — В армейских аптечках такие колеса иногда кладут… Антигаллюциноген какой-нибудь заглотишь от химической

атаки, будешь потом ползать по этому холму, как героинщик в ломке. Или наоборот — вырубит тебя, но часов на двенадцать сразу. Что тогда? Или ещё

может… Это что там шумит?
Они повернулись в сторону леса, растущего рядом с холмом по другую сторону кукурузного поля. Рубя воздух лопастями, из-за верхушек деревьев

вылетел большой армейский вертолёт.
— Прячься! — Тимур прыгнул вниз по склону.
— Машка! — заорал Растафарыч, бросаясь к вертолёту. — Нас выпасли, шухер!
— Назад! — Тимур попытался схватить водителя за рукав, но лишь оторвал прядь бахромы. Пригнувшись, он побежал прочь. Уже на середине склона

вспомнил, что контейнер со «слизнями» остался в кабине, повернулся… Поздно. Второй вертолёт садился неподалеку от первого, наружу высунулся Боцман с

«калашом» в руках.
Из стоящей на земле вертушки вывалился Растафарыч, волочащий за руку Вояку, они бросились к подножию. Бандит дал очередь, пули пересекли склон

прямо перед ними, и беглецы остановились. Второй вертолёт опустился ниже, Боцман и Жердь выпрыгнули наружу, а вертолёт накренился, разворачиваясь, и

полетел к Тимуру.
Он сбежал с холма, слыша нарастающий рокот, перемахнул через канаву, продрался сквозь бурьян и нырнул в кукурузное поле. Сбивая сухие стебли,

помчался дальше. Вертушка нагоняла. Тимур упал, пополз вбок, потом вскочил на четвереньки и снова повернул, а после ещё раз. Вертолёт теперь рокотал

где-то в стороне. Кукуруза под ним ходила волнами, некоторые стебли не выдерживали напора расходящихся от лопастей воздушных потоков и ломались,

початки шлепались на землю. Тимур, низко пригибаясь, побежал дальше. Поле внезапно закончилось, он понял, что двигался в обратном направлении, — и

увидел пузырь мутного воздуха прямо перед собой. Не успев остановиться, вступил в «трамплин», который с громким гудением швырнул его прочь. Ноги

взметнулись выше головы, Тимур кувыркнулся в воздухе и упал, врезавшись головой в большой ком слежавшейся земли.

Ноги

взметнулись выше головы, Тимур кувыркнулся в воздухе и упал, врезавшись головой в большой ком слежавшейся земли.

Глава 15

Он пришёл в себя, услышав голос Филина.
— Шульга! Ты меня слышишь, я знаю. Слышишь, а?
Тимур осторожно потёр голову, потрогал ноющую после удара шею и приподнялся. Он лежал на самом краю поля, с одной стороны колыхались густые

заросли кукурузы, с другой они становились реже, сквозь них виднелся холм с двумя вертолётами. Где-то неподалеку едва слышно гудел «трамплин».
— Шульга, эй! Можешь и дальше тихариться, хрен с тобой. Короче, артефакт у меня, причем я так понял, что это все три в один срослись… И дружки

твои тоже у меня. Они мне не нужны, так что мы их сейчас валим, садимся в вертушку и летим к Периметру. Из Зоны выйдем, и я «слизни» загоню. И всё,

больше мне ничего не надо. А ты как хочешь. Мне вся эта беготня надоела.
Пока он говорил, голос становился всё громче, и вскоре Тимур увидел Филина. Бандит держал за волосы Вояку, выкрутив ей руку, рядом переминался

с ноги на ногу Боцман, дальше стояли Гадюка и Жердь, перед ними — ссутулившийся Растафарыч.
— Кончай девку, — приказал главарь.
Боцман с готовностью поднял «калаш», приставил ствол к голове Вояки. Растафарыч сзади дёрнулся, Жердь, оскалившись, сделал ему подсечку, и

тогда Тимур встал.
— Ладно, прекращайте, — сказал он. — Вот я.
— Ну так иди сюда, — позвал Филин.
Тимур шагнул вперёд, раздвигая ломкие стебли. Главарь оттолкнул девушку и врезал Тимуру правой. Тот не успел отклониться — упал на спину,

вскочил, подстегиваемый яростью, получил ещё один удар в челюсть, потом ногой в живот и скрючился на земле. Искаженное тёмное лицо приблизилось

сверху.
— Сколько мне за тобой бегать пришлось, сучонок?! — процедил Филин. — Людей из-за тебя потерял! Вставай! Встать, сказал!
Тимур поднялся.
— К вертушке топай! — Филин напоследок приложил его кулаком между лопаток.
Ноги запутались в траве, Тимур едва не упал, но устоял и зашагал к холму мимо Растафарыча с бандитами. Гадюка выглядел как обычно, а у Жердя

вид был какой-то диковатый, глаза блестели. Он прижимал к себе сумку Огонька, которого нигде не было видно… Может, в вертолёте ждёт?
— И не дёргайся, малый, — произнёс Боцман, тыча ему дулом автомата в затылок.
— А давайте я поле подожгу? — предложил Жердь. — Вон какое сухое, само просится…
— Успокойся ты со своим «подожгу»! — рявкнул Боцман, не оборачиваясь. — Достал уже, что на тебя нашло? Это к тебе маньячество Огонька

перекинулось, как он помер?
— Просто я теперь хочу быть как он! — крикнул Жердь с вызовом. Ему никто не ответил.
Когда пленников подвели к вертолётам, Боцман сказал Филину:
— Плохое место. Открытое, да ещё и возвышенность… Со всех сторон видно. Надо перелететь.

Надо перелететь.
— В лесу не сядешь, а там дальше Могильник, — возразил Филин.
— Он не прямо здесь, за полем начинается. Лучше хотя бы на краю его сесть, там, возле заводей.
Филин обдумал это и приказал:
— Сажайте их внутрь. Пилот, заводи! — Он повернулся к Тимуру: — Где «ментал», Шульга? Как к нему отсюда попасть?
— Я не знаю, — покачал головой Тимур.
— Как это — не знаешь? Если ты именно сюда полетел, значит, знаешь.
Запихнув Растафарыча с Воякой в кабину, бандиты, кроме забравшегося следом Гадюки, столпились вокруг. На лицах было непонимание — никто, кроме

Филина, до сих пор не слышал ни о каком «ментале».
— Не знаю, — повторил Тимур. — Путь к «менталу» Стас знает.
— Стас? — повторил Жердь. — Стас ничё знать уже не может, шкет. Стас твой в коробке той железной валяется, которая в лужу упала. Нет его уже!
Не обращая на него внимания, Тимур сказал Филину:
— «Слизень» поглощает сознание человека, если тот рядом с ним умрёт. Примерно пять дней, а потом оно там растворяется, если его в «ментал» не

переместить.
— Это я знаю, в лаборатории профессор объяснил.
— Ну так вот, сознание Стаса внутри сросшихся «слизней». Он знает скрытый путь к «менталу». Я — нет.
— А зачем ты сюда летел? Отвечай, или пристрелим этих двоих.
— Стас может говорить со мной во сне. То есть мне надо заснуть рядом с артефактом.
— А почему он раньше тебе не сказал, как к «менталу» попасть? Химичишь, сучонок! Артефакт уже три дня как у тебя.
— Потому что короткий путь к аномалии открылся, только когда три «слизня» срослись вместе. Поэтому я их и собирал.
— Командир, он чё несёт? — спросил Жердь. — Это что за бред такой жгучий?
— То есть тебе заснуть обязательно надо? — повторил Филин.
— Мне или кому другому. Хотя другому Стас вряд ли про путь расскажет.
— Но как этот путь внутри артефакта открывается?
Из кабины вертолёта на него смотрели лица Вояки и Растафарыча. Тимур сказал:
— Не знаю. Путь как-то… проявляется внутри артефактов. Там вроде Зоны, то есть её отражение… отпечаток. Я не знаю.
— А что ты там говорил, будто Стас твой в артефакте растворяется?
— Я так понял, среда внутри «слизня» как бы ядовитая. Там долго не выжить, она растворяет человека в себе. То есть его личность. Стас, когда

прислал мне артефакт, в записке предупредил, что через пять дней погибнет. Сегодня — пятый день. То есть четвертый, но сутки бандероль ко мне шла. К

ночи не станет Стаса, и потом уже некому будет нам про короткий путь рассказать.
— Ну это ещё как посмотреть, — возразил Филин. — Если теперь «слизни» эти срослись… можно будет самому внутрь во сне попасть и путь этот найти.

— Командир, надо бы перелететь нам, — напомнил Боцман.
— Ладно, все внутрь.
Тимура усадили между Гадюкой и Филином, Вояка и Растафарыч оказались сзади, Боцман устроился впереди рядом с незнакомым Тимуру мужиком в

военной форме. Тот хмуро оглядел троих пленников, отвел глаза и сказал, уставившись на приборную доску:
— Вы обещали, что отпустите меня, когда прилетим на место.
— А мы ещё не прилетели! — отрезал Боцман. — Заткнись и врубай шарманку!
Когда машина начала подниматься, разворачиваясь к полю, Жердь спросил:
— Шкет, а чего ты так долго тихарился? Лежал там, молчал… Ясно ж было, что мы победили, э?
— На «трамплин» напоролся, — ответил Тимур. — Он меня подбросил, и я сознание потерял.
— А-а… — протянул Жердь, и тут Филин резко повернулся к пленнику.
— Сознание потерял? — повторил он. Тимур молчал.
— Потерял, — повторил Филин. — Типа обморок, а? А это ж как… как сон.
Тимур подался назад, когда Филин сорвал автомат с плеча Боцмана, но наткнулся на Гадюку, который пихнул его обратно. Приклад АК врезался ему в

лоб.
Последнее, что он услышал, были слова главаря бандитов:
— Вот и поспи.

* * *

Через обмякшего Шульгу Боцман наклонился к главарю и спросил:
— Командир, насчет «ментала»… Объясни.
— Это аномалия, которая создаёт «слизни», — сказал Филин. — Она в Могильнике. Вроде как единственная на всю Зону.
— И зачем она тебе?
— Что значит — зачем? Она «слизни» делает. Каждый «слизень» не меньше двадцати тысяч стоит. Какие ещё вопросы?
— И это всё? — Боцман почесал бакенбард. — Но… А как часто она их делает? Что, если раз в год? Или реже? Что ж нам, так и куковать рядом с ней?
— Разберемся, — махнул Филин и продолжал, не замечая, что Боцман глядит недоверчиво: — Пока надо попасть к «менталу». Узнать, что это за

скрытый путь, всё разведать, а потом думать.
— А я слышал, некоторые аномалии можно передвигать, — вставил Жердь. — Не, серьёзно! Вроде научники сообразили, как делать такие… эти…

энергетические, как их… ловушки типа. Захватываешь такой аномалию, и она как в коконе таком светящемся. Не распадается, не срабатывает, просто

бурлит внутри него. Ну, этот, фильм видели старый такой, как его?… «Охотники на привидений», во! Там мужики призраков в такие коконы ловили и лучом

светящимся удерживали. Вот типа такого что-то. И аномалию можно потом перевозить. Только не любую аномалию вроде — с некоторыми получается, с

некоторыми нет. Раздобудем такую ловушку, купим, у нас возле схрона «ментал» этот определим да будем артефакты, как яйца у наседки, тягать. Э,

глядите, приходит в себя шкет.
У сидящего между Гадюкой и Филином человека дёрнулась голова.

Э,

глядите, приходит в себя шкет.
У сидящего между Гадюкой и Филином человека дёрнулась голова. Потом шевельнулись руки, пальцы сжались, будто он схватился за невидимую рукоять…
Пилот на переднем сиденье сдавленно вскрикнул, и вертолёт накренился.

* * *

«Смотри», — тихо сказал Стас.
Теперь Обрыва не было, хотя отдельные куски ландшафта, фигуры и деревья ещё летали, но большинство из них опустились и срослись, как элементы

конструктора «Лего».
«Ментал» там?» — спросил Тимур. К своему удивлению, он узнал холм, на котором совсем недавно стоял, и кукурузное поле, и зелёные заводи за ним…
«Я уже всё разведал. Идём покажу».
Голос брата был совсем слабым, и Тимур старался не глядеть на него, потому что силуэт напоминал льдистое облачко, сквозь которое просвечивал

пейзаж.
«Иди за мной. Быстрее».
Они поспешили вперёд.
«Что снаружи?» — спросил Стас на ходу.
Тимур закончил рассказывать, когда они уже пересекли кукурузное поле.
«Здесь время движется не так, — пояснил Стас. — Вертолёт ещё не успеет сесть, а ты уже будешь знать дорогу к «менталу».
«Но что это даст? Вокруг меня бандиты Филина, все со стволами. Я с ними не справлюсь».
«Наверное, нет. Но ты… у «слизней» есть одно интересное свойство. Я скажу позже, а пока что запоминай».
И Тимур запоминал. Чтобы пройти весь путь, им пришлось пересечь камыши, нырнуть в воду и сделать один необычный поворот — и в конце концов

аномалия открылась взгляду. Она была… странной. Ничего подобного он не видел раньше.
Но ещё более странной показалась Тимуру дорога, которая привела их к «менталу» от кукурузного поля. Он никогда не думал, что такое возможно,

даже в Зоне. Хотя, если задуматься, только здесь подобный путь и мог существовать. Ясно, почему никто не знал о нем, найти его случайно можно было

лишь при невероятном стечении обстоятельств.
Они остановились перед «менталом». Место, где притаилась аномалия, наполняло бульканье, а ещё здесь необычно пахло. Под ногами плескалась вода.
«Почему она такого цвета?» — спросил Тимур.
Стас сказал:
«Кальций. Где-то он выходит на поверхность, и вода вымывает его. Ты запомнил, Тим?»
«Я всё запомнил. Но это уже почти не важно. Мы летим в вертолёте, слышишь? Рядом четверо бандитов, у всех стволы. Контейнер у них, и я ничего

не могу сделать».
«Ты можешь закрыть глаза».
«Что?» — удивился Тимур.
«Закрой глаза, Тим. Закрой и посмотри на то, что увидишь».
Если бы у Тимура было тело, он бы окинул его скептическим взглядом.
«Что ты говоришь? Меня нет, ты что, не видишь? Это ты здесь весь, а я…»
«Потому что я умер, а ты спишь. Только это не важно. Попробуй закрыть глаза».

Только это не важно. Попробуй закрыть глаза».
«Но как?! — закричал Тимур. — У меня нет глаз! Нет век! Ничего нет, только мысли…»
«И всё-таки закрой глаза. Просто представь, что они есть, представь, как закрываешь их… Ну! Ты делал это миллион раз, вспомни, как это

происходит, и закрой глаза ещё раз, даже если их нет!»
«Это какой-то бред», — сказал Тимур недовольно.
И попытался сделать то, о чём просил Стас.
Вот он сидит в кабине вертолёта между Филином и Гадюкой, рокочет двигатель, сзади притихшие Растафарыч и Маша, на которых наставил ствол Жердь,

впереди Боцман и незнакомый пилот. Тимур неподвижен, он смотрит прямо перед собой, положив руки на колени, глядит между двух голов в лобовое окно… А

потом закрывает глаза.
Обычно это происходит мгновенно, но сейчас он представлял, что веки смыкаются медленно, что темнота опускается на мир сверху, поле зрения

сужается до светлой полоски, в которой расплываются предметы, она становится совсем узкой… исчезает… только пятна и круги перед глазами…
«Эй!» — Он дёрнулся.
«Не открывай! — донеслось из окружившей его мутной темноты. — Сохрани это ощущение! Сейчас увидишь… Ну же… Есть?»
«Есть», — сказал Тимур.
Он видел.
Пятна, круги и тени, что клубились под несуществующими веками, сложились в картину. Он видел кабину и людей вокруг, но как-то необычно: тёмные

силуэты, в середине которых горел огонь. У одного — это же Филин! — тёмное жгучее пламя, у другого, управляющего вертолётом, что-то тусклое, едва

заметное. Боцман горел ровно и ярко, Жердь чадил, разбрасывал искры, огонь его души дёргался, мерцал, вспыхивал и пригасал.
«Это их сознания?» — спросил Тимур, усилием воли удерживая видение, а вернее, удерживаясь внутри этого видения.
Откуда-то издалека, из-за границ ментального мира, донёсся голос Стаса:
«Да, и ты можешь проникнуть в некоторые. Человеком со слабой волей, раненым или напуганным, управлять легче. А вот с Филином тебе не

справиться. Боцман тоже вряд ли подойдет, а Жердь… ну, может, он…»
«Погоди, мы уже подлетаем! — закричал Тимур. — Я вижу… нет, чувствую! Но как…»
Он понял, что видит глазами пилота — в сознание того проникнуть оказалось легче всего. Совсем близко была панель с приборами и рукоятками,

стекло, а дальше — полоса земли на краю кукурузного поля.
Пилот ощутил его присутствие. Тимур понял это, когда холодный факел, которым казался чужой рассудок, испуганно полыхнул. Ему почудилось, что

пилот вскрикнул, со всех сторон задёргались светящиеся нити… Это же… это его…
Тимур мысленно потянул за одну из них — и ощутил, как дёрнулась голова пилота… Нет, его голова! Он рванул за две другие нити — шевельнулись

руки, — пустил их волной…
Пальцы сжались на рукояти управления.
Пилот — нет, Тимур! — вскрикнул, и вертолёт накренился.

* * *

— Да что с ним такое было?!
— Видели? Задёргался вдруг — и вертушка вниз.

— Может, падучая у парня? Или со страху…
— Жив он?
— Я откуда знаю, Боцман?
— Ну, шею ему пощупай или руку.
— Чё мне его щупать, вон уже Гадюка щупает!
— Мёртв, — тихо, с пришептыванием, произнёс третий голос после паузы. — Шею сломал.
— Ну и мутант с ним, всё равно не нужен больше. Ведь не нужен, командир? Прилетели?
Тимур увидел тёмный туннель. Он испугался, что каким-то образом его снова затягивает внутрь артефакта, хотя в глубине этого туннеля не было

пятна света, только непроглядная ночь…
Туннель отодвинулся и стал широким стволом обреза-дробовика. Филин за шиворот поднял Тимура на колени, ствол уперся в лоб между бровями.

Шелестела трава, рядом плескалась вода и кто-то стонал. Донёсся голос Жердя:
— Глядите, вроде лодочная станция тут?
Филин пронзительно глядел на Тимура, тёмное пламя плясало в больших выпуклых глазах.
— Шульга, одно из двух, — ровным голосом заговорил он, — ты сейчас рассказываешь мне про дорогу к «менталу» или я спускаю курок. Потом стреляю

тех двоих, и мы уходим.
Тимур, скосив глаза влево, спросил:
— Здесь есть лодки?
— Боцман! — окликнул Филин.
После паузы тот ответил:
— Все разбиты, кроме одной. Эта ещё вроде годится.
— Надо плыть, — сказал Тимур. — Стас показал мне путь. Надо идти по воде или плыть. Между зарослями. Поворачивать…
— Говори!
— Чтобы ты убил меня?
— Говори! — Ствол сильнее вжался в кожу.
— Стреляй, — предложил Тимур. — Всё равно этот путь не описать. Стас мне его показал, и я только показать смогу.
Филин медлил, а тёмный огонь полыхал в его глазах.
— Командир… — неуверенно произнёс Жердь. Филин толкнул Тимура стволом, опрокинув на спину, повернулся:
— Все в лодку!
Тимур потрогал лоб, с которого стекала кровь, помассировал ноющее плечо, ощупал бока и встал.
Вертолёт лежал неподалеку, зарывшись кабиной в мокрую грязь на мелководье. Шелестел тростник, ходил волнами на ветру, между зарослями

плескалась вода. Растафарыч и Вояка стояли на коленях, перед ними, подпрыгивая, с грозным видом прохаживался Жердь — в одной руке пистолет, в другой

бутылка из тех, что любил швырять Огонёк.
Когда-то здесь текла широкая река, но теперь она превратилась в цепь мелких озер и болотец. В конце приземистого настила стояла будка с

затянутым дырявым целлофаном окошком и вывороченной дверью; двумя рядами лежали притопленные лодки — только овалы бортов торчат над водой. Лучше

всего сохранилась одна, привязанная в начале причала, — большая, с тупой кормой и узким длинным носом. В ней даже валялось весло, правда, со

сломанным черенком, а на кормовой лавке лежал облезлый пробковый круг.
— Далеко плыть? — спросил стоящий в лодке Боцман.

В ней даже валялось весло, правда, со

сломанным черенком, а на кормовой лавке лежал облезлый пробковый круг.
— Далеко плыть? — спросил стоящий в лодке Боцман. Тимур качнул головой и тут же пожалел об этом — шею прострелила боль.
— Может, час. Не меньше. Точно не знаю.
— Как это ты не знаешь? — тут же вскинулся Жердь. — Темнишь, Шульга!
Тимур молчал.
— Так что, командир? — спросил Боцман. — Может, грохнуть всех троих и назад?
— Или давайте я их подожгу! — предложил Жердь.
— Плывем, — сказал Филин.

* * *

Тимура посадили на носу, за ним на корточках пристроился Боцман, уперев в спину пленника ствол, дальше Филин, потом Растафарыч с Машкой, Гадюка

и на корме — Жердь. Со словами: «Налегай, волосатый», он вручил Растафарычу обломок весла, и бывший водитель НИИЧАЗа стал грести.
Вода плескалась о борт, шелестел камыш. Повинуясь указаниям Тимура, Растафарыч несколько раз повернул лодку, пересёк большой участок воды,

свободный от зарослей, и углубился в лабиринт мелких островков. Лодочный причал давно пропал из виду; посудина медленно плыла через протоки. В щели

просачивалась вода, скоро под ногами захлюпало. Бледная Вояка, повесив веснушчатый нос и зажав руки между грязными исцарапанными коленями, понуро

сидела у ног Растафарыча. Жердь на корме вдруг громко звякнул, прошептал: «Получилось!» — и все, кроме девушки, оглянулись. Бандит держал перед

собой бутылёк с толстым горлышком, над которым поднималась шапка пены. Из неё постреливали крупные трескучие искры зелёного и синего цвета, ярко

вспыхивали, разлетались во все стороны, как фейерверк, и с шипением падали в воду.
— Ну ты вконец охренел, длинный! — высказался Боцман. — Выбрось её!
— Зачем? — спросил Жердь, сияющими глазами пялясь на искры.
— А если взорвется щас?
— Бросай!
Гадюка, сидевший ближе других бандитов к корме, отклонился подальше от Жердя.
— А если оно в эту… реакцию с водой вступит? — спросил тот. — Ни за что не брошу! Это суперсмесь, мне Огонёк как-то рассказывал, что всё хотел

её сделать… А у меня вышло! Я теперь… я теперь как он!
— Идиот ты теперь, а не как он, — начал Боцман, и тут бутыль выстрелила таким ярким снопом искр, что на воду и на дно лодки легли тени сидящих

в ней людей.
Потом искры пропали, а пена потекла по бутылке на руку Жердя.
— Жжет! — Он поспешно поставил бутыль на дно и сунул кисть в натекшую сквозь щели воду. Та окрасилась в какие-то подозрительные радужные цвета.

Пена почти исчезла, и Жердь заткнул горлышко пробкой.
— Это и горючка, и кислота! — объявил он гордо, надевая поверх пробки резиновый колпачок, который тоже достал из сумки. — Так Огонёк говорил.

Она и взрывается, и жжет, как… как кислота, короче. Эй, это что такое?
Все оглянулись. Лодка плыла мимо широкой заводи, притаившейся между большим земляным островом и заваленной гниющими стеблями осоки песчаной

косой.

Эй, это что такое?
Все оглянулись. Лодка плыла мимо широкой заводи, притаившейся между большим земляным островом и заваленной гниющими стеблями осоки песчаной

косой. Вода в заводи напоминала ртуть и не плескалась, там вообще не было ни одной волны — она была как зеркало неправильной формы.
Боцман привстал, Растафарыч прекратил грести, поднявшая голову Вояка приоткрыла рот от удивления.
— У-ух… — протянул Жердь.
— Шульга! — позвал Филин. Не оборачиваясь, Тимур сказал:
— Ну?
— Что это такое?
— Не знаю. Мы уже в Могильнике, тут что угодно может быть.
Жердь уточнил:
— Но нам туда сворачивать не надо?
Тимур показал вперёд — над зарослями камыша виднелся край чего-то тёмного, издали напоминающего большой решетчатый купол.
— Туда.
Филин встал на лавку, схватившись за плечо Боцмана.
— Это что?
— Соснодуб.
— А! — закричал Жердь. — Ну точно! То-то я гляжу — вроде соснодуб… А оно, оказывается, соснодуб! Ну правильно, ну ясно… Командир, давай я его

подожгу?
— Как ты добросишь? — удивился Боцман. — Он же далеко…
— Да не, я про озеро это, про воду! — Жердь ткнул пальцем в сторону ртутной заводи.
— Отставить поджигать воду, — скомандовал Боцман и тоже выпрямился, разглядывая аномальное растение далеко впереди. — Шульга, почему туда?
— Через него лежит путь к «менталу», — ответил Тимур.
— Это как?
Вместо ответа он пожал плечами. Впервые с того момента, как упал вертолёт, подал голос Растафарыч:
— Что такое соснодуб?
Вояка, привстав, начала было объяснять ему, но Гадюка ударил её кулаком под колено, и она упала обратно. Развернувшись, девушка крикнула:
— Не трогай меня, змеюка!
— Заткнись, — презрительно бросил он.
— Сам заткнись! Ещё раз тронешь — я тебя…
Маша ойкнула, когда ствол АК стукнул её по затылку.
— Молчи, — сказал Боцман и добавил, обращаясь к Растафарычу: — А ты греби дальше. А ты, Жердь, тоже заткнись.
Лопасть сломанного весла снова опустилась в воду.
Солнце ползло к горизонту, но жара не спадала. Ветер совсем стих, камыши и осока застыли, вода не плескалась — мёртвый штиль царил вокруг.
— Мошкары совсем нет, — прошептал Жердь. — Слышите? В таких местах всегда слепней полно, а тут… Почему их нет? Что за место такое? Не, мне

только хорошо, что нет, но странно же…
— Закрой пасть уже, — велел Боцман.
Если бы не плеск, с которым весло погружалось в воду, вокруг царила бы полная тишина. Лодка миновала корягу, рассеченную широкой гниющей

трещиной, в которой росли мелкие грибы, и впереди открылся заболоченный остров, изогнутый полумесяцем.

В излучине, затылком на выступающей из воды

жирной чёрной грязи, лежал мертвец в последней стадии разложения. Он раскинул руки, будто на спине пытался выползти из воды, спасаясь от чего-то, да

так и не выполз.
— Чё это с мужиком? — громко спросил Жердь. — Вы гляньте, на груди…
И тут Боцман не выдержал. Все в банде привыкли к болтливости длинного, и помощник главаря тоже давно привык, тем более что Жердь зачастую

первым замечал всякие странности и непонятки в окружающем и доводил до общего сведения факт их наличия, но место это — тихое, жаркое, залитое ярким

светом клонящегося к горизонту солнца, вызывало такую подспудную тревогу, что безудержная болтовня бандита здесь особенно нервировала. Вскочив,

Боцман отпихнул с пути Растафарыча, который едва не свалился в воду, перешагнул через пригнувшуюся Машу, пролез мимо подавшегося к борту Гадюки — и

врезал Жердю, вставшему ему навстречу, прикладом в живот.
Охнув, тот согнулся, одну руку прижал к брюху… а другой, неожиданно для всех и, кажется, для самого себя, вмазал Боцману по лицу.
— Не трожь меня! — с тихой ненавистью прохрипел Жердь, хватаясь за пистолет. — Не сметь, понял?!
Боцман, качнувшись назад, вскинул «калаш». Он уже готов был отправить строптивца на тот свет, когда сзади раздался голос Филина:
— Стой!
Опустив АК, Боцман схватил Жердя за руку, которой тот пытался вытащить оружие из кобуры, наклонился к нему, едва не ткнувшись носом в его нос,

процедил:
— Ещё раз пасть разинешь — завалю на хрен!
Круто развернувшись, так что лодка закачалась, он пошёл обратно. Тимур, глядя вперёд, сказал:
— Осторожно. Течение началось.
Лодку медленно потащило вокруг острова, и Растафарыч стал подгребать.
— Туда? — спросил Филин.
Тимур кивнул. Он смотрел на труп в воде, потому что только сейчас заметил то, о чём пытался сказать Жердь: на груди мертвеца была широкая рана,

будто трещина, как на той коряге, и в ней точно так же росли мелкие грибы. Шляпки их отливали тусклым изумрудом, как брюшко навозной мухи. Да и

вообще грибы они напоминали только с первого взгляда — скорее уж это были какие-то почки… или, может, коконы? Зародыши? Куколки?
Мертвец пропал из виду, когда лодка миновала островок. Течение усилилось, вода покрылась мелкими волнами.
Посудину потащило прямо к островку, состоящему из гнилой массы веток, листьев и стеблей осоки. Тимур, сев на носовое ограждение и выставив

вперёд ноги, уперся в него, оттолкнулся — лодка качнулась и впритирку поплыла мимо, скребя бортом. Тимур так и остался сидеть, но Филин негромко

приказал:
— Шульга, назад.
Пришлось поднять ноги. Выпрямляться во весь рост он не стал: из-за течения и мелких волн лодку теперь покачивало.
— А вообще кто-то живет в таких местах? — спросил сзади Жердь. — На болотах, которые ближе к Периметру, там ведь и псевдопсы бродят, и кабаны

захаживают… А тут?
— Придурок, — бросил Боцман, не оборачиваясь. — Там мелко, земля, между нею лужи. Ходить можно. Здесь вода сплошняком — какие кабаны? Как они

тут смогут?
— Сам придурок! — ответил Жердь.

— Там мелко, земля, между нею лужи. Ходить можно. Здесь вода сплошняком — какие кабаны? Как они

тут смогут?
— Сам придурок! — ответил Жердь.
Это было что-то неслыханное — раньше он никогда не смел отвечать на критику начальства, не важно, Филина или Боцмана… После смерти Огонька

что-то в Жерде изменилось. Помощник главаря покосился на него через плечо. Вел себя длинный и правда иначе: дёргал головой, стрелял глазами по

сторонам, иногда быстро облизывался. Казалось, он чем-то озабочен, мысли бродят где-то далеко. Ещё он то и дело потирал ладони, а иногда начинал

любовно ощупывать сумку Огонька. Двинулся, решил Боцман. Они ведь вдвоем всегда были, на все задания их Филин вместе посылал, и хотя Огонёк,

кажется, Жердя не очень-то и жаловал, тот к нему относился по-братски. И что-то у него в голове сместилось после смерти напарника, винтик какой-то

отскочил, маленький, но важный, отчего весь мозговой механизм пошёл вразнос.
Боцман посмотрел на Гадюку. Тот неподвижно сидел позади пленных, в одной руке нож, в другой «беретта». Вот за этого можно быть спокойным — с

его психикой никогда ничего… И тут Боцман поймал взгляд, который Гадюка бросил на затылок конопатой девчонки. В нем была… ну да, злоба. Ненависть.

Обещание убить.
Ну точно! Боцман наконец сообразил. Гадюка ведь женоненавистник, как он мог забыть. Это стало ясно ещё после того, как отряд пару раз наведался

в «Сундук», хозяин которого держал в заведении несколько девчонок нетяжёлого поведения. Да и за Периметром… Точно, разведчик баб не переносит. Девка

в лодке для него как личное оскорбление, вот почему он злится.
Боцман взглянул на пленных. Волосатый подгребал, лавируя между островками, лицо его было сосредоточенным и отрешенным. На груди шнурок с

каким-то мешочком, на запястье браслет из деревянных шариков. Ишь, нацепил на себя, хиппи прибабаханный!
От такого чувака чего угодно ожидай: если угроза какая, может с визгом упасть на землю, прикрыв голову, а может броситься вперёд, размахивая

кулаками… А этот парень армейским вертолётом управлял, сообразил Боцман. Ведь не Шульга же и не девка, правильно? Стало быть, служил? Значит, не

такой уж и задохлик…
Ну и баба ещё. Он посмотрел на Вояку, которую до сегодняшнего дня никогда не видел, хотя и знал, что в бригаде Лохматого есть такая. От неё

вообще никаких проблем: баба — она баба и есть. Но лучше всё равно пристрелить её побыстрее, только, конечно, попользоваться сначала… Вообще

непонятно, зачем Филин этих двоих за собой тащит. Дело ведь только в Шульге, а они не нужны. Или командир рассчитывает, что пацан с ними дружен и

они Шульгу как-то связывают?
Пожав плечами, Боцман отвернулся. Солнце пересекло половину неба между зенитом и горизонтом, соснодуб стал ближе — ещё несколько островков

миновать, и всё.
— Как доплывем, что дальше?… — начал Боцман, и тут почти вскользь к лицу что-то пролетело.
— Э! — вскинулся он. — Это что было?
Филин вопросительно повернул к нему голову.
— Мимо тварь какая-то прошмыгнула.
— Какая ещё тварь? — заволновался Жердь, когда-то подвергшийся нападению роя мутировавших местных ос и с тех пор нервно переносивший летающих

насекомых.

— Такая вроде тонкая, как иголка… э…
— Иголка? — повторил Филин.
Они разом подняли стволы, и тут Шульга с носа крикнул:
— Ложись!
Лодка достигла большой заводи — целого озера посреди водного лабиринта. Соснодуб высился прямо за ним. Из воды торчали островки необычной

конической формы… то есть шалаши, как тут же стало понятно. Вернее, островки тоже были — вроде того, в который чуть не воткнулась лодка, из веток и

всякой гнили, — а над ними стояли тростниковые шалаши. Они казались лохматыми из-за торчащих во все стороны листьев, мелких веточек и стеблей. Между

жилищами было даже подобие мостков — вязанки влажного хвороста, сложенные длинными рядами. Наверное, под ними в дно уходили колья, на верхние концы

которых вязанки были насажены, поэтому они и не уплывали.
Все повалились на дно лодки, которую течение потащило через озеро. С тонким жужжанием низко над ней пролетело ещё одно «насекомое», а потом и

третье впилось в борт. Тимур, не разгибаясь, осторожно вытащил длинную колючку с утолщением на одном конце, оглядел и вручил протянувшему руку

Боцману, который после короткого осмотра передал колючку главарю.
— Может, они ядовитые, — сказал Тимур.
— А кто стрелял? — шепотом спросил Боцман и повысил голос: — Все на месте, не высовываться!
— Не знаю. Но похоже…
— Эй, вижу одного! — гаркнул Жердь. Невзирая на приказ, он приподнялся. Да ещё и занёс руку с бутылкой — но не той, из которой недавно бил

фейерверк искр, поменьше и пузатой, — а другой поднял зажигалку.
— Вон он, крысёныш мелкий!
— Какой крысёныш? Не вздумай кидать! — заорал Боцман, но было поздно.
Щёлкнула зажигалка, заткнутая в горлышко тряпка вспыхнула, и Жердь метнул бутылку.
Большинство шалашей казались пустыми, но на пороге одного, свесив в воду кривые ноги, сидел бюрер в набедренной повязке из грязных тряпок, и в

руке его была длинная трубка из тростника, конец которой он поднёс ко рту.
Четвертая стрелка вонзилась в приклад дробовика, который Филин поднял перед собой, защищаясь. Бутылка, кувыркаясь, полетела к бюреру и на

середине пути будто напоролась на невидимую стену. Зигзагом она рванулась в сторону, затем как бумеранг устремилась обратно в лодку, но не долетела

— взорвалась в воздухе.
Огненный дождь просыпался на воду. Каждая капля, каждый гудящий комок огня, падая в озеро, не гас, а расплывался маслянистой лужицей, на

поверхности которой шипело пламя.
Отбив летящую бутылку усилием своей мутантской воли, бюрер вскочил и попятился в глубь шалаша.
А из других начали высовываться головы самок и детёнышей. Ни одного самца, кроме стрелка… Это что, гарем у него такой? Или он охранник?
Додумать Тимур не успел, потому что Боцман крикнул: «Огонь!», и озеро огласилось выстрелами.
Течение уже несло лодку между крайними шалашами. Автоматная очередь скосила самку с мелким детёнышем на руках, пистолет Гадюки проделал пару

дырок в груди другой. Со всех сторон в людей полетели мокрые ветки, обломки тростника и даже водяные хлопья: отрываясь от поверхности озера, они

гротескно взлетали в воздух, подобно прозрачно-серебристым снежкам, ударялись в борта и с хлопками лопались, обдавая всё вокруг брызгами.

Автоматная очередь скосила самку с мелким детёнышем на руках, пистолет Гадюки проделал пару

дырок в груди другой. Со всех сторон в людей полетели мокрые ветки, обломки тростника и даже водяные хлопья: отрываясь от поверхности озера, они

гротескно взлетали в воздух, подобно прозрачно-серебристым снежкам, ударялись в борта и с хлопками лопались, обдавая всё вокруг брызгами.
Посудина вплыла в залитую огненным дождём область, прорезая носом горящие лужи. Между ними показалась голова бюрера-подростка с ножом в зубах.

Клинок был проеден ржой до крошащихся дыр. Мутант-тинейджер до пояса выскочил из воды, но Машка, выдрав обломок весла из рук Растафарыча, врезала

ему лопастью по башке и отправила обратно.
Маслянистые пятна горели со всех сторон, от них поднимался сизый дымок с запахом керосина. Большой клубок веток, упав откуда-то с неба, будто

сам собой нахлобучился на голову Жердя, который заорал и стал слепо шарить вокруг. Тонкий стебель молодого тростника едва не воткнулся в глаз

дёрнувшегося Тимура и до крови поцарапал щеку. Жахнул обрез, дробь срубила ближайший шалаш вместе со стоящим у входа бюрером с духовой трубкой в

руке. В другой он держал кривую деревянную дуду и, пуча волосатые щеки, дул в неё, издавая пронзительные скрипучие звуки.
Бюрер упал, и Тимур, догадавшись, в чём дело, крикнул:
— Это был часовой! Сейчас остальные появятся! Индеец, греби!
Растафарыч потянул из рук Маши весло, а она, подавшись к нему, прошептала:
— Прыгай!
— Что? — не понял он.
— Прыгай сейчас!
Но Гадюка, хоть и палил во все стороны, внимательно следил за пленниками. Увидев, как Вояка что-то шепчет, бандит ударил её рукоятью пистолета

по затылку.
— Сидеть! — прошипел он.
— Ах ты, гад ползучий! — завопила Маша, поворачиваясь.
— Не бей её! — крикнул Растафарыч и сжал кулаки, подавшись к бандиту.
Тот врезал ему костяшками под дых, пригнулся — лопасть весла пронеслась над головой, зацепив темя. Гадюка упал на дно, Машка вскочила,

отшвырнув весло, крикнула: «За мной!» — и сиганула через борт.
Растафарыч с Гадюкой вскочили. Пленник занёс ногу, чтобы шагнуть следом за девушкой, но ему в лоб врезался запущенный бюрерами большой ком

грязи, опрокинул на спину, залепив лицо.
— Гадюка, назад! — крикнул Боцман, хватая весло. Не слушая, тот бросил пистолет, сунул нож в зубы и прыгнул за Воякой.
Лодка вырвалась из усеянного огненными пятнами участка на край озера, от которого к соснодубу вела протока. В магазине Боцмана закончились

патроны; запасного не было, и ему пришлось перезаряжать, доставая патроны из подсумка. Филин, зарядив обрез, направил его на Тимура. Освободившийся

от веток Жердь палил с кормы из пистолета и всё вопил:
— Гадюка! Гадюка!
Быстрое течение несло лодку к протоке, сзади летели ветки, комья грязи и водяные хлопья, но их стало меньше — бандиты выкосили значительную

часть самок и детёнышей.
Растафарыч сел на дне лодки, протирая глаза кулаками. Боцман, напихав полный магазин патронов и вставив его в автомат, таращил глаза, но не

видел среди огненных пятен позади двух человеческих голов.

— Командир! — позвал он.
Филин посмотрел за корму, потом в сторону носа. До соснодуба оставалось всего ничего.
А из боковой протоки кто-то вплывал в озеро.
— Дальше, — приказал Филин. Боцман заорал на пленника:
— Греби!
— Надо забрать Машу! — крикнул Растафарыч.
— Греби, сказано!
— Пошёл ты, мазафака штопаная! — Растафарыч приподнялся, чтобы прыгнуть за борт.
— Жердь! — приказал Боцман.
— Слушать старших! — визгливо крикнул Жердь и набросился на пленника. Тот отбил один удар, заехал бандиту локтем в грудь, но, получив рукоятью

пистолета между глаз, свалился на дно. Жердь принялся пинать его, выкрикивая несвязные угрозы, и бил бы долго, если бы лодка не закачалась, вплыв в

протоку, где течение стало ещё сильнее, и бандит едва не выпал за борт.
Отдуваясь, длинный сел на корме, взял весло и начал грести. Растафарыч тяжело ворочался в луже потемневшей от крови воды между лавками. Боцман

отвернулся от них.
Прямо перед лодкой раскинулся соснодуб — кривые стволы, сросшиеся в большой решетчатый купол. Под куполом было темно, что-то булькало и

пенилось, вода со всех сторон устремлялась туда.
— Это… — начал Боцман, привставая.
— Стойте, нам чё, туда?! — заорал сзади Жердь, позабыв про приказ.
Течение ещё усилилось, лодку всё быстрей несло к соснодубу.
— Шульга! — окликнул Филин, и Тимур посмотрел через плечо:
— Да, туда.
— Под соснодуб?
— Да.
Филин выпрямился.
— Зачем?
— Попасть к «менталу» можно через то место.
— Да что это за фигня?! — выкрикнул Жердь. Боцман сказал:
— Командир, под соснодубами образуются «газировки».
— Правильно! — подхватил Жердь. — Они кислоту и газы всякие выделяют, а те разъедают… Да вон же она, зелёная, в воде!
Грести больше не было смысла, и он бросил весло рядом со стонущим Растафарычем, лицо которого было залито кровью.
— Я тебе носяру сломал, а? — спросил Жердь злорадно. — Надо было все кости переломать!
Лодка всё сильнее качалась на волнах. Тёмная вода под соснодубом бурлила и пенилась, и словно бледно-зелёный туман клубился неглубоко под

поверхностью, то выстреливая во все стороны извивающиеся щупальца света, то втягивая их обратно. Над «газировкой» вскипали пузыри и кружился большой

водоворот.
— Шульга! — Ствол дробовика смотрел Тимуру в грудь, большие тёмные глаза буравили его.
— Это короткий путь к «менталу», — произнёс он ровным голосом и пошире расставил ноги на качающейся лодке. — Его мне и показал Стас. Или через

Челюсти, или здесь.

— Его мне и показал Стас. Или через

Челюсти, или здесь.
— Как отсюда куда-то попасть? — спросил Боцман. — Там аномалия. Смертельная, мать её. Он нас в ловушку привел!
— Я не знаю как, но отсюда мы попадём к «менталу», — повторил Тимур.
— Тикать надо! — крикнул Жердь. — Ныряем!
Даже если бы кто-то стал грести обратно, лодку теперь было не остановить, сильное течение несло её к зелёному водовороту, клокочущему в тени

под куполом.
— Командир! — позвал Боцман.
— Все на месте! — приказал Филин. — Жердь, не рыпайся. Шульга, так «ментал» где-то рядом? Это точно?
Вода грохотала, заглушая слова, свистел вырывающийся из неё газ, и Тимур прокричал:
— Я не знаю, рядом или нет, но он — дальше, за «газировкой»! Точно!
— Значит, ты мне больше не нужен, — сказал Филин и вдавил спусковой крючок.
Растафарыч, крякнув, врезал ему по ногам обломком весла.
Филин боком упал на борт, дробь ушла в сторону, вырвавшийся из ствола язык пламени опалил затылок Боцмана, тот заорал и открыл огонь.

Автоматные пули раздробили доски прямо над сжавшимся на дне Тимуром. От боли из глаз Боцмана брызнули слёзы, и он стрелял, не видя куда. Растафарыч

снова замахнулся, но Филин, не вставая, ткнул прикладом дробовика, попал ему в лоб и сбросил пленника в кипящую воду.
Нос, ставший дырявым как решето, потащило вниз: лодка достигла водоворота. Пули били в доски над самой головой Тимура. Протянув руку, он

схватился за ствол АК и рванул его влево, вывихнув Боцману палец, вдавливающий спусковой крючок, а потом, когда выстрелы смолкли, дёрнул на себя.

Выдрав оружие из рук бандита, привстал и швырнул автомат в стоящего на коленях Филина. Тот отклонился, дробовиком отбил оружие, и этой секунды

Тимуру хватило, чтобы, перегнувшись через стонущего Боцмана, голова которого стала пятнистой от волдырей и порохового нагара, схватить контейнер,

стоявший возле главаря.
Филин закричал.
Тимур спиной опрокинулся с лодки.
Его сразу завертело, кипящая зелёная вода обожгла, мерзкий запах «газировки» ударил в нос. Он прижал контейнер к груди, увидел над собой днище

лодки, краем глаза заметил безвольно качающееся тело Растафарыча, потом Тимура развернуло лицом вниз, прямо под ним оказалось жгучее, пылающее

кислотно-зелёным огнем ядро аномалии… и сильный поток швырнул его вверх.

Глава 16

Всплыв между огненными пятнами, Маша с шумом втянула ноздрями воздух. Несмотря на серьёзность ситуации, несмотря на опасность, нависшую над

ней, и на то, что Индеец остался на лодке, девушка снова порадовалась самой себе. Вокруг вода — а она не боится! Как классно! Ей даже нравится

здесь, нравится плавать, это приятнее, чем ходить по земле, потому что тело почти невесомое и можно по-всякому кувыркаться. Хорошо!
Нет, плохо. Лодка уплывала, и стало понятно, что Индейцу не удалось выпрыгнуть.
«Индеец» — так Маша называла его и про себя, и вслух. Он сказал, что это одно из двух его прозвищ, и оно нравилось девушке гораздо больше

неказистого «Растафарыч».

Он вообще очень нравился ей.
Наверное, можно сказать, что она влюбилась. Первый раз в жизни.
Маша вдохнула полную грудь воздуха и собралась нырнуть, чтобы всплыть возле лодки и спасти Индейца, даже не задумываясь над тем, как сделает

это на глазах у бандитов.
Рядом с ней вынырнул Гадюка.
Пятна огня чадили, к тому же он оказался в полоборота к девушке и потому не заметил её, но она хорошо его видела, ведь их разделяло не больше

метра.
В зубах у него был нож, довольно-таки страшный с виду.
Пока бандит не обернулся, Маша опустилась под воду и быстро поплыла прочь, решив, что догонит лодку чуть позже.
Течение потащило тело к протоке, пришлось вовсю работать руками и ногами. Потом она стукнулась обо что-то головой, пощупала — это оказалась

торчащая из дна жердь.
Маша всплыла возле мостка из вязанок, качавшихся на волнах, и увидела совсем рядом бюреров.
Они плыли на маленьких треугольных плотах из скреплённых веревками веток, причем плыли без весел — на корме каждой из четырех посудин лежало по

паре бюреров, которые усиленно били ногами, выполняя роль подвесных моторов.
Каждый плот вмещал не больше пяти-шести карликов. На носу первого стоял вожак — здоровый, с лысой башкой, в набедренной повязке из больших

вороньих перьев. В одной руке копьё, для бюрера просто-таки огромное, в другой щит, сплетённый из тростника. Больше всего Машу поразило то, что на

щите был рисунок, выложенный более светлыми стеблями осоки, вплетённой в тростник. Хорошенько приглядевшись, на рисунке можно было различить череп и

перекрещенные кости.
Течение вынесло из-за ближайшего шалаша, верхушка которого была стесана дробью, труп самки, качавшийся на волнах мордой кверху, и один из

бюреров позади вожака взвыл. Бросив щит, он прыгнул в воду, подплыл к самке, стал толкать её к шалашу, поддерживая под спину. Из шалаша, баюкая

раздробленную пулей ручку, выбрел жалобно подвывающий детёныш.
Сердце сжалось. Конечно, Маша не любила мутантов, но душа у неё была доброй. Зачем же с ними так… Нет, сейчас надо позаботиться о себе. И об

Индейце. Что, если бандиты пристрелят его?
А что, если уже пристрелили, пока она бултыхается здесь?
Ужаснувшись, девушка снова вдохнула поглубже и ушла под воду.
Вынырнула она не слишком удачно — прямо за последним плотом. И перед собой увидела Гадюку, который в этот раз тоже заметил её. Он поплыл к

девушке.
Маша растерянно огляделась. Плоты расходились между шалашами, один плыл к протоке, где исчезла посудина бандитов. Гадюка тихо подгребал всё

ближе. Неподалеку качалась большая ветка, Маша схватила её, громко ударила по воде и сразу нырнула, прежде чем карлики с ближнего плота успели

оглянуться.
После этого она долго плыла… и вынырнула под шалашом.
У островка, на котором он стоял, не было середины, он напоминал бублик, в центре которого плескалась вода.
На переплетённых ветках, прижавшись спиной к стенке шалаша, сидела, свесив кривые ножки, бюрерская девочка. Маша затруднилась, как ещё назвать

это существо. Маленькая, сморщенная, волосатая, с обезьяньей мордочкой — почему-то сразу стало понятно, что это именно самочка.

Маленькая, сморщенная, волосатая, с обезьяньей мордочкой — почему-то сразу стало понятно, что это именно самочка.
Маша даже умилилась, хотя время было неподходящим. А потом ужаснулась — у девочки с головы текла кровь и было прострелено правое плечо.
Увидев человека, самочка заворчала. Они с Машей уставились друг на друга.
Рядом с детёнышем в ветках лежал человеческий череп. Глазницы и носовое отверстие залеплены высохшей глиной… Маша вдруг поняла, что бюреры

использовали его как чашку. Ну или как кружку, не важно. «Вот твари!» — подумала она, тут же позабыв о жалости.
Юная бюрериха заворчала громче, сморщила коричневый лобик, и череп начал подниматься в воздух.
Маша не успела нырнуть: самка оскалилась, и череп рванулся вперёд.
Прямо перед девушкой из воды вылетел Гадюка с занесённым ножом.
Должно быть, он плыл с открытыми глазами (а она и не догадалась, что в воде можно их раскрыть, что ни говори, это всё же было для неё новое

дело — плавать), заметил в мутной воде её ноги, но решил не убивать сразу, а сначала вынырнуть, чтобы видеть лицо жертвы, когда нож вонзится ей в

сердце.
Гадюка выскочил между Машей и летящим черепом, который вмазал ему по затылку. Это не вырубило бандита, но он шлепнулся в воду, нанеся удар не

туда, куда хотел.
Нож неглубоко воткнулся в плечо. Маша завизжала и принялась молотить Гадюку кулаками по лицу, голове и плечам.
Фыркнув, он схватил её за руку и резко подался вперёд, врезав лбом в переносицу. Из глаз Маши посыпались искры. Она чуть не захлебнулась,

наглотавшись воды, зафыркала, а Гадюка наотмашь ударил её тыльной стороной ладони по скуле, выдернул нож из плеча и снова занёс.
Сзади на него прыгнула бюрерская девчонка.
Заверещав, как электропила, наскочившая на гвоздь, юная воительница обхватила бандита за шею и вцепилась зубами в ухо. Что-то хрустнуло. Гадюка

вскрикнул. Голова самки откинулась, она выплюнула красный комок.
И тогда Маша сделала то, чему её когда-то учил отец. Старый мудрый Натан понимал, что может ждать девочку в Зоне, полной мужиков — грубых,

невоспитанных и сексуально озабоченных в связи с почти полным отсутствием в этих местах женского пола. Как понимал и то, что женщины в принципе

слабее мужчин просто потому, что их мышечная масса в среднем меньше. Поэтому он научил дочку всяким хитрым приёмам. Большинство из них было

проблематично использовать по горло в воде, но один вполне подходил.
Распрямив указательный и средний палец, Маша сильно и метко ударила ими Гадюку в глаза. Потом она нырнула.

* * *

Не было соснодуба, не было аномалии, кипящей воды, потоков бьющего из неё газа. Хотя заводи, травяные островки, камыши и осока никуда не

делись, но это были другие заводи, островки и осока, да и солнце почему-то прыгнуло на другое место — к самому горизонту. Оно увеличилось и остыло,

из пылающе-жёлтого косматого шара, на который невозможно было смотреть, стало большим оранжевым кругом с дрожащей каемкой. Жара спала, на востоке

собрались тяжёлые облака.
Крепко сжимая контейнер, Тимур поплыл к ближайшим зарослям. Он понял одно: скачок произошёл не только в пространстве, но и во времени. То

странное, аномальное в полном смысле этого слова образование, которым стала обычная «газировка» на краю Могильника, перебросило его куда-то в

глубину самого опасного района Зоны.

И при этом, хотя субъективно для Тимура миновало всего несколько секунд, в реальном мире прошло несколько

часов.
А это означало, что Стас вот-вот исчезнет.
С громким плеском сзади вынесло почти затопленную лодку, едва видимые над поверхностью борта её закачались, рядом всплыл обломок весла, а после

возникли две головы. Донеслось фырканье.
— Вот он! — Голос, кажется, принадлежал Жердю, хотя это мог быть и Боцман.
Тимур нырнул, зажав контейнер под мышкой, но плыть с ним под водой оказалось неудобно, и он снова вынырнул. Дно было не очень далеко —

вытянувшись в струнку и касаясь его носками ботинок, которые сразу стали уходить в ил, Тимур нащупал кнопку на конце крепежной петли, закреплённой

на боку железного короба, отстегнул и стал просовывать полоску грубой кожи под ремень.
Сзади донёсся громкий плеск, Тимур повернул голову и встретился взглядом с Филином. Тот нырнул, за ним мелькнула обожженная голова Боцмана.
Прицепив контейнер, он поплыл, огибая остров из веток. Заметил что-то краем глаза — большое, тёмное, шелестящее.
Движущееся.
Он чуть не выпрыгнул из кожи, поняв, что это там ползёт, замолотил руками и ногами, чтобы побыстрее обогнуть островок. Дальше была полоса воды

шириной метров десять, а за ней плоский берег. Главное — добраться до него прежде, чем эта штука окажется здесь…
Увидев, что Шульга огибает остров, Филин зарычал и поплыл следом. Услышал сдавленный возглас сзади, оглянулся. Помощник, выглядевший совсем

контуженным, едва держался на поверхности, то и дело погружался почти с головой, появлялся снова и бил руками, поднимая брызги.
— Помоги! — хрипнул Боцман.
— За мной греби! — приказал Филин. — Шульга уходит!
Он обогнул островок и остановился, когда что-то большое надвинулось на него. Боцман испуганно засипел.
Это был ползучий холм — большой земляной горб, весь затянутый мхом. На вершине его даже кусты росли. Холм неторопливо полз по воде между

островом и берегом, позади него поднимались зелёные пузыри и всплывали комья пены. Они шипели, над ними вился ядовитый парок.
Бандиты слышали о таких холмах, но никогда не видели раньше. И они понятия не имели, что те могут двигаться по воде — речь всегда шла о суше.

Говорили, что особая железа на брюхе холма выделяет слизь, разъедающую всякую зелень, а ещё там есть рот — вроде мясистой воронки, втягивающей

кашицу, которой становятся трава с кустами. Если человек заснёт и холм наползёт на него, останутся только рожки да ножки, в смысле — кости да череп.

В общем, на пути холма лучше не становиться. И не ложиться тоже.
Филин и не собирался этого делать, хотя Шульга уже добрался до берега и спешил прочь. Главарь, а вслед за ним и помощник выбрались на островок,

оказавшийся просто большим клубком гниющих веток и корней. Он тяжело закачался под людьми, опустившись глубже в воду. Не зная, есть ли у холмов

глаза — а может, они способны как-то почуять человека, ну вот как псевдопсы? — Филин с Боцманом затаились. Вода хлюпала между ветками, выстреливала

грязными струйками. Холм неторопливо полз перед ними.
Почерневшее от нагара ухо Боцмана напоминало скрюченную головешку, волосы слева выгорели, на шее, виске, скуле темнели пятна, перемежавшиеся

волдырями.

Холм неторопливо полз перед ними.
Почерневшее от нагара ухо Боцмана напоминало скрюченную головешку, волосы слева выгорели, на шее, виске, скуле темнели пятна, перемежавшиеся

волдырями. В глазах, мутных от боли, притаилось безумие. Не хватало только, чтобы и этот свихнулся, как Жердь. Где он, кстати?
— Жердя видел? — прошептал Филин.
Боцман прикрыл глаза, будто обдумывая вопрос, потом с хрипом выдавил:
— Не… А щенок?
— Он впереди. Мы лежим тут, а он к «менталу» чешет. — Филин скривился: пока эта громадина, как черепаха, тащится мимо, ненавистный Шульга всё

дальше угребает от него вместе с контейнером. И поделать тут ничего нельзя, опасно слезать с островка, пока холм не удалится хотя бы метров на

двадцать.
— А волосатый? — спросил Боцман.
Значит, ещё соображает что-то, раз вспомнил про Растафарыча.
— Его тоже не видать, — ответил Филин, и тут рядом с островком выпрямился Жердь.
Он был куда выше остальных бандитов, да к тому же нашёл, видно, какой-то горб на дне, потому что вода оказалась ему по пояс.
— А-ргх! — выдохнул он и рванул молнию сумки на ремне. На свет появилась та самая длинношеяя бутылка, стреляющая фейерверками, во второй руке

бандита оказался небольшой предмет, запечатанный в целлофан. Жердь рванул его зубами.
— Не вздумай! — прошипел Филин, боясь привлечь внимание холма.
Жердь безумно оглянулся и только тогда увидел бандитов на островке.
— А ты не командуй! — крикнул он, скалясь. — Ты мне больше не командир! Ты всех… всех нас сгубил… весь отряд… и Огонька!
В руке его блеснула освобожденная от целлофана серебристая турбозажигалка. Холм начал тормозить.
— Стой! — крикнул Филин.
Жердь чиркнул, поднёс зажигалку к горлышку.
Выломав из островка тяжёлую ветку. Филин швырнул её в бандита. Жердь замахнулся. Сжимающая бутылку рука уже пошла вперёд, когда ветка вмазала

ему по голове с таким звуком, какой издаёт мокрое полотенце, если им шмякнуть по стене. Бандит поскользнулся, ноги разъехались, он осел в воде, и

выпавшая из руки бутыль свалилась ему на голову.
Она не разбилась от удара, а свернутая жгутом ткань в горлышке прогорела ещё не до конца, хотя ей оставалось совсем немного — Жердь мог бы

спастись, если бы сразу ушёл под воду. Но он не сделал этого: поймал бутылку и снова занёс, чтобы бросить в холм.
Она взорвалась.
Крик слился с гудением пламени, которое полыхнуло на весь Могильник, ослепив замерших на островке бандитов. Жердь стал большим факелом, огонь

взлетел столбом, потом колесом разошёлся вокруг. Над гудящим кольцевым валом, покатившимся над водой, вспыхивали и гасли сине-зелёные искры.
Филин нырнул с островка, ухватив за шиворот Боцмана, стащил его за собой. Даже сквозь грязную воду вспышка была хорошо видна — красно-багровые

завихрения и протуберанцы закрыли небо. Опали. Стало темнее, потом огонь исчез. Боцман, которого Филин всё ещё держал за шкирку, рванулся вверх.

Оттолкнувшись от дна, главарь тоже вынырнул.
Холм быстро полз прочь, оставляя широкую пенную струю.

Холм быстро полз прочь, оставляя широкую пенную струю. Бок и задняя часть его почернели, обугленный мох слезал длинными лоскутами, под ними

обнажилось что-то странное — слизистое, прозрачное.
Но Филину было не до того — теперь путь свободен! От Жердя осталось лишь тёмное пятно на воде, посреди которого плавал неопрятный чёрный комок,

похожий на островок смешанной с пеплом глины.
Снова ухватив Боцмана, главарь потащил его к близкому берегу.

* * *

Облако зелёного тумана выплюнуло Машу. Воздуха в груди не осталось, она рванулась вверх. Там что-то вспыхнуло. Стало светлее, потом огонь

исчез. Девушка вынырнула.
И заморгала, увидев, как изменился мир. Солнце перескочило к горизонту, на треть ушло за него, исчезли островки и заросли, но вместо них

появились другие. Впереди — большой дымящийся клубок веток и корней, за ним кто-то спешит прочь, в стороне движется ползучий холм, а рядом над водой

выступают борта лодки в тёмных подпалинах.
Течение вынесло рядом человеческое тело, оно перевернулось, слипшиеся дреды скользнули по лицу, и Маша вскрикнула:
— Индеец! — Она схватилась за костлявое плечо. Глаза его были открыты. Но не видели её.
— Индеец! — крикнула она. — Нет!
Она просунула руку ему под мышку и забила ногами по воде, направляясь к берегу.
Маша не помнила, как достигла его. Порванная рубашка липла к телу и мешала, девушка скинула её, плача, уложила Индейца на спину, упала на

колени рядом и дала ему пощечину. Потом ещё раз, ещё, затем раздвинула ему зубы и приникла к холодным мокрым губам. Несколько раз с силой выдохнула

воздух, перевернула захлебнувшегося на живот, приподняла и резко сдавила его грудь. Из разинутого рта потекла вода. Маша повторила процедуру

несколько раз, снова уложила Индейца на спину, увидела бледное лицо, серые губы, стеклянные неживые глаза и, зарыдав, заколотила кулаками по его

груди.

* * *

Тимур остановился, тяжело дыша. Солнце исчезло за горизонтом, быстро темнело. Заросли камыша сменились невысокими кустами, их тонкие гибкие

стебли усеивали красные цветы. Холодный закатный свет озарял холмы и низины центрального Могильника. Где-то впереди была Крепость, про которую Тимур

слышал много интересного, где-то сзади — всегда накрытая странным туманом область, через которую редко кому удавалось пройти, а посреди обширного

болота, на краю которого он оказался, расползалось белесое пятно.
Кальций. Он выходит на поверхность, и вода вымывает его. Ты запомнил, Тим?
Да, он хорошо запомнил этот путь — и пошёл дальше. На ходу стащил куртку, потом рубаху. Снял ботинки, которые только мешали, отшвырнул далеко в

сторону. Оглянулся. Бандитов пока не видно.
Ломая кусты, с которых летела светлая пыльца, перешагивая через кочки и часто спотыкаясь, он открыл контейнер. Заглянул. Артефакт стал размером

с человеческую голову, в контейнере он едва умещался, и когда крышка откинулась, вспучился, как тесто в слишком маленькой для него кастрюле.
— Стас, я уже на месте, — сказал Тимур. — Почти на месте, слышишь?
Стелющийся над землей свет солнца таял, и вместе с ним таял мир.

Тени ползли со всех сторон, густели, накрывая болото. Тимур попробовал бежать,

но сразу провалился в бочажок и упал. «Слизень» едва не вылетел из раскрытого контейнера; поднимаясь, Тимур представил, как виртуальный мирок внутри

сросшихся артефактов содрогнулся, будто в спазме, и призрачный, уже почти истлевший Стас тоже упал, когда земля ушла у него из-под ног.
Заныла подвернутая стопа. Тимур похромал дальше. Становилось всё темнее.
Но белое пятно впереди было уже совсем близко. Он даже видел «ментал» посреди него.

Глава 17

Когда озеро с ползущим прочь холмом пропало из виду, Боцман остановился и сказал:
— А Жердь прав был.
— Что? — Филин повернулся к помощнику.
— Ты о чём?
— У тебя совсем крыша поехала. — Боцман осторожно коснулся пальцем обожженного уха. — Из-за этих «слизней», из-за «ментала»… из-за денег. Ты

всегда жадным был, и мужиков перебил из-за своей жадности.
— Ты думай, что говоришь. — Реплика прозвучала довольно жалко, но больше Филину ничего не пришло в голову.
— А я думаю. Когда контейнер у тебя был, надо было валить отсюда. Сколько бы нам за него денег отвалили? А ты…
— Да при чём тут деньги?! — крикнул окончательно выведенный из себя Филин и шагнул к помощнику, сжав кулаки, но тот не отступил, лишь

презрительно скривил губы.
И достал из-под рубахи пистолет.
Филин не узнал оружие — он понятия не имел, что у Боцмана есть такое. Дробовик с автоматом они потеряли, когда «газировка» перебросила их в

другую точку Могильника, у Филина остался только нож, и он считал, что помощник вообще безоружен. Но ведь они промокли насквозь, и ствол, стало

быть, тоже? Почему тогда Боцман держит его так уверенно, будто не сомневается: пистолет выстрелит? Среди них ведь есть и такие, которым вода

нипочем…
— Какие деньги? — повторил Филин уже спокойнее. — Тут не о том речь идёт, дубина! «Ментал» — это… Через него власть над всем можно получить.

Над всей Зоной.
— Как? — спросил Боцман.
— Слышал ты, откуда Зона взялась? Про это много разного говорят, но есть одна… легенда, которая больше всего на правду похожа.
— Про эту… — Боцман нахмурился, пытаясь вспомнить слово. Ствол пистолета глядел Филину в живот. — Про…
— Её по-всякому называют, Седой говорил — бесконечность. Когда-то научники пытались её изучать, бесконечность эту. У них была лаборатория на

ЧАЭС. Что-то не так пошло, из-за опыта эта… бесконечность сюда проникла. К нам. Вроде взрыва такого, в его эпицентре Зона и появилась. А научники до

сих пор на ЧАЭС сидят, только они уже не очень-то люди, и через бесконечность Зоной управляют. Не управляют, а… контролируют.
— И что? — спросил Боцман.
— А то, что «ментал» — как нарыв на нашей… в нашем… — Филин вытер вспотевший лоб.

Он пытался говорить о вещах, для которых в его лексиконе

никогда не было подходящих слов, так как большую часть своей жестокой, полной насилия и крови жизни размышлял и говорил совсем о другом. — На нашем

мире.
— Нарыв? Ты совсем свихнулся?
— Нарыв в пространстве! — повторил Филин. — Профессор в лаборатории так сказал. Ну, не так, но… смысл такой был. Через этот нарыв наше

пространство как бы связано с бесконечностью. С той самой, из-за которой Зона появилась. И через «ментал» можно влиять, понимаешь? Чтобы аномалии

возникали там, где тебе надо, гасить их, перемещать, мутантов гонять… даже выбросы устраивать!
— Да что это за бесконечность такая?!
Филин мотнул головой. Темнело, Боцман всё хуже различал выражение его лица.
— Не помню слово. Она… оно… Профессор говорил — пространство информации. Как этот… Интернет, только объемный. И огромный. Информационные поля,

всякая такая фигня. Не только Зоной — всем миром можно управлять. Надо только к «менталу» попасть да разобраться, что там к чему…
— Тебе надо, — оборвал Боцман.
— Что? О чём ты?
— Я не хочу ничем управлять. Я только на жизнь себе зарабатываю, понял? На старость спокойную.
— И сколько ты людей ради своей спокойной старости перебил? — усмехнулся Филин.
— Да, бандит я. Потому что другого ничего не умею. Не научили, и сам не научился. Но я… Мне твоя власть не нужна. А ты если её добьешься, то

тебе и на меня наплевать будет. Ты и меня в расход пустишь, как всех наших пустил.
— Не я их убил!
— Не ты, но погибли они из-за тебя. А я не собираюсь.
— Ну тогда стреляй, — сказал Филин и ударил ногой по пистолету.
Боцман выстрелил, пуля чиркнула главаря по плечу и улетела в тёмное небо — пока они говорили, наступила ночь.
Филин надеялся, что от удара ослабевший помощник выпустит ствол, но этого не произошло. Тогда он ударил Боцмана пятерней в обожженное лицо и

упал на спину. Вскрикнув, Боцман повалился на колени.
А Филин развернулся и пополз между кочками. Бандит позади что-то прокричал, выстрелил ещё раз… Филин полз не оглядываясь.
Через полсотни метров он притаился за большим кустом и стал высматривать Боцмана, уверенный, что тот преследует его.
Но бывший помощник не показывался, и в конце концов Филин решился встать. Сделав несколько шагов, споткнулся обо что-то в темноте, едва не

упал, присел на краю крошечной полянки между низкими зарослями. Кажется, когда-то давно кто-то разбил здесь лагерь… и вскоре погиб — то ли своей

смертью, от голода или жажды, то ли убитый одним из многочисленных смертельных проявлений Могильника. Произошло это давным-давно: от тела,

свернувшегося в позе эмбриона на середине полянки, остались только кости.
А ещё от него осталось ружье-трёхлинейка с наполовину обрезанным стволом, но целым прикладом. Рядом стояла консервная банка с отогнутой круглой

крышкой, такая ржавая, что к ней страшно было прикасаться — того и гляди рассыпется рыжим порошком. Но Филин к ней всё же прикоснулся, даже взял и

потряс.

Но Филин к ней всё же прикоснулся, даже взял и

потряс. Внутри звякнуло, он запустил туда пальцы и вытащил длинный патрон. Отбросив жестянку, покосился на скелет, взял ружье. Один патрон, значит?

Это что за намеки судьбы? Он не собирается стреляться, что за чушь? На мгновение ему показалось, что сама Зона издевается над ним, будто намекает,

что Филину пора очистить её от себя… Он даже сжал кулак и погрозил ночи. Никогда Филин не сдастся, никогда не пальнет себе в башку! Он слишком

сильный для этого, слишком упорный и всегда добивается своего. Он почти победил, надо только догнать Шульгу и разобраться с ним.
Филин проверил ружье — оно оказалось заряжено. Ага, так значит, два патрона! Что ж, ладно. Он встал и поспешил дальше.
Впереди что-то светилось, над тем местом в небо взлетали большие призрачные пузыри. Чертовщина какая-то. Так и не разобрав, что это, но

уверенный, что «ментал» находится посреди светящейся области, Филин ускорил шаг, на ходу целясь в тёмный силуэт, который всё отчетливее различал

перед собой.

* * *

Упустив главаря, Боцман выстрелил ему вслед и побрёл обратно, сам не зная куда. Он же посреди Могильника, отсюда в одиночку, без снаряги и с

единственным стволом, где осталось пять патронов, не выбраться. Он смертельно устал, очень болели ожоги, и ещё почему-то ломило зубы с левой

стороны. В голове было совсем пусто, так что он просто шёл, спотыкаясь о кочки, пока не разглядел впереди два силуэта.
Остатки инстинкта самосохранения заставили его опуститься на корточки под кустом и поднять оружие. Руки дрожали, ствол ходил ходуном, но Боцман

стиснул зубы и прицелился получше.
Люди подошли ближе, и он узнал их. Надо же — выжили! Он мог завалить обоих, потому что они теперь были совсем рядом, но не видели его.
Раздался знакомый голос, второй человек ответил. Споткнулся, выругался. Боцман не шевелился, только ствол пистолета в руках двигался вслед за

ними.
Они прошли мимо — всего в нескольких шагах, так и не заметив его. Когда за спиной стих шелест травы, бандит встал. От боли он соображал совсем

плохо.
Может, за то, что он сделал хороший поступок, не пристрелил этих двоих, Зона простит его? Или не Зона, а Бог? Наверное, он ведь есть… Ну да, а

кто же иначе всё это создал? Весь мир и эту… бесконечность, о которой толковал бывший главарь. Ведь это был хороший поступок, правда? Он ведь мог их

обоих грохнуть, запросто, но не стал. Так почему бы высшим силам, кто бы они там ни были, не смилостивиться над ним и не позволить ему выжить?

Выбраться из Могильника, дойти до Периметра, потом наружу… Боцман пообещал себе, что никогда больше не вернется в Зону. Устроится ночным сторожем

где-нибудь в колхозе. Или на баржу — ведь он когда-то плавал на речной барже, и это было хорошее время! Ну точно, решено. Он сделал людям добро,

оставил их в живых, и за это его пощадили. И теперь он выживет, точно, не может быть иначе, это ведь закон природы, это будет просто справедливо, а

мир ведь справедлив, правда? Ну, в основном… Иван Сергеевич Нечипуренко, известный в Зоне под кличкой Боцман, улыбнулся, решив, что всё с ним будет

хорошо, и зашагал веселее, расправив плечи. Наперерез ему через заросли тихо пробирался матёрый кровосос.

* * *

Светящаяся, исходящая паром белая вода растекалась лужами и журчала между извилистыми полосками влажной мягкой земли.

* * *

Светящаяся, исходящая паром белая вода растекалась лужами и журчала между извилистыми полосками влажной мягкой земли. В центре этого

притаившегося посреди Могильника теплого белесого мирка высился «ментал».
Он напоминал маленький вулкан из слизи. Или, может, из слипшихся комьев силикона, залитых клейким пенистым маслом.
Вместо огня и лавы вулкан изрыгал пузыри света.
Внутри «ментала» виднелись изогнутые мерцающие пласты, гирлянды лиловых почек, длинные колбаски и синеватые комки. Они медленно перемещались,

срастались и распадались.
Из расползшегося по земле мягкого основания торчали округлые выросты, большинство — крошечные, слипшиеся гроздьями вроде виноградных, а один

размером с артефакт, который Стас прислал в посылке. Даже полностью сформировавшийся «слизень» не отрывался от «ментала», соединённый с ним

прозрачной пуповиной, по которой струились искры, а ещё — тонкими мерцающими нитями.
Над обращенным к небу жерлом аномалии, напоминающим верхушку оплавленной свечи из прозрачного воска, взлетали пузыри света. Призрачные, тающие

на глазах, они появлялись неравномерно и отличались размерами — от теннисного мячика до сфер размером с автомобиль, — и внутри каждого что-то плыло,

покачивалось, странные силуэты и фигуры кружились там. Пузыри поднимались и таяли в темноте над Могильником.
Тимур остановился, держась за контейнер.
— Стас, я дошёл, — произнёс он. — Не знаю, успел или нет, но я сделал всё, что мог. В тот раз не сделал, побоялся, сбежал, а теперь сделал.

Очень хорошо, если это спасет тебя, но если нет… Если нет, больше я уже ничего не могу.
А это, можно сказать, и не артефакт даже. «Слизни» — сыны «ментала», плоть от плоти его…
Так, кажется, говорил Старик?
Тимур осторожно достал из контейнера сросшиеся «слизни», поднял двумя руками и понёс к «менталу», уверенный, что, если их положить возле

аномалии, мерцающие нити протянутся между ними, а после из «ментала» выступит прозрачная трубка пуповины, удлинится и врастет концом в артефакт.
Сзади щёлкнул выстрел, и пуля ударила его в левую лопатку — будто туда приставили долото и с размаху врезали молотком.
Вскрикнув, Тимур повалился лицом вниз на пропитанную белой водой землю. Артефакт вылетел из рук и упал рядом с аномалией.
Донеслись приближающиеся шаги. Рука Тимура поползла вперёд. Шаги стали громче. Кончики пальцев коснулись артефакта, подтолкнули его.
Бархатистая кожица на обращенной к аномалии стороне «слизня» зашевелилась и вдруг расползлась, показав прозрачный бок. Между «слизнем» и

«менталом» замерцали тончайшие, едва различимые волоски, а потом от основания аномалии потянулась, извиваясь и подрагивая, прозрачная трубка.
Филин остановился над лежащим человеком, по спине которого расплывалось тёмное пятно, и пнул его. Шагнул к аномалии, с любопытством разглядывая

её.
— Седой через это хотел Зоной управлять? — произнёс он.
Потом прикладом ружья отпихнул подальше артефакт, к которому вытянул руку неподвижно лежащий человек.

С неслышными хлопками мерцающие нити порвались, прозрачная трубка, уже почти коснувшаяся обнаженного бока артефакта, дрогнула и стала

втягиваться обратно.
— И что дальше? — спросил Филин. — Мне просто надо заснуть рядом?
У человека на земле задёргались ноги. Он глухо застонал и начал приподнимать голову — медленно, будто сверху на неё давила невидимая ладонь.
— Живучий, гад, — с лёгким удивлением сказал бандит и присел на корточки. — Я ж тебе в сердце вроде пальнул? — Он пригляделся. — А, нет!

Лопатку раздробил, до сердца не дошла пуля? Ничего, щас до мозга дойдет…
Филин приставил ствол к затылку раненого. Качнулся назад. Большие тёмные глаза его выпучились.
— Что-о?!! — громко ухнул бандит и повернул ружье.

* * *

Он едва заметил Стаса — почти прозрачное тонкое облако, призрак призрака с едва проступающими в воздухе чертами лица и расплывающейся фигурой.
Тимур огляделся изумленно, не сразу сообразив, куда попал. Этот стук сзади, сильный удар в спину, толчок… Ну да, он ведь тогда упал и почему-то

не смог встать, а «слизень» вдруг оказался на земле, и пришлось тянуться к нему, тянуться из последних сил, чтобы толкнуть ближе к «менталу».
Что произошло?
И чьи это ноги внизу? Чье это тело…
Это его ноги. Его тело — живот, грудь, плечи, он видит их… Откуда они взялись здесь, ведь раньше он попадал сюда только в виде незримого

сгустка, чистого сознания, а его пустое тело, его эмпти боди оставалось снаружи.
Он что, умер?
«Я что, умер?» — спросил он у Стаса.
Тишайший шепот, не голос, а намек на голос, эхо человеческого голоса достигло ушей:
«Похоже на то».
«Но я сделал дело? Я доставил…»
«Не совсем, Тим. Почти, но… Смотри сам».
Другая Зона изменилась. То есть по сторонам и сзади всё осталось по-прежнему, но впереди земля вспучилась огромным нарывом, жерлом вулкана…

Что-то подобное Тимур видел совсем недавно.
Отголосок шепота снова достиг ушей:
«Только что соединение возникло, но потом нарушилось, и я не успел. Очень жаль, что и ты, Тим… Такого я не ждал. Теперь мы здесь вдвоем, у тебя

ещё несколько дней, но потом и ты…»
«Нет, постой! — закричал Тимур. — Подожди, это не конец! Я… Меня не убили! Только ранили, ведь может быть и такое — если тебя тяжело ранили, то

это… это глубже, чем сон, то есть чем простой обморок, и поэтому ты попадешь сюда как бы целиком? Я не понимаю, что говорю, но… ты понимаешь? Может,

я ещё жив, и уж точно я прямо возле «ментала»! «Слизень» лежит рядом с ним, надо только немного подтолкнуть… И ведь кто-то меня убил! То есть

попробовал убить. Он выстрелил и сейчас подойдет… уже подошёл. Он, наверное, рядом».
«Но что ты можешь сделать?» — спросил Стас.
«Я закрою глаза».

«Я закрою глаза».

* * *

Филин занёс ружье, чтобы размозжить раненому голову. Качнулся назад. Большие тёмные глаза выпучились. Он вздрогнул, ощутив, как внутри него

что-то изменилось. Вернее — кто-то появился. Ощущение чужого присутствия было таким ясным, четким, что он даже зажмурился, пытаясь увидеть того, кто

был теперь совсем рядом — ближе к Филину, чем воздух в его груди, ближе к нему, чем кровь в его сердце!
— Что-о?! — ухнул бандит, осознав, кто это забрался в его голову. Руки опустились, перехватив оружие, повернули стволом в другую сторону. Филин

хрипнул, лицо исказилось, и вдруг что-то птичье проступило сквозь черты. Глухо заклокотав горлом, он напрягся — ствол ружья, нацеленный в его рот,

стал отодвигаться, указательный палец правой руки, скрючившийся на спусковом крючке, разогнулся.
— Не выйдет! — ухнул Филин. — Я сильнее! Я…
Палец вдавил спусковой крючок, и пуля калибра 7,62 миллиметра пробила переносицу вместе со всем, что находилось за ней. Голова откинулась,

острый кадык выпятился из шеи. Филин повалился на спину, выпустив ружье. Оно упало, ствол ударил по «слизню», подтолкнув его. Мерцающие нити

возникли между ним и «менталом». Из аномалии выросла прозрачная трубка, потянулась к артефакту, коснулась бока там, где не было бархатистой шкурки.
«Слизень» дрогнул, словно от лёгкой боли. Трубка вросла в него.
По ней заструились искры. От артефакта к «менталу» медленно пополз светящийся сгусток.
Рука лежащего лицом вниз человека дёрнулась. Шевельнулись и снова застыли пальцы. Сердце перестало биться.
Второй сгусток пополз по трубке вслед за первым.

* * *

Дрогнула земля; из неживого ярко-синего неба протянулся сияющий колодец, в котором танцевали мириады искр. Он коснулся жерла вулкана, и тот

закружился, став огромной воронкой — исполинский, до небес, смерч, но перевернутый основанием вверх.
«Стас!» — крикнул Тимур.
Их закружило, невесомого Стаса втянуло в смерч первым, следом поволокло Тимура. Когда его бросило сквозь прозрачную стенку, вверху открылся

плавно сужающийся колодец. Узким концом он пронзал границу мира внутри артефакта, и сквозь прореху открывалось нечто иное.
Нечто очень глубокое. Огромное. Полное энергии, движущихся фигур, воспоминаний, силуэтов, образов, мыслей, картин, идей…
Там открывалась бесконечность.
К ней, будто подхваченный ураганом листок, по спирали взмывало то, что осталось от Стаса, — маленькое, ярко светящееся солнце, ядро его

сознания.
Завороженный этой картиной, Тимур смотрел вверх… и тоже поднимался.
«Тимур, назад! — донеслось до него. — Не надо!»
«Но там красиво! — прокричал Тимур в ответ. — Там интересно! Я хочу туда!»
«Вернись! Ты можешь остаться, тебе незачем…»
«Нет, я пойду с тобой!»
«Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня! Это не твоя судьба! Вернись!»
«Но я уже ничего не могу сделать! Я умер, понимаешь? Меня нет… то есть я только здесь!»
Стас что-то ещё попытался сказать, но не успел, затянутый в бесконечность, — и пропал в ней, присоединившись к мириадам населяющих её сознаний.

Тимур летел следом. Мир внутри артефакта остался далеко внизу, чудесное, невероятное пространство раскинулось над ним. Потом голос произнёс где-то

рядом:
— Ну, давай!

* * *

Растафарыч, прижав кулак к груди человека на земле, со всей силы ударил по нему вторым кулаком.
С громким хрипом Тимур Шульга сел. Сердце его, не бившееся уже почти полминуты, заколотилось так, что его услышала вся Зона. Он разинул рот,

брызнув слюной, расставил руки, выпучив глаза и выгнув спину, закричал. Зрачки расширились, Тимур с хрипом втянул воздух, сразу выдохнул, вдохнул

опять.
И упал на спину — вернее, упал бы, но они поддержали его. Уложили осторожно. Маша надела рубаху Растафарыча, а его майкой была стянута спина

сталкера. Индеец стащил с Филина куртку, брезгливо отпихнув тело подальше, свернул её и подложил под голову раненого.
— Я видел! — хрипнул Тимур. — Слышите, видел её!
— Кого? — спросила Маша участливо, гладя его по голове.
— Бесконечность. Она там, за «менталом». Она… чудесная. Прекрасная.
— Ну и слова, школьник, — покачал головой Растафарыч. — Не думал, что ты знаешь такие. Погоди, не дёргайся!
Отпихнув его, Тимур кое-как повернулся и схватил «слизень», соединённый с аномалией узкой прозрачной трубкой и паутиной мерцающих нитей.

Дернул, порвав их, подтащил к себе.
— Школьник, не напрягайся, — посоветовал Растафарыч. — Мы пулю не вытащили, она тебе лопатку раздробила и застряла в кости. Если не хочешь,

чтобы кусочки вместе со свинцом в лёгкие попали, лежи тихо…
Он взял раненого за плечо с намерением уложить обратно, но Маша схватила его за руку и покачала головой.
— Подожди, — прошептала она. — Смотри… смотри, что у него с волосами.
Не обращая на них внимания, Тимур лёг на бок и ударил кулаком по «слизню». Бархатистый бок вмялся, пошёл мелкими трещинками, из которых брызнул

тусклый свет вместе с клейкими каплями чего-то густого и маслянистого. Он пошарил рукой вокруг, нашёл камень, схватил и стал колотить, равномерно

нанося удар за ударом, превращая артефакт в кашу, в пузырящуюся лужицу, где плавали мелкие прозрачные комья.

* * *

Филин недоуменно огляделся. Только что он был возле аномалии и боролся с человеком внутри, а теперь находится здесь… Где — здесь?
Похоже на Зону, только она какая-то странная. Была ночь, а теперь почему-то ясный день. И небо — что это за дурацкое небо вверху? Какое-то

неживое, будто из синего стекла. И что это гудит сзади?
Он повернулся. Гудела огромная воронка, широкой стороной касающаяся земли, а узкой проткнувшая небеса. Она была как гора… нет, как тысяча, сто

тысяч гор. Филин в сравнении с ней казался муравьем на фоне высокого холма — и всё же он видел её всю.
Его потянуло к воронке, он начал сопротивляться — и тут она исчезла. Порвалась в верхней части, конец дёрнулся и втянулся в небо, нижняя часть

распалась. Что происходит?! Он попятился.

Филин в сравнении с ней казался муравьем на фоне высокого холма — и всё же он видел её всю.
Его потянуло к воронке, он начал сопротивляться — и тут она исчезла. Порвалась в верхней части, конец дёрнулся и втянулся в небо, нижняя часть

распалась. Что происходит?! Он попятился. Нога провалилась во что-то. Бандит подскочил, оглянулся — по земле змеилась трещина. Из неё полился

тусклый свет, брызнули капли чего-то густого и маслянистого.
Мир рассекли другие трещины, не только землю, но и неживое небо. Филин заорал и побежал, хотя бежать было некуда — Зона разрушалась со всех

сторон. Куски ландшафта взлетали, кружась и сталкиваясь, вместе с ними поднимались деревья и холмы, всё распадалось на части, разбивалось,

крошилось, ломалось… И растворялось в холодной серости, которая вдруг полезла из всех щелей, дыр и трещин гибнущего мира.
В безумном круговороте мелькнула знакомая фигура.
— Ты?! — выкрикнули они одновременно.
Филин подумал: но почему только один, ведь мы завалили сразу троих? И вспомнил, что Седой стоял ближе всех к лежанке, когда поднялась стрельба,

даже склонился над ней… Вот почему его в момент смерти втянуло, а лаборанта с одним из охранников — нет.
Седой закричал:
— Это из-за тебя! Из-за тебя я потерял контроль, тебе обязательно надо было убивать меня?! Из-за этого весь установленный порядок нарушился!

Теперь сдохни здесь!
— Вместе с тобой! — крикнул Филин.
Серая муть была со всех сторон, части ландшафта растворялись в ней, как куски пластика в кислоте, плавились и исчезали. Филин попытался

ухватиться за пролетающий мимо куст, но тот размягчился под пальцами, как горячий пластилин, — и растекся, став невесомой взвесью, маревом…
Филин с Седым повисли в пустоте. Вокруг больше не было ничего — то есть вообще, просто пустота, бесконечная, как время и пространство, и

пустая… как настоящая пустота.
Пустота начала впитывать их в себя.

* * *

Тяжело дыша, Тимур откинулся на свернутую куртку. Поднял дрожащую руку, провел ладонью по лицу.
— Успокоился, мэн? — спросил Растафарыч.
— Тимур, ты сделал, что хотел? — Маша склонилась над ним.
— Не хотел, — возразил он. — А должен был. Да, кажется, да. Стас… попал туда. Что ты сказала про мои волосы?
Она смущенно пожала плечами и произнесла со смешком:
— А ты второй, кстати.
— В смысле?
— Ну, недавно я Индейца откачала, а теперь мы оба — тебя.
Растафарыч и правда выглядел как «недавно откачанный». Синяки, нос разбит, уши распухли, на лбу ссадина. Он то и дело кривился от боли,

ощупывал ребра и вообще двигался как-то скованно.
— Кто тебя отделал? — спросил Тимур.
— Да этот тощий с сумкой, — пробормотал Растафарыч.
— И где он теперь? И вообще, одного я вижу, а где все остальные?
— Нет никого.

— Маша неопределённо махнула рукой назад. — Все там остались.
— Навсегда остались?
— Да, навсегда. Тимур, а сколько тебе лет?
Он покачал головой и тут же пожалел об этом — с шейными позвонками после падения вертолёта явно было что-то не так.
— Когда как. Иногда двадцати нет, а иногда все пятьдесят.
Маша смотрела недоуменно, а Растафарыч понимающе кивнул.
— Так что с волосами? — напомнил Тимур.
— Да вот, понимаешь… они теперь седые.
— Седые? — удивился он. — Что, все?
— Нет-нет, не переживай, они…
— Да я не переживаю, но…
— Проседь появилась. Прядь такая слева над лбом. Тебе, — она улыбнулась, — тебе даже идёт.
Тимур закрыл глаза. Вокруг журчала вода, теплый пар поднимался над ней и таял в воздухе вместе с призрачными пузырями, то и дело взмывающими

над «менталом». Надо его уничтожить, подумал он. Взорвать или достать где-то лопату и разбить на части, раскидать их во все стороны. А то кто-нибудь

ещё вроде Филина сможет дойти сюда…
— Ладно, сталкер, что дальше делаем? — спросил Растафарыч. — Если тебя сейчас не начать всерьёз лечить — загнешься к растакому Маврикию.
— Здесь поселок недалеко, — произнёс Тимур, не открывая глаз. — Дальше Крепость, а рядом поселок. Там вроде живет кто-то. Надо туда.
— Поселок, значит… Ну хорошо, стало быть, передохнем и пойдём к поселку.
Вояка кивнула, а Тимур добавил:
— Слушай, всё время хотел спросить. Кто такой этот Маврикий?
— Я откуда знаю? — удивился Растафарыч, обнимая Машу за плечи и прижимая к себе. — Сие тайна большая есть, сталкер. Большая, как бесконечность.