«Колесо фортуны, — сказал он, — сегодня повернулось к юному королевичу. Его свадьба состоится в тот самый день, когда я совершу свой полет. Следует предположить, что день для праздника был выбран специально под мое выступление. Впрочем, принцам всегда везет».
«Старина, — сказала Петарда, — ты все перепутал. Это как раз нас запустят в честь Принца».
«Вас, — холодно заметил Патрон, — без сомненья. Но не меня. Я — особенный. Еще мои родители были людьми необыкновенными. Моя мать была самой известной Огненной Каруселью своего времени. Ее танцы отличались особым изяществом. Во время своего последнего выступления она успела прокружиться девятнадцать раз, и при каждом пируете бросала в темное небо по семь малиновых звездочек. Она была ростом в полтора метра и начинена лучшим порохом. Мой отец был, как и я, Патроном, и притом французского происхождения. Он взлетел так высоко, что люди начали волноваться, вернется ли он обратно. Не желая их огорчать, он вернулся, рассыпавшись в воздухе золотым дождем. Газеты захлебывались от восторга, описывая этот изумительный полет. Придворные Новости назвали его шедевром Пилотехнического Искусства».
«ПИРО, Пиротехнического, — встрял Бенгальский Огонь. — Уж я то знаю, что ПИРОтехнического, так было написано на моей коробке».
«Я сказал ПИЛОтехнического», — ответил Патрон таким строгим голосом, что Бенгальский Огонь почувствовал себя совершенно раздавленным, и ни с того ни с сего начал пихать маленькую шутиху. Надо же было показать, что он еще что-то значит.
«Я говорил про… — продолжил Патрон Для Фейерверка. — Что я, собственно, говорил?»
«Вы рассказывали про себя», — ответила Римская Свеча.
«Да, да, конечно! Я помню, что меня так грубо прервали на самом интересном месте. Ненавижу грубость и дурной тон. Я очень чувствителен. Никто, никто, кроме меня так не переживает обиду».
«Что значит — чувствителен?» — спросила Петарда Римскую Свечу.
«Это про того, кто натерев себе мозоль, сразу наступает на чужие», — шепнула ей на ухо Свеча, и Петарда расхохоталась.
«Что это тебя рассмешило? — мигом отозвался Патрон. — Я не смеялся».
«Мне весело, потому что я счастлива», — ответила Петарда.
«Смех без причины — признак дурачины, — сердито сказал Патрон. — Кто дал тебе право смеяться? Надо думать о других, а лучше всего — обо мне. Я всегда так делаю, и другим рекомендую. Это называется сострадание. Прекрасная добродетель, и я ей обладаю в полной мере. Только представьте, какое горе всех постигнет, если, к примеру, что-нибудь случится со мной сегодня ночью. Принц с Принцессой никогда больше не будут счастливы, их совместная жизнь будет испорчена в самом ее начале. А Король… Король, я знаю, этого не переживет. Когда я задумываюсь над всей значительностью своего положения, я готов плакать».
«А вот этого делать не стоит, — предупредила Римская Свеча. — Если хочешь доставить удовольствие другим, лучше оставаться сухим».
«Конечно! — вскричал Бенгальский Огонь, которому вернулось его хорошее настроение. — Это каждому ясно».
«Каждому! — негодующе сказал Патрон. — Ты забываешь, что я совсем не КАЖДЫЙ! Я — особенный!
«Каждому ясно!» Каждому, у кого нет воображения. А у меня оно есть. Я никогда не представляю себе вещь такой, какой она есть на самом деле. Я представляю ее совсем иной. Что до моей персоны, то меня здесь никто не понимает. К счастью, меня это и не особенно тревожит. Единственное, что придает сил в нашей жизни, это сознание неполноценности всех остальных; как раз такое чувство я все время в себе воспитываю. Но как вы бессердечны! Вы смеетесь и веселитесь, будто Принц и Принцесса так и не поженились».
«Что же тут плохого? — удивился маленький разноцветный Надувной Шар. — У нас такая радость. Когда я взлечу ввысь, я обязательно расскажу про свадьбу всем звездам. Вы увидите, как они замерцают, когда я им расскажу про прекрасную невесту».
«Какой обыденный взгляд на жизнь! — сказал Патрон. — Впрочем, ничего другого я и не ожидал. Посмотри на себя — пустая сфера, и больше ничего. Возможно, Принц и Принцесса отправятся в горы, где текут быстрые шумные реки. Возможно, у них будет единственный сын, с такими же золотистыми волосами и фиолетовыми глазами, как и Принц. Возможно, он отправится с кормилицей на прогулку, а та преспокойно заснет под каким-нибудь деревом. Тогда мальчик упадет в бурную реку и погибнет. Какое горе! Бедные, бедные родители, потерявшие единственного сына! Я этого не переживу».
«Но они же никого не потеряли, — возразила Римская Свеча. — И никакого несчастья с ними не случилось».
«Я этого и не говорил. Я сказал «возможно». Если бы их единственный сын уже погиб, то незачем было об этом и разговаривать. Зачем дуть на молоко, когда оно убежало? Но мысль о том, что они могут лишиться любимого сына, потрясает меня до глубины души».
«И правда! — прокричал Бенгальский Огонь. — Ты самый потрясный из всех, кого я знаю».
«А Вы самый грубый из тех, кого я знаю! — ответил Патрон Для Фейерверка. — Вам не понять моей дружбы с принцем».
«Да ты даже не знал его никогда», — проворчала Римская Свеча.