Огненный бассейн

Автор: Джон Кристофер

Жанр: Фантастика

Год: 1991 год

,

Джон Кристофер. Огненный бассейн

Триподы — 4

Глава первая
План действий

Везде звучала вода. Иногда это был слабый шепот, слышный только из-за
тишины вокруг; иногда причудливое отдаленное журчание, как будто
какой-то гигант разговаривал с собой в глубинах земли. Но в некоторых
местах журчание звучало чисто и громко, и было видно течение в свете
масляных ламп: вода вырывалась из-под каменной стены и падала с крутого
обрыва водопадом. А кое-где вода лежала спокойно в черных глубинах…
капли падали бесконечные столетия и будут падать еще бесконечно долго.
Меня освободили от охраны для участия в совещании, и поэтому я шел по
тускло освещенному коридору поздно и в одиночестве.
Потолок пещеры, где происходило совещание, уходил во тьму, которую не
могли рассеять лучи наших слабых ламп; мы сидели под конусом ночи, в
которой не сверкала ни одна звезда. На стенах мерцали лампы, такие же
стояли на столе, за которым на самодельных деревянных стульях сидели
Джулиус я его ближайшие помощники. Джулиус встал, чтобы поздороваться со
мной, хотя многие физические действия причиняли ему неудобство или даже
боль. Ребенком он упал в пропасть и на всю жизнь остался калекой. Сейчас
он был стариком, седоволосым, но розовощеким от долгих лет, проведенных
в разреженной атмосфере Белых гор.
— Садись рядом, Уилл, — сказал он. — Мы только начали.
Прошел месяц с тех пор, как мы с Бинполом пришли сюда. Вначале я
рассказал Джулиусу и другим членам совета все, что я знал, и передал
образцы зеленого воздуха хозяев и воды из города, которые мне удалось
принести с собой. Я ожидал немедленных действий, хотя не знал, каких
именно. К Земле приближался большой корабль с родной планеты хозяев. Он
вез машины, которые превратят земную атмосферу в пригодную для дыхания
хозяев, чтобы они смогли выйти из-под защитных куполов своих городов.
Люди и все другие живые существа Земли задохнутся. Мой хозяин сказал
мне, что корабль прибудет через четыре года. Времени оставалось мало.
Джулиус как будто обращался ко мне, отвечал на мои сомнения. Он
сказал:
— Я знаю, многим из вас не терпится. Так и должно быть. Мы знаем,
какая огромная задача стоит перед нами, знаем ее важность. Не может быть
никаких извинений для неоправданной траты времени. Важен каждый день,
каждый час, каждая минута.
Но не менее важно и другое. Именно потому, что события так торопят,
мы должны все тщательно обдумать, прежде чем начать. Мы не можем
допускать неверных ходов. Поэтому совет долго и напряженно думал, прежде
чем выработать план действий. Сейчас я расскажу вам о нем в общих
чертах, но у каждого из вас есть в нем своя роль, и об этом он узнает
позже.
Он замолчал, и я увидел, как встал кто-то из сидящих за столом.
Джулиус спросил:
— Вы хотите говорить, Пьер? Вы знаете, позже для этого будет
возможность.
Когда мы в первый раз пришли в Белые горы, Пьер был членом совета.

Это был смуглый человек с трудным характером. Мало кто решался спорить с
Джулиусом, а он мог. Я знал, что он был против нашей экспедиции в город
золота и свинца и против решения покинуть Белые горы. В конце концов он
вышел из совета или был исключен из него: мне трудно судить об этом. Он
пришел с юга Франции, из тех гор, что находятся на границе с Испанией.
Пьер сказал:
— То, что я собираюсь сказать, Джулиус, лучше сказать сейчас, чем
потом. Джулиус кивнул:
— В таком случае говорите.
— Вы сказали, что совет познакомит нас с планами. Вы говорили о нашем
участии в планах, о том, что каждому из нас отведена своя роль. Я хочу
напомнить вам, Джулиус: перед вами свободные люди, а не люди в шапках.
Нам следует не приказывать, а спрашивать у нас. Не только вы и ваш совет
должны решать, как сражаться с треножниками. Есть и другие, у которых
хватит мудрости. Все свободные люди равны, и им должны быть
предоставлены равные права. Этого требует не только справедливость, но и
здравый смысл,
Он замолчал, но продолжал стоять среди более ста человек, собравшихся
в подземном зале. Снаружи царила зима, холмы покрыл снег, но здесь мы
были защищены толстым слоем скал. Здесь температура никогда не менялась,
и одно время года ничем не отличалось от другого.
Джулиус помолчал недолго, потом сказал:
— Свободные люди правят собой по-разному. Живя и работая совместно,
они должны частично отказаться от своей свободы. Разница между нами и
людьми в шапках в том, что мы отказываемся от нее добровольно, с
радостью, ради общей цели, тогда как их разум порабощен чуждыми
существами, которые обращаются с ними, как со скотом. Есть и другая
разница. Свободные люди отказываются от своей свободы лишь временно. И
делают это по согласию, а не из-за хитрости или силы. И это соглашение
всегда может быть расторгнуто.
— Вы говорите о соглашении, Джулиус, — сказал Пьер, — на чем основана
ваша власть? На совете. А кто назначил совет? Сам совет под вашим
контролем. Где же тут свобода?
— На все свое время, — ответил Джулиус, — будет время обсудить и
вопрос, какую форму правления нам избрать. Но этот день придет лишь
тогда, когда будут уничтожены те, кто сегодня правит человечеством. До
этого у нас нет возможности для обсуждения и споров.
Пьер начал что-то говорить, но Джулиус поднял руку и заставил его
замолчать.
— Сейчас не должно быть разногласий и сомнений. Возможно, то, что вы
говорите, справедливо, независимо от мотивов, которыми вы
руководствуетесь; соглашение заключается свободными людьми и может быть
расторгнуто. Оно может быть и подтверждено. Итак, я спрашиваю: пусть
тот, кто сомневается в праве совета говорить от имени всех, встанет.
Он замолк. В пещере наступило молчание, слышался только бесконечный
отдаленный шум воды. Мы ждали. Никто не встал. Когда прошло достаточно
времени, Джулиус сказал:
— Вам не хватает поддержки, Пьер.

Когда прошло достаточно
времени, Джулиус сказал:
— Вам не хватает поддержки, Пьер.
— Сегодня. Но посмотрим, что будет завтра. Джулиус кивнул.
— Вы хорошо сделали, что напомнили мне. Поэтому я спрошу еще кое о
чем. Я прошу вас признать совет нашим правительством, пока не настанет
время, когда те, что называют себя хозяевами, потерпят полное поражение.
— Он помолчал. — Прошу встать тех, кто за это.
На этот раз встали все. Итальянец по имени Марко сказал:
— Я предлагаю изгнать Пьера за сопротивление воле общины.
Джулиус покачал головой:
— Нет. Никаких изгнаний. Мы нуждаемся в каждом человеке. Пьер
тщательно исполнит свой долг, я знаю это. Слушайте. Я расскажу вам о
нашем плане. Но вначале Уилл расскажет вам о том, как выглядит изнутри
город наших врагов. Говори, Уилл.
Раньше меня просили временно хранить молчание и не отвечать на
расспросы. В обычном состоянии мне было бы это нелегко. Я разговорчив по
природе, а голова моя забита чудесами, которые я видел в городе, —
чудесами и ужасами.
Но настроение мое в это время не было нормальным. На обратном пути с
Бинполом вся моя энергия уходила на преодоление трудностей и опасностей,
на размышления не оставалось времени. Но после возвращения в пещеры
стало по-другому. В мире вечной ночи и тишины я смог думать, вспоминать
и чувствовать угрызения совести. Я обнаружил — мне не хочется говорить с
другими о том, что я видел, и о случившемся.
Теперь, услышав предложение Джулиуса, я смутился. Начал неуверенно, с
остановками и повторами. Но постепенно я успокоился и заметил, с каким
напряжением они слушают меня. Меня самого увлекли воспоминания об этом
ужасном времени, о том. как ужасно было сгибаться под тяготением мира
хозяев, потеть в неуемной жаре и влажности, смотреть, как слабеют и
падают другие рабы, не выдержав напряжения, и знать, что меня ждет такая
же судьба. Такой оказалась и судьба Фрица. Бинпол позже сказал, что я
говорил страстно и легко, что обычно мне не свойственно. Когда я кончил
и сел, наступила тишина, которая говорила о том, как глубоко поражена
услышанным аудитория.
Потом снова заговорил Джулиус.
— Я хотел, чтобы вы выслушали Уилла, по нескольким причинам. Одна из
них: его рассказ — это свидетельство очевидца. Вы сами слышали и
убедились в этом. Он все это видел. Другая причина: я хотел подбодрить
вас. Хозяева обладают колоссальной властью и силой. Они преодолели
неизмеримые расстояния между звездами. Наша жизнь по сравнению с их
долгой жизнью кажется танцем бабочки-однодневки над текущей рекой. И все
же…
Он замолчал и с удивительной улыбкой посмотрел на меня.
— И все же Уилл, обычный парень, не умнее большинства, даже меньше
других ростом, он, этот Уилл, ударил и убил одного из чудовищ. Ему,
конечно, повезло. У хозяев есть место, уязвимое для удара, и Уиллу
удалось узнать о нем. Но остается фактом, что он убил одного из них. Они
вовсе не всемогущи. Этот факт должен подбодрить нас.

Этот факт должен подбодрить нас. То, чего Уилл
добился благодаря удаче, мы можем достигнуть подготовкой и
решительностью.
Это приводит меня к третьему пункту, к третьей причине, по которой я
хотел, чтобы вы послушали Уилла. Это тем более существенно, что речь
пойдет о неудаче. — Он посмотрел на меня, и я почувствовал, что краснею.
Джулиус спокойно и неторопливо продолжал: — Хозяин стал подозревать
Уилла, найдя в его комнате записи о городе и его обитателях. Уилл не
думал, что хозяин зайдет в его комнату, где ему приходится надевать
маску; но это было поверхностное суждение. Уилл знал, что его хозяин
больше других заботится о рабах, что он уже раньше бывал в убежище,
организуя там мелкие удобства, и следовательно, мог побывать еще раз.
Следовало предположить, что он зайдет туда еще и обнаружит книгу с
записями.
Он говорил спокойно, размышляя, а не критикуя, но тем больший стыд и
замешательство я ощущал.
— Уилл с помощью Фрица сумел наилучшим образом использовать ситуацию.
Он бежал из города и сообщил нам сведения, ценность которых невозможно
определить. Но можно было добиться и большего. — Глаза Джулиуса снова
остановились на мне. — Если бы все было рассчитано заранее, Фриц тоже
мог бы вернуться. Он передал часть своих сведений через Уилла, но,
конечно, лучше было бы, если бы он рассказал обо всем сам. В нашей
борьбе ценна каждая крупица знаний.
Затем Джулиус говорил о том, что у нас мало времени, что из глубин
космоса приближается большой корабль, а с ним смерть для всего живого на
Земле. И он сообщил нам о решении совета.
Самое главное заключалось в том, чтобы ускорить — в десять, сто, даже
тысячу раз, — привлечение к нам молодежи. Для этого пойдут все, кто
может, убеждая и обучая молодых людей по всему миру. Должны повсюду
возникать очаги сопротивления и вызывать к жизни другие новые очаги. У
совета есть карты, и он скажет, куда идти… В особенности необходимы
такие очаги по соседству с двумя другими городами хозяев — один за
тысячи миль к востоку, другой — за большим океаном на западе. Возникала
при этом проблема языка. Возникали и другие проблемы, на первый взгляд,
неразрешимые. Но их нужно разрешить. Не должно быть слабости, отчаяния —
ничего, кроме решимости отдать последнюю каплю энергии и сил общей цели.
Разумеется, этот курс связан с возможностью насторожить хозяев.
Может, они и не станут особенно тревожиться, так как их план близок к
осуществлению. Но нам следует подготовиться к контрмерам. У нас должен
быть не один штаб, а дюжина, сотня — и каждый должен быть способен
действовать самостоятельно. Совет рассеется, и члены его будут
переезжать с места на место, встречаясь лишь изредка, с должными
предосторожностями.
Такова первая часть плана — мобилизация всех сил, способных бороться,
разведка и организация колоний вне пределов досягаемости трех вражеских
городов.

Но есть и вторая часть, может быть, более важная. Поиски
средств для уничтожения врага. А это означает напряженную работу и
испытания. Должна быть создана особая база, но лишь непосредственно
связанные с ее работой будут знать, где она находится. С ней связаны все
наши надежды. Ее мы не смеем обнаруживать перед хозяевами.
— Теперь я сказал все, что мог. Позже вы получите индивидуальные
указания и карты. Есть ли у кого-нибудь вопросы или предложения? —
закончил Джулиус.
Все молчали, даже Пьер.
— Тогда можно расходиться. — Джулиус помолчал. — Мы в последний раз
собрались все вместе. Следующий раз соберемся после выполнения
задуманного. Задача наша ужасна и грандиозна, но мы не должны бояться.
Ее можно решить. Но только если каждый из нас все сделает для ее
решения. Идите, и да будет с вами бог.

Сам Джулиус давал мне инструкции. Мне предстояло отправиться на юг и
восток, с вьючной лошадью, выдавая себя за торговца, набирая
добровольцев, организуя сопротивление. Потом мне предстояло вернуться с
докладом в центр.
— Тебе все ясно, Уилл?
— Да, сэр.
— Посмотри на меня, Уилл.
Я поднял голову. Джулиус сказал:
— Мне кажется, тебе все еще больно от моих слов после твоего рассказа
на собрании.
— Я понимаю, что ваши слова были справедливы, сэр.
— Но их не легче переносить, особенно если рассказываешь о храбрости,
изобретательности и мужестве, а потом все это оказывается окрашенным в
иной цвет.
Я не отвечал.
— Слушай, Уилл. Я сделал это сознательно. Мы сами должны
устанавливать себе нормы, и эти нормы должны быть высокими, почти
невозможными. Я использовал твой рассказ, чтобы вывести мораль:
неосторожность одного человека может погубить всех — не должно быть
самоуспокоения;. сколько бы мы ни сделали, предстоит сделать еще больше.
Но теперь я могу сказать: то, что сделали вы с Фрицем, имеет для нас
огромное значение.
— Фриц сделал больше. И он не вернулся. Джулиус кивнул.
— Придется тебе это перенести. Важно, что один из вас вернулся, что
мы не потеряли год из того короткого времени, что у нас осталось. Нам
всем придется привыкнуть к утратам, а горе должно спаять нас.
Он положил мне руку на плечо.
— Я знаю тебя и поэтому говорю так. Ты запомнишь это, но запомнишь и
мои слова на совете. Верно, Уиля?
— Да, сэр. Запомню.

Мы втроем: Генри, Бинпол и я — встретились в найденном мною месте, у
расселины высоко в скале; через расселину пробивался дневной свет, его
вполне хватало, чтобы мы могли видеть друг друга без помощи лампы. Это
место находилось довольно далеко от жилой части пещеры, но мы любили
приходить сюда из-за напоминания о внешнем мире; обычно лишь во время
дежурств у выходов можно было убедиться в том, что этот мир по-прежнему
существует, что где-то есть свет, ветер, дождь, А мы жили в постоянной
темноте и непрерывном журчании и капании подземных вод.

Однажды, когда
снаружи бушевала буря, капли дождя проникли в трещину, и маленький
ручеек потек в пещеру. Мы подставили лица под капли, наслаждаясь
прохладной влажностью. Нам казалось, что дождь приносит с собой запах
деревьев и растений.
Генри сказал:
— Мне предстоит переправиться через западный океан. Мы пойдем на
«Орионе» с капитаном Куртисом. Он рассчитал свой экипаж в Англии,
остался лишь один моряк с фальшивой шапкой. Вдвоем они приведут корабль
в порт на западе Франции, там мы присоединимся к ним. Нас будет шестеро.
Земля, куда мы направляемся, называется Америка, а население там говорит
на английском языке. А ты, Уилл?
Я коротко ответил. Генри кивнул, очевидно, считая свое поручение
более важным и интересным. Я был с ним согласен, но это меня теперь не
трогало.
— А ты, Бинпол?
— Не знаю, куда именно.
— Но ты получил назначение? Он кивнул.
— На исследовательскую базу.
Этого и следовало ожидать. Бинпол принадлежал к тем людям, которые
нужны, чтобы тщательно продумать нападение на хозяев. Наше трио должно
разойтись, подумал я. Но это не имело особого значения. Мысли мои были с
Фрицем. Джулиус был совершенно прав: я все время вспоминал его слова, и
мне было стыдно. Еще одна-две недели подготовки, и мы бежали бы вдвоем.
Моя неосторожность ускорила события и привела к гибели Фрица, Мысль
горькая, но неизбежная.
Генри и Бинпол разговаривали, а я молчал. Они заметили это. Генри
сказал:
— Ты очень молчалив, Уилл. Что случилось?
— Ничего. Он настаивал:
— В последнее время ты мрачен. Бинпол сказал:
— Я читал когда-то об американцах, о той земле, куда ты
направляешься, Генри. Кажется, у них красная кожа, они одеваются в
перья, носят с собой топоры и бьют в барабаны, когда начинают войну, а
когда заключают мир, курят трубку.
Бинпол всегда слишком интересовался предметами — как они устроены,
как действуют, — чтобы обращать внимание на людей. Но я понял, что он
заметил мое настроение и догадался о его причине — ведь именно он ждал
со мной Фрица из города и добирался со мной — и теперь пытается отвлечь
Генри от расспросов. Я был благодарен ему за это и за ту чепуху, что он
рассказывал.

Предстояло многое сделать до выхода.
Меня учили торговать, рассказывали о странах, в которых мне
предстояло побывать, учили языкам, советовали, как организовать ячейку
сопротивления и что говорить, когда я уйду. Все это добросовестно
запоминал я с твердой решимостью больше не допускать ошибок. Но плохое
настроение не покидало меня.
Генри выступил раньше меня. Он отправился в отличном настроении
вместе с Тонио, который был моим спарринг-партнером и соперником при
подготовке к играм. Все они были очень веселы. Все в пещерах казались
веселыми, кроме меня; Бинпол пытался развеселить меня, но безуспешно.

Генри выступил раньше меня. Он отправился в отличном настроении
вместе с Тонио, который был моим спарринг-партнером и соперником при
подготовке к играм. Все они были очень веселы. Все в пещерах казались
веселыми, кроме меня; Бинпол пытался развеселить меня, но безуспешно.
Потом меня вызвал Джулиус. Он прочел мне лекцию о самоистязании, о том,
что нужно извлечь хороший урок из прошлого, чтобы не допускать подобных
ошибок в будущем. Я слушал, вежливо соглашался, но плохое настроение
меня не покидало. Джулиус сказал:
— Ты воспринимаешь это неверно, Уилл. Ты плохо переносишь критику,
особенно от самого себя. Но такое настроение делает тебя менее пригодным
для выполнения задач, поставленных советом.
— Задание будет выполнено, сэр, — сказал я. — И выполнено вовремя. Я
обещаю это. Он покачал головой.
— Не уверен, что такое обещание поможет тебе. Другое дело, если бы у
тебя был характер Фрица. Да, я говорю о нем, хотя тебе и больно. Фриц
был меланхолик по натуре и легко переносил печаль. Ты сангвиник и
нетерпелив, с тобой совсем другое дело. Угрызения совести и сожаления
могут привести тебя к болезни.
— Я сделаю все возможное.
— Знаю. Но достаточно ли будет этого. — Он задумчиво посмотрел на
меня. — Ты должен был выйти через три дня. Я думаю, мы отложим выход.
— Но, сэр…
— Никаких «но», -Уилл. Таково мое решение.
— Я готов, сэр. А у нас нет времени. Джулиус улыбнулся.
— В этом есть что-то от неповиновения, значит, не все еще потеряно.
Но ты забыл уже, что я говорил на последнем совете. Мы не можем
допустить неверных ходов, или планов, или недостаточно подготовленных
людей. Ты пока останешься здесь, парень.
В тот момент я ненавидел Джулиуса. Даже пережив это, я продолжал
негодовать. Уходили другие, и собственная бездеятельность раздражала
меня. Тянулись темные бессолнечные дни. Я знал, что должен изменить свое
отношение, и не мог. Я пытался изобразить веселье, но знал, что это не
обманет никого, тем более Джулиуса. Наконец Джулиус снова вызвал меня.
Он сказал:
— Я думал о тебе, Уилл. Мне кажется, я нашел ответ.
— Я могу выступить, сэр?
— Подожди, подожди! Ты знаешь, торговцы разъезжают парами, чтобы
иметь товарища и чтобы в случае необходимости защитить товары. Хорошая
идея — дать тебе такого товарища.
Он улыбался. В гневе я ответил:
— Я вполне управлюсь и сам, сэр.
— Но если вопрос стоит так: идти вдвоем или остаться здесь — что ты
выберешь?
Похоже, он считал меня не способным выполнить задание в одиночку. Но
ответ мог быть только один. Я угрюмо ответил:
— Я выполню ваше решение, сэр.
— Хорошо, Уилл. Тот, кто пойдет с тобой… ты хочешь увидеть его
сейчас?
Он улыбался. Я естественно ответил:
— Да, сэр.
— В таком слу… — Его глаза устремились во тьму в глубине пещеры,
где ряд известняковых столбов создавал каменный занавес.

— Подойди.
Появилась фигура человека. Мне показалось, что глаза обманывают меня.
Легче было считать так, чем поверить в возвращение из мертвых.
Потому что это был Фриц.
Позже он рассказал мне, что произошло. Убедившись, что река унесла
меня под золотую стену, он вернулся и, как мог, замел мои следы,
рассказывая другим рабам, будто я обнаружил своего хозяина мертвым в
бассейне и прямиком отправился к месту счастливого освобождения, не
желая оставаться в живых после смерти хозяина. Его рассказ никого не
удивил, и Фриц готовился последовать за мной. Но тяжелые условия жизни
вместе с дополнительным напряжением бессонной ночи сказались на нем. Он
упал вторично и был доставлен в больницу для рабов.
Мы условились с ним, что если я выберусь, то буду три дня ждать его.
Прошло гораздо больше времени, прежде чем он смог встать с постели, и он
решил, что я ушел. На самом деле мы с Бинполом ждали его 12 дней, прежде
чем отчаяние и снег заставили нас уйти; но Фриц, конечно, этого не знал.
Поверив в мой уход, он начал снова, как это характерно для него,
медленно и логично обдумывать все заново. Он решил, что выход под водой
будет труден — я погиб бы, если бы Бинпол не вытащил меня из реки, — и
знал собственную слабость. Ему нужно было окрепнуть, а больница для
этого вполне годилась. Оставаясь в ней, он избегал побоев хозяина и
тяжелой работы, которую обычно должен был выполнять. Он оставался там
две недели, изображая растущую слабость, а потом заявил, что он не в
состоянии больше служить хозяину, а потому должен умереть. Поздно
вечером он покинул больницу и направился к месту счастливого
освобождения. Укрывшись до наступления ночи, он пошел к стене и свободе.
Вначале все шло хорошо. Он в темноте вынырнул, устало доплыл до
берега и пошел на юг по тому же маршруту, что и мы. Но он на несколько
дней отставал от нас и отстал еще больше, когда лихорадка вынудила его
пролежать несколько дней в заброшенном сарае, потея от слабости и умирая
от голода. Он все еще был отчаянно слаб, когда снова двинулся в путь, и
вскоре его остановила более серьезная болезнь. На этот раз, к счастью,
за ним ухаживали: у него было воспаление легких. Его нашла женщина, сын
которой несколько лет назад стал вагрантом после надевания шапки.
Оправившись, он убежал и продолжил свой путь. В буран добрался он до
Белых гор и некоторое время был вынужден скрываться в долине, прежде чем
начать подъем. В туннеле его окликнул единственный дежурный, именно на
этот случай и оставленный Джулиусом. Сегодня утром дежурный привел его в
пещеры.
Все это я узнал позже. А в этот момент я просто смотрел, не веря
своим глазам. Джулиус сказал:
— Я думаю, вы с ним сработаетесь. Как ты считаешь, Уилл?
И я понял, что улыбаюсь, как идиот.

Глава вторая
Охота

Мы вышли на юго-восток, уходя от зимы. Вначале был крутой подъем,
осложненный сугробами, по горному переходу, который нас привел в страну
итальянцев, но потом идти стало легче.

Миновав плодородную равнину, мы
пришли к морю, которое билось о скалистые берега с маленькими рыбачьими
гаванями. Оттуда мы уже пошли на юг, оставляя слева холмы и отдаленные
горы, пока снова не настало время повернуть на запад.
Нас везде встречали радостно, не только из-за товаров, но и из-за
того, что мы были новыми людьми, а в маленьких коммунах волей-неволей
все слишком хорошо знают друг друга. Мы продавали ткани, резное дерево и
маленькие деревянные часы из Черного Леса: наши люди захватили несколько
барж на большой реке и доставили ими груз. Торговля шла хорошо: по
большей части это были богатые сельскохозяйственные земли, женщины
охотно покупали здесь обновки. Доход, помимо того, что шло на еду,
выражался в золотых и серебряных монетах. Повсеместно нам охотно
предоставляли жилье. В ответ на гостеприимство мы похищали детей хозяев.
Эту проблему я никак не мог разрешит, для себя. Для Фрица все было
ясно и очевидно: у нас есть долг, и мы обязаны его выполнить. Я понимал,
что мы спасаем этих людей от уничтожения хозяевами, но все же завидовал
прямолинейности Фрица. Отчасти это происходило потому, что я легче
сходился с людьми. Фриц, дружелюбный в глубине души, внешне оставался
неразговорчив и сдержан. Он лучше меня владел языками, но я больше
разговаривал и гораздо больше смеялся. В каждом новом поселке я
завязывал быстро хорошие отношения и часто уходил с истинным сожалением.
Еще в замке де ла Тур Роже я понял, что хотя мужчина или женщина
носит шапку и считает треножники огромными металлическими полубогами,
это не мешает им во всех других отношениях оставаться людьми, способными
на дружбу и любовь. Моя роль заключалась в том, чтобы общаться с ними и
торговать. Я делал это, как мог, но не способен был при этом оставаться
равнодушным. Было нелегко узнавать их, ценить их доброту и в то же время
продолжать наше дело. В сущности, с их точки зрения, мы завоевывали их
доверие, чтобы предать их. Мне часто становилось стыдно от того, что
сами мы делали.
Нашу главную заботу составляли мальчики, которым примерно через год
должны были надеть шапку. Вначале мы завоевывали их интерес подкупом,
раздавая мелкие подарки — ножи, свистки, кожаные пояса и тому подобное.
Они толпились вокруг нас, и мы с ними разговаривали, искусно вызнавая,
кто из них начал сомневаться в праве треножников владеть человечеством и
до какой степени простираются эти сомнения. Вскоре мы научились быстро
распознавать потенциальных повстанцев.
А их оказалось гораздо больше, чем можно было предполагать. В самом
начале я удивился, узнав, что Генри, которого знал с рождения и с
которым много раз дрался, не меньше меня хочет освободиться от
предстоящего обряда и от тесныx рамок жизни, которую мы вели, он тоже
сомневается в том, что старшие называли благословением, — в надевании
шапки. Я не знал об этом, потому что на такие темы никто не
разговаривал.

Я не знал об этом, потому что на такие темы никто не
разговаривал. Немыслимо было высказывать сомнения, но это не означало,
что сомнений не существует. Постепенно нам стало ясно, что какие-то
сомнения возникают у всех, кому предстоит надевание шапки. Для мальчиков
было невероятным облегчением оказаться в обществе двух взрослых в
шапках, но которые, в отличие от родителей, не запрещали говорить на
загадочные темы, а напротив, подбивали на это, внимательно слушали и
говорили сами.
Конечно, нам приходилось соблюдать осторожность, Вначале шли
завуалированные намеки, вопросы, внешне невинные. Наша задача
заключалась в том, чтобы в каждой деревне найти одного-двух мальчиков,
сочетавших умственную независимость с надежностью. Таких незадолго до
своего ухода мы поодиночке отводили в сторону.
Мы рассказывали им правду о треножниках и о мире, о том, какую роль
они могут сыграть в организации сопротивления. Сейчас уже нельзя было
посылать их в наши штаб-квартиры. Напротив, они должны были оставаться в
своих деревнях и поселках, организовывать группы до весеннего надевания
шапок. Это должно было произойти много времени спустя после нашего
ухода, чтобы избавить от подозрений. Они должны были найти место для
жизни в стороне от людей в шапках, но так, чтобы оттуда можно было
добывать пищу и наблюдать, набирая новых добровольцев. И там они должны
были ждать новых указаний.
Мы мало что могли дать им: успех целиком зависел от их индивидуальных
качеств и умения приспосабливаться к обстановке. Мы давали им средства
связи. У нас с собой были голуби в клетках, и мы время от времени
оставляли новобранцам пару. Эти птицы могли через большие расстояния
вернуться к месту, где они вылупились из яйца. Они переносили сообщения
на листочках бумага, привязанных к лапам.
Мы сообщали новым добровольцам опознавательные знаки; лента,
вплетенная в гриву лошади, шляпа определенного фасона и надетая под
определенным углом, определенные жесты, крики птиц. Договаривались о
месте, где будет оставлено сообщение для нас или наших сменщиков. В
сообщении должен быть указан путь к их убежищу. Кроме этого мы ничего не
могли им дать. Мы шли все дальше и дальше по пути, указанному Джулиусом.
Вначале мы часто видели треножники. Но потом они встречались все реже
и реже. Не зима вызывала их неактивность, а отдаленность от города. В
земле, называемой Эллада, нам рассказывали, что они появляются лишь
несколько раз в году, а в восточной части этой страны треножники
появлялись лишь раз в год на церемонии надевания шапок, и не в маленьких
поселках, как в Англии: родители свозили детей с больших расстояний в
одно место, где им надевали шапки.
Конечно, это вполне объяснимо. Треножники могли передвигаться быстро,
гораздо быстрее лошади, и безостановочно, но расстояние даже для них
имело значение.

Районы вблизи города они неизбежно должны были посещать
чаще, чем отдаленные места. Для нас было большим облегчением оказаться
на территории, где в это время года ни одно металлическое полушарие на
трех суставчатых ногах не появится на фоне горизонта. К тому же
возникала еще одна мысль. Два города хозяев расположены по краям
огромного континента. Чем дальше мы отходили от города, тем слабее
становился их контроль над местностью. Не значило ли это, что на полпути
между городами существует территория, где их контроля нет совсем, где
люди не носят шапок и свободны?
На самом деле, как мы узнали позже, контролируемые территории
перекрывали друг друга, и на середине между ними находились, главным
образом, океан на юге и ледяные пустыни на севере. Те же земли, дальше к
югу, которые они не контролировали, хозяева превратили в абсолютную
пустыню.
Наша задача не стала легче, как можно было подумать, оттого, что
здесь треножники встречались реже. Наоборот, по-видимому, из-за своей
редкости они вызывали особое преклонение. Мы наконец добрались до места,
где за полуостровом между двумя морями были развалины огромного города.
Он сравнительно мало зарос растительностью, но выглядел гораздо более
древним, чем другие. В городе находились большие деревянные купола на
трех столбах, куда вели ступени. Здесь люди молились. Проводились
длинные службы, с продолжительным пением и плачем. Над каждым куполом
стояла модель треножника, выложенная золотыми листами.
Но мы и здесь сумели найти последователей. К тому времени мы стали
очень искусны в своей работе.
Конечно, бывало и трудно. Хотя мы двигались на юг, в солнечные теплые
земли, временами было холодно, особенно в высокогорных районах, и потому
мы ночью, чтобы не замерзнуть, жались к своим лошадям. И долгие сухие
дни в пустынных районах, когда мы беспокойно искали признаки воды, не
столько для нас, сколько для лошадей. Мы полностью зависели от них, и
для нас страшным ударом было, когда лошадь Фрица заболела и спустя
несколько дней умерла. Я был настолько эгоистичным, что обрадовался,
ведь это произошло не с моей лошадью, Кристом, которая мне очень
нравилась. Если Фриц испытывал нечто подобное к своей лошади, то никак
этого не проявлял.
Мы находились на краю пустыни и на большом удалении от обитаемых
мест. Мы навьючили багаж на Криста и побрели в направлении ближайшей
деревни. Уходя, мы видели, как с неба спустились большие отвратительные
птицы и начали рвать мясо бедного животного. За час они очистят его до
костей.
Это было утром. Мы шли весь день и половину следующего, прежде чем
достигли нескольких хижин, жавшихся к небольшому оазису. Здесь не было
никакой надежды получить лошадь, и мы шли еще три дня к поселку. Местные
жители называли его городом, но он был не больше моей родной деревни
Вертона. Здесь были лошади, а у нас было золото, чтобы заплатить за них.

Здесь были лошади, а у нас было золото, чтобы заплатить за них.
Трудности заключались в том, что в этой местности лошадей никогда не
использовали для перевозки грузов. Украшенные дорогими попонами, они
носят на себе важных и богатых людей. Мы не могли купить такую лошадь,
потому что нанесли бы смертельное оскорбление местным обычаям, если бы
взвалили на нее груз.
Но здесь были животные, которых я видел на рисунке в Белых горах.
Тогда, глядя с любопытством на рисунок, я принял его за необъяснимый
предмет древних. Теперь я увидел это животное в жизни. Выше лошади, оно
покрыто жесткой коричневой шерстью, и у него на спине большой горб. Нам
сказали, что в горбу находится запас воды, и животное может обходиться
без воды дни и даже недели. Вместо копыт у него расплющенные ступни с
пальцами. Голова на длинной шее очень уродлива, с отвислыми губами,
большими желтыми зубами и отвратительным запахом. Животное кажется
неуклюжим, но может передвигаться удивительно быстро и переносить
большие тяжести.
У нас с Фрицем произошел спор. Я хотел купить одно такое животное, он
возражал. Я испытал обычное, раздражение, когда мы в чем-то расходились.
Мои страстные доводы в защиту этого предложения встретились с его
упорным несогласием. Я негодовал — он возражал еще спокойнее — я
негодовал сильнее… и так далее. Я перечислял достоинства животного, а
он просто возражал, что мы достигли пункта, где должны повернуть назад и
возвращаться к пещерам. Сколько бы ни было полезно оно в этой местности,
там, где его не знают; оно будет казаться странным, а наша задача — не
привлекать к себе внимания. К тому же, вероятно, продолжал Фриц,
животное, привыкшее к жаркому климату, заболеет и сдохнет в северных
землях.
Конечно, он был совершенно прав, но мы два дня спорили, прежде чем я
сдался. И даже признался, что меня привлекла прежде всего причудливость
этого животного. Я уже видел себя (бедный Крист был тут же забыт) едущим
по улицам незнакомого города на раскачивающейся спине животного, а
вокруг толпятся люди и…
За ту же сумму мы купили двух ослов — это были маленькие, но сильные
и послушные животные — и навьючили на них товары. У нас хватило денег и
на покупку местных товаров: фиников, различных пряностей, шелков,
красивых ковров. Все это позже мы с выгодой продали. Но у нас были и
неудачи. Много трудностей принес нам язык. Торговаться можно было при
помощи жестов, но чтобы говорить о свободе и борьбе с рабством, нужны
слова. К тому же здесь очень был силен культ треножников. Повсюду
виднелись полушария, под самыми большими из них стояли навесы, откуда
жрецы трижды в день призывали верующих к молитве: на рассвете, в поддень
и на закате. Мы вместе с остальными склоняли головы и что-то бормотали.
Так мы достигли обозначенной на карте реки — широкого теплого потока,
который медленными змеиными изгибами тек по зеленой долине. И повернули
назад.

Обратный путь был другим.

Обратный путь был другим. Мы прошли через горы и выбрались к
восточному берегу того моря, которое видели из развалин гигантского
города на перешейке. Мы обогнули море с севера и запада и на этот раз
хорошо использовали время, завоевав много последователей. Здесь говорили
по-русски, а мы заранее немного изучили этот язык. Мы пришли на север,
но лето перегоняло нас: земля была покрыта цветами, и я помню, как
однажды мы целый день ехали в одуряющем аромате апельсинов, зреющих на
ветках деревьев. По плану нам до наступления зимы нужно было вернуться к
пещерам, и поэтому приходилось торопиться.
Конечно, мы одновременно приближались и к городу хозяев. Время от
времени на горизонте показывались треножники. -Впрочем, вблизи мы их не
видели и были благодарны и за это. Точнее, не видели до дня охоты.

Хозяева, как мы уже знали, по-разному обращались с людьми в шапках.
Может, разнообразие человеческих обычаев забавляло их — сами они всегда
представляли одну расу, и национальные различия, языки, войны, которые
вели между собой народы — все это было им совершенно незнакомо. Во
всяком случае, хотя они покончили с войнами, все другие формы различий
они поощряли. Так, в церемонии надевания шапок они подчинялись ритуалу,
выработанному их рабами, и появлялись в определенное время с характерным
звуком, совершая предписанные движения. На турнирах во Франции и на
играх они терпеливо ждали, хотя их интересовали только рабы, которых они
получали в конце. Возможно, как я уже сказал, это их забавляло. А может,
они думали, что это соответствует их роли богов. Во всяком случае, мы
увидели необычное и ужасное доказательство этого, когда от конца пути
нас отделяло несколько сотен миль.
Много дней двигались мы вдоль большой реки, на которой, как и на той
реке, по которой мы добирались до игр, шло большое движение. Там, где на
пути нам встретились руины гигантского города, мы вступили в более
возвышенную область. Земля была хорошо обработана, обширные участки
занимали виноградники, с которых уже сняли урожай. Местность была густо
населена, и мы остановились на ночь в городе на противоположном от руин
берегу реки. За городом начиналась обширная равнина, освещенная осенним
закатом.
Город был наполнен возбужденными толпами, люди приезжали за пятьдесят
миль для того, чтобы присутствовать на следующий день на торжественной
церемонии. Мы расспрашивали, и нам с готовностью ответили. То, что мы
узнали, было ужасно.
Следующий день называли по-разному: день охоты или день наказания.
У меня на родине, в Англии, убийцу вешали — это жестоко и
отвратительно, но по крайней мере понятна необходимость защиты невинных;
к тому же это делалось быстро и как можно гуманно. Здесь, напротив,
преступников содержали в тюрьме до осеннего дня, когда созревал виноград
и было готово свежее вино. Тогда приходил треножник, и приговоренных
выпускали одного за другим. Треножник охотился за ними, а горожане
смотрели, пили вино и обсуждали зрелище.

Завтра предстояла охота на
четверых, больше, чем за многие предыдущие годы. Поэтому зрители были
особенно возбуждены. Новое вино не полагалось пить до завтрашнего дня,
но было достаточно и старого, и многие утоляли им жажду, предвкушая
завтрашнее развлечение.
— Мы можем уйти на рассвете. Нам незачем оставаться и видеть это.
Фриц спокойно взглянул на меня.
— Но мы должны, Уилл.
— Смотреть, как человека, сколь бы велико ни было его преступление,
как зайца, преследует треножник? А другие люди в это время заключают
пари, сколько он продержится? — Я рассердился и не скрывал этого. — Я не
назвал бы это развлечением.
— Я тоже. Но все, связанное с треножниками, важно. Все равно, как
тогда, когда мы были в городе. Ничего нельзя упустить.
— Тогда ты и смотри, Я подожду тебя на следующей остановке.
— Нет, — он говорил терпеливо, но решительно, — Нам приказано
действовать вместе. К тому же на пути к следующей остановке Макс может
оступиться, сбросить меня, и я сломаю шею.
Макс и Мориц — так он назвал наших ослов по какой-то истории, которую
немецким детям рассказывали родители. Мы оба улыбнулись, представив
себе, как основательный Макс спотыкается. Но я понял, что Фриц прав:
наша задача — наблюдать и не отказываться от наблюдений, даже если они
нам неприятны.
— Да, уж ладно, — сказал я. — Но как только все будет кончено, мы
выступим. Не хочу ни на одну минуту здесь задерживаться.
Он осмотрел кафе, где мы сидели. Посетители пели пьяными голосами,
стучали стаканами по столам, расплескивая вино. Фриц кивнул:
— Я тоже.

Треножник пришел ночью. Утром он, как огромный часовой, стоял у
города, неподвижный, молчаливый, как те треножники, что возвышались над
турнирным полем в замке де ла Тур Роже и над полем игр. Наступил день
праздника. Всюду были развешаны флаги, от крыши к крыше через узкие
улицы протянулись ленты, уличные торговцы вышли рано с горячими
сосисками, сладостями, бутербродами с мясом и луком, лентами и
безделушками. Я видел у одного из них лоток, на котором стояло с десяток
маленьких деревянных треножников. Каждый треножник держат в вытянутом
щупальце человечка. Торговец был веселый, краснощекий; и преуспевающий
фермер в гамашах, с седой головой, купил два треножника своим внукам:
аккуратному мальчику и девочке с прической хвостиком шести-семи лет.
Шла борьба за лучшие места. Я не хотел добиваться одного из них, но
Фриц уже заранее все обеспечил. Многие домовладельцы, чьи окна выходили
на равнину, продавали места у них, и он купил для нас два места. Цена
была высокая, но в нее входило вино и сосиски. А также использование
увеличительных стекол.
Я уже видел в витрине множество биноклей и решил, что здесь центр их
изготовления. Но тогда мне не ясна была связь предстоящим зрелищем.
Теперь я понял: под нами толпились люди, и солнце отражалось во
множестве стекол.

Неподалеку, там, где дорога круто спускалась долину,
кто-то установил телескоп на треноге. Владелец телескопа кричал:
— Замечательное зрелище! Пятьдесят грошей за десять секунд! Десять
шиллингов за сцену смерти! Так близко, будто на другой стороне улицы!
Напряжение в толпе росло. Заключались пари, сколько продлится охота,
далеко ли уйдет человек. Вначале мне казалось это нелепым. Я не понимал,
как он вообще может уйти. Но кто-то в комнате объяснил мне. Преступнику
дают лошадь. Конечно, треножник легко перегонит лошадь, но человек,
используя складки местности может продержаться даже с четверть часа.
Я спросил, сумел ли кто-нибудь спастись. Мой собеседник покачал
головой. Теоретически это возможно: существовало правило, что за рекой
охота кончается. Но за все годы, когда велась охота, никому не удалось
туда добраться.
Неожиданно толпа зашумела. Я увидел, как на поле, над которым
возвышался треножник, вывели оседланную лошадь. Служители в серых
мундирах привели человека, одетого в белое. В бинокль я разглядел, что
это высокий, очень худой мужчина примерно тридцати лет, выглядевший
испуганным и озлобленным. Ему помогли сесть верхом, служители с обеих
сторон держали поводья. Шум усилился. Послышался звон церковного
колокола: пробило девять часов. При последнем ударе служители отскочили,
хлопнув лощадь по боку. Она прыгнула вперед, и толпа испустила
возбужденный крик.
Преступник скакал вниз по холму к отдаленно блестевшей реке. Он
проскакал не менее четверти мили, прежде чем треножник шевельнулся.
Поднялась огромная металлическая нога, затем другая. Треножник не
торопился. Я подумал о человеке на лошади и ощутил его страх. Оглянулся.
Фриц, как всегда, смотрел с невозмутимым выражением лица. А остальные…
их лица вызывали у меня большее отвращение, чем то, что происходило
снаружи.
Охота длилась недолго. Треножник настиг человека, когда тот
поднимался по обнаженному коричневому склону виноградника. Щупальце
подняло его с той аккуратностью, с какой девушка вдевает нитку в иголку.
Зрители снова закричали. Щупальце держало бьющуюся куклу. А потом второе
щупальце двинулось…
Меня вывернуло наизнанку. Я стремглав выбежал из комнаты.
Когда я вернулся, в комнате была уже другая атмосфера: лихорадочное
возбуждение сменилось расслаблением. Люди пили вино и говорили об охоте.
Плохой образец, решили они. Один из них, кажется, слуга из ближайшего
замка графа, проиграл пари и особенно негодовал. Мое появление встретили
смехом и язвительными замечаниями. Они говорили, что я чужеземец со
слабыми нервами, и советовали мне подкрепиться вином. Снаружи тоже
расслабление, почти пресыщение. Выплачивались ставки, шла оживленная
торговля горячими пирожками и сладостями. Я заметил, что треножник
вернулся на исходную позицию.
Постепенно напряжение снова стало нарастать.

Я заметил, что треножник
вернулся на исходную позицию.
Постепенно напряжение снова стало нарастать. В десять часов церемония
повторилась, с тем же самым ростом возбуждения, с теми же криками, когда
началась охота. Вторая жертва доставила зрителям больше удовольствия.
Преступник прекрасно владел лошадью и в первый раз сумел увернуться от
щупальца под прикрытием деревьев. Когда он выбрался на открытое место, я
хотел крикнуть ему, чтобы он оставался в укрытии. Но это не дало бы ему
ничего, и он это знал: треножник мог вырвать вокруг него все деревья.
Человек устремился к реке. Я видел, что впереди, в полумиле от него,
была всего одна рощица. Но он не успел доскакать до нее. Щупальце
двинулось к нему. Резко повернув лошадь, он сумел сначала увернуться,
так что металлическая веревка ударилась о землю. Я подумал, что у него
есть шанс добраться до рощи, а там уже близко река. Но вторая попытка
треножника была точнее. Тело человека взвилось в воздух и было разорвано
на части. Толпа затихла, и в чистом осеннем воздухе прозвучал крик
агонии.
После этого убийства я не возвращался… Есть пределы, через которые
я не смог переступить, даже повинуясь долгу. Фриц остался, но когда я
потом увидел его, он был угрюм и даже более молчалив, чем обычно.
Несколько недель спустя мы добрались до пещер. Их мрачные глубины
казались странно приветливыми — убежище от мира, в котором мы
странствовали почти год. Нас окружили каменные стены, тепло мерцали
огоньки ламп. Но самое главное — мы были свободны от напряжения, которое
всегда испытывали, общаясь с людьми в шапках. А здесь нас окружали
свободные люди.
Три дня мы отдыхали, исполняя лишь обычные обязанности. Затем
получили очередные распоряжения от местного начальника — немца по имени
Отто. Через два дня нам предстояло сделать доклад в месте, обозначенном
точкой на карте. Отто сам не знал, где это.

Глава третья
Зеленый человек на зеленой лошади

Путь занял у нас два дня, большую часть его мы ехали верхом.
Приближалась зима, дни укорачивались, короткое бабье лето сменилось
холодной неустойчивой погодой. Одно утро нам пришлось ехать под холодным
дождем. Первую ночь мы провели в небольшой гостинице, но на второй день
вечер застал нас в пустынной местности. Поблизости не видно было ни
пастуха, ни пастушьей хижины.
Мы знали, что приближаемся к концу пути. На вершине холма мы
остановили лошадей. Внизу лежало море. Волны бились о хмурый скалистый
берег. Только… На севере, на самом краю видимости, что-то торчало, как
поднятый палец. Я показал его Фрицу, он кивнул, и мы направились туда.
Подъехав ближе, мы увидели развалины замка на скалистом мысу. Еще
ближе стала видна небольшая гавань, тоже в развалинах, но более
современного вида. Вероятно, дома рыбаков. Когда-то здесь был рыбацкий
поселок, но теперь он пустовал.

Мы не видели признаков жизни ни в
поселке, ни в замке, который черным силуэтом вырисовывался на фоне
темнеющего неба. Разбитая дорога вела к воротам замка, где виднелась
покосившаяся деревянная створка, обитая железом. Проехав в ворота, мы
оказались во дворе.
Он был пуст и обширен, но мы спешились и привязали лошадей к
железному пруту, который использовался для этой цели, наверное, и тысячу
лет назад. Даже если мы неверно поняли отметку на карте, все равно нам
придется отложить поиски на утро. Но я не мог поверить в то, что мы
ошиблись. В амбразуре окна я рассмотрел отблески света и тронул Фрица за
руку, показывая туда. Свет исчез и спустя миг появился дальше. Я
догадался, что где-то есть дверь, и свет движется в том направлении. Мы
пошли туда и увидели уходящего в низ коридора человека с лампой. Он
поднял лампу, освещая наши лица.
— Вы немного опоздали. Мы ждали вас еще днем. Я со смехом пошел
вперед. Лица мне по-прежнему не было видно, но голос я узнал: Бинпол!

Часть помещений, выходящих главным образом в сторону моря, и подвалы
были расчищены и приспособлены для жизни. Нас накормили горячим ужином:
жаркое, домашнего приготовления хлеб с французским сыром в форме колес,
пыльно-белым снаружи, масляно-желтым изнутри, с прекрасным острым
вкусом. Была и горячая вода для мытья и постели с чистыми простынями. Мы
отлично выспались под рокот волн, разбивающихся о скалы, и проснулись
освеженными. Завтракали мы вместе со всеми, в том числе с Бинполом. Я
узнал двоих или троих. Это все были члены группы, изучавшей чудеса
древних. Пока мы ели, появился еще один знакомый человек. С улыбкой,
хромая, к нам шел Джулиус.
— Добро пожаловать, Фриц. И Уилл. Приятно снова видеть вас.
Мы расспрашивали Бинпола и получали уклончивые ответы. Он сказал, что
нам все объяснят утром. И после завтрака мы с Джулиусом и полудюжиной
других пошли в большую комнату на первом этаже замка. Огромное окно
выходило на море, в огромном очаге пылали дрова. Мы сели на стулья за
длинный, грубо вырубленный стол без особого порядка. Заговорил Джулиус.
— Сначала я удовлетворю любопытство Уилла и Фрица.
— Он посмотрел на нас. — Это одно из нескольких мест, где ведутся
поиски средств, способных привести к поражению хозяев. Было выдвинуто
много идей, в том числе немало очень остроумных. Но у всех них есть
недостатки, и самый существенный — несмотря на ваши сообщения, мы очень
мало знаем о враге. Он немного помолчал.
— Этим летом на игры было послано второе трио. Только один его член
сумел победить и был взят в город. С тех пор мы ничего о нем не знаем.
Может, он еще спасется — мы надеемся на это, — но не можем от этого
зависеть. Во всяком случае сомнительно, чтобы он доставил нужную нам
информацию. Решено, что прежде всего нам необходимо захватить одного из
хозяев, и желательно живым, чтобы мы могли его изучить.
Должно быть, у меня на лице появилось скептическое выражение.

Должно быть, у меня на лице появилось скептическое выражение. Мне уже
говорили, что лицо у меня все выражает. Во всяком случае Джулиус сказал:
— Да, Уилл, можно подумать, что это немыслимо. Но не совсем так.
Именно поэтому мы и вызвали вас. Вы видели треножник изнутри, когда вас
доставляли в город. Вы уже описывали его нам и достаточно подробно. Но
если мы хотим захватить хозяина, его нужно извлечь из этой металлической
крепости, в которой он шагает по нашей земле. И здесь будет полезна
любая, даже самая незначительная деталь, которую вы сумеете вспомнить.
Фриц сказал:
— Вы говорите о том, чтобы захватить хозяина живым. Но как это
сделать? Как только он выйдет из треножника, то через несколько секунд
задохнется в нашей атмосфере.
— Правильное возражение, — сказал Джулиус, — но у нас есть на него
ответ. Вы привезли с собой образец из города. Мы научились изготовлять
зеленый воздух, которым дышат хозяева. В этом замке уже подготовлено
герметическое помещение с шлюзом.
— Но если привести сюда треножник и тут разбить его, — продолжал
возражать Фриц, — за ним явятся другие. Они легко смогут уничтожить весь
замок.
— У нас есть герметический ящик, достаточно большой, чтобы вместить
одного хозяина. Если мы сумеем захватить его дальше на берегу, то сюда
его можно будет доставить на лодке.
— А как его захватить, сэр? — спросил я. — Не думаю, чтобы это было
легко.
— Конечно, нелегко, — согласился Джулиус со мной. — Но мы изучали
хозяев. Они педанты и всегда следуют заведенному порядку. Мы отметили
время и место появления многих треножников. В пятидесяти милях к северу
отсюда есть место, где раз в девять дней проходит треножник. Он идет по
неровной местности на берегу моря. От одного его появления до другого у
нас есть девять суток, чтобы выкопать яму и накрыть ее ветвями и землей.
Треножник упадет, и нам останется извлечь хозяина, посадить в ящик и
отнести в лодку, которая будет прятаться поблизости. Из вашего с Фрицем
рассказа следует, что они дышат медленно — особой опасности, что он
задохнется перед, тем, как мы наденем на него маску, нет.
Фриц возразил:
— Они могут связаться с другими треножниками и с городами по
невидимым лучам. Джулиус улыбнулся.
— Мы можем справиться и с этим. Теперь расскажите нам о треножниках.
Перед вами бумага и карандаш. Рисуйте, делайте чертежи. Вспоминайте все,
до мельчайших подробностей.

Перед тем, как двинуться на север, мы неделю провели в замке. За это
время я от Бинпола и остальных узнал немного о тех огромных успехах,
которые были достигнуты в изучении тайн древних. Была организована
экспедиция в развалины города-гиганта, и там нашли библиотеку с тысячами
и тысячами книг, рассказывающих о чудесах мира, еще до треножников. Эти
книги дали нам доступ в мир знаний. Бинпол сказал, что теперь мы можем
делать лампы, которые благодаря электричеству дают более яркий свет, чем
масляные лампы и свечи, к которым мы привыкли. Можно было получать тепло
от сооружения из проводов, можно было построить экипаж, который движется
без лошадей.

Когда Бинпол сказал это, я вопросительно взглянул на него.
— Значит, можно снова пустить в ход шмен-фе?
— И очень легко. Мы знаем, как плавить металл, умеем изготовлять
искусственный камень, который древние называли бетоном. Можем снова
строить огромные здания, создавать города-гиганты. Можем посылать и
сообщения по невидимым лучам, как это делают хозяева, можем даже
передавать по воздуху изображения. Мы очень многое можем сделать или
научиться делать за короткое время. Но мы сосредоточились лишь на том,
что даст немедленную помощь в борьбе с хозяевами. Например, в одной из
лабораторий мы построили машину, которая при помощи высокой температуры
режет металл. Эта машина будет ждать нас на севере.
Лаборатории, подумал я, где же они? Мой мозг был смущен услышанным.
Мы многое узнали после расставания, но его знания были обширнее и
удивительнее моих. Он выглядел гораздо старше. Неуклюжее сооружение из
линз, которое он носил, когда мы впервые встретились в прокуренной
таверне в рыбачьем французском городке, сменилось новыми симпатичными
очками, аккуратно сидевшими на длинном тонком носу и придававшими ему
взрослый и авторитетный вид. То, что это сооружение называется очками,
нам сказал Бинпол. Их носили многие ученые. Очки, ученые… так много
слов, выходящих за пределы моего кругозора.
Вероятно, он понял, что я чувствую. Он расспрашивал меня о наших
путешествиях, и я рассказывал, что мог. Он слушал внимательно, как будто
и мои обычные путешествия были не менее интересны и важны, чем
фантастические науки, которыми он занимался. Я был благодарен ему за
это.
Недалеко от места намеченной засады мы разбили лагерь в пещере.
Лодка, которую мы хотели использовать, — сорокафутовая рыбачья шхуна —
находилась поблизости. Рыбаки бросали сети и внешне ничем не привлекали
внимания. Они даже наловили немало рыбы, главным образом сардины; часть
мы съедали, остальное приходилось выбрасывать. В одно определенное утро
мы укрылись, а двое из нас проползли дальше, чтобы видеть проход
треножника. Те, что оставались в пещере, тоже слышали его: он издавал
звук значения которого мы не знали, — причудливый вибрирующий вопль.
Когда звук затих в отдалении, Джулиус заметил:
— Точно минута в минуту начнем работу.
Мы напряженно работали, готовя ловушку. Девять дней — не очень
большой срок, если нужно выкопать яму для машины с сорокафутовыми
ногами, и к тому же так замаскировать следы работы, чтобы ничего не было
видно. Бинпол в перерывах между копанием задумчиво говорил о чем-то,
называвшемся бульдозер. Эта штука могла тоннами передвигать землю и
камни. Но на сооружение ее у нас не было времени.
Во всяком случае мы выполнили задание, и у нас еще остался день в
запасе. Он нам казался длиннее предыдущих восьми. Мы сидели у входа в
пещеру, глядя на серое, спокойное, холодное море, местами затянутое
туманом.

Он нам казался длиннее предыдущих восьми. Мы сидели у входа в
пещеру, глядя на серое, спокойное, холодное море, местами затянутое
туманом. По крайней мере поездка по морю будет нетрудной. Конечно, если
мы поймаем треножник и захватим хозяина.
На следующее утро погода оставалась сухой и холодной. Мы заняли места
— на этот раз все — за час до появления треножника. Мы с Фрицем были
вместе, Бинпол вместе с Другим человеком занимался джаммером. Так
называлась машина, которая испускала невидимые лучи, заглушавшие лучи
треножника и не дававшие ему связаться с другими. Я был полон сомнений
на ее счет, но Бинпол чувствовал абсолютную уверенность. Он говорил, что
невидимые лучи могут прерываться по естественной причине, например,
из-за грозы. Хозяева решат, что произошло нечто подобное, а потом будет
уже поздно.
Медленно шли минуты. Постепенно напряженность сменилась у меня чем-то
вроде дремоты. Вернул меня к действительности Фриц, молча тронувший меня
за плечо. Я увидел к югу на холме треножник. Он направлялся прямо к нам.
Я мгновенно почувствовал напряжение во всем теле. Треножник шел на
средней скорости. Менее чем через пять минут… Но тут без
предупреждения он остановился. Он стоял, подняв одну ногу, и выглядел
нелепо, как собака, выпрашивающая кость. Три или четыре секунды стоял он
так. Нога опустилась. Треножник продолжал идти, но уже не в нашем
направлении. Он изменил курс и пройдет в нескольких милях от нас.
Я ошеломленно следил, как он удаляется. Из-за деревьев по ту сторону
ямы вышел Андре, наш предводитель, и помахал рукой. Мы вместе с
остальными присоединились к нему.
Вскоре была установлена причина неудачи. Колебания треножника совпали
с моментом включения джаммера. Треножник остановился и свернул в
сторону. Человек, включивший джаммер, сказал:
— Я не знал, что он будет так действовать. Мне нужно было подождать,
пока он достигнет ловушки. Кто-то спросил:
— Что же нам делать?
Все явно впали в уныние. Работа и ожидание оказались напрасными. Наш
план победы над хозяевами казался безнадежным и почти детским.
Хромая, к нам подошел Джулиус.
— Подождем, — сказал он. Его спокойствие казалось непоколебимым. —
Подождем следующего раза и включим джаммер лишь в самый последний
момент. Тем временем мы сможем расширить ловушку.
Еще девять дней работы и ожидания. Снова настал нужный час. Как и в
предыдущий раз, появился треножник, прошел по склону холма, достиг того
места, где он остановился в прошлый раз. На этот раз он не остановился.
Но и не пошел к нам. Без колебаний он двинулся тем же курсом, что и в
прошлый раз после остановки. Вдвойне горько было видеть, как он проходит
мимо и исчезает вдали.
На последующем военном совете все были в подавленном настроении. Даже
Джулиус, показалось мне, был обескуражен, хотя делал все, чтобы не
показать этого. Мое собственное отчаяние я совершенно не скрывал.

Джулиус сказал:
— Теперь ясно, как он действует. Следует по строго определенному
курсу. Если этот курс почему-либо изменился, в следующий раз изменение
повторяется.
— Вероятно, у него автопилот, — заметил один из ученых. Я гадал, что
бы могли означать его слова. — Курс неизменен, и если в него вносятся
поправки, они тоже сохраняются до следующего изменения. Я видел такой
механизм.
Это было выше моего понимания. Как да почему — это не казалось мне
важным. Вопрос в том, как теперь добраться до треножника.
Кто-то предложил выкопать другую яму на новом месте на пути
треножника. Наступило молчание, которое прервал Джулиус.
— Мы можем это сделать. Но треножник не подходит к морю ближе, чем на
две мили, и дорога там трудная. Прежде чем мы доберемся с пленником до
лодки, вокруг нас будут толпиться треножники.
Снова наступила тишина, на этот раз более долгая. Потом Андре сказал:
— Может, отложим операцию. Поищем другой курс, вблизи моря.
Кто-то другой возразил:
— Нам потребовалось четыре месяца, чтобы найти этот. Другой мы можем
искать еще дольше.
А счет шел на дни, никому из нас не нужно было напоминать об этом.
Снова все замолчали. Я старался придумать что-либо, но в голове у меня
была пустота. Дул сильный ветер, в воздухе пахло морем. Земля и море
были пустыми и мрачными под низко нависшим небом. Наконец заговорил
Бинпол. Скромно в присутствии старших он сказал:
— Похоже, использование джаммера не насторожило его. Иначе он
вторично не подошел бы так близко. Или подошел бы еще ближе для
расследования. Изменение курса — это случайность.
Андре кивнул:
— Похоже на правду. Но чем это нам поможет?
— Если попробовать приманить его на тот прежний курс…
— Прекрасная идея. Вопрос только: как? Что может привлечь треножник?
Ты знаешь? Кто-нибудь знает? Бинпол сказал:
— Я вспомнил рассказ Уилла и Фрица.
Он коротко пересказал наш рассказ об охоте. Все слушали, но когда
Бинпол кончил, один из ученых сказал:
— Мы знаем об этом. Такое бывает и в других местах. Но эта традиция
поддерживается как треножниками, так и людьми в шапках. Ты предлагаешь
за следующие девять дней основать новую традицию?
Бинпол начал говорить что-то, но его прервали. Нервы у всех были
напряжены, и вот-вот могла вспыхнуть ссора. Джулиус успокоил всех и
сказал:
— Продолжай, Бинпол.
Нервничая, Бинпол слегка заикался. Но по мере того, как он излагал
свою идею, заикание прекратилось.
— Я думал… мы знаем, что они любопытны… их привлекает
необычное… Когда мы с Уиллом плыли на плоту по реке… один из них
изменил курс и разбил плот щупальцем. Если бы кто-то привлек внимание
треножника и привел бы его к ловушке…И я думаю, это может
подействовать.

Андре возразил:
— Привлечь внимание и избежать его щупальцев — это невозможная
задача.
— Пешком это невозможно, — сказал Бинпол. — Но на охоте Уилл и Фриц
видели всадника. Один всадник продержался достаточно долго и покрыл
очень большое расстояние, прежде чем был пойман.
Новая пауза. Мы обдумывали услышанное, и Джулиус задумчиво сказал:
— Возможно, и подействует. Но можем ли мы быть уверены, что он клюнет
на приманку? Ты говоришь, что их интересует необычное. Всадник… Они их
ежедневно видят во множестве.
— Если человека одеть в яркое… и раскрасить лошадь…
— В зеленое, — сказал Фриц. — Это их собственный цвет. Зеленый
человек на зеленой лошади. Я думаю, это привлечет их внимание.
Послышался одобрительный ропот. Джулиус сказал:
— Мне это нравится. Да, так и сделаем. Теперь нам нужны лошадь и
всадник.
Я чувствовал, как во мне нарастает возбуждение. Все это были ученые,
не привыкшие к такому занятию, как езда верхом. И оставались лишь Фриц и
я. А за долгий год путешествия мы с Кристом привыкли друг к другу.
Я сказал, поймав взгляд Джулиуса:
— Сэр, если я могу предложить…

Мы выкрасили Криста в зеленый цвет. Позже краску легко будет смыть.
Он хорошо перенес унижение, только раз или два фыркнул в знак
отвращения. Цвет был ярко-изумрудный и действовал ошеломляюще. Я надел
брюки и куртку того же цвета. Когда ко мне подошел Фриц с тряпкой,
вымоченной в зеленой краске, я вначале сопротивлялся и подчинился лишь
Джулиусу. Фриц, глядя на это, расхохотался. Он не склонен был к веселью,
но, я думаю, не часто ему приходилось видеть такое комичное зрелище.
За предыдущие девять дней я много раз повторял свою роль в
предстоящих утренних событиях. Я должен был привлечь внимание треножника
и, как только он сделает движение в моем направлении, на полной скорости
скакать в сторону ямы. Поверх ловушки мы проложили узкий мостик и
надеялись, что он выдержит тяжесть Криста со мной на спине. Мостик был
обозначен приметами, видными мне, но вряд ли способными привлечь
внимание хозяев в треножнике. Самая большая опасность ждала именно
здесь, и я много тренировался, несколько раз чуть не упав в яму.
И вот все было готово. В десятый раз я проверил упряжь Криста. Все
пожали мне руки и отошли. Я остался один. Снова ожидание, знакомое и в
то же время незнакомое. На этот раз все зависело от меня, а я был один.
Сначала я почувствовал: земля под нами дрожит от далеких ударов
огромных металлических ног. Удар, еще удар, еще — устойчивая
последовательность ударов, каждый последующий сильнее предыдущего. Крйст
стоял головой в сторону ямы, а я повернул голову направо, следя за
приближением треножника. Он появился над вершиной холма. Я вздрогнул и
почувствовал, что Крист тоже дрожит. Я постарался успокоить его.

Я постарался успокоить его. Если
треножник не повернет ко мне, я должен буду скакать к нему. Я надеялся,
что этого не случится. Это увело бы меня дальше от ямы и означало, что я
буду еще поворачивать. Обе эти задержки делали предприятие еще более
опасным.
Курс треножника изменился. Машина не остановилась, но ноги ее
повернулись. Я не стал ждать и коснулся коленями боков Криста. Он
прыгнул, и охота началась.
Я хотел оглянуться, посмотреть, насколько близок мой преследователь,
но не осмеливался: каждая капля энергии нужна была мне для галопа. Но по
сокращающимся интервалам между ударами я догадывался, что треножник
увеличил скорость. Знакомые приметы местности мелькали по сторонам.
Впереди берег, темно-серое море с белыми шапками пены на волнах от
ветра. Ветер дул мне в лицо, и я почувствовал нелепее негодование против
него: он уменьшал мою скорость, пусть даже на доли секунды. Я миновал
знакомый кустарник, скалу в форме буханки хлеба. Еще не более четверти
мили до ямы…И тут я услышал свист стали в воздухе.
Я резко повернул Криста вправо. Мне показалось, что Щупальце
промахнулось. Но тут же Крист забился от удара стальной плети. Щупальце
схватило его за туловище, сразу за седлом. Крист качнулся и упал. Я
хотел выдернуть ноги из стремени и полетел через голову лошади.
Перевернувшись, я вскочил на ноги и побежал.
Каждую секунду я ожидал, что взлечу в воздух. Но хозяин, управлявший
треножником, вначале заинтересовался Кристом. Я видел, быстро
оглянувшись, как слабо бьющуюся лошадь подняли и поднесли ближе к
зеленым иллюминаторам полушария. Больше я не смел смотреть и побежал
дальше. Еще несколько сот ярдов… Если треножник достаточно долго будет
заниматься Кристом я добегу.
Когда я осмелился немного оглянуться, то успел увидеть, как моя
бедная лошадь падает на землю с высоты в шестьдесят футов, и как
треножник начинает новое преследование. Быстрее я не мог бежать.
Металлическая нога ударилась рядом, а край ямы, казалось, не
приближался. Последние пятьдесят футов я думал, что пропал, что вот-вот
щупальце схватит меня. Думаю, хозяин играл со мной, как большой сытый
кот мышью. Такое предположение позже высказал и Бинпол. Я чувствовал
только, что ноги у меня подгибаются, а легкие готовы разорваться. Лишь
подбежав к яме, я понял, что меня ждет новая опасность. Я изучил путь с
лошадиной спины, а для бегущего человека все выглядит по-иному:
изменение перспективы вводило в заблуждение. В последний момент я узнал
нужный камень и бросился к нему. Я был на мостике. Но предстояло еще
миновать его, а треножник был рядом.
Лишь услышав вместо тупого удара о прочную землю рвущий скрежещущий
звук за собой, я понял, что моя задача выполнена.

Поверхность под моими
ногами вздрогнула. Я ухватился за ветвь одного из кустов, маскировавших
яму. Она подалась, и я снова начал падать. Схватился за другую ветвь,
колючую, она удержалась, разрывая мою ладонь. Я повис, и небо надо мной
затмилось. Поверхность ямы подалась под передней ногой треножника,
вторая его нога застыла на полпути в воздухе. Потеряв равновесие, он
наклонился вперед. Полушарие беспомощно раскачивалось. Глядя вверх, я
увидел, как оно пролетело мимо меня, и мгновение спустя услышал тупой
удар о землю. Сам я висел, рискуя каждую секунду упасть на дно ловушки.
Я знал, что никто не придет мне на помощь: все они были заняты более
важным делом. Я собрался с силами и медленно, с трудом начал подниматься
по сети ветвей.
К тому времени, как я выбрался на поверхность, дела уже зашли далеко.
Дополнительной герметизации, как при перевозке рабов в город, не было, а
круглый люк отверстия отпал при ударе. Фриц повел отряд с металлорежущей
машиной внутрь, и они занялись внутренней дверью. Все они были в масках
для защиты от зеленого воздуха, который вырвался наружу, когда они
пробили дверь. Казалось, ждать пришлось целую вечность. Па самом деле
через несколько минут они были уже внутри и занялись потерявшими
сознание хозяевами. Фриц подтвердил, что один из них, несомненно, жив,
на него надели заранее подготовленную маску и закрепили ее. Я смотрел,
как его вытаскивали. К яме подкатили телегу с большим ящиком из дерева,
но обмазанным смолой, чтобы не выходил зеленый воздух. Гротескную фигуру
с тремя короткими толстыми ногами, с длинным заостренным коническим
телом, с тремя глазами и тремя щупальцами, с отвратительной зеленой
кожей, которую я вспоминал с ужасом, вытащили из полушария и бросили в
ящик. На ящик надели крышку и занялись герметизацией. Проведенную внутрь
трубку временно закрыли: на борту шхуны через нее ему заменят воздух.
Наконец был отдан приказ, и лошади потащили телегу с грузом к берегу.
Остальные, насколько возможно, уничтожили следы. Когда хозяева отыщут
разбитый треножник, у них не будет сомнений, что они встретились с
организованным сопротивлением — это не случайное нападение, как наша
стычка с треножником на пути к Белым горам, — но даже если мы объявляем
войну, нам незачем было давать врагу свидетельства нашего существования.
Мне хотелось похоронить Криста, но на это не было времени. На случай,
если понадобится еще раз применить тот же прием, мы смыли с его тела
краску и оставили. Я шел последним. Мне не хотелось, чтобы видели слезы
у меня на глазах.
Телега зашла в волны по твердому песчаному дну, пока вода не достигла
груди лошадей. У шхуны была мелкая осадка, и она смогла подойти к самому
берегу, ящик с пленником перетащили на борт. Видя, как гладко
разворачивается операция, я еще раз подивился, как тщательно все
предусмотрено. Лошадей выпрягли и отвели на берег; дальше их парами и
поодиночке увели на север. Остальные, мокрые и усталые, забрались на
борт. Оставалось сделать еще одно: к телеге привязали канат, шхуна
двинулась и потащила ее за собой.

Оставалось сделать еще одно: к телеге привязали канат, шхуна
двинулась и потащила ее за собой. Телега скрылась под водой. Канат
перерезали, и шхуна, освободившись от груза, казалось, взлетела на
верхушки волн. На берегу лошади уже исчезли. Остались лишь обломки
треножника. Слабый зеленоватый туман еще виднелся над разбитым
полушарием. Хозяева, оставшиеся в нем, теперь, несомненно, были мёртвы.
По-видимому, джаммер сработал: треножник лежал разбитый и одинокий,
никто не явился к нему на помощь.
Наш курс лежал на юг. Сильный встречный ветер замедлял наше
продвижение и раскачивал шхуну. Все взялись за весла, и постепенно
расстояние от берега увеличивалось. С отчаянной медлительностью мы
обогнули мыс, борясь с начинающимся приливом.
Но теперь берег был уже далеко, обломки треножника совсем уже не
видны. Нам принесли из камбуза эль, чтобы мы согрелись.

Глава четвертая
Немного выпивки для Руки

Когда мы вернулись в замок, Джулиус организовал быструю смену.
Большинство из тех, кто принимал участие в захвате хозяина, получили
различные поручения и разъехались. Три дня спустя уехал и Джулиус.
Кризис миновал, осмотр и изучение пленника займут долгие недели и
месяцы, и существовали еще десятки дел, которым он был должен уделить
внимание. Я думал, нас с Фрицем тоже ушлют, но оказалось не так. Мы
остались охранять замок. Перспектива относительной бездеятельности
вызвала у меня смешанные чувства. С одной стороны, я боялся скуки, с
другой — понимал, что мне не мешает отдохнуть. Позади был длинный и
тяжелый год.
Приятно было также находиться в постоянном общении с Бинполом,
который принадлежал к группе изучающих пленника. Мы с Фрицем теперь
хорошо знали друг друга, я к нему привык, но мне не хватало
изобретательного и любопытного Бинпола. Он сам не говорил этого, но я
знал, что остальные ученые, гораздо старше его самого, относились к нему
с большим уважением. Он никогда не проявлял никакого самодовольства и не
беспокоился о своем положении. Его слишком интересовало происходящее,
чтобы думать о себе.
Взамен наших многочисленных потерь мы получили приобретение, без
которого я мог вполне обойтись. Это был Ульф, бывший шкипер «Эрлкенига»,
баржи, которая должна бы была доставить меня. Фрица и Бинпола по большой
реке на игры. Из-за болезни Ульф должен был оставить баржу, и Джулиус
назначил его командиром охраны замка. Это означало, что мы с Фрицем
оказались у него в прямом подчинении.
Он хорошо помнил нас обоих и действовал в соответствии со своими
воспоминаниями. Что касалось Фрица, то дело обстояло отлично.

На
«Эрлкениге», как и повсюду, он повиновался приказам пунктуально и без
вопросов, предоставляя все остальное, за исключением своего
непосредственного задания, руководителям. Нарушителями явились мы с
Бинполом, вначале убедив его помощника отпустить нас на берег; потом я
ввязался в ссору с горожанами и оказался в яме, а Бинпол, проявив
неповиновение, пошел мне на выручку. Баржа уплыла без нас, и мы были
вынуждены сами добираться до места игр.
Бинпол сейчас не подлежал юрисдикции Ульфа, и мне кажется, Ульф
побаивался его, как принадлежащего к мудрым людям, ученым. Мой случай
был совершенно иным. Со мной не связывался ореол учености, а Ульф был
моим непосредственным командиром. Тот факт, что оставшись позади, мы все
же сумели попасть на игры, что я победил и вместе с Фрицем попал в
город, что я сумел вернуться назад с информацией, не смягчил Ульфа.
Наоборот, еще больше ожесточил его. Удача, а ему казалось, что мне
просто везет, не заменяет дисциплину; напротив, удача — враг дисциплины.
Мой пример может подбить других на такие же глупые поступки.
Неповиновение должно быть пресечено в корне, и он именно такой человек,
который может это сделать.
Я видел его отношение ко мне, но вначале не воспринимал его серьезно.
Мне казалось, что он просто негодует по поводу моего легкомысленного, я
с этим согласен, поведения при нашей прежней встрече. Я решил отнестись
к этому добродушно и больше не давать поводов для недовольства. Лишь
постепенно я понял, что его нелюбовь ко мне имеет гораздо более глубокие
корни и, что бы я ни делал, этого мне не изменить. Еще позже я понял,
насколько он сложный человек: нападая на меня, он боролся с собственной
слабостью и неустойчивостью, бывшими частью его характера. Я видел
только, что чем послушней, быстрей и исполнительней я действую, тем
больше издевательств и дополнительных нарядов получаю. Неудивительно,
что через неделю я ненавидел его не меньше, чем своего хозяина в городе.
Его внешность и привычки не улучшали моего к нему отношения.
Приземистость и бочкообразная грудная клетка, толстые губы и
приплюснутый нос, густые черные волосы, видные сквозь петли его рубашки
на теле, — все это вызывало во мне отвращение. Громче него никто не ел
суп и жаркое. А привычка постоянно отхаркиваться и сплевывать не стала
лучше оттого, что теперь он плевал не на пол, а в большой красный
платок, который носил за рукавом. Я не знал тогда, что красным был
платок от его собственной крови, и что он умирал. Впрочем, не уверен,
что знай я это, то стал бы относиться к нему по-другому. Он постоянно
изводил меня, и с каждым днем мне все труднее становилось сдерживаться.
Фриц очень помогал мне, успокаивая и, когда было возможно, беря на
себя выполнение заданий. И Бинпол тоже.

И Бинпол тоже. С ним я часто и подолгу
разговаривал в свободное время. У меня были и другие отвлечения, сильно
занимавшие мои мысли. Это был наш пленник-хозяин Руки.

Он хорошо выдержал то, что можно назвать мучительным и болезненным
испытанием…Помещение, подготовленное для него, находилось в подвале
замка, и мы с Фрицем посещали его там, проходя через шлюз и надевая
маски. Это была довольно большая комната, высеченная в цельной скале. На
основе наших докладов ученые сделали все возможное для его удобства,
даже пробили в полу яму и наполнили ее теплой водой, чтобы он мог в нее
погружаться. Не думаю, что когда мы доставляли ее в ведрах, вода была
так горяча, как ему хотелось, и сменяли се не так часто, как у хозяев,
постоянно смягчавших свою ящерицеподобную кожу, но это было лучше, чем
ничего. То же самое относилось и к пище, которую для него производили,
как и воздух, на основе образцов, которые сумел вынести из города Фриц.
Первые несколько дней Руки находился в шоке, потом началось то, что у
них называется болезнью, или проклятием Склудзи — так называл это мой
хозяин. На зеленой коже появились коричневые пятна, щупальца все время
дрожали, он сам был апатичен и ни на что не реагировал. Мы не знали, как
лечить его. У нас не было даже газовых пузырей, которые хозяева в городе
используют, чтобы облегчить боль, и ему приходилось выкручиваться
самому. К счастью, он выкрутился. Неделю спустя я зашел в его комнату и
увидел, что кожа у него здорового зеленого цвета, и он проявляет явный
интерес к пище.
До этого он не отвечал на вопросы ни на одном из человеческих языков.
Он и сейчас не ответил, и мы уже начали отчаиваться. Неужели нам попался
хозяин, не знающий ни одного языка людей? Спустя несколько дней, когда
он явно выздоровел, один из ученых предположил, что его невежество
притворное. Нам велели на следующий день не приносить ему горячую воду в
бассейн. Он тут же проявил недовольство и даже, подойдя ко мне, указал
на нее щупальцем. Мы не обратили на это внимания. Когда мы собирались
выйти, он наконец заговорил обычным для хозяев гулким голосом.
По-немецки он сказал:
— Принеси мне воды. Мне необходимо выкупаться.
Я смотрел на морщинистое нелепое чудище вдвое выше меня.
— Скажите «пожалуйста».
Но это слово хозяева не употребляли ни на одном из наших языков. Он
просто повторил:
— Принеси мне воды.
— Подожди, — ответил я. — Посмотрим, что скажут ученые.
После этого он не пытался изображать из себя глухонемого. Но, с
другой стороны, и особенно разговорчивым не был. На одни из вопросов он
отвечал, на другие следовало упрямое молчание. Не всегда легко было
понять, почему он решил ответить или промолчать. Были случаи, когда
вопросы имели явное отношение к возможной обороне города, но трудно
понять, почему, например, подробно рассказав о роли людей-рабов и об
отношении к ним которых хозяев, он отказался говорить об охоте с шарами.
По-видимому, все хозяева страстно любили сей вид спорта, в который
играли на треугольной арене в городе.

По-видимому, все хозяева страстно любили сей вид спорта, в который
играли на треугольной арене в городе. Мне кажется, отдаленно он
напоминает баскетбол, только здесь было семь «корзин», игроками являлись
маленькие треножники, а мяч был сверкающим золотым шаром, который как бы
возникал в воздухе. Руки не ответил ни на один вопрос об этом.
За долгие месяцы рабства я так и не узнал имени своего хозяина и было
ли у него вообще имя: он всегда был «хозяин», а я «мальчик». Мы же не
могли так называть своего пленника. На вопрос об имени он ответил, что
его зовут Руки. Спустя короткое время я уже думал о нем не только как о
представителе врага, державшего в рабстве наш мир, но и как об
индивидууме. Я знал, конечно, что хозяева не представляют однородную
массу одинаковых чудовищ. Мой собственный хозяин был относительно
добрым, хозяин Фрица — жестоким. У них были и разные интересы. Но
различия, которые я находил в городе, были сурово практичны, мы
отыскивали их, чтобы использовать. В изменившейся же ситуации то же
самое виделось под другим углом зрения.
Однажды, например, меня задержал Ульф, и я не принес Руки ужин
вовремя. Когда я прошел через шлюз и увидел Руки в центре комнаты, то
как-то попытался извиниться за опоздание. Он слегка дернул щупальцем,
гулко ответил:
— Неважно. Здесь так много интересного.
Его окружали каменные стены, освещенные двумя маленькими лампами за
зеленым стеклом для его удобства. Единственным нарушением монотонности
были двери и дыра в полу. Она служила ему не только ванной, но и
постелью; вместо используемого в городе вещества вроде мха мы клали туда
водоросли. Невозможно было разгадать выражение этих абсолютно чуждых
черт — голова без шеи, три глаза, отверстия для дыхания и питания,
окруженные причудливой сетью морщин, — но в этот момент Руки выглядел
по-своему печальным и несчастным. Я во всяком случае понял одно: он
шутил! Неумелая, может быть, но шутка. Это было первое указание на то,
что у хозяев существует, пусть и рудиментарно, чувство юмора.
Меня инструктировали при малейшей возможности вступать с ним в
разговор. Конечно, ученые исследовали его, но мы тоже могли что-нибудь
узнать. Выходя из его комнаты, мы каждый раз должны слово в слово
повторять все услышанное одному из ученых. Я и сам находил интересным
эти разговоры. Не всегда Руки отзывался на мои попытки, но иногда
начинал говорить.
Например, он охотно отвечал о рабах в городе. Похоже, Что он
относился к числу противников их содержания в городе. Обычное основание
оппозиции, как я уже знал, заключалось не в жалости к этим бедным
созданиям, жизнь которых так ужасно сокращалась из-за жары, свинцовой
тяжести и плохого обращения, а в том, что зависимость от рабов могла
ослабить хозяев и постепенно ослабить их волю для распространения своей
власти по всей вселенной.

Что касается Руки, то, видимо, у него было
слабое, но искреннее сочувствие к людям. Он не задумывался над правом
хозяев владеть Землей и использовать шапки для подчинения человечества
своей воле. Он считал, что сейчас люди более счастливы, чем до прихода
хозяев. Сейчас меньше болезней и голода, и люди свободны от проклятий
войн. Правда, и сейчас они прибегают иногда к насилию во время споров,
и, с точки зрения хозяев, это ужасно, но насилие это не переходит
определенных границ. По крайней мере положен конец отвратительному
обычаю отрывать мужчин от дома и посылать их в далекие страны, чтобы
убивать и быть убитыми незнакомыми, с которыми у них нет никаких личных
счетов. Мне это тоже казалось отвратительным, но я понимал, что
неодобрение Руки гораздо сильней и более страстное, чем мое.
Одно это в его глазах оправдывало завоевание Земли и надевание шапок
людям. Мужчины и женщины, которым надевали шапки, наслаждались жизнью.
Даже вагранты не казались несчастными, а подавляющее большинство
человечества вело мирную и обеспеченную жизнь, со множеством церемоний и
праздников.
Я вспомнил человека, которого мальчишкой видел в бродячем цирке. Он
говорил о животных точно так же, как Руки — о людях. Дикие животные,
утверждал он, подвержены болезням, проводят дни и ночи, охотясь и
спасаясь от охотников, и никогда не гарантированы от голода. Животные в
цирке, с другой стороны, гладкие и сытые. Тогда его слова казались мне
разумными, теперь я воспринимал их по-другому.
Во всяком случае, Руки, хоть и одобрял контроль хозяев над планетой и
над воинственными существами, ранее правившими ею, считал, что не
следует приводить их в город. Его точка зрения оправдывалась тем, что
каким-то образом рабы, несмотря на шапки, передали нам информацию из
города. Мы не говорили ему об этом, вообще не говорили ничего, что могло
бы оказаться полезным хозяевам, но ему нетрудно было догадаться, что нам
стали известны сведения, которые позволили нам подготовить для него
воздух и пищу. Было странно видеть, что, несмотря на свое пленение, он
испытывает некоторое удовлетворение от того, что оказался прав.
Нужно сказать, что он нисколько не опасался того, что наше восстание
против хозяев окажется успешным. Его, конечно, удивила наша
изобретательность при нападении на треножник, в котором он находился; но
точно так же человек восхищается собакой, идущей по следу или приводящей
назад заблудившуюся овцу. Все это очень интересно и даже разумно, хотя
лично ему причинило неприятности. Но для реального положения это не
составляло никакой разницы. Хозяева не могут быть побеждены горсткой
непослушных галмеев.
Помимо расспросов, наши ученые разными способами изучали его. Я
присутствовал при некоторых опытах. Он не сопротивлялся, не проявлял
неудовольствия (хотя сомнительно, чтобы мы сумели отличить недовольство
от других его эмоций), он покорно позволил брать у себя пробы крови, как
будто это происходило не с ним, а с кем-то другим.

Он не сопротивлялся, не проявлял
неудовольствия (хотя сомнительно, чтобы мы сумели отличить недовольство
от других его эмоций), он покорно позволил брать у себя пробы крови, как
будто это происходило не с ним, а с кем-то другим. Единственная его
жалоба касалась воды: он считал ее недостаточно горячей. Наши ученые
получали тепло при помощи энергии, называемой электричеством; в его
помещении стояла жара, но ему все равно было прохладно.
Мы экспериментировали также с его едой, напитками. Цель заключалась в
том, чтобы выяснить, как влияют на него определенные вещества, но
эксперимент окончился неудачей. Казалось, он ощущает присутствие вредных
примесей. В таких случаях он просто не притрагивался к еде. Однажды я
разговорился об этом с Бинполом, когда трижды подряд Руки отказывался от
еды.
— А имеем ли мы право на это? — спросил я. — В конце концов даже
когда мы были рабами в городе, нам давали еду и питье. Руки почти два
дня ничего не ест. Мне кажется это ненужной жестокостью.
— Жестоко вообще держать его здесь, если на то пошло, — ответил
Бинпол. — Помещение мало, в нем холодно, и нет привычного для него
тяготения.
— Тут мы ничем не можем помочь. Но подмешивать яд в пищу или совсем
не давать есть — это нечто другое.
— Мы должны делать все, что позволяет отыскать у них слабое место.
Одно нашел ты сам — место между ртом и носом, удар в которое убивает их.
Но это нам не поможет: не можем же мы надеяться ударить их всех
одновременно. Нужно найти что-то другое. Что-то такое, что мы смогли бы
использовать.
Я понимал, о чем он говорит, но не был вполне убежден.
— Жаль, что это случилось с ним. Я предпочел бы, чтобы на его месте
был хозяин Фрица или даже мой. Руки кажется лучше остальных. Он хотя бы
был против использования людей как рабов.
— Это он тебе сказал?
— Но они не лгут. Не могут. Я узнал это в городе. Мой хозяин не мог
понять разницы между правдивым рассказом и ложью — для него все рассказы
были одинаковыми.
— Они могут не лгать, — возразил Бинпол, — но в то же время они не
всегда говорят всю правду. Он говорит, что был против рабства. Ну, а как
насчет плана заменить воздух, чтобы мы все задохнулись? Говорил ли он о
том, что противился этому плану?
— Он вообще ничего не говорил об этом.
— Но он знает об этом, все они знают. Он не говорит, потому что не
подозревает, что мы знаем. Может, он не такой плохой, как другие, но он
один из них. У них никогда не было войн. Верность их своей расе нам не
понятна, как не понятна им наша способность вести войны. Но, не понимая
ее, мы все же должны с ней считаться. И использовать для защиты любое
оружие. Если для этого потребуется причинить ему какие-то неудобства,
даже убить, это не столь важно. Важно только одно: победить в борьбе.
Я только сказал:
— Не нужно напоминать мне об этом. Бинпол улыбнулся.
— Я знаю. Во всяком случае в следующий раз его пища будет нормальной.
Мы не хотим убивать его без надобности. Он нам полезен живой.

Он нам полезен живой.
— Пока не очень полезен.
— Нужно стараться.
Мы сидели на разрушенном укреплении замка, наслаждаясь свежим
воздухом и бледным зимним солнцем. Оранжевый солнечный диск уже
склонялся к западу. Но вот знакомый голос нарушил наш мир, прокричав со
двора:
— Паркер! Где ты, образец бесполезности и неумения? Сюда! И
немедленно!
Я вздохнул и приготовился подняться. А Бинпол сказал:
— Ульф не очень придирается к тебе?
— Какая разница?!
— Мы хотели, чтобы вы с Фрицем находились при Руки, потому что вы
знакомы с хозяевами и раньше других подметите все необычное и
интересное. Но не думаю, что Джулиус понимает, насколько плохие
отношения у вас с Ульфом.
— Отношения между бревном и пилой. И я вовсе не пила.
— Если тебе очень трудно… можно перевести тебя в другое место.
Он сказал это скромно, как и все остальное, я думаю, потому что не
хотел подчеркивать свое высокое положение — он и на самом деле мог
организовать мой перевод.
— Я справлюсь с ним.
— Может, если ты не будешь так стараться…
— Стараться делать что?
— Справляться с ним. Вероятно, он еще больше сердится из-за этого.
Я с негодованием ответил:
— Я повинуюсь приказам, и быстро. Что ему еще нужно? Бинпол вздохнул.
— Да. Ну, что ж, мне тоже пора приниматься за работу. Я заметил одно
различие между Ульфом с «Эрлкенига» и тем, который так отравлял мне
жизнь в замке. Прежний Ульф был пьяница: вся история со мной и Бинполом
началась именно из-за того, что он не вернулся вовремя, а его помощник
предположил, что он пьет в какой-нибудь таверне…Здесь он совсем не
пил. Некоторые из старших иногда выпивали бренди — от холода, как они
говорили, — он же никогда. Он не пил даже пиво, обычный местный напиток,
или красное вино, которое все пили за обедом. Иногда я жалел, что он не
пьет. Мне казалось, что это немного смягчило бы его характер.
Однажды в замок прибыл вестник от Джулиуса. Не знаю, с чем он прибыл,
но он привез с собой несколько длинных каменных кувшинов. И он оказался
старым знакомым Ульфа. В кувшинах был шнапс — бесцветный спирт, который
пьют в Германии и который, по-видимому, они не раз пили с Ульфом.
Возможно, неожиданная встреча со старым другом ослабила решимость Ульфа,
а может, он просто предпочитал шнапс другим напиткам, употреблявшимся в
замке. Во всяком случае я видел, как они вдвоем сидели в караульной
комнате, перед ними стоял кувшин и стаканы. Я был счастлив, что Ульф
отвлекся, и благоразумно держался от него подальше.
В полдень вестник уехал, но оставил Ульфу кувшин. Ульф уже проявлял
признаки опьянения, ничего не ел за обедом, распечатал кувшин и пил из
него в одиночестве. По-видимому, он был в плохом настроении, ни с кем не
разговаривал и ничего не замечал. Конечно, это плохо для командира
охраны, но в его оправдание должен сказать, что единственной опасностью
для замка могли быть треножники, а так жизнь шла по заведенному порядку,
и все мы знали свои обязанности и исполняли их.

Что касается меня, то я
не порицал Ульфа и не искал для него оправданий, а просто радовался, что
не слышу его неприятный голос.
День был пасмурный, и стемнело рано. Я подготовил еду для Руки —
что-то вроде похлебки из составных частей, изготовленных нашими учеными,
— и пошел через караульную комнату к его помещению. Караульная
освещалась через высокие окна, и теперь в ней был полумрак. Я с трудом
разглядел у стола фигуру Ульфа. Перед ним стоял кувшин. Я хотел пройти
мимо, но он окликнул меня:
— Куда идешь?
Голос у него был пьяный. Я ответил:
— Несу пленнику еду, сэр.
— Иди сюда!
Я подошел и остановился перед столом, в руке я держал поднос. Ульф
спросил:
— Почему ты не зажег лампу?
— Еще не время, сэр.
Оставалось еще четверть часа до времени, назначенного самим Ульфом.
Если бы я зажег лампы, Ульф принял бы это за нарушение его приказа.
— Зажги, — сказал он. — И не возражай мне, Паркер. Когда я велю
что-нибудь сделать, делай, и быстро. Понятно?
— Да, сэр. Но распоряжение…
Он встал, слегка покачиваясь, и наклонился, опираясь о стол. Я
чувствовал, как от него несет спиртом.
— Ты недис… недисциплинирован, Паркер, и я тебе этого не спущу.
Завтра получишь наряд вне очереди. А сейчас поставь поднос и зажги
лампу. Ясно?
Я молча повиновался. Свет лампы упал на его тяжелое, покрасневшее от
выпивки лицо. Я холодно сказал:
— Если это все, сэр, я займусь своими обязанностями. Он смотрел на
меня несколько секунд…
— Не можешь дождаться свидания со своим приятелем, а? Болтать с
большой ящерицей легче, чем работать, верно? Я хотел взять поднос.
— Я могу идти, сэр?
— Подожди.
Я послушно остановился. Ульф рассмеялся, взял стакан и вылил его
содержимое в чашку с похлебкой для Руки. Я молча смотрел на него.
— Иди, — сказал он. — Неси своему приятелю его ужин. Пусть он немного
оживится.
Я прекрасно знал, что должен был сделать. Ульф в пьяном виде совершил
глупый поступок. Мне следовало унести поднос, вылить содержимое чашки и
приготовить новую порцию для Руки. Но я, наоборот, спросил послушно и в
то же время презрительно:
— Это приказ, сэр?
Гнев его был столь велик, как и мой, но у него гнев был горячий, а у
меня холодный. И рассудок его затуманен был алкоголем. Он проговорил:
— Делай, как я сказал, Паркер. И побыстрей!
Я взял поднос и вышел. Боюсь, я решил: Ульф попался. Я отнесу поднос
Руки, он, как обычно, откажется от еды, я вынужден буду доложить об
этом, и случай получит огласку. Простым повиновением приказу я получу
возможность избавиться от своего мучителя.
Дойдя до шлюза, я услышал, как Ульф что-то ревет сзади. Я вошел в
комнату Руки и поставил поднос. Оставив его, я вышел, чтобы узнать, о
чем это кричит Ульф. Ульф неуверенно стоял на ногах. Он сказал:
— Приказ отменяется. Приготовь другой ужин для ящерицы.

Я вошел в
комнату Руки и поставил поднос. Оставив его, я вышел, чтобы узнать, о
чем это кричит Ульф. Ульф неуверенно стоял на ногах. Он сказал:
— Приказ отменяется. Приготовь другой ужин для ящерицы.
— Я уже отнес поднос, сэр. Как было приказано.
— Так забери его! Подожди. Я иду с тобой.
Я был раздражен тем, что мой план не удался. Руки съест замененную
пищу, и мне не о чем будет докладывать. Даже в моем состоянии
раздражения я и не подумал бы сообщать, что Ульф был пьян на дежурстве.
Я молча пошел с ним, горько думая, что ему все же удастся вывернуться.
В шлюзе едва нашлось места для двоих. Мы толкали друг друга, надевая
маски. Ульф открыл внутреннюю дверь и вошел первым. Я слышал, как он в
удивлении и отчаянии вскрикнул. Я быстро прошел вперед и увидел то же,
что и он.
Чашка была пуста. А Руки, вытянувшись во всю длину, неподвижно лежал
на полу.

Джулиус приехал в замок на совещание. Он хромал сильнее обычного, но
был так же весел и уверен. Он сидел за длинным столом, а вокруг него
собрались ученые, включая и Бинпола. Фриц и я сидели в самом конце.
Первым говорил Андре, командир замка. Он сказал:
— Наш план заключался в, подрыве города изнутри. Вопрос лишь как?
Некоторое количество наших могло проникнуть в город, но этого не
достаточно, чтобы сражаться с хозяевами, особенно на их поле. Мы могли
бы, вероятно, вывести из строя некоторые машины, но это не означало бы
уничтожение города. Хозяева починили бы машины, а мы оказались бы в еще
худшем положении: они были бы предупреждены и готовы к нападению. То же
самое относится и к попыткам повредить стену. Даже если бы нам удалось
пробиться снаружи или изнутри — а это весьма сомнительно, — мы не смогли
бы помешать хозяевам ликвидировать пролом.
Нам необходимо было найти способ поразить самих хозяев, причем всех
сразу и одновременно. Предлагалось отравить их воздух. Вероятно, это
возможно, но я не вижу способа осуществить это в отведенное для нас
время. Вода представляет лучшую возможность. Они используют много воды
для питья и купанья даже если учитывать, что они вдвое выше и вчетверо
тяжелее людей, они соответственно используют в четыре-шесть раз больше
воды, чем средний человек. Если бы мы могли подмешать им что-нибудь в
воду, это могло бы подействовать.
К несчастью, как мы установили в опытах с пленником, хозяева очень
чувствительны к примесям. Пленник отказывался от всего, что могло ему
повредить. Но по счастливой случайности в пищу его попало немного
шнапса. Пленник без колебаний съел пищу и менее чем через минуту был
парализован.
— Сколько времени ему потребовалось, — спросил Джулиус, — чтобы
очнуться от паралича?
— Через шесть часов к нему начало возвращаться сознание. Через
двенадцать часов он был в полном сознании, но координация его движений
все еще была нарушена. Через 24 часа он полностью оправился.
— И с тех пор?
— Абсолютно нормален, — сказал Андре.

— И с тех пор?
— Абсолютно нормален, — сказал Андре. — И заметьте, он все еще
обеспокоен и встревожен случившимся. И не так уверен уже в безнадежности
наших попыток, я думаю.
Джулиус спросил:
— Как вы объясняете это? Паралич? Андре пожал плечами.
— Мы знаем, что у человека алкоголь поражает отдел мозга,
контролирующий работу тела. Пьяный не может идти прямо, и ему плохо
повинуются руки. Он может даже упасть. Если он выпьет достаточно, то
теряет сознание, как Руки. Похоже, что в этом смысле хозяева более
чувствительны и уязвимы, чем мы. Важно также, что в этом случае не
действует их способность распознавать посторонние примеси. Количество
алкоголя может быть очень мало. В стакане были лишь остатки спирта. Я
думаю, это хорошая возможность.
— Алкоголь в питьевую воду, — задумчиво проговорил Джулиус. — И лучше
всего изнутри. Мы знаем, что вода при входе в город очищается, и к ней
добавляют какие-то вещества. Значит, нужно действовать изнутри. Если мы
сумеем провести туда отряд… А как же алкоголь? Хоть каждому из них
нужно немного, в целом это очень большое количество. Его не удастся
пронести.
— Алкоголь можно получить на месте, — сказал Андре. — В городе есть
сахар. Хозяева используют его при изготовлении своей пищи и пищи рабов.
Потребуется лишь установка для дистилляции. Когда алкоголя наберется
достаточно, его можно влить в питьевую воду.
Кто-то возбужденно сказал:
— Может, получится!
Андре не отрывал взгляда от Джулиуса. И говорил:
— Это должно быть сделано во всех трех городах одновременно. Хозяева
теперь знают, что у них есть противник: им сказано об этом нападении на
треножник и похищении одного члена экипажа. Но последние сообщения
говорят, что они по-прежнему доставляют людей-рабов в город. Значит, они
все еще доверяют людям в шапках. Но как только они обнаружат, что мы
можем подделывать шапки, все будет по-другому.
Джулиус медленно кивнул.
— Мы должны ударить, пока они ни о чем не подозревают. Хороший план.
Начнем подготовку.

Позже меня вызвали к Джулиусу. Он что-то писал, но когда я вошел в
комнату, поднял голову.
— А, Уилл. Садись. Ты знаешь, что Ульф ушел?
— Я видел, как он уходил сегодня утром, сэр.
— И испытывал удовлетворение, я думаю? — Я промолчал. — Он очень
бешен, и я отослал его на юг, к солнцу. Он будет служить нам там, как
делал всю жизнь, оставшееся ему короткое время. И еще он очень
несчастен. Даже коща дела идут хорошо, он видит одни неудачи, и свою
главную ошибку — неспособность победить старую слабость. Не презирай
его, Уилл.
— Нет, сэр.
— У тебя есть свои недостатки. Они иные, чем у него, но и они могут
поставить тебя в дурацкое положение. Как и получилось на этот раз.
Ошибка Ульфа в том что он напился, а твоя — в том, что ты гордость
предпочел разуму.

Ошибка Ульфа в том что он напился, а твоя — в том, что ты гордость
предпочел разуму. Сказать тебе кое-что? Я свел тебя с Ульфом отчасти
потому, что думал: это принесет тебе добро, дисциплинирует и научит
сначала думать, а потом действовать. Кажется, результат оказался
противоположным.
— Мне жаль, сэр.
— Это уже кое-что. И с Ульфом то же. Он со мной разговаривал перед
уходом. Он обвиняет тебя в ваших трудностях на пути в город. Он знает,
что не должен был останавливаться в городке и тем давать вам повод уйти
на берег на его поиски. Если бы я знал об этом, я не позволил бы ему
находиться здесь. Некоторые люди несовместимы. Похоже, у вас такой
случай.
Он помолчал, а я чувствовал себя все более неуютно под пристальным
взглядом его глубоко посаженных голубых глаз. Он спросил:
— Ты хочешь принять участие в планируемой экспедиции? Быстро и
убежденно я ответил:
— Да, сэр.
— Разумнее было бы отказать тебе. Ты действовал неплохо, но все еще
не умеешь обуздывать свою горячность. И я не уверен в том, что ты
когда-нибудь научишься.
— Но ведь все обернулось хорошо, сэр.
— Да, потому что тебе везло. Я буду неразумен и снова пошлю тебя. К
тому же ты знаешь город и поэтому будешь полезен отряду. Но признаюсь
честно, меня больше всего поражает твоя удачливость. Ты… наш талисман,
Уилл.
Я горячо ответил:
— Постараюсь, сэр.
— Я знаю, можешь идти.
Я уже подошел к двери, когда он окликнул меня:
— Еще одно, Уилл.
— Да, сэр?
— Думай иногда о тех, кому не везет. Об Ульфе особенно.

Глава пятая
Шестеро против города

Экспедиция началась весной, но не сразу, а спустя год.
А до этого было очень много сделано: составлялись планы, велась
подготовка, и снова и снова репетировались действия. Были установлены
контакты с группами сопротивления в районе двух других золотых городов;
нам было бы легче, если бы мы могли обмениваться сообщениями по
невидимым лучам, которые использовали наши предки и сами хозяева. Наши
ученые могли бы построить для этого машины, но было решено не делать
этого. Хозяева должны были считать себя в безопасности. Если мы
используем так называемое радио, они узнают об этом и даже если не
сумеют засечь передатчик, то поймут, что готовится большое восстание.
Поэтому мы вынуждены были пользоваться прежними примитивными
средствами. У нас была сеть почтовых голубей, а в остальном мы
полагались на быстрых лошадей, подменяя их как можно чаще. Были
согласованы планы, и представители других центров сопротивления
вернулись к себе.
Издалека вернулся Генри.

Сначала я не узнал его: он вырос, похудел и
стал бронзовым под лучами тропического солнца. Он казался самоуверенным
и был доволен тем, как идут дела. К северу от перешейка, на котором
стоит второй город хозяев, он обнаружил сильное сопротивление и
объединил его силы. Обмен информацией оказался полезным, и он привез с
собой одного из руководителей. Это оказался высокий тощий человек по
имени Уолт. Он говорил со странным тягучим акцентом и очень мало.
Мы, Генри, я и Бинпол, целый день говорили о прошлом и будущем. Между
разговорами мы наблюдали за организованной нашими учеными демонстрацией
оборудования. Был конец лета, мы смотрели со стены замка на спокойное
голубое море. Было тихо, и трудно себе представить, что в этом мире
существуют треножники и хозяева. (Треножники никогда не приближались к
изолированному мысу. Это было одной из причин, по которой выбран этот
замок.) Прямо под нами небольшая толпа окружила двух человек в шортах,
точно таких же, какие носил я, будучи рабом в городе. Сходство на этом
не кончалось: на голове и плечах у них были маски, какие защищали нас в
ядовитой атмосфере хозяев. С одним отличием: там, где у нас вкладывались
губки, в этих масках находились трубки, которые вели к ящику на спине.
Был дан сигнал. Люди в масках вошли в воду. Она поднялась им до
колен, до бедер, до груди. Затем одновременно они нырнули и исчезли под
поверхностью. Еще одну-две секунды смутно видны были фигуры, плывущие от
замка. Потом они исчезли, и мы ждали их появления.
Ждать пришлось долго. Секунды превращались в минуты. Хотя я знал, что
придется ждать, я почувствовал опасения. Мне казалось, что что-то не
так, что наши люди утонули в этой лазурной безмятежности. Они плыли
против прилива. В этой части пролива есть сильные подводные течения и
скалы. Медленно шло время.
Цель эксперимента заключалась в том, чтобы проверить способ
проникновения в город. Мы не могли использовать прошлый способ, нужно
было найти что-то более простое и быстрое. Очевидное решение заключалось
в том, чтобы пройти назад тем путем, каким спаслись мы с Фрицем. Все три
города стоят на реках, поэтому метод проникновения будет одинаков.
Трудность заключалась в том, что даже двигаясь по течению, мы исчерпаем
свои физические силы. Плыть против течения мы без помощи не могли.
Наконец я не выдержал.
— Не сработало! Они не могут быть уже живы!
— Подожди, — сказал Бинпол.
— Уже больше десяти минут…
— Почти пятнадцать.
Генри вдруг сказал:
— Вон там! Смотрите!
Я взглянул, куда он показывав Далеко в стеклянной синеве появилась
точка, за ней другая. Две головы. Генри сказал:
— Получилось, но я все еще не понимаю, как именно. Бинпол постарался
объяснить. Оказывается, воздух, который я всегда считал ничем, состоит
из двух газов, и один из них нам необходим для дыхания. Ученые научились
разделять эти газы и помешать нужный в контейнеры на спине пловца.
Специальные устройства, называемые клапанами, регулировали поступление
газа.

Можно было долгое время оставаться под водой. Надетые на ноги
ласты позволяли плыть против течения. Мы нашли способ проникнуть в
города хозяев.
На следующее утро Генри уехал. С ним был молчаливый худой незнакомец.
Они увезли с собой запас масок, трубок и наспинных контейнеров для газа.

Из убежища на речном берегу я снова смотрел на город золота и свинца
и не мог сдержать невольную дрожь. Золотая стена, увенчанная изумрудным
защитным куполом, тянулась поперек реки и по полям по обе стороны,
огромная, мощная и внешне неприступная. Нелепо и подумать, что ей может
противостоять жалкая горсточка — шесть человек.
Никто из людей в шапках не подходил так близко к городу, поэтому мы
не опасались помех с их стороны. Мы, конечно, видели множество
треножников. Металлические гиганты выходили из города и входили в него.
Но мы находились в стороне от их обычных маршрутов. Мы находились здесь
уже три дня, и этот был последним. Приближался вечер. Оставалось
несколько часов до начала.
Нелегко было синхронизировать нападение на три города. Войти нужно
было в разное время, потому что ночь наступала не одновременно. В
городе, которым занимался Генри, она началась через шесть часов после
наступления темноты у нас. В городе на востоке вход происходил
одновременно с нашим. Там в это время была самая слабая и маленькая
база. Там люди в шапках были совершенно чужды нам и говорили на
незнакомом языке. Наших сторонников там мало. Они побывали в замке
прошлой осенью — худые, малорослые желтолицые ребята, которые мало
говорили и еще меньше улыбались. Они немного изучили немецкий, и мы с
Фрицем рассказали им, что они найдут внутри города (мы предполагали, что
все три города устроены одинаково), они слушали и кивали, но мы не были
уверены в том, что они все поняли.
Во всяком случае теперь мы ничего не могли сделать. Нам предстояла
работа тут. Над городом сгущалась тьма, над рекой, над окружающей
равниной и отдельными холмами, где находились развалины города-гиганта
древних.
Я взглянул на товарищей. Они были одеты как рабы. Все держали
наготове маски. У всех была бледная кожа от зимы, проведенной под землей
без солнца. Фальшивые шапки плотно прилегали к голове, сквозь них росли
волосы. Но они не были похожи на рабов, и я подумал, что маскировка не
удастся. Конечно, первый же увидевший нас хозяин заподозрит правду и
поднимет тревогу.
Но время сомнений и размышлений кончилось. На западе загорелась
звезда. Фриц — руководитель нашей группы, — взглянул на часы. Они были
только у него, и он должен был прятать их в поясе своих шортов. Часы
покажут время даже под водой. Они изготовлены не нашими мастерами, а
великими умельцами, которые жили до прихода хозяев. Я вспомнил часы,
которые нашел в развалинах города-гиганта и уронил в воду у замка де ла
Тур Роже, катаясь в лодке с Элоизой.

Я вспомнил часы,
которые нашел в развалинах города-гиганта и уронил в воду у замка де ла
Тур Роже, катаясь в лодке с Элоизой. Как давно это было!
— Пора, — сказал Фриц. — Начинаем.
До нас пловцы уже изучили расположение подводных путей, по которым мы
должны были проплыть. X счастью, выходы оказались большими, и их было
четыре; каждый предположительно вел в бассейн, подобный тому, через
который ушли мы с Фрицем из города. Выходы располагались в двадцати
футах под поверхностью воды. Один за другим мы нырнули и поплыли против
течения, руководствуясь слабым светом лампочек, привязанных лентой ко
лбу каждого из нас. Это было еще одно чудо древних, воссозданное
Бинполом и его коллегами, Бинпол просил разрешения идти с нами, но не
получил его и вынужден был остаться на базе. И не потому, что он был
слишком умен и им нельзя было рисковать. Главное — слабость его зрения.
Очки не действуют под водой, к тому же они выделили бы его из других
рабов в городе.
Огоньки двигались передо мной, один из них мигнул. Проход. Я
продолжал углубляться и увидел закругленный металлический край и дальше
едва различимую стену туннеля. Оттолкнувшись ногой в ласте, я поплыл
вперед. Туннель казался бесконечным. Впереди по-прежнему виднелись
огоньки, моя лампа бросала тусклый свет, ощущалось давление воды,
которое я должен был преодолевать. Мне начало казаться, что мы вообще
никуда не попадем, что течение настолько сильно, что наше продвижение
вперед лишь кажущееся. Что мы скоро истощим запас воздуха, усталость
одолеет нас, а течение выбросит назад. Вода как будто стала немного
теплее, но это тоже могло быть иллюзией. Но в этот момент огоньки
впереди исчезли, и я заставил себя плыть быстрее. Время от времени я
вытягивал руку и касался потолка туннеля. На этот раз мне не удалось до
него дотронуться. А далеко вверху блеснул зеленый свет.
Я поплыл вверх, и вот моя голова показалась из воды. По плану мы
должны были собраться у стены бассейна. Плывший передо мной молча
кивнул. Одна за другой появлялись другие головы. С огромным облегчением
я увидел Фрица.
В прошлый раз ночью в бассейне никого не было, но мы не могли
рисковать. Фриц осторожно выглянул из-за стены. Он махнул рукой, и мы
один за другим выбрались из воды. И мгновенно на нас обрушилась
свинцовая тяжесть города. Хотя мои товарищи и знали, что их ждет, я
видел, что они потрясены и шатаются от напряжения. Плечи у них обвисли.
Я подумал, что отличие наше от рабов будет не столь уж велико.
Быстро мы проделали все необходимое, отсоединили трубки и сняли со
спины бачки с кислородом. На нас остались лишь обычные маски с губками.
Губки позже нужно будет сменить в одном из общих помещений. Мы пробили
бачки и связали их трубками. А затем один из нас снова опустился в
бассейн и держал бачки под водой, пока они не заполнились и не затонули.

Течение унесет их вниз по реке. Даже если их кто-нибудь выловит завтра
или позже, то примет за еще одно чудо треножников; мы знали, что из
города время от времени выплывали различные предметы.
Мы могли разговаривать друг с другом, но опасались привлечь к себе
внимание шумом. Фриц снова кивнул, и мы двинулись. Мимо сети, которая
отнимала у воды тепло, так что вода около нее кипела и пузырилась, мимо
большого водопада, образующего бассейн, мимо груд ящиков, доходящих до
потолка зала, и так до самой крутой изгибающейся рампы, которая означала
выход. От шаров, подвешенных высоко под потолком, шел зеленый свет. Фриц
шел впереди, осторожно переходя от укрытия к укрытию, а мы следовали его
сигналам. Хозяева редко показываются по ночам, но рисковать было нельзя:
рабы вообще по ночам не выходят. К тому же мы несли с собой части
дистилляционной аппаратуры, которые не могли бы найти здесь.
Медленно и осторожно мы шли по спящему городу. Миновали углубления,
откуда доносился гул машин, покинутый сад-бассейн с его отвратительными
тусклыми растениями, стоявшими, как молчаливые часовые. Прошли мимо
большой арены, где происходили охоты за шарами. Когда я смотрел на эти
знакомые предметы, годы свободной жизни казались мне сном. Я возвращался
в 19 пирамиду, где меня ждал хозяин. Ждал, чтобы я приготовил ему
постель, потер спину, приготовил еду — даже поговорил с ним, был его
товарищем в том странном понимании товарищества, которое у него
сложилось.
Путь был долгим, а желание не рисковать еще более удлинило его. К
тому времени, когда мы достигли нужного места в противоположном районе
города, где в него влилась река, проходя через очистительные машины,
тьма над нашими головами позеленела. Снаружи за отдаленными холмами
занимался ясный рассвет. Мы устали, промокли от собственного пота, нам
было жарко, хотелось пить, вес тело болело от нескончаемого напряжения;
огромный вес давил на нас и тянул книзу. Пройдет еще немало времени,
прежде чем мы сумеем зайти в одно из убежищ, снять маски, напиться и
поесть. Каково тем четверым, для кого все это ново? Мы с Фрицем по
крайней мере испытывали это раньше.
Мы пересекли треугольную площадь, держась в тени изогнутого
древовидного растения, склонившегося над невидимым бассейном. Фриц
знаком велел остановиться. Я замер. В отдалении послышались звуки —
ритмичные хлопающие удары. Я знал, что это такое. Последовательность
ударов трех ног о гладкий камень.
Хозяин. По коже у меня пробежали мурашки, когда я увидел, как он
проходит по дальней стороне площади. Мне казалось, что много времени
проведя с Руки, я привык к хозяевам, но Руки был наш пленник,
заключенный в маленьком помещении. При виде этого хозяина в огромном
городе, символе их власти и господства, во мне снова проснулся старый
страх и старая ненависть.

Во время пребывания в городе мы с Фрицем установили, что некоторые
места в нем посещаются очень редко. Прежде всего сюда входили склады,
забитые ящиками, как та пещера, через которую мы проникли в город, или
пустые и подготовленные для чего-то в будущем. Я решил, что хозяева
предполагали расширить город и подготовили для этого оборудование.
Во всяком случае, мы могли воспользоваться этим. Хозяева, о чем
свидетельствовали неизменные маршруты их треножников, были существами
устойчивых привычек, а рабы действовали лишь по их прямым поручениям.
Для раба немыслимо подсматривать за тем, что он считает святым
божественным чудом.
Мы направились к пирамиде, которую ранее исследовал Фриц и которая
находилась не более чем в ста ярдах от рампы, ведущей к очистительной
машине. Очевидно, тут бывали очень редко: с пола и груд ящиков
поднималась от наших движений коричневая пыль. Для большей безопасности
мы спустились по рампе в нижний этаж пирамиды, где ящики были навалены
еще выше. Здесь, в дальнем углу, мы расчистили место и занялись нашей
аппаратурой.
В основном мы рассчитывали на то, что можно добыть в городе. Мы
знали, например, что легко найдем стеклянные трубки и сосуды. С собой мы
принесли только инструменты, резиновые шланги и клапаны. Для получения
тепла мы также собирались воспользоваться оборудованием хозяев.
Открытого огня в городе не было, зато были устройства, больше не
казавшиеся нам чудом. Пластины разного размера после нажатия кнопки
давали концентрированное тепловое излучение. Самые маленькие из них
использовались рабами для подогрева жидкостей. А когда пластины
переставали давать тепло, их нужно было подсоединять к розеткам, и час
спустя они снова были готовы к работе. Бинпол объяснил, что это какая-то
форма электричества, над которой сейчас трудятся наши ученые.
Наступил день, зеленая тьма сменилась зеленым полусветом, стал даже
виден диск солнца. В две очереди под руководством Фрица и моим, мы
побывали в общем помещении, поели, попили и сменили фильтры в масках.
Общее место тоже было выбрано заранее. Оно находилось в большой
пирамиде, куда ежедневно собиралось множество хозяев из Различных
районов города. (Подобно многому другому, нам было совершенно непонятно,
чем они там занимались). Следовательно, в общем помещении этой пирамиды
находилось постоянно много рабов, которые все время менялись, некоторые
проводили здесь целые часы и спали на диванчиках; и большинство не знало
друг друга. Все рабы были, разумеется, так истощены, что у них не было
энергии, чтобы наблюдать друг за другом.
Здесь была наша главная база не только для еды и питья, но также для
отдыха и сна. Мы решили работать по ночам, а днем отдыхать. Отдых был
коротким — всего по несколько часов.
В первый день мы добывали необходимые вещи.

Отдых был
коротким — всего по несколько часов.
В первый день мы добывали необходимые вещи. Поразительно, как гладко
все шло. И Андре был прав, говоря, что нападение на три города должно
быть одновременным. Вся наша надежда основывалась на абсолютной
уверенности хозяев в том, что они полностью контролируют людей в шапках.
Мы могли пойти куда угодно и взять все необходимое — невозможно было
предположить, что мы действуем не по приказам хозяев. Мы ходили по
улицам со своей добычей прямо под носом у врага. Двое из нас протащили
на небольшой платформе чан по открытому пространству, а с обеих сторон
не менее десяти хозяев резвились в парящей воде с полным отсутствием
грации.
Чаны были нам необходимы в первую очередь. Мы доставили в наш подвал
три таких чана и заполнили их смесью воды с размельченными сухарями,
которые давались в качестве еды рабам. Добавили в это месиво немного
сухих дрожжей, принесенных с собой. Вскоре началось брожение. Наши
ученые утверждали, что брожение будет идти и в ядовитой атмосфере
города, но все же было облегчением наблюдать, как поднимаются пузырьки.
Первый шаг был сделан.
Сразу вслед за этим мы принялись за дистилляционные устройства. Это
было нелегко. Обычно процесс дистилляции происходит при высокой
температуре. Жидкость должна превратиться в пар. Алкоголь кипит при
более низкой температуре, чем вода, поэтому, когда образовался первый
пар, в нем был большой процент алкоголя. Далее следовало охладить пар,
чтобы он снова сконденсировался в жидкость. Повторяя сей процесс
неоднократно, можно получить все более и более концентрированный
алкоголь.
К несчастью, нам мешала постоянная неизменная жара. Мы надеялись
охлаждать пар, используя более длинные трубки, но вскоре выяснилось, что
это не действует. Конденсация шла очень медленно. При таких темпах нужны
были месяцы, чтобы заполнить коллектор. Необходимо было найти другой
выход.
В эту ночь мы с Фрицем пошли вместе. Мы осторожно спустились по рампе
в пещеру, где работала машина по очистке воды. Горел зеленый свет,
гудели машины, но в пещере никого не было. Машины работали
автоматически, а ставить охрану там, где могут находиться только хозяева
и их верные рабы, нецелесообразно. Ни одна дверь в городе не имела
замка. По эту сторону от работающих машин находился бассейн с горячей
водой более двадцати футов в ширину, от него отходили многочисленные
трубы. Отсюда вода подавалась в пирамиды, шла в сады-бассейны и на
аналогичные устройства.
Вода в машины поступала из другого бассейна. А этот бассейн питался
потоком из широкого сводчатого туннеля, проложенного в золотой стене.
Вдоль туннеля шел узкий карниз. Мы взобрались на него и пошли в
сгущающейся тьме.

От поверхности воды повеяло прохладой. Именно это мы и искали. Но
карниз был уж слишком узок для дистилляционной установки. Фриц шел
впереди. Я не видел его и не знал, что он остановился, но понял по
отсутствию звука его шагов. Я тихонько позвал.
— Где ты?
— Здесь. Возьми мою руку.
Мы находились прямо под стеной. Вода звучала здесь по-иному, и я
предположил, что именно здесь она вырывается из подземного потока. Она
должна приходить из внешнего мира с достаточной глубины, чтобы не
принести с собой воздуха. Ощупью идя за Фрицем, я обнаружил, что
нахожусь в пространстве, ранее занятом рекой. Вдоль туннеля тянулось
нечто вроде платформы, от нес отходил меньший туннель прямо под
подземным потоком. Мы обнаружили в нем небольшое помещение, очевидно,
для осмотра и ремонта. Вероятно, дальше были и другие помещения
подобного назначения.
— Здесь есть место, Уилл, — сказал Фриц. Я возразил:
— Но ведь тут темно.
— Придется работать в темноте. Глаза немного привыкают. Я теперь
кое-что вижу.
Я ничего не видел. Но он был прав: придется работать. Нам необходимо
охлаждение, и вот оно здесь, под нами.
Я спросил:
— Сможем начать сегодня же?
— По крайней мере доставим оборудование до утра.

В последующие ночи мы яростно работали. Вокруг было множество
контейнеров, на вид из стекла, но чуть податливых на ощупь, и мы
заполняли их плодами своей работы. На платформе для контейнеров не было
места, и мы тащили их по туннелю. Я молился, чтобы подводный поток не
засорился и чтобы не потребовался его осмотр. Вряд ли этого стоило
опасаться. Система была подготовлена на крайний случай и, вероятно, ни
разу не использовалась за все время существования города.
Это была жизнь на износ. В туннеле не было жары, но оставалась
тяжесть и необходимость носить раздражающие лицо маски. Нам не хватало
сна. Общими помещениями можно было пользоваться только днем, и мы
отдыхали по очереди. И каким мучением было видеть в этих помещениях
множество рабов. Однажды, смертельно уставший, я добрел туда и
обнаружил, что все диванчики заняты. Я упал на жесткий пол, тут же уснул
и проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Снова нужно вставать,
надевать маску и выходить в зеленый туман.
Но время шло, и наши запасы алкоголя, хоть и медленно, пополнялись.
Мы работали по плану и выполнили намеченное за неделю до срока. Мы
продолжали производить алкоголь. Легче было работать, чем просто
выжидать. И чем большей концентрации алкоголя в воде мы добьемся, тем
эффективнее он подействует. Мы уже установили, какие трубы из бассейна
доставляют питьевую воду.

Наконец день настал.
Оставалось еще одно препятствие. Мы не знали, как скоро скажется
действие алкоголя на хозяевах, на какой стадии они начнут осознавать,
что что-то не так. Между тремя городами из золота поддерживалась связь,
и один из них сможет предупредить остальных об опасности. Поэтому
алкоголь должен быть влит в питьевую воду примерно в одно время.
И тут возникала проблема, связанная с тем, что наш мир — шар,
вращающийся вокруг солнца. Днем очистительные машины обслуживаются
группами хозяев. В течение дня эти группы сменялись трижды. Ночью машины
работали автоматически. Было ясно, что две из трех диверсий можно будет
предпринять в ночное время: одну сразу после окончания рабочего дня,
другую незадолго до его начала. Следовательно, в третьем городе попытка
должна быть предпринята около полудня.
Без всякого обсуждения было решено, что именно нашей экспедиции
предстоит решить эту проблему. У нас были очевидные преимущества: мы
ближе всего к штаб-квартире, и в составе нашего отряда два человека уже
побывали городе. Итак, мы должны были выполнить задачу, когда хозяева
бодрствуют и заняты работой.
Мы много думали об этом. Хотя мы повсюду расхаживали с частями
оборудования, и четверо наших новичков настолько привыкли к виду хозяев,
что относились к ним чуть ли не презрительно — у нас с Фрицем не было
такого никогда: слишком свежи были наши горькие воспоминания, — вряд ли
хозяева не стали бы нас расспрашивать, увидев, как мы выходим из туннеля
с контейнерами и опустошаем их в питьевую воду. Ведь это был их участок
работы, и любой человек-раб работал здесь только под их присмотром.
Один из нас предложил выдать себя за раба-вестника, который отзовет
хозяев в другую часть города. Поскольку они никогда не сомневаются в
рабах, то поверят в это. Фриц отверг предложение.
— Такое сообщение очень странно, и они решат, что раб что-то
перепутал. Вероятно, они свяжутся с другими хозяевами, может, из того
места, куда им сказано идти. Вспомните, они могут разговаривать друг с
другом на больших расстояниях. И во всяком случае я уверен, уйдут они не
все. Хоть один останется с машинами.
— Что же тогда?
— Есть лишь одна возможность. — Мы посмотрели на Фрица, и я кивнул. —
Нужно использовать силу.
В группу, обслуживающую машины, входило максимально четыре хозяина.
Один из них появлялся изредка. Я думаю, он был вроде старшего. Еще один
обычно отсутствовал и отдыхал в ближайшем саду-бассейне. Даже зная
уязвимое место хозяев и превосходя их количественно, мы вряд ли могли
надеяться справиться более чем с двумя. Даже в равных условиях они
гораздо сильнее нас. Здесь же, при их тяготении, сравнение было явно не
в нашу пользу. У нас не было оружия и не было способов его изготовлять.
Выбранный нами момент приходился примерно на середину второй дневной
смены. Необходимо было действовать сразу, как только третий хозяин
поднимется по рампе и направится к выходу в сад-бассейн.

Следовательно,
мы должны были находиться поблизости от выхода. Нужно было найти
укрытие. Проблему решил Фриц. Он велел нарубить ветвей и сложить их
кучей. Так часто делалось. Ветви потом убирали группы рабов. И вот, по
очереди отдыхая в общем помещении, мы почти весь день провели в груде
ветвей, чем-то похожих на водоросли: в своей резиновой гибкой
отвратительности они казались почти живыми. Фриц находился в таком
месте, откуда ему был виден выход; остальные забирались дальше вглубь и
отдыхали. Я думаю, нам грозила опасность задохнуться, если бы случилась
какая-то задержка.
А время шло мучительно медленно. Я лежал в своем неприятном гнезде,
не видя ничего, кроме листьев перед глазами, умирая от желания
выглянуть, но не осмеливался даже шептать. Листья становились клейкими,
вероятно, начиная разлагаться, и это не делало ожидание более приятным.
Ногу у меня свело, но я не решался пошевелиться. Боль становилась
сильнее, и я подумал, что не выдержу. Придется встать и помассировать
ногу.
— Пора, — сказал Фриц.
Никого не было видно. Мы добежали до рампы, вернее, Добрели до нее
несколько быстрее обычного. Спустившись, Мы пошли медленней. Виден был
один хозяин, другой находился за машиной. Когда мы приблизились, он
сказал:
— Что вам нужно? У вас здесь поручение?
— Сообщение, хозяин. Это…
Трое наших одновременно схватили его за щупальца. Фриц прыгнул, а
остальные двое как можно выше подняли его за ноги. Все произошло почти
мгновенно. Фриц сильно ударил его в уязвимое место; издав короткий
оглушительный рев, хозяин упал, отбросив при этом нас в стороны.
Мы думали, что со вторым будет труднее справиться, а оказалось легче.
Он вышел из-за машины, увидел, что мы стоим около упавшего, и спросил:
— Что здесь случилось?
Мы отвесили ритуальные поклоны. Фриц сказал:
— Хозяин ранен, хозяин. Мы не знаем, как это произошло.
Еще раз уверенность в абсолютной преданности рабов выручила нас. Без
колебаний и подозрений он подошел, наклонился и стал ощупывать лежащего.
Уязвимое место оказалось в пределах досягаемости Фрица. Ему даже не
пришлось прыгать. Второй хозяин упал молча.
— Оттащим их за машины, — сказал Фриц. — И за работу.
Подгонять нас не было необходимости. У нас было примерно полчаса до
появления третьего хозяина. Двое из нас выносили контейнеры из туннеля
на узкий карниз, а остальные перетаскивали контейнеры по два за раз и
выливали их в воду. Всего мы изготовили около ста контейнеров.
Бесцветная жидкость смешивалась с водой и исчезала. Я считал свои
мучительные пробежки. Девять… десять… одиннадцать…
Щупальце подхватило меня так, что я его даже не видел. Хозяин, должно
быть, подошел ко входу на рампу и вместо того, чтобы идти дальше,
почему-то заглянул вниз. Позже мы поняли, что это совершал один из своих
регулярных обходов старший.

Позже мы поняли, что это совершал один из своих
регулярных обходов старший. Он увидел рабов, выливающих что-то из
контейнеров в воду, и заинтересовался. Он спустился, поворачиваясь, —
это был их эквивалент бега, — причем, сделал это почти бесшумно.
Щупальце крепко держало меня за талию.
— Мальчик, что это? Где хозяева?
Марио, шедший за мной, уронил свой контейнер и прыгнул. Второе
щупальце поймало его в воздухе. То щупальце, которое держало меня,
напряглось, и я почувствовал, что задыхаюсь. Подбежали еще двое наших,
но что они могли сделать? Боль стала невыносимой, и я закричал. Третьим
щупальцем хозяин ударил Яна, датчанина, и, как куклу, бросил его на
машину. И ухватил Карлоса. Мы были беспомощны, как цыплята со связанными
лапами.
Хозяин не знал о двоих, оставшихся в туннеле, но нас это не утешало.
Мы были так близки к успеху…
Ян с трудом встал. Я висел вниз головой, и маска моя прижималась к
телу хозяина. Я видел, как Ян поднял что-то — металлический прут
примерно в шесть дюймов длиной и два толщиной, какое-то приспособление
для работы. И тут я вспомнил: Ян готовился к участию в играх как
метатель диска. Но если хозяин увидит его… Я вытянул руки и вцепился в
ногу, стараясь ухватиться ногтями.
Вероятно, с таким же успехом комар мог пытаться ужалить слона. Но
хозяин почувствовал это, потому что щупальце снова сжало меня сильней. Я
закричал от боли. Еще мгновение, и я потеряю сознание. Я видел, как Ян
размахнулся. И тут для меня наступило забвение.
Очнувшись, я увидел, что сижу, прислоненный к одной из машин. Не
пытаясь привести меня в чувство, остальные продолжали работу. Когда я
попытался вдохнуть, мне показалось, что я глотаю огонь. Все тело мое
стало кровоподтеком. Хозяин лежал недалеко от меня на полу, из раны у
него под ртом сочилась зеленоватая жидкость. Я смутно видел, как
опустошались последние контейнеры. Подошел Фриц и сказал:
— Унесите пустые контейнеры в туннель. Вдруг кто-нибудь из них
заглянет. — Он заметил, что я пришел в себя.
— Как ты себя чувствуешь, Уилл?
— Лучше. Мы действительно сделали это? Он посмотрел на меня, и редкая
улыбка появилась на его длинном унылом лице.
— Да.
Мы осторожно поднялись по рампе и пошли. Один хозяин увидел нас, но
не обратил на нас внимания. Мы с Яном шли с трудом. Он сильно поранил
ногу, а мне было больно дышать. Но это не было чем-то необычным — рабы в
городе часто калечились. Третьего хозяина мы тоже оттащили от машины.
Пора было возвращаться четвертому из бассейна-сада. Он найдет их и,
возможно, поднимет тревогу, но машины будут работать, как обычно,
посылая воду. Вода с алкоголем уже поступает в краны по всему городу.
Мы уже довольно далеко отошли от очистительных установок. Зашли в
общее помещение. Я пил воду, но не ощущал ее вкуса.

Наши ученые
определили минимальное количество алкоголя, вызывающее паралич у Руки,
но я не знал, добились ли мы нужной концентрации.
Фриц осмотрел меня и прощупал верхнюю часть тела. Я чуть не закричал
от боли.
— Сломано ребро, — сказал он. — Надо что-то сделать.
В помещении были запасные маски. Разорвав одну из них, Фриц
использовал материал для повязок, которые наложил выше и ниже больного
места. Потом велел мне выдохнуть и затянул повязки. Было больно, но
потом стало легче.
Мы подождали с полчаса. Хозяева поглощали воду в огромных количествах
и пили не реже, чем через час. Когда мы вышли, то не заметили вначале
никаких изменений. Хозяева проходили мимо с обычным высокомерием. Я
почувствовал отчаяние.
Но вот мы увидели выходящего из пирамиды хозяина. Марио схватил меня
за руку, и я сморщился. Но какое значение имела моя боль? Хозяин
качался, щупальца его двигались неуверенно. Мгновение спустя он упал и
замер.

Глава шестая
Огненный бассейн

Не знаю, поняли ли они, что случилось, но хозяева не сумели принять
никаких мер. Возможно, они решили, что это болезнь под названием
проклятие Склудзи действует новым, более острым способом. Мне кажется,
что сама мысль об отравлении для них была непостижима. Как мы установили
на примере с Руки, у хозяев была безошибочная способность определять
вредные примеси в воде и еде. Трудно бороться с опасностью, о
существовании которой даже не подозреваешь.
Они пили, начинали шататься и падали; вначале немногие, потом все
больше и больше, пока наконец улицы не покрылись их нелепыми и
чудовищными телами. Рабы наклонялись к ним, пытаясь поднять, робкие и
умоляющие в одно и то же время. На большой площади, где лежало свыше
десяти хозяев, раб с залитым слезами лицом сказал:
— Хозяев больше нет. Значит, наша жизнь бесцельна. Братья, идемте к
месту счастливого освобождения. Остальные охотно двинулись за ним. Фриц
сказал:
— Нужно их остановить.
— Как? — спросил Марио. — И какое это имеет значение?
Не отвечая, Фриц поднялся на небольшую каменную платформу. Такие
платформы время от времени использовались хозяевами для чего-то вроде
размышлений. Он воскликнул:
— Нет, братья! Они не умерли! Они спят. Скоро они проснутся, и мы им
понадобимся.
Рабы остановились в нерешительности. А тот, который выступил первым,
спросил:
— Откуда ты это знаешь?
— Мой хозяин сказал мне перед тем, как это случилось.

Это был решающий довод. Рабы могут друг другу лгать, но никогда не
лгут относительно своих хозяев. Это вообще немыслимо. Смущенные, но
несколько пришедшие в себя от отчаяния, рабы разошлись.
Как только стало ясно, что наш замысел удался, мы обратились ко
второй и не менее важной части плана.

Мы знали, что алкоголь вызывает
лишь временный паралич. Конечно, можно было попробовать убить всех
хозяев поодиночке, пока они лежат в бессознательном положении, но,
вероятно, мы не сумели бы отыскать всех вовремя… да и рабы, конечно,
не позволили бы нам сделать это. Пока хозяева не мертвы, а только без
сознания, власть шапок сохранялась.
Ответ мог быть лишь один — ударить в самое сердце города и разрушить
его. Мы знали — это Фриц постарался установить в первую очередь, — где
находится центр, контролирующий тепло, свет, энергию и свинцовую тяжесть
в городе. Мы двинулись в том направлении. Идти было довольно далеко, и
Карлос предложил использовать безлошадные экипажи, перевозившие хозяев.
Но Фриц запретил. Рабы не ездят в экипажах без хозяев. Хозяева, конечно,
не в состоянии заметить нарушение, но рабы заметят, и мы не знаем, как
они отреагируют.
И вот мы тащились по улице 11 к рампе 914. Идти было нужно по самой
большой площади города, обрамленной множеством садов-бассейнов. Сама
рампа оказалась весьма широкой, она уходила под землю перед пирамидой,
возвышающейся над всеми соседними. Снизу доносился гул машин, земля у
нас под ногами дрожала. Спускаясь в глубины, я испытывал страх. К этому
месту рабы никогда не приближались, и мы тоже здесь раньше не были,
Здесь билось сердце города, а мы, горстка пигмеев, осмелились подойти к
нему.
Рампа оканчивалась в пещере, втрое большей, чем все виденные мной.
Вокруг центрального круга располагались три полукруга. В каждом
полукруге стояло множество машин с сотнями циферблатов и шкал. На полу
лежали хозяева, некоторые упали прямо на рабочих местах. Я видел, как
одно щупальце все еще сжимало рукоять.
Количество машин и их сложность смутили нас. Я поискал переключатель,
которым можно было бы выключить машины, но не нашел. Металл, блестевший
желтизной, был необыкновенно прочен, все циферблаты покрыты прочным
стеклом. Мы переходили от машины к машине в поисках слабого места, но
ничего не находили. Неужели теперь, когда хозяева бессильны, их машины
все же победят нас?
— Может быть, эта пирамида в центре, — предположил Фриц.
Она занимала самый центр внутреннего круга. Стороны ее у основания
достигали более тридцати футов и образовывали равносторонний
треугольник, вершина которого тоже поднималась на тридцать футов.
Вначале мы не обратили внимания на пирамиду, потому что она не походила
на машину. В ней виднелась лишь треугольная дверь, достаточно высокая,
чтобы впустить хозяина. Поблизости от нее не было тел.
Пирамида была сделана из того же желтоватого металла, что и машины,
но, приближаясь к ней, мы не слышали гула. Слышался лишь слабый
свистящий звук, повышавшийся и падавший. За дверью оказался такой же
металл. Внутри пирамиды находилась другая пирамида, между ними было
пустое пространство. Мы прошли по узкому коридору и нашли дверь во
внутренней пирамиде, но с другой стороны.

Мы прошли по узкому коридору и нашли дверь во
внутренней пирамиде, но с другой стороны. Пройдя в нее, мы увидели
третью пирамиду во второй!
В ней тоже оказалась дверь, но опять с противоположной стороны.
Оттуда виднелся свет. Мы вошли и замерли.
Большую часть пола занимала круглая яма, и свет шел оттуда. Он был
золотой, как золотые шары в охоте, но гораздо ярче. Это был огонь, но
жидкий огонь, пульсирующий в медленном ритме, который соответствовал
подъемам и падениям свиста. Создавалось впечатление огромной силы,
бесконечной, вечной, дающей энергию всему городу.
Фриц сказал:
— Я думаю, это оно. Но как его остановить?
— На дальней стороне… видишь? — спросил Марио.
По другую сторону бассейна стояла тонкая колонна примерно в рост
человека. Из ее вершины что-то виднелось. Рычаг? Марио, не ожидая
ответа, пошел к ней вокруг бассейна. Я видел, как он протянул руку,
схватился за рычаг — и умер.
Он не издал ни звука и, вероятно, даже не понял, что случилось.
Бледное пламя пробежало по его руке от рычага и десятком потоков
устремилось по телу. Несколько мгновений он продолжал стоять, потом
упал. Его тяжесть потянула: за собой рычаг. Рычаг опустился. Затем
пальцы Марио разжались, и он соскользнул на пол.
Все стояли в ужасе. Карлос шевельнулся, как бы собираясь подойти к
Марио. Но Фриц сказал:
— Нет. Ничего хорошего это не даст, а ты тоже можешь погибнуть. Но
смотрите! В яму!
Пламя угасло. Оно медленно, как бы неохотно, опускалось, глубины его
продолжали светиться, а поверхность вначале приобретала серебряный цвет,
затем потемнела. Свист медленно-медленно стихал, перешел в шепот и
совсем прекратился. Глубины ямы покраснели, затем потускнели. Появились
и черные пятна, они все увеличивались, соединялись. И вот мы молча
стояли над темной ямой.
Фриц сказал:
— Нужно выйти. Держитесь друг за друга.
В этот момент земля дрогнула под нами, как при небольшом
землетрясении. И неожиданно мы освободились от свинцовой тяжести,
которая нас все время сгибала. Тело мое снова стало легким. Как будто
множество воздушных шариков, прикрепленных к мышцам и нервам, подняли
меня вверх. Но странно! Несмотря на всю легкость и воздушность я ощутил
страшную усталость.
Мы держались друг за друга, выбираясь из лабиринта пирамид. В большой
пещере тоже было темно, свет погас. Темно и тихо, потому что гул машин
замер. Фриц вел нас туда, где, как ему казалось, находился выход, но мы
натолкнулись лишь на машины. Ощупывая металл руками, мы пошли вдоль них.
Дважды Фриц натыкался на тела хозяев, и однажды я сам неожиданно
наступил на щупальце. Оно тошнотворно прокатилось у меня под ногой, и
меня чуть не вырвало.
Наконец мы нашли выход и, поднимаясь по рампе, увидели вверху зеленый
свет дня.

Наконец мы нашли выход и, поднимаясь по рампе, увидели вверху зеленый
свет дня. Мы пошли быстрее и скоро смогли видеть друг друга. И вот мы на
большой площади с садами-бассейнами. Я видел плавающие тела хозяев и
подумал, утонули ли они. Впрочем, теперь это не имело значения.
При выходе на улицу нас поджидали три фигуры. Рабы. Фриц сказал:
— Я думаю…
Они выглядели недоумевающими, как будто только что проснулись, но еще
не вполне пришли в себя. Фриц сказал:
— Здравствуйте, братья. Один из них сказал:
— Как выбраться из этого… места? Вы знаете выход?
Эти простые слова сказали нам все. Ни один раб не станет искать выход
из небесного рая, где он может служить хозяевам. Это значило, что
контроль прекратился, что шапки на их головах так же бессильны, как и
наши. Это были уже свободные люди. И если так происходит в городе,
значит, то же самое и во внешнем мире. Мы больше не были беглым
меньшинством.
— Мы найдем выход, — сказал Фриц. — А вы нам поможете.
По пути к залу треножников, воротам города, мы разговаривали с ними.
Естественно, они были сбиты с толку. Они помнили, что было с ними после
надевания шапок, но не видели в этом смысла. Рабы, которые с радостью
служили Хозяевам, обожествляли их, теперь казались нашим собеседникам
чужими, незнакомыми людьми. Однажды они остановились перед двумя
лежащими хозяевами, и я подумал, что они начнут топтать их. Но, поглядев
на них, они отвернулись, прошли дальше.
Мы встретили множество рабов. Некоторые присоединялись к нам, другие
бесцельно бродили или сидели с отсутствующим взглядом. Двое несли
чепуху, очевидно, превратившись в вагрантов. Третий, очевидно, тоже
сошедший с ума, лежал на одной из рамп. Он сорвал с себя маску, и его
мертвое лицо было искажено ужасной гримасой: он задохнулся в ядовитом
воздухе города.
В нашем отряде было уже свыше тридцати человек, когда мы подошли к
спиральной рампе на краю города. Я вспомнил, как спускался здесь в
первый день, пытаясь удержаться на подгибающихся ногах. Мы поднялись на
платформу и оказались выше окружающих малых пирамид. Здесь были двери,
через которые мы прошли из комнаты переодевания. По ту сторону ее
воздух, которым мы сможем дышать. Я шел первым и нажал кнопку,
открывающую дверь шлюза. Ничего не произошло. Я нажал снова, и еще раз.
Подошел Фриц. Он сказал:
— Нам следовало догадаться. Вся энергия в городе происходила от
огненного бассейна. И для экипажей, и для открывания и закрывания
дверей. Теперь механизмы не действуют.
Мы по очереди колотили в дверь, но безуспешно. Кто-то отыскал кусок
металла и попытался бить им: на поверхности дверей появились царапины,
но она не поддалась. А один из новичков с ужасом сказал:
— Значит, мы в ловушке?
Неужели это так? Небо потемнело: приближался вечер. Через несколько
часов наступит ночь, и в городе станет совсем темно.

Жара постепенно
слабела. Я подумал о том, убьет ли их холод, или они придут в себя
раньше. Придут в себя и снова зажгут огненный бассейн… Нет, мы не
можем потерпеть поражения сейчас.
Я думал и о другом. Если не открылась дверь здесь, то не откроются
они и в общих помещениях. У нас нет ни пищи, ни воды. И, что гораздо
важнее, нет свежих фильтров для масок. Мы задохнемся, как тот, на рампе.
Посмотрев на Фрица, я понял, что он подумал о том же.
Тот, который колотил куском металла, заметил:
— Я думаю, она поддастся, если бить долго. Всем нужно найти
что-нибудь и бить по двери.
— Это не поможет, — возразил Фриц. — За ней другая дверь А дальше
комната, которая поднимается вверх и вниз. Она тоже не работает. Мы не
сможем пройти. К тому же там темно…
Наступившее молчание показало, что все согласились с его словами.
Прекратились удары по двери. Мы неподвижно застыли в отчаянии. Карлос
взглянул на огромный стеклянный купол, прозрачный зеленый пузырь,
покрывавший лабиринт рамп и пирамид.
— Если подняться туда и пробить дыру… — сказал он.
Ян предложил:
— Можешь встать мне на плечи.
Он сидел, чтобы отдыхала раненая нога.
Это была невеселая шутка, и никто не рассмеялся. Ни у кого не было
настроения для смеха. Я глубоко вздохнул и сморщился от боли в ребрах.
Пытался придумать что-нибудь, но в голове звучало:
— В ловушке… в ловушке…
Тогда один из бывших рабов сказал:
— Есть путь наверх.
— Где?
— Мой… — он колебался. — Один из… них… показал мне. Он
осматривал купол, а я подвозил ему продукты. Путь наверх и карниз в
куполе над самой стеной.
— Мы не сможем проломить купол, — сказал я. — Он, должно быть,
крепкий, крепче стекла на циферблате. Сомневаюсь, сможем ли мы его даже
поцарапать.
— Нужно попытаться, — сказал Фриц. — Другого выхода, кроме реки, я не
вижу. Я совсем забыл о реке!
— Конечно! А почему же нет? Бежим через реку!
— Не думаю, что ты выдержишь это, Уилл, ты ранен. Но в любом случае
мы не уверены, что они не придут в себя. Надо уничтожить город.
Я кивнул. Оживление покинуло меня так же быстро, как и появилось.
Река не выход для нас.
Мы снова спустились по рампе, на этот раз нас вел новый проводник. В
одном из садов-бассейнов мы вооружились металлическими прутьями; к ним
крепились некоторые растения, и мы без труда выломали их. Когда я
уходил, мне показалось, что один из хозяев в бассейне шевельнулся. Всего
лишь дрожь в щупальце, но зловещий признак. Я рассказал об этом Фрицу,
он кивнул и велел проводнику идти быстрее.
Путь вверх находился в районе города, застроенном высокими
заостренными пирамидами. Сюда рабы ходили очень редко. Здесь тоже была
рампа, но шедшая вдоль стены, узкая и головокружительно крутая.

Прекращение тяжести сделало подъем более легким физически, но когда мы
поднимались все выше и выше, и под нами открывался ничем не огражденный
провал, ощущение было ужасное. Я прижимался к сверкающей поверхности
стены и старался не смотреть вниз.
Наконец мы достигли карниза. У него тоже не было перил, и он был не
шире четырех футов. Очевидно, хозяева нe боялись высоты. Карниз уходил
вдоль стены в оба направления, насколько хватало взгляда. Край
хрустального купола находился в восьми футах над карнизом. Для хозяина
он был на уровне глаз, но для нас…
Мы сделали попытку. Несколько человек подставили спины, другие
взобрались, неуклюже размахивая прутьями. Я не принимал участия из-за
сломанных ребер, но было ужасно смотреть на них. Одно неосторожное
движение — и они упадут на твердую землю в трехстах футах внизу. Они
били по куполу в том месте, где он соединялся со стеной. Но их удары не
приводили ни к чему. Дальше образовалась вторая группа, еще дальше —
третья, но без всякого успеха. Фриц сказал:
— Подождите…
Подойдя у нашему проводнику, он спросил у него:
— Ты встретил хозяина здесь? Тот покачал головой.
— Нет, я его не видел. Мне было приказано принести еду и газовые
пузыри и оставить их здесь. Я не оставался здесь дольше необходимого.
— И ты не видел его дальше по карнизу?
— Нет, но он мог быть далеко. Весь карниз не видно.
— Не видно и сквозь стену.
— Но за стеной они не могут жить, в обычном воздухе. А хозяин уходил
без маски. Фриц сказал:
— У них должна быть возможность осматривать купол не только изнутри,
но и снаружи. Стоит поискать. — Он посмотрел на бледный диск солнца над
куполом, клонившийся к западу. — Если только у кого-либо нет лучшей
идеи.
Идей не было. Мы пошли по карнизу в направлении движения часовой
стрелки. Справа крутой обрыв к улицам города. Некоторые из пирамид
напоминали копья, готовые проткнуть упавшее на них тело. У меня
кружилась голова и сильно болела грудь. Вероятно, мне следовало лечь или
повернуть назад: все равно никакой пользы от меня не было. Но мысль о
том, чтобы покинуть товарищей и остаться одному, была для меня еще
ужаснее.
Мы тащились по карнизу. Верхушка рампы затерялась в дымке сзади. Я
был уверен, что мы ничего не найдем. Хозяин был просто вне пределов
видимости, как мы сейчас. И тут Фриц впереди сказал:
— Что-то есть!
Идущие впереди мешали мне видеть, но спустя минуту я разглядел, что
он имел в виду. Впереди карниз кончался, вернее, он сменялся чем-то,
выступающим из стены. Блокгауз — и в нем дверь. Но без кнопки. На двери
виднелось колесо из того же золотого металла, что и стена.
Мы столпились вокруг, на минуту забыв о головокружении, когда Фриц
взялся за колесо. Сначала у него ничего не получилось, но когда он
попробовал вертеть в противоположном направлении, колесо шевельнулось.

Сначала у него ничего не получилось, но когда он
попробовал вертеть в противоположном направлении, колесо шевельнулось.
Немного, но у нас появилась надежда. Фриц нажимал изо всех сил, и колесо
сдвинулось еще немного. Через несколько минут он уступил место другому.
Организовали смены. Колесо поворачивалось ужасно медленно, но
поворачивалось. И наконец мы увидели щель. Дверь открылась.
Как только щель стала достаточно широка, Фриц протиснулся внутрь, и
мы последовали за ним. Внутри было светло от квадратных окон в потолке.
Мы хорошо видели окружающее.
Блокгауз углублялся в стену и по обе стороны выступал из нее. В нем
было несколько ящиков, очевидно, с инструментами, а на полке — с
полдюжины масок, какие носили хозяева в земной атмосфере.
Фриц указал на них:
— Вот почему он не брал с собой маску. Их хранили здесь. — Он
осмотрелся. — Сюда не проведена энергия. Поэтому дверь открывается
механически. Все двери.
Противоположная дверь, очевидно, вела на продолжение карниза. Но у
дальней стены блокгауза тоже виднелись две двери напротив друг друга.
Вероятно, они открывались на такой же карниз, но уже снаружи купола.. Я
сказал:
— Но если это шлюз… нужна энергия, чтобы накачивать воздух.
— Не думаю. Вспомни: их воздух гуще, под более высоким давлением, чем
наш. Тут простой клапан, действующий от разности давлений. А количество
воздуха здесь, сравнительно с тем, что под куполом, ничтожно. Это не
имеет значения.
Ян сказал:
— Значит, нам остается только открыть наружную дверь. Чего же мы
ждем?
Фриц взялся руками за колесо. Мощные мускулы вздулись на его руках.
Колесо не дрогнуло. Отдохнув, он попробовал снова. Ничего не случилось.
Он отошел, вытирая лоб.
— Попробуйте кто-нибудь другой. Попробовали несколько. Карлос сказал:
— Это невероятно. Дверь точно такая же, как и эта. И колесо такое же.
— Подождите, — сказал Фриц. — Кажется, понял. Закройте внутреннюю
дверь.
На внутренней стороне двери находилось такое же колесо. Оно
повернулось так же неохотно: колеса были рассчитаны на силу хозяев, а не
людей. Наконец дверь закрылась.
— Попробуем, — сказал Фриц.
Он снова взялся за колесо внешней двери. На этот раз Оно поддалось.
Медленно, медленно, но вот появилась щель, она все расширялась.
Послышался свист выходящего воздуха, ветерок тронул наши тела. Десять
минут спустя мы смотрели на внешний карниз и на земной ландшафт внизу:
поля, ручьи, отдаленные горы и гиганты-города древних. Яркость дня
заставила нас щуриться.
— Даже хозяева могли совершить ошибку, — сказал Фрид, — поэтому у них
есть приспособление, мешающее открывать двери одновременно. Наружная
дверь не откроется, пока не закрыта внутренняя. И наоборот, я думаю.
Попробуйте сейчас открыть внутреннюю дверь:
Мы попробовали. Ничего не вышло.

Ничего не вышло. Очевидно, Фриц был прав.
Карлос сказал:
— Оставим открытой одну дверь и попробуем взломать другую.
Фриц осматривал открытую дверь.
— Это будет нелегко. Взгляни.
Дверь, в четыре дюйма толщиной, была сделана из того же прочного
блестящего металла, что и стена. Она была отполирована и плотно, без
зазора, прилегала к стене. Фриц поднял металлический стержень и постучал
по двери. Никакого эффекта.
Итак, еще одно препятствие. Мы можем держать закрытой внутреннюю
дверь, нас окружает наш земной воздух, и мы не задохнемся. Но у нас нет
пищи, нет воды и нет никакой возможности спуститься по крутому
сверкающему утесу стены. К тому же, если мы не пробьем купол города,
всегда существует опасность, что хозяева проснутся и восстановят
огненный бассейн. Мы все смотрели на дверь. Карлос сказал:
— Между этими дверями разница. Первая открывается внутрь, вторая —
наружу. Фриц пожал плечами.
— Из-за разницы в давлении. Так их легче открывать Карлос ощупывал
место соединения двери со стеной.
— Сама дверь слишком прочна. Но петли…
Петли шли вдоль всей поверхности стены, тонкие, блестящие, чуть
смазанные маслом. Вероятно, смазанные хозяином, который невольно указал
нам путь сюда.
Фриц сказал:
— Я думаю, мы сможем их сломать. Но это возможно лишь с открытой
дверью, значит, внутренняя дверь будет закрыта. Чем же это нам поможет?
— Не совсем сломать, — сказал Карлос. — Но если мы ослабим петли,
затем закроем эту дверь, откроем внутреннюю и тогда…
— Попробуем взломать изнутри? Возможно. Во всяком случае, можно
попытаться.
И вот по двое мы начали колотить по петлям. Было нелегко, но когда
хрустнула первая петля, все испустили крик торжества. За первой
последовали другие. Были разбиты все петли, кроме самой верхней и самой
нижней. Потом снова закрыли наружную дверь, а внутреннюю открыли.
— Ну, а теперь разобьем верхнюю и нижнюю, — сказал Фриц.
Начали Фриц и Карлос; когда они устали, их сменила другая тройка.
Потом третья, и так далее. Под звон металла о металл проходили минуты.
Прозрачные квадраты на потолке потемнели, приближался вечер. Я видел,
как оживают на улицах хозяева, слабо, но целеустремленно движутся… и
движутся к темной яме, где горел огонь… и снова может вспыхнуть.
— Можно мне?
— Боюсь, ты не поможешь, — ответил мне Фриц. — Давай, Карлос. Снова
мы с тобой.
Удары продолжались. И тут я уловил какой-то новый звук. Он
повторился, и еще.
— Сильней! — воскликнул Фриц.
Раздался звук рвущегося металла. Последние две петли отскочили
одновременно. И дверь начала падать, и я увидел открытое небо, уже
посеревшее. Но это было последнее, что я на некоторое время мог ясно
видеть.

Как только дверь упала, по блокгаузу пронесся шквал. Кто-то
крикнул:
— Ложись!
Я упал на пол. Тут было немного легче? Ветер рвал меня, и я держался
с трудом. И это был не ветер, а что-то неожиданное… Громкий постоянный
рев. Говорить было невозможно, даже если бы хватило сил. Я видел других,
лежащих на полу. Невероятно, как долго и без изменения это продолжалось.
Но изменение все же произошло. Шум ветра перекрылся другим, гораздо
более резким и громким, более ужасным звуком. Как будто само небо
раскололось на части. Мгновение спустя ветер затих. Я с трудом встал и
тут только понял, что от падения на пол у меня невероятно болят ребра.
Мы подошли к внутренней двери и смотрели молча, слишком потрясенные,
чтобы говорить. Хрустальный купол раскололся. Большая его часть
по-прежнему цеплялась за стену, но в центре зияло огромное отверстие.
Большие куски купола обрушились на улицы, один целиком накрыл арену
шаров. Я поискал Фрица. Он один стоял у наружной двери.
— Все, — сказал я. — Ни один из них уже не встанет. В глазах Фрица
стояли слезы, одна скатилась по щеке. От радости, подумал я сначала, но
на его лице не было радости.
— Что случилось, Фриц? — спросил я.
— Карлос…
Он указал на открытую дверь. Я в ужасе воскликнул:
— Нет!
— Ветер унес его. Я пытался его удержать, но не смог.
Мы смотрели друг на друга. Стена пропастью обрывалась у наших ног.
Далеко внизу крошечный золотой прямоугольник обозначал упавшую дверь.
Рядом лежала маленькая черная точка…
Мы сорвали маски и смогли дышать обычным воздухом. Зеленый воздух
рассеялся в обширной атмосфере Земли. Мы вернулись по карнизу и
спустились по рампе в город. Свет быстро слабел, и плохая видимость еще
увеличила мое головокружение. Но все же мы наконец спустились.
Общие помещения внутри пирамид были по-прежнему закрыты для нас. Но в
открытых складах мы нашли запасы пищи. В нескольких местах были питьевые
фонтанчики, чтобы утолять жажду проходящих хозяев, и мы напились из них.
Повсюду были разбросаны тела хозяев. К нам присоединялось все больше и
больше рабов. Все они были потрясены и сбиты с толку, некоторые изранены
упавшими осколками купола, и мы как могли позаботились о них. Потом
принялись готовиться к долгой холодной ночи. Конечно, это не особенно
приятно, но над головой сверкали звезды, яркие звезды земного неба.
Утром, дрожа, мы с Фрицем обсуждали, что же делать. Через вход мы
по-прежнему не могли выйти без долгой и утомительной работы, а выход для
треножников был в этом смысле вообще неприступен. Мы могли, конечно,
уйти по реке, но это тоже нелегко, а в моем случае — самоубийство. Я
сказал:
— Мы можем изготовить веревку; тут есть запасы ткани, которую они
использовали для одежды- рабов. Можно будет спуститься с блокгауза.
— Потребуется слишком длинная веревка, — возразил Фриц. — Я думаю,
это будет даже хуже реки. Но я размышляю…
— О чем?
— Все хозяева теперь мертвы.

Если мы снова зажжем огонь в бассейне…
— Как? Вспомни Марио.
— Я помню. Энергия убила его. Но ведь этот рычаг предназначен для
щупальца. Щупальца из другого материала, чем наше тело. Может, энергия
на них не действует. Разве что отрубить щупальце и попробовать им
поднять рычаг?
— Это мысль, но я думаю не об этом. Тот огонь горел, когда Марио
ухватился за рычаг. Он погас медленно. Если он и разгорается медленно…
Понимаешь? Пока огонь не горит, опасности нет.
Я согласился:
— Может, ты и прав. Я сделаю это.
— Нет, я, — решительно возразил Фриц. Мы спустились по рампе в
машинный зал. Тьма была полной, и мы наугад искали центральную пирамиду.
В воздухе стоял странный запах, как от гниющих листьев, и, случайно
наткнувшись на тело хозяина, я понял, откуда он исходит. Они начали
разлагаться, и, я думаю, здесь, внизу, разложение шло быстрее, чем на
улицах.
В первый раз мы прошли мимо пирамиды и наткнулись на ряд машин и
полушарий за ней. Вторая попытка оказалась успешной. Я коснулся гладкого
металла и окликнул Фрица. Вместе мы ощупью отыскали вход и прошли сквозь
лабиринт внутренних пирамид. Здесь, конечно, было не темнее, чем в зале,
но я почувствовал страх. Вероятно, дело было в закрытом помещении, а
также в том, что мы приближались к темной яме.
Когда мы подошли к третьему выходу, Фриц проговорил:
— Оставайся здесь, Уилл. Дальше не ходи.
— Не говори глупостей. Конечно я пойду с тобой.
— Нет. — Голос его звучал ровно и строго. — Это ты говоришь глупости.
Если со мной что-то случится, ты меня заменишь… Нам нужен выход из
города.
Я молчал, понимая, что он прав. Мне было слышно, как он обходит яму.
Это заняло немало времени, потому что шел он осторожно. Наконец
послышались его слова:
— Я добрался до колонны. Ищу рычаг. Я его поднял!
— Как ты? На всякий случай отойди.
— Уже отошел. Но ничего не случилось. И ни следа огня.
Я напрягал зрение во тьме. Может, огня не было слишком долго. Может,
нужно еще что-то, о чем мы не смогли догадаться. И разочарованным
голосом Фриц сказал:
— Я возвращаюсь.
Я протянул руку и нащупал его. Он добавил:
— Остается веревка или река. Жаль. А я надеялся, что мы сумеем
управлять городом.
Вначале мне показалось, что глаза подводят меня, что я вижу искры во
тьме, как это иногда бывает. Я сказал:
— Подожди…
А потом:
— Смотри!
Он повернулся. Внизу, там, где находилась яма, мелькнула искра, за
ней другая. Они росли, сливались. Огонь поднимался, и послышался
свистящий звук. И вот уже огонь заполнил всю яму, комната осветилась.

Глава седьмая
Лето на ветру

Хозяева умерли, но город снова ожил, и свинцовая тяжесть снова
навалилась на нас. В зале загорелись зеленые шары, загудели машины.

В зале загорелись зеленые шары, загудели машины. Мы
вышли на улицу и, найдя экипаж, отправились в нем к тому месту, где мы
оставили остальных. Они стояли и таращили на нас глаза. По периметру
города поднимался зеленый туман: машины, производящие воздух хозяев,
тоже начали работать. Но это было уже не опасно. Он уходил через
расколотый купол и терялся в бесконечной глубине.
Мы собрали своих последователей и направились к выходу из города. На
этот раз дверь открылась от нажатия кнопки. Внутри мы нашли рабов,
которые должны были готовить новичков ко входу в город. Они были сбиты с
толку, и воздух после 18 часов был спертый, но в остальном все было в
порядке. Именно они показали нам, как действует поднимающаяся и
опускающаяся комната и как открывается стена.
— Треножники… — сказал я. — Многие из них застигнуты снаружи.
Может, они ждут там. Если мы откроем…
— Ждут чего? — спросил Фриц. — Они знают, что купол разбит.
— Но у хозяев в треножниках могут быть маски. А машины, производящие
их воздух, работают. Они смогут что-нибудь сделать, починить…
Фриц вернулся к тому, как открывается стена. Он спросил:
— В зале треножников человеческий воздух. Как они проходили туда, где
снова могли дышать?
— Выход из треножника находится на уровне ворот в верхней части зала.
Там они и выходили.
— Ворота открываются снаружи?
— Нет, отсюда. Мы нажимали кнопку по приказу хозяев. — Он указал на
решетку в стене. — Их голоса доносились отсюда, хотя сами они находились
снаружи, в треножниках.
— Оставайтесь здесь, — сказал Фриц. — Позже вас сменят, но до того
времени ваша обязанность — следить, чтобы ворота были закрыты. Ясно?
Он говорил властно, как человек, имеющий право распоряжаться, и его
приказы исполнялись без возражений. Нас, четверых оставшихся из отряда,
вошедшего в город, окружили почтением и уважением. Хотя люди в шапках
больше не находились под контролем хозяев, они испытывали благоговейный
страх при мысли о тех, кто осмелился выступить против хозяев и победил
их.
Мы поднялись в маленькой комнатке и оказались в зале треножников.
Горели зеленые шары, но их свет терялся в блеске дня, лившемся через
отверстие в стене, в 50 футов шириною и вдвое больше в высоту. Ряды
треножников стояли вдоль стен, неподвижные, неуправляемые. В их
присутствии мы снова были пигмеями, но торжествующими пигмеями. Мы
прошли в отверстие, и Ян схватил меня за руку.
Над нами угрожающе возвышался еще один треножник. Фриц крикнул:
— Приготовьтесь разбежаться. Как можно шире, если он нападет. Всех
сразу он не схватит.
Но щупальце безжизненно свисало с полушария. Угроза оказалась мнимой.
В треножнике не было жизни. Через несколько минут мы поняли это и
успокоились. Спокойно прошли в тени треножника, а несколько бывших рабов
с криками и смехом радости вскарабкались на одну огромную ногу.
Фриц сказал мне:
— Я думал, у них большой запас воздуха, еды и питья.

Ведь они уходят
на целые дни и даже недели.
— Какая разница? — ответил я. — Они все мертвы. Мне хотелось
присоединиться к тем, кто карабкался на гиганта, и я продолжал:
— Может, у них разбились сердца!
И может, мое глупое предположение было не так уж далеко от истины.
Позже мы установили, что все треножники замерли спустя несколько часов
после гибели города. Наши ученые вскрывали тела хозяев. Невозможно было
установить, от чего они умерли. Похоже, что от отчаяния. Их мозг не
похож на наш. Руки, однако, не умер, вернее, умер, но не тогда.
Возможно, что привык к плену и мог противостоять шоку от гибели города.
У него еще оставалась надежда на спасение.
День был прекрасный, как бы в честь нашей победы. Большие пушистые
облака висели в небе, но между ними виднелись голубые участки, и в них
проглядывало солнце. Дул легкий теплый ветерок, пахло весенними цветами.
Мы пошли вокруг стены к реке и к убежищу, откуда мы выступили. Нас уже
ждали. Мы издали увидели машущих руками людей и поняли, что дни убежищ и
страха миновали. Земля снова принадлежала нам.
Здесь был Андре. Он сказал:
— Хорошая работа! Мы думали, что вы не сумеете выбраться. Фриц
рассказал, как мы вновь зажгли огненный бассейн. Андре внимательно
слушал,
— Это еще лучше. Ученые сойдут с ума от радости. Тайны хозяев открыты
для нас.
Я потянулся и сморщился: напомнили о себе ребра.
— У них будет достаточно времени. Можно не торопиться.
— Нет, — возразил Андре. — Мы выиграли здесь, но возможны контратаки.
— Из других городов? — спросил Фриц. — Когда мы получим оттуда
известия?
— Мы их уже получили.
— Но голуби не могут летать так быстро.
— Невидимые лучи быстрее голубей. Мы сами не осмеливались их
использовать, но прослушивали переговоры хозяев. Передачи из двух
городов прекратились, но продолжаются из третьего.
— Того, что на востоке? — предположил я сразу же. — Маленькие желтые
люди потерпели неудачу…
— Нет, — возразил Андре. — Из города на западе. Там должен был
находиться Генри. Я подумал о нем, вспомнил наших погибших, и яркий день
для меня потускнел.
Но Генри остался жив. Два месяца спустя в замке он рассказал нам
троим: Бинполу, Фрицу и мне — о том, что произошло.
С самого начала их поджидали неудачи. В последний момент трое из
шести заболели и были заменены другими, менее подготовленными. Один из
новичков пытался отговорить их плыть через туннель и попытаться сделать
это на следующую ночь. Даже когда они проникли в город, их преследовали
неудачи и задержки. Им долго пришлось искать склад с крахмалоподобным
веществом, а когда они наконец нашли его, часть дрожжей оказалась
негодной. Им также не удалось найти убежища вблизи от очистительных
установок, а это означало, что по ночам им приходилось далеко тащить
контейнеры с жидкостью.

Но к назначенному времени они получили необходимое количество, и
Генри думал, что дальше будет легче. Они должны были начать на рассвете,
до появления первой смены хозяев. Но к рампе, ведущей к очистительным
машинам, нужно было идти через открытое пространство с
садами-бассейнами, и они увидели в одном из бассейнов двух хозяев.
Хозяева как будто боролись, обхватив друг друга щупальцами, вода
вокруг билась и пенилась. Мы с Фрицем видели такую картину, когда ночью
искали выход из города. Мы не поняли этого — как не поняли и многих
других обычаев хозяев, из-за которых ломают головы наши ученые. Генри
тоже не понял. Ему оставалось только надеяться, что они скоро кончат и
уйдут. Но они не уходили, а время шло. Скоро должна была появиться
первая смена.
В конце концов Генри решил рискнуть. Хозяева казались поглощенными
своим занятием. Он решил, что они смогут проскользнуть мимо бассейна и
пробежать к рампе в тени. Троим это удалось, но четвертый был замечен. С
удивительной быстротой хозяева выбрались из бассейна и отправились
расследовать, что происходит.
Отряду Генри удалось убить одного из них, наверное, удалось бы убить
и другого, как считал Генри, если бы он остался. Но второй хозяин при
виде невероятного зрелища — нападения рабов на хозяев — убежал с
невероятной скоростью, воя что-то на своем языке. Он, несомненно,
вернется с другими; не было надежды вылить в воду больше десяти
контейнеров до этого. Значит, хозяева узнают об опасности. Не только
здесь, но и в остальных двух городах — туда немедленно будет послано
сообщение по невидимым лучам.
Приходилось признать, что нападение не удалось. Теперь главная цель —
избежать плена и раскрытия наших планов, по крайней мере пока не
завершится нападение на два других города. Генри велел своим людям
рассыпаться и пробираться разными путями к речному выходу.
Он выбрался из города, и с ним еще двое. Они не имели представления,
что произошло с остальными тремя, но думали, что они захвачены: они
следили за рекой в поисках их тел, но ничего не увидели. (Это была не
настоящая река, а создание древних: огромный канал, соединяющий Западный
океан с еще большим восточным). В последующие дни всюду бродили
треножники, но беглецы отлежались в подземном убежище и не были
обнаружены. Впоследствии им удалось добраться до корабля и приплыть к
нам.
— Полная неудача, — закончил он.
— Тебе не повезло, — ответил я. — И нам всем нужна была удача для
успеха, у тебя ее не было.
— И все же это не полная неудача, — сказал Фриц. — Что бы ни
случилось с навернувшимися, очевидно, они продержались достаточно долго.
Другие два города не получили предупреждения. Бинпол сказал:
— Я был с Джулиусом, когда пришло сообщение об этом.

Другие два города не получили предупреждения. Бинпол сказал:
— Я был с Джулиусом, когда пришло сообщение об этом. Джулиус сказал,
что был бы доволен, если бы удалось нападение хотя б на один город. Два
— это больше, чем можно было ожидать.
— Но это не меняет того факта, что у них остается Американский
континент, — заметил Генри. — Что нам теперь делать? Проникнуть в город
теперь вряд ли удастся.
И хозяева могут не знать, что произошло, но не будут больше доверять
рабам.
— Не пойму, почему они не контратакуют, — сказал я.
— Они еще могут это сделать, — ответил Фриц.
— Немного поздно. Если бы они сумели установить новый передатчик до
того, как мы вывели из строя шапки, тогда наше положение было бы гораздо
труднее.
Шапки, которые срастались с телом тех, кто их носил, невозможно было
снять, но наши ученые нашли способ разрезать их сетку, так что они
больше не могли выполнять свое назначение. Мы смогли снять свои
фальшивые шапки, которые носили для маскировки. Было удивительно приятно
не ощущать давления металла на голову. Фриц сказал:
— Может, они решили сосредоточиться на обороне. Их города здесь и на
востоке разрушены, и тут они ничего не могут сделать. Но через полтора
года придет большой корабль с их планеты. Вероятно, они рассчитывают
продержаться до того времени. Удерживая один континент, они смогут
установить на нем машины для замены воздуха.
— Полтора года… — беспокойно повторил Генри. — Немного же. Ты
знаешь наши планы, Бинпол?
— Некоторые.
— Но тебе, наверное, нельзя говорить? Бинпол улыбнулся.
— Вы скоро узнаете. Думаю, Джулиус все скажет завтра на банкете.
Погода стояла прекрасная, и поэтому банкет провели во дворе замка. На
нем предполагалось отпраздновать победу над двумя городами, а мы были
активными участниками нападения. Различная морская и речная рыба,
цыплята, мясо дикой свиньи, голубиный пирог — все это стояло на столах.
Было также искристое вино с севера, которое мы пили на банкете в честь
окончания игр. И нам не нужно было готовить пищу, расставлять столы и
тому подобное. Существовали люди в шапках. Они — все они — смотрели на
нас, как на героев; это смущало, но в то же время было приятно. К тому
же пищу готовили повара, которые специально учились этому искусству.
Джулиус говорил о нашем деле. Его похвалы не были чрезмерны, но я
почувствовал, что краснею. Особо он упомянул Фрица, и совершенно
справедливо. Именно решительность и спокойствие Фрица помогли нам
выиграть.
Джулиус продолжал:
— Вы все размышляли над тем, что же дальше. Нам удалось уничтожить
города врага здесь и на востоке. Но один город остался невредим, и пока
он существует, нож по-прежнему прижат к нашему горлу. Прошло больше
половины отпущенного нам времени. Последняя крепость должна быть
разрушена до прилета их корабля.
Но она одна.

Но она одна. Одна-единственная атака, правильно подготовленная и
организованная, может принести нам победу. И могу вам сказать, план ее
разработан.
Он основан на их главном уязвимом месте — они чужаки в нашем мире и
вынуждены повсюду создавать собственное окружение. В первой атаке мы
опьянили хозяев и выключили энергию, приводящую в движение город, но
разрушение наступило лишь тогда, когда треснул купол, и их воздух
сменился нашим. Именно это нужно сделать с оставшимся городом.
Бесполезно повторять попытку изнутри. В последних сообщениях
говорится, что хозяева перестали набирать для города рабов. Мы не знаем,
что случилось с рабами в самом городе, но почти несомненно, что они
убиты или получили приказ убить себя сами. Нет, мы должны напасть на
них. Вопрос: как?
Мы узнали, что в древние времена люди могли поразить такую большую
территорию, как этот город, из-за половины мира, Мы тоже можем создать
такие средства, но у нас нет времени. Мы могли бы построить более
примитивные орудия, чтобы кидать взрывающиеся снаряды, но это не
поможет. В другом сообщении из-за океана говорится, что хозяева
опустошили всю территорию на много миль к югу и северу. Там теперь нет
ничего живого. Нам нужно что-то другое.
И я считаю, что оно у нас есть. У наших предков было одно достижение,
которое, по-видимому, никогда не существовало у хозяев. У них были
машины, которые могли летать по воздуху. Хозяева пришли с планеты,
тяготение которой делает полеты затруднительными, если не невозможными.
Прямо с поверхности они перешли к межпланетным полетам. Вероятно, после
завоевания Земли они могли бы скопировать земные машины для полетов в
воздухе, но они не сделали этого. Возможно, из-за своеобразной гордости
или потому, что считали треножники достаточными для своих целей… или
из-за своеобразного каприза и особенностей строения мозга боялись их.
Я вспомнил собственный страх и головокружение, когда поднимался по
рампе и шел по узкому карнизу вдоль стены над пирамидами города.
Хозяева, очевидно, не испытывали ничего подобного, иначе они не
построили бы такой ход. Но страх не всегда рационален. Возможно, они
оставались спокойны, пока сохранялся контакт с поверхностью, иначе
приходили в ужас.
Джулиус сказал далее:
— Мы построили летающие машины. Он сказал это спокойно, без
подчеркивания, но его слова завершил гул аплодисментов.
Джулиус, улыбаясь, поднял руку.
— Не такие, как у древних, — машины, которые могли переносить сотни
людей через западный океан за несколько часов. Да, как ни невероятно вам
это кажется, но это правда. Такие машины пока нам недоступны. Мы
построили более простые и маленькие. Но они могут летать и нести
человека и взрывчатку.

Мы используем их и надеемся с их помощью разбить
скорлупу врага.
Он продолжал говорить об общем плане. Я ожидал услышать слова о нашем
конкретном участии в новом деле, но не услышал. Позже, когда мы смотрели
представление нескольких жонглеров, я спросил у него прямо:
— Скоро ли мы начнем учиться летать на этих машинах, сэр? И будем ли
учиться тут или за океаном? Он посмотрел на меня смеющимися глазами.
— Я думал, ты насытился приключениями, Уилл. Как ты умудряешься
столько проглотить и остаться маленьким?
— Не знаю, сэр. Машины действительно построены?
— Да.
— Значит мы можем сразу начать учиться управлять ими?
— Люди уже учатся. В сущности, они уже научились. Сейчас им нужно
лишь напрактиковаться.
— Но…
— Но как же твое участие? Послушай, Уилл, полководец не использует
все время одно и то же оружие. Вы с Фрицем хорошо поработали и заслужили
отдых.
— Сэр! Это было несколько месяцев назад. С тех пор мы ничего не
делали, только отъедались. Я предпочел бы учиться летать на этих
машинах.
— Я знаю. Но полководец должен уметь организовать своих людей и свое
время. Нельзя ждать конца одной операции, чтобы лишь потом начать
другую. Мы не смели поднимать машины в воздух, пока жили города хозяев.
Но наши люди изучали их и старые книги о полетах. Первая машина
поднялась на следующий день после разрушения купола.
Я возразил:
— Но я смогу присоединиться к ним и догнать. Вы говорите, я мал
ростом. Разве это не ценно? Машине будет легче нести вес.
Он покачал головой.
— Вес неважен. И пилотов у нас больше, чем нужно. Ты знаешь наши
правила, Уилл. Личные приверженности не имеют значения. Важны лишь
эффективность и успех. Число машин у нас ограничено. Даже если бы я
считал, что ты сумеешь догнать других пилотов — а я так не считаю, — я
все равно не пошел бы на это.
Он говорил решительно, и мне пришлось смириться. Позже я рассказал об
этом Фрицу. Он выслушал с обычным спокойствием и заметил:
— Джулиус прав, конечно. Нас включили в отряд для нападения на город,
потому что мы жили в нем и знали его. Но с летающими машинами у нас нет
таких преимуществ.
— Значит, мы должны остаться здесь и бездействовать, когда по ту
сторону океана решается все?
— Да. — Фриц пожал плечами. — Выбора у нас нет.
Боюсь, что я не очень хорошо перенес это. Я считал, что вполне могу
догнать пилотов, и что наши прошлые дела дают нам право участвовать в
последнем нападении. Я надеялся, что Джулиус изменит свое решение, хотя
такое случалось не часто. И отказался от надежды, лишь когда он уехал из
нашего замка на другую базу.
Когда я с разбитого укрепления смотрел за его отъездом, ко мне
подошел Бинпол. Он спросил:
— Нечего делать, Уилл?
— Мне многое нужно делать. Купаться, загорать, ловить мух.
— Перед отъездом Джулиус разрешил мне начать одно дело.

— Перед отъездом Джулиус разрешил мне начать одно дело. Ты можешь мне
помочь.
— Что это? — безучастно спросил я.
— Я тебе рассказывал, что еще до нашей встречи заметил, как
поднимается пар из котла. Я пытался построить шар, который смог бы
поднять меня в воздух.
— Помню.
— Я хотел улететь в землю, где нет треножников. Конечно, у меня
ничего не вышло. Прежде всего, воздух быстро остывал, и шар тут же
опускался. Но когда мы разделили воздух на отдельные газы, чтобы сделать
для вас маски, мы обнаружили, газы легче воздуха. Если наполнить шар
одним из таких газов, он поднимется и останется в воздухе. Такие шары
были у древних до того, как они изобрели летающие машины.
Я сказал без всякого энтузиазма:
— Очень интересно. И что я должен буду делать?
— Я убедил Джулиуса выделить мне несколько человек для работы над
такими шарами. Мы разобьем лагерь и будем там испытывать шары. Хочешь с
нами? Фриц и Генри согласились.
Мое негодование, конечно, было детским, и, примирившись с
обстоятельствами, я понял это. Мне помогло то обстоятельство, что
воздушные шары оказались удивительно интересными. Мы на телегах отвезли
шары вглубь континента, в дикую и почти не населенную местность. Это
было высокогорье, конечно, не такое высокое, как Белые горы, но
впечатляющее. Бинпол хотел научиться управлять шаром в разных условиях,
а многочисленные холмы создавали потоки воздуха.
Сам шар делался из промасленной кожи и заключался в шелковую сетку,
которая, в свою очередь, крепилась к корзине. Вот в этой корзине и
помещался человек. Корзину привязывали к земле, потом шар наполняли
легким газом, и он натягивал веревки. Ему не терпелось в небо. Шары были
большие, а корзина была способна нести четверых, хотя обычный экипаж
состоял из двоих. В корзине также находился балласт — мешки с песком,
которые можно было сбрасывать, если нужно уменьшить вес груза.
Опускаться было сравнительно просто. Нужно было потянуть за веревку и
выпустить из шара немного газа. Нетрудно, но дело это требовало
осторожности: если открыть клапаны полностью, шар камнем полетит на
землю… Не очень приятная перспектива: ведь земля в сотнях футов внизу.
Но это не уменьшало нашего удовольствия. Не припомню ничего такого же
возбуждающего, как первый полет. Конечно, я и раньше взлетал над землей,
подхваченный щупальцем треножника, и это было ужасно. Здесь же наоборот,
все было спокойно. Бинпол опустил последнюю веревку, и мы начали
подниматься, быстро, но ровно и устойчиво. Стоял тихий день, и мы
поднимались прямо в небо, затянутое мелкими кучевыми облаками. Деревья,
кусты, люди — все уменьшалось и отходило. С каждым мгновением наш
кругозор все расширялся. Мы чувствовали себя божествами. Мне показалось,
что никогда не захочу опускаться на землю.

Как прекрасно было бы вечно
плыть по воздуху, питаясь солнечным светом и дождем из облаков!
Постепенно мы научились управлять большими шарами, которые поднимали
нас и несли по воздуху. Это гораздо более сложное искусство, чем можно
подумать. Даже в сравнительно спокойные дни случались вихри, а иногда
ветер был очень сильный. Сам Бинпол поговаривал о сооружении гораздо
больших шаров с прочной оболочкой, которые могли бы нести двигатель, но
это следовало отложить на будущее. Наши же шары полностью зависели от
ветра и погоды. Нам пришлось учиться править ими, как каноэ, проводить
по невидимым рекам. Мы учились предвидеть погоду по незначительным
приметам и угадывать воздушные течения.
Очарованный новым занятием, я смог даже на время забыть о том, что
приближалась решающая битва. Самый тяжелый момент, когда
присоединившиеся к нам из замка люди сообщили, что наши пилоты
отправились за океан. Они плыли на разных кораблях для безопасности, и
каждый корабль вез части, из которых на том берегу будут собраны
летающие машины. Мы с Генри поговорили об этом. Я обнаружил, что он
переживает гораздо больше меня: ведь он был в третьем городе и не сумел
его разрушить.
Но нам приходилось сосредоточиться на собственных бесполезных
полетах, подниматься высоко над холмами и с разной высоты смотреть на
коричневые вершины гор. На земле мы жили в лагере… но эта жизнь
включала ловлю рыбы в реках, которые текли сквозь заросли папоротника и
вереска. Мы жарили рыбу на горячих угольях. Мы ловили не только кроликов
и зайцев, но и оленей и диких кабанов и часто пировали в сумерках возле
костра. А потом спали на жесткой земле и просыпались освеженные.
Так шли дни, недели, месяцы. Лето кончалось, и дни укорачивались.
Приближалась осень. Вскоре нужно будет возвращаться на зимние квартиры в
замок. Но за несколько дней до намеченного возвращения прибыл вестник.
Известие было простым: Джулиус срочно вызывал нас к себе. Мы разобрали
шары, погрузили их на телеги и на следующее утро выехали рано под мелким
дождем.
Я никогда раньше не видел Джулиуса таким усталым и старым. Глаза у
него покраснели; видно было, что он мало спал ночью. Я почувствовал себя
виноватым из-за беззаботных дней и ночей на холмах.
Джулиус сказал:
— Лучше вам все сказать прямо. Новости плохие. Хуже быть не может.
— Нападение на третий город… — начал было Бинпол.
— Полностью провалилось.
— Как?
— Подготовка шла хорошо. Мы благополучно доставили все летающие
машины и основали три базы: две на севере и одну на юге. Мы
замаскировали их как будто удачно, раскрасив машины так, что с высоты
они сливались с окружающей местностью. Этот трюк использовали в своих
войнах древние. Треножники им не досаждали. Они никак не показывали, что
знают о них. И вот в назначенный час с грузом взрывчатки они вылетели к
городу.

И вот в назначенный час с грузом взрывчатки они вылетели к
городу…
Джулиус помолчал.
— Никто не долетел. В один и тот же момент двигатели остановились.
— Известно, почему? — резко спросил Бинпол.
— В работе двигателей участвовало электричество. Ты знаешь это лучше
меня. На базах, на много миль позади, в тот же момент остановилось все,
что действует на основе электричества. Позже машины снова заработали.
Ученые считают, что были применены особые невидимые лучи, убивающие
электричество на расстоянии.
— А летающие машины, — спросил я. — Что произошло с ними, сэр?
— Большинство разбилось. Некоторым удалось сравнительно благополучно
приземлиться. Но пришли из города треножники и уничтожили беспомощные
машины.
— Все, сэр?
— Все. Целой осталась лишь одна машина, которая из-за какой-то
неисправности не вылетела с базы.
Только тут до нас дошло все ужасное значение его слов. Я был так
уверен в удаче нападения, в том, что удивительные машины древних
уничтожат последнюю крепость врага. Но не только нападение не удалось,
но и оружие, на которое мы так рассчитывали, оказалось бесполезным.
— Итак, сэр? — сказал Бинпол. Джулиус кивнул.
— Да. Осталась одна возможность. Будем надеяться, что твои шары нам
помогут.
Я спросил Бинпола:
— Ты все время знал, что это возможно, и что можно будет использовать
шары, если машины постигнет неудача? Он с удивлением взглянул на меня.
— Конечно. Ведь не думаешь же ты, что у Джулиуса не было запасного
варианта?
— Ты мог сказать мне. Он пожал плечами.
— Это дело Джулиуса. А шары хороши сами по себе. У древних были
такие. Но они отказались от них ради тяжелых машин. Я не уверен, что они
были правы.
— Скоро ли мы пересечем океан?
— Не знаю. Нужно еще подготовиться.
— Да, конечно. Он резко сказал:
— Уилл, перестань улыбаться, как дурак. Нам совсем не до веселья.
Было бы гораздо лучше, если бы атака крылатых машин удалась. Как сказал
Джулиус, это наша последняя возможность.
Я раскаивающимся тоном сказал:
— Да, я понимаю.
Но раскаяние не было в тот момент моим главным чувством.

Глава восьмая
Пузыри свободы

Мы и наши шары тоже были распределены по разным кораблям для
путешествия за океан. Генри и я оказались на одном корабле,
водоизмещением четыреста-пятьсот тонн. Перед тем как выйти из гавани,
французские моряки предложили нам свое варево, которое предупреждало
морскую болезнь. Они сказали, что небо предвещает дурную погоду. Генри
принял предложение, а я же отказался. Напиток выглядел сомнительно, и от
него отвратительно пахло, а я сказал себе, что уже переплывал моря.
Но то было совсем другое море — узкий канал между моей родиной и
Францией — и совсем другие условия. Мы плыли по неспокойным волнам с
белыми вершинами, восточный ветер срывал с них брызги.

Ветер был
попутный, и все паруса нашего корабля — «Королевы» — ловили его.
«Королева» качалась под темнеющим небом. А ведь была середина дня.
Королева, возможно, но подвыпившая, она шаталась из стороны в сторону и
погружала нос во впадины между волнами.
Вначале я испытывал некое неудобство. Мне казалось, что это пройдет,
когда я привыкну. Я стоял у борта рядом с Генри, смеялся и шутил. Но
неудобство не проходило, напротив, оно усиливалось. Моряк, который
предлагал мне средство от морской болезни, проходя мимо, спросил, как я
себя чувствую. Я засмеялся и ответил, что чувствую себя прекрасно —
похоже на карусель, на которой я катался мальчишкой. В этот момент
корабль устремился с вершины очередной волны в бездну, я закрыл рот и
торопливо глотнул. К счастью, моряк уже прошел.
Отныне битва корабля с волнами сопровождалась битвой моего разума с
желудком. Я намерен был не показывать своего состояния даже Генри.
Поэтому я обрадовался, когда он пошел вниз, сказав, что хочет выпить
чего-нибудь горячего. Он спросил, не пойду ли я с ним, но я покачал
головой и улыбнулся из последних сил. Он ушел, а я вцепился в перила и
глядел на море, уговаривая его или свой желудок успокоиться. Но ничего
не вышло. Время тянулось медленно, ничего не происходило, только небо
еще больше потемнело, волны увеличивались, а взлеты и падения «Королевы»
стали гораздо круче. У меня заболела голова, но я решил не сдаваться.
Кто-то коснулся меня сзади. Генри сказал:
— Ты все еще здесь, Уилл? Ты жаден до свежего морского воздуха.
Я пробормотал что-то. Генри продолжал:
— Я разговаривал с капитаном. Он говорит, что впереди нас может ждать
плохая погода.
Я повернулся, не в силах поверить. Плохая погода? Раскрыл рот,
собрался что-то сказать, и тут же закрыл его. Генри заботливо отметил:
— Ты здоров, Уилл? У тебя странный цвет лица. Оливково-зеленый…
Я повис на перилах, и меня вырвало. И не один раз, а снова и снова.
Желудок мой продолжало выворачивать, когда в нем уже ничего не
оставалось. У меня сохранились очень туманные воспоминания о конце дня,
ночи и следующем дне; да я и не хочу их вспоминать. Приходил французский
моряк со своей микстурой, и Генри силой влил мне ее в рот. Вероятно, мне
стало лучше, но все же я никогда так плохо себя не чувствовал.
Постепенно состояние мое улучшилось. На четвертое утро, хотя я все
еще испытывал тошноту, мне захотелось есть. Я помылся соленой водой,
привел себя в порядок и, покачиваясь, направился к камбузу. Кок,
толстый, смешливый человек, гордившийся своим английским, сказал:
— А ты лучше, нет? У тебя хорошо аппетит, быстро завтрак? Я
улыбнулся.
— Думаю съесть что-нибудь.
— Хорошо, хорош. У нас есть особ завтрак. Готовый.
Он протянул мне тарелку, и я взял ее. На тарелке лежали ломти бекона.
Толстые, с жирным мясом, с тонкой розовой полосочкой, они буквально
купались в жире.

Он протянул мне тарелку, и я взял ее. На тарелке лежали ломти бекона.
Толстые, с жирным мясом, с тонкой розовой полосочкой, они буквально
купались в жире. Кок смотрел на меня. Тут корабль качнулся в одну
сторону, мой желудок — в другую, я торопливо поставил тарелку и,
шатаясь, двинулся на палубу, к свежему воздуху. За собой я слышал
веселый хохот кока.

Однако на следующий день мне стало совсем хорошо. После вынужденной
голодовки у меня развился чудовищный аппетит. Пища на корабле была
хорошая (жирный бекон, как я узнал, был старой корабельной шуткой коков,
а наш кок был особенно охоч до шуток). Улучшилась и погода. На море были
еще волны, но уже не такие большие, и поверхность воды отражала чистое
голубое небо с пригоршней кучевых облаков. Ветер оставался свежим, хотя
переменился на северо-западный. Это было не лучшее для нас направление,
и приходилось все время маневрировать, чтобы продвигаться вперед. Мы с
Генри предложили свои услуги, но нам отказали, вежливо, но решительно.
Мы поняли, что наши неопытные руки и дрожащие пальцы служили бы морякам
не поддержкой, а помехой.
И вот мы были осуждены на созерцание неба и моря и на общество друг
друга. После возвращения из Америки я заметил в Генри перемену. Она еще
яснее проявилась в лето наших занятий шарами. Это была не просто
физическая перемена, хотя он стал много выше и стройнее. Изменился и его
характер. Он стал сдержанней, и я чувствовал, что это объясняется
уверенностью в себе и в своих жизненных целях. Причем эти цели
отличались от нашей общей цели — победить и уничтожить хозяев. Мы вели
общую жизнь в холмах, и у нас там было мало возможностей к доверительным
беседам. Только здесь, в долгие солнечные зимние дни, когда море пусто
тянулось во всех направлениях, я получил некоторое представление о его
целях.
В тех редких случаях, когда я заглядывал за нашу ближайшую цель и
думал о мире, освобожденном от угнетателей, мне представлялись лишь
смутные и туманные картины. Боюсь, что главное место в них занимали
удовольствия. Мысленно я наслаждался охотой, ездой верхом, рыбалкой —
всем тем, что мне так нравилось. И все это было в сто раз радостней от
сознания, что никогда больше не появится на горизонте треножник, что мы
хозяева своего мира и что города строятся только для людей.
Мысли Генри были совсем иными. На него произвела сильное впечатление
первая поездка за океан. Он со своими товарищами высадился к северу от
города на перешейке в том месте, где люди говорили по-английски, хотя и
со странным акцентом. Его поразил тот факт, что здесь, через тысячу
миль, он мог говорить и все понимать, в то время как, преодолев около
двухсот миль, мы попали во Францию и не могли общаться с теми, кто жил
там.
Он начал размышлять о разделении людей, которое существовало до
прихода хозяев и которое хозяева, всегда представлявшие единую расу с
одним языком, никогда не могли понять, хотя и не преминули им
воспользоваться.

Казалось чудовищным положение, когда люди могли убивать
других людей, совсем незнакомых, только за то, что те жили в чужой
стране. Во всяком случае это прекратилось с приходом хозяев.
— Они принесли мир, — согласился я, — но что это за мир! Мир
послушного скота.
— Да, — сказал Генри. — Это верно. Но неужели свобода означает
взаимное убийство?
— Люди больше не воюют друг с другом. Мы все боремся с общим врагом:
француз Бинпол, немец Фриц, твой друг американец Уолт…
— Сейчас да. Но потом, когда мы уничтожим хозяев, что будет потом?
— Конечно, мы останемся едиными. Мы получили урок.
— Ты уверен?
— Конечно! Немыслимо, чтобы люди снова начали воевать друг с другом.
Он молчал. Мы смотрели на море. Где-то далеко что-то вспыхнуло, но я
решил, что это обман зрения. Там ничего не может быть. Генри сказал:
— Вовсе не немыслимо, Уилл. Я думал об этом. Этого не должно
произойти, но придется немало поработать.
Я начал расспрашивать, и он отвечал на вопросы. По-видимому, он
поставил перед собой главную цель — установить мир между людьми в
свободном мире. Я почувствовал невольное уважение, хотя он не вполне
меня убедил. Я знал, что в прошлом существовали войны, но ведь тогда
людей ничего не объединяло. Теперь нас объединяет борьба с хозяевами.
Невозможно представить себе, что, объединившись, мы откажемся от этого
единства. Как только кончится наша война…
Генри что-то говорил, но я прервал его, схватив за руку.
— Там что-то есть. Я заметил раньше, но не был уверен. Какая-то
вспышка. Может это иметь отношение к треножникам? Неужели они могут
путешествовать по морю?
— Я удивился бы, обнаружив их посреди океана, — ответил Генри.
Он смотрел, куда я показывал. Вспышка повторилась.
— Слишком низко для треножника! Над самой поверхностью воды. Я думаю,
это летучие рыбы.
— Летучие рыбы?
— Они на самом деле не летают. Выпрыгивают из воды, когда их
преследует дельфин, и скользят по поверхности, используя плавник как
парус. Иногда попадают и на борт судов.
— Ты их видел раньше? Генри покачал головой,
— Нет, но моряки рассказывали мне о них и о многом другом. О китах,
огромных, как дом, что выпускают фонтаны воды из головы, об огромных
спрутах, о существах в теплых морях, которые похожи на женщин и кормят
детенышей грудью. Море полно чудес.
Я мог представить себе, как он слушает моряков. Генри стал хорошим
слушателем, и внимательным, и вежливым, и заинтересованным. Это была еще
одна перемена в дерзком неразумном мальчишке, которого я знал. Я понял,
что если после нашей победы понадобится сохранить, единство
человечества, Генри как раз из тех людей, кто сможет это сделать. За
минувшие годы Бинпол стал одним из самых известных наших ученых, Фриц
был признан лучшим командиром, и даже у меня были (главным образом
благодаря везению) моменты славы.

За
минувшие годы Бинпол стал одним из самых известных наших ученых, Фриц
был признан лучшим командиром, и даже у меня были (главным образом
благодаря везению) моменты славы. Генри повезло меньше, главное его
предприятие потерпело неудачу, хотя и не по его вине. Но, возможно, в
мире будущего он ценнее нас всех. Даже Бинпола, потому что какой смысл
восстанавливать города-гиганты, если они снова будут разрушены?
Хотя совершенно невероятно, чтобы подобное повторилось.
И во всяком случае хозяева еще не побеждены. До этого еще далеко.
Последняя часть нашего пути пролегала по темным морям. Мы
направлялись южнее, чем в первом путешествии Генри. Нам предстояло
высадиться вблизи нашей второй базы в горах, в нескольких сотнях миль к
востоку от города. (Любопытно, что хоть два континента Америки лежат к
северу и югу друг от друга, узкий перешеек между ними тянется с востока
на запад). Главная база, откуда выступили летающие машины, после неудачи
была покинута. Нам было известно, что в этой местности почти весь год
будет устойчивый северо-восточный ветер.
Море было полно островов всех форм и размеров, некоторые маленькие,
другие такие огромные, что если бы моряки не предупредили меня, я принял
бы их за континент. Мы проплыли близко от них и видели соблазнительную
зелень холмов, золото песка, кроны деревьев раскачивались на ветру…
Только самые большие острова были населены, на остальные хозяева
наложили табу. Прекрасно было бы высадиться и осмотреть эти острова.
Возможно, когда все окончится… Генри пусть занимается своими
проповедями.
А от меня тут толку не будет.
Наконец мы пристали и вышли на берег, ощущая подошвами непривычно
твердую землю. И тут же поняли, что мы на земле врага. Мы разгружались,
чтобы на следующий день тронуться вглубь. Работа была тяжелая, и ее не
облегчил проливной дождь. Ничего подобного я раньше не видел: как будто
сплошная стена обрушилась с неба. За несколько секунд мы промокли до
нитки.
Впрочем, утром солнце снова жгло сквозь листву незнакомых деревьев. Я
пошел на ближайшую поляну, чтобы вымыться и высушить одежду. Оттуда мне
была видна береговая линия и ближайшие острова. И кое-что еще. На
расстоянии многих миль, но отчетливо видное на горизонте, залитом
солнцем.
Треножник.

Нам потребовалось несколько дней, чтобы добраться до базы, и еще
неделя на завершение подготовки. После этого оставалось только ждать.
Мне приходилось ждать и раньше, и я думал, что научился терпению.
Позади были долгие месяцы подготовки к играм, казавшиеся бесконечными
недели вынужденной бездеятельности в пещерах, дни на реке, когда мы
готовились к вторжению в город. Я думал, что все это научило меня ждать,
но ничего подобного. Это ожидание было совершенно иным. Теперь мы
зависели не только от человеческих решений, даже не от хозяев, а от
капризов гораздо большей силы — от природы.

Штаб наш, куда входил и Бинпол, совещался с участниками предыдущей
экспедиции, уроженцами этих мест, которые хорошо знали их. Нам нужен был
ветер, который мог бы отнести наши шары к городу, ветер с
северо-востока. Именно этот преобладающий ветер сопровождал нас в
последней части пути по морю. К несчастью, именно на нашем участке
местности ветер затих. Приходилось ждать.
Мы расставили поближе к городу наблюдательные посты. Оттуда нам при
помощи голубей сообщали изменения в погоде. А пока нам только оставалось
ворчать на задержку.
А ждать пришлось немало. Мы прибыли предпоследними, на следующий день
появилась последняя группа, но многие ждали уже давно. Я с трудом
сохранял спокойствие. Характер у меня ухудшился, и я вспыхивал при
малейшем поводе. Наконец, когда один из наших пошутил — он заметил: я
так полон горячим воздухом, что мне и не нужен шар, — я ударил его, мы
сцепились и яростно дрались, пока нас не растащили.
Вечером со мной разговаривал Фриц.
Мы находились в палатке, которая, как и все остальные, протекала в
нескольких местах. Здешние дожди нелегко удержать навесом. Я сказал, что
сожалею о случившемся, но на Фрица это не произвело впечатления.
— Ты и раньше сожалел, — сказал он мне, — но продолжал действовать,
не раздумывая, поддаваясь минутному порыву. Мы не можем позволить здесь
раздоры. Нам нужно жить и сражаться вместе.
— Я знаю, — ответил я. — Постараюсь справиться с собой. — Он смотрел
на меня. И я знал, что он меня любит, я тоже любил его. Мы вместе делили
трудности и опасности и давно знали друг друга. Тем не менее у него было
угрюмое выражение лица.
— Как ты знаешь, я руковожу операцией, — сказал он. — Мы с Джулиусом
обсудили много вопросов перед отправлением. Он сказал, что если я не
буду уверен в ком-нибудь, то его нужно немедленно отстранить от
операции. В частности, он говорил о тебе, Уилл.
Он любил меня, но долг был превыше всего. Так у Фрица было всегда. И
я попросил у него последней возможности. Он согласился со мной, покачав
головой, но сказал, что это и на самом деле будет для меня последняя
возможность. Если возникнут какие-нибудь неприятности с моим участием,
он не станет искать виновных. А я буду отстранен.
На следующее утро во время обычного осмотра шаров тот, с кем я
накануне подрался, подставил мне ногу — случайно, а может быть и нет, —
и я растянулся. Я не только ударился локтем о камень, но приземлился в
грязной луже. Я закрыл глаза и лежал, пока не прошло по крайней мере
пять секунд. Лежал, улыбаясь и сжимая зубы.
Два дня спустя во время ливня мы увидели тощего голубя на шесте перед
голубятней. К его лапке был прикреплен маленький листок бумаги.

В нашем распоряжении было двенадцать шаров, с одним человеком на
каждом, чтобы нести как можно больше взрывчатки. Она находилась в
металлических контейнерах, похожих на ребристые металлические яйца,
которые мы когда-то нашли в руинах города-гиганта, но гораздо больших по
размеру.

Она находилась в
металлических контейнерах, похожих на ребристые металлические яйца,
которые мы когда-то нашли в руинах города-гиганта, но гораздо больших по
размеру. Нелегко было переваливать их через край корзины. Они были
снабжены запалом, который срабатывал через четыре секунды после спуска.
Это значит, объяснял нам Бинпол, что бросать бомбу нужно с высоты сто
пятьдесят футов. Этот расчет был основан на законе, открытом великим
ученым древности по имени Ньютон. Бинпол постарался объяснить его мне,
но я не понял. Падающий предмет проходит фут за одну шестнадцатую
секунды, и скорость его падения увеличивается. За первую секунду он
пролетит шестнадцать футов, за две секунды — шестьдесят четыре фута, за
три — сто сорок четыре. На четвертой секунде бомба должна оказаться в
наилучшем положении для взрыва.
Мы снова и снова тренировались с фальшивыми бомбами, учась определять
расстояние от земли, оценивать время и т. д. Приходилось учитывать также
поступательное движение шара, от чего место попадания бомбы менялось. Мы
хорошо овладели этим искусством. Теперь оставалось применить его.
Шары с двухсекундными интервалами поднялись в промокшее серое небо, и
ветер с океана подхватил их. Наш порядок был определен Фрицем, который
летел первым. Я шел шестым, Генри — десятым. Поднимаясь в небо, я бросил
взгляд вниз, на тех, кто оставался в лагере. Бинпол смотрел вверх, его
очки совершенно залил дождь, но он все равно смотрел на нас. Не везет
Бинполу, подумал я, но эта мысль тотчас же исчезла. Я был свободен,
кончились все задержки и раздражения. Дождь насквозь промочил меня, но
это уже не имело значения.
Мы длинной линией, все еще сохранявшей некоторую правильность,
поднялись выше. Местность, над которой мы пролетали, выглядела странно:
низкие круглые холмы, покрытые густым лесом, тянулись до самого океана.
Дождь продолжался. Постепенно холмы становились ниже, а леса уступили
место полям. Изредка виднелись маленькие деревушки с белыми домиками.
Появилась и река, и наш курс некоторое время проходил над нею.
Наша линия потеряла стройность, действовали местные порывы ветра.
Некоторые шары летели быстрее других. Я с недовольством заметил, что мой
шар отстает. Теперь мы летели двумя группами: девять шаров впереди и
три, включая мой, позади. Генри тоже был среди этих трех. Я помахал ему
рукой, он ответил тем же. Но мы были слишком далеко, чтобы я смог
разглядеть выражение его лица.
Мы потеряли из вида реку, но вскоре нашли ее или другую. Если это
была та же самая река, то она стала шире. Дальше она впадала в озеро —
длинную полосу воды, растянувшуюся почти на десять миль справа от нас.
Местность внизу была голая и безжизненная. Это была часть территории
вокруг города, которую хозяева опустошили в качестве защитной меры. Я
пристально всматривался вперед, но не видел ничего, кроме воды справа и
обгоревшей пустой земли слева. Передние шары увеличили скорость
относительно нас, отстающих. Это разъярило меня, но я ничего не мог
сделать.

Это разъярило меня, но я ничего не мог
сделать.
На самом деле все мы продвигались вперед медленнее, потому что ветер
уменьшился. Дождь совсем прекратился. Наш курс был тщательно рассчитан,
но мне |казалось, что, либо расчет неверен, либо ветер изменил
направление, и мы бесцельно улетаем и от океана и от города. Спереди
озеро отклонялось вправо. И тут…
Оно шло точно на запад, прямое, абсолютно правильное углубление,
которое выкопали древние, чтобы их корабли могли через перешеек попадать
из океана в океан. На нем теперь не было кораблей, но зато вдали
виднелось нечто другое — огромный зелено-золотой жук. Расчет оказался
верен. Прямо перед нами лежал третий город хозяев.
Но рассматривать его у меня не было времени. Мое внимание было
привлечено к тому, что появилось из-за холмов слева от города. На свою
базу возвращался треножник. Но заметив пляшущую в воздухе цепочку
пузырей, он изменил курс. Он догнал их, когда первый шар был в ста ярдах
от городской стены. Щупальце взвилось в воздух, но промахнулось, так как
летчик, заметив угрозу, выбросил балласт и поднялся выше. Второй шар
приближался к треножнику. Щупальце снова взвилось и на этот раз достигло
цели. Шар лопнул, а корзина ударилась о землю.
Треножник напоминал человека, бьющего насекомых. Еще два шара
полетели вниз. Но остальные пролетели мимо. Первый из них уже достиг
города. Что-то выпало из него. Я считал: один, два, три… ничего не
случилось. Бомба не взорвалась.
Еще два шара пролетели мимо цели, слева от нее. Но оставшиеся три
приближались к огромному зеленому куполу. Упала другая бомба. Снова я
начал считать. Послышался взрыв. Но насколько я мог видеть, купол
уцелел. Больше я не мог следить за тем, что происходило впереди. Прямо
подо мной находился треножник.
Все предыдущие выбрасывали балласт для того, чтобы подняться и
избежать удара врага. Я предположил, что он уже приспособился к такому
маневру. Подождав, пока щупальце двинется вверх, я потянул за веревку, и
мой шар резко пошел вниз. Щупальце пролетело над ним. Я не знал,
насколько оно промахнулось: все мое внимание заняла быстро
приближающаяся земля. Я торопливо выбросил мешки с песком, и шар полетел
вверх. Треножник остался позади, город — впереди. Я видел, как один из
оставшихся шаров разбился о землю, второй пролетел. Я надеялся, что в
оставшемся Генри, но не мог рассмотреть летчика.
Я слышал еще два взрыва, но город по-прежнему стоял на месте. Мой шар
находился над куполом, и я сквозь прозрачную зелень видел вершины
пирамид. Нажав спуск, я потащил бомбу через край корзины и выпустил ее.
Шар поднялся, освободившись от тяжести. Я считал секунды. Не успел я
досчитать до трех, как бомба ударилась о купол и отскочила от него. В
воздухе она взорвалась, и взрывная волна подбросила мой шар.

Я взглянул
вниз и с отчаянием увидел, что купол невредим. Оставалась одна надежда,
один хрупкий шар, чтобы разбить могучую крепость врага.
В последнем шаре летел Генри. Я узнал его по цвету его куртки. Он
находился точно над центром города. Но не сохранил высоту, которую
указали ученые и Бинпол. Я видел, как он опускается, опускается… И его
корзина задела за купол.
И тут я понял, что он хочет сделать. Он видел неудачу предыдущих и
догадался о ее причине. Наши ученые экспериментировали на кусках
разбитого купола и считали бомбу достаточно мощной. Но здесь бомбы
рикошетировали и взрывались, не прилегая к куполу. И, сбрасывая бомбу,
большего добиться было невозможно.
Иное дело — положить бомбу на купол. Я пролетал над краем купола. Но
Генри был точно над центром. Так огромен был купол, что изгиб его в
центре был совсем не заметен, и человек мог ходить по нему.
Я был полон надежды и ужаса. Корзина снова скользнула, подпрыгнула,
опустилась. Я видел маленькую фигурку, которая что-то поднимала. Мне
хотелось крикнуть Генри, чтобы он оставил бомбу и улетал. Бомба
взорвется, скользя по куполу, но он все равно не услышал бы. Я видел,
как он перелез через край корзины. Шар, освободившись, резко взвился в
серое угрюмое небо. Генри остался на куполе — крошечная фигурка на
огромном сверкающем поле.
Он что-то держал обеими руками.
Я отвернулся. Лишь через несколько секунд после взрыва у меня хватило
мужества посмотреть. Воздух хозяев с ревом вырывался зеленым столбом
сквозь рваную дыру. Пока я смотрел, дыра все более увеличивалась.
Я слепо потянул за веревку и повел свой шар к ожидавшей земле.

Глава девятая
Конференция человечества

Снова мы втроем поднимались по туннелю внутри горы к вершине,
покрытой вечными снегами и льдом. Тогда мы шли пешком не торопясь,
останавливались, когда уставали и освещали дорогу толстыми свечами,
которыми пользовались в пещерах. Не совсем те же трое. Фриц занял место
Генри.
Теперь двигались мы по-иному. Не пешком, а в одном из четырех вагонов
маленького поезда, приводившегося в движение электричеством. И путь нам
освещали не свечи, а яркое и ровное свечение, при котором можно было
даже читать. Мы не несли с собой еду: она ждала нас в конце пути; там
большой штат ждал на высоте в одиннадцать тысяч футов над уровнем моря
делегатов и тех счастливцев, которые были приглашены на конференцию
человечества.
По желанию Джулиуса конференция проводилась здесь, высоко среди
вершин Белых гор, которые укрывали первые гнезда сопротивления
завоевателям. Мы вместе с другими выжившими участниками битвы тоже были
приглашены по желанию Джулиуса. Мы не были делегатами, хотя, вероятно,
могли бы ими стать, если бы захотели. Я не хвастаю, говоря это. Те, кто
участвовал в борьбе с хозяевами и победил их, могли претендовать на все,
что угодно.

.. и выносить такое преклонение, что мы предпочитали поиски
спокойствия и уединения.
Мы трое искали его по-разному. Бинпол работал в больших лабораториях,
построенных во Франции, недалеко от замка у моря. Фриц стал фермером у
себя на родине и все время отдавал уходу за животными и посевами. А я,
более беспокойный и менее целеустремленный, нежели они, нашел мир в
исследовании тех далеких областей, которые хозяева полностью лишили
прежнего человеческого населения. На корабле с полудюжиной опытных
моряков я плавал по морям и приставал в чужих забытых гаванях на
незнакомых берегах. Мы плавали под парусами. У нас уже были корабли с
двигателями, но мы предпочитали прежний способ.
Это была наша первая встреча за два года. Мы много смеялись и
разговаривали в городе между двумя озерами, но во время долгого пути в
горах разговоры прекратились. Мы погрузились в собственные мысли. Я был
меланхолично настроен. Вспоминал прошлое и наши совместные дела. Приятно
было бы сохранить прежнюю тесную дружбу. Приятно, но, увы, невозможно.
То, что свело нас вместе, исчезло, а теперь наши дороги разошлись в
соответствии с нашими характерами и потребностями. И мы изредка
встречались, но всегда почти как незнакомые — может, состарившись, мы
сможем сидеть вместе и обмениваться воспоминаниями.
Потому что победа все изменила. Были и месяцы беспокойного ожидания
большого корабля, но даже в это время Земля приходила в себя,
восстанавливала забытые умения, сжимая в месяцы то, что наши предки
сделали за десятилетия и даже за столетия. И лишь когда однажды осенней
ночью в небе вспыхнула новая звезда, люди остановились, затаив дыхание,
и беспокойно смотрели в небо.
Эта звезда двигалась — огненная точка среди неподвижных знакомых
звезд. В мощные телескопы виден был металлический цилиндр корабля.
Ученые произвели расчеты его размеров, и результаты получились
поразительные. Более мили в длину и четверть мили шириной в самой
толстой части. Он перешел на круговую орбиту, а мы напряженно ожидали,
что он предпримет, не получив ответа от колонистов.
В первый раз они победили хитростью, но вторично она не подействует.
Воздух нашей планеты для них ядовит, а базы у них нет. Люди по-прежнему
носят шапки, но эти шапки не контролируют их. Они могут попытаться
основать новую базу, но мы создавали все более и более мощное оружие.
Победив их, когда они были могущественны, а мы ничтожно слабы, мы знали,
что в будущем не должны давать им ни одного шанса.
Они могли обрушить смерть и разрушение со своего безопасного неба. К
такой возможности склонялось большинство, и сам я вначале думал так же.
Они могли рассчитывать, что после долгой бомбардировки мы будем
настолько ослаблены и падем духом, что они смогут высадиться и снова
править нашей обожженной почерневшей планетой.

В таком случае предстояла
долгая и жестокая борьба, но мы бы выиграли ее в конце концов.
Ничего этого они не сделали. Лишь сбросили три бомбы, по одной на
каждую цель, и полностью их уничтожили. Целью были мертвые золотые
города их колонистов. Мы потеряли людей, работавших там в это время, в
том числе многих ученых. Но потери составляли сотни людей, а могли
погибнуть миллионы. А когда взорвалась третья бомба, последний хозяин,
оставшийся на Земле, забеспокоился в своей комнате — новой, хорошо
оборудованной, с высоким потолком, садом-бассейном и стеклянной передней
стенкой, чтобы на него могли смотреть люди, как на зверя в зоопарке, —
Руки взвыл, упал и умер.
Поезд прошел последние промежуточные станции, и снова сомкнулись
стены тоннеля над нами. Я спросил:
— Почему они так легко сдались? Я этого так и не понял. Фриц
удивился, но, должно быть, Бинпол думал так же. Он сказал:
— Вряд ли кто-нибудь знает. Я читал недавно новую книгу. Автор ее
последние месяцы наблюдал за Руки. Мы многое узнали о том, как
функционируют их тела, по вскрытиям, но их мозг все еще остается
загадкой. У них было иное, чем у людей, отношение к судьбе. Хозяева в
треножниках умерли, когда погиб их город. Руки каким-то непонятным
способом узнал, что корабль покинул его и повернул в глубины космоса. Не
думаю, чтобы мы когда-нибудь узнали, как это происходит.
— Возможно, мы снова встретимся с ними, — сказал я. — Как
продвигается постройка лунной ракеты?
— Хорошо, — ответил Бинпол. — А также и разработка атомного
двигателя, правда, более слабого, чем у древних. Лет через сто, а может
через пятьдесят мы полетим к звездам.
— Не я, — весело ответил я. — Я останусь в своих тропических морях.
Фриц сказал:
— Если мы снова встретимся с ними… И настанет их очередь бояться
нас.

В зале конференции с одной стороны были большие окна, и через них
виднелись горные вершины, белые от снега. Солнце сверкало на безоблачном
небе. Все было резким и ослепляющим; таким ярким, что нужны были очки,
чтобы смотреть дольше нескольких мгновений.
В зале за столом сидел совет во главе с Джулиусом, их стол находился
на помосте, лишь слегка приподнятом над полом. Большая часть зала была
занята сидениями делегатов. В дальнем конце зала за шелковым шнуром были
наши места. Здесь находились получившие особые приглашения, подобно нам,
некоторые чиновники и представители газет и радио. Нам пообещали, что
через год-два будет введено телевидение, и люди смогут в своих домах
видеть, что происходит на другом конце мира. Именно это изобретение
использовали хозяева для предварительного гипноза, и наши ученые хотели
добиться, чтобы этого больше не случилось.
Помещение, огромное, с высоким потолком, было переполнено. Мы сидели
впереди и смотрели прямо на сидения делегатов, расставленные
концентрическими кругами.

Мы сидели
впереди и смотрели прямо на сидения делегатов, расставленные
концентрическими кругами. Каждый секция имела знак страны, откуда эти
делегаты. Я видел название своей родины, Англии, названия Франции,
Германии, Италии, России, Соединенных Штатов Америки, Китая, Египта,
Турции… Невозможно было разглядеть все.
Из двери в противоположном конце зала начали выходить члены совета и
занимали места за своим столом. Мы все встали. Джулиус шел последним,
тяжело опираясь на палку, и его появление встретила буря аплодисментов.
Когда они стихли, секретарь совета, по имени Умберто, заговорил. Он был
краток. Объявил конференцию человечества открытой и предоставил слово
президенту совета.
Снова аплодисменты, которые Джулиус остановил, подняв руку. Прошло
два года с тех пор, как я видел его. Он как будто не очень изменился.
Немного больше согнулся, но выглядел бодро, а голос звучал сильно.
Он не тратил времени на разговоры о прошлом. Нас больше интересует
настоящее и будущее. Ученые и техники быстро восстанавливают знания и
искусства древних и даже перегоняют их. Последствия этого трудно
переоценить. Но прекрасное будущее во многом зависит от того, как
человечество будет управлять собой, потому что человек — мера всех
вещей.
Прекрасное будущее… Джулиус имеет право говорить так от имени всего
человечества, подумал я. Человечество проявило неутолимый аппетит к
игрушкам и чудесам древних. Повсюду в так называемых цивилизованных
странах с восторгом слушали радио и нетерпеливо ждали телевидения. По
пути сюда я навестил своих родителей и слышал, как отец говорит о
проводке электричества на мельницу. В Винчестере вокруг собора поднялись
новые каменные здания.
Этого хотело большинство людей, но не я. Я думал о мире, в котором
родился и вырос — мире деревушек и маленьких городков, о мирной
упорядоченной жизни, неторопливой, спокойной, зависящей лишь от времени
года. Я думал о своей жизни в замке де ла Тур Роже, о ручьях с форелью,
о сквайрах, смеющихся и разговаривающих, о рыцарях, фехтующих на
турнирах… И об Элоизе. Лицо ее, маленькое и спокойное под голубым
тюрбаном, так ясно стояло передо мной, как будто я видел его вчера. Нет,
прекрасный новый мир, который хотели все построить, не привлекал меня. К
счастью, я мог повернуться к нему спиной и отправиться по пустынным
морям в далекие гавани.
Джулиус продолжал говорить о правительстве. Это главный вопрос, и все
остальное зависит от него. Совет был образован в дни, когда горстка
людей скрывалась в пещерах и планировала восстановление свободы мира.
Свобода достигнута, возникли местные правительства по всей Земле, каждое
управляет своей территорией. Международные отношения, управление наукой
и другие вопросы отошли к юрисдикции совета.
Ясно, что существование такой системы в интересах каждого. Но также
важно, чтобы система действовала под демократическим контролем населения
всей Земли.

Но также
важно, чтобы система действовала под демократическим контролем населения
всей Земли. По этой причине совет готов самораспуститься и передать свои
функции аналогичному, хотя и большему органу, который будет достаточно
представительным. Это потребует изучения и организации и
соответствующего переходного периода. Конференция должна также утвердить
состав нового совета.
— Это все, что мне необходимо было сказать, — закончил Джулиус. —
Остается только поблагодарить всех за сотрудничество в прошлом и
пожелать удачи новому совету и новому президенту.
Он сел среди новой волны аплодисментов. Они звучали громко, но, к
моему удивлению, быстро оборвались. Некоторые вообще не хлопали. Когда
шум стих, кто-то встал, но секретарь, действовавший, как председатель
конференции, сказал:
— Слово предоставляется делегату Италии. Выступавший, низкорослый
смуглый человек, с облаком волос вокруг серебряной решетки шапки,
сказал:
— Я предлагаю прежде всего переизбрать Джулиуса президентом совета.
Послышались одобрительные возгласы, но не от всех делегатов.
Делегат Германии сказал:
— Поддерживаю это предложение.
Послышались крики:
— Голосуйте!
Встал еще один делегат. Я узнал его. Это был Пьер, который выступал
против Джулиуса шесть лет назад в пещерах. Он был делегатом от Франции.
Начал он спокойно, но под его спокойствием таилась ярость. Вначале он
напал на предложенную процедуру, по которой первым выбирался президент.
Выборы президента должны следовать за формированием правительства, а не
предшествовать ему. Он выступил также против переходного периода. В нем
нет необходимости. Конференция обладает правом создать эффективный
постоянный совет и должна сделать это. Мы зря тратим время.
Он помолчал и потом, глядя прямо на Джулиуса, продолжал:
— Дело не только в трате времени. Джентльмены, эта конференция
проходит здесь не случайно. Было заранее известно, что некоторые
делегаты предложат переизбрать президентом Джулиуса. Мы должны были
просто утвердить это избрание. Должны были утвердить власть деспота.
Последовал взрыв криков и рева. Пьер подождал, пока все не затихли, и
продолжал:
— Во времена кризиса необходимо было вручать всю власть одному
человеку — диктатору. Но кризис миновал. Мир, который мы создаем, должен
быть демократическим. Мы не можем давать волю чувствам или другим
слабостям. Мы посланы сюда представлять свои народы, служить их
интересам.
Итальянский делегат крикнул:
— Джулиус спас нас всех.
— Нет, — возразил Пьер, — это неверно. И были другие, кто боролся за
свободу, сотни, тысячи других. Мы признавали Джулиуса руководителем, но
сейчас в этом нет необходимости. Возьмем эту конференцию. Совет должен
был давным-давно созвать ее. Его власть существовала лишь до полного
уничтожения хозяев.

А это произошло почти три года назад, и только
теперь, неохотно…
Последовала новая буря, были слышны слова немецкого делегата:
— Раньше это было невозможно. Нужна была подготовка — Пьер прервал
его:
— А почему здесь? Есть десятки, сотни мест в мире, которые больше
подходят для проведения этой конференции. Мы здесь по прихоти стареющего
тирана. Да, я настаиваю на этом! Джулиус захотел, чтобы конференция
состоялась здесь, среди вершин Белых гор. Это еще одно напоминание о
нашем предполагаемом долге перед ним. Многие делегаты родом из низин и
чувствуют себя здесь плохо. Некоторые заболели горной болезнью и
вынуждены были переселиться ниже. Но это не беспокоит Джулиуса. Он
призвал нас сюда в Белые горы, думая, что здесь мы не осмелимся
голосовать против него. Но если люди беспокоятся о своей свободе Джулиус
увидит, что он ошибся.
Крики и споры пронеслись по всему залу. Один из американских
делегатов произнес короткую сильную речь в поддержку Джулиуса. Китайский
делегат тоже. Но другие поддержали Пьера. Делегат Индии заявил, что
личности не имеют значения. Важно создать сильное и эффективное
правительство, а для этого нужен сильный руководитель. А не ослабленный
преклонным возрастом. Джулиус сделал великое дело, и его долго будут
помнить. Но его место теперь должно быть занято более молодым человеком.
Фриц рядом со мной сказал:
— Проголосуют против него.
— Это немыслимо, — возразил я. — Кричат лишь некоторые, но когда
дойдет до голосования…
Обсуждение продолжалось. Наконец начали голосовать предложение о
переизбрании Джулиуса президентом. Зал был оборудован электрическим
устройством: делегаты нажимали кнопку «за» или «против», и результаты
появлялись на табло. Там загорелись большие цифры.
За — сто пятьдесят два.
Я затаил дыхание.
Против — сто шестьдесят четыре.
Последующая буря приветствий и негодующих возгласов была более
яростной, чем все предыдущие. Она не кончилась, пока не встал Джулиус.
Он сказал:
— Конференция приняла решение. — Внешне он не изменился, но голос его
звучал устало. — Мы все должны согласиться с ним. Я хочу лишь, чтобы мы
оставались едиными при любом президенте и совете. Люди не в счет. Важно
лишь единство. Аплодисменты на этот раз звучали недолго. Старший
представитель Соединенных Штатов сказал:
— Мы прибыли с доброй верой, готовые сотрудничать с людьми всех
наций. А услышали только болтовню и оскорбление великого человека.
Исторические книги говорят нам о том, каковы европейцы, что они никогда
не меняются, но мы не верили этому. Что же, теперь мы верим. На1*13
делегация покидает конференцию. У вас есть свой собственный континент, а
у нас свой, и мы сами позаботимся о себе.
Американцы собрали свои вещи и направились к выходу.

Американцы собрали свои вещи и направились к выходу.
Прежде чем они вышли, китайский делегат своим мягким голосом сказал:
— Мы согласны с американской делегацией. Мы считаем, что наши
интересы не может защитить совет, разрываемый страстями, как мы это
видели сегодня. К сожалению, мы должны покинуть конференцию.
Один из немецких делегатов сказал:
— Это работа Франции. Французы заняты лишь своими интересами и
амбициями. Они хотят править Европой, как правили ею раньше. Но я должен
сказать им: берегитесь! У нас, немцев, есть армия, которая сумеет
защитить наши границы, и есть авиация…
Его слова затерялись в настоящем аду. Я видел, как встал английский
делегат и направился к выходу. Я взглянул на Джулиуса. Тот сидел,
опустив голову, закрыв глаза руками.
Из зала конференции по твердому снегу можно было подняться по склону
Юнгфрау. И Юнгфрау сверкала слева от нас, Менх и Эльгер — справа.
Виднелся круглый купол обсерватории, которая снова использовалась для
наблюдений за бесстрастными небесами. Снежные поля над нами
расступились, и стали видны зеленые поля внизу. Солнце садилось,
появились тени.
Мы молчали, выйдя из зала. Наконец Бинпол сказал:
— Если бы Генри не умер…
— Что может сделать один человек?
— Многое. Джулиус сделал. Но Генри был бы не один. Я помогал бы ему,
если бы он захотел. Я подумал об этом и сказал:
— Наверное, я тоже. Но Генри мертв. Фриц сказал:
— Я откажусь от своей фермы. Есть дела поважнее.
— Я с тобой, — сказал Бинпол. Фриц покачал головой:
— Между нами разница. Твоя работа важнее моей.
— Не такая важная, как эта. А ты, Уилл? Ты готов к новой борьбе,
длительной, менее волнующей, без великого триумфа в конце? Оставишь ли
ты свои моря и острова, чтобы помочь нам объединить людей, сохранить мир
и свободу? Англичанин, немец и француз — это будет неплохое начало.
Воздух был холодный, но возбуждающий. И порыв ветра принес снежную
пыль с вершины Юнгфрау.
— Да, — сказал я. — Я оставлю свои моря и острова.